Текст книги "Ковчег. Исчезновения — 1."
Автор книги: Вадим Сухачевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Должно быть, вид у Еремеева был несколько потерянный, потому что Нина, внимательно взглянув на него, спросила:
– Что-то вы, гляжу, совсем приуныли, Дмитрий Вадимович. Размышляете о конце света?
– Да нет… – проговорил Еремеев. – То есть и о нем тоже, конечно, только в другом аспекте… До сих пор я думал, что найду Ирину затем, чтобы спасти ее от похитителей. Но после твоего рассказа… Я так понимаю – во время этого Армагеддона имеют шансы спастись только те, кто попал на "Ковчег"?
– В сущности именно так. По крайней мере, так считают устроители "Ковчега".
– Значит, и получается, – подхватил Еремеев, – что я ее хочу спасти от спасения – такую вот оказать медвежью услугу… Впрочем… – только сейчас вдруг сообразил он, – ты ведь тоже оттуда сбежала. Неужели не хочется спастись? Может быть, поведаешь о причинах своего побега?
– Наконец-то! Разум хоть и с некоторым опозданием, но все же ведет вас в нужную сторону, – покровительственно сказала девушка. – Что ж, как раз настало время рассказать и об этом… Оказавшись участницей "Ковчега", я, одна из немногих там, пользовалась полной свободой передвижения. И вот однажды вышло так, что я набрела на антикварную лавку Ивана Арсентьевича Шмакова. По-моему, он сразу проникся ко мне симпатией…
Старик-антиквар, верно, подслушивал их разговор, потому что в этот самый миг появился на лестнице.
– Да и как я мог не проникнуться! – воскликнул он. – Такой разумный и начитанный юноша!.. Именно в облике юноши Ниночка предстала передо мной первоначально… И чтобы к тому же в наш век всяких этих интернетов-шминтернетов проявил такой интерес к моему антикварному хламу, к пылище столетий!.. Вы позволите, милостивые государи, присоединиться к вашей беседе?
– Очень даже будет кстати, – сказала Нина.
Шмаков спустился и присел к столу.
– Мда, к пылище столетий, – повторил он, – к осколкам прошлого!.. Что, однако, спрошу я вас, может быть благороднее этих осколков? Когда прикасаешься к ним, кажется, что само время течет в твоей крови! Увы, наш век лишен такого благородства. Что способно остаться от него? Железо мигом пожрет ржа, бетонные коробки рассыплются, как карточные домики, это вам не пирамиды. Об эфирных волнах я уж не говорю, они и вовсе умирают в миг своего рождения. Память мы упаковали в какие-то компьютеры-шмапьютеры, по сроку жизни ненамного превосходящие бабочку-однодневку. Боюсь, скоро исчезнет само понятие рукописи, а значит, вместе с рукописями – и дыхание авторов, их неповторимый пульс. Если взять любой старинный манускрипт… Впрочем, – осекся Шмаков, – я, кажется, увожу ваш разговор в сторону. Простите уж великодушно брюзжание старика: наболело.
– Нет-нет, Иван Арсентьевич, – сказала Нина, – вы как раз попали именно в тему – ведь с манускрипта, если помните, все и началось.
Старик подхватил:
– Как не помнить! Когда сей мнимый юноша с таким благоговением взял в руки труды средневековых алхимиков, когда оказалось, что он знает про "Изумрудную скрижаль" ["Изумрудная скрижаль" – приписываемая полулегендарному древнеегипетскому Гермесу Трисмегисту (Триждывеликому) свод законов всемирного бытия. В средние века – важнейшее руководство по алхимии и практической магии], когда я услышал от него на превосходной латыни запечатленные там слова, эти слова, музыкой отдающиеся в моем сердце: «Quod superius est sicut quod iferus et quod inferus est sicut quod superius ad perpetranda miracula rei unius» ["То, что находится внизу, подобно находящемуся наверху, как и находящееся наверху подобно находящемуся внизу ради выполнения чувства единства." (лат.) – Одно из главных заклинаний алхимиков], – словно стихи, продекламировал он, – как я мог сразу же не распознать в нем родственную душу? Я был до того растроган, что позволил ему листать самые древние из моих манускриптов, даже «Tabula smaragina» [Изумрудная скрижаль (лат.)]в списке четырнадцатого века, к которой прежде не позволял прикасаться никому!
Наконец дошло до того, что я, ничтоже сумняшеся, дал ему… Ей – ибо к тому времени я уже знал, с кем имею дело… Я дал ей манускрипт, который, как напутствовала надпись на титуле, не следует показывать никому, кроме посвященных. То была чудом попавшая ко мне рукопись одного рыцаря Ордена тамплиеров, некоего барона Оноре де Шато, относящаяся не позднее чем к двенадцатому веку, ко времени первых крестовых походов. В конце рукописи упомянутый барон приводил какие-то рисунки, смысла которых я никогда не понимал, хотя автор предупреждал, что в этих рисунках каким-то образом запечатлена грядущая судьба всего нашего бренного мира.
– А я, – подхватила Нина, – сразу же догадалась, что это изображение вавилонских глиняных табличек. Видимо, рыцарь-тамплиер что-то знал о их содержании, но полностью расшифровать шумерскую клинопись, понятно, не мог. Я тоже в ней не сильна, но почему-то мне сразу пришло в голову, что там изображены те самые двенадцать пропавших табличек, о которых я уже говорила. Я сняла копии с рисунков, однако никому на "Ковчеге" не стала о них говорить.
К счастью, на той базе "Ковчега", где я находилась, было много книг по исследованию клинописи. Я хорошенько проштудировала их все и вскоре начала понимать, что насчет табличек не ошиблась…
– И ты их сумела прочесть? – с уважением спросил Еремеев.
– Увы, пока нет, – сказала девушка. – И дело не в том, что надписи были на шумерском языке, с ним я в конце концов разобралась, а в том, что они были выполнены явно с использованием какого-то древнего шифра. Но в общем такого рода задачки я люблю, работа хоть и туго, но кое-как продвигалась. Правда, она и сейчас не закончена, для перебора всех триллионов комбинаций нужен не абы какой компьютер, а самый мощный, такой только на "Ковчеге" и был. Однако с "Ковчега"-то как раз мне и пришлось срочно улепетывать.
– Но почему же? – не понял Еремеев.
– Да потому, – с жаром ответила Нина, – что и той части табличек, которую я успела расшифровать, мне хватило, чтобы я поняла: если на "Ковчеге" узнают, что мне известно такое, то жизнь моя не будет стоить ломаного гроша! И как раз в этот момент по одной обмолвке начальника базы я поняла, что они догадываются насчет табличек. У них там хорошо поставлена слежка – видимо, проследили за моими изысканиями. Тут уж ничего больше не оставалось, как скорей оттуда удрать. Так вот с тех пор, как изволите видеть, и бегаю, – заключила она свой рассказ. – Уже почти полгода.
– Постой, постой, – вмешался Еремеев, – так что там все-таки было такое?
Нина вздохнула:
– Поверьте, лучше вам этого не знать. До поры до времени по крайней мере. Но если мои догадки верны, то можно по мне панихиду заказывать, поскольку речь идет о слишком огромных деньгах.
– O tempora!.. [О времена!.. (лат.)]– мученически закатил глаза старик Шмаков.
– Оставьте вы в покое, Иван Арсентьевич, времена! – отмахнулась девушка. – За такие сумасшедшие деньги во все времена убивали!
Еремеев спросил:
– И долго ты так намерена прятаться? Может, тебе все-таки обратиться к кому-нибудь?
– К кому?! – печально отозвалась Нина. – К нашей доблестной милиции? Так они за сотню баксов продадут с потрохами, а тут "Ковчег" с его миллиардными деньжищами! А если вдруг мои предположения насчет табличек верны, то… Вы можете понять, что поступление дальнейших деньжищ в таком случае может оказаться под угрозой… К сожалению, надежнее Ивана Арсентьевича у меня пока что никого нет.
– Между прочим, на меня тоже можешь полностью положиться, – вставил Еремеев. – Поверь, если я что-нибудь для тебя могу…
– Да верю я, верю! – перебила его Нина. – Но против "Ковчега" вы (уж не обижайтесь) – все равно что муравей против льва. Вам сейчас и самим, возможно, больше, чем мне, защита требуется. Случись что-нибудь со мной – есть вам к кому за помощью обратиться?
Еремеев задумался и понял, что в самом деле не к кому. Увы, он был действительно слишком слаб, чтобы как-то помочь этой остроносенькой девочке, этому удивительному существу, к которому он проникался все большим уважением, даже нежностью. К кому в самом деле он мог обратиться за помощью?..
Разве только…
– К Картошкину из Архаровки, – ответил он скорее не девушке, а самому себе.
– О, Картошкин из Архаровки – это, право же, впечатляет! – горько-насмешливо воскликнула Нина. – Картошкин из Архаровки против "Ковчега"! – И добавила со вздохом: – М-да, боюсь, Дмитрий Вадимович, что у вас в этом отношении дела обстоят еще плачевнее, чем у меня. Я по крайней мере питаю надежду хотя бы на Вольного Охотника… Если, конечно, он действительно существует…
– Кстати, – спросил Еремеев, – может, хоть ты скажешь, что это за Вольный Охотник такой? Уже в который раз за два дня про него слышу, любопытно бы узнать…
– Ах, не вам одному, видит Бог, не вам одному!..
Показалось, что этот донесшийся сзади голос принадлежит какому-то образовавшемуся вдруг из воздуха элементалю, столь внезапен он был. Нина, однако, вскочила с места со словами:
– Гад! Выследил!
Еремеев обернулся и увидел Небрата, стоявшего у входа в залу. Рядом с ним, набычившись, стояли его бритоголовые, теперь уже их было четверо.
Двое "бультерьеров" обошли стол и преградили путь к боковой лестнице, двое других вместе с Небратом отсекали путь к двери. Бежать было некуда.
Впрочем, и за дверью, если верить Нине, простирался обреченный мир, из которого уж совершенно точно никуда не сбежишь…
Их недруги, окружив стол, неторопливо приближались.
VI
Архаровцы в действии. Хор духов
Ужас и страх
его лицо помрачили
Из древневавилонской поэмы «О все видевшем» со слов Син-леке-уннинни, заклинателя (Таблица IX)
– А ты как думала, милочка? – обращаясь к Нине, издевательски медовым голосом произнес Небрат. – Думала, ежели ты умная такая, никто тебя и не выследит? Конечно, с монашеской одеждой и с пересадками этими запутала ты меня изрядно, но поиск – штука серьезная, тут имеются, видишь ли, свои апробированные методы. Если за дело взяться умеючи, любого выследить можно. – С этими словами он обернулся к своим «бультерьерам»: – Давайте-ка, ребятки, берите их всех троих да держите покрепче, чтоб не ушли, пока я с базой не свяжусь. – Он извлек из кармана свой мобильник.
– Небось теперь-то не уйдут, – сказал тот из бритоголовых, что встал позади Еремеева.
Другой надавил ручищей Нине на плечо и усадил ее на место, проговорив:
– А с тобой, умная, еще погоди, посчитаемся за ту березу! – В одну секунду он приковал Нинину руку к своей наручниками.
– Тебя бы саму, башкастая, надо вот так вот, на березу за ноги… – процедил сквозь зубы третий.
– Что вы себе позволяете?! – взвизгнул старик Шмаков, попытавшись вскочить, но четвертый "бультерьер" одним прикосновением пальца усадил его со словами:
– Лучше ты, дедуля, не дергайся, а то песок посыплется сейчас.
Между тем Небрат набрал номер и теперь вещал в трубку:
– Второй, я семнадцатый. Только что всех накрыли… Да, Кшистова тут… Нет, теперь никаких неожиданностей не будет, мои ребята их крепко держат… Понял!.. Куда доставлять?.. Да, знаю двенадцатую спецбазу! Часа через полтора привезем. – Он убрал мобильник и приказал одному из своих бритоголовых: – Костик, заводи машину, сейчас повезем этих на двенадцатую…
И тут у него из-за спины послышалось:
– Не больно ли разогнались?
Позади него стоял недавний таксист Володя, он же, если верить сыщику, бывший оперативник из МУРа капитан Варенцов.
– Ты?.. – в растерянности повернул к нему голову Небрат.
– Стоять, не двигаться! – прикрикнул на него бывший оперативник и судя по всему ткнул ему в спину пистолетом – так сильно, что тот покачнулся. – И всем стоять! – приказал Володя бритоголовым. – Стреляю без предупреждения. Не сомневайтесь, не промахнусь. Шевельнетесь – стреляю по коленкам.
– Да, умелый ты опер, Володенька, ничего не скажешь, – произнес Небрат.
– А ты как думал? – усмехнулся тот. – Чтобы профессиональный опер не просек действия дилетанта, вроде тебя? Должен бы знать, что с операми ваша любительщина не проходит.
– Переметнулся, стало быть? – проговорил Небрат с укоризной. – Не опасаешься, Володенька, что придется очень скоро пожалеть?
– Скоро – это когда? – огрызнулся бывший МУРовец. – После конца света, когда спасутся только крысы, вроде тебя?.. Как видишь, меня тут уже просветили!
– Очень даже напрасно сделали, – с угрозой в голосе сказал Небрат. – Как известно, меньше знаешь – дольше живешь.
– Ну-ну, не стращай – пуганый! – снова ткнул его в спину опер. – Перед концом света он меня еще будет стращать!
Небрат спокойно сказал:
– Ладно, говори, чего ты хочешь.
– А я с тобой сейчас торговаться не стану, – ответил Володя. – Вот когда девчонка будет у меня, тогда, глядишь, и поторгуюсь. Да и не с тобой, а повыше с кем-нибудь.
– Что ж, разумно, Володенька, рассуждаешь, – согласился Небрат. – За девчонку, может, и место себе на "Ковчеге" выторгуешь.
– Люблю слышать здравые слова, – осклабился бывший опер. – Девчушка-то, я смотрю, золотая прямо!
– Предатель! – тихо проговорила Нина, однако Небрат все-таки услышал и не преминул вставить по-учительски назидательно:
– А ты чего ждала, милочка? Хоть и умна, да мало на свете пожила, совсем людей не знаешь. Не зря же говорят: век живи – век учись, так что учиться тебе еще и учиться. Неужели не сообразила умной своей головкой, что единожды предавшему доверяться нельзя?
– Совестить он меня будет! Выискался, понимаешь, совестливый! – вмешался Володя. И гаркнул бритоголовому, сцепленному наручниками с Ниной: – Ну ты, красавец! Давай по-быстрому отстегивайся от девчонки! Имей в виду, второй раз просить не буду, башку твою круглую прострелю!
Бритоголовый стал свободной рукой торопливо рыться в карманах, но тут вдруг Небрат сказал:
– Отставить, Костик, не бойся его. – Затем обернулся к бывшему МУРовцу: – Ты меня тут, Володенька, только что изволил в дилетантизме упрекнуть, а я тебе на это отвечу, что нормальная человеческая логика всегда полезнее всех ваших оперских заморочек. Ведь тогда, перед тем, как пропал, ты выехал на такси без оружия, так? И добыть его за это время было негде, не правда ли? Так что хватит, Володенька, дурить и бросай эту свою фиговину, которой ты мне сейчас в спину тыкаешь, уж не знаю что там у тебя, железка, деревяшка… – После чего обратился к своим бритоголовым: – Давайте-ка, ребятки, вырубите его. Только поаккуратнее с ним, он каратеист, как бы самих вас не покалечил.
Трое бритоголовых тут же, набычившись, грозно стали надвигаться на опера.
– Дошлый, зараза… – проговорил Володя.
Он швырнул на пол то, что выдавал за пистолет (это был какой-то сучок), тут же умело заломил Небрату руку и, прикрываясь им, как щитом, приготовился к отражению атаки.
Один из амбалов попытался нанести резкий удар, но Володя оказался намного ловчее – быстро переместив Небрата, он подставил под удар его. Здоровенный кулак врезался тому меж ребер. Бывший учитель глухо икнул и осел на пол.
Во второй раз Небрату не повезло, когда другой бритоголовый попытался ударить Володю под коленку ногой. Однако МУРовец так же ловко переместился позади сыщика-самоучки, и башмак основательно зацепил того по физиономии. Что-то промычав, сыщик распластался на полу и затих. Зато Володя был точен – его нога попала в живот бритоголовому. Амбал сложился пополам и на время потерял к происходящему всякий интерес.
Но двое других были явно не трусы. Они приняли боевые стойки, и на их лицах была решимость атаковать. Четвертый между тем все еще судорожно рылся в карманах, ища ключ от наручников, чтобы наконец отделиться от Нины и принять участие в баталии.
Однако участникам сражения было не до того, чтобы еще и наблюдать за тем, что происходило за столом и возле него. Тот, который был скован с Ниной, тоже, роясь в карманах, во все глаза наблюдал лишь за схваткой. Этим и воспользовался старик Шмаков. Внезапно он схватил со стола бутылку с нарзаном и – чего трудно было от него ожидать – вполне профессионально заехал ею по бритому затылку. Когда получивший по башке рухнул как подкошенный, Нина склонилась над ним и стала свободной рукой шарить у него по карманам.
– Не могу найти, – шепотом сказала она. – Помогите мне! Ищите ключи!
Старик и Еремееев тоже склонились над распростертым мордоворотом и принялись его обыскивать. Теперь Еремеев не видел, что происходило по другую сторону стола, лишь слышал топот, боевые выкрики "кия!" и свист рассекаемого воздуха.
Через полминуты поисков стало ясно, что никаких ключей у обездвиженного амбала нет.
– Бегите без меня, – сказала тогда Нина старику и Еремееву.
– Я останусь, – заупрямился старик. – Все равно далеко не убегу.
Нина взглянула на Еремеева:
– В таком случае бегите один.
– А ты?
– За меня не беспокойтесь, со мной они без приказа начальства ничего не сделают. Не упрямьтесь, бегите, прошу вас!
Еремеев покачал головой. Не мог он оставить эту девчушку на съедение какому-то там "Ковчегу".
– Да быстрее же вы, черт вас возьми, не тяните! – воскликнула она. – Только на воле от вас может быть какая-то польза!
То была правда, и в конце концов Еремеев решил подчиниться.
Он высунул голову из-под стола. Небрат еще не полностью пришел в себя и только-только начинал слегка пошевеливаться, а побоище вокруг его тела шло вовсю. Бывший опер то и дело с криком "кия!" взлетал в воздух, и при каждом таком взлете ему удавалось шарахнуть ногой кого-нибудь из своих неприятелей по бритой голове. Но головы у них были крепкие, кроме того теперь их было трое – тот, который в самом начале схватки получил между ребер, уже очухался и присоединился к драке, так что ее исход невозможно было предугадать.
В пылу они, кажется, даже не заметили Еремеева, прошмыгнувшего к двери. Еще секунда – и, очутившись вне дома, он со всех ног рванул в темноту. Какая-то ветка пребольно хлестнула по лицу, обо что-то зацепился рубашкой, и она с треском разорвалась по шву. Еремеев не обращал на это внимания.
Забор!.. Искать ворота не стал, перелез через него, упал по другую сторону. Поднявшись, метнулся, сам не зная куда. Мгновение спустя его ослепил свет фар и оглушил визг тормозов.
Водитель автобуса, высунувшись в окно, прибавил ко всему этому несколько проникновенных слов, однако дверцы все-таки открыл.
Еремеев вскочил в автобус. Других пассажиров там не было.
– Хорош… – проворчала кондукторша. – Напьются, аж зенки ничего не видят, а шоферу за вас таких потом в тюрьму.
Он взглянул на свое отражение в окне. И вправду был хорош! Брюки грязные, мятые, рубашка порвана, на лице ссадина, да еще где-то руку раскровянил – видимо, перелезая через забор. Но самое печальное было то, что Еремеев не представлял себе, как ему дальше действовать. Что будет с этой удивительной девчушкой, которую он оставил там? Он обязан был что-то немедля предпринять!
– До Москвы далеко? – спросил он.
– Здрасьте-пожалуйста! – отозвалась строгая кондукторша. – Совсем уже!.. В другую ж сторону едем! Если тебе надо в Москву – так в Архаровке сойдешь и поедешь в прутивуположную.
Несмотря на суровый тон, ее последние слова прозвучали для Еремеева, как музыка.
– Где? – еще не до конца веря в такую удачу, переспросил он.
– В Архаровке, – повторила она. – Через десять минут будет, следующая остановка. Да только уж гляди, поосторожней там, не шали, архаровцы – ребята сурьезные.
Спустя несколько минут, ступив на землю благословенной Архаровки, Еремеев вдруг ощутил уверенность и спокойствие, даже забыл про обреченность этого мира, несущегося, если верить тому, что он услышал недавно, в тартарары.
У автобусной остановки к нему сразу подошли два дюжих паренька, явно в поисках приключений. Они преградили Еремееву дорогу, один из них выплюнул семечную шелуху ему на ботинки, а другой, в кепке, повернутой козырьком назад, спросил голосом, не предвещающим ничего хорошего:
– Чё тебе тут?
Он спокойно ответил:
– Я к Валере Картошкину, знаете такого?
Имя произвело на пареньков даже большее впечатление, чем он ожидал. Любитель семечек сразу пересыпал их из кулака в карман, а тот, что в кепке, сказал весьма уважительно:
– Кто ж Картошкина не знает?.. Вы что, никак, первый раз в Архаровке? Вон его дом, по этой дорожке влево… Да мы вас проводим, а то у нас тут – мало ль чё. За мной идите. – С этими словами он достал фонарик и пошел впереди, освещая путь.
– Здесь, – сказал второй, когда они подошли к калитке. – Только что-то свет у него не горит. Должно, в бане… Да, точно, в бане: видите, там с-под двери светится. Наверно, правилкой занят.
Еремеев не понял:
– Чем?
Парни как-то странно переглянулись.
– Картошкин мужик серьезный, – не объясняя, что это за "правилка" такая загадочная, уважительно сказал тот, который в кепке.
– Порядок любит, – не менее уважительно добавил другой. – Да вы, гражданин, если по делу к нему – так идите, не бойтесь…
Сами парни при этом стояли, переминаясь с ноги на ногу, и не осмеливались ступить во двор.
Еремеев, тоже почему-то несколько робея, двинулся к бане. Парни из-за калитки внимательно наблюдали за ним. У двери бани он, однако, приостановился и прислушался к тому, что там происходит.
А происходило между тем нечто для двадцать первого века весьма странное. Сквозь дверь отчетливо доносился свист розг, перемежаемый басистыми выкриками: "Уй, больно!.. Уй, хватит!.. Уй, дядя Валера, пожалуйста!.. Не буду больше!.."
Через некоторое время эти звуки прекратились, и спустя еще минуту из бани вышел высоченный детина лет двадцати. Голова его была опущена, руками он придерживал плохо державшиеся брюки, походка его была немного вихляющаяся. Парубки, приведшие Еремеева, смотрели на детину с явным сочувствием. Тот сначала сделал несколько неуверенных шагов, а затем неожиданно быстро припустил к калитке. Лишь тогда Еремеев решился переступить порог бани.
При свете керосиновой лампы он увидел скамью с петлями для рук и ног, явно предназначенную для секуции. На другой скамье сидели трое хмурых широкоплечих мужиков в тельняшках, с сигаретами в зубах. Четвертый, ни кто иной, как самолично Валера Картошкин, тоже в тельняшке и тоже нахмуренный, деловито связывал розги в веник. Он-то первый и заметил вошедшего Еремеева. Спросил строго:
– Что за явление, кто такой?.. – Однако тут же узнал и удивился: – Ба, знакомые лица! Ну привет. Да ты не бойсь, заходи… А с лицом что? Вдарил кто-то? Ну, ежели кто из тутошних!..
– Да нет, это я сам, нечаянно, – поспешил сказать Еремеев. – Но я к тебе за помощью. Ты сегодня говорил: если вдруг что…
Картошкин перебил его:
– Э, братан, а ты ж не слепой! Что, никак успел прозреть за это время?
Еремееву стало стыдно.
– Да понимаешь, и не был я слепым, – смущенно признался он.
– Врал стало быть? – снова нахмурился Валера. – А все ж лицо у тебя знакомое… Гм… Ладно, рассказывай, зачем врал.
– Просто… Просто попал тут в один переплет, погоня за мной была, пришлось маскироваться.
Вид у Картошкина стал еще более хмурый.
– Погоня, говоришь? В наших краях, возле Архаровки? И кто ж это шалит? Не бойсь, братан, выкладывай. Ежели что – мигом правилку устроим. – Он обратился к троим сидевшим у стены: – Верно я, гвардейцы, говорю?
– Чего ж не устроить?
– Вполне даже устроим!
– Не впервой! Устроим, как этому только что, – подтвердила его гвардия.
Картошкин кивнул на лавку для телесных наказаний и дал пояснение:
– Шалил тут, понимаешь, один не из нашенских, из Курякина. В мое дежурство выдрючивался в клубе. Все танцуют как люди, а он скочет до потолка. Я ему по-хорошему: "Не выдрючивайся". Нет, выдрючивается все равно. Ну я два раза не повторяю. Привели его с гвардейцами сюда, на лавке разложили…
– Теперь долго выдрючиваться не будет, – вставил один из гвардейцев.
– Это уж точно, – подтвердил Картошкин. – Месяца два будет задницу чесать, а прежде, чем в Архаровку для своих выдрючек ехать, сперва сто раз подумает… Так что, говоришь, братан, за пром-блемы? Давай выкладывай все как на духу: зачем маскировался, от кого улепетывал? Не дадим, чтобы рядом с Архаровкой такое шаловство, а, гвардейцы?
Те молча кивнули и уставились на Еремеева, ожидая разъяснений.
– Да там у них банда целая, – сказал он. – Мальчонку и старика захватили в заложники… – Почему-то он решил, не зная зачем, что лучше все-таки выдать Нину за мальчишку. И добавил: – Там еще среди них опер бывший.
– Ссученный, что ли? – поинтересовался один из картошкинских гвардейцев.
Еремеев кивнул:
– Вроде того… А мальчонку они между собой не поделили, драку затеяли, вот мне сбежать и удалось.
Объяснения эти ему самому казались слишком туманными, но Валеру Картошкина они, кажется, полностью устроили.
– Мальчонку, говоришь? Да еще, говоришь, со стариком? Непорядок! – резюмировал он. – Как, гвардейцы, готовы на подвиг?
Те, ясное дело, к подвигу были всегда готовы, мог бы и не спрашивать.
– Щас грузовик подгоню, – сказал Валера. – Дорогу указывать будешь.
– Только с ними надо поосторожнее, – предостерег Еремеев. – Ребятки на вид ничего себе, а опер явно каратеист.
– А по мне хоть опер, хоть жопер, – бесстрашно отозвался Валера. – Стариков с мальчонками возле Архаровки забижать – это шалишь! Непорядок! А насчет карате ихнего – так против лома нет приема. – С этими словами он вытащил из-под лавки что-то завернутое в рогожу, а когда развернул, оказалось, что это вовсе не лом, а самый что ни есть всамделишный калашниковский автомат. Он положил автомат на лавку, приказал всем: – Ждать тут! – и покинул баню.
Несколько минут спустя послышалось урчание мотора, Картошкин вернулся, повесил автомат на плечо и скомандовал:
– По коням, хлопцы.
Все вышли вслед за ним. Его грузовик стоял возле калитки.
– Надо бы в систему сообщить, – сказал один из архаровцев.
– А что ты будешь сообщать, когда не ясно пока ни хрена, – ответил Картошкин. – Проведем разведку боем – тогда и сообщим. Ты сядешь со мной, – бросил он Еремееву, – а вы, хлопцы, давайте в кузов.
К счастью, по дороге Картошкин больше не задавал вопросов о случившемся, иначе Еремееву пришлось бы нелегко. Крутя баранку и вовсю выжимая газ, Валера только приговаривал:
– Это ж надо, суки, додумались! Мальчонку и старика! Нет, ребята, шалите! Картошкина с гвардейцами вы еще не видели!
Собственно, и дорогу указывать было незачем – она тут проходила только одна. Через каких-нибудь десять минут грузовик с ревом влетел в дачный поселок. Увидев знакомую виллу, Еремеев сказал:
– Здесь!
Картошкин не стал тратить время на открывание ворот. Он резко крутанул баранку, и грузовик, как танк, сделав пролом в заборе, въехал во двор и затормозил у самого крыльца.
Окна гостиной ярко светились, но внутри никого не было видно. Картошкинские гвардейцы уже стояли у входа в дом. Валера выпрыгнул из машины, взвел затвор автомата, скомандовал:
– За мной! – и ринулся в дом первым.
Трое гвардейцев и Еремеев устремились вслед за ним.
– Всем лежать! – крикнул Картошкин, с автоматом наперевес ворвавшись в гостиную.
Ложиться, однако, было некому, двое и так лежали: старик Шмаков – прикованный наручниками к батарее, а один из бритоголовых – просто в бесчувствии на полу, лицом вниз. Кроме этих двоих в гостиной не было ни души. Вокруг валялись обломки стульев и осколки разбитой посуды.
– Ну волки! – проговорил Картошкин. – Надо ж, додумались! Дедулю – к батарее!
– Освободите ради Бога, – слабым голосом попросил старик.
– Без пром-блем, дедуля, щас, айн момент… – С этими словами Картошкин подошел к нему и грохнул одиночным из автомата по наручникам.
– Спасибо, милый, – проговорил старик, поднимаясь с пола.
После выстрела бритоголовый подал признаки жизни – слабо пошевелился и застонал.
– Это что за фрукт? – строго спросил Валера. – Из ихней компании?
– Из нее самой, – подтвердил Еремеев.
– Ладно, очухается – разберемся, – пообещал Картошкин. – А там в Архаровку отвезем, поучим уму-разуму, чтоб знал, как дедуль мучить… Ну а малец где и этот опер-жопер?
Смышленый старик мигом догадался, что за "мальца" тот имел в виду.
– Мальчика увезли, – сказал он, – и опер с ними уехал. А этого бросили, – Шмаков кивнул в сторону бритоголового, – для него места в машине не было.
– Нашли, значит, с МУРовцем общий язык? – спросил Еремеев.
– Нашли, – подтвердил старик. – Как Небрат очухался, так сразу его и уломал.
Еремеев догадался:
– "Ковчегом" небось приманил?
Шмаков кивнул:
– Им самым. На том сразу и спелись.
– Чем приманил? – не понял Картошкин.
Еремеев сказал:
– Прости, долго объяснять, – и снова обратился к старику: – А давно они уехали?
– Да с полчаса уже.
– А тачка у них какая? – спросил Валера.
– Какая-то иностранная.
– Мда… – опечалился Картошкин, – бээмвуха небось. На моей старушке хрена два догонишь, только зазря бензин жечь…
В этот момент бритоголовый начал приходить в себя и сделал попытку стать на четвереньки.
– Во! – сразу сообразил Валера. – У нас же "язык" есть! Щас он у меня живо расколется, куда они мальца увезли. – Прикрикнул на того: – Лежать, гад! Руки за голову! – и для пущей убедительности шарахнул у него над ухом короткой очередью из автомата.
Бритоголовый тут же послушно уткнулся носом в паркет и обхватил руками затылок. Картошкин ткнул его стволом в спину и грозно спросил:
– Где малец? Давай быстро колись, гнида, не доводи да греха!.. Ну, рожай, гад! Или хочешь, чтоб я тебе зубы напильником спиливать начал?.. Колян, – обратился он к одному из своих, – у тебя напильник при себе?
Пленный съежился от страха и промычал что-то нечленораздельное.
– Не надо, молодые люди, не сможет он говорить, – вмешался старик Шмаков.
– Это почему это? – удивился Картошкин. – Немой, что ли?
– Да нет, они перед отъездом ему на всякий случай вкололи какое-то снадобье. Я из их разговора так понял – парализующее речь.
– Ух ты, серьезные, гляжу, ребята… – задумчиво произнес Картошкин. – Я про такие слыхал, в Афгане рассказывали. Ежели то самое, так он теперь три дня будет только мычать. Что ж делать-то?
– Может, засаду устроить? – подсказал Еремеев. – Они за ним, наверно, должны вернуться… – и осекся, увидев, что старик из-за спины Картошкина подает ему какие-то непонятные знаки.
Тем временем один из архаровцев шепнул что-то на ухо своему командиру, и Еремеев опять услышал это загадочное слово "система".
Валера вздохнул:
– Засада – оно, конечно, хорошо, – сказал он Еремееву, – да понимаешь, братан – никак не могу: дела. Тут ждать неизвестно сколько, а я – без предупреждения, за такое мне и башку отвинтить могут.
– Оно точно, – вставил один из его гвардейцев.
Была, выходит, на свете сила, которой боялись даже неустрашимые архаровцы.
– А мы вот как сделаем, братан! – после некоторых раздумий осенило Картошкина. – Ты один тут где-нибудь в засаде заляжешь. На тебе эту штуковину, – он извлек из-за пояса ракетницу и протянул ее Еремееву. – Если они сунутся, бабахни вверх, мы с гвардейцами через десять минут снова нагрянем. Так оно, пожалуй что, даже лучше будет стратегически. Слышь, Колян, как бишь майор Язебчик в Афгане говорил?
