Текст книги "Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания"

Автор книги: Валентин Берестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

ПРОРОК ИОНА

Жил-был в древние времена человек по имени Иона. Был он добрый, хороший, все его любили. Сам Бог отличил Иону из множества людей и сказал ему:

– Ты человек добрый, хороший, все тебя любят, и за это окажу Я тебе милость – сделаю тебя предсказателем. Поди сейчас же в город Ниневию и скажи его жителям, что очень скоро с ними случится большая беда: Я уничтожу их всех до единого – и мужчин, и женщин, и малых детей.

– Даже малых детей? За что же? Чем провинились перед Тобой жители этого города?

– Все они стали горды и злы: не слушаются Меня, не повинуются Мне. Особенно возгордился их царь. За это Я решил разрушить Ниневию, а всех ее жителей погубить.

– Ниневия – великий город, – ответил Иона, – а многие его жители еще настолько малы, что не могут отличить правую руку от левой. Неужели Ты и малых детей не пожалеешь?

– Как Я сказал, так и будет, – разгневался Бог. – А твое дело пойти в Ниневию и предсказать ее жителям, что все они скоро погибнут.

– Но они не поверят мне! – воскликнул Иона. – Они не поверят, что Ты такой жестокий и безжалостный. Я сам не могу этому поверить.

– Не тревожься, – сказал Бог. – Поверят тебе или не поверят, но пройдет сорок дней, и твое предсказание сбудется. И ты прославишься как великий пророк.

И пошел Иона в Ниневию.

Поднялся он на высокий холм и увидел перед собой большой красивый город. Долгие годы строили его люди и украшали, а через сорок дней исчезнет Ниневия, словно ее и не было.

Подул ветерок. И донеслись до Ионы запахи цветов, дыма печей и свежего хлеба. Различил он и стук молотков в мастерских, и мычание скота в хлевах, и шум толпы на базаре, и смех детей на плоских крышах.

И подумал Иона: «Если жители Ниневии не поверят моему предсказанию, то Бог еще больше рассердится и, конечно, погубит город. Так уж лучше мне туда не ходить. Может, Бог передумает или забудет?»

И вместо того, чтобы спуститься в город, Иона повернул в другую сторону. Шел он, шел и вышел на берег моря. Там стоял корабль. Уплатил Иона деньги за провоз, поднялся на корабль и поплыл по морским волнам в дальние страны.

Но Бог ничего не забыл и обрушил на корабль страшную бурю. Забились, заревели волны, вот-вот разобьют они суденышко. Измучились гребцы, а буря не утихает.

Стали они бросать в море всякую кладь, чтобы облегчить корабль. А Иона спустился в трюм и крепко уснул. Он и не догадывался, что вся эта буря разыгралась из-за него. И сказали корабельщики:

– Не простая это буря. Видно, плывет с нами такой ужасный злодей, что даже море вскипело от гнева и не успокоится, пока не поглотит его.

И бросили жребий, чтобы узнать, кто виноват в их несчастье. Оказалось, Иона. Пришли к Ионе корабельщики, разбудили его и говорят:

– Что ты натворил, если из-за тебя случилась с нами такая беда?

Тут и признался Иона, что убегает он от Бога, потому что не хочет предсказывать людям беду. Испугались корабельщики и спросили Иону:

– Что с тобой сделать, чтобы море утихло и мы остались живы?

И ответил им Иона:

– Возьмите и бросьте меня в море. И буря утихнет.

Ничего не ответили корабельщики, только крепче налегли на весла. Но не в силах были они бороться с волнами. Все темней становилось небо, все выше вздымались черные валы с белыми гребнями.

– Что ж вы медлите? – закричал Иона. – Скорее бросайте меня в море! Пусть погибну я один, а вы останетесь живы.

– Прости нас, добрый человек! – сказали корабельщики и бросили Иону в море.

И буря стала утихать.

Пошел Иона ко дну, сомкнулись над ним волны. Обвили его голову морские травы.

Но вдруг подхватило его подводное течение и понесло в темноту. Потом схлынули волны, и остался Иона в пещере, куда не проникает даже крохотный луч света.

Протянул Иона руки, как слепой, и дотронулся до стенки. Стенка была мягкая, теплая, словно живая. Прислушался Иона, и донеслись до него из глубины мерные удары «бум-бум-бум»! И понял Иона, что проглотил его необыкновенный кит и что во мраке стучит китово сердце.

Три дня и три ночи провел Иона в брюхе у кита, а на четвертый день стал он молить Бога:

– Из черной пучины, из глубины и темноты зову Тебя. Все волны морские ходят надо мной, морские травы обвили мою голову, и тьма окружила меня! Отпусти меня на белый свет. Я сделаю все, что Ты приказывал мне.

И тут хлынули волны в пасть кита, подняли они Иону, двинулись обратно и выбросили его на берег.

Просушил Иона свои одежды и пошел куда глаза глядят. Шел он, шел и вышел к большому незнакомому городу. И спросил у прохожего:

– Что это за город?

И ответил прохожий:

– Ниневия.

А Иона пришел в город с другой стороны и не узнал его. Страшно стало Ионе. Понял он, что это Бог привел его сюда. И стал Иона считать, сколько дней из сорока прошло и сколько осталось жить Ниневии. И вышло, что остается всего-навсего три дня.

Поспешил Иона в Ниневию. Три дня, выбиваясь из сил, ходил он по городу из конца в конец, стучался в дома и кричал:

– Горе вам, жители Ниневии! Разгневался на вас Бог. Погубит Он вас и город ваш превратит в развалины!

А на четвертый день вышел Иона из города, сел на высоком холме и стал ждать, что будет с Ниневией.

Подул ветерок, но не донеслось до Ионы ни запаха цветов, потому что никто их теперь не поливал и они завяли, ни дыма печей, потому что никто теперь не готовил себе пищу, ни детского смеха, потому что даже дети поверили страшному предсказанию Ионы. Слышались только стоны людей, мольбы о пощаде да рев некормленого скота.

И подумал Иона: «Выходит, я великий пророк. Все до единого поверили моим словам, бросили свои дела, разодрали на себе одежды в знак горя и посыпали головы пеплом. Даже царь Ниневии сошел с золотого престола, переоделся в лохмотья и сидит на куче пепла, как нищий». И с ужасом ждал Иона, что сейчас сбудется его предсказание. Так сидел он на холме и смотрел на город. Солнце пекло ему голову, жажда сушила рот, но Иона не двигался с места.

«Как же так? – думал Иона. – Если Бог пожалел Ниневию, то зачем же я предсказывал, что город погибнет?» И вдруг вырос рядом с ним зеленый росток и сразу же превратился в стебель, а стебель превратился в куст, куст прямо на глазах у Ионы стал деревом.

Поднялось дерево над Ионой и укрыло его своей тенью. Но червь подточил дерево, и оно засохло. Увидел это Иона и горько заплакал. И тут он услышал голос Бога:

– Неужели тебе жалко дерева?

– Очень жалко, – ответил Иона. – Так жалко, что мне и свет не мил.

– Ты пожалел дерево, которое выросло у тебя на глазах и сразу засохло, – сказал Бог. – Всего только дерево, хотя ты его и не сажал. Как же ты мог подумать, что Я разрушу Ниневию, жители которой раскаялись в своих злодеяниях? Ведь Ниневия великий город, а многие его жители еще настолько малы, что не могут отличить левую руку от правой.

Обрадовался Иона и пошел прочь.

Оглянулся, посмотрел в последний раз на спасенный им город. И ветер донес до него запахи цветов, дыма печей и свежего хлеба. Различил Иона и стук молотков в мастерских, и мычание скота в хлевах, и шум толпы на базаре, и смех детей на плоских крышах.

МЫСЛИ НЕ ПАХНУТ
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ

АЛЛО, ПАРНАС!

– Алло! Парнас! Парнас! Как меня слышите? Прием.

– Слышу вас хорошо. Какие распоряжения насчет эвакуации? Прием.

График тот же. Через три часа всем быть на космодроме. Как поняли?

– Понял хорошо. Докладываю обстановку. Коллекции не влезают! Двенадцать отсеков загружены до предела. Прометей предлагает часть оборудования раздать ахейцам, а освободившееся место заполнить коллекциями. Твое мнение, шеф? Прием.

Парнас! Парнас! Разрешаю отдать тринадцатый отсек под коллекции. Оборудование взорвать! Чтоб и следа не осталось! Поручить это дело Прометею. Как поняли? Прием.

Понял очень хорошо. Оборудование взорвем. Меркурий просит разрешения подарить свой велосипед Гераклу.

– Повторяю. Никаких следов нашего пребывания на этой планете не останется. Меркурий – идиот. Неужели он не понимает, что велосипед нужен Гераклу в политических целях?

– Юпитер, ты сердишься. Значит, ты не прав.

– Это еще что за шуточки? Прием.

– Шеф, я Мельпомена. Скажи Аполлону, пусть подбросит на полчасика вертолет. Забыла отснять театр в Эпидавре.

– Шеф! Шеф! Чепе. Гименея схватили. Опять тащат на свадьбу.

– Это ты, Марс? Пальни из ракетницы. Пусть разбегутся. Мельпомена, никаких вертолетов! Раньше надо было думать. Аполлон! Куда смотришь? Девять лаборанток – и никакого порядка!

– Шеф, это опять Марс. У меня только красные ракеты. Они поймут это как сигнал к войне.

– Пора бы знать, что причины у войн социальные. При чем тут цвет ракеты? Действуй!

– Папочка! Какую статую мы сейчас грузим! Помнишь, я позировала одному скульптору? И, представь себе, в храме никого не было.

– Немедленно вернуть статую в храм! Она – шедевр человека и принадлежит людям.

– Папочка, откуда такое почтение к храмам? Ты же атеист!

– Лучше бы вместо богини любви они придумали богиню уважения. Парнас! Парнас! Где Гименей? Где Прометей?

– Гименей уже на космодроме. Прометей у меня, получает на складе взрывчатку. Чтобы не пугать местных жителей, предлагаю ненужное оборудование сбросить в кратер Везувия и взорвать его там. Тогда это будет принято за нормальное извержение.

– Это ты, Вулкан? Придумано неплохо. Действуй!

– Шеф, я Аполлон. Может, все-таки оставим что-нибудь? На память? Пусть знают, что мы были здесь.

– Они превратят наши приборы в идолы, в фетиши. Они будут мазать наши телевизоры и вертолеты бычьей кровью и поклоняться им. Все взорвать!

– Может, зароем таблицы? Клио их уже приготовила. Они откопают их, когда займутся археологией, прочтут, когда откроют кибернетику, когда они станут такими, как мы.

– Понял тебя, Аполлон. Прежнее распоряжение остается в силе. У них странное свойство объяснять икс игреком. Где гарантия, что они не попытаются приписать нам все свои достижения? Между тем все, что они создали и создадут, было и будет делом их собственных рук. И нечего примешивать к этому сверхъестественные силы. Например, нас. Все взорвать!

– Докладывает Нептун. Океанографический отряд закончил работу. Батискаф затоплен. Отбываем на космодром.

– Докладывает Плутон. Геологи взяли последние керны. Буровые установки уничтожены. Минут через пятнадцать – двадцать отбываем на космодром.

– Причина задержки?

– Цербер погнался за куропаткой. Вот паршивец!

– Ребята, погодите, не сворачивайте рации. Я Аполлон. Шеф, скажи ребятам что-нибудь красивое.

– Что же сказать? Слушайте все! Поработали хорошо. Хорошо, говорю, поработали. От имени руководства экспедиции благодарю и поздравляю весь коллектив.

– Внимание! Чрезвычайное сообщение. Прометей задержан на космодроме. Пытался взорвать ракету.

– Он сошел с ума. Эскулап! Немедля освидетельствовать этого безумца!

– Я Эскулап. Энцефалограмма хорошая. Отклонения от нормы незначительны. Он здоров.

– Дать его сюда! Прометей, я слушаю тебя. Прием.

– Шеф! Я хотел, чтобы мы остались на Земле и помогли людям. Чтобы они были счастливы.

– Мальчишка! Они не созрели для этого. Они придут к этому сами. Я верю в них, а вот ты, как я вижу, не веришь.

– Шеф, я остаюсь на Земле. Я отдам людям свои знания, свой огонь.

– К твоему сведению, они просили у нас все, что угодно, кроме знаний.

– А ты предлагал им знания?

– Мы прилетели исследовать, а не воспитывать. Ладно, марш в ракету! Договорим в пути.

– Я остаюсь с людьми.

– Они убьют тебя и все свалят на нас.

– Я остаюсь!

– Я не узнаю тебя, мой мальчик! Ты забыл родную планету. Ты чуть было не лишил нас возможности вернуться домой. Чем они тебя опоили? Что они с тобой сделали? Прием.

– А что они сделали с тобой? Почему ты скрыл от них, что мы не бессмертны? Почему позволил поклоняться нам, как божествам?

– Это было сделано исключительно в интересах безопасности сотрудников экспедиции. Повторяю! Марш в ракету! Сейчас не время обсуждать эти вопросы!

– Я человек, и мой долг – остаться с людьми.

– Что ты сказал? Че-ло-век… Ты изменник! Эй, кто-нибудь, связать его и затолкать в ракету! Мы будем его судить.

– Я Фемида. Даю справку. Если он человек, то действие наших законов на него не распространяется. Мы не имеем права брать его с собой.

– Закон есть закон. Развяжите его. Пусть у нас будет хоть один провожающий.

– Я Фемида. Даю справку. На планетах с незрелыми цивилизациями присутствие местных жителей при запуске космического корабля воспрещается, ибо неизвестно, как они это воспримут, поймут и передадут потомкам.

Понял тебя, Фемида. Отправьте его куда-нибудь. Скажем, на Кавказ.

– Я Марс. Можно дать ему револьвер?

– Я Фемида. Передача техники существам незрелых цивилизаций воспрещается, ибо неизвестно, в чьи руки она в конце концов попадет и какое найдет применение.

– Шеф, но ведь он один из нас?

– Увы, он уже один из них. Прощай, Прометей! Надеюсь, что…

– Внимание! Я Меркурий. Согласно графику начинаю ликвидацию средств связи. Все радиостанции Земли прекращают свою работу.

– Я Шеф. Поправка. Временно прекращают. Гром и молния! Они уже породили Прометея!

1964

СУД ПОТОМКОВ

Жили в древности два скульптора Учитель и Ученик. Учитель был гением, а с гениями трудно иметь дело. То он ни с того ни с сего возьмет и разобьет молотком почти готовую скульптуру. То вместо богини изобразит известную всему городу особу и не постесняется ее статую предложить храму: молитесь, люди добрые! То на щите самого бога войны высечет собственный портрет.

Зато Ученик был покладист и делал именно то, о чем его просили. Сделанные им статуи стояли и в храмах, и во дворцах, и даже вдоль дорог вместо верстовых столбов.

Произведения учителя были известны лишь ценителям и знатокам. «Ничего, – говорили знатоки и ценители. – Пройдет время, и потомки во всем разберутся. Потомки, они умные».

Прошло две тысячи лет. Потомки начали раскапывать города той эпохи. И конечно же, они пока нашли только произведения Ученика, потому что их было слишком много. Потомки установили их в своих музеях и восхищались ими, потому что статуи были древними, а древностью нельзя не восхищаться: древние, они мудрые.

1964

ОХ, УЖ ЭТИ ВЛЮБЛЕННЫЕ!

Вообразим, что телепатия и в самом деле существует. Представим себе, что природа ее раскрыта. Предположим, что ТПС (телепатическая связь) стала столь же обычной, как и телефонная. Чтобы передать свои мысли на расстояние, вам нужно всего лишь приобрести ТПУ (телепатический усилитель) и знать ТПИ (телепатический индекс) вашего собеседника. ТПУ носят обычно в нагрудном кармане на манер авторучки, а ТПИ – формула вашей неповторимой личности – выводится из отпечатка большого пальца левой руки.

Допустим, все это происходит в наши дни, когда нас удивляет не столько фантастическое развитие науки, сколько то, что мы все меньше ему удивляемся.

Итак, купе поезда Владивосток – Москва. Пожилой снабженец и юный бородач-геолог. Через полтора часа – Москва. Снабженец бреет и без того гладкие щеки. Геолог лежит на полке и, поглаживая бороду, глядит в потолок. Губы его беззвучно шевелятся.

– ТПС? – снабженец откладывает бритву.

– Да-да. Телепатия. Счастье, что она открыта!

– Счастье? – ворчит снабженец. – Все, кому не лень, лезут тебе в мозги. «Добудь то. Достань это. Не забыл ли того?» Да ну их! Я свой ТПУ отключил и в чемодан бросил, на самое дно. Тоже мне телепатия! Если б хоть мысли передавались! Как бы не так! Накладные! Заявления! Указания! Инструкции! Запросы! Тьфу! Справки, заявки всякие! Звон в башке стоит. Дудки! Пользуйтесь междугородным телефоном!

– ТПУ – в чемодан? – ужасается геолог. – Господи, да вы настройте его раз и навсегда на индекс любимого человека, а она пусть настроится на вашу волну. Вот и все. И разлука становится таким же устаревшим явлением, как феодализм. Разлуки нет! Вы все время вместе. Каждый час! Каждую минуту!

– Погодите, – говорит снабженец. – А разница во времени, часовые пояса? У вас на Сахалине двенадцать дня, у нее в Москве четыре утра, самый сон, а вы ее тормошите. Да она от вас с ума сойдет, с Крымского моста бросится, если не сообразит зашвырнуть оттуда ваш ТПУ!

– Что вы? В этой-то разнице вся и прелесть. В одиннадцать она спать ложится, а у нас семь утра. «Доброй ночи, милая!» – «Доброе утро, родной!» А дальше —

Дальше она видит меня во сне. И, проснувшись, знает все, что со мной было. А я? Идешь по тайге и всем существом чувствуешь, как она во сне дышит, улыбается… Знаете, веткой иной раз боишься хрустнуть, чтобы ее не разбудить. Смешно, правда?

– А если вас, скажем, начальство разносит, медведь дерет или еще что-нибудь в этом роде?

– Стараешься вести себя так, чтобы она гордилась тобой. Напрягаешь всю волю, все силы… А говорят, наука убивает поэзию. Что вы! Да разве снилось такое волшебство каким-нибудь Тристану и Изольде? Только теперь благодаря науке самая-то поэзия и начинается!

– Да-а… Любовь… Сколько ж вы с ней не виделись?

– Семь месяцев. Если б не ТИС, убиться было б можно. От одного ожидания писем.

– Телепатия телепатией, а ведь пляшете, поди, когда вам письмо подают.

– Письмо? Полгода без писем обходимся. И не жалеем. У нас каждая минута – новость. Вот сейчас… ах ты, глупенькая! Подружку встретила, заболталась. И все равно она со мной, все равно. Что говорит, не знаю, но чувствую, как волнуется, опоздать боится.

– Телеграмму отбили? – озабоченно спрашивает снабженец. – Номер поезда, номер вагона и все такое прочее?

– Номер поезда! – смеется геолог. – Да она уже и про вас знает! Я ей рассказал!

И он ласково проводит рукой по тому месту, где в кармашке, поближе к сердцу, лежит ТПУ, настроенный на волну любви.

– Семь месяцев непрерывной ТПС, – размышляет вслух его спутник. – А ну-ка, молодой человек, покажите мне ваш ТПУ.

Бородач вынимает из кармана голубой цилиндрик, неохотно передает собеседнику. Пока тот вертит цилиндрик в руках, молодой человек растерянно улыбается, как близорукий, у которого сняли очки.

– Вот я ее и не чувствую. Странно как-то. Пусто. Словно душу вынули.

– Вы разбираетесь в ТПУ? – спрашивает снабженец. – Нет? Ох, уж эти влюбленные! Ваш ТПУ не работает. И никогда не работал. Фабричный брак! И куда ОТК смотрел!

1968

МЫСЛИ НЕ ПАХНУТ

Честно говоря, я стесняюсь обращаться к частникам. Но объявление на столбе у автобусной остановки на всякий случай запомнил! «ДОКТОР ШНУР. ПСИХОТЕРАПИЯ. МЫСЛЕКОСМЕТИКА. МЫСЛЕГИГИЕНА». Адрес. Телефон. Телепатический индекс не самого доктора, а его лаборантки.

Терпение мое кончилось, когда в вагоне метро милая старушка шепнула мне на ухо:

– Молодой человек, с такими мыслями лучше бы дома посидеть.

Я не выдержал, тут же в метро установил ТПС с лаборанткой и на следующий день очутился у доктора Шнура.

В приемной трое перелистывали старые журналы. Когда я вошел, все трое поглядели на меня, брезгливо сморщили носы и переглянулись.

Я бы на их месте вел себя скромней: у одного из них мысли явно пахли мышами, у другого квашеной капустой, и лишь у третьего запах мыслей был такой, с которым не так уж стыдно появляться на улице и в обществе, – нечто вроде этилированного бензина, резкий, противный, но хотя бы не позорный. Самих мыслей я, разумеется, прочитать не мог, так как ТПИ сидящих в приемной не были мне известны.

Маленькая остроносая лаборантка (ее мысли пахли земляничным мылом) назвала мою фамилию, и я вошел в кабинет. Доктор Шнур, худой, высокий, в белом халате, на котором эффектно выделялся голубой колпачок ТПУ, пожал мне руку и быстро заглянул в глаза. От его мыслей пахло озоном.

– Доктор, – начал я с места в карьер. – Пожалуйста, скажите, чем же, черт побери, пахнут мои мысли? Ведь только я один этого не знаю.

– Успокойтесь, – ответил доктор. – Мысли не пахнут. Это иллюзия. Просто у всех завелись ТПУ, и люди улавливают некий фон, на котором возникают чужие мысли. Улавливают сознанием. Нос тут совершенно ни при чем.

– Но почему же они его морщат? А позавчера на концерте органной музыки от меня даже отсела соседка.

– Иллюзия, – улыбнулся доктор. – Этот фон, или, говоря по старинке, образ мыслей, воспринимается как запах. Но в действительности мысли, повторяю, запаха не имеют и, следовательно, не могут воздействовать на обоняние.

– И все-таки чем пахнут мои мысли?

– Все будет хорошо, мой дорогой, – ласково сказал доктор Шнур. От его мыслей вдруг запахло нагретой хвоей.

И я приступил к делу.

– Я ничего не понимаю, доктор. На людях, клянусь вам, я всегда стараюсь думать только о хорошем. Ей-богу! О детях. Или там о природе. О поэзии. Недавно приятель посоветовал думать о памятниках старины – ему это помогло. Я и о них думаю. Толку никакого. У меня больше нет друзей, на работе меня едва терпят, жена ушла к матери, хотя до изобретения ТПС мы жили дружно. Пишет, чтобы я музыку слушал, ходил в музеи. Искусство, мол, облагораживает. Куда там! Помогает, конечно, но на каких-то десять минут. Постоишь в раздевалке, и опять от тебя носы воротят.

– Видите ли, голубчик, – усмехнулся врач. – Фон, или, как вы изволили выражаться, запах мыслей, не всегда зависит от самих мыслей, от их содержания. У одного моего больного прямо на глазах фон резко улучшился. «О чем вы подумали?» – сразу же спросил я. Подумал же он примерно вот что: «А пошли вы все!» И, знаете, фон оказался весьма благопристойным. Другой пациент восторженно размышлял на тему, как прекрасен мир. И что же? Фон этой достойнейшей мысли был такой, что мне пришлось на несколько часов задержать больного у себя, пока не выветрилось.

– Так что же делать?

– Прежде всего старайтесь не лгать даже в мыслях, даже самому себе. Лживые мысли, как правило, неприятно действуют на окружающих. Поэтому в общественных местах рекомендуется мыслить правдиво.

– Э-э, доктор! Видел я в электричке рыбака, сидит ухмыляется, руки раздвигает – вот, мол, какая была! Уверяю вас, мысленно плетет всякие небылицы, а фон у этого вранья такой, что с ним хоть в президиум садись.

– Это, дорогой мой, не ложь, а самодеятельное творчество, разновидность поэтического вдохновения.

– Ну хорошо. Сижу дома, разбираю бумаги, а сам думаю, как на собрании всю правду выложу. А жена ворчит: «Не знаю, что ты думаешь, но чувствую, что лжешь». Что вы на это скажете?

От мыслей доктора Шнура у меня приятно защекотало в носу – видно, веселое что-то подумал.

– Милый, – произнес он. – Хочу напомнить вам слова старого английского поэта:

 
Правда, сказанная злобно,
Лжи отъявленной подобна.
 

И еще… В молодости, изучая психологию замкнутых коллективов, ездил я в экспедиции. Был там один повар, симпатичнейший заика. Как-то он сказал мне: «Говорят, я п-поехал в экспедицию, п-потому что меня жена б-бьет. Это, конечно, п-правда. Но зачем так к-клеветать на человека?» И по-своему он был прав. Как вы думаете?

– Я, доктор, об одном думаю. Вот выйду от вас на улицу, и опять от меня начнут шарахаться.

– Скажите, милый, вы не приглядывались к тем, у кого этот самый фон, или, по-вашему, запах мыслей, всегда приятен?

– Да, доктор. Как это им удается? Прямо артисты! И о чем, интересно, они думают? Как исхитряются?

– А знаете, милый, о чем вы на самом деле думаете, на что растрачиваете колоссальную умственную энергию? О том, какое впечатление вы производите! О том, как бы выглядеть получше в глазах людей!

– Разве это плохо, доктор?

– Как вам сказать… По существу, вы все время рассчитываете, прикидываете, как бы получше приспособиться к людям, как выдать себя не за того, кто вы есть. И ваши мысли, голубчик, даже правдивые, даже прекрасные, так сказать, пахнут чем-то не тем.

– Вы много себе позволяете, доктор Шнур.

– Простите, голубчик. Так вот. Эти счастливцы, эти, по-вашему, ловкачи и пройдохи, меньше всего думают, что о них думают. Они полностью отдаются своему делу, своей любви, своему вдохновению. Значит, для того, чтобы иметь приличный образ мыслей, необходимо, как это ни парадоксально, мыслить! Да-да, мыслить, работать, любить, верить и, пусть это прозвучит банально, созидать? Вот и все. И тогда вы можете смело показываться в обществе.

– И только? – обрадовался я. – Да ведь это совсем нетрудно!

– Вы находите? – рассмеялся доктор. – А что? Пожалуй, вы правы. Нетрудно! Радостно! Приятно! Естественно! И главное – полностью соответствует природе человека! Желаю вам успехов!

И вдруг доктор Шнур непроизвольным движением зажал себе нос.

– Доктор! – завопил я. – Скажите же, наконец, чем пахнут мои мысли?

– Я же сказал, мысли не пахнут, – ответил Шнур. – Просто вы сейчас подумали: «Денег он, кажется, не возьмет». Правильно подумали, но фон у этой мысли был не совсем тот. Ничего-ничего, родной, это у вас пройдет!

1968