Текст книги "Русский щит. Роман-хроника"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

Так думал Батый, проезжая по торговой площади к Детинцу, жилищу князя Юрья. Следом ехали притихшие ханы и темники, молчаливые, настороженные нукеры-телохранители.

Сегодня – день войска!

Вокруг Успенского собора, опираясь на копья, стояли спешенные татарские воины. Лица их были угрюмы, недовольны. Они с завистью поглядывали в сторону торговой площади, где торжествующе шумела толпа их товарищей, расхватывавших купеческое богатство. Только строгий приказ сотников удерживал их возле дома руситского бога. Да надежда, что в доме этом найдется что-нибудь и для них.

Из узких соборных окон доносилось протяжное церковное пение: епископ Митрофан правил свою последнюю службу.

Навстречу Батыю выехал Менгухан. Батый спросил насмешливо:

– Почему твои храбрецы остановились перед юртой руситского бога? Не думают ли они, что стены охраняют злые духи? Я могу прислать своих людей с таранами…

– Мой тумен сражался впереди всех! – надменно ответил Менгухан. – Мои воины не боятся ни людей, ни духов. Но многие умерли, не вкусив сладости победы. Пусть мертвые багатуры, улетая с дымом погребального костра в Небесную Страну, слушают жалобное пение руситских шаманов! – И пояснил, указывая на воинов, которые несли к стенам собора дрова и бревна: – Здесь будет погребальный костер!

– Здесь будет погребальный костер! – повторили другие ханы, разом снимая шлемы и склоняя головы.

– Пусть будет погребальный костер! – согласился Батый.

К вечеру завал из бревен, между которыми лежали трупы татар, поднялся почти до половины стен Успенского собора. Вокруг собора сидели на корточках тысячи татарских воинов.

За стенами Детинца, в Новом городе, в Среднем городе и на посаде, продолжали гореть дома. Клубы черного дыма стелились над землей, то и дело закрывая купола собора.

Неистово били в бубны шаманы, извиваясь в священной пляске и выкрикивая непонятные слова.

В руках Арчи-Хете, хранителя погребального огня, пылал факел.

Под глухие удары бубнов к собору подошли ханы: Батый, Орду, Шибан, Менгу, Кадан, Гуюк, Байдар, Бюджик. Встали полукругом позади Арчи-Хете, подняли сабли к багровому от пожара небу.

Хранитель погребального огня протянул Батыю факел, завыл, закрывая ладонями лицо.

Шаманы громче ударили в бубны.

Взревела боевая труба.

Батый, размахивая факелом над головой, закричал:

– Поднимайтесь в последний поход, спящие багатуры!

– В последний поход! – заревела толпа, заполнившая соборную площадь.

Взметнулись обнаженные сабли.

Факел, переворачиваясь на лету, упал на погребальный костер. Загудело пламя, быстро охватывая облитые горючей смолой бревна.

Воины упали ниц в окровавленный снег.

Женщины-шаманки, раздирая ногтями лица, затянули древнюю погребальную песню:

Лобызаемый мой много перевалов перевалил.

Оплакиваемый мой много вод перебродил.

Сколько ни зови – он не бросит взгляда на меня.

Сколько ни ищи – его и след простыл…

Воины из тумена Менгухана, ударяя саблями по окованным медью щитам, выкрикивали славу павшим в стране глубоких снегов. Старый тысячник, поднимая к небу пересеченное шрамами лицо, запевал тонким голосом:

В черную ночь они рыскали волком,

Белым же днем будто коршуны мчали.

Если стоянка – не трогались с места,

Если поход – остановки не знали…

– Ху! Ху! Ху! – отзывалась тысячами голосов толпа.

Перед своими неправды не знали,

Как откровенности – перед врагами…

– Ху! Ху! Ху! – выдыхала толпа.

Жар становился нестерпимым. Татары пятились от костра, прикрывая лицо рукавами шуб. Смолкло пение в соборе – все молящиеся задохнулись в дыму.

Хранитель погребального огня Арчи-Хете метался как одержимый вокруг костра, выкрикивал:

– Спящие багатуры взывают к вам – мстите! Мстите, пока рука держит саблю! Мстите, пока десяти пальцев не станет! Мстите! Мстите! Мстите!..

– Ху! Ху! Ху! – откликалась толпа.

Ночью вокруг Золотых ворот, где отсиживалась последняя горстка владимирцев, остались только редкие караулы: почти все татары ушли в Детинец, к погребальному костру. Это помогло защитникам Золотых ворот пробраться в темноте по руинам стены и уйти из города. Частый ельник за речкой Лыбедью укрыл беглецов.

Среди спасшихся был воевода Иван Федорович.

ГЛАВА 7
ЛЕСНЫЕ ДОРОГИ

1

Летописцы, повествуя о страшной зиме, от сотворения мира шесть тысяч семьсот сорок шестой, с горечью и тоскливым недоумением писали, что татары за один месяц февраль попленили четырнадцать градов, и не осталось городов и сел от Владимира до самого Торжка, где бы они не воевали. Современникам нашествия движение воинства хана Батыя казалось сплошным всесокрушающим валом, который, сметая все на своем пути, катился к Верхней Волге.

Однако в этом движении на север были и свой смысл, и своя логика – логика завоевателей.

Хан Батый разделил тумены на несколько больших ратей и послал их по речным и торговым путям, чтобы разрушить укрепленные города, центры сопротивления и опору русской военной силы. Завоеватели надеялись, что без крепостей страна окажется беззащитной и тогда можно будет легко осуществить то, что в конечном счете было целью похода, – ограбить завоеванный народ и поставить его под власть Орды…

Тумены ханов Кадана и Бури пошли от Владимира прямо на восток, вниз по реке Клязьме. Ханы торопили воинов:

– Быстрей! Быстрей! Не дадим руситам спрятать в лесах свое добро!

Но слухи о приближении татар оказались быстрее степных иноходцев. Конные сотни Кадана и Бури встречали на пути брошенные жителями села и деревни.

Не удалось взять добычу и в удельном городке Стародубе. Князь Иван Стародубский загодя вывез семью и все богатство за Волгу, в дремучие леса. Примеру князя последовали и многие другие стародубцы. В городе остался лишь воевода Афанасий с небольшой конной ратью.

Первый, малый приступ стародубцы отбили: подъехавших к стенам татарских лучников отогнали стрелами, а затем, устроив неожиданную вылазку, перебили многих из них. Татары встали заставами поодаль от города, ожидая, пока подойдет подкрепление.

Кадан и Бури подступили к Стародубу еще засветло, но штурмовать город не стали: еще не подошел обоз с пороками и штурмовыми лестницами. Да и стоило ли торопиться? Город обречен, а приступ без осадных орудий принесет только лишние жертвы…

Так сказал опытный Бури, приказав воинам ставить юрты и разжигать костры. Войско переночует возле города руситов, отдохнет после длительного перехода. Кадан согласился с ним.

Однако защитники Стародуба под покровом ночи тихо ушли через задние ворота и бесследно растворились в лесных чащобах. Татары так и не заметили, что город опустел. С воинственными криками они полезли на стены и остановились в недоумении – биться было не с кем!

С проклятиями бегали татары по пустому городу: даже домашнюю утварь унесли с собой стародубцы, даже хлеб до последнего зернышка выгребли из амбаров – голо…

Конные разъезды, посланные впереди войска, донесли ханам, что и дальше по реке Клязьме села и деревни покинуты жителями, что там не осталось не только добычи, но и зерна и сена для коней. Тогда Кадан и Бури повернули войско на лесные дороги, прямо к Городцу-Радилову, разбогатевшему на волжской торговле. Нашлись и проводники: не все суздальские торговые люди вынесли лютые пытки, кое-кто и смалодушествовал.

Нелегким был поход через леса. Саженные сугробы, лесные завалы, чащобы и буреломы, засыпанные снегом овраги, в которых всадники вместе с конями тонули, как в пучине. Казалось, сама русская природа сопротивляется завоевателям, защищая жизни детей своих…

Но тяготы похода окупились неожиданностью: в Городце так быстро татар не ждали. Только немногочисленные дозорные стояли на стенах, даже городские ворота по дневному времени оставили открытыми. Татарская конница, вылетевшая из леса, с ходу ворвалась в город.

Лавки, полные красного товара, купеческая казна, дорогая посуда и обильные запасы княжеского двора стали добычей завоевателей. О татарских воинах, замерзших в снегу, провалившихся в овраги и волчьи ямы, пронзенных тяжелыми стрелами из настороженных возле лесных тропинок самострелов, – никто не вспоминал. Живые радовались добыче, а о погибших позаботятся слуги Небесной Страны, в которой приготовлены юрты для каждого воина. Один возносится в Небесную Страну раньше, другой позднее, но конец жизненного пути неотвратим, и нужно ли задумываться над этим?..

Разграбив Городец, тумены Кадана и Бури разделились. Одна конная рать пошла вверх по Волге, разоряя богатые торговые города, другая по притокам Немды и Унжи пробиралась к Галичу-Мерьскому, известному зимним меховым торгом. Здесь тоже была захвачена богатая добыча.

Сотня отчаянных храбрецов из тумена Бури пробовала пробраться еще дальше на север, к Вологде. Но дремучие вологодские леса поглотили незваных гостей – ни один не вернулся обратно. Бури ждал их несколько дней, а потом повернул к Волге, следом за Каданом…

Сам же Батый тем временем двигался в противоположную сторону, к Торжку. Этот пограничный город Новгородской земли привлекал завоевателей огромными запасами хлеба, так необходимого в зимнем походе. Сюда привозили водой хлеб из Низовской земли, чтобы зимой, по санному, пути, обозами переправить в Великий Новгород. Хлеб – это пропитание для воинов, это и корм для коней. Последнее особенно беспокоило хана Батыя. Земля руситов была покрыта такими глубокими снегами, что копыта монгольских коней уже не могли пробиться к траве. Кони слабели, с ними слабела и мощь всего ордынского войска. Хлебные запасы Торжка казались спасением, надеждой на успешное продолжение похода. 22 февраля войско хана Батыя подошло к Торжку…

Третья конная рать, в которую входили отборные тумены Менгухана и полководца Бурундая, спешила на север, по следам великого князя Юрия Всеволодовича.

Металась Русь, зажатая железными клещами татарских ратей.

Рушились стены городов, плавились в неистовом пламени пожаров свинцовые кровли соборов, печальными надгробьями стояли закопченные печища на месте сожженных деревень.

Пылали деревни по Нерли и Которосли, Колокше и Пекше, по Яхроме, Шоше, Ламе и иным русским рекам, которым несть числа. Волки стаями пробирались вслед за татарскими загонами, терзали еще не остывшие трупы. Пепел траурным платом ложился на снега.

По-разному встречали беду люди. Одни собирались в ватаги, вырубали тяжелыми крестьянскими топорами татарские разъезды, до последнего смертного вздоха бились на порогах своих домов, у лесных завалов. Другие искали спасения в дремучих лесах, коченели на лютом морозе в шалашах из еловых лап, ели запасенные загодя сухари и солонину – костры запаливать боялись, чтобы степняки не учуяли живой дым. Третьи, иссушив себя многодневным постом, били поклоны в скитах.

По-разному встречали свою судьбу и города.

Пять дней отражал жестокие приступы город Переяславль-Залесский. Двойные деревянные стены с двенадцатью башнями не поддавались ударам камнеметных орудий. Горожане бились зло, умело. Трупы татар скатывались вниз по обледенелому валу, к реке Трубеж. Только запалив стены со всех сторон, осаждавшие сумели ворваться в город. Все переяславцы погибли, – мстя за тяжелые потери, татары не брали пленных.

Упорно сражались города-воины Дмитров и Юрьев-Польской, посадский Волок-Ламский, гордая Тверь. Жители этих городов все взялись за оружие и все пали в неравной борьбе. На пути к Новгороду Великому задержались тумены хана Батыя под небольшим городком Торжком. За свою длинную историю пограничный Торжок выдержал бесчисленное множество осад и приступов, жители его умели сражаться. В Торжке в горькую годину Батыева нашествия не оказалось ни князя, ни княжеской дружины, но новоторжский посадник Иванка, старосты Яким Влункович, Глеб Борисович и Михайло Моисеевич не хуже иных княжеских воевод разбирались в ратном деле. Когда дозоры принесли весть о приближении татар, звонарь соборной церкви ударил в набатный колокол. Посадские люди Торжка привычно разобрали оружие из уличных амбаров и разбежались по стенам, каждый на свое место. На татар, нахрапом бросившихся на приступ, полетели стрелы, обрушились камни и бревна, полилась из перевернутых котлов кипящая смола. Хану Батыю пришлось начинать осаду.

День за днем приступали татары к Торжку, взбирались по штурмовым лестницам на невысокие стены, но никак не могли преодолеть мужества горожан. Новоторжские ратники изнемогали в неравной борьбе. Каждую ночь посадник Иванка посылал через плотное кольцо осады смельчаков вестников, наказывал:

– Спешите в господин наш Великий Новгород, пусть шлют подмогу!

Гонцы спускались по веревке с городской стены, беззвучно исчезали в темноте. Доходили они до Новгорода или нет – в Торжке не знали, но на помощь надеялись. Не оставит Великий Новгород в беде свой пограничный град!

Совсем мало осталось ратников в Торжке, но город не сдавался. Простояв под стенами две недели, хан Батый пропустил удобное время для похода на Великий Новгород. Град Торжок до конца выполнил свой воинский долг…

По-иному случилось в Угличе. Великий князь Юрий Всеволодович, собиравший новое войско в заволжских лесах, на реке Сити, надеялся, что сильные укрепления Углича надолго задержат врага. Но местные бояре решили по-иному. Углич сдался без боя.

Менгухан и полководец Бурундай запретили своим воинам разорять город. Бурундай объяснил недовольным тысячникам:

– За великой рекой стоит войско князя Юрья. Войско нужно разгромить, а самого князя убить. Нужно идти быстро. Если грабить города, которые сами сдались, то другие города на пути будут сражаться до последнего воина. Пусть толстые, глупые как индюки руситские бояре благодарно кланяются хану. Их час придет. А сейчас нужно думать только о князе Юрье!..

Не задерживаясь в Угличе, войско Менгухана и Бурундая прошло дальше.

Передовые татарские сотни мчались через опустевшие деревни. Но это не беспокоило опытного военачальника Бурундая. Если люди разбежались по лесам, то их трудно будет собрать в полки. Разведчики доносили, что некоторые упрямые руситы – то ватагами, то в одиночку – пытаются пробраться на север, на помощь своему князю. Бурундай приказал поставить заставы на дорогах и убивать упрямцев.

К исходу февраля войско Менгухана и Бурундая перешло окованную льдом Волгу.

2

Дремучими лесами между Нерлью и Колокшей воевода Иван Федорович пробирался на север. С ним был только суздальский дружинник Елифан, остальные ратники, чудом спасшиеся из горящего Владимира, разбрелись по лесным деревенькам.

Горько было таиться на родной земле, а надо. Где-то далеко, за Волгой, собирал воинов великий князь Юрий Всеволодович. Каждый умелый дружинник для него дороже дорогого, а о таком опытном воеводе, как Иван Федорович, и говорить нечего. Мало осталось у Юрия Всеволодовича воевод, ох как мало. И Еремея Глебовича больше нет, и Филипа Нянки, и Петра Ослядюковича. Только воевода Дорож при нем, но тот молод еще, всей ратной мудрости не постиг. Надобен Иван Федорович великому князю, а раз надобен – обязан сохранить свою голову в целости.

Но не дошел бы воевода Иван Федорович, заплутался в лесных чащобах, если бы не Елифан. Суздалец знал в здешних лесах все тропинки, безошибочно выводил то к охотничьей избушке, то к деревеньке, затерявшейся в лесу. Иван Федорович только удивлялся, когда тот говорил:

– За тем оврагом паленое дерево будет, а пойдешь от него налево – изба охотничья и амбар при ней жердевой…

И верно – среди деревьев показывалась изба, и амбар при ней был, из жердей сложенный, – такой, о каком говорил Елифан.

Елифан объяснял, пробираясь по тропинке вслед за воеводой:

– Сызмалетства знаю эти места. Отец-то мой бортником был, за диким медом и не в такую глухомань забирался. С шести лет, почитай, лесным человеком стал. Лес понимать нужно. Лес только с виду суров, а душа у него ласковая, за доброту добротой платит…

– Как же ты, лесной человек, в дружинники попал?

– На охоте князь меня приметил. Стрелял я из лука на диво: белку в любой глаз бил стрелой хоть в левый, хоть в правый, как скажут.

– Похожая у нас судьба, Елифан. И меня князь приметил, из черных людей возвысил. Только не на охоте приметил, а на войне…

Шли воевода и дружинник на север, по очереди пробивали тропу в рыхлом снегу. Выбивался из сил Иван Федорович – его обгонял Елифан. Уставал суздалец – вперед выходил воевода. Тяжко было. Хорошо хоть, что не голодали, – людно оказалось в лесу. В самых глухих местах встречались обозы. Смирные пахотные лошаденки волокли сани-розвальни. На санях сидели ребятишки, смотрели усталыми, печальными глазами. Мужики шли рядом с топорами и рогатинами в руках – оберегали семьи и от дикого зверя, и от татарского разъезда. По глухим оврагам в шалашах спасались целые деревни. Люди в лесу уже обжились, расположились прочно, по-хозяйски. Под навесами из еловых ветвей хрустели сеном коровы. В снегу были протоптаны дорожки. На скрытых кострах булькало в котлах нехитрое варево.

В одном из лесных станов Иван Федорович и Елифан заночевали. Собрались мужики – послушать ратных людей. Старики качали головами:

– Не было еще на Руси такого нашествия. Не забирались раньше степняки дальше Рязани… Поднимется ли снова Русь?

– Где уж там подняться, ежели мужики по углам попрятались, как мыши! – зло отрезал Елифан.

– Дык бабы же, робятишки… – развел руками пожилой мужик, виновато поглядывая из-под лохматых бровей на сердитого дружинника.

Но мужика этого никто не поддержал. Сидели молча, отчужденно. Только несколько парней, присевших в сторонке на поваленный еловый ствол, о чем-то горячо шептались. Один из них, дюжий молодец в коротком рыжем полушубке и лохматой шапке, приподнялся было – видно, хотел что-то сказать, но его дернули за рукав: не суйся, дескать, когда старшие молчат! Парень сел, недовольно дергая плечами…

Утром, когда Иван Федорович и Елифан уже далеконько отошли от лесного стана, их догнали четверо парней. Знакомый рослый детина в рыжем полушубке, с топором за поясом и рогатиной в руках, сказал хмуро:

– Принимай, что ли, в свою ватагу, воевода! Порешили и мы идти на подмогу великому князю. Берешь?

Иван Федорович спросил:

– Как звать?

– Федором. А скажи, воевода, – вдруг усмехнулся парень, – ежели б Иваном иль Кузьмой назвали, не взял бы тогда?

Воевода не принял шутки, произнес строго:

– Об имени спросил, чтобы знать, как тебя в бою кликать. На бой ведь идем – не на игрище!..

Потом к ним прибились еще трое. Эти были настоящими дружинниками – в кольчугах, при мечах. Стояли они в сторожевой заставе на берегу Колокши, возле дороги, которая вела к Дмитрову (сами-то они дмитровскими были). Татарская конница нагрянула нежданно, отрезала заставу от города. Многие дмитровцы тут же и полегли, а эти трое, бросив коней, успели скрыться в лесу.

– Мы не спасаться идем, – предупредил воевода. – Спешим в воинский стан к господину нашему, великому князю Юрию Всеволодовичу.

– Одна у нас дорога. Мы тоже ратные…

Подходили и еще люди – и ратники, и смелые мужики. Скоро в ватаге Ивана Федоровича стало пять десятков человек – невеликая, но все-таки рать!

А сколько таких ватажек и малых ратей текли сейчас сквозь леса за Волгу, чтобы встать под великокняжеский стяг, кто знает? И воевода Иван Федорович не знал, но верил, сердцем верил, что много…

Шли лесами; татары двигались по льду рек, по чистым опольям, где было больше сел и деревень, богаче добыча. Далеко в лес татарские разъезды забираться боялись.

Ратники Ивана Федоровича повеселели, шутили:

– Этак и до студеного моря дойдем, татарина не встретив!

Но встретиться с татарами все-таки пришлось. Как ни избегал воевода проезжих дорог и открытых мест – не уберегся. На пологом берегу ростовской речушки Мокзы ватага столкнулась с татарским разъездом.

Конных в разъезде было немного, десятка два, но наехали они неожиданно, с устрашающим воем, и мужики врассыпную бросились к лесу. Перебили бы их – где уж пешему уйти от конного! – но воевода Иван Федорович, Елифан, дмитровские дружинники, еще с десяток ратников, привычных к бою, быстро выровнялись в рядок, выставили вперед копья. Татары отхлынули. А от леса бежали, размахивая топорами и рогатинами, опомнившиеся мужики…

Близко татары больше не подступали, но стрелы покидали издали всласть. Многих ратников недосчитался Иван Федорович, пока ватага упячивалась в лес. На опушке татары отстали…

Убитых похоронили в ельнике, поставили над могилой деревянный крест. А сами пошли дальше, перетягивая через сугробы волокуши с ранеными.

По ростовским волостям пробирались ночами: татарское войско было где-то поблизости, с лесных проезжих дорог порой доносились протяжные крики, конское ржанье. Днем прятались в оврагах, выставив дозорных. Тревожно было на душе у Ивана Федоровича, тоскливо. Неужели вся земля Русская иноязычным воинством переполнена? Да и о раненых товарищах скорбел воевода. Впроголодь да на морозе – разве их выходишь?

Раненых удалось пристроить в деревеньке, у епископских звероловов. Место было безопасное, удаленное от дороги и других деревень. Староста звероловов, степенно поглаживая бороду, обнадеживал:

– Ты, боярин, не горюй за товарищей. Вылечим, поставим на ноги. Не впервой! Раны медвежьим салом смажем, напоим отваром из лесных целебных трав. Сюда к нам не то что татарин – леший тропинку не найдет!

Марта на второй день, далеко обойдя стороной Углич, ватага добралась до Волги. Остановились в прибрежном лесу – ждать ночи. Иван Федорович и Елифан выползли на береговой обрыв, притаились в кустах.

По ледяному простору Волги тянулись санные обозы, окруженные татарскими всадниками, пробегали конные рати. Мела поземка, перегоняя невысокие, похожие на волны сугробы. За рекой чернели леса.

Елифан шептал:

– От Ярославля идут татары, от Костромы… Есть ли место на Руси, где б они не побывали? Может, напрасно уже идем, Иван Федорович?

– Думаю, не напрасно. Великий князь Юрий Всеволодович выбрал место крепкое. Поди, и заставами отгородился от татар, и лесными завалами…

– Может, и так, – соглашался Елифан. – Но и нам до него добраться нелегко будет, мест-то за Волгой я не знаю.

– Дойдем как-нибудь…

К вечеру началась метель. Кто-то из ратников вздохнул:

– Ну и ноченька… Невесела…

Федор откликнулся со смешком:

– Нам в самый раз! Для нас, как для ночных татей, – чем непогоднее, тем сподручнее!

Когда совсем стемнело, ватага перешла Волгу и снова углубилась в лес. Дошли до засеки. Сквозь путаницу ветвей не продраться было ни конному, ни пешему. Пришлось вернуться к берегу, искать другую дорогу.

Только на рассвете Елифан заметил санный след, уводивший в глубь леса.

– Пойдем здесь! – решил воевода. Елифан не спорил: куда бы ни уводил санный след, он уводил от реки. На реке оставаться было опасно, вот-вот потекут по Волге татарские обозы и конные.

Санный след, попетляв между частыми ельниками, нырнул в овраг. А поперек оврага, от откоса до откоса, тянулся частокол из неструганых бревен, над частоколом – сторожевая башенка. Дозорный, увидев незнакомых людей, ударил обухом по железной доске – билу. Над частоколом поднялись островерхие русские шлемы. Это была застава великого князя Юрия Всеволодовича.

Дошли!

Застава была поставлена здесь давно, с середины февраля. Великий князь приказал тогда ставить в лесу частоколы на опасных местах, рубить засеки. Малые татарские разъезды велено было сечь, а от больших ратей уходить, высылая вперед себя скоровестников. Но ни малые разъезды, ни большие к заставе еще не приходили.

Иван Федорович пробовал расспрашивать сотника, старшего над заставой:

– Где великий князь? Собралось ли войско?

Сотник только разводил руками. На отшибе стояла застава, откуда знать? Правда, неделю назад наезжали люди от великого князя – посмотреть, на месте ли воины, зорко ли сторожат дорогу. От них-то и узнали, что остановился великий князь Юрий Всеволодович на реке Сити, у села Покровского. А полки великокняжеские, что собраться успели, стоят по окрестным деревням, потому что село Покровское небольшое, на всех изб не хватило. О том, что татары уже оседлали Волгу, сотник не знал.

– Нет больше сильных городов! – устало говорил Иван Федорович. – Пал стольный Владимир. Сгорел Суздаль. Без боя открыл ворота Углич. На Волге татары, рядом совсем…

В разговор вмешался Елифан:

– Коли здесь, на заставе, о татарах не ведают, то в стане великокняжеском о них еще меньше известно. Надо обо всем оповестить великого князя. Пусть сотник даст коней.

Через полчаса Иван Федорович и Елифан, согревшиеся в избе и захмелевшие от сытного варева и меда, которыми попотчевал на дорогу сотник, уже ехали через лес. Не только коней дал сотник, но и проводника-сицкаря, хорошо знавшего здешние глухие леса. Без проводника ситские леса – гиблое место, заплутаешься. Кое-где тропу приходилось прорубать топорами, так переплелись еловые лапы.

Проводник попался веселый, разговорчивый, так и сыпал прибаутками:

– На сицкой сторонке без топора не дойдешь и до своего двора! Вот как у нас!

На привале рассказывал сказки:

– Встретил сицкарь в лесу лешего. Леший говорит: «Продай, мужик, топор!» И серебро сулил, и одёжу боярскую, и сапоги красные, и еще много чего. Но посмеялся только сицкарь над лешим, сказал: «Одёжа да сапоги сносятся, еда проестся. А если топор останется – все сызнова найдется. Сицкаря топор одевает, топор обувает, топор кормит! Потому-то сицкарь с топором, как воин с конем, – неразлучны!» И ушел леший ни с чем, забился в чащу…

Иван Федорович неодобрительно поглядывал на словоохотливого сицкаря: нашел время веселиться! Но здешние места проводник знал хорошо, вел уверенно по петляющим лесным тропинкам.

Впереди посветлело. Лес стал реже. Проводник повернулся к воеводе:

– За тем лесочком – село Покровское, стан великого князя. Не отвел леший правильной дороги – прямо вышли…

3

Сквозь дремучие заволжские леса пробила себе дорогу на восход, к полноводной Мологе, невеликая речка Сить. Редкие деревни лепились к самому берегу – люди с трудом выдирали из-под леса каждый клочок земли, грызли и грызли топорами непролазные чащобы. Но медленно отступал лес. Тесно было землепашцу на Сити.

Ближе к устью Сити, над болотистыми берегами, высились курганы. Старики рассказывали, что под курганами лежат воины древних народов мери и веси, некогда населявших этот глухой, забытый богом и людьми край. Непролазные сугробы, бездорожье да тоскливый волчий вой – такой была Сить в зимнюю пору.

Но в зиму Батыева погрома все здесь вдруг переменилось. По лесным дорогам потянулись к Сити обозы с оружием, припасами. Зачернели между курганами шатры дружинников и шалаши ратников. Задымились костры. Поднялись над избами ситских деревень владимирские полковые стяги.

Великий князь Юрий Всеволодович неожиданно для многих выбрал берега Сити для своего воинского стана. Но если подумать – неожиданного не было. Юрий Всеволодович и раньше бывал на Сити и давно оценил эти места.

От Сити шли торные дороги во все стороны: на север – к Белоозеру, на запад – к Великому Новгороду, на юг – к многолюдным волжским городам. По любой из этих дорог можно было ждать подкрепленья и по любой же – уйти от опасности.

Сама же Сить была надежно прикрыта лесами со стороны Ростова, Углича. Здесь можно было отсидеться, передохнуть, собраться с силами. За лесами, за заставами и засеками чувствовали себя в безопасности и воины, и воеводы, неспешно готовились к будущим битвам. Эта неспешность не беспокоила великого князя: как только протрубят боевые трубы, все владимирские ратники будут в полках. Беспокоило другое: слишком уж медленно подходили рати из других княжеств. Кроме племянников великого князя – Василька, Всеволодам Владимира Константиновичей – на Сить привел свои дружины только брат Святослав Всеволодович, князь города Юрьева-Польского. Но мало, слишком мало воинов у этих князей!

Юрий Всеволодович ждал полки из Великого Новгорода, славного богатством и многолюдством. Низовские полки множество раз приходили на помощь Новгороду и Пскову, когда рыцарская конница подступала к их рубежам. Сам Юрий Всеволодович приходил с полками в Великий Новгород, служа вечникам, и теперь надеялся, что его в беде не оставят. Уже три великокняжеских гонца друг за другом были посланы в Великий Новгород, но ответа все не было. Брат Ярослав, княживший в Великом Новгороде, молчал.

Правда, в великокняжеский стан приходили поодиночке и небольшими ватагами мужики из волжских деревень, бояре со своими военными слугами и холопами, посадские люди разоренных татарами городов. Но людей все еще было мало. Да и какие ратники из этих беглецов? Редко кто копье умел держать…

Не хватало оружия, коней.

Большой воевода Жирослав Михайлович жаловался:

– Мало войска. Доспехов мало, мечей. Сено в деревнях на исходе, а нового не везут – чем будем коней кормить?

Юрий Всеволодович снова и снова посылал гонцов в ближние и дальние города, ждал. Он считал, что время еще есть. Не скоро доберутся полки царя Батыги до Сити, увязнут в снегах, заблудятся в лесах, обессилеют в осадах. Только бы отсидеться за Волгой до весенних оттепелей!

Воевода Иван Федорович разрушил последние надежды. Молча выслушал великий князь горестный рассказ о падении Владимира, о гибели родных и близких. Спросил Ивана только о делах военных:

– Сам видел татар на Волге иль люди сказывали, а ты передаешь?

– Сам видел, княже!

– Ну ступай, отдохни с дороги…

Проводив Ивана Федоровича глазами, великий князь повернулся к Жирославу Михайловичу:

– Что будем делать? Мыслю: поостеречься бы теперь надо…

– Поостережемся. Вели конному полку воеводы Дорожа идти к засекам, пусть прикроет стан от Волги. Три тысячи у Дорожа. В случае чего, задержит татар, пока все войско к битве изготовится…

Спустя малое время конница Дорожа выехала из стана. А еще через час воевода Дорож с малой дружиной прискакал к Юрию Всеволодовичу со страшным известием: совсем близко от Сити, в узкой лесной просеке, на его сторожевой полк напали неизвестно откуда взявшиеся татары, великое множество. Ни князь, ни его сторожевой воевода не знали, что это были тумены Менгухана и Бурундая, легко прорвавшие редкую цепь дозорных застав.

Резко протрубили трубы, сзывая людей в полки. Засуетились, срывая голос в крике, воеводы и сотники. Весь русский стан пришел в движение. К великокняжескому шатру сбегались воины, торопливо строились в ряды, помогали друг другу приладить доспехи. Но это были дружинники великокняжеского полка, а другие полки? Их возле шатра Юрия Всеволодовича не было.

Горько пожалел Юрий Всеволодович, что не прислушался к предостережениям опытного воеводы Жирослава Михайловича, разрешил, жалея воинов, разместить их по теплым избам, в соседних деревнях. Не успеют подойти оттуда воины, чтобы встретить врага в едином строю с великокняжеской дружиной. Еще бы час времени… Полчаса хотя бы…