Текст книги "Орлиное гнездо"
Автор книги: Вадим Павчинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
– Пошли, Серега, времени нет, – бесцеремонно потащил Сергея за рукав Андрей. – Он тебя небось и за разноску газет ругал?
– Нет, не ругал, – ответил насупясь Сергей, – он ведь не знал, что я разносчиком работал.
– А в случае чего, ты ему скажи: мол, своя голова на плечах, знаю, как жить, – наставлял Сергея Андрей.
Они спустились в кормовой отсек. Андрей подключил к протянутым с берега проводам электросварочный кабель и переносную лампочку в железной сетке, приподнял ее, осветил холодную тьму.
В душноватой железной темноте Сергей на миг почувствовал страх: казалось, им уже никогда не выбраться отсюда. Но впереди был друг, он продвигался уверенно, светя перед собой желтой лампочкой. Сергей чувствовал рядом его сильное плечо, и постепенно страх улетучился.
– Отец твой осерчал, не хочет, чтобы ты тут работал, – сказал Андрей.
– Ну и пусть. Ему-то какое дело?
Каждый раз такие случайные встречи Сергея с отцом поднимали из глубины души давнюю обиду и боль. Сергей не мог простить отцу его ухода из семьи. Маленьким мальчишкой Сергей, по подсказке бабушки, усердно молился перед иконой, повторяя за старухой слова о том, чтобы бог вернул отца с фронта. «Будешь хорошо молиться, и отец приедет домой», – уверяла бабушка. И этот счастливый день настал. Отец возвратился. Сергей верил, что помогли его молитвы. Когда же вскоре отец ушел в другую семью, Сергей теперь по собственному почину стал вымаливать перед золоченой иконой отца. Но из этого ничего не вышло. После этой истории Сергей стал все реже и реже молиться. Сначала бабушка сердилась, а потом оставила мальчишку в покое. В школе он теперь распевал с ребятами смелые песни против бога. А когда в сочельник двадцать третьего года комсомольцы устроили невдалеке от Покровской церкви сожжение соломенных чучел, изображавших собою святых, Сергей и сам бегал с факелом, не давая пламени погаснуть…
Наконец Сергей и Андрей добрались до места, где требовалось устранить повреждение. Затрещала дуга, и яркий голубой свет озарил двух парней, которым послушно подчинялся электрический огонь, плавящий железо, как воск.
Подавая Андрею электроды, Сергей с радостью ощутил на ладонях шершавую сухость мела, он даже нарочно несколько раз прикоснулся к ржавым листам корабельного борта, чтобы руки поскорее обрели мозолистую жесткость и те несмываемые чернинки в порах и складках кожи, по которым сразу узнают металлистов. Сергею хотелось, чтобы огненные фонтаны искр из-под электрода падали на нетронутый брезент его новенькой спецовки, оставляя на ней подпалины. Они красноречиво расскажут всем о горячей профессии хозяина куртки.
Перед обеденным гудком Андрей закончил работу, и оба они выбрались на палубу. Андрей пошел разыскивать бригадира, Сергей сидел на ящике с электродами и рассматривал ледокол. Среди рабочих он увидел Юрку Дерябина, с которым когда-то учился в школе, и окликнул его. Дерябин обрадовался Сергею, как старому товарищу, хотя прежде они дружбы и не водили.
– Тоже стаж зарабатываешь? – осведомился Дерябин.
Сергея покоробил его вопрос.
– Нет, я просто так, – сказал он.
– Знаем, знаем! – рассмеялся Дерябин. – Сначала – просто так, а потом – дайте путевочку в политехнический. – И, покосившись на прожженную в нескольких местах его куртку, спросил: – На сварке коптишься?
Сергей утвердительно кивнул головой.
– Ну и шляпа. Полез в самое пекло. Перелетай к нам, на разметку. Я в разметчики пошел, ручником постукивать легче, чем кувалдой.
Дерябин говорил без умолку, спрашивал, не дожидаясь ответа.
– Жрать хочешь? Пошли в столовку, – предложил он.
Сергей возразил:
– Рано, гудка не было.
– Не было, так будет. Пошли, брось лапшой брызгать!..
Сергею было неловко от этих несуразных слов, и, чтобы отделаться как-нибудь от Дерябина, он сказал:
– В столовую без табельного номерка не пускают. А номерок можно взять после гудка. Сам знаешь.
– А это что? – Юрий запустил руку в карман и извлек несколько табельных номерков, подбросив их на ладони. – На, держи. И помни мою доброту.
Он сунул Сергею в руки круглую железку с цифрами. Она была точь-в-точь такая же, как и все табельные номерки.
– Удивляешься? – иронически оглядывая Сергея, спросил Дерябин. – Это мне один корешок отвалил. Гришка Шмякин. Вот у кого учиться надо.
Сергей растерянно молчал.
– Боишься своего начальника? – продолжал искушать его Юрий. – А ты не шибко подчиняйся. Они любят на подручных выезжать.
Сергей боялся, что эти откровенные циничные слова услышит Андрей и может подумать о нем что-нибудь плохое. И когда Дерябин снова позвал его в столовку, Сергей, вобрав голову в плечи, побрел следом за Юрием.
Когда они добрались до столовой, у входа уже стояло несколько человек, тоже пришедших сюда до гудка. Дверь в столовую была распахнута, но перед ней, загораживая вход, сидел на табуретке черноусый старик в белом фартуке, надетом поверх ватной стеганки. Он, не повышая голоса, отчитывал пришедших до гудка, задавал ядовитые вопросы:
– Совесть где потерял? Работать – последний, кушать – первый? Хорошо, думаешь? Или ты уши тоже потерял? Гудка не слышишь?
В ворчливом черноусом, с изрядно поседевшей, подстриженной под машинку головой старике Сергей узнал поспеловского буфетчика Кандараки и опустил глаза, боясь встретиться с ним взглядом. А Кандараки смотрел все время на Сергея.
– Чего он на тебя уставился? – спросил Дерябин. – Знакомый, что ли?
– Я его знаю, – вполголоса ответил Сергей. – Он на Русском острове жил, продавал простоквашу.
Дерябин неожиданно повеселел, глаза у него нехорошо засветились. Вытянув шею, он крикнул:
– А ты, частный капитал, помалкивай. Здесь тебе не торговля простоквашей, понял?
Лицо Кандараки потемнело. Он гневно посмотрел обидчику в глаза и дрожащей от волнения рукой стал шарить в боковом кармане тужурки.
– Я – профсоюз! На, смотри, мальчишка! – негодующе крикнул он, показывая профсоюзный билет. – Какой я частный капитал!..
Громово ухнула пушка, возвещая наступление полуденного часа. Эхо выстрела, возникшее в сопках мыса Чуркина, было заглушено заводским гудком.
Сергей стоял, подавленный происшедшим. Он не мог смотреть в глаза старику, с которым так зло и несправедливо обошелся Дерябин. И чувствовал свою вину: не скажи он о Русском острове, Юрка вряд ли завел бы этот неприятный разговор. Радость первого дня работы была непоправимо омрачена.
А Кандараки продолжал бушевать. Он призывал самые страшные беды на голову Дерябина.
Из цехов потянулись после гудка люди. Подойдя к столовой, они затевали перебранку с «досрочными». Но те уже валили через порог, нахально показывая Кандараки свои фальшивые номерки, захватывали столики поближе к раздаточной и с усмешкой посматривали на «опоздавших».
Дерябин велел Сергею караулить место за столом, а сам устремился к оконцу раздаточной. Через несколько минут он уже ставил на клеенку две миски борща.
Сергей был голоден, но он не притрагивался к миске. Ему мерещилось, что вся столовая, все эти уставшие, добросовестно и в полную меру потрудившиеся люди с укором и осуждением смотрят на его чистенькие руки, новенькую спецовку. Стыд жег щеки, как пламя кузнечного горна, на лбу выступил пот. Горло сдавили невидимые железные клещи, и кусок хлеба сухо застрял. Сергей с трудом проглотил его.
– Чего не лопаешь? – звучно схлебывая с ложки горячий борщ, спросил Дерябин. – Не нравится? В «Версале» кормят лучше, были бы червонцы.
И фыркнул, давясь борщом и смехом. Потом придвинул миску Сергея и принялся за нее.
Сергей поднялся из-за стола, пошел к выходу. Кандараки у дверей уже не было.
Возвратясь в цех, Сергей увидел отца и сына Калитаевых. Они сидели на деревянном ларе для шлангов и судосборочного инструмента, разложив на газете скромный завтрак.
Андрей позвал Сергея. «Сейчас будет нагоняй», – невесело подумал Сергей. Андрей внимательно посмотрел в глаза товарищу, ничего не сказал, отломил хлеба, положил на него тушку румяно поджаренной наваги, подкатил вареное яйцо.
– Заправляйся. А будешь в другой раз уходить – предупреждай.
Сергею было стыдно и тяжело. Он хотел рассказать о своем поступке, но люди были заняты едой и не расположены к разговорам.
– Получай спецмолоко! – раздался за спиной Сергея голос Кандараки.
Он стоял возле ларя в том же белом фартуке, в высокой – шлыком – шапке из облезшего каракуля, держа в руках деревянный ящик, заставленный бутылками с молоком. Горлышки бутылок были аккуратно закрыты бумажными колпачками.
Андрей, получив бутылку, сказал:
– У нас новый рабочий. Вы занесите его в список, товарищ Кандараки.
– Товарищ Кандараки занесет. Где новый ударник? Какая марка? – спросил Кандараки.
Сергей сунул руку в карман, достал дерябинский фальшивый номерок, покраснел и бросил, его обратно.
Назвав свой табельный номер, он искоса смотрел, как, старательно наслюнивая химический карандаш, заносит Кандараки в самодельную записную книжку номер и фамилию Сергея.
– Завтра будешь пить спецмолоко официально, понял? А сегодня получай так. Один рабочий уволился, молоко осталось. Пить – обязательно. Профилактика.
Закончив объяснения, Кандараки протянул Сергею зеленую теплую бутылку с газетным колпачком на горлышке.
Кружки не было, и Сергей пил прямо из горлышка. Никогда в жизни, казалось ему, он не пил такого вкусного молока.
После обеда снова пошли на ледокол. Сергей достал из кармана фальшивый табельный номерок и бросил его на землю. Железка затерялась в ржавых обрезках.
4
Вечером, после гудка, отметившего завершение первого рабочего дня в жизни Сергея, Семена, Федоса и других новичков, в цехе было назначено производственное совещание.
Федос с непривычки устал и не хотел оставаться: «Чего я там потерял? Без меня обойдутся». Но Гришка, у которого он собирался поселиться, решил остаться на совещание, и Федосу волей-неволей пришлось идти в цех.
Семена позвал на совещание Кочкин: «Иди, брат, учись управлять заводом, ты на нем теперь полный хозяин». Семену польстило такое отношение. Он собирал в ящик инструмент. Отвинтил шланг для пневматического сверла, которым Кочкин подсверливал отверстия, когда не проходил болт. Семену было интересно подержать в руках сверлильную машину, и, положив ее на плечо, как это делали другие, он пошел в цех, оглядываясь, не смотрит ли в его сторону Маша. Сверлильную машину он сдал в инструменталку, а ручники, бородки, шланг и ведерко с олифой спрятал в деревянный ларь и запер его висячим замком. Ларь, заваленный всяческим железным инструментом, банками с олифой и суриком, напомнил Семену отцовский амбар с хозяйственным добром.
