Текст книги "Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка (Повести)"

Автор книги: Валентин Глущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Ссориться будто не из-за чего

– Вот это комедия! Вот это да! Ха-ха-ха-ха! Потеха, да и только!

Сунув руки в карманы и откинув голову назад, Олег долго смеялся. Смеялся до слез. Приятели смотрели на него с недоумением. Приступ смеха налетел на Олега неожиданно. Вспомнил что-то – и на тебе, закатился!

– Что с тобою, чудушко? Хохочет, хохочет!.. Говори толком, – затормошил Олега Кешка Ривлин, сам заражаясь его весельем.

– Не могу! Додуматься только надо!..

– Да не тяни ты, если начал, – вцепился в него любопытный Кешка. – Говори!

– История с географией. Только в Апрельском – и нигде больше, – весело произнес Олег. – А вы разве не слышали?

– О чем?

– Какой номер дружинники выкинули?

– Конечно, не слышали, – ответил за всех Кешка.

– Ну, тогда вы многое потеряли. Батька мой вчера пришел с собрания, рассказывал. Дружинники взялись в поселке порядок наводить. Подкараулили на улице одного батькиного шофера, окружили – и давай ему лекции читать: «Ты, Сенькин, в рюмочку стал часто заглядывать, ты, Сенькин, смотри!..» А Сенькин – парень бедовый, да еще был под градусом. Вскипел: «Какое ваше собачье дело!» – и хлоп кого-то по уху! – Олег уморительно изобразил и пьяного Сенькина и как он отвечал дружинникам. – И пошла у них перепалка. Дружинники все такие, что только камни на них возить, а Сенькин один. Они его цоп! – и поволокли к реке, топить…

– Топить? Так это же бандюги какие-то, а не дружинники! – возмутился Кешка.

Ромка Бычков поближе придвинулся к Олегу. Семен Деньга слабо улыбался, как будто знал то, о чем рассказывал Олег.

– То-то и оно! Говорю вам – нигде, кроме как в Апрельском! – торжествующе подхватил Олег. – Здесь все можно.

Мишка насупился.

– Враки все это! Никакого там Сенькина не было, и никто никого не топил.

– Эх ты, Миньша-Михаил! – тяжко вздохнул Олег. – Прокатил тебя первый секретарь райкома на машине, а на собрание не взял.

– Верно, Миньша, что-то такое было. Папаша и дед, когда вернулись с собрания, говорили. Тоже смеху хватало, – вмешался Семен. – Сенькин, однако, не золото. Жене от него – одни слезы…

До начала уроков оставалось несколько минут. Друзья стояли в коридоре возле окна. Школьники толпились вокруг могучей пятерки, прислушивались к разговору.

– Мы, однако, Сенькина и всех новеньких, которые нас не слушаются, в корзину – и под лед, – басом проговорил Кешка Ривлин.

Он напустил на висок чуб, выпятил грудь и стал удивительно похож на поселкового парня. В нем можно было узнать и Виктора Маслова, и Прошу Борышева, и Саньку Черных. Школьники засмеялись.

Кешка вразвалку, по-медвежьи прошелся по коридору. Он паясничал в угоду Олегу, и паясничал мастерски. Кешкины кривляния вызвали громкий хохот среди ребят.

– Вот это отколол!..

– Ему бы в клубе выступать!

А Мишка побледнел, шагнул вперед и резко сунул кулак Кешке под нос:

– Это видел? Кого разыгрываешь?..

Смех погас так же мгновенно, как вспыхнул. Кешка замер, словно ему только что дали понюхать нашатырного спирта. Его пухлые щеки, усыпанные крупными коричневыми веснушками, казалось, опали.

Тогда Олег спокойно протянул руку и отвел в сторону Мишкин напряженный кулак:

– Ты эти штучки брось…

В голосе Олега звучали решительность и угроза. Кешка, почувствовав поддержку, воспрянул духом.

– Дружков защищаешь? Правда глаза колет? И тебе можно шею намылить!

Глаза у Кешки стали злыми, он отталкивал Семена, порываясь кинуться на Мишку. Но в это время загремел звонок, распахнулась дверь учительской, и ребята повалили в классы.

Мишка сел на свое место и долго не мог прийти в себя. Зачем он так поступил, зачем затеял ссору? Ведь сегодня после уроков собирался пригласить ребят к себе, показать фотоаппарат, подаренный дядей Саввой, хотел попросить Олега поучить фотографировать. Мишку то охватывала досада на себя, то он переполнялся уверенностью, что поступил правильно.

На перемену Мишка вышел последним и сразу натолкнулся на толпу школьников. Ребята из всех классов теснились вокруг Олега Ручкина. Он сидел на подоконнике и рассказывал что-то веселое Кешке, Ромке и Семену. Семиклассники, шестиклассники; пятиклассники ловили на лету каждое его слово.

Мишка поборол гордость и тоже протиснулся поближе к окну.

– Накрутят дружинникам хвост, – уверенно говорил Олег. – Еще бы! Секретарь райкома так расстроился, что живот схватило, не досидел до конца собрания. Не шутка! Что случись – и ему нагорит…

И Мишка снова не выдержал:

– Не такой Савва Иванович, чтобы от страха за живот хвататься. Если хочешь знать, у него язва желудка.

Олег равнодушно передернул плечами и даже не ответил. Как будто не Мишка Демин, с которым он совсем недавно искал дружбы, а назойливая муха крутилась возле него.

Кешка беззастенчиво расхохотался, и Семену стало неловко.

– Будет тебе, – остановил он Кешку.

Мишка покраснел, как от пощечины. Все это видели, и всем стало ясно: Мишке Демину дан отвод. В школе появилась сила, способная смирить самого отчаянного драчуна.

О своем поражении Мишка догадался очень скоро. Симпатии ребят на этот раз были не на его стороне. Он в чем-то допустил промашку. Но в чем? Быть может, не следовало уступать Олегу, а Кешке вкатить пару оплеух за подлость?

Прежде всего надо выяснить, как все было на самом деле. Но, главное, Мишке нужен был добрый совет. Поэтому он с нетерпением ждал конца уроков. Едва прозвучал последний звонок, Мишка сорвал с вешалки ватник и вылетел на улицу. На минуту забежал домой, забросил на печь сумку, сунул в карман кусок хлеба. Хотя появляться на первом участке ему запретили, поехать на лесосеку все-таки придется. Мишке не терпелось увидеть Виктора Маслова и расспросить его обо всем подробно, посоветоваться.

У конторы лесопункта шофер Петрович укрывал стеганым капотом радиатор тупорылого зеленого «газика». Он заметил Мишку и поманил пальцем.

– Здорово живешь, парень! Забегали мы к вам. Твоя мамаша чаем нас напоила. Савва Иванович тебя видеть хотел. Уезжаем.

– Уже сегодня?

– Сегодня. Из райкома позвонили. К вечеру надо поспеть в Светлый.

– А что, дядя Савва в конторе?

– Там, – недовольно буркнул шофер. – Здоровьишко у мужика неважнецкое. Врачи прописывают больше покоя, а ему неймется – везде бы самому побывать, своими руками пощупать. Неделю как проклятые по району мотаемся. Вчера на собрании допоздна задержался, а чуть свет – по участкам полетели. Сейчас какое-то изобретение обсуждают…

Мишка побежал в контору. С Виктором он успеет встретиться, а Савву Ивановича повидать надо.

Молоденькая секретарь-машинистка, недавно приехавшая в поселок Апрельский, сердито сдвинула белые бровки.

– Можешь даже не ожидать, мальчик. Секретарю райкома не до тебя. Закончится производственное совещание – он сразу уедет в Светлый.

Мишка смущенно поднялся с дивана, намереваясь уйти. Но вошел Петрович.

– Ты куда? Говорю, он тебя видеть хотел.

Девушка недоверчиво посмотрела и на шофера и на Мишку.

Зазвонил телефон. Секретаря райкома спрашивали из деревни Талой. Секретарша недоуменно передернула плечиками:

– Какой-то Брюханов из Талой!

Но в кабинет вошла, доложила. А появилась оттуда сияющая.

– Я и о вас сказала. Савва Иванович спрашивает: «Желтоголовый мальчик?» Я говорю: «Да». Он велел вам обоим заходить. Сейчас там что-то интересное будут показывать. Только ты разденься и причешись, – напутствовала Мишку подобревшая девушка.

Она открыла обитые клеенкой двери, ввела в кабинет Мишку и шофера.

– А, Миша! – приветливо кивнул Красюков.

Он стоял, уперев кулаки в широкий зеленый стол, и внимательно разглядывал сооружение из круглых палочек, по форме напоминающее мост. К игрушечному сооружению от крохотной лебедки тянулись веревочки. Все это скорее всего напоминало детскую игру. Но инженеры, бригадиры-механики, собравшиеся тут, не спускали глаз со стола.

Иван Петрович Маслов вкатил под мост маленький «МАЗ-501». Все было у этого лесовозика – и стойки и коник. Даже дышлице – тоньше карандаша – соединяло игрушечный прицеп с игрушечным автомобилем. Иван Петрович покрутил ручку лебедки. На поперечины мостообразного сооружения вползло десятка полтора игрушечных хлыстов. Затем поперечины медленно отошли, над грузовичком повис и плавно опустился пакет миниатюрных лесин.

Право же, несведущему человеку это могло показаться детской забавой. А у секретаря районного комитета партии, у начальника лесопункта, у инженеров, у бригадиров-механиков заблестели глаза. Но ярче всех блестели они у Мишки Демина.

– Превосходно сработана модель погрузочной эстакады, – сказал Красюков и, шагнув к Мишке, положил ему на голову руку. – Вижу, понимаешь, что к чему. И объяснять не надо. Ну, присматривайся, желтоволосый. Со временем и сам что-нибудь придумаешь.

Мишка зарделся и просиял. Взрослые дружески улыбнулись.

– Что же, товарищи, – обратился к присутствующим Красюков. – Дело ясное. Модель передвижной погрузочной эстакады братьев Масловых надо продвигать в жизнь. Попробуйте построить такую эстакаду на первом мастерском участке. Оправдает себя в действии – будем рекомендовать всем лесопунктам района. – Савва Иванович посмотрел на часы. – Мне пора.

Видимо, разговор в кабинете начальника лесопункта длился не один час. По тому, как пожимали Красюкову руку, Мишка понял: здесь вдоволь поговорили и о погрузке, и о транспортировке леса, и о строительстве, и о других делах. И все остались довольны беседой.

– А ты меня немножко проводишь, Миша, ладно? – спросил Савва Иванович и вдруг болезненно сморщился. Минуту он стоял согнувшись. Щеки его пожелтели, стали очень заметны лиловые мешки под глазами.

– Прилягте на диван, Савва Иванович, – испуганно сказал начальник лесопункта. – Я пошлю за врачом.

Но Красюков уже выпрямился, через силу улыбнулся, вздохнул полушутливо:

– Был конь, да изъездился! Тут тебе и язва, тут тебе и печень! Куда ни ткни – больно. – И успокаивающе сказал: – Пустяки. Уже прошло. Если на все обращать внимание, из больницы не выйдешь.

На улице он попросил шофера:

– Ты, Петрович, поезжай тихонечко, мы с Михаилом Андреевичем пешочком до реки пройдемся.

От этих слов на Мишку пахнуло далеким-далеким. Когда Мишка был маленьким, дядя Савва любил его так величать. И каким же веселым, каким неутомимым был Красюков тогда! Вот и сейчас он бодрился, а шутки удавались все меньше.

– Собирался посидеть с тобой вечерок, потолковать. Однако ночевать в Апрельском не удастся. Надо ехать.

Красюков медленно шагал рядом с Мишкой. Его мохнатая медвежья верхонка[2]2
  Верхонка – рукавица.


[Закрыть] лежала на Мишкином плече, а снег тяжело поскрипывал под рыжими собачьими унтами.

Медлительная речь Саввы Ивановича сливалась с его грузной, неторопливой поступью.

– Закрутился я, Миша. Да-а… У времени шаг быстрый. Не успеешь оглянуться – год прошел.

Школьные неурядицы словно позабылись. Рядом с дядей Саввой вспоминать о каких-то мелочах не хотелось.

– У времени шаг быстрый, – повторил Красюков. – Да-а… Я это к тому, Миша, чтобы вот о чем с тобой договориться. Сил у тебя – хоть отбавляй, поэтому все можешь успеть: и хорошо учиться и лесосеку не забывать. Только время следует правильно распределить. Обещаешь мне, что больше не придется нам с тобой воду в ступе толочь? Сам понимаешь, работники нужны грамотные, Упустишь время, потом трудно будет догонять.

Мишка смутился под пристальным взглядом дяди Саввы, а тот решил, что соглашение достигнуто, и перевел разговор на другое.

