Текст книги "Преждевременный контакт (СИ)"
Автор книги: Вадим Ларсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Глава 17
– Вы весьма проницательны. Я в этом нисколько не сомневалась.
Агата невозмутимо взглянула на Алекса и добавила:
– И догадливы.
Ей был неприятен этот разговор. Сегодня она впервые увидела другого Алекса Деева. Не молчаливого наемника, а властного манипулятора.
– Как вы догадались, что он не тот, за кого себя выдает? – спросила с наигранным безразличием.
Алекс пропустил вопрос мимо ушей.
– Это крупная игра, и мне нужны гарантии.
– Ну что тут может быть крупного? – Агата изобразила удивление. – Обычный шпион.
– Чей шпион?
– Ал, вспомните, я когда-нибудь отвечала на подобные вопросы? Да и вы, помнится, раньше таких вопросов не задавали. Что с вами?
– Что со мной? – Алекс потер ладони, будто намыливая их.
Он стоял посреди ее кабинета, перед ее столом, на ее территории, но ощущал себя хозяином положения. Он полностью контролировал ее. Чувствовал власть даже над непроизвольным подергиванием мизинца на ее левой руке. Стоило лишь подобрать нужную амплитуду, кое-где надавить, кое-где отпустить, и вот она, невозмутимая Агата, «зашаталась». Сейчас он подкинет парочку фактов, немного добавит темп «раскачки», и она упадет совсем. И тогда сделает все, что нужно ему.
– И я, и вы знаем, – продолжил он, – наш клиент – крупная фигура. Но весьма туманная. Я бы сказал – мистическая. С такими я раньше не работал. Все, кто с ним сталкивался в последние дни, по вашей инициативе мертвы. Шмайсер, его банда… Так ли интересно содержимое черепных коробок бомжей? И этот парень тоже…
Алекс погладил «эспаньолку».
– Именно. Марк Кариди, двадцать семь лет. Волосы рыжие. Носит очки с толстыми линзами, очень плохое зрение. Рост выше среднего, полноват. Интроверт. Курит. Инспектор полиции Побединского районного отделения, три года стажа. Ни то ни сё. Погиб две недели назад при странных обстоятельствах. Заведено дело – несчастный случай. Допустим.
Он аккуратно положил на край стола тоненькую зеленую папку.
– А как вы объясните это?
– Что это?
– Анализ кожного покрова погибшего Марка Кариди. Эксперт не обратил внимания на одну, совсем крохотную деталь. Но представьте себе, внимание на нее обратил я. Посмотрите на меня, я – блондин, и в моей коже так же, как и в коже рыжих людей, преобладает пигмент феомеланин. Потому-то мы такие симпатичные.
Он выдержал паузу и продолжил:
– А в уцелевшем кожном покрове Кариди, погибшем при пожаре, этот пигмент практически отсутствует. Как же так, ведь все знают – Марк Кариди был ярко рыжим!
Алекс театрально развел руками, изображая недоумение.
«Он не просто проницательный, – подумала Агата, – Он – это Феликс двадцать пять лет назад. И все же его молодой максимализм и самоуверенность вышли за рамки самосохранения. Стали не лучшими его союзниками».
– Спросите, причём здесь вы? Связана ли уважаемая Агата с совсем не рыжим трупом сгоревшего в странном пожаре якобы рыжего парня? Может и никак. Но вы лично передали мне досье на этого Кариди. Кстати, такое же появилось и у сотрудников спецотдела «Зет». Случаем не от вас? Ладно. Мы, по сути, делаем одно дело, не правда ли? Вам нужен клиент мне – деньги. Но… дорогая Агата, ответьте мне на один вопрос – полковник Феликс Аристовский случаем не ваша «правая рука»? – он пытливо посмотрел ей в глаза. – Молчите? Ладно. Меня больше интересует другое – зачем ваш полковник лично следил за Марком Кариди несколько дней до его гибели? И в день пожара, кстати, тоже. Не думаю, что это его частная инициатива. Пеленг его чипа привёл меня на заброшенные слады, где час назад непонятно откуда возникшие беглецы также быстро и бесследно растворились словно привидения. В одном из них скан определил коллегу погибшего инспектора Розу Норман, а второй изуродованный и без чипа, но с недавно пересаженной нано-кожей.
– Растворились, словно привидения? – уточнила Агата.
– Вот-вот, – подтвердил Алекс. – Чудные дела творятся вокруг вашей «правой руки». Неужели яростная приверженка системы, госпожа Грейс, затеяла внесистемную игру? Тогда какую роль играет в ней полковник, а какую я?
– Слишком много вопросов, Ал, – Агата устало хрустнула костяшками пальцев. – Но у вас, как я понимаю, уже давно приготовлен один, самый главный. Не стесняйтесь, задавайте.
