Текст книги "Ковчег. Исчезновения — 1."
Автор книги: Вадим Сухачевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
В ответ Валера щелкнул затвором автомата и со словами:
– Вот наш пропуск, он же и мандат, – поднес дуло к носу старца. – Еще, папаша, вопросы имеются или чего-то недопонял? Сказано веди к духам своим – значит, не скрипи у меня тут, а выполняй.
– Это что ж, ребятки, а? Власть, выходит, что ли, переменилась? – озабоченно спросил дед.
– Считай, что так, – подтвердил Картошкин.
Реакция старца на это сообщение оказалась совершенно неожиданной.
– А прежней власти, что ли, крантец? – не скрывая своей радости воскликнул он. – Неужто крантец демократии долбаной?.. Слава тебе, Господи, наконец-то! Выходит, дождались! Дожил-таки, выходит! Я ж еще тогда, еще в девяносто первом годе, всей душой был за эту вашу гекечепу!
– Гнида… – вполголоса проговорил Гоня Беспалов, за всеми приключениями не забывший о своих политических пристрастиях.
Старикан не расслышал. На лице его было умиление. Он продолжал радостно кудахтать:
– Значит, свершилось, сынки! Радость какая! Стало быть, будет когда-то порядок завместо теперешнего бардака!.. Не зря я к вам сразу, сынки, проникся, ей-ей! Только вы уж там постарайтесь, апосля потопа наведите наконец порядок-то!
– Ну ежели апосля потопа – то как-нибудь наведем, – пообещал Картошкин, вызвав тем самым хмурый взгляд Беспалова. – А покуда, – продолжал он, – веди-ка ты нас, папаша, к духам своим.
– Да на шиша они вам, тронутые умом? – удивился комендант. – Действовать же надо! Первым делом – почту, телефон, телеграф!.. Что там еще?..
– Вокзалы, банки, – подсказал ему эрудированный Колян.
– Во-во! – закивал старикан Пришмандюк. – Время, время нет, ребята, на пустяки! Давайте, ребятушки, родные!..
– Ты что, деда, окстись, – встрял наконец Картошкин. – Чего ты раздухарился? Откуда у тебя тут банки с вокзалами?
Старикан осекся на миг и, озадаченный, потеребил бороду.
– Оно так, оно правда, – нехотя согласился он, – чего нет – того нет… Но все равно, ребятушки, вы уж давайте!
Картошкин продолжал охлаждать революционный пыл старика:
– Да и почт с телеграфом у тебя, кажись, тоже нет. Вообще, гляжу, у тебя тут из всей техники, если не считать слухового аппарата, только коптилка керосиновая.
Под действием таких очевидных аргументов тот окончательно сник.
– Да, – проговорил сокрушенно, – твоя правда, сынок… С чего ж тогда начнете-то?
– А ты, папаша, Ленина с Троцким из себя не строй. Сказали же тебе русским языком – покуда к духам своим веди.
– Что ж, ребятки, вам видней, – сник окончательно комендант. – К духам – так к духам… Не пойму только, на хрена они вам.
– Там разберемся, – сказал Картошкин. – Ты давай-ка веди.
– Ну пошли, – вздохнул старик и, повернувшись, двинулся в конец коридора.
Остальные, как паломники, потянулись за светом его лампады.
– Только вы ж, милые, все равно к ним, к духам-то, не проникните, – по дороге проговорил старик.
– Это почему это? – спросил Картошкин.
– Да там, на ихнем секторе, запоры больно хитрые, так не откроешь.
– А ключей у тебя случаем нет? Ты же комендант этажа как-никак.
– Так-то оно так, – вздохнул старик, – да кто ж с этим-то считается? Помню, когда я в сорок осьмом годе в Калымлаге служил, так и то у меня ключи от всех БУРов [БУР – барак усиленного режима, внутрилагерная тюрьма]были, несмотря что всего старший сержант. К сержанту – и то, вишь, имелось уважение! А тут… – и он сплюнул в сердцах.
– Со стажем гнида, – процедил сквозь зубы Гоня Беспалов.
А Картошкин произнес, его не поймешь, то ли всерьез, то ли все же насмехаясь внутренне:
– Да, опытных кадров у вас тут подбирают, как я погляжу.
– А ты как, милок, думал! – не без гордости отозвался бывший вертухай. Затем вздохнул: – Но уважение, вишь, все равно не то. Правда твоя: что за комендант без ключей? Недоразумение! Да только какие могут быть ключи, когда там, на дверях, в блоке, где духов держат, и замков никаких нет?
– Открыто, что ли? – удивился Картошкин.
Старик взглянул на него, как на недоумка:
– Открыто, жди! Самый режимный объект!
– А как же тогда?
– Да эта… – сказал комендант, – как бишь?.. Елехтроника, мать ее! Понабрались, видать, у каких-нибудь мериканцев!.. Нет, ребятушки, вы уж им там накостыляйте как следует!
– Американцам? – не понял Картошкин. – Так далековато они вроде.
– Да не, – пояснил старик, – мериканцы – они вправду далеко, пущай себе живут. Вы этим, дерьмократам хреновым накостыляйте. Так, чтоб уж у меня – ни-ни! – Он сжал костлявый кулак.
– Ей-Богу, придушу гада!.. – не смог удержаться Беспалов.
Но в эту самую секунду старик отвлекся от разговоров на общие темы и перед тем, как они свернули в загиб коридора, предупредил:
– Щас тут, ребятушки, поосторожнее, не споткнитесь.
Действительно, после поворота шли ступеньки, которых без предупреждения старика никто не заметил бы. Все подтянулись к нему, поскольку Картошкин уже погасил свой бумажный факел и теперь стариковская керосиновая чадилка была единственным источником света. Еще несколько раз им пришлось сворачивать по темным коридорам, подниматься и спускаться по лестницам, пока наконец не очутились в огромной зале, посреди которой располагалось сооружение, отдаленно похожее на самолетный ангар, но со стенами куда более внушительными.
Дед Пришмандюк, указав пальцем на загадочную конструкцию, изрек:
– Вот тут они, стало быть, и содержатся, эти ваши недоделанные. Согласно штатному расписанию, духи то есть.
Картошкин взял у него из рук лампаду и, оставив всех в темноте, обошел сооружение. Путь отнял у него не меньше десяти минут.
– М-да, серьезная коробочка, – заключил он, вернувшись. – Только что-то, папаша, никак не пойму – а двери-то где?
– Непонятливый! – буркнул комендант. – Сказано тебе, кажись, русским языком – завместо дверей у их теперь тут елехтроника сплошная!
– Ты кончай вешать лапшу на уши! – встрял наконец Гоня. – В электронике мы тоже что-нибудь кумекаем. Электроника электроникой – а все равно не бывает так, чтобы вовсе без дверей!
Комендант лишь окинул его довольно презрительным взором, – вид у Гони в его плаще поверх исподнего был вправду весьма непрезентабельный, – и в своем высокомерии даже ответствовать ему не пожелал. Слава Богу, Картошкин снова влез:
– Ну а проникнуть-то как через эту твою, растуды ее, елехтронику?
Ему комендант ответил охотно – блюл старец субординацию.
– Э, милый, быстрый ты какой! Тут петушиное слово знать надо, – произнес он с некоторой даже гордостью за эту "растуды ее".
– Пароль, что ли?
– Навроде того.
– Ну и что за слово такое?
Старикан произнес сокрушенно:
– Да кабы знал… По-твоему, для чего на этой должности и держат только полных глухарей, навроде меня? Для того самого – для всецелого соблюдения. Прежде, чем слово петушиное произнесть, слухалку мне велят отключать, и отвернуться я должен, чтобы по губам не прочитал, по системе шлепнутого в тридцать осьмом годе товарища Бурчай-Рабиновича.
Картошкин обвел взглядом окружающих.
– И как теперь будем-то? – спросил он.
Еремеев вспомнил то, что недавно слышал благодаря Нининому "жучку", и, повернувшись в сторону стены, как можно отчетливее выговорил:
– Я иду с мечом, судия.
Тут же внутри стены что-то щелкнуло. Именно такой щелчок он слышал тогда, перед тем, как разъехались скрытые в стене двери.
– Ого! – с уважением проговорил комендант. – Никак, выходит, знаешь его, петушиное? Допуск по форме "один", что ли, имеешь?
Картошкин тоже смотрел вопросительно – ожидал объяснений.
– Подслушал случайно, – сказал Еремеев, не желая вдаваться в подробности. И, хорошенько припомнив, добавил твердо: – Три тысячи двести семнадцать.
Вопреки его ожиданиям, дверь, однако, не открылась. Механизм лишь кашлянул как-то презрительно, тем дело и кончилось.
– Может, перепутал цифры, а? – спросил Картошкин. – Ты вспомни получше-то.
Еремеев напряг память.
– Да нет, помню точно – цифры были те самые, – сказал он.
– И я помню, – подтвердил Шмаков. – На память, слава Богу, покамест не жалуюсь. В цифрах, готов поклясться, ни малейшей ошибки нет… Вот только… Сказано, по-моему, было все же чуть-чуть, самое чуть-чуть по-иному, – вам не кажется, Дмитрий Вадимович? Тут же все-таки эта ваша… эклектроника-шмелектроника, тут надо бы, я полагаю, совершенно в точности все повторить.
– Да, пожалуй, – согласился Еремеев. – Как бишь оно там было?.. – Он изнатужился, пытаясь про себя все в точности, как тогда слышал, повторить, но осознавал, что все варианты, приходящие на ум, какие-то неубедительные.
– Ты там еще что-то про судью какого-то хренова говорил, – снова встрял Картошкин. – С этим-то не ошибся часом?
– Да нет: известнейший палиндром, Державину, кажется, принадлежит.
– Чё?
– Палиндром. Строка, одинаково читающаяся как слева направо, так и справа налево. Еще, например, "Аргентина манит негра". А у Хлебникова, скажем, была целая поэма…
Картошкин перебил:
– Ладно, мне это по барабану. Не ошибся – и ладушки. И с цифирью, говоришь, не ошибся? Давай вспоминай. Три тыщи, говоришь (как там на хрен?) двести семнадцать, – точно?
– Да, уверен.
– Ну-ка, дай тогда я, что ли, попробую. Только про этого судью гребаного ты давай лучше сам повтори.
– Я иду с мечом, судия, – снова тщательно проговорил Еремеев.
Знакомый щелчок раздался опять, после чего Картошкин произнес:
– Три тыщи… едрен-ть… двести семнадцать.
Едва услышав это "едрен-ть", Еремеев понял: оно! то самое! Действительно, тут же что-то лязгнуло, что-то заскрежетало, и кусок стены медленно, по сантиметру в секунду, пополз по каким-то невидимым рельсам, открывая проем.
– Вот так вот мы ее, елехтронику твою, едрен-ть, – обернулся Картошкин к старику-коменданту. – Так ее, холеру! Нежно!
– Да-а… – с уважением отозвался старикан. – Самое что ни есть петушиное!
– Здорово! – восхитился и Гоня Беспалов. – Как же ты просек-то с этим "едрен-ть"?
Архаровец пожал плечами:
– Да хрен его… Как-то само собой… Русский стандарт.
Хотя все внимание Еремеева было привлечено к открывающемуся проему и сердце нетерпеливо колотилось, но где-то в глубине души у него все же заскреблось подозрение. Не слишком ли просто у этого Картошкина все получалось? Опять Еремеев вспомнил подслушанный в машине, по пути сюда, разговор. И винтовка с оптическим прицелом у архаровца, оказывается, совсем недавно была, – да вот, гляди ж ты, пропала! Не в тот ли самый день, когда стреляли с крыши в него, в Еремеева? И повстречался этот Картошкин на его, еремеевском, пути (ах, прав, прав старик Шмаков!) уж больно-то вовремя, и весь этот Drang nach Osten больно уж споро сорганизовал, и это "едрен-ть" родил из себя больно уж легко, как по-писаному. И наконец, что это за система такая, на которую он со своими архаровцами работает? Все это было странно, весьма и весьма странно…
…Однако, не могла же дверь, в самом деле, так медленно ползти! Еремеев сделал шаг в сторону открывавшегося проема – и показалось, что этот шаг немыслимо надолго растянулся во времени. "Боже! – внезапно подумал он. – Да ведь с самим временем тут явно что-то не так!.." Воздух наполнился каким-то шелестом, в котором удавалось разобрать слова:
"Свет, я вижу свет! Где-то там свет…"
"Свет и голоса… Там – живые…"
"Живые? Тогда – что они нам? Что нам их мир?.."
"Ничто! Как и мы для него – ничто. Менее, чем ничто. Мы духи, мы – пустота".
"Мы духи, мы духи… Мы духи – и нет нам отсюда возврата!"
"Нет возврата, нет возврата, нет возврата… – зашелестело в воздухе. – Темно и холодно, холодно и темно…"
Что, что же тут, в этом шестом спецблоке происходило-то, черт побери?!.. Голос Картошкина (почему, почему его голос такой далекий?!):
– Э, кто там гундосит?!.. Кто гундосит, спрашиваю, туды вашу в качель?!
И – ответное шелестение:
– Я дух Гамиаль, старейший дух в здешнем небытии.
– А я – дух Аризоил, невесомейший из духов этого небытия.
– А я – дух Элигимния, прекраснейшая в этом холодном небытии!
Посыпался шелест, как от падающей листвы:
– Она прекрасна!..
– Она воистину прекрасна!..
– О, как она прекрасна!..
Еще какие-то духи называли свои странные имена. И вдруг в этом хоре Еремеев уловил (ах, или только померещилось?):
– Я – Ина-Эсагиларамат, я бедная Ина-Эсагиларамат…
Крикнул – и почему-то (почему, почему?!) – не услышал собственного голоса:
– Ира!.. Ира, ты здесь?..
Он сделал шаг…
Ах, был ли, был ли в действительности сделан этот шаг?.. А если даже и был – то куда, в какую неведомую бездну?.. И почему (кажется, он обернулся), почему хоботы вместо носов вот у этих двоих, что позади? Стоят вроде бы как люди, на двух ногах, даже в брюках, а вместо носов у обоих – хоботы, как у индийских губалу [Индуистское божество, имеющее обличие человека со слоновьей головой].
В это самое мгновение оттуда, из ширившейся бездны, донесся тонкий детский голосок, слабый, но вполне узнаваемый:
– Дмитрий Вадимович! Срочно наденьте респиратор, без этого тут нельзя! Тут какие-то психотропные газы!
Нина!.. Это была она!.. Хотел окликнуть – однако язык не слушался.
Но – откуда, откуда, черт возьми, взялись тут эти губалу?..
Вдруг один из них задрал кверху край кожи на своей слоновьей морде и сказал голосом коменданта Пришмандюка:
– Чего ж вы, господа-товарищи, без противогазов-то? Уж коли петушиное знаете, так должны б знать, что при штатной ситуации нумер три без противогазу никак не можно. На что господин-товарищ Самаритянинов – и тот никогда инструкцией не небрегал.
Позади глухого коменданта лежали рядком какие-то брезентовые мешки.
Затем лишь Еремеев понял (еще сохранялись, значит, какие-то капли разума), – понял, что вовсе это не мешки, а грозные минуту назад архаровцы, выложенные в своем камуфляже рядком.
Сколько их там? Есть ли среди них Картошкин?.. Его уплывающий разум уже не в силах был это определить.
"Валера…" Нет, не произнес – это лишь в голове прошелестело.
…Теперь уже не хобот какого-то губалу, а человеческое лицо, вдруг образовалось из тумана. Чье это лицо – Нины, Иры? – он не мог разобрать.
Затем прохладная, худенькая ладонь прошлась по его давно небритой щеке.
– Нина… – произнес он и, кажется, наконец-таки услышал собственный голос, неизвестно из какой галактики до него долетевший.
В ответ донеслось:
– Дмитрий Вадимович, вы слышите?.. Если слышите – моргните.
Он моргнул.
– Послушайте! – торопливо заговорила она. – Эти психотропы не опасные – через несколько минут все должно пройти, концентрация начинает падать… Вы уже лучше слышите меня?
– Слышу… – с трудом, но все-таки сумел проговорить он. – Что с Ириной?
– У нее тоже все пройдет, но позже, чем у вас – она слишком долго тут пробыла, – уже и вправду яснее, чем прежде, донесся голос Нины. – И еще послушайте, это очень важно! Я про этот "Ковчег" все поняла!.. Если я не смогу отсюда выбраться, а вы сможете, то сделайте так, чтобы побольше людей узнало: вся операция "Ковчег" – это на самом деле…
Вдруг она, не договорив, слабо вскрикнула и упала к нему на грудь.
Сверху над ней свисал слоновий хобот, а в руке этот губалу держал дубинку.
Еремеев попытался встать, но тело еще плохо его слушалось. Губалу снова взмахнул своей дубинкой, и мир, начинавший было обретать очертания, тут же вновь рассыпался на куски.
Х
Взаперти. Королевство и Империя
…не дай погибнуть в подземном мире!
«С Великих Небес к Великим Недрам»
Годы ли пройдут – я с ним буду вместе…
Из древневавилонской поэмы «О все видевшем» со слов Син-леке-уннинни, заклинателя (Таблица V)
Подземного мира отодвинь засовы…
«С Великих Небес к Великим Недрам»
Прежде он и не знал, сколь это отвратительно звучит – «Дмитрий Вадимыч» – если произносится бессчетное число раз, особенно если каждое такое Дмитрийвадимыч сопровождается хлопком по щеке.
– Дмитрийвадимыч! – послышалось снова. И опять худенькая ручка – хлоп, хлоп по щеке. – Дмирийвадимыч!..
– Нина… – проговорил Еремеев, открывая глаза. – Лучше зови меня Димой… И больше не бей…
– Слава Богу! – воскликнула она. – Голова сильно болит?
– Терпимо, – сказал он. – А ты как?
– Уже нормально. Меня только слегка ударили, даже шишки не осталось. А у вас, я смотрю, – здоровенная!
Еремеев пощупал голову. Шишка была размером с большую сливу. Прикосновение к ней вызвало такую боль, что он едва не вскрикнул.
Затем, кое-как придя в себя, огляделся. Они находились в небольшой комнатушке, похожей на номер гостиницы невысокого пошиба для самых скромных командировочных: обшарпанная тумбочка с обломанными углами (похоже, об эти углы много раз открывали пивные бутылки), две убогие кровати, на одной из которых он сейчас и лежал, на полу ковровая дорожка с пролысинами, больше ничего, если не считать смешанного запаха окурков и рыбных консервов, оставшегося, видимо, от прежних постояльцев. Только, в отличие от гостиничного номера, окна здесь не было, а единственным источником освещения служила стоявшая на тумбочке керосиновая лампа. И коридорчик, выходивший из этой комнатушки, упирался в сейфовую стальную дверь.
– Где мы? – спросил Еремеев.
– Думаю, все там же, в шестом спецблоке, – сказала Нина. – Я же говорю – они меня ударили не сильно, я должна была быстро очнуться, за это время они не могли нас далеко оттащить.
Спрашивать, где сейчас Ира, Еремеев не стал – Нина получила по голове еще раньше, чем он, и не могла этого знать. В голове, где-то под самой шишкой, пульсировала еще какая-то беспокойная мысль, но ухватить ее никак не удавалось.
– Почему тебя не взял тот дурман? – спросил он.
– Очень просто, – ответила она. – Я, как только туда попала, сразу по запаху поняла, что этот газ – на основе трифенила, а он бывает стабильным только в виде положительных ионов. Ну а дальше, наверно, и вы бы догадались.
Еремеев предпочел промолчать.
Нина все-таки решила пояснить.
– В общем, если наэлектризовать любую тряпочку, эти ионы через нее не проникнут. Я потерла расческой рукав свитера, приложила к носу – и все дела. Помогло лучше всякого противогаза.
"Да, противогаз!.." – вспомнил Еремеев. И проговорил вслух:
– Откуда он знал, что сюда надо было взять с собой?..
Нина поняла его с полуслова.
– Вы про Шмакова? Откуда знал, что надо захватить противогаз? Он еще и не то знает! Думаю, он тут, на "Ковчеге", далеко не последний человек.
У Еремеева было ощущение, что его снова стукнули дубинкой по этой болючей шишке.
– Шмаков?.. – произнес он. – И ты… ты давно это знала?..
Нина сказала, как о чем-то само собой разумеющемся:
– Конечно. Даже на день раньше, чем в первый раз увидела его.
– Но – как?!
– Слишком уж много было совпадений, по теории вероятностей, так не бывает. Ну посудите сами. С первого дня, как я появилась на "Ковчеге", в одной из газет стала ежедневно печататься реклама какой-то антикварной лавки "Ниневия" на Щитораспределительной улице, причем, я знала, прежде никакая "Ниневия" никогда подобной рекламы не публиковала. В рекламе говорилось, что в лавке представлены древности, имеющие отношение, в том числе, и к шумеро-вавилонской эпохе. А как раз книги по этой эпохе, – на "Ковчеге" знали, – я и разыскивала в ту пору. Допустим, совпадение. Но это лишь во-первых.
Теперь – во-вторых. Когда я обнаружила телеобъективы, все время наблюдавшие за мной, и, подыгрывая им, стала подчеркивать в газете именно эти рекламные объявления, – лишь тогда наконец начальство "Ковчега" выполнило мою просьбу и дало мне разрешение когда угодно, ни перед кем не отчитываясь, выходить в город. И, когда я выходила, то могла быть уверена, что никакой слежки за мной не велось.
Наконец – в-третьих. Не слишком ли быстро наш божий одуванчик Иван Арсентьевич показал мне именно ту книгу, где были зарисовки шумерских табличек?
Были и еще некоторые (уж простите за вульгарность) проколы с его стороны. Слишком живой интерес проявлял к моим исследованиям, слишком быстро все книги из спецхрана, какие мне требовались, оказывались у меня под рукой, да и об этом "интер-шминтер" он явно знал гораздо больше, чем лопотал.
Нет, неужели они там вправду полагали, будто я не догадаюсь, что меня хотят использовать втемную?!.. Что ж, в таком случае это лишь свидетельствует об их уровне "ай кью".
– Но если ты обо всем сразу догадалась – почему же ты приютилась у Шмакова? – спросил Еремеев.
– А вы никогда не занимались борьбой дзюдо? – в ответ спросила Нина. – А я вот занималась три года, даже разряд имею. Эта борьба хороша тем, что весовая категория не имеет значения, в сущности, даже ребенок может повалить семипудового громилу.
А почему? Дзюдоист использует его силу, чтобы его же и побороть. Тут правила очень простые: он тебя толкает – поддавайся, тяни его на себя, и он перелетит через тебя за счет своей собственной инерции. А если он тебя тянет – поддайся и еще толкни! Тот же результат – он рухнет навзничь.
Что такое "Ковчег"? Махина с ресурсами доброй половины страны! Как ему противостоять? Только так: поддаваться ему до тех пор, пока он сам не сокрушит себя собственной тяжестью. Сами вывели меня на этого Шмакова, – что ж! Я сделала вид, что заглотила их приманку. Оставалось только посмотреть, что в конце концов выйдет из всего этого.
Все больше Еремеев удивлялся мужеству и хладнокровию этой необыкновенной девочки. И все-таки не удержался от того, чтобы спросить:
– Но и ты меня тоже использовала втемную. Зачем я вдруг понадобился тебе?
Нина вздохнула:
– Да, тут я виновата перед вами. Но вы все равно рано или поздно попались бы в их сети. Если этот Небрат вышел на вас – значит, они уже составили на вас досье и в какой-то их схеме вы уже задействованы. А мне нужна была хоть какая-то команда. Не хотелось привлекать в это дело совсем уж посторонних, вот мой выбор и пал на вас… Честное слово, я бы в конце концов рассказала вам все, в том числе и про Шмакова, но вы же помните – ни один разговор мы не сумели довести до конца… – И печально добавила: – Но я, конечно, поступила как последняя эгоистка. Если можете, простите меня.
Еремееву стало жаль эту девчушку, такую одинокую в этом зловещем мире, вызов которому она осмелилась бросить.
– Ну-ну, девочка… – Он погладил ее по голове. – Все правильно. Очень хорошо, что ты вышла именно на меня. Это большое мое везение. А то вот так жил бы и ведать не ведал, что на свете существует такой замечательный человечек, как ты.
– Правда, не сердитесь?!
Неужели в их нынешнем положении это ее больше всего заботило сейчас?
– Все в порядке, – снова погладив ее по голове, сказал он. Затем спросил: – Но только я не пойму – для чего они пустили по твоему следу этого Небрата-Сидорихина, если ты была все это время со Шмаковым, а стало быть – все равно у них на крючке?
– Да обычные проблемы сверхсложного агрегата, – отмахнулась Нина. – На это я как раз и рассчитывала. При таком уровне сложности вероятность сбоя…
– Погоди, погоди! – остановил ее Еремеев. – Давай-ка объясняй с учетом все-таки моего не бог весть какого "ай кью".
Нина кивнула:
– Хорошо… У вас в руках… ну, допустим, молоток. Может он сам по себе сделать что-то не то?
– Если я себе по пальцам ударю.
– Правильно! – подхватила Нина. – Но это сделаете вы сами и хорошо будете знать причину случившегося. А если, к примеру, у вас оказался какой-то сверхуниверсальный станок с программным управлением – и он сделает что-то, вами не запланированное? Кого в этом случае станете винить?
– Наверно, тех, кто его создавал.
– Разумеется! В каком узле произошел сбой, не сможет сказать никто, а без сбоев такой сложный агрегат работать не может. Ну а "Ковчег" – он по своему устройству сложнее в миллионы раз! Как бы хорошо ни координировались все его подразделения, в их координации неминуемо будут происходить сбои! Шмаков действовал по одной программе, Небрат – по другой, едва ли они и ведали о существовании друг друга. Едва ли даже Самаритянинов знает обо всех целях и направлениях такого проекта, как "Ковчег". Сбой в такой сложной системе совершенно неизбежен, достаточно крохотной помехи, одной какой-нибудь соринки… А у них там не соринка, у них помехи куда посерьезнее.
– Ты о чем? – спросил Еремеев.
– О Вольном Охотнике и о тех силах, которые за ним стоят.
– Так значит, он все-таки в самом деле существует?
Впервые в ее голосе не было прежней всезнайской уверенности.
– В том-то и дело – теперь уже и сама теряюсь в догадках, – сказала Нина. – Слышала о нем с первого дня, как появилась на "Ковчеге", но была уверена, что это лишь красивая легенда, не более того. Смешно было, когда рассказывали, что кое-кто его даже видел. Но после сегодняшних событий… В какой-то миг чуть не поверила сама. Электричество тут, на головной базе, не могло отключиться просто так – все системы здесь очень надежны, я знаю. Кто-то весьма профессионально, со знанием дела обесточил базу, кто-то, имеющий доступ к сверхсекретным подземным коммуникациям…
– Что же, он материализовался из воображения, что ли? – спросил Еремеев.
– Вот-вот, – улыбнулась Нина, – я тоже было так подумала. Потом уже поняла – чушь! Коммуникации "Ковчега" охраняются надежнее, чем шахты баллистических ракет, не думаю, чтобы добраться до них смог какой-то одинокий Охотник, даже если бы он вправду существовал… Нет, пока я нахожу только одно более или менее разумное объяснение… – Она замолчала, видимо, раздумывая, делиться своими догадками или нет.
– Какое же? – нетерпеливо спросил Еремеев.
После некоторой паузы она сказала:
– Я прихожу к выводу, что Вольный Охотник – это некий собирательный образ. Этим именем называют себя те, кто хочет пробраться на "Ковчег", подобно библейскому рефаиму Огу, пробравшемуся на корабль к Ною. И за всеми этими "охотниками" стоит некая сила, возможно, еще более могущественная, чем даже "Ковчег". А я знаю только одну такую силу… – С этими словами она снова примолкла.
Еремеев тоже молчал, осмысливая услышанное. Наконец сказал:
– Но ведь ты сама говорила: "Ковчег" – это целое государство по своему могуществу.
– Да, – подтвердила она, – так оно и есть. По сути "Ковчег" – это в самом деле настоящее государство в государстве.
– Так что же ты имеешь в виду? Какое-нибудь другое государство? Америку? Китай?
– Вот уж их совершенно не имею в виду, – сказала Нина. – По сравнению с той силой, о которой я говорю, даже они не столь велики и богаты.
Еремеев с подозрением взглянул на Нину. Уж не наступил ли перегрев в ее мозгах от слишком больших напряжений для подросткового разума?
– Ты, может, какие-нибудь инопланетные империи имеешь в виду? – спросил он.
– В каком-то смысле – да, – ответила она. – Хотя их подданные живут на одной с вами планете, и встречались вы с ними тысячи раз, только едва ли внимательно к ним приглядывались. К ним вообще не принято приглядываться. В этом смысле их тоже можно считать отчасти исчезнувшими.