– Ну, как фотоаппарат, годится?

Вчера Мишка намеревался сказать дяде Савве много хорошего, а сегодня язык словно прилип к небу. Но Савве Ивановичу ничего не надо было объяснять: он все видел сам.

– Ладно, ладно, благодарности ни к чему. Я ведь мужик хитрый. Неспроста подарил тебе «Смену». Фотографируй поселок, лесосеки, технику. Лет через десять, например, станет Апрельский известным городом – снимки пригодятся. Смотрите, люди, каким был когда-то Апрельский!

Дядя Савва заразительно засмеялся, увлекая Мишку своей выдумкой.

Встретившиеся им на пути Олег, Семен, Кешка и Ромка посмотрели на них с удивлением и любопытством. Олег снова поздоровался с Красюковым громче и почтительнее остальных.

«Пошли играть. – подумал Мишка. – А Олег хорош! В школе насмешечки строил над дядей Саввой, а тут вытягивается, как на параде».

– А правда, дядя Савва, что дружинникам нагорит?

– За что?

– Сказывают, они Сенькина хотели спустить под лед.

– A-а!.. Больше раздули. Хорошие ребята, правильные, да опыта маловато…

Красюков опять согнулся и некоторое время стоял неподвижно.

Быстро подрулил задним ходом «ГАЗ-69». Шофер открыл дверцу. Усаживаясь, дядя Савва попробовал улыбнуться, но улыбка получилась жалкая, извиняющаяся.

– Ну, пока. Через месяц нагряну снова. Не забывай нашего разговора.

«Газик» кашлянул, выплюнул клубок синего едкого дыма и умчался, крутя за собой облачко снежной пыли. Скоро он пропал из виду. Только серое низкое небо над полосой дороги, над заснеженной рекой, над покрытыми лесом хребтами.

На душе у Мишки стало тоскливо и одиноко. О многом они не успели поговорить, многое не успел сказать Мишка дяде Савве. Лишь бы он не подумал, что Мишка запустил уроки из-за лени. Просто-напросто побыстрее хотелось Мишке встать на собственные ноги, начать побыстрее работать, помогать матери – вот и все.

Недалеко от механических мастерских Мишка повстречал крановщика Прошу Борышева.

– Никак мне на смену, Виктору помогать? – спросил Проша. – Разобрали мы трактор. Думаю часок соснуть. Мне сегодня на нижний склад выходить в ночную смену.

– Разве Виктор не на лесосеке? – удивился Мишка.

– А ты не знал? Еще вчера его трактор поставили на профилактический ремонт. Попросил меня помочь разобрать машину.

Не зайти к Виктору, когда он совсем рядом, было бы смешно.

В мастерских Мишка сразу увидел друга. Тот копался в моторе, и руки у него были черны от масла и грязи. Ушанка лихо сидела на затылке, а к потному лбу прилипла длинная прядка волос.

– Здорово, Миньша!

Работал Виктор весело, с увлечением и даже не оторвался от дела, когда подошел его закадычный друг.

– Я в конторе был, – похвалился Мишка. – Там испытывали модель передвижной эстакады. На нашем участке настоящую сбудут строить.

– Знаю. Братуха заходил. Рад-радешенек. И Савва Иванович, выходит, одобрил? Он в этих штуках знает толк.

Мишка не собирался долго задерживаться в мастерских. Однако стоять без дела было неудобно, он полез помогать.

– Надень Прошин комбинезон, – посоветовал Виктор. – Одежда чистая, извозишь.

Прошин комбинезон был необъятно велик. Но Мишка умело подвернул рукава, закатал штанины – и получилось в самую пору.

Виктор тряхнул пачку «Севера», вытащил зубами папиросу, закурил, придвинул к Мишке кучу гаек, болтов, шестерней, велел мыть в керосине.

– Верно, будто бы Сенькина таскали в прорубь спускать? – спросил между делом Мишка.

– Кто это сказал?

– В школе болтают: мол, Сенькин на собрании выступал.

Папироса запрыгала от смеха в белых, крепких зубах Виктора.

– Не зря говорят: от сплетни на коне не ускачешь. Разбирались, разбирались – и опять снова-здорово! Никто Сенькина на реку не таскал. Когда он взялся куражиться, тряхнули мы его, как положено, и Проша в порядке строгой профилактики пообещал в другой раз отправить его к рыбам. Вот и вся река. По совести говоря, надо было этого Сенькина окунуть. С нами, с глазу на глаз, позабыл, как маму звали, а на собрании вылез. Как же, обидно, да и поднакрутили его дружки-приятели.

– И на собрании вас не прорабатывали? – допытывался Мишка.

– Еще бы прорабатывать! Конечно, приятели Сенькина шум подняли: «Анархия, самоуправство!..» А наши, кадровики, им сказали: пусть Сенькин скажет спасибо, что только пригрозили. Мы не шаркуны, а лесорубы, перед дерьмом на коленях ползать не станем! От Апрельского до районного центра сто верст с хвостиком. Ни отрезвиловок, ни камер для отсидок у нас нет.

Все выходило совсем не так, как рассказывал Олег Ручкин.

– Ох, и набью же я сопатку Кешке Ривлину!.. – с угрозой проговорил Мишка.

Виктор насторожился:

– За что?

– Есть за что… Не станет подлые комедии разыгрывать.

Мишка передал Виктору подробности школьного разговора.

Виктор задумался.

– Этот сын завгара говорит то, что слышал дома. А завгар и на собрании Сенькина поддерживал. Разливался соловьем: нужно моральное воздействие, беседы, то да се… Правильно говорил. Мы сами об этом знаем. Только порою имеет смысл и покрепче поговорить.

За работой время шло незаметно. Мишка чистил, мыл, пришабривал, смазывал и чувствовал себя с девятнадцатилетним трактористом как равный с равным. С Виктором Масловым они дружили много лет. Виктор попал в Апрельский девятилетним парнишкой. Фамилия Масловых наряду с фамилией Деминых считалась одной из самых «древних» в Апрельском. Иван Петрович приехал сюда вместе с Мишкиными родителями. Был он тогда совсем молодой и не имел никакой специальности. Мишкин отец обучил его водить трактор. Через три года подоспели два средних брата Масловых. Демобилизовались из армии, заключили договор и махнули в тайгу. Их обучением занимался уже старший брат. В это время где-то в Кировской области умерла мать братьев Масловых. И на лесопункт приехали два младших брата: Николай и Виктор. Николая – постарше – вскоре пристроили к делу. Виктор в районном поселке Светлом окончил семилетку, а в Апрельском получил паспорт и приобрел специальность тракториста. Братья Масловы были рослые, белокурые, удивительно дружные. Они занимали целиком четырехквартирный дом и продолжали жить одной семьей, хотя трое старших братьев были женаты.

В семье Масловых Мишка считался своим. Но больше всего он был привязан к Виктору. Тот покровительствовал ему с детства: защищал от более сильных противников, помогал советом и делом. Мнение Виктора значило для Мишки много. Он не сомневался, что Виктор одобрит прямой и ясный способ разрешения школьной размолвки. И вдруг – колебания.

– Ты не смолчал – это правильно. Однако ссориться будто не из-за чего. На каждое тявканье не накрестишься. Ссоры, они, знаешь, как из колеи выбивают? А тебе сейчас самое главное – на учение нажимать. Да и пускать в ход кулаки по каждому случаю тоже не годится. Другие тебя уважать за это не станут. Если кто полезет, тогда другое дело, тогда…

Виктор сжал промасленный кулак, и Мишке не нужно было других объяснений.

– Дружбы должно быть больше. Понял?

Когда они покинули пустынные мастерские, было поздно. И большая луна над поселком, и сияющие снега, и зарево огней над нижним складам казались Мишке такими, словно он увидел все это впервые.

Да и сам себе он казался особенным; сильным, умным, справедливым, способным на необыкновенные поступки.

Мой сын – вор!

Сестренки уже спали. Только в комнате матери горел свет.

Мишка тихо разделся, умылся, поужинал. Спать не хотелось. В Мишкиной душе царил великий подъем, и он намеревался часа два-три, несмотря на позднее время, позаниматься. Но едва Мишка поставил ногу на стремянку, до слуха его донеслись странные хлюпающие звуки. Как будто там, за стеной, кто-то задыхался.

Босиком, на цыпочках Мишка неслышно прокрался через горницу к комнате матери. Тома и Тоня мирно посапывали в своих кроватях. А там, за дверью, творилось что-то неладное. Хлюпающие глухие звуки слышались теперь явственно.

Не на шутку испуганный, Мишка осторожно приоткрыл дверь в спальню матери. В комнате, на небольшом столике перед кроватью горела настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром. На неразобранной кровати, прямо на белом покрывале, уткнувшись лицом в подушку, лежала мать. Ее плечи и спина часто вздрагивали.

Мишка осторожно шагнул вперед и притронулся рукой к плечу матери.

– Мама, что с тобой?

Мать стремительно вскинула голову. Веки были красны, а щеки опухли от слез. По белой наволочке расползалось серое мокрое пятно.

Взглянув на Мишку, мать снова уткнулась лицом в подушку. Еще сильнее запрыгали, задергались ее плечи.

Мишка снова ласково притронулся к ее плечу.

– Мама, не надо!..

Мать приподняла голову и с ненавистью выдохнула:

– Выйди, мерзавец!

– Мама, что ты? – испугался Мишка и попятился к двери.

Но ненависть уже исчезла из глаз матери, в них остались горе и скорбь.

– Нет, не уходи, – сказала она. – Сядь на стул.

Мать положила руки на колени и подалась к Мишке.

– Миша, зачем ты украл деньги?

Мишка растерялся и оробел. Чего-чего, а уж этого он не ожидал!

– Какие деньги? Никаких денег я не воровал.

– Не говори неправду. Ты был у Ручкиных?

– Был… Только не сегодня, на прошлой неделе.

Мать припала лицом к подушке, схватилась за голову.

– Мой сын – вор! Не думала, что доживу до такого позора, – сквозь всхлипывания говорила она.

– Не брал я никаких денег!

– Не лги, негодяй! Ко мне приходила жена завгара. И при соседях!.. Давно обнаружили, не хотели говорить. Ну? Что ответишь? У них из комода пропали сто рублей. В той комнате, кроме тебя, никого не было, – с ожесточением накинулась мать на Мишку. – Отбился от рук без отца. Школу пропускает, делает что вздумается. Теперь только воровать! Легкой жизни захотелось. Мать из себя жилы вытягивает, чтобы у него все было, а он… Видел бы отец!.

Мишка чувствовал, как бледнеют его щеки, как начинают дрожать руки, но упрямо и зло твердил:

– Не брал я никаких денег…

– Не брал, да? Не брал? А это? А это?..

Мать отбросила подушку и стала швырять на пол пачки «Беломора», пятерки, рубли, трешницы, мелочь.

– Дядя Савва ему фотоаппараты дарит, говорит: мал еще, выправится. А он, оказывается, взрослый! Курить хочется! Может быть, и выпиваешь с кем-нибудь за компанию? Откуда у тебя деньги?

– Не брал я…

– Не смей врать! Боже мой, боже мой!.. Я-то Ручкину отчитала: «Вздор. Затерялись где-нибудь». А сунулась на печь – там целый склад. Где остальные? Верни!

Она сбегала на кухню, принесла Мишкины штаны, торопливо вывернула карманы. Из одного вывалился перочинный нож, из другого – два рубля.

– И тут денежки!

С матерью творилось невероятное. От несправедливости ее слов, от обиды Мишка заплакал.

Тогда мать обхватила его за шею, прильнула мокрой щекой к его щеке, дала волю слезам.

– Мишенька, дай слово, что это последний раз. Папа надеялся на тебя. Без него нам трудно. Но воровать – самое худое.

Мишка оттолкнул мать и выскочил из комнаты. Первым желанием было одеться и уйти из дому. Куда? Неважно куда, лишь бы уйти. Но Мишкины штаны остались в комнате матери. Возвращаться туда он не мог.

Очутившись на печке, Мишка с головой накрылся собачьей дохой и тихо завыл. Какие деньги? Что с ней? Отец никогда бы не подумал так о нем. Мать напала, не разобравшись. Ну и пусть! Он с нею больше слова не скажет! Еще при отце мать вгорячах нападала на Миш-ку ни за что. Но тогда было другое дело. Мишке до боли хотелось, чтобы отец сейчас вошел в дом, спокойно сказал: «Ну, что у вас там? Давайте разберемся…»

Мишке показалось, что его чуть слышный вой кто-то передразнивает. Он откинул доху. В доме стояла тишина. Вся кухня была залита голубым лунным светом. На стене равнодушно постукивали ходики. Никто Мишку не передразнивал.

В это время где-то на конце поселка завала собака, к ней присоединилась вторая, третья, четвертая… И совсем рядом разнесся унылый, хватающий за сердце вой. Выл черный Загри. Вот так же выл Загри возле дома и на кладбище несколько ночей подряд, когда умер Мишкин отец… Мишке сделалось жутко и очень одиноко от этого воя, полного скрытой тоски и тревоги. Он с головой залез под доху, положил сверху подушку. Но пронзительный голос Загри проникал и сюда.

Наконец поднялась с постели мать. Видно, она тоже не спала, и ей тоже невмоготу стало слушать Загри. Накинула шубу, вышла во двор.

– Загри, сюда! Ну что ты расплакался, чудачок?

Мать ввела пса в дом, потрепала по голове, с ласковой суровостью приказала:

– Ложись сюда! Смирно лежи!

Подошла к печи, позвала шепотом:

– Миша, ты спишь?

Возможно, она раскаивалась, что обидела его, возможно, хотела еще что-то узнать. Мишка мог бы рассказать матери, откуда у него папиросы и деньги, убедить, что он не украл их, а выиграл в карты. Конечно, и это расстроило бы мать не меньше, но все-таки… Однако упрямство пересилило: «Пусть думает, как ей нравится!»

Утром мать, как всегда, оставила на плите завтрак и ушла на работу. Словно ничего и не произошло. А на душе у Мишки было прескверно. Он думал: «Как могли пропасть из комода у Ручкиных сто рублей? Забавлял Васятку – и все. Может быть, произошла ошибка, и сегодня все выяснится. Если никого, кроме меня, в комнате не было, то куда же девались деньги?»

Хмурый и молчаливый появился Мишка в школе. Первым делом он решил встретиться с Олегом Ручкиным, выяснить все начистоту. Неважно, что их дружба немного расстроилась. Тут такое дело, ради которого можно смирить гордость.

Ребята разглядывали Мишку с бесцеремонным любопытством. Любая история, любая сплетня в маленьком поселке Апрельском с быстротой телеграммы обходила все дворы, становилась известной и взрослым и детям.

Олег Ручкин, когда Мишка завел с ним разговор о пропаже, держался как будто серьезно. Но желтые его глаза смотрели нахально и насмешливо.

– Понимаешь, я не брал денег! – в отчаянии произнес Мишка.

– Не могла же сотня улететь из комода, Семена, Романа, Кешки в комнате не было. Ты один туда заходил. – И Олег повернулся спиной к Мишке.

К Олегу мигом подскочили Кешка и Ромка. До Мишки донесся ехидный смешок. Кешка торжествовал.

Нина Сергеева сидела на своем месте, положив на парту руки. Она смутилась, когда Мишка опустился на скамью рядом с нею. «Конечно, ей уже всё рассказала и она стесняется».

Будто случайно Нина подвинула локтем промокашку, и Мишка прочитал: «Я не верю!»

«Мой сын – вор!» – вспомнил Мишка слова матери. А Нина не верит россказням, а Нина, которая так внимательно смотрит на учительницу, волнуется из-за него.

Его вызвали к доске. Он ответил. Хорошо ли, плохо ли – ему было безразлично. Мишка продолжал думать о пропаже денег у Ручкиных, о странном поведении Нины Сергеевой. Вывело Мишку из себя легкое пожатие. Тонкие пальцы легко и мягко коснулись его руки. Первый раз за пять месяцев рука Нины Сергеевой на мгновение соскользнула с парты и так же быстро вернулась на прежнее место. Что хотела сказать Нина этим пожатием? Мишка отвернулся и почувствовал, как приливает к лицу кровь, как громко бьется на виске жилка.

На перемене в класс вошел Семен Деньга. Узкоплечий, тощий, с грязно-желтыми вихрами, смешно торчащими на затылке, он сперва нерешительно потоптался перед Мишкой, потом подсел и доверительно зашептал:

– Ты знаешь, у Ручкиных из комода пропала сотня. Понимаешь, в тот самый день, когда мы к Олегу заходили. Я думаю, завалилась куда-нибудь эта сотня. – Семен замялся, собираясь с духом, еще ниже склонился к Мишке, еще тише стал его шепот: – А если ты взял, Миньша, отдай. Можно придумать так, что Олег сам положит деньги в комод, я с ним договорюсь. Получится, будто не заметили…

– Ты… Ты… что? – Мишке не хватало воздуха. Он заикался. – Ты… Шуруй отсюда, а то таких сотенных наставлю тебе под глазами – век помнить будешь!