Под высокими закоптелыми сводами цеха плыла необычная тишина: умолкло громкозвучное железо, и только жужжанье электросварочных агрегатов шмелиным пеньем пронизывало эту тишину, еще сильнее оттеняя ее.
Федос, Андрей, Семен и Сергей устроились на деревянном ларе. Другие разместились где придется: на катерных заготовках, притащенных с улицы чурбаках, на подоконниках. Гришка и Юрий прошли вперед и уселись на сваренных вчера Андреем питьевых бачках для сейнеров. Андрей рассердился, крикнул им, чтобы они слезли, но оба сделали вид, что не слышат.
За небольшим столиком, взятым из цеховой конторки, сидел с сосредоточенным лицом Кочкин. Он достал из нагрудного кармана часы вороненой стали на цепочке от боцманской дудки, оставшейся в память о флотской службе, приоткрыл крышку, поглядел на циферблат. В это время в дверях цеха появилось несколько человек. Впереди шел высокий средних лет мужчина, с виду похожий на рабочего. Несмотря на весенний холод, волосы вошедшего были обриты, и затылок, видный из-под кепки, розовато блестел. Человек этот был широк в плечах, с черными коротко подстриженными по-флотски усами. Узковатая старенькая рабочая спецовка была распахнута. Незнакомец приветливо улыбался, и Федос угадал в нем человека веселого, но с характером. Позади прибывших шел, не попадая в ногу, Изместьев с гримасой усталости на лице.
Пришедшие пробрались поближе к столу и сели рядом с бригадирами и мастерами, для которых услужливая табельщица предоставила скамейку, заменявшую в конторке диван для посетителей.
Кочкин щелкнул крышкой часов и сказал:
– Будем считать наше цеховое производственное совещание открытым. Вопрос у нас сегодня один. Москва увеличила план постройки морских катеров в два раза против того, что мы наметили. А мы и со старыми долгами рассчитаться не можем. С прошлого года стоят собранные катера. Клепальщиков мало, приходят новые люди, они не столько работают, сколько учатся. Давайте обмозгуем, как сдвинуть нам дело с мертвой точки.
Первым взял слово бригадир клепальщиков:
– Предлагаю бросить все силы на обучение клепке. Поискать по заводу бывших клепальщиков и поставить на катера.
Вслед за ним выступил Андрей:
– Я так думаю, что собери мы клепальщиков хоть со всего завода, скорости это нам не прибавит. Клепка – дело медленное…
– Что предлагаешь? – пристукнув карандашом по столу, спросил Кочкин.
– Переходить на электросварку. Давно пора.
В цехе задвигались, зашумели, послышались протестующие возгласы.
Андрей стал говорить громче, и шум постепенно смолк.
– На нашем заводе электросварка применяется уже десять лет. За это время всем маловерам доказали, что она не хуже, а лучше клепки. Почему же мы боимся пустить ее на катера? Вот тут находится профессор товарищ Вологдин Виктор Петрович, он, конечно, лучше меня может доказать, что к чему. Но я хочу от имени рабочих просить производственное совещание записать сегодня насчет электросварки.
В цехе опять стало шумно. Андрей сел, но тут же снова поднялся и спросил:
– Пусть нам объяснят, что происходит с проектом сварного катера. Кто его похоронил?
Не прося слова, поднялся тот же бригадир клепальщиков.
– Ты лучше сам объясни, – сказал он, стоя вполоборота к Андрею, – почему цистерна для краболова развалилась. А еще собираетесь катера сваривать. Герои..
– Об этом не меня, а инженера Изместьева спросить надо, – загорячился Андрей. – Ни одна цистерна до сих пор не разрушалась. А этой Изместьев потребовал дать дополнительные швы, угольнички разные для жесткости… Вот и получилось, что лишним маслом кашу испортили. Произошла перегрузка внутренними напряжениями, и некоторые швы лопнули.
