Текст книги "Ковчег. Исчезновения — 1."
Автор книги: Вадим Сухачевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Уж не знаю, – сказал старик, – на "Ковчег" или на Вольного Охотника, но в подобные совпадения мне верится с трудом. Во всяком случае мне кажется, вызвав этого Картошкина, вы сейчас поступили весьма и весьма опрометчиво. Что ж, сами кашу заварили – сами теперь и расхлебывайте… А, да вон они уже, кажется, и подоспели…
Действительно, уже слышался рев грузовика. Еремеев бросился вниз встречать архаровцев, пока те не пошли на штурм виллы.
Грузовик въехал во двор через уже проделанный им в прошлый раз пролом в заборе.
– Ну что, – спросил Валера Картошкин, теперь одетый в камуфляжную форму, с автоматом в руках выходя из машины и взводя затвор, – вовремя мы? Щас всех тепленькими возьмем!
Из кузова выпрыгнули трое архаровцев, тоже в камуфляже, с охотничьими ружьями наперевес.
– Никого нет, – поспешил сказать Еремеев, пока бравые афганцы с ходу не открыли пальбу из всех наличных стволов. – Заходите спокойно.
Через минуту архаровцы заполнили гостиную. От них пахло ружейной смазкой, ваксой, чем-то еще вроде псины, но сквозь это – еще и такой какой-то надежностью, что все сомнения, которыми заразил Еремеева старик, теперь казались ему совершенно вздорными.
– Чё ж ты тогда, братан, в небо шмалял, ежели – никого? – с некоторой досадой спросил Картошкин. – Ребятки в полном сборе, мне Нюрка по всей форме увольнительную на сутки дала; зря, что ли, выходит, шею мыли?
– И "языка" не допросили еще, – вставил тот, которого звали Колян. – Только начали… Мычит, зараза, по скамейке елозит, а сказать что путное – ни гу-гу.
– Ничего, – заверил его Картошкин, – все они так: вначале мычат, а потом телиться начинают. У нас испробованные методы: коли очень попросим – и немой заговорит. Тля буду, если он мне к утру не выложит, где твой малец.
– Это уже не нужно, – сказал Еремеев, – я теперь знаю, где он.
Старик Шмаков спустился в залу и смотрел на Еремеева укоризненно.
– А, дедуля! – обрадовался Картошкин. – Уже, гляжу, здоровенький… Так где, говоришь, малец?
Еремеев объяснил.
Картошкин почесал в голове:
– Кукуевское шоссе… Это где ж такое?.. Ага, кажись, на востоке!.. Ну так что? – обратился он к своим архаровцам.
– Дранг нах остен, – выковырял откуда-то фразу Колян.
– Дранг нах остен! – немедля согласился Валера. – На нашей "старушке" час езды. Ну что, хлопцы, опять по коням?
– Их там, боюсь, много, – предупредил Еремеев.
– А ты не бойсь, братан, – отозвался Картошкин, – это пускай они нас боятся. Слыхал: бьют не числом, а чем? Правильно, умением! Еще Кутузов, кажись, говорил.
– Суворов, – поправил его более образованный Колян.
– Да, правильно – одноглазый, – согласился Картошкин. – В общем, без разницы. Так что айда, хлопцы, в машину. Слыхали: дранг нах остен!.. Со мной сядешь, – обратился он к Еремееву. – И на, держи на провсякий случай. – Он протянул ему пистолет Макарова. – Пользоваться-то умеешь?
– Умею, – сказал Еремеев. Когда-то, в институте, во время офицерских сборов, действительно довелось раза два во что-то пальнуть. Во всяком случае теперь, заполучив пистолет, он почувствовал себя гораздо увереннее, чем только что.
– А дедуля пускай тут посидит, – продолжал Картошкин, – настрадался уже, хватит с него.
Внезапно Шмаков заупрямился:
– Нет, я с вами, непременно! – со всей решительностью заявил он.
– А ежели что?.. – усомнился Картошкин. – Брось, дедуля, не гоношись.
Старик неожиданно ногой притопнул:
– Не собираюсь с вами спорить, молодой человек! Сказал "с вами" – значит, с вами, извольте слушать, что говорят старшие! – В руках он уже держал какую-то дорожную котомку.
Настолько всамделишно по-генеральски у него это получилось, что даже Картошкин перечить ему не осмелился.
– Ладно, дедуля, – кивнул он. – Потом, если что, не пеняй только. – И сказал Еремееву: – Придется тогда тебе в кузов, а то дедулю там совсем растрясет. Ну, хлопцы, с Богом! По местам! Дранг нах остен! Операция… как ее?
– План "Барбаросса", – подсказал всезнайка-Колян.
– Во-во! Киндер-сюрпризен!..
Через пару минут картошкинский грузовик лихо рванул с места. Еремеев и три суровых архаровца сидели в кузове на старых покрышках. Сильно трясло. Иногда в лицо плескали свет фары встречных машин, принося короткое, как сами эти всплески, успокоение: значит, все-таки существовал, существовал мир обычных вещей, из которого он, Еремеев, чувствовал себя уже несколько дней как исчезнувшим.
Только вот знать бы, что этот мир вскорости ожидает. Неужели, неужели же?!..
Вскоре Еремеев свыкся с тряской, и его начал забирать сон. В этом обрывочном сне, – из дремы все-таки выдергивало на каждой колдобине, – ему попеременно виделись то Ира, то Нина, и всякий раз, вытряхиваясь из сна, он не понимал, чье лицо видел только что. И странную зыбь в душе ощущал он от этого своего непонимания.
Наконец он решил больше не поддаваться сну и стал прислушиваться к разговору сидевших рядом, в кузове, архаровцев.
– Как думаешь, надолго этот "дранг нах остен"? – спросил один из них.
– На сколько надо, – отозвался другой. – Хоть на неделю. Система дала добро.
– Жаль, Валера винторезку с оптикой не захватил. С ней одному в лесочке залечь – и вся позиция, считай, наша.
– Да, это было бы тактически самое верное решение, – согласился просвещенный Колян. – Я ему, кстати говоря, советовал.
– Ну а он что?
– Сказал – сперли винторезку.
– Ни … себе! Это у Картошкина! У нас, в Архаровке?
– Не знаю, в Архаровке или где, а только нет винторезки, и всё тут.
Еремеева обожгло. Тогда – казалось, уже в незапамятные времена – стреляли по его компьютеру как раз из винтовки с оптическим прицелом, затем брошенной, если верить Небрату, на крыше. Снова странное совпадение? А что если старик Шмаков прав?.. Неужели же, неужели?!..
В этот миг машина стала сбавлять скорость.
– Кажись, у них тут блок-пост, – выглянув из кузова, сказал Колян.
Картошкин, высунувшись из кабины, приказал:
– Приготовились! Часовых снять быстро, без шума. Чтоб полный был киндер-сюрпризен!
– Не боись, ювелирно снимем, – отозвался один из архаровцев.
Однако тут из другой дверцы высунулся старик Шмаков и сердито прикрикнул на них:
– Еще чего! Вам лишь бы удаль молодецкая? Раззудись, понимаешь, плечо! Сила есть – ума не надо! "Сниматели", вишь, нашлись!.. Без вас управлюсь!
– Это ты-то, дедуля, управишься? – насмешливо спросил Картошкин.
– Уж как-нибудь! – отозвался старик.
– А что, хлопцы, – опять усмехнулся Картошкин, – дедуля у нас, гляжу, орел, чего бы не проверить на деле? – И добавил уже серьезно: – Только не зевайте, подстрахуете ежель что.
Через минуту машина остановилась, и снизу донесся голос часового:
– Пароль?
– "Малелеил", – бросил Шмаков из кабины. – То есть, тьфу ты! До полуночи было "Малелеил", а теперь, стало быть, "Иаред".
– Это до часу ночи было "Иаред", – сурово сказал часовой, – должен бы знать. А теперь уже сколько? Четверть второго.
– Ох ты Господи!.. – забормотал старик. – Как же там бишь по писанию-то у нас? "Иаред жил сто шестьдесят два года и родил…" Ох, склероз, склероз! Кого ж это он в такие почтенные годы родил?.. Жил себе жил без хлопот сто шестьдесят два года и вдруг, понимаешь, родил!.. Ну да, Еноха он, кажется, родил! Точно, Еноха! "Енох", стало быть, пароль, верно, ребятки?
– Проезжай! – был ответ.
– Силен дедуля! – шепотом одобрил неравнодушный и к чужой образованности Колян.
Грузовик тронулся.
Вскоре, однако, снова пришлось остановиться. Еремеев выглянул из кузова. Впереди в свете единственного фонаря виднелось довольно неказистое одноэтажное бетонное сооружение бункерного типа, без окон. Единственной отдушиной в мир служила массивная железная дверь – такую, пожалуй, не возьмет никакая взрывчатка. Охраны поблизости не наблюдалось. Самым нелепым было то, что возле этого неказистого строения, больше похожего на мусоросборник, в два ряда стояли роскошные иномарки – лимузины и шестисотые "мерседесы".
Картошкин и старик вышли из кабины, остальные, в том числе и Еремеев, повыпрыгивали из кузова и стали разминать ноги. Валера осмотрел стоявшие возле бункера машины.
– Крутые тачки, – сказал он. – Фьють! – присвистнул. – С правительственными номерами!.. Только что они возле этой хибары делают?
Еремеев пояснил:
– Это не хибара, там подземные сооружения, этажей, думаю, десять, не меньше, снаружи только вход.
Валера задумался.
– И чё теперь делать? – минуты полторы поразмышляв, спросил он. – В дверь стучать: "Козлятушки, ребятушки, это я, ваша мама, пришла"?.. Но как-то же туда проникают!
– Вон кодовый замок на двери, – подсказал Колян.
– Сам вижу, не дурак, – угрюмо отозвался Картошкин. – А ты шифр знаешь? То-то же!.. Да, братва, "язык" нам нужен, причем срочно.
– Может, того лопуха часового приволочь? – предложил один из архаровцев.
Картошкин покачал головой:
– Ничего он тебе путного не скажет. Объект, надо понимать, особой секретности, КПП держат на расстоянии – даже своим часовым, стало быть, не доверяют. Не-е, шифра этот лопух никак знать не может, зуб даю! Коренной! Оттуда нужен "язык", – он кивнул в сторону бункера. – Изнутря. Поэтому ждать будем – вдруг высунется кто, другого выхода покамест я не вижу.
– Так и до утра можно прождать, – недовольно сказал Колян, – а ночь-то холодная…
– Другие предложения есть? – строго спросил Картошкин. И сам же ответил: – Других предложений нет… Витюня, коньячок захватил?
– Да, маленько. – Тот, что был Витюней, протянул жестяную флягу.
– Дай всем хлебнуть по граммулечке, чтоб не прозябли. Только тихо у меня!.. – И вдруг насторожился. – Тсс! Что это там, в кустах?..
Еремеев тоже услышал в той стороне какое-то слабое шевеление. Двое архаровцев немедля по-кошачьи метнулись на этот шорох. Послышался звук короткой борьбы, чье-то мычание, затем последовал удар, слабый вскрик, после чего из кустов донеслось:
– Есть "язык"!
Все быстро очутились возле кустов.
"Язык" лежал, не шевелясь, лицом вниз. Свет фонаря сюда почти не добирался. Еремеев только и мог разглядеть, что на "языке" некогда белый, но очень грязный плащ, надетый поверх трусов и майки, и затрапезные войлочные тапочки на босу ногу.
Картошкин спросил:
– Э, вы его не слишком-то, братаны? Что-то больно скучный. Очухается?
– Очухается, куда денется, – пообещал Колян. – Самую малость приложили. Ласково. Сейчас в него коньячку вольем – совсем живой будет.
Он открыл фляжку и вложил горлышко в рот лежавшему. Тот сразу же закашлялся, повернулся на бок, фляжку при этом прихватил рукой и не отпускал, даже попытался сделать еще один глоток, теперь уже самостоятельно. Картошкин, однако, со словами: "ну-ну", – фляжку у него отобрал и спросил сурово:
– Ты откуда, оттудова?
"Язык" взмолился, причем к полной неожиданности Еремеева хорошо знакомым ему голосом:
– Ребятушки, хлебнуть еще ради Бога дали бы, а то весь дрожу…
– Хлебнешь, хлебнешь. Если, конечно, жив останешься, – пообещал Картошкин. – А вот останешься ты жив или нет – в твоих сейчас руках, уразумел? Скажешь правду – живой, соврешь – извиняй тогда, – и для пущей убедительности он взвел затвор автомата. – Ну так чё, смертный, – продолжал он, – давай выкладывай – откудова ты, такой красавец?
"Красавец" ответил дрожащим голосом:
– Из "Эдельвейса".
– Это вон из того, что ли, сортира? – Картошкин кивнул в сторону бункера.
– Ага, – с готовностью ответил "язык". – Только не сортир это, а спецбаза "Ковчега", "Эдельвейс" называется, там еще черт знает сколько этажей под землей.
– М-да, нашли мы, похоже, дельце на свою задницу, – повернулся Валера к своим архаровцам и опять сурово воззрился на "языка": – Это у вас у всех там, в вашем "Эдельвейсе", такая амуниция или только у тебя, по особому блату?
– Да нет, сбежал я. Взял, что попалось под руку… Ух, зам-мерз! Ребята, еще коньячку, дали бы вправду для согрева, а?.. – "Язык" протянул руку.
Но Картошкин руку его отстранил и спрятал флягу в карман.
– С этим погодь, – сказал он. – Шустрый больно! Ты у меня еще права на жизнь не заработал, не то что на коньяк. – И гаркнул грозно: – Быстро отвечай: шифр на дверях в этом твоем "Эдельвейсе" хреновом знаешь?!
– Нет-нет, не знаю, честное слово, не знаю! – залепетал "язык".
– А наружу выбрался как? Сквозь стену, что ли, просочился? Что-то я, кстати, не видел, чтобы ты оттуда выходил.
– Так я же… я же не через дверь, я – через вентиляционный люк…
– А выход где?.. – Снова прикрикнул: – Где люк, спрашиваю, наружу выходит?.. Мне что, из тебя по слову вытягивать?!
– Тут… Должен быть где-то тут… Но я уже отошел оттуда метров на двести и толком не знаю, в какую сторону…
– Та-ак… – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, протянул Картошкин. – Не желаем, стало быть, сотрудничать с органами дознания… А ведь это последний твой шанс в борьбе за жизнь, не понял еще?.. Ну, где люк?! Давай рожай, недоносок, по-быстрому!
– Темно ж совсем… – заныл "язык". – И холодрыга – зуб на зуб не попадает…
– Так, всё! Достал ты меня! – перебил его Картошкин. – Довыдрючивался, хватит!.. "Зуб на зуб", говоришь? Щас мы это дело поправим, когда лишние зубья у тебя пассатижиками повыдергиваем. Колян, пассатижи у тебя с собой?
– С собой, а как же, держи, – сказал безотказный Колян.
"Язык" мелко трясся, елозил босыми пятками по траве, лопотал что-то нечленораздельное и силился дотянуться ногами до своих тапочек, далеко отползших в траву.
– Не надо пассатижи, – вмешался наконец Еремееев. – Он и так все покажет, если вспомнит. И коньяку дайте ему: видите – замерз.
Фляжку с коньяком "языку" протянули. Он сделал пару судорожных глотков и сквозь тут же образовавшуюся икоту произнес:
– Это ты, никак, Еремеич?.. – ибо то был не кто иной, как друг его детства Гоня Беспалов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
– …Даже пива ни хрена не давали, – уже слегка отогретый коньяком, иногда потрясаемый икотой, рассказывал Гоня Беспалов минуты через две. – А на любой резон – только argumentum baculinum [Палочный аргумент (лат.)]: пресечь! лишить! Какой-то аракчеевский режим, ей-Богу! Сил уже не оставалось никаких!
– И как же тебя угораздило к ним попасть? – спросил Еремеев.
– Сам удивляюсь, – вздохнул Гоня. – По дурости! Заманили, ироды! Мол, все будет путём, демократии послужишь, обновленной России, заодно, глядишь, еще и докторскую накропаешь… Представляешь, пиво в нашем пивбаре с Лёшей Гудковым не успел допить – подваливает какой-то ихний: "Господин Беспалов, машина подана"… В первый день еще ничего, даже похмелиться дали, а потом, когда уже на этот хренов "Эдельвейс" перевезли… От их какавы до сих пор блевать хочется, а вся работа – решать секулярные уравнения по астрономии за третий курс; а я, между прочим, кандидат наук, специалист высшей квалификации!.. И никаких, понимаешь, – ну ни-ни! ни малейших! – прав человека! Только всякое ублюдство и стукачество!
– В общем, ссученные все, – подытожил Картошкин.
– Во-во! – подтвердил Гоня. – Мерзопакость одна! Не говоря уж о пиве! Представляешь, пиво только эвакуированным первой и второй категории дают! Причем, поверишь, – просроченное!.. Сейчас вот воздуха свежего хлебнул да коньячку вашего – наконец себя снова человеком ощутил!
– А что у них там за такой съезд? – спросил Картошкин, кивнув в сторону иномарок, сверкавших под фонарем.
Гоня пожал плечами:
– Не знаю, нас всех, когда эти понаехали, сразу заперли по блокам. Но и у них там что-то, кажется, приключилось: сирена воет, этаж начальский перекрыт, везде свет погас. Сам не пойму, в общем: какая-то буза.
– А охрана ихняя где? – встрял Картошкин. – Не могли ж они, блин, – без охраны-то!
– Да, была охрана, – кивнул Беспалов, – точно, была. Я сам видел – человек сорок бугаев в таком же вот камуфляже, с автоматами. Только охранное помещение сейчас тоже блокировано. Они там, все охранники! Орут, прикладами в дверь колотят, а двери-то здесь, в "Эдельвейсе", на всех этажах – о-го-го!
– В общем, обстановочка что надо, – заключил Картошкин. – Для штурма – самое то! Сейчас нагрянуть – можно тепленькими всех повязать, тогда буде что системе докладывать… Ребятки, а ну-ка ищите по-быстрому люк, где-то рядом быть должен, с этого смурного все равно толку чуть, пускай вправду коньячком погреется. – Архаровцы начали обшаривать окрестности, а Картошкин снова обратился к Гоне: – Ну а ты-то, смурной, как там этот люк нашел?
Беспалов сперва в несколько глотков осушил флягу, лишь затем сказал:
– Да понятия не имел я про этот люк, иначе бы раньше, честное слово, сбежал. Показал мне его типус один и объяснил, как выбраться. Проход узкий, но вполне можно пролезть.
– И что же это был за такой типус, который объяснил?
– То-то и оно, – сказал Гоня, – понятия не имею. По-моему, я его и не знаю вовсе, хотя трудно сказать – света нет, темень полная.
– А сам он с тобой, что ли, вылез?
Гоня помотал головой:
– Нет – сказал, у него еще там дела, он должен остаться.
– Так это он, что ли, получается, этот типус твой, там всю бузу учинил?
– Похоже, – кивнул Гоня.
– Как думаешь, в одиночку или их там таких шайка-лейка целая?
– Нет, кажется, он один. Я предлагал помощь, но он сказал, что один справится. Если у него кто и есть, то где-то снаружи. Он меня для того и послал: вроде как бы это связным.
Картошкин внимательным взором окинул нелепое Гонино облачение – этот плащ поверх бельевой майки, при отсутствии штанов, и стоптанные тапочки на босых ногах. Спросил недоверчиво:
– И с кем же ты связь должен устанавливать, эдакий красавец?
– То-то и оно – понятия не имею, – ответил Гоня. – Он сказал, куда я должен прибыть, а там уж тот, кому надо, сам выйдет на меня… Но я так думаю… – Гоня чуть замялся. – Я так думаю – это, наверно…
– Ну! – снова посуровел Картошкин. – Жилы из тебя тянуть, смурной?
– Я думаю… – Гоня перешел на шепот. – Думаю – это Вольный Охотник…
Картошкин выпучил глаза.
– Кто?.. – переспросил он.
– Вольный Охотник из рода рефаимов, – гораздо увереннее повторил Гоня уже знакомые Еремееву слова.
Картошкин было собрался с мыслями для какого-то очередного вопроса, но в этот момент кусты, росшие поодаль, зашуршали и из них донесся приглушенный голос Коляна:
– Нашли! Кажись, этот самый люк нашли! Открыт, рядом никакой охраны!
– Ладно, с тобой еще разберемся, – сказал Картошкин Гоне. И, скомандовал: – За мной!
IХ
Внутри «Ковчега». Шестой спецблок
Выбери путь,
укажи дорогу!
Из древневавилонского заклинания
…В непроглядной тьме пахло плесенью и каким-то гнильем неведомого происхождения. Вниз вела узкая, бесконечно длинная винтовая лестница с крутыми железными ступенями, Еремеев слышал, как Гоня, шедший позади него, то и дело спотыкается в своих мало пригодных для подобного путешествия тапочках. Зато старик Шмаков, двигавшийся впереди, спускался уверенно и бодро, за ним и Еремееву нелегко было поспевать.
– Ну, далеко еще? – сзади спросил замыкавший шествие Картошкин. – Тут, кажись, какая-то дверь.
– Это еще только третий этаж, – тяжело дыша, отозвался Гоня. – Ничего интересного: прачечные, подсобные помещения.
– А всего-то этажей сколько?
– Кого спрашивал – толком никто не знает, одни говорят двенадцать, другие – все двадцать пять. Я так думаю, до самого низа мало кто доходил. Нам нужен хотя бы девятый – там я по крайней мере все ходы-выходы знаю, и свои люди имеются.
– Такие же небось, как ты, боевые? – съязвил Картошкин.
– Всякие, – буркнул Гоня, кажется, на сей раз наконец обидевшись.
– Ладно, ладно, – отозвался Картошкин миролюбиво. – В общем, топать и топать еще…
– А где шестой спецблок? – вспомнив о том, что слышал, спросил Еремеев.
– Ты-то про него откуда знаешь? – удивился Гоня. – Некоторые, кстати, тут считают, что это вообще легенда, местная страшилка такая. Но если он и существует, я не знаю, где… Хотя, если по названию судить, то на шестом этаже как раз и должен быть расположен. Да и я оттуда никого не встречал. С пятого, с седьмого были люди, а с шестого – никого.
– Нам туда в первую очередь надо, – сказал Еремеев решительно.
– Сперва бы охрану нейтрализовать, – возразил Картошкин. – Охрана на каком этаже, случаем не знаешь?
– Случаем знаю, – ответил Гоня. – На восьмом. Когда я мимо лез, они оттуда, с восьмого, в дверь ломились. Но тут ломись, не ломись: ты сам видел, двери какие. Так что блокированы полностью.
– Ну что, если вправду блокированы… – чуть призадумался Картошкин. И наконец решился: – Тогда ладно, шестой – так шестой. Как думаете, ребятки?
– А мне – по этому самому делу, – спереди отозвался кто-то из архаровцев. – Хоть шестой, хоть сто шестой. Мне бы к Таньке моей вовремя поспеть: увольнительная до девяти ноль-ноль утра.
– Плюс фактор неожиданности, – непонятно что имея в виду, прибавил Колян.
– Решено! – резюмировал Картошкин. – Штурмуем шестой… Далеко еще топать до твоего шестого? – обратился он к Беспалову.
– Да рядом уже, – сказал Гоня. – Я на пятом зацепился – кусок плаща оторвал… Вот он, лоскут! Еще один пролет – и мы на шестом.
– А ну пропустите-ка, – приказал Картошкин и, обойдя остальных архаровцев, возглавил шествие.
Еремеев устремился за ним, Гоня, старик Шмаков и безотказный Колян последовали примеру Еремеева.
Вправо вел узкий, в виде рукава проход с бетонными стенами.
– Здесь! – с уверенностью сказал Беспалов.
Вдоль рукава пробираться пришлось минуты две-три, и наконец они уперлись в толстенную стальную дверь. Лишь здесь Картошкин впервые чиркнул спичкой – вероятно, прежде не желал их тратить по природной своей бережливости.
Дверь, представшая пред ними, вселяла полную безнадежность своей неприступностью. Картошкин, однако, сказал деловито:
– Ну что, если умеючи – граммулечек сто, полагаю, хватит. – Достал из кармана какую-то замазку и стал приклеивать ее по краям двери.
– Пластид? – понятливо спросил Колян.
Картошкин кивнул:
– От прошлой рыбалки осталось.
– А на эту зиму? Без рыбы, что ли, останемся?
– Не дрейфь, не останемся, – заверил его Картошкин. – У меня еще в погребе гексагену мешка полтора, прошлым месяцем в системе выдали, так что не плачь, будет тебе рыбалка на Истре. – С этими словами он вставил в пластид фитилек и, чиркнув второй спичкой, поджег его. – Через четыре минуты шарахнет, – деловито-спокойно пообещал он.
– А лестницу не оборвет? – не особенно спеша с опасного места, поинтересовался Колян.
– Да хрен ее… – довольно бесшабашно отозвался Картошкин. – Все наперед знать – так и жить незачем, верно я говорю? Бог не выдаст – свинья не съест. – И, скомандовав: – Все наверх, быстро! Кто не спрятался – я не виноват! – первым устремился в сторону лестницы.
Остальные кинулись вслед за ним. Через пару минут все оказались на лестничный пролет выше опасного рукава.
– Ох не оборвались бы! – распластавшись на ступеньках, пробормотал один из архаровцев.
– Бог не выдаст… – попытался было повторить привычную фразу Картошкин, – и в эту самую секунду шарахнуло! Да как!..
Громыхнуло, сверкнуло ослепительно. Если всей команде пришлось и лучше, чем истринской рыбешке, то лишь едва-едва. Ослепленный, Еремеев услышал почти оглохшими ушами, как пролеты лестницы, находившиеся под ним, летят куда-то в тартарары. Вверх взметнулся запах гари и гнилостного смрада.
– Ни … себе! – произнес один из архаровцев. – Говорил же, оборвет – и оборвало!
Уцелевший пролет лестницы, на котором сгрудились все, тоже не внушал ни малейшего доверия – при каждом их шевелении он чуть покачивался и где-то вверху натужно скрежетал. Было ясно, что он держится на одном честном слове и может оборваться в любое мгновение. Бог, выходит, вопреки благодушным картошкинским надеждам, все-таки выдал.
– Да, недорассчитал малость, – угрюмо проговорил Валера.
Свинья, однако же, явно не съела, ибо, когда затем Картошкин спросил:
– Все живы? – и устроил перекличку, в результате потерь пока что не обнаружилось.
Картошкин расщедрился еще на одну спичку, посветил. Лестницу срезало у самого рукава, ведущего на шестой этаж.
– Все за мной! – скомандовал он и снова вошел в этот бетонный туннель.
Под зловещий скрип, доносившийся сверху, остальные осторожно перебрались туда вслед за ним. Тут, в туннеле, после взрыва все еще стоял жар, пахло гарью и цементной пылью.
Едва пролет покинул последний архаровец, усталое железо лестницы простонало напоследок особенно тяжко, затем раздался звук рвущегося металла, и мгновение спустя пролет, громыхая по стенам и набирая скорость, полетел вниз. Судя по времени, что он летел, глубина была метров сто, не меньше.
– В рубашке родились… – произнес Колян, когда стихло эхо от падения.
Впрочем, повезло им весьма относительно, Еремеев это понял после того, как Картошкин зажег очередную спичку. Железная дверь, хоть и погнутая слегка, незыблемо стояла на месте, а путь по лестнице был для них теперь отрезан. Может, лучше было обрушится вместе с пролетом, чем ожидать смерти от голода и жажды в этой бетонной могиле. Хотя до того, пожалуй, не дойдет – скорей они сперва задохнутся: воздуха здесь не хватало катастрофически. О том, чтобы повторить попытку взорвать дверь, даже если у Картошкина остался пластид, и думать было нечего – их просто размажет взрывом по стенам.
– Не могу дышать!.. Это конец!.. – прохрипел старик Шмаков.
– Да, – менее категорично заключил Картошкин, – та еще обстановочка… – И обратился к Коляну: – Видать, этот спиногрыз-прапор пластид мне продал некачественный. Вот жук! Ничего, ужо выйдем – с ним разберусь!
Колян, как и все, молчал подавленно, пожалуй, не слишком разделял его оптимизм.
Картошкин подошел к двери и, чиркая спичками, принялся ее тщательно осматривать. Затем, взявшись за ручку, зачем-то потянул ее на себя. И вдруг дверь, отделившись от стальной рамы, всей своей тяжестью поползла на него. Валера навалился на нее, чтобы придержать, и, выронив спичку, крикнул:
– Атас!
Все разом отпрянули.
Несколько секунд в темноте слышалось кряхтение Картошкина, боровшегося с многопудовой дверью, наконец он отскочил – кажется, вполне благополучно, – и она рухнула на бетонный пол.
Снова вспыхнула спичка. Дверь лежала на полу, а в стене на ее месте вырисовывался черный прямоугольный проем, из которого тянуло воздухом.
– Ну вот видишь, дедуля, а ты тут паниковал, – невозмутимо обратился к Шмакову Картошкин. – Еще надышишься! – И повернулся к другу Коляну: – Тот-то жук-прапор, выходит, не зазря деньги взял – вполне кондиционный товарец продал, поглушим еще на Истре рыбку с тобой.
– Отсюда б сперва живыми выбраться, – вполне резонно возразил Колян.
– Ладно, будет он мне тут бурчать! – отмел его сомнения Картошкин. – Не люблю, сам знаешь, такое вот бурчалово!.. Эй, ребятки, бумаги у кого-нибудь случаем нет?
– У меня карта Московской области, – сказал Шмаков, – на всякий случай прихватил.
– Молодцом, дедуля, – одобрил Картошкин. – Давай сюда.
Получив от старика карту, он скрутил из нее нечто наподобие факела, поджег, затем махнул автоматом, призывая всех за собой:
– Не отставать, гвардия! – и с этими словами смело вошел в проем.
Войдя туда вслед за ним, Еремеев увидел длинный коридор без дверей, которому, казалось, не было конца, коптящее пламя позволяло разглядеть только глухие стены по обе стороны. И все-таки Еремеев внезапно узнал этот коридор. Именно его, хоть и всего одно мгновение, но совершенно отчетливо, он видел там, в подвале антикварной лавки "Ниневия", на мониторе Нининого компьютера. Да, безусловно, тот самый коридор, по которому тогда шла Ирина!
– Ира!.. – крикнул он.
И в ответ услышал откуда-то из загиба коридора хриплый мужской голос:
– Эй, кто там?
Вслед затем в дальнем конце коридора возникло тусклое световое пятно, внутри которого не без труда удавалось разглядеть лик седобородого старца, державшего в руке зажженную керосиновую лампу. Казалось, что к ним плывет освещенная лампадой икона.
– Гляжу, серьезное у них тут аварийное освещение, – негромко сказал Картошкин. – Сразу видно, что двадцать первый век на дворе.
Иконописный старец, между тем, подплыл к ним и произнес довольно строго:
– Это по какому это праву посторонние на режимном этаже?..
Картошкин поинтересовался:
– А ты кто такой, папаша, чтоб спрашивать?
– Комендант шестого спецблока Пришмандюк, – представился дед. – Так почему, спрашиваю, посторонние? Хто такие?.. – Лишь тут наконец узрел зияющую дыру на месте железной двери и удивился: – А это еще что? Никак, опять сквозняки шалят?
Вопрос удивил Еремеева: даже если дед спал, взрыв был такой, что и мертвого разбудил бы.
– Да, был тут сквознячок, – не утратил чувство юмора Картошкин. – Неслабый такой сквознячок – по тротиловому эквиваленту килограммчика эдак на полтора… Ты что, папаша, придуриваешься или вправду ничего не слыхал?
Старикан ответил строго:
– Это ты, милок, видать, придуриваешься. Ежели ты здешний, то должен бы знать, что коменданту шестого спецблока иметь слух не положено по уставу "Ковчега", на этой должности держат только полностью глухих. – И не без гордости прибавил: – А как ты хотел? Режим особой секретности! Нас на эту должность шесть кандидатов было среди эвакуированных, а подошел только я, остальные хоть чего-то да слышали. Слуховой аппарат имею право использовать только при внештатных ситуациях. – Он указал на проводки, тянувшиеся у него из ушей.
– Да, ценный ты, гляжу, папаша, кадр, – сказал Картошкин. – А давно свет отключили? Не век же ты тут при лампадке сидишь.
– Ясное дело, не век, – согласился дед. – Лампу зажигать разрешается опять же только при внештатных. А электрического света, снова должен бы знать, в шестом спецблоке не полагается.
– Да, – проговорил Картошкин, – порядочки тут, гляжу, у вас!.. И как же ты, отец, просек, что наступила эта самая внештатная?
– А вот подуло из шахты – тогда и просек, – ответил старикан, – нюхалка-то, слава Богу, вполне исправная. В шестом ничем посторонним пахнуть не должно, а тут дрянью какой-то совершенно внештатной потянуло, навроде псины. – Добавил, принюхавшись к Картошкину: – Уж и не пойму, из шахты или это от вас?
Валера осек его:
– Ну-ну, дед!.. Ты мне лучше вот что скажи: кто еще тут живой, кроме тебя?
– Совсем вы, ребята, какие-то темные! – изумился старик. – Вас, что ли, вовсе не инструктировали? В шестом спецблоке из живых душ находиться положено одному только коменданту режимного этажа. Остальные – только духи.
Картошкин не понял:
– Кто?
Зато Еремеев понял его отлично.
– А ну ведите к этим вашим духам, да поживее, – приказал он.
Дед Пришмандюк заартачился:
– А ты кто такой, чтобы командовать тут? Вообще кто вы все такие? Заявились, понимаешь, невесть откудова, порядков ни шиша не знаете! Никому, кроме разводящего и господина Петросянца… ну еще, разве, господина Самаритянинова, а более никому не положено проникать в шестой! Какой-нибудь пропуск, мандат имеете? А коли нет – попрошу всех вон!