В Мишкиных руках хрустнула и переломилась надвое линейка. Лицо перекосила ярость.

– Уходи!..

Наверное, Семен ожидал от Мишки всего, потому что выставил вперед руку и опасливо попятился к двери.

Мишка долго не мог унять нервную дрожь в руках. Значит, и Семен думает, что он украл деньги! А таким хорошим парнем был Семка! Четыре года дружили Мишка Демин и Семен Деньга. Мечтал стать механизатором Мишка – об этом же мечтал и Семен. Увлекался рыбалкой Мишка – Семен становился заядлым рыболовом. Мишка Демин выпрашивал в ремонтных мастерских болты, гайки, трубочки, шестерни и складывал их про запас в ящик. Такой же ящик завел и Семен. Два года назад отец подарил Мишке малокалиберную тозовку. Такую же винтовку подарил Семену дедушка.

Забраться ли подальше в тайгу за смородиной, поехать ли на верхние плесы удить рыбу – лучшего товарища и компаньона Мишка не мог и желать. Четыре года жили душа в душу Семен и Мишка. И вот тебе на!

Только молчаливая, малообщительная Нина не верит в Мишкину виновность. Но разве Мишке легче от этого!..

После школы Мишка зашел в ремонтные мастерские, думал, что застанет там Виктора Маслова. Виктору-то он признается во всем: и откуда взялись папиросы и деньги, и даже расскажет, что прикапливал деньги на подарок матери.

Было время обеденного перерыва. У верстаков, у разобранных машин не маячили темные фигуры слесарей. Лишь у раскрытой печки, на опрокинутых баллонах «МАЗа», сидели завгар Ручкин, несколько шоферов и незнакомый Мишке человек в собачьей дохе. Перед ними прямо на полу, на разостланной газете, лежали куски соленой рыбы и хлеб, стояла бутылка спирта.

Увидев Мишку, щуплый и проворный шофер Сенькин поспешно спрятал бутылку за спину. Ручкин поднялся на ноги, поманил Мишку. И когда тот подошел, цепко ухватил его за воротник ватника.

– Рад свидеться! На ловца и зверь бежит. Глядите, каков специалист по чужим комодам!..

Он повернул Мишку лицом к своим друзьям. Толстая шея завгара еще больше напряглась над тугим воротником черного полушубка и стала багровой. Глаза налились мутной, тяжелой злобой.

Мишка рванулся. Но Ручкин приподнял его, и он, трепыхаясь, повис в воздухе.

– Лихо тяпнул у меня сотню. А с этой шантрапой первый секретарь райкома в обнимку ходит по улице… Катись отсюда подобру-поздорову!

Завгар проволок Мишку до двери, распахнул ее и так наддал Мишке коленом, что тот пролетел с крыльца через дорогу и воткнулся головой в сугроб. Выбравшись, осмотрелся, всхлипнул. Первым желанием было броситься назад, схватить какую-нибудь железяку и расквитаться с Ручкиным. Но тут же он понял свое бессилие и побежал ко двору Масловых.

Жена Ивана Петровича тревожно и подозрительно оглядела его.

– Виктора, говоришь? Его, наверное, до послезавтра не будет дома. Кладовщик заболел. А запасные части вышли. Вот его и направили срочно с Тарасом Илларионовичем в Светлый. Зачем тебе, однако, Виктор?

Мишка не ответил. Ему было больно и стыдно. Он и в свой дом долго не мог войти, сидел под навесом, пока не закоченел. Страдал от позора, составлял планы мести. Они возникали один за другим – жестокие, неумолимые. Когда холод загнал его в дом, он долго расхаживал по кухне, садился за стол, подходил к окну, прислонялся лбом к замороженному стеклу.

Потом словно с цепи сорвался. Разложил на столе тетради, учебники давай заниматься. Бросил: уроки не шли на ум. Завгар Ручкин с толстой багровой шеей, мать, Олег, Семен, Нина Сергеева, сменяя один другого, возникали перед глазами. Все переплелось, смешалось. Пошел, вычистил стойло у коровы. Вернулся, с остервенением принялся читать, заучивать вслух урок.

Сестренки настороженно наблюдали за ним. До Мишки донесся их шепот: