Текст книги "Забытая Беларусь"

Автор книги: Вадим Деружинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц)

Следы дославянского языка беларусов

В ряде уголков Беларуси сельское население и сегодня помнит свой дославянский язык. Вот сообщение читателя нашей «Аналитической газеты «Секретные исследования» из Республики Летува:

«В 1978 году, в Бресте, местный житель В. Зинов нашёл старую книгу, написанную на латыни, в которой в конце был рукой написан разговорник-переводчик с польского на непонятный язык. Рукопись была в очень плохом состоянии, поэтому он 215 слов переписал в тетрадь.

Позже эту тетрадь он принёс в Вильнюсский университет. Вначале там подумали, что это подделка, но потом стали анализировать эти слова. 11 % из этих слов можно отнести к прусскому, летувисскому или латышскому языкам. К примеру: degt, ezt, karo, nakt, sala. 20 % слов относятся только к латышскому и летувисскому языкам. К примеру: barnay, kaj, lets, mаz, tews, upa. 25 % слов соответствует только летувисскому языку: daug, gimna, gyr, terd, ugne. И т. д.. Учёные думают, что это и есть старый ятвяжский язык».

Уточним: он же – литвинский язык, он же – литвинская основа «старобеларуского языка». Это родной язык Ягайло и тех литвинов, которых он крестил в 1387 году. Он же – язык 1501 года, который использовали жители 28 католических городов и местечек ВКЛ, не знавшие «рутенской» и «жемойтской мовы». Это – вся Западная и Центральная часть нынешней Беларуси.

В 2006 году ко мне обратилась жительница Минска Л. Е., которая рассказала, что она – представитель «прусской составной» беларуского народа. Видимо, на ее «малой родине» сохранились древние западнобалтские истоки.

Она в семье говорит на «прусском языке», и на этом же языке говорит вся ее родня. Что она и продемонстрировала, перейдя в разговоре со мной на РАЗГОВОРНЫЙ «прусский язык». Это, конечно, вызвало у меня шок, так как ученые считают, что пруссы давно исчезли как народ, а два-три сохранившихся письменных памятника прусского языка относятся к XV-XVI векам. Поэтому прусского разговорного языка сегодня нет и в принципе быть не может.

«А вот и есть!» – сообщила читательница. По ее утверждению, в Пинском и Брестском районах до сих пор живут тысячи «пруссов», которые в семье и между собой говорят на родном «прусском языке». Это не беларуский язык, не польский и не летувисский, а именно прусский. Детям из поколения в поколение деды передают, что вы – «пруссы», а не беларусы, не поляки, не летувисы.

Из нескольких сел в Беларуси, где до сих пор живут «пруссы», сохраняющие «прусскую» самоидентификацию, читательница вспомнила Одрижин и Акдемер. Есть также села, названия которых образованы от слова «пруссы». Назвала она и ученого, который лет 20 назад занимался историей беларуских пруссов, – это Николай Шелегович, в то время – преподаватель БГУ.

На территорию Западной Беларуси действительно мигрировало немало пруссов, спасавшихся от немецко-польской экспансии. Пруссом (королем Погезании) был и сам Миндовг, основатель ВКЛ. Однако в данном случае я все же не стану утверждать, что речь идет именно о прусском языке. Дело в том, что этот язык мало отличался от ятвяжского языка местного населения – потому сюда и бежали пруссы. Скорее это «древнебеларуский» западнобалтский язык.

Когда я сообщил об этом случае в газете, мне позвонил еще один наш постоянный читатель (не назвавший своего имени) – родом из деревни Купятичи под Пинском. Он подтвердил, что в его родной деревне до сих пор говорят на непонятном языке, а его мать и бабушка во время ссор обычно переходят с «трасянки» на непонятный ему язык – язык их предков.

Читатель привел несколько примеров лексики этого языка: дочь – дохна, золовка – ятробка, кружка – кварта, канава – прысть, поля – дологи и т. д.. Вся домашняя утварь именуется иначе, чем в современном беларуском языке. Что любопытно – бабушка читателя не знала, что это за язык, на котором она говорит.

Читатель сообщил, что в 1958 году в деревню приезжала этнографическая экспедиция из Минска, работе которой он, тогда школьник, активно помогал. Потом была и вторая экспедиция по изучению «диалекта», но больше никто не приезжал. Тему прочно забыли в Минске. Видимо, потому, что она «подрывала» официальный миф о «славянском» происхождении беларусов и «древнерусской народности».

Анатолий Иванович Житкевич из Баранович продолжил разговор о забытых языках Беларуси. Он написал, что упомянутые читательницей П. Е. деревни Одрижин и Акдемер находятся вблизи городов Иваново (бывший Янов Полесский) и Дрогичин в Брестской области:

«Мне известно, что и в самом г. Иваново проживают люди, которые нменуют себя «лаборами» и сохраняют из поколения в поколение особый лаборский (лабурский) язык. Происхождение этого языка мне до настоящего времени было необъяснимым. Смею предположить, что язык этот и является прусским, а возможно полабским (наименование «лабор» имеет общий корень).

У меня имеется книга, подаренная автором Анатолием Денисейко, который проживает в Дрогичине – «Невыдуманные истории». В аннотации к ней он пишет: «Эта книга задумывалась как сборник золотых россыпей живого житейского юмора земляков, ярких, забавных историй полесского края». Интерес у меня вызвал рассказ «Лаборская история», в котором упоминается об этом своеобразном, для многих непонятном (только не местным жителям) лаборском языке. Герой рассказа – бывший реальный житель города Иваново (Яново), проживавший по ул. Чкалова, 12. Направляю Вам ксерокопию этого рассказа.

Моя жена, уроженка г. Иваново, знает некоторые слова на лаборском языке, передаваемом местными жителями из поколения в поколение. Привожу примеры этих слов: корова – гэмытка; конь – волот; молоко – гальмо; сало – крысо; девушка – биячка; юноша – бияк; мужик (крестьянин) – мэть; бить – копсать; красть – япэрыть; понимать – сиврать; идти – пнать; домой ― на похазы; хотеть (желать) – волыты».

На мой взгляд, лаборский язык – очередная вариация нашего дославянского языка. Само слово «лабор» на древнем индоевропейском означало «труженик», то есть имелся в виду язык низов, в отличие от знати и горожан ВКЛ, использовавших вариант рутенской «мовы». Точно так же шляхта и горожане во времена Речи Посполитой перешли на польский язык, а при российском господстве – на русский.

Ятвяги никуда не исчезли, хотя именно это заявляют историки России. Другой наш читатель Андрей рассказал в своем письме о неудавшейся попытке создания национального движения ятвягов «Етвызь» в первой половине 1990-х:

«В то время на территории западного Полесья возникла организация «Етвызь», провозгласившая наличие особого этноса – ятвягов, как малой народности балтского происхождения.

Я не специалист и не берусь судить о том, насколько такие заявления обоснованы исторически и культурологически, но надо признать, что ятвяжское движение нашло некоторый отклик в среде местных жителей. Так, издавалась газета «Збуднинне» тиражом 25.000 экз., регулярно проводились фестивали западнополесской песни.

Ятвяжское движение, насколько я знаю, имеет довольно длительную историю. Оно возникло в межвоенный период, активно боролось с польской оккупацией. Впоследствии ятвяжское движение раскололось на два лагеря: проукраинский, имевший своим знаменем снне-желто-красное полотнище, и пробеларуский с бело-сине-белым штандартом (синий цвет символизировал Припять). Одно время ятвяжское движение было настолько активным, что националистические беларуские организации рассматривали его как одну из угроз нашей державности.

Со временем ятвяжское движение исчезло само по себе. Насколько мне известно, сейчас каких-либо организаций данного направления не существует. Хотя на момент создания «Етвызь» ставила целью объединение ятвяжского народа на землях Западного Полесья, Волыни и Подляшья в рамках единой державы».

Здесь мы видим удивительный парадокс: беларуские националисты, воспитанные на баснях КПСС, не знают о том, что беларусы произошли именно от ятвягов, а не от каких-то «славян», и поэтому считали ятвяжское движение «угрозой нашей державности».

О роли субстрата в формировании языка

В двух словах коснусь темы, которая во многом остается «белым пятном» науки, хотя это очень важный аспект проблемы дославянских языков Восточной Европы. Речь идет о роли субстрата в формировании языка. Приведу такие примеры.

Субстратом русского языка является финский язык – об этом пишут многие российские лингвисты. Русский язык единственный из славянских перенял у финнов замену глагола «иметь» на форму «у меня есть» (так как в финских языках нет глагола «иметь», он заменяется формой с глаголом «быть»). В русском языке наблюдается тенденция создания новых падежных форм (вследствие многопадежности финских языков), чисто финские черты в синтаксисе и особенно в «окающей» фонетике, в использовании финских частиц «то» и «ка», чуждых индоевропейским языкам. Всё это ученые исследовали (хотя их выводы остаются неизвестными широкой публике из-за непопулярности в России самой темы).

Кроме русского языка, корень «рус» лежит в названии русинского языка – это язык Галицкой Руси, которая, кстати, в Польше единственно и называлась Русью. Русинов ныне около 5 млн. человек, они тщетно требуют от властей Украины автономии для себя.

Некоторые активисты русинского движения ошибочно думают, что их язык якобы ближе русскому, чем украинскому, но на самом деле он нечто уникальное среди «восточнославянских» языков. Этот язык сильно похож только на болгарский, который называют «единственным аналитическим языком среди славянских».

Напомню, что все славянские языки – синтетические, с флексиями внутри слова; а вот в болгарском языке, как и в английском или французском, флексии вынесены вне слова[19]19
  Флексия ― часть слова, изменяющаяся при склонении или спряжении. Бывает флексия внутренняя (чередование фонем в корне слова, например «рост ― расти») и внешняя (изменение окончания слова, вынос частицы перед словом). — Прим. ред.


[Закрыть]. Это аналитические языки. Учитывая, что изначально индоевропейский язык был синтетическим, аналитичность показывает, что язык был крайне упрощен для принятия его местным неиндоевропейским населением.

Однако синтетичность языка сохраняется там, где население переходит с одной формы индоевропейского языка на другую – как это было при славянизации днепровских балтов и ираноязычных сарматов Киева, при славянизации кривичей и ятвягов, при славянизации мазуров и лужицких сербов. Дело в том, что западнобалтский язык точно так, как и славянский (и конечно, латинский), имел 6 падежей, однокоренную индоевропейскую лексику, схожие грамматические конструкции. Поэтому такой языковой переход был здесь проще, чем в других местах.

И не удивляет, что многие современные лингвисты порой в упор не видят балтский субстрат в беларуской «мове» – ведь средневековые ученые тоже причисляли литвинский (балтский) язык к «семье славянских языков» вследствие большой схожести его со славянским.

Около века назад немецкий языковед Э. Леви выдвинул теорию финно-угорскою субстрата (языковой подосновы) русского языка. Эту теорию еще в 1960-е годы разрабатывала целая группа советских лингвистов (Б. А. Серебренников, В. И. Лыткин, П. С. Кузнецов, А. М. Селищев и др.). Они видели объяснение некоторых специфических особенностей русского языка именно в финно-угорском субстратном влиянии. Аналогичных исследований в отношении балтского субстрата беларуского языка еще никто не проводил.

Балтские фамилии беларусов

Фамилии – как передаваемое в наследство название рода – по историческим меркам появились не так давно. В «Википедии» по этому поводу сказано:

«Возникновение фамилий в современном понимании произошло поздно и было связано, очевидно, с расширяющимися экономическими связями и необходимостью регулирования института наследования. Очевидно, что впервые они появились в экономически развитых областях Северной Италии в Х-ХІ вв. В дальнейшем процесс активного становления фамилий начался и на юго-востоке Франции, в Пьемонте, и постепенно охватил всю Францию. В Англии процесс становления фамилий начался после её завоевания норманнами в 1066 и закончился к XV веку, хотя в Уэльсе и Шотландии формирование фамилий шло и в XVIII веке. Похожая ситуация сложилась и на территории Германии, где формирование фамилий немецких крестьян шло еще и в XIX веке. На рубеже ХV-ХVІ вв. фамилии достигли Дании. В 1526 году король приказал всем датским дворянам обзавестись фамилиями. Из Дании и Германии фамилии перешли к шведам».

Но не только к шведам. Уже через два года у всех наших дворян (шляхтичей) были фамилии, что зафиксировано в Переписи войска ВКЛ 1528 года.

Вообще говоря, первая перепись населения Беларуси состоялась 504 года назад. Согласно с постановлением Виленского сейма 1507 года «паны, княжата, земяне, вдовы и вся шляхта обязаны были переписать людей в своих имениях и под присягой представить списки господарю».

То есть наша шляхта сама переписала себя, свои семьи, своих слуг и крестьян и под присягой передала эти сведения писарям, отвечавшим за перепись. Однако в те времена фамилии больше походили на современное отчество и не передавались по наследству. Например, дети и внуки Альгерда именовались Альгердовичами, но при этом его сын Ягайло дал род польским королям, которые носили «фамилию» уже не Альгердовичей (хотя вполне могли), а Ягайловичей (Ягеллонов).

Практически все фамилии шляхты в Переписи войска BKЛ 1528 года были производными от имен (а не от профессий и иных качеств) – и все имели форму на «-ович»: Григор Андреевич, Лаврин Михайлович, Миколай Койлевич, Миколай Якубович, Павел Виштартортович, Петр Вежевич, Римко Кгитовтович, Станислав Пикелевич, Станислав Радивилович, Стась Петкович, Шимко Миколаевич, Юц Пиктурнович, Юц Юрьевич, Юшко Моствилович – и т. д.[20]20
  В старину сочетание «кг» читалось как «г». ― Прим. ред.


[Закрыть]

Но откуда взялась сама форма на «-ович»?

В Беларуси абсолютное большинство гидронимов и топонимов – балтского происхождения, отнюдь не славянские. Аналогично обстоит дело с беларускими фамилиями и древними языческими именами.

В очерке Максима Петрова «Литвины и жамойты», опубликованном в книге «Предыстория беларусов с древнейших времен до ХIII века» (с. 258 – 440) приведено много фактов, доказывающих балтское происхождение абсолютного большинства современных беларуских фамилий. Так, из минского телефонного справочника были выписаны 1133 фамилии беларусов на А. Б. Д и К. Среди них имеют балтский корень – 824 (72,7 %), славянский – 50 (4,4 %), корни имеют перевод в обоих языках – 259 (22,9 % ). Сделан вывод:

«Как видим, фамилии с балтскими корнями резко преобладают (95,6 %). То же самое мы видели на примере гидронимов и топонимов. Комментарии излишни... Главный след истинной истории – язык этноса. Поскольку 80 – 90 % беларуских слов имеют балтский корень, постольку вывод может быть лишь один: нашими предками были балты».

И тут мы подходим к самому интересному вопросу: форманту «-ович» / «-евич». С какой стати лингвисты его считают «славянским», если он употреблялся только у западных балтов? На мой взгляд, автор очерка Максим Петров не вполне прав, когда пишет:

 «Рассмотрим более детально процесс образования фамилий литвинов. Как сказано выше, обычно они происходили от имени предка, к которому добавлялся формант «-ович» или «-евич». В связи с этим уместны вопросы:

1) у кого еще есть фамилии с такими формантами;

2) когда они появились в ВКЛ?

На первый вопрос ответ однозначный: фамилии с формантами «-ович», «-евич» относятся к славянским языкам. Такие фамилии встречаются у сербов, хорватов, словенцев, македонцев, поляков, русских».

Не согласен. Форманты «-ович», «-евич» противоречат нормам всех славянских языков. Ни в одном славянском языке нет формы ответа на вопрос «чей?» или «какой?» с использованием «-ович». Мы по-славянски не говорим в отношении арбузной корки, что она «арбузович корка», а про соседского ребенка, что это «соседич ребенок». Но именно так звучало в языке западных балтов!

Архаичный язык западных балтов имел у прилагательных форму на «-ич», полностью аналогичную форме латинских прилагательных на «-is». Обе эти формы – вариации единой некогда индоевропейской формы. Наши предки западные балты (ятвяги, дайновы, кривичи – позже называвшиеся литвинами) использовали архаичное «-ич» вместо юного славянского «-ий»: не «стеклянный стакан», а «стекляныч стакан»; не «младший сын», а «младшич сын» и т.д..

Разница в формах западнобалтской «-ич» и славянской «-ий» кажется вроде бы небольшой, так как звук «ч» на конце слова вполне закономерно исчез в рамках языкового упрощения при формировании славянского «койне». Но именно это упрощение породило две главные разновидности дворянских фамилий: западнобалтские на «-ич» и славянские на «-ский» (Дубрович – Дубровский; Янович – Яновский).

Фамилии на «-ович», «-евич» встречаются только у потомков западных балтов. Кроме беларусов, это еще мазуры Мазовы (у ляхов Кракова в XVI веке таких фамилий не было, только славянские на «-ов» и «-ский»). А также это лужицкие сербы и потомки их переселенцев на Балканы – народы бывшей Югославии[21]21
  «Переселение» лужицких сербов с Балтийского Поморья на Балканы – это одна из гипотез. ― Прим. peд.


[Закрыть]. У всех (как и у нас, беларусов) преобладают в именах и фамилиях, в гидронимах и топонимах балтские корни. А не славянские.

Поэтому формы «-ович», «-евич» являются реалией западнобалтского языка и полностью аналогичны формам восточнобалтского языка «-ойтис» и «-айтис». (Аналогичны и наши топонимы на «-овичи», «-евичи»: их нет у славян).

Убедительным доказательством тому являются уже не фамилии, а имена литвинов из Переписи войска ВКЛ 1528 года, где,напомню, все фамилии шляхтичей образованы от имен с формантом «-ович» / «-евич», а не от названия профессии или личных качеств. А вот языческие имена простолюдинов как раз отражали эти качества. Многие из них имели форму прилагательного, причем уже славянскую на «-ий»: Высокий, Голый и др. Но большинство таких «прилагательных» имен еще сохраняли западнобалтскую форму на «-ович» или «-ич» вместо славянского на «-ий» / «-ый»: Арбузович, Блудкииич, Волосович, Завидич, Клекачевич, Носович, Претич, Прикупович, Твердятич и т. п..

Повторяю: это не фамилии, а ИМЕНА. Не присвоенные при рождении, а полученные в виде прозвищ. Аналогично славянским формам «Высокий», «Голый» наши предки давали названия «Волосович» (то есть «Волосатый») или «Носович» («Носатый»).

От западнобалтских прилагательных на «-ич» образовывались в языке литвинов и существительные тоже на «-ич». Славянский язык унаследовал их как целый класс существительных на «-ец» / «-иц». Например: слово «гостинец» – измененное «гостинич». Таким же способом менялись фамилии на «-ич» у немцев при онемечивании лужицких сербов: «Булевич» стало звучать как «Булевиц», «Рускевич» как «Рускевиц», отсюда и Штирлиц. Придумавший эту фамилию писатель Юлиан Семенов вряд ли мог знать, что она показывает онемеченную западнобалтскую фамилию «Штирлич» – скорее всего, лужицкую.

Имена литвинов на «-ец» / «-иц» являются как бы переходной формой от имен чисто западнобалтских на «-ич» к славянским на «-ий»: Глазоемец, Гостилец, Душилец, Зубец, Зуболомец, Слепец. «Слепец», к примеру, в языке литвинов было «Слепич», в славянском «Слепой», а в данном случае – это переходная форма от одних языковых норм к другим.

В западнобалтском языке форма «-ич» была окончанием прилагательных (аналогично «-is» в латинском языке). Новую славянскую форму «-ий» (которую навязывали нам ляхи, варяги, русины Киева) литвины и мазуры долго не принимали. Вместо нее в подвергавшемся славянизации языке населения ВКЛ-Беларуси и Северной Польши (мазуров) стали использовать вообще усеченное «-и». Согласно законам лингвистики, при переходе с западнобалтского на славянский язык наши предки упрощали его формы. При замене западнобалтского «лисич хвост» на «лисий хвост» стали говорить упрощенное «лиси хвост», но равно в свой новый язык они внесли альтернативную «смешанную» форму «лисичий хвост» – нелепую для норм славянского языка. Это фактически попытка смешать вместе балтийский и славянский форманты.

И равно упростили фамилии на «-ский» до формы «-ски». Если у ляхов Кракова было «Дубровский», то в ВКЛ, в Мазовии, и у лужичан это стало «Дубровски». Потому что не «дубовый лес», а «дубовы » , не «местячковый», а «местячковы». Это объяснимо: при навязываемом переходе образования прилагательных с «-ич» на «-ий» неизбежно выбирается усредненный вариант, ибо так проще говорить.

Более сложная форма «-ович» включает уже качество принадлежности (аналогична летувисской «-ойтис»). Славянский койне в рамках языкового упрощения потерял «-ич» (подобно языку готов) и оставил только «-ов», что в готском звучало как «-оу» или «-он» с носовым «н».

Славянский койне – вдвойне «испорченный индоевропейский», так как он стал смешением языка готов (у которых индоевропейский был существенно упрощен) с западными балтами. В рамках такого двойного упрощения были выброшены формы балтских/латинских прилагательных на «-is» / «-ич», без чего «-ович» стало упрощено в «-ов» по норме готского «-оу» / «-он». Ведь готский язык когда-то ранее тоже сам утратил эти «-is» / «-ич».

В итоге древнее индоевропейское и балтское «Мамович»/«Мамойтис» (от «Мама») было усечено и стало звучать у германцев как «Мамон», у славян «Мамин». Славянское «-ин» / «-ен» в фамилиях произошло именно от готского «-он».

В основе форм образования фамилий «славян» – два главных форманта. Один – это готский. Фамилии Джексон и Ленин – равно образованы по этому германскому (готскому) форманту с «-он» / «-ин». Второй – упрощение западнобалтской реалии, где «-ович» упрошено до «-ов», «-ков», или «-ко» в Украине, «-ку» в Румынии.

Ретроспективно в основе всех этих германских и славянских фамилий лежат западнобалтские фамилии. Беларусы старше на тысячи лет и германских народов, и всех славяноязычных. Наши балтские фамилии и имена на «-ич» и «-ович» отражают как реликт древний общий индоевропейский язык, из которого появились потом и латынь, и все языки нынешней Европы.

* * *

Тема балтского субстрата беларусов касается многих сторон нашей жизни: от научных трактовок древних источников и исследований генофонда беларусов до «эпопеи» о том, как в СССР идеологи КПСС душили саму идею балтского субстрата беларусов, выдвигавшийся учеными, – ради сохранения московской басни о «древнерусской народности».

Это тема напрямую связана с самосознанием нации и самой сутью нашего государства. Ришард Радик, польский социолог из университета имени Марии Кюри-Складовской в Люблине, писал в очерке «Поляки – беларусы: взаимные стереотипы в ХІХ-ХХ вв».

«В 30-е годы в беларуской историографии закрепилась «модернизированная великорусская концепция, соединенная с большевистскими догмами» (...). Беларусь стала закрытой для внешнего мира, в том числе для ближайшего на Западе, а на других она начала смотреть чужими, российскими глазами».

Почему чужими глазами? Именно потому, что нам очень долго навязывали ложные представления о нашем происхождении и истории. Давно пора сломать эти стереотипы, навязанные в период колониального господства России.