Текст книги "Ковчег. Исчезновения — 1."
Автор книги: Вадим Сухачевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
– Да кто, кто он?! – не выдержал Еремеев.
Детектив буркнул:
– Вольный охотник… Впрочем, не знаю…
– Что еще за вольный охотник?
– Да так… – отмахнулся Небрат. – Просто буквы эти – "В. О." – нечаянно сложились… – и, явно не желая больше продолжать эту тему, насел: – Давайте-ка вспомните хорошенько, что было на мониторе в момент выстрела.
– Послание… Обращенное ко мне лично…
Небрат, позабыв о всяких приличиях, гаркнул на него, как гестаповец на допросе:
– Ну! Жилы из вас тянуть?!
Вдруг такой напор Еремеев ощутил в этом невзрачном человечке, что лишь удивился, но даже не нашел в себе сил его как следует осадить. Пробормотал, как школьник, слабо выучивший урок:
– Это было приглашение… Меня там приглашали…
– Черт вас возьми! – взвился опять сыщик. – Если приглашение – то ясно, что приглашали! Что за лепет! Вы же писатель, по-моему. Куда, куда приглашали?! Извольте говорить, а не мычать!
По-прежнему Еремеев чувствовал себя нерадивым учеником, из которого на уроке ненавистной ему химии учитель выжимает хиленькую троечку. И слова он стал из себя выдавливать примерно такие же, как тогда, в детстве:
– Я не успел прочитать… То есть успел, но не запомнил… Там еще адрес был… Номер-то дома я запомнил – кажется, семь…
– Кажется, или точно?
– Да, точно, точно семь!
– А улица?
– А вот улица… Какая-то, по-моему, на букву не то "Ш", не то "Щ"… Я про такую и не слыхал… Что-то такое "Щи…", "Ще…"
– Щелковская? – подсказал Небрат. – Или, может, Щукинская?
– Нет, и Щелковскую, и Щукинскую я знаю… Скорее все-таки – "Щи…"
– Щипок?
– Что?
– Щипок. Улица такая в Москве есть, в районе Серпуховки.
– А-а… Нет, не Щипок, подлиннее название. По-моему, оно как-то с техникой связано… – И тут в озарении хлопнул себя по лбу: – Конечно! Вспомнил!
– Ну – и?..
Однако Еремеев, не отвечая сыщику, стал торопливо переодеваться.
– Мы куда-то собираемся? – спросил тот.
– Я кое-куда собираюсь, – сделав ударение на этом "я", отозвался Еремеев из прихожей, где в данную минуту зашнуровывал ботинки. – Вас, насколько я помню, туда не приглашали. – Теперь хотелось отплатить незнамо что возомнившему о себе сыщику за его недавний гестаповский тон.
Небрат с упакованным в сумку ноутбуком уже стоял тоже в прихожей и терпеливо дожидался, пока он завяжет шнурки. Затем сказал:
– Улицу, между прочим, вы мне так и не потрудились назвать.
– Вы на редкость наблюдательны, – съехидничал Еремеев. – Да, не назвал. Поскольку (уж не взыщите) еду туда один. И не вижу, право, никакой нужды в вашем сопровождении.
Сыскарь нахмурился:
– Вы полагаете, я вот так вот просто отпущу вас туда одного? Тем более в вашем нынешнем состоянии!
Состояние и впрямь оставляло желать лучшего. Ах, Гоня, Гоня, и надо было ему вчера за третьей бутылкой бегать!.. Однако Еремеев, поднявшись с табурета, ответствовал, что он, будучи свободным человеком в свободной стране…
– Да, да, разумеется, – неожиданно миролюбиво кивнул Небрат и вдруг – то ли впрямь, то ли Еремееву это лишь померещилось – сделал совершенно неуловимое движение рукой.
Что это было? Короткий удар под дых или просто у Еремеева от общего нездоровья само по себе на миг отнялось дыхание?..
Снова обрел его только когда вместе с сыщиком стояли уже по другую сторону двери и Небрат, заботливо придерживая Еремеева, чтобы тот не упал, по-отечески приговаривал:
– Вот так, осторожненько. Вам сейчас резких движений – ни-ни… Дверь-то, дверь заприте как следует, на оба замка.