– Но… – Еремеев не сразу нашелся что на это ответить. – Но – не хочешь же ты сказать, что инопланетяне разгуливают среди нас?
– Вы меня совсем уже за чокнутую считаете? – улыбнулась она. – Думаете, я – про каких-то маленьких зеленых человечков? Нет, они такие же, как мы с вами. Почти такие же. А если их умыть – вы никак их не распознаете. Они – обычные люди, рожденные от вполне земных отцов и матерей. Только они – подданные двух величайших империй, древнейших, богатейших, могущественнейших, но не нанесенных ни на какие карты!
Еремеев поинтересовался:
– И что же это за такие империи?
– В разные века их называли по-разному, – ответила Нина, – но они были, пожалуй, всегда. Они благополучно пережили и Древнюю Грецию, и Вавилон, и Шумер. Думаю, они существовали и до того. Если узнаю, что начало им положили прямые потомки того самого рефаима Ога, спасшегося вместе с библейским Ноем, нисколько не удивлюсь. Их подданные многоязычны и не всегда знают о своем истинном подданстве, но тем не менее государства эти не только существуют, но и процветают. Имена этих величайших государств – Королевство Нищих и Империя Помоек.
Поймав на себе удивленный взгляд Еремеева, она воскликнула:
– И не смотрите на меня так! Я, кажется, до сих пор не давала повода считать, что тронулась умом! Существование этих государств я вычислила так же, как вычислила существование "Ковчега". Ну например… С определенной степенью точности можно подсчитать, сколько золота и драгоценных камней добыто человечеством за последние пять-шесть тысяч лет. И оказывается, что всего этого раза в три больше, чем того, что находится во всех кубышках, коллекциях, банках и хранилищах мира! Так же, как и в случае с "Ковчегом", я задалась вопросом – куда могло деться остальное?
То же самое и с деньгами. Постоянно они исчезают из оборота в количествах, которые не объяснить существованием никаких копилок и кубышек. Эдакая черная дырища, по сравнению с которой "Ковчег" – крохотное игольное ушко, причем, в отличие от "Ковчега", эта дыра существовала, похоже, всегда, и ни в какой оборот деньги из нее никогда не поступали. То есть иногда они вдруг выбрасывались в невероятных количествах, сметая все финансовые системы, уничтожая государства, приводя к смене правительств, к великим кризисам, к бунтам, к революциям, но потом на десятки лет снова исчезали все туда же – в никуда!
Получалось, что существовала и существует какая-то подпольная империя, немыслимая по своему богатству и могуществу!
И тут мне попались на глаза воспоминания некоего бывшего советского госслужащего по фамилии Серебряков, лет сорок назад сбежавшего в Индию. Там он описывал свое соприкосновение не с одним, а с двумя такими подпольными государствами – с Королевством Нищих и с Империей Помоек [Об упомянутых похождениях Серебрякова и о его контактах с Королевством Нищих и с Империей Помоек можно прочесть в книге В. Сухачевского «Конец Ордена» из серии «Тайна»]. У этих государств было несметное число беспрекословных подданных, и были свои монархи, король и император, монархи поистине всемогущие, по своим возможностям они превосходили даже тогдашний КГБ, а того, кто им неугоден, уже ничто не могло спасти. Укрыться от них можно было лишь там, где нет ни нищих, ни помоек, то есть разве что на Марсе или на Луне. Ну еще в Антарктиде, может быть. Ибо нигде более на Земле никогда не было мест, где не существовало бы ни помоек, ни нищих!
Все считали сочинение этого Серебрякова ненаучной фантастикой, но я, как только прочитала, сразу же поняла – это как раз и есть они, те самые черные дыры, которые я вычислила!
…Неужели еще несколько дней назад он, Еремеев, поверил бы во что-нибудь подобное? Но теперь он уже настолько заплутался во всех этих причудливых мирах, что готов был поверить, право, и не в такое.
– Подданные этих государств неприметны и потому вездесущи, – продолжала Нина, – а у монархов имеются свои тайные службы, свои боевые отряды, и там служат превосходные знатоки своего дела. Система, которая отлаживалась тысячелетиями!