– Послушаешь тебя – все равно профессор, – поддел Андрея бригадир клепальщиков. – А только что-то не видно в море хваленых сварных катеров. Все посудины клепочкой прошиты.
– Давайте не будем переговариваться. Хочешь выступить – бери слово, – сделал замечание Кочкин.
– Нет, я все сказал, что думал, – рассердился бригадир, – послушаю теперь других.
– Мое мнение такое, – начал неторопливо свою речь Степкин. – Тут одни говорят – клепку надо организовать, другие – сварку наладить. Может, это все так. Не знаю. По железу у меня дочка специалист. Самое же главное – это людей организовать. Железо железом, а не соберешь работящую бригаду – не много сделаешь. А у нас кто в лес, кто по дрова. Новые люди приходят, подучатся, и пошел искать, где на копейку дороже платят. Так не годится. Надо настоящих рабочих воспитывать и закреплять за нашим заводом. С летунами воевать покруче.
Когда Кочкин предоставил слово Егору, Федос поудобнее устроился на ларе, приготовясь слушать своего знакомого.
– Ко мне, товарищи, приехал приятель из деревни, – начал Егор. – Он сегодня первый день работает в нашем цехе. Так вот, хочу рассказать о моем разговоре с ним…
– Ближе к делу! – нетерпеливо выкрикнул кто-то.
Федос беспокойно заерзал: «Чего там удумал Егор?»
В его сторону смотрели любопытные глаза.
– Я от дела не уйду, – успокоил Егор кричавшего. – Так вот, значит. Рассказал мне приятель, как в уссурийском селе люди начинают колхозную жизнь. Им пахотные земли достались – не оглянешь глазом. Без тракторов не обойтись. Но уже «фордзон» не устраивает колхозников: подавай им машин побольше да посильнее.
– «Фордзон» дюже слабый, он по нашим землям грузнет, – крикнул Семен и напугался своей неожиданной смелости.
Кочкин ободряюще посмотрел на него, и Семен успокоился.
– Видите, товарищи, даже «фордзон» критикуют, хотя он сильнее любой лошади, – улыбнулся Егор. – А мы с вами по старинке – как ухватились за клепку, так и думаем, что на свете нет ничего лучшего. Я сам старый котельщик, на клепке, можно сказать, вырос. А как сравню ее со сваркой, вижу, что клепке до нее не досягнуть.
Егор помолчал немного, как бы прислушиваясь к жужжанию сварочных машин, и продолжал:
– С катерами у нас прорыв. В прошлом году, когда мы вступали в социалистическое соревнование, что мы обещали? Мы обещали повышать производительность труда. А что сделали? Вывесили лозунг, что выполним пятилетку в четыре года, и на том успокоились. Давайте будем выполнять обещанное. И в этом нам поможет сварка.
К столу подошел профессор Вологдин – тот человек с бритой головой, похожий на рабочего.
– Я отвечу на вопросы товарищей, – Вологдин посмотрел в сторону Андрея. – Проект сварного катера и в самом деле однажды похоронили. В двадцать шестом году комиссия ВСНХ разрешила построить на Дальзаводе шхуну без единой заклепки. Комиссия уехала, а заводские специалисты стали вносить в проект поправки. И до того дошли, что сказали: «Можете сваривать всё, кроме обшивки». Мы с этим не согласились. Потом нам вообще отказали в постройке шхуны, а предложили испытать сварку на тридцатитонном катере. Мы составили новый проект, его одобрил Центрорегистр. Признаться, опыт постройки маленького судна даст нам больше, потому что сваривать тонкую обшивку труднее. И вот через четыре года обстановка наконец стала проясняться. Через месяц-другой мы начнем опытную постройку первого в Советском Союзе электросварного морского катера. Еще ни на одном заводе страны не была испытана электросварка на судовых корпусах.
– А есть какой-нибудь опыт? – спросили Вологдина.
– Опыт постройки сварных судов есть. Строит Америка, строит Германия. Но с нами они секретами не поделятся. Нам придется все открывать самим.
– Как же вы предлагаете переходить на сварку, если еще ничего не испытано? – спросил инженер Изместьев.
– А я не предлагаю переходить немедленно. Сначала поставим опыт. Кое-чему мы здесь за десять лет научились. Не случайно Москва утвердила именно наш проект и доверила нам построить первый в стране сварной катер. Мы его построим. И тогда…
– Маниловщина! – раздраженно бросил Изместьев.
– Чего он сказал? – спросил Семена Федос.
Семен объяснить не мог. Растолковать непонятное слово взялся Сергей, но вокруг зашикали и пришлось замолчать.
– Нет, не маниловщина, – спокойно возразил Вологдин. – Не пустая мечтательность, а совершенно реальная мечта. И вот давайте помечтаем, как пойдут у нас дела на электросварном катере. Он будет легче, ему ведь не понадобятся болты, шайбы, заклепки, разные угольнички, угловое железо для шпангоутов, припуск при раскрое листов. А раз легче, значит меньше металла. Вот вам первая выгода. А вот и вторая. Посмотрите, сколько требует клепаный катер разных трудоемких работ. Тут и разметка, сборка на болты, и сверловка, и чеканка, а самое главное – клепка. Для сварного катера больше половины этих работ не потребуется.
– Можно вопросик? – поднял руку, как школьник, Шмякин.
Держался он свободно, даже несколько развязно, словно желая показать односельчанам, что он здесь свой человек и ему все тут привычно.
– Ну хорошо, допустим, перейдем на сварку, – продолжал он. – А нам, клепальщикам, куда? На свалку?
В цехе снова стало шумно. Но как только заговорил Вологдин, разговоры смолкли.
– Клепальщиков переучим на сварщиков. Сверловщиков, чеканщиков – тоже. А сборщиков дня за три-четыре научим прихватывать листы короткими сварными швами вместо болтов. – Электросварка – специальность хорошая, с перспективой, – продолжал Вологдин, – заработки тоже немалые. И когда мы всё это сделаем, то будем строить каждый катер не более месяца. А если создадим конвейер – то срок сократится до десяти дней. Вместо года, который мы иногда тратим на постройку клепаного катера.
Вологдин сел, а в цехе возникли споры. Кочкин не мешал разговору, не требовал тишины: он ждал, когда люди выговорятся и успокоятся.
Федос еще не сумел как следует разобраться в заводских делах, однако он был на стороне профессора: человек предлагает то, что выгодно и быстро. Федос привык ценить время, и потому расчеты Вологдина пришлись ему по душе: десять дней вместо года! Семен тоже размышлял. Он уже мысленно представлял себя электросварщиком. И прикидывал, насколько проще будет работать, легче и быстрее. Размечтался и Сергей.
Потом Кочкин объявил, что выступает инженер Изместьев.
– Я не понимаю, для чего мы, собственно, собрались: чтобы фантазировать о будущем или же решать насущные нужды сегодняшнего дня? – Изместьев, выдержав многозначительную паузу, продолжал: – Не журавль в небе, а синица в руки нужна нам. Мы разглагольствуем о том, что будет завтра, а что сегодня будем делать с теми катерами, которые вот уже год некому клепать?
Изместьев отошел в сторону.
– Мне было стыдно слушать вас, товарищ Изместьев, – поднялся Егор. – Как же нам не мечтать о будущем? Слов нет, нельзя затягивать клепку строящихся катеров, но надо всеми силами внедрять электросварку. Я верю товарищу Вологдину. Придет время, и мы начнем спускать на воду сварные катера.
Перед тем как подытожить высказывания, Кочкин сказал:
– У меня душа горит, когда думаю про наши прорывы на постройке катеров. Тут рыбу ловить надо – она же золото для пятилетки, валюта. А рыбакам за ней хоть пешком по воде иди. Потому что мы с вами такие передовые ударники. Собрали на болты катера, а когда их на воду спустим, никто не знает, даже директор подсчитать не может. Вот и радуются японские рыбопромышленники да нэпманы. Они понимают, что к чему. И нам это тоже понять здесь надо. И раз уж партия доверила нам участие в управлении заводом, так давайте воспользуемся этим правом. Потребуем у дирекции: даешь электросварку на постройке рыболовецких судов! Вторым пунктом запишем – об улучшении теперешней работы на клепаных катерах. Давайте практические предложения.
Рабочие наперебой требовали записать все, что помогло бы наладить и ускорить дело. Федос уже не сидел безучастно, как в начале совещания, а вслушивался, вдумывался в каждое слово. Он видел, что здесь много таких же беспокойных людей, как Егор, вот хотя бы тот же Кочкин или Степкин. Горячатся, шумят, переругиваются… Можно подумать, что эти ржавые железные коробки их собственность. И опять коснулась души Федоса горячая волна общей заботы, как тогда, в вагоне поезда. Едва уловимое чувство досады на свое безучастие и зависть к тем, кто со знанием дела говорил, спорил, возникли в сердце Федоса.
После собрания рабочие шумливой толпой выходили из цеха. Гришка шел рядом с бригадиром клепальщиков и, посмеиваясь, изводил его так же, как это умел делать Харитон:
– Дадут клепальщикам по шапке, будь спокоен. Видал, какие дела?
– Шапка у нас держится крепко. Не собьешь, – ответил бригадир и примял огромной ручищей старенькую кепчонку.
Федос в толпе потерял Егора. Шли вчетвером – Федос, Семен, Гришка и Дерябин. Выйдя за ворота, Федос вспомнил, что в кармане у него лежат хлебные карточки, полученные утром. Заглянули в магазин, купили хлеба. Хлеб был ржаной, обыкновенный, как и в деревне, но это был первый заработанный на заводе рабочий хлеб. Семен отломил горбушку, и показалась она ему необыкновенно вкусной, духовитой и сытной.
Семен с Юркой поехали на трамвае к Калитаевым за вещами, а Федос с Гришкой отправились в Рабочую слободку, чтобы договориться с хозяйкой квартиры – вдовой дальзаводского плотника. В комнате, уступленной ею Гришке, теперь собирались жить еще три человека: Федос, Семен и Юрка.
Подымались в слободку по Маньчжурской улице. Небо затянулось белесой пеленой. За нею светила невидимая луна, и облачная завеса тоже светилась – серебристо и тускло. Дымы над Дальзаводом, похожие на тяжелые облака, отсвечивали голубым огнем электросварки, вспыхивающим подобно летним зарницам.
Возле темной церкви, вросшей в каменный бок сопки, мимо Федоса вихрем пролетела пожарная машина. Застоявшиеся, откормленные кони мчались во весь опор.
– Опять где-то горит, – сказал Гришка. – Много пожаров кругом. Склады недавно погорели, баночную фабрику чуть не спалили…
– В Бакарасевке тоже горело, как я уезжал, – вспомнил Федос. – Почудилось мне тогда, ровно бы Харитонова изба занялась.
Гришка на момент сбился с шага, но тут же снова пошел ровно, будто и не слышал Федосовых слов.
Вершины сопок были уставлены маленькими, как у Егора, домиками. Рабочий люд Владивостока жил на продутых всеми ветрами каменистых откосах.
Рабочая слободка напомнила Федосу родное село. Только в Бакарасевке возле каждой избы шумели пирамидальные тополя, ясени, клены, а здесь деревьев было совсем мало, и голые черные сучья их одиноко виднелись на серебристом небесном пологе, задернувшем яркую весеннюю луну.