Еремеев между тем думал: так был все же удар или удара не было? Но так и не сумев дать себе окончательный ответ на этот оказавшийся далеко не простым вопрос, в конце концов решил для себя – с одной стороны считать, что не было никакого удара, примерещилось, в противном случае следовало бы как-то на сие отреагировать, а он не знал как; с другой же стороны, держаться с этим непонятным человеком поосторожнее и не предпринимать против него более никаких демаршей.
Пухлая на вид ручка сыщика теперь держала его локоть твердо, как каменная.
– Осторожненько, не споткнитесь. Еще вот ступенечка, осторожненько, – не уставал приговаривать он. – Сейчас воздуха свеженького вдохнете – совсем себя человеком почувствуете…
Еремеев, сопровождаемый Небратом, спускался по лестнице и не мог отделаться от странного ощущения, что, хотя все вокруг вроде бы вполне знакомо, но лестница эта совершенно чужая, точно он видит ее сквозь какое—то искажающее очертания стекло.
А может, наоборот – лишь сейчас впервые видел ее истинным, незатуманенным взглядом, на ходу отмечая в сознании каждую выбоину на ступенях, каждый потек на потолке, каждую отметину на подоконнике – и каждую такую неприметную деталь хотел прочно запечатлеть в памяти, как это бывает перед расставанием навсегда. Он не понимал, с чем это связано, но почему-то казалось, что сейчас именно такая минута…
У подъезда, словно дожидаясь именно их, стояло канареечно-желтое такси. Одною рукой продолжая держать Еремеева, другой Небрат открыл дверцу и сказал водителю, усатому здоровяку с затейливыми наколками на волосатых руках:
– Нам на Щитораспределительную.
Неужели Еремеев все-таки назвал ему улицу?.. Да нет, не было такого!.. Или тот, как истинный профессионал, по первому же намеку догадался?
– А где это? – удивился здоровяк—водила. – Вроде всю Москву изъездил, а такой…
– Ладно, ладно, как-нибудь по дороге разберемся, – перебил его детектив, – чай, не в первый раз, а? – и вдруг бросил на него взгляд, в котором вроде бы не было ничего особенного, но Еремееву этот взгляд отчего-то показался немного странным.
"А ведь они, кажется, знакомы, – внезапно подумал он. – И такси едва ли случайно стояло у подъезда. Очень похоже, что действительно поджидало нас…" И так ему все это внезапно не понравилось, что он решил выйти на первом же светофоре – за сигаретами, мол (сигареты в самом деле кончились) – и раствориться где-нибудь между киосками.
С этими мыслями он попытался сесть рядом с водителем, но Небрат держал его за локоть крепко, не вырваться – неужели эдак вот вмиг разгадал его планы? Скорее всего. Во всяком случае другого объяснения не было.
– Э, куда, куда? – затараторил детектив. – Нет уж, Дмитрий Вадимович, прошу назад – ей-ей, так оно будет лучше!
– Во-во, – кивнул водитель, – а то у меня тут маслом сидение залито.
Какое-то пятно на сидении вправду имелось, но теперь уже Еремеев почти не сомневался, что тот действует с Небратом заодно.
Кликнуть кого-нибудь на помощь? Но, кроме этих двоих, поблизости был только какой-то попрошайка, с шапкой в руке сидевший у подъезда и с любопытством взиравший на них, от такого ждать помощи не приходилось.
Впрочем, и воли сопротивляться уже не было. Еремеев, ни слова больше не говоря, уселся на заднее сидение. Небрат, подвинув его, тут же сел рядом, и машина мигом тронулась с места.
Минут через пять езды его начало сильно клонить в дрему. Дома приобретали неестественные очертания, словно плавясь в августовской жаре. И в ушах опять дребезжал голос:
– …И еще скажу тебе, друг Еремееич: громогласной бывает только ложь, а шепот истины всегда тих, надо уметь его услыхать, чутким ухом исследователя вслушиваться, что там тебе нашептывают невидимые духи элементали. Вот, к примеру, вспомни этот странный Иришин сарафан. Ведь согласись – неспроста…
– …Господи, Еремеев! (Откуда не возьмись голос Ирины.) Да какой, какой же это тебе сарафан?! Это ритуальная одежда жрицы богини Иштар! Жрицы, чье имя Ина-Эсагиларамат…
– …что означает: "Любимая в храме Эсагилы", "Любимая в храме Эсагилы"! – соткавшись из воздуха, нашептывали невидимки-элементали.
II
Лавка «Ниневия». Разговор на третьем уровне. Ирина
Отныне она – владычная жрица…
"Если бы не мать моя…"
(Из литературы Шумера)[Перевод с Шумерского В. Афанасьевой]
– …Нет, правда, ты иногда сказанешь, Еремеев! – говорила Ирина. – Писатель все-таки – должен бы, кажется, уметь слова подбирать! Ну где, где ты, скажи, такие сарафаны видел? То же самое, что лавровый венец назвать малахаем!.. Это, между прочим, ритуальное одеяние вавилонской жрицы, я сшила себе точную копию…
Собственный голос пробивался из сна почему-то гораздо глуше:
– Так ты теперь не цыганка, ты теперь вавилонянка? (Он уже привык к Ирининым причудам.) И что ж, эти вавилонские жрицы тоже умели гадать по руке?
– Боже, какой ты все-таки непросвещенный, Еремеев! Да все гадания происходят из Вавилона! Он родина всех тайных знаний! И жрицы богини Иштар…
– Надо полагать, гадали еще лучше? Даже лучше, чем ты нагадала жене бедняги Чичагина? (Санька сбежала от Чичагина к какому-то газетному щелкоперу как раз после того, как Ирина нагадала ей по руке это самое).
– А вот улыбочка эта твоя ироническая, Еремеев, совершенно лишняя! Что, неправду нагадала?
– Ну тут, по-моему, возможны варианты. Допустим, что Санька давно уже задумала сбежать, а ты только подтолкнула ее своим гаданием.
– Ты просто брюзга и Фома Неверующий, вот ты кто, Еремеев, даже спорить с тобой не хочу!.. Кстати, вавилонские жрицы умели не только гадать.
– И что же еще они умели?
– Они еще умели любить. Пожалуй даже, это было главным их умением! И имена носили соответствующие. Например, Ина-Эсагиларамат, что означало "Любимая в храме Эсагилы". Умащивали себя ритуальными мазями, отчего тело их становилось… Смотри…
Вдруг она распахнула свою странную одежду, которую он, Еремеев, по незнанию вавилонского языка обозвал сарафаном, и предстала перед ним совершенно нагая. И – Боже! – как она была прекрасна и соблазнительна в этой наготе! Так прекрасна, что он просто не мог с собой совладать!
– Подожди, не двигайся, – остановила она его. – Замри! Сначала глубже почувствуй, как любовь проникает в тебя.
О, он чувствовал, чувствовал это! Каждым миллиметром, каждою охваченной дрожью клеточкой своего тела!
– Они занимались ритуальной проституцией, – сказала Ирина, – но душа их всегда принадлежала одному-единственному.
– И кому же?
– Богу Эсагиле, их небесному супругу.
– О, как она хороша, как хороша, как хороша! – нашептывали откуда-то из густого воздуха невидимки-элементали.
– Она ослепительно хороша!
– Она так хороша, что Эсагила непременно заберет ее к себе! Никому другому она не может принадлежать, так она хороша!
– Он заберет ее, он не может ее не забрать!
Еремеев попытался пробиться сквозь их заполнивший все пространство шепот:
– Я ее не отдам! Она моя!..
– Ах, право, посмотри, посмотри на себя! Неужели ты можешь сравнить себя с Эсагилой?
– Да никакого, никакого сравнения!
– Эсагила сказочно красив, не чета тебе!
– Эсагила не только красив, но и мудр!
– От Эсагилы не разит коньяком!
– Эсагила ее заберет! Она исчезнет!
Воздух вдруг помутнел, Ирину уже не было видно, и в этой мути только слышались слова, подхваченные распоясавшимися духами:
– Она исчезнет!
– Она исчезнет!
– Она исчезнет!
– Где ты?! – крикнул Еремеев.
– Щитораспределительная улица, – вместо Ирины отозвался знакомым голосом какой-то дух, тогда как остальные элементали по-прежнему частили меленько: "Она исчезнет!", "Она исчезнет!", "Она исчезнет!.."
* * *
Еремеев открыл глаза. Да ведь и не дух это вовсе говорил сейчас про Щитораспределительную улицу! Вполне земной детектив Небрат, вот это кто!
– Да, Щитораспределительная, – повторил сыщик. – Приехали, кажись.
Еремеев с удивлением смотрел в окно машины. Никогда не предполагал, что в Москве могут существовать такие безлюдные и грязные улочки. Улица стоила своего унылого названия. Вдоль нее тянулся ряд четырехэтажных домов с крышами, похожими на крышки гробов, и со стенами, штукатурка на которых не подновлялась, наверно, добрых лет пятьдесят. Возле одного из домов стоял на четырех кирпичах заржавевший кузов какого-то довоенного автомобиля, создавая ощущение, что само время тут заплуталось и заржавело. Безрадостный пейзаж дополняли такие же ржавые помойные ящики, в которых лениво копошились жирные крысы. На тротуаре сидел одноногий нищий, рядом лежала кепка для сбора милостыни, которая была, однако, совершенно пуста, да и непонятно, на какую вообще милостыню бедняга мог рассчитывать в столь убогом, заплеванном месте.
– Не понимаю, в каком мы… гм… районе… – проговорил он.
Небрат отозвался:
– Ах, милейший Дмитрий Вадимович, если бы в данной ситуации это было единственное, чего вы не понимаете!.. Во всяком случае мы нашли то, что искали, и далее нам надобно, очевидно, вон туда, – он указал на старомодную дощатую вывеску над входом в какой-то магазинчик, гласящую, что это ни что иное, как "Антикварная лавка "НИНЕВИЯ"".
– А это вы с чего взяли? – поинтересовался Еремеев. – Ни про какую такую "Ниневию" в том приглашении не говорилось.
– Метод дедукции, – пояснил сыщик. – В приглашении, как вы говорили, был указан дом номер семь, не так ли? Это и есть номер семь, как видите. – Действительно, на стене дома можно было различить блеклую семерку. – Далее, – продолжал Небрат, – если бы речь шла о частной квартире, то ее номер тоже непременно был бы указан в приглашении. А поскольку его не было, то речь могла идти только о каком-либо приметном заведении. Наверно, вы согласитесь, что ничего более приметного, если, конечно, не считать помоек, на этой Щитораспределительной улице нет.
Еремеев согласился:
– Пожалуй, вы правы. Что ж, расплатимся с водителем и зайдем.
Водитель этот с уголовными татуировками нравился Еремееву еще меньше, чем бесцеремонный Небрат, и избавиться хотя бы от него было бы уже некоторым облегчением. Уже и кошелек Еремеев из кармана достал, однако детектив остановил его:
– Нет-нет, все уже уплачено. Я заплатил по дороге, покуда вы изволили почивать. Кстати, он согласился подождать нас, что, по-моему, весьма любезно с его стороны. Так что…
– Все o’кей, земляк, – неведомо чему усмехнулся неприятный водила.
– Так что, – продолжал Небрат, – давайте-ка заходите в эту самую "Ниневию".
– А вы? – спросил Еремеев.
– А я зайду через несколько минут после вас. – И, отвечая на удивленный взгляд Еремеева, добавил: – Поверьте, на то есть довольно веские соображения. – Делиться этими соображениями, впрочем, не стал, а только вылез из машины наружу, чтобы выпустить Еремеева, и затем влез обратно.
В лавке, занимавшей большую комнату, пахло застарелой пылью и мышами, однако выбор антиквариата здесь был хотя и на первый взгляд случайный, но достаточно обширный. Старые самовары, граммофоны, подсвечники соседствовали на стеллажах с медными телескопами, деталями каких-то кажется навигационных приборов, фаянсовыми статуэтками, гипсовыми бюстами с отбитыми носами и еще каким-то хламом вовсе уж непонятного предназначения. На некоторых полках стояли книги, среди них имелись и старинные фолианты в кожаных переплетах, судя по всему весьма дорогие, что было странно для такой затрапезной лавчонки, где едва ли часто бывают настоящие знатоки.
Приглядывал за лавкой какой-то густо веснушчатый, весьма дебильного вида малец лет тринадцати, да и приглядывал весьма относительно, прямо сказать, ибо явно основным объектом его внимания в эту минуту была стайка мух, кружившихся под потолком, на которой был сосредоточен весь его интерес. Еремеев обратился к конопатому недоумку:
– Слушай, кто-нибудь постарше тут есть? Будь добр, позови.
Однако толку от этого было чуть. Малец лишь повел в его сторону неосмысленными глазами, ничего не ответил и снова сосредоточился на кружении насекомых. Но кто-то же, кроме этого олигофрена, здесь должен был быть. Еремеев сколь мог громко прокашлялся.
Никакого результата.
От нечего делать он взял с полки один из фолиантов. Его скромных познаний в латыни хватило, чтобы разобрать, что это книга Раймонда Луллия [Известнейший алхимик XVI века]«О философии материи» издания 1567 года. Ничего себе! Одна сия книженция, насколько он себе представлял, стоила дороже всех обшарпанных домов на этой Щитораспределительной улице. И только тут малец, отвлекшись от мух, вдруг пронзительно заверещал:
– Дедуля, дедуля! Он лапает! – Не полным, выходит, был все-таки идиотом.
Мигом на его зов откуда-то появился сухенький старичок в свалявшемся сюртуке.
– Вам это разрешили трогать, молодой человек? – сердито обратился он к Еремееву. – По-моему, вы не у себя дома!
– Но… – Еремеев смутился. – Никого не было…
– Это еще не дает вам повод здесь хозяйничать! – парировал старикан. – Если я на пару минут отлучился, то могли бы позвать. – Он еще более распалился, даже лицо зарозовелось от гнева. – Да и собственно что вам вообще тут надо? Вас сюда приглашали?
Вопрос был странный.
– Но магазин был открыт, – сказал Еремеев. – Неужели для того, чтобы в него зайти, необходимо какое-то особое приглашение?.. Тем более, – вдруг вспомнил он, – что меня-то как раз действительно приглашали…
Старик посмотрел на него с подозрением.
– И давно?
– Не далее как сегодня.
Гнев старика мигом улетучился.
– Позвольте, позвольте… – пробормотал он. – Да вы же, никак, господин Еремеев? Господи, я должен был сразу догадаться, что вы и есть Еремеев! Разрешите представиться: Шмаков Иван Арсентьевич, владелец этого пыльного хозяйства, пепелища времени.
– Не такое уж и пепелище, – сказал Еремеев. – Книги, я гляжу, несмотря на свой почтенный возраст, сохранились отличнейшим образом. Прелюбопытные, кстати, по-моему, книги.
– Более чем! – подтвердил Шмаков. – Та, к примеру, что вы держите в руках – первоиздание трудов великого Луллия. Да что я вам объяснять буду – вы и сами, я полагаю, знаток.
– Не слишком-то большой, – смутился Еремеев. – Но я так полагаю, эта книга стоит огромных денег.
– Что деньги, – воскликнул Шмаков, – когда речь идет о чем-то несоизмеримо более дорогом, чем любое злато! Я имею в виду те мысли и те великие тайны, кои здесь содержатся и до коих мы, позволю себе утверждать, так и не доросли! Да вот хоть бы например… – Он взял фолиант из рук Еремеева, открыл посередке и стал бегло переводить с латыни: – "Может ли в подлунном мире что-либо исчезнуть без следа? Слепцы: мы просто не способны видеть иные субстанции, нежели те, к которым привыкли наши несовершенные глаза! Рабы телесного мира, мы не в силах прорваться к более тонким материям и именуем исчезновением то, что по сути является лишь сменой оболочки…"
Еремеев уловил в этих словах средневекового философа некоторую перекличку с тем, о чем, не умея это так сформулировать, в последнее время думал и сам. Он решил, что и старик не случайно выбрал именно эту цитату – таким образом, возможно, хочет подобраться к разговору, ради которого его сюда позвал. Так оно, видимо, и было, ибо Шмаков закрыл книгу и сказал:
– Ну да о книжках, коли будет время, еще с вами поговорим. Сперва все-таки о главном – о том, из-за чего, собственно…
Говоря это, он стоял к двери спиной и не мог видеть, как в лавку тихо вошел Небрат и следом за нам непонятно для чего – странный таксист. Договорить старик не успел, ибо в это самое мгновение сзади раздался голос детектива:
– Так-так… Стало быть, вы и есть та самая загадочная персона, которая нынче пригласила сюда нашего уважаемого клиента?
Старик встрепенулся:
– Это еще кто?.. – На лице его снова обозначился гнев. – Уж кого бы, вас-то я совершенно точно не приглашал! – А на Еремеева при этом лишь взглянул укоризненно и покачал головой.
Тому стало неловко перед стариком.
– Вы не могли бы дать нам поговорить? – сказал он бесцеремонному сыскарю. – Я, кажется, не просил вас вмешиваться.
Детектив не придал никакого значения его словам и вообще словно бы не замечал его присутствия, обращался исключительно к старику-антиквару:
– Итак, повторяю вопрос. Приглашение к господину Еремееву последовало от вас?
– Какое еще такое приглашение? – заупрямился старик. – И вообще попрошу вас выйти вон! – Он даже ногой притопнул, что, впрочем, не произвело ни малейшего впечатления на детектива.
– То самое интернет-приглашение, по которому он сюда и прибыл, – спокойно сказал Небрат, а таксист, поигрывая бицепсами, вставил:
– Так что ты, папаша, давай-ка лучше отвечай на вопросы, не гоношись. А то колупаться тут будете, а у меня счетчик включен.
Шмаков не сдавался.
– Боюсь, вы попали не по адресу, – не обращая внимания на таксиста, решительно ответил он сыщику. – Здесь, коль сами еще не поняли, лавка древностей, а вы мне изволите – про какой-то интер… как бишь его? Шминтернет, что ли?
– Интернет, – подсказал детектив.
Старик подхватил:
– Вот-вот! Ну и где, где вы тут видите такой? Может, это он? – Шмаков потряс в воздухе граммофонной трубой. – Или это?.. Или, может, это?.. – Он поочередно потрясал то самоваром, то подсвечником, то какой—то, кажется, астролябией. – Где он, ваш интер-шминтер? Покажите мне тут его!
– Но вы каким-то образом сразу догадались, что перед вами ни кто иной, как господин Еремеев, – парировал Небрат. – Как бы вы могли догадаться, если это не вы самолично его сюда вызвали?
– Боже! – воскликнул старик, возведя глаза к потолку. – Вы еще можете спрашивать, как я догадался! Да будет вам известно, я библиофил с шестидесятилетним стажем; мог ли я сразу же не узнать в моем госте известного писателя Еремеева?
Тут старик явно перебрал. Таким уж известным писателем Еремеев вовсе не был, по телевидению не выступал и портреты его, совершенно точно, нигде никогда не публиковались. Небрат, разумеется, тоже не поверил, но старик Шмаков, теперь не давая детективу вклиниться словом, продолжал на него наседать:
– Зачем мне, скажите на милость, какой-то интер-шминтер, чтобы узнать писателя? Если я знаком еще и с творчеством Гомера и Достоевского ("Эка, право, загнул! – подумал Еремеев), то, по-вашему, тоже благодаря какому-то интеру-шминтеру?.. Зачем же вы, – обратился он уже к Еремееву, – зачем вы за собой этих тупиц приволокли?
– Ну-ну, полегче, – вставил водитель.
Еремеев был смущен до крайности.
– Правда, пойдемте ради Бога отсюда, – обратился он к детективу и к таксисту умоляющим голосом.
– Да не вмешивались бы вы! – сердито прикрикнул на него Небрат.
Тут уж Еремеева разобрало.
– В конце концов это я вас, кажется, нанял! – взорвался он. – Так извольте выполнить мою просьбу!
– Нет! – с новой силой насел на Небрата старик. – Нет уж, пусть ищет свой интернет-шминтернет! Может, это?.. – Он схватил тяжелую подзорную трубу и, не удержав в своих сухеньких ручках, нечаянно (а то, глядишь, и нарочно, шут его разберет) обрушил ее детективу на плечо.
Таксист подскочил к нему:
– Э, ты чего раздухарился, папаша? – и слегка толкнул старикашку в грудь.
Непонятно, впрямь оказался толчок сильнее, чем верзила-таксист рассчитывал, или старик просто весьма ловко умел прикидываться, но только взгляд у него вдруг помертвел, он схватился рукой за сердце и, бормоча едва слышно:
– Убили… Господи, убили меня… Всё, отхожу… – упал на стоявшую у стены скамью.
Небрат с таксистом озадаченно переглянулись.
– Комедию ломает, – не очень уверенно произнес детектив.
– Что ж, смейтесь… Смейтесь, если для вас это комедия… – пожалуй, и вправду несколько мелодраматически простонал старик. – Смейтесь, если человеческая смерть для вас достойна лишь смеха!..
– Может, вам валидол? – спросил Еремеев. – Или неотложку вызвать?
– Да я сам отвезу, – вызвался таксист. Он тронул старика за плечо: – Давай отнесу в машину, папаша.
Шмаков, однако, взвизгнул:
– Не смейте прикасаться ко мне! Уйдите, оставьте меня! Никуда я с вами не поеду!.. Палачи!.. Убили, убили, Господи!.. – И жалобно взмолился, обращаясь к Еремееву: – Умоляю вас, умоляю – избавьте меня от этих палачей!..
– Дешевая самодеятельность, – буркнул Небрат. – Скоморошествует – видно же! Давай-ка, Володя, бери его в охапку.
Еремеев не выдержал.
– Прекратить! – заорал он на детектива. – А ну вон отсюда!.. Я отказываюсь от ваших услуг! Я вас увольняю, поняли вы?! Вон!
– Увольняете? – поджал губы Небрат. – Что ж, на здоровье! Отлично! Полное ваше право… Однако вы это можете сделать только через агентство "Виктория", контракт находится там. И покуда он официально не расторгнут, вы не можете… Кроме того, – он кивнул на лежащего старика, – мой гражданский долг оказать помощь человеку.
– Да не нуждается, не нуждается он в вашей помощи! – От гнева Еремеев даже сорвался на фальцет. – Ясно вам, не нуждается!.. Он тут хозяин – и он вас гонит прочь!.. – Обратился к Шмакову: – Верно я, Иван Арсентьевич, говорю?
Старик ничего не ответил, теперь он закатил глаза и только дышал тяжко – похоже, все-таки и вправду был плох. Может, и зря встревал Еремеев? Пускай бы в самом деле отвезли в больницу, а то, глядишь, эдак и до беды недалеко.
Конопатый малец, до сих пор сидевший смирно, вдруг подскочил к старику и заныл жалостливо:
– Деда, деда, не помирай, деда!..
– Да не помирает он, не помирает, – сказал Небрат и оттеснил ноющего мальца, чтобы пощупать у старика пульс.
– Впрочем, ладно, ладно, – пробормотал старик. – Пускай везут…
Теперь и сыщик, и таксист стояли спиной к пацану и к Еремееву, и тут Еремеев почувствовал, как рука маленького недоумка прикоснулась к его ладони, и вдруг понял, что мальчишка пытается что-то вложить в нее.
Это был какой-то обрывок бумаги. Еремеев машинально сжал ладонь и внимательно посмотрел на пацана. К его удивлению, взгляд у того теперь был вполне осмысленный. Незаметно для остальных малец приложил палец к губам.
Пользуясь тем, что, кроме мальчугана, никто на него в эту минуту не смотрит, Еремеев раскрыл ладонь и прочел записку, написанную старательным детским почерком:
«Г-н Еремеев.
Вас пригласил сюда вовсе не антиквар Шмаков, а я.
Нам с Вами необходимо переговорить наедине. Полагаю, именно для этого Шмаков сейчас и разыгрывает спектакль, так что за здоровье его не беспокойтесь.
Не мешайте им его увезти, постарайтесь только, пожалуйста, сделать так, чтобы вместе с ним убрались и они оба.»
В эту секунду Небрат обернулся, и Еремеев мигом спрятал записку в карман.
– Видите, он и сам согласен в больницу, – сказал детектив. – А вы хотели, чтобы мы человека оставили без помощи!
Еремеев вздохнул:
– Ну что ж, если он, по-вашему, совсем уже… – Вздох, кажется, получился довольно-таки правдивый.
– Да хрен его разберет, совсем он или не совсем, – отозвался таксист Володя. – Все-таки лучше правда его в больничку, от греха… – Он взял старика на руки: – Давай-ка прокатимся, дедуля.
– Старика отвезешь – и возвращайся, – напутствовал его Небрат. Сам он явно не собирался покидать лавку древностей. – Иди машину дедуле своему открой, – бросил он мальцу.
Тот, однако, посмотрел на него взором совершенно уж идиотическим и, не подумав стронуться с места, залопотал:
– Дедуля на машинке, дедуля – би-би!
Детектив выразительно посмотрел на Еремеева, но командовать им все-таки не решился и, в сердцах сплюнув, сам пошел открывать машину.
Едва он и Володя со стариком Шмаковым, которого таксист довольно трогательно держал на руках, покинули лавку, Еремеев немедленно захлопнул железную дверь и запер ее на два крепких засова. Небрат мгновенно понял, что его провели и забарабанил сначала в дверь, потом в окно:
– Дмитрий Вадимович, извольте открыть!..
За ним внимательно наблюдал нищий, причем Еремеев отметил, что нищий уже не тот, одноногий, а другой, без обеих ног. Оставалось лишь диву даваться, чем так уж приманивала нищих эта Щитораспределительная улица.
Было, однако, не до того, чтобы размышлять на эту тему. Сыщик продолжал стучать в окно:
– Откройте, хватит дурачиться!
Вместо ответа Еремеев опустил на окнах жалюзи.
– Как думаешь, окно не разобьет? – обернулся он к мальчишке.
– Вряд ли, не такой он дурак, – сказал малец. – Небось видел, что на окнах система сигнализации. – И добавил: – Простите, вам придется минутку подождать. – С этими словами он отошел к умывальнику, расположенному на задней стене комнаты, и старательно стал мыть лицо.
Когда он закончил с этой процедурой и обернулся к Еремееву, мазня веснушек исчезла, лицо его неожиданно обрело совсем иные черты и оказалось весьма красивым, а глаза были не по-детски умны. И еще Еремееву теперь показалось, что он откуда-то знает мальчика, где-то видел его, причем совсем недавно, но вот где – не удавалось вспомнить никак.
– Так оно, по-моему, лучше, не правда ли? – улыбнулся мальчик.
– Куда уж! – только и проговорил Еремеев. ("Глаза! – подумал он. – Какие странные, совсем не мальчишеские у него глаза!")
– А как вам маскировочка под идиота?
– Вполне убедительная, – не мог не признать Еремеев. – Понять бы еще – зачем.
– На всякий случай. Подстраховка, – сказал мальчик. – К кому реже всего приглядываются? К больным, к нищим и к идиотам. Срабатывает естественное чувство стыдливости.
– А зачем тебе вообще понадобилось маскироваться?
– Это уже особый разговор, – ответил тот. – И давайте-ка лучше продолжим его в другом месте, а то этот тип, по-моему, сейчас у окна подслушивает. Идите за мной, – и он открыл какую-то неприметную дверь.
Что-то все-таки странное было в его лице, но Еремеев все еще не мог понять, что.
Он последовал за мальчишкой. Дверь вела в подвал. Спускаться пришлось по темной лестнице с низкими сводами, так что надо было идти пригнувшись.
Когда спустились, мальчик щелкнул выключателем, и Еремеев увидел, что подвальное помещение представляет собой просторную залу, обставленную вполне современной мебелью, на письменном столе стоял новейшего образца компьютер, на стеллажах вдоль стен располагалась целая библиотека из хорошо подобранных книг. К чести своей, Еремеев неожиданно обнаружил там и две книги своего собственного сочинения, одну из них со своим последним романом он непроизвольно взял с полки.
– Я как раз недавно прочел, – сказал мальчик. – С точки зрения языка, по-моему, очень даже неплохо. Композиция тоже более или менее. Развитие фабулы… – Он слегка поморщился. – В этом смысле средненько. Но в общем я оцениваю вас вполне прилично – примерно в сто семьдесят пять.
– Это что значит? – не понял Еремеев.
– Я имею в виду ваш "ай кью", коэффициент интеллекта, – пояснил мальчик. – Я всегда пытаюсь оценить "ай кью" автора прочитанной книги и редко ошибаюсь. С американцами-то просто – они все знают свой "ай кью" и не стесняются его назвать. Я двоим писал письма, и они мне ответили. Оказалось, в обоих случаях я ошибся всего на единичку. Хотите, и на вас проверим? Дело недолгое.
Нельзя сказать чтобы Еремееву впрямь этого очень уж хотелось – была опасность на поверку оказаться глупее, чем его считали окружающие, а перед этим мальчишкой почему-то в особенности не хотелось выглядеть придурком, к тому же не терпелось поскорей узнать, для чего все-таки его сюда позвали, – однако он ответил:
– Ну если недолго…
– Ровно десять минут, – сказал мальчик и включил компьютер. – Усовершенствованные тесты моего собственного изобретения. Сейчас я буду задавать вопросы, а вы должны быстро на них отвечать. Тут дело как раз в скорости ответов. Что, начали?