– Да, у меня он есть, – Алекс победно скрестил руки на груди. – Скорее не вопрос, предложение. Не люблю быть на вторых ролях. Мне казалось, это дело веду я один. Неофициально. Как ваш тайный исполнитель деликатных дел. Так вот, в тени оставаться, конечно, порой выгодно, а порой нет. Полагаю, Агата, свою «неофициальность» я окончательно перерос. Я видел клиента и знаю, где его искать. Поэтому предлагаю сделку – вам клиент, а мне…
Он вытянулся во весь рост и сказал так, чтобы она поняла каждое его слово:
– Я хочу место полковника Феликса Аристовского.
* * *
«Я сделал её! – думал Алекс, шагая мрачным коридором Черной Башни. – Скоро я сделаю их всех!»
Плохая примета делить шкуру неубитого медведя. Так, по крайней мере, выглядела их сделка со стороны. Но суть в том, что он не собирался отдавать Агате клиента, поэтому и предложил «ничего» за «всё». Решился на блеф и выиграл!
«Она определенно испугалась, – думал он, спускаясь лифтом на стояночный ярус. – Что сказать – женщина».
Стоило лишь зацепиться, найти слабину. И он сумел! Она быстро сдала Феликса в утиль, как использованную одноразовую посуду. Как ненужный хлам. Не задумываясь, не моргнув своими прекрасными длинными ресницами. Воистину, всё продается и покупается.
Так, шаг за шагом он разворошит это змеиное кубло. Выдернет сначала одного, затем второго. Он не будет спешить, он будет наслаждаться. Месть это блюдо, которое следует подавать холодным.
У него хватит и сил и времени. Так, шаг за шагом доберется и до неё. Мечты маленького мальчика когда-нибудь должны сбыться. По сути, жизнь и есть бесконечная череда удовлетворения детских желаний. Может тогда прекратятся видения – задний двор за окном и отец в белой рубашке с красными пятнами на груди…
В пятом ряду пикнул его «Нагано». Сев за руль, он посмотрел на себя в зеркало заднего вида.
«Ты красавчик», – улыбнулся серо-голубыми глазами и ласково пригладил «эспаньолку».
Вынув из внутреннего кармана пакетик, достал две красных таблетки. Повертел указательным пальцем на ладони и одну за другой отправил в рот. Замер, не шевелясь в ожидании «прихода», затем завёл мотор и уже взялся за рычаг передач, как вдруг, будто когти, в локоть впились чьи-то цепкие пальцы. Широкая ладонь обхватила сзади за шею так, что стиснула её всю, сомкнув большой и безымянный пальцы прямо на кадыке.
– Шелохнешься, сломаю шею – услышал он зловещий рык.
В этом Алекс не сомневался. Пальцы на шее не давали сглотнуть и продавить вниз предательски застрявший в горле комок только что родившегося страха.
Над ухом послышалось шипящее протяжное дыхание:
– Трогай.
Пальцы медленно разжали локоть, но шея так и осталась в стальных тисках.
Алекс включил первую скорость и медленно нажал на акселератор.
* * *
Холодный ствол упёрся в затылок.
– Руки на руль, – ухо обожгло горячее дыхание.
Алекс подчинился.
Вечер опускался на город. Такой же мрачный, как и уходящий день. Свет фар «Нагано», припаркованного в недостроенном тоннеле на окраине Мегаполис-Сити, освещал изрисованную граффити бетонную стену.
Алекс ждал. Невидимая рука нащупала кобуру под его курткой, освободив от тяжести пистолета. Уголком глаза Алекс пытался разглядеть сидящего сзади, но в затылок дышала пустота.
«Так-так, интересно», – думал Деев.
Страха не было. Был интерес – с чем, а вернее, с кем связан весь этот цирк?
– Выходи, – приказали сзади.
Алекс открыл дверь и поставил ногу на асфальт. Пальцы на шее медленно разжались, и выдох облегчения непроизвольно вырвался из ставшего свободным горла. Алекс погладил бородку, прикоснулся к горящей коже на шее.
– Ну, – нетерпеливо прошипел безликий пассажир.
Алекс медленно поднялся и вышел из авто. Стоя спиной к «Нагано», он чувствовал, как открылась задняя дверь, и обладатель огромных рук с пальцами-тисками вышел вслед за ним.
– Повернись.
Алекс повернулся. Перед ним стоял гигант. Человек был настолько огромен, что Алекс невольно улыбнулся, представив, как же тому было неудобно сидеть на заднем сидении небольшого спортивного авто. Человек изо всех сил старался выглядеть грозно, но это у него плохо получалось. Свирепый вид и по-детски наивные глаза.
– Без глупостей, – произнёс он.
– Как скажешь, – Алекс поднял руки, – у тебя пушка – ты босс.
Его невозмутимость озадачила громилу. С минуту тот мялся, подбирая слова, и Алекс смог лучше его разглядеть. Широко расставив ноги, обутые в военные песочного цвета берцы, гигант стоял с пистолетом у бедра. Одет он был в синюю военную форму без опознавательных нашивок, без погон и без каких либо обозначений родов войск. На голове короткий «ёжик» неопределенного цвета, большой угловатый рот, острые скулы, и не к месту детский голубоглазый взгляд.
– Умнее всех? – наконец прогремел верзила.
Ни один мускул не дрогнул на лице блондина. Теперь всё встало на свои места.
– Не понимаю.
– Всё ты понял. Ты чересчур… – незнакомец запнулся, перехватил оружие другой рукой и гаркнул, брызгая слюной, – а еще ты решил, что имеешь право болтать разное. Такие долго не живут. И напоследок, не стоило предлагать сделку тому, кто всегда играет по своим правилам…
Он не успел договорить. Алекс, носками ботинок стремительно рассекая гравий, бросился громиле в ноги, подскочил вплотную и обеими руками обхватил за колени. Дернул на себя, и гигант мешком грохнулся на спину, подняв клубы пыли. Пистолет выпал из рук, отскочил в сторону.
Алекс бросился к оружию, но великан, лежа на спине, сильным ударом армейских берцев откинул его к стене. Пытаясь подняться, громила перевернулся на живот, встал на колени. Было видно, при падении сильный удар о землю сбил ему дыхание. Он мотнул головой и выпрямился. Попытался подняться, но не успел. Блондин оказался проворнее. Но не бросился к пистолету, а шагнул верзиле навстречу и изо всех сил приложился ногой к бритому виску. И сразу второй, угодив пяткой в скуластый подбородок. Голова великана дёрнулась, и два окровавленных зуба друг за другом ударились о гравий. Сплюнув кровавой слюной тот, наконец, поднялся на ноги, и запустил руку за спину. В темноте блеснул тесак, но проиграв время, великан проиграл поединок. Алекс уже поднял упавший пистолет. Противник выбросил руку вперед. Сверкнула сталь, прогремел выстрел. Пуля вышла из ствола одновременно с ударом лезвия. Громила свалился, хрипя простреленным горлом. Выронив пистолет, блондин схватился за вспоротый живот.
* * *
Яков Соломонович жил один в старом кирпичном доме довоенной постройки. В большой просторной трехкомнатной квартире, где когда-то жили его родители, родители его родителей, близкие и дальние родственники. Теперь из большой шумной суетливой многодетной семьи, не зло ругающейся друг с другом, вечно что-то кипятящей в больших алюминиевых выварках, обшивающей себя и соседей, готовящей рыбу по пятницам и бесконечно общающейся, обедающей, поющей песни в Шабат и веселящейся в обычные дни, остался он один. И за многие годы так привык к своему педантичному одиночеству, что не представлял жизни вне его.
– Вы, Яша, уникум, – говорили ему родственники в его тридцать пять. – Еврей-холостяк – это ненормально. Вы любите всех женщин и поэтому никак не можете выбрать одну?
– Вы Яков, уникум, – удивлялись коллеги в его сорок пять. – Неженатый еврей – это неестественно. Вас любят все женщины, и поэтому вы не хотите ни одну из них обидеть?
– Вы Яков Соломонович, уникум, – качали головой соседи в его пятьдесят пять. – Одинокий еврей – это подозрительно. Или вы хорошо знаете женщин, или хорошо знаете самого себя?
– Ты, Липсиц, уникум, – не без сарказма повторял он про себя в свои шестьдесят пять. – Какой же ты, все-таки, уникум.
Повторял и невесело вздыхал.
В молодости у него было много женщин, но черноволосый красавец Яшка Липсиц о женитьбе говорил так: «Лучше десять раз спросить дорогу, чем один раз заблудиться». Вот так, ни разу и не заблудился. Остался бобылем. Один в большой, некогда шумной, до краёв наполненной жизнью и суетой квартире. Тогда, давным-давно, полвека назад по этой квартире, еще коммунальной и многосемейной, пахнущей фаршированной рыбой и вишневой наливкой, целыми днями вереницей носилась озорная еврейская детвора.
– Яшка-бандит! – кричала тетя Ривка, развешивая белье по кухне. – Как мог такой умный и красивый мальчик вырасти таким бандитом. Бедный Соломон. Не дай бог, связаться его сыну с криминалом.
То был скол веков – конец кровавого двадцатого и начало двадцать первого века прогресса. Может потому, что детство Якова Соломоновича прошло в лихие 90-е, пророчество толстухи Ривки в чём-то сбылось. Он связался-таки с криминалом – стал экспертом-криминалистом.
От тех весёлых дней остались лишь воспоминания. И еще книги. Сейчас, в свои шестьдесят пять он каждый вечер усаживался в продавленное кресло с бокалом дорогого коньