Текст книги "Забытая Беларусь"

Автор книги: Вадим Деружинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

Холуйство перед Россией

Амбражевич:

«Воодушевленное победой в битве, польско-литовское воинство под предводительством гетмана Острожского двинулось к Смоленску, надеясь взять город и выиграть затянувшуюся войну. К Смоленску гетман подошел с 6-тысячным войском. Возникает вопрос: куда девались остальные примерно 30 тысяч королевской армии? Остались ли они навечно на месте битвы?

... Большинство пишущих об Оршанской битве старательно стремится умолчать о потерях королевского войска, от которого осталось в живых после «блистательной победы» около 6 тыс. человек, т. е. потери составили более 85 % воинов! В том числе и поэтому не «победитель» Сигизмунд-Август, а «побежденный» Василий диктовал условия мира. Так что «великие воители» Я. Свирщевский и К. Острожский могут, в лучшем случае, претендовать на сомнительные лавры паря Пирра, примерно с такими же (в процентном отношении) потерями победившего римлян в своей предпоследней битве. (В последней Пирр, у которого практически не остаюсь воинов, был убит)».

И здесь Амбражевич лжет. Эти 6 тысяч вовсе не были «остатком» войска ВКЛ. Процитирую книгу А. Е. Тараса «Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII веках» (Москва. 2006, с. 195 – 196):

«В Смоленске сторонники литовского Великого князя устроили заговор, причем во главе его стоял православный владыка (епископ) Варсонофий. Он отправил к Сигизмунду своего племянника с письмом такого содержания: «Если пойдешь теперь к Смоленску сам или воевод пришлешь со многими людьми, то можешь без труда взять город». Князь обрадовался, отправил заговорщикам свою грамоту и богатые дары.

Однако кто-то донес на заговорщиков московскому наместнику Василию Шуйскому. Тот велел схватить Варсонофия и других заговорщиков, посадил под стражу и доложил об этом великому князю в Дорогобуж. А к Смоленску тем временем подошел князь Константин Острожский. Надеясь на помощь Варсонофия, король отправил с Острожским только шесть тысяч человек. Но Шуйский разуверил его, повесив всех заговорщиков, кроме Варсонофия, на городских стенах, на глазах у всех».

Вот почему было только 6 тысяч, к «потерям в битве» это никакого отношения не имеет.

Тут другое удивляет: Амбражевич фантазировал о «единоверцах», а восстал против московитов именно церковный лидер смолян – православный епископ Смоленский. Однако его сей факт не смущает. Он об этих событиях рассказывает так:

«Узнав о приближении королевской армии к Смоленску, Острожскому сдались Дубровно, Мстиславль и Кричев.

.....То же самое собирались сделать и знатнейшие жители Смоленска во главе с епископом Варсонофием (...). Предательский замысел верхушки был сорван простыми людьми, так как «мещане смоленские хотели остаться за Москвою». Они выдали заговорщиков наместнику русского государя – князю Василию Шуйскому. Шуйский приказал повесить всех изменников (кроме Варсонофия) на городских стенах, на виду у королевского войска. С. Соловьев пишет: «который из них получил от великого князя шубу, был повешен в этой самой шубе; который получил ковш серебряный или чару, тому привесили на шею эти подарки и таким образом повесили». Все горожане Смоленска встали на защиту города».

Я не понимаю: как это «ВСЕ горожане Смоленска встали на защиту города» – если на городских стенах захватчики-московиты повесили всю знать Смоленска за участие в заговоре? Они, повешенные, не горожане Смоленска? Все точно наоборот: перевешали всех патриотов Смоленска и этим кровавым актом утвердили власть Москвы.

Позволю себе такой комментарий. Есть люди – а есть НЕЛЮДИ. Так вот, в Великом княжестве Литовском жили люди – они никогда не вешали на городских стенах кого-то на страх кому-то. А вот «единокровные братья» с востока занимались этим постоянно. То же самое повторилось при оккупации Полоцка Иваном Грозным, когда он в 1580 году приказал на крепостных стенах повесить трупы жителей города – для устрашения армии, которая пришла вызволять Полоцк из московского рабства.

Это чисто ордынские привычки, абсолютно чуждые нашим предкам и их представлениям о человечности. И вот этих ордынских дикарей автор именует «Русской держаной». Николай Амбражевич радостно подводит итог:

«Смоленск вновь стал русским».

Хочу еще раз напомнить, что Смоленск никогда прежде не был русским, если понимать под этим термином слово «московский» (как видим, Амбражевич понимает дело именно так).

И еще из той же «оперы»: если Смоленск изначально был «русским», то почему руководство БССР требовало от руководства РСФСР возвращения его в состав Беларуси?

А вот почему. В 1868 году Центральный статистический комитет МВД царской России собрал сведения о Смоленской губернии и результаты опубликовал (см. книгу Е Е. Ширяева «Русь Белая. Русь Черная и Литва в картах», Минск, 1991). Выяснилось, что в городе Смоленске и Смоленском уезде проживало в 1868 году 82.636 беларусов и только 7.611 великороссов плюс к ним 1.077 представителей других национальностей. Таким образом, беларусы составляли 90,48 % жителей от обшей численности 91.324 человека.

Ну и какой же Смоленск «русский»? Поэтому московский князь Василий III в 1514 году не «освободил» Смоленск, а захватил! Вполне понятно, почему литвины-беларусы воевали за Смоленск[41]41
  Добавим к сказанному, что в июне 1611 года король Речи Посполитой Сигизмунд I освободил его от власти московитов и вернул Великому Княжеству Литовскому. После этого город и все воеводство еще 43 года принадлежали нашим предкам, пока царь Алексей Михайлович в сентябре 1654 года снова не захватил его, теперь уже окончательно. ― Прим. ред.


[Закрыть]. Одним из эпизодов той войны явилась Оршанская битва.

Как видим, суть взглядов Амбражевича сводится к одной главной мысли – вполне в духе «западнорусизма»: у беларусов не было в прошлом и не может быть в настоящем своей государственности, независимой от восточной империи.

Моя точка зрении такова: наши предки создали в Средние века великую Державу – ВКЛ. Но зарубежные силы уже давно и настойчиво пытаются вычеркнуть из истории это наше достояние. Однако им не удалось сделать это ни при царизме, ни в СССР. И тем более не удастся в независимой суверенной Беларуси. А доморощенные добровольные янычары вроде Амбражевича постепенно все вымрут. Иной судьбы у них нет.

Глава 13. Неправославная беларусь

В от краткий рассказ о том, как в XIX веке царизм насильно навязал беларусам свою государственную религию.

Одна открытая церковь заменяет три полка

Указом царя Николая I в 1839 году литвинам (беларусам) было запрещено молиться Богу на своем языке, подлежала сожжению церковная литература на беларуской «мове» (в том числе Библии), упразднялась униатская вера, а вместо нее насаждалось православие московского образца.

Как уже выше говорилось, Московская церковь взяла от несторианского христианства Золотой Орды обожествление власти. Это обожествление переняли от татар суздальские князья (князь Александр Ярославич «Невский» был побратимом Сартака – сына хана Батыя, христианина несторианского толка). Западная часть Руси эту ересь не признавала, вот почему Иван IV («Грозный») уничтожил всё (или почти всё) духовенство Новгорода, Твери и Полоцка[42]42
   Напомним, что именно Иван IV в 1547 году добился от иерархов московской церкви канонизации князя Александра в качестве «святого». Одновременно он объявил себя «царем» (искаженное латинское «цезарь») на том основании, что он якобы прямой потомок римских цезарей. ― Прим. авт.


[Закрыть].

С тех пор московская религия была несколько модернизирована. В 1589 году Борис Годунов, «управитель» царя Федора Ивановича, выторговал у константинопольского патриарха новое название «Русская Православная Церковь» (РПЦ), но суть ее осталась прежней. Царизм использовал РПЦ в качестве главного инструмента для духовного порабощения жителей захваченных территорий. Именно путем христианизации и сопровождавшей её русификации были ассимилированы в «великорусскую народность» финно-угорские и тюркские народы бывшей Золотой Орды.

Вопреки заявлениям идеологов РПЦ и царизма, литвины (беларусы) никогда не были «одной веры» с московитами хотя бы уже потому, что московская вера автоматически означала признание власти московских правителей. Жители ВКЛ (Беларуси), естественно, не могли быть подданными иностранного феодала. С 1596 года православные литвины (адепты восточного христианства греческого толка, а не московского) стали униатами. Московиты же еще в 1441 году (при Василии II) принципиально отвергли Флорентийскую церковную унию – именно по причине несторианской сути своего вероучения, согласно которой московский великий князь (позже переименованный в царя) считался «помазанником Божиим» (т. е. избранником самого Господа).

Еще до трех разделов Речи Посполитой (1772, 1792, 1795 гг.) Москва дважды пыталась силой навязать свою веру нашим предкам: во время 17-летней оккупации Полоцка царем Иваном IV (1563 – 1580 гг.) и во время захватнической войны царя Алексея Михайловича в 1654 – 1667 гг.

Третья такая попытка – конец XVIII и весь XIX век. Силовое навязывание нашим предкам московской веры имело следующие цели:

–    борьбу с европейскими традициями литвинов (беларусов), в первую очередь с муниципальным (городским) и поветовым (уездным) самоуправлением, включавшим избираемость всех трех ветвей власти;

–    привитие литвинам (беларусам) чуждого им обожествления власти монарха и формирование у них отношения к государству как к высшей ценности;

–    замену истории ВКЛ и его церкви на историю Московии и РПЦ;

–    ликвидацию всего литвинского (беларуского): языка, культуры, исторической памяти и, в конечном счете, ментальности;

–    ассимиляцию литвинов (беларусов) в великорусскую народность.

По мысли российских чиновников, каждая новая церковь РПЦ Москвы причиняла больше ущерба национально-освободительному движению литвинов (беларусов), чем три полка русских солдат.

Религиозное насилие

Один из главных деятелей по распространению московского православия на землях Беларуси, епископ Иосиф Семашко постоянно жаловался, что литвины (беларусы) относятся к насаждению в Литве (Беларуси) православия с открытой враждебностью[43]43
  Иосиф Семашко (1798 – 1868) – униатский священник с 1821, протоирей с 1822, епископ Мстиславский (в Полоцкой униатской архиепархии) с 1829, правящий епископ Литовский (униатский) с 1833. С 1840 – православный архиепископ Литовский и Виленский, с 1852 – митрополит. – Прим. ред.


[Закрыть]. Он характеризовал столицу региона (Вильню) как город, «кипящий ненавистным фанатизмом против православных, лежащий вне круга православного населения».

Больше всего проблем при насаждении православия царская администрация встретила на территории Литовской православной епархии, которая тогда охватывала всю Центральную и Западную части нынешней Республики Беларусь (эти земли являлись исторической Литвой). Как признавал в частной переписке сам Семашко, здесь насчитывалось полтора миллиона католиков, поэтому 700 тысяч «воссоединенных» православных составляли менее половины от католического большинства, причем все «воссоединенные» – вчерашние униаты, которые жили «под продолжительнейшим влиянием иноверчества и иноземства». Тут соврал Семашко – вместо слов «под продолжительнейшим» следовало написать «всегда», поскольку никогда раньше коренное население Беларуси не было одной веры с жителями Московии или подданными их монарха.

Само слово «воссоединенные» ложно, так как никогда за всю историю Великого княжества Литовского униаты (ведь это они стали «воссоединенными») не присягали московским правителям. «Воссоединяться» можно только с тем, частью чего ты когда-то был. Но литвины (беларусы) никогда не были частью Московского улуса (который в Москве и сегодня называют «Святой Русью») и никогда не исповедовали ее государственную веру. В отличие от Москвы, в наших храмах не изображали на фресках рядом с Иисусом и апостолами великих ханов Золотой Орды, а потом царей Ивана «Грозного» и Бориса Годунова.

Огромное недовольство у вчерашних униатов, насильно «воссоединенных» с московской церковью, вызывало решение Святейшего Синода от 1859 года направлять в беларуские губернии из великорусских губерний священников «в виде МИССИОНЕРОВ для укрепления в православии присоединенных к восточной церкви». Само слово «миссионеры» в этом решении указывает на то, что речь идет о внедрении какой-то новой религии, ранее неизвестной коренному населению края.

Местных священников, бывших униатов, пользовавшихся уважением у единокровных верующих благодаря своей образованности и культуре, заменили тысячи бородатых финско-татарских проходимцев из российской глубинки. Никто из них не знал литвинского языка (беларуской «мовы»), к тому же они изумляли местных жителей своим бескультурьем, невежеством и пьянством.

Даже «Иуда-предатель» Иосиф Семашко (так его называли многие современники) назвал это решение высшей церковной власти России вредным и ошибочным.

Он пытался сдерживать нашествие московских попов, но с 1863 года, по инициативе губернатора-вешателя М. И. Муравьева, нашествие превратилось в потоп.

Тогда же «вешатель» переименовал Белоруссию в Северо-Западный край.

В середине второй половины XIX века оккупационная сущность навязанного беларусам московского православия не вызывала ни у кого сомнений. Паства беларуская, но почти все попы в церквах – пришлые. Довершал картину тот факт, что к середине второй половины XIX века в Беларуси не осталось ни одного архиерея из этнических беларусов, местных уроженцев.

Теоретик западнорусизма, профессор Санкт-Петербургской духовной академии Михаил Коялович (1828 – 1891), писал в 1873 году о съезде православных священников в Беларуси, что депутаты разделились на две части, обзывая друг друга «москалями-кацапами» и «поляками-униатами»[44]44
  См. его книгу «История воссоединения западнорусских униатов старых времён».


[Закрыть]. Такие свары среди «воссоединенных» убедительно свидетельствовали об изначальной гнилости так называемого «воссоединения».

Одной из форм выражения верующими протеста против «воссоединения» стал массовый переход в католичество.

Например, в 1859 году в Литовской православной епархии в приходе деревни Клешели «совращено было в латинство до 300 человек», а в деревне Клястицы жители «оказали сопротивление совершению крестного хода по чину православной церкви».

Царский чиновник Помпей Батюшков, который с 1851 по 1869 год руководил Виленским учебным округом, упоминал в своих записках 100 православных прихожан местечка Порозово в Гродненской губернии, которые перешли в латинский обряд в 1858 году; там же в 1871 году выказали желание перейти в католичество уже 491 человек. Они проявили такое упорство в своем решении, что созданная царской администрацией для разбора дела специальная комиссия ничего не смогла изменить, ей пришлось признать 464 из них католиками, оставив без наказания.

Тут надо объяснить, что в царской России переход из православия в иную веру считался уголовным преступлением (!) и карался тюрьмой либо ссылкой, с конфискацией имущества. Оно и понятно: цари видели в иноверии отказ от присяги себе, то есть – бунт против самодержавия.

Историк Андрей Пятчиц писал в очерке ««Торжество» православия в Беларуси» (дайджест «Деды», выпуск 5):

«Во время встреч смоленского епископа Иосифа с жителями южных приходов Виленской губернии (ныне это северная часть Гродненской области) в 1871 году от владыки требовали – «некоторые со слезами, некоторые с неистовством» – перевода их в латинский обряд. В этом регионе нередки были случаи, когда православных священников (сами православные) не пускали в хаты, пугали ими детей, называя их «медведями» и «злою бородатою чучелой». Увидев православного священника (командированного из России), дети прятались или с криком убегали».

Детский испуг понятен – попы действительно выглядели ужасно. Большинство униатских священников брило бороду, а те, кто ее носили, то носили подстриженную, красивую. А вот у российских попов бороды были косматые («дикие»), вдобавок у многих немытые и вонючие.

Насчет бород интересен такой нюанс. Московские захватчики за время войны 1654 – 67 годов увели к себе в рабство 300 тысяч беларуских крестьян и мастеровых горожан. Так вот от этих бывших горожан-беларусов, привыкших брить лица по европейской традиции, стала и московитам передаваться мода на бритье. Но царю Алексею Михайловичу она показалась возмутительной, ибо была «перенятой от литвинов», и он издал указ, которым запретил московитам не только бриться, но и подравнивать бороды.

Забавно, что его сын Петр I издал указ противоположного содержания, которым запретил своим подданным носить бороду, даже ввел налог за право ношения бороды. Видимо, Петр посчитал обидным, что иностранцы называют россиян «бородатыми чучелами», каковыми они стали в результате указа его отца. Тем не менее попы и в XIX веке следовали указу Алексея Федоровича, а не его сына Петра, так как РПЦ враждебно воспринимала петровскую модернизацию по образцу Западной Европы.

Олин из читателей нашей газеты в 2002 году высказал в письме такую мысль:

  «Настоящий русский, каковым я себя считаю, должен иметь большую окладистую бороду».

Но на выборах мэра Санкт-Петербурга поражение одного из кандидатов местные политологи объясняли именно бородой:

«Санкт-Петербург – европейский город, и его жители не считают «своим» кандидата с сибирской бородой на лице. Пусть выдвигает свою кандидатуру в Сибири, а не у нас».

Получается, что и в Санкт-Петербурге такой типаж сегодня считают «бородатою чучелой».

Как село Куродичи стало селом Казанским

Как известно, ВКЛ отличалось веротерпимостью. В Российской империи все было наоборот. Там религия являлась важнейшим элементом ассимиляции нерусских народов и закрепления колониальной власти над ними. По оценкам демографов, из нынешнего русского этноса в 140 – 150 млн. человек не менее 100 миллионов являются нерусскими в этническом смысле, это потомки людей, ассимилированных через веру после 1650 года. Русификация происходила автоматически: когда человек принимал веру РПЦ, он получал русское имя и фамилию, а при богослужениях использовался только церковнославянский язык – «родитель» современного русского языка. В результате «новые православные» постепенно, за два – три поколения, начинали считать себя «русскими».

Российские законы XIX века объявляли прямо:

«... как рожденным в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер, запрещается отступить от нее и принять иную веру, хотя б то и христианскую».

Слова «православная вера» здесь не соответствуют реальности, так как в православии много региональных вариантов. Например, в православии Эфиопии, которое древнее московского примерно втрое, крестятся двумя перекрещенными пальцами и делают мальчикам обрезание. Под «православной верой» в Росии XIX века понимали исключительно свой собственный образец – московский, изначально несторианский.

Переход в московскую веру власти Российской империи не только поощряли, но и ставили в качестве главной цели деятельности колониальной администрации (в том числе в Литве-Беларуси). Обратите внимание: обратное считалось государственным преступлением (!) и строго каралось – тюрьмой, ссылкой, лишением имущества.

Одной из форм религиозного насилия России над нашим пародом явились многочисленные судебные дела «о совращениях» (параграфы 36 – 39 в Своде Законов Российской империи, предусматривающие наказания за «отвлечение и отступление от веры»).

В Речи Посполитой (в законодательстве Польши и BKЛ) никогда не было подобных людоедских законов. Но российские политики, церковники и историки потому и придумали басню о «притеснениях православных со стороны католиков и униатов», что это они сами активно занимались таким «совращением». Всеми силами старались заставить униатов, католиков, лютеран, иудеев переходить в веру РПЦ.

Итак, по российским законам, за «совращение» из православия в какую-нибудь другую веру виновника следовало приговорить к суровому наказанию:

«... к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и к ссылке на житие в Сибирь или к отдаче в правительственные арестантские отделения».

Если же кто-то осмеливался «в проповедях или сочинениях» рассуждать о свободе человека в выборе своей веры (за исключением свободы перехода в московскую веру) – это наказывалось в первый раз тюрьмой на срок от 8 до 16 месяцев, второй раз заключением в крепость на срок от 2 лет и 8 месяцев до 4 лет и лишением некоторых прав, третий раз – лишением всех прав и пожизненной ссылкой в Сибирь!

Если один из родителей был московской веры, а другой – иной, то своих детей они были обязаны воспитывать только в московской вере.

Нарушивших этот закон обоих родителей предписывалось карать тюремным заключением сроком до полутора дет, а детей у них отнимать и передавать «православным опекунам».

Священников «иностранных исповеданий» (несмотря на то что униаты и католики в губерниях Северо-Западного края не были «иностранными», иностранной была именно московская вера) за контакты с православным населением карали лишением сана и тюремным заключением на срок от одного до трех лет. И так далее.

Массовыми судебные дела «о совращениях» стали в середине XIX века. При этом самое мерзкое было то, что почти всегда вначале следовало настоящее совращение прихожан-католиков российскими чиновниками, а попытки католиков этому совращению сопротивляться – карались как «совращение».

Вот типичный пример. Обычная для того времени история о том, как происходило присоединение «совращенных» из православия римо-католиков в государственном поместье Куродичи Минской губернии.

Крестьяне этого села под Минском всегда были католиками (их предки крестились в католичество из язычества еще в ранний период истории ВКЛ). Но в октябре 1861 года село посетил начальник жандармского управления – командированный из России великоросс, который заявил местным жителям, что ксендзы их обманывают и что 100 лет назад они были московской православной веры. Селяне поверили этой брехне, и 25 октября 1864 года 270 селян католического вероисповедания перешли в московское православие в присутствии 5 официальных лиц: речицкого судебного следователя, местного пристава и трех православных священников из ближайших приходов.

Вроде бы «все хорошо», но военное начальство Мозырского и Речицкого уездов доложило в своем рапорте генерал-губернатору М.Н. Муравьеву, что крестьяне, «добровольно пожелавшие перейти в православие», поставили условие: направить своих представителей к мозырскому декану ксендзу Александру Кершанскому чтобы узнать, действительно ли их предки, согласно утверждению жандарма, 100 лет тому назад были православными.

Кершанский в своем ответе на основе документов доказал, что жители села Куродичи Минской губернии никогда не были православными – ни 100 лет назад, ни 200. То есть это выдумка российского чиновника для принуждения беларусов-католиков изменить вероисповедание. Крестьянам он посоветовал «уйти в лес», если принуждение будет продолжаться, и одновременно подал жалобу генерал-губернатору края насчет противозаконности действий военных и гражданских чиновников в деревне Куродичи. Что ж, губернатор-вешатель, генерал от инфантерии Муравьев ответил незамедлительно:

1)    ксендза Кершанского наказать штрафом в 200 рублей серебром, перевести его в другой приход, учредить нал ним строгий полицейский надзор;

2)    закрыть и вовсе упразднить находящийся в Куродичах римско-католический костел, обратить оный в православную приходскую церковь, употребив на устройство оной 1500 рублей серебром из дополнительного 10-процентного сбора по... губернии;

3)    принадлежащие костелу земли, угодья и строения передать в ведение православного духовенства:

4)    переименовать селение Куродичи в Казанское.

Вот по такой схеме Муравьев-вешатель и его подручные насаждали у нас православие. Сначала какой-нибудь жандармский офицер или другой чиновник приезжал в намеченное село – и там, собрав селян, врал им о том, что якобы «100 лет назад ваши предки были православными», причем православными именно московской веры.

Затем в работу вступали параграфы 36 – 39 из Свода Законов Российской империи: противодействие этому совращению всячески каралось, местных священников высылали или наказывали тюремным заключением.

Храмы отбирали и превращали в церкви московской веры, отбирали равно церковную землю и постройки. Часто Муравьев переименовывал и сами названия наших сел, чтобы таким способом принести сюда реалии своей Московии.

Почему он переименовал село Куродичи в Казанское? Что за «Татарстан» под Минском создавал этот вешатель? Уже один только этот факт показывает, что речь идет не о «вопросах вероисповедания», а о чистой воды КОЛОНИАЛИЗМЕ, об уничтожении беларуского национального элемента и насаждении вместо него элемента российского. Муравьев воевал не с нашей религией, он ВОЕВАЛ С НАМИ КАК НАЦИЕЙ.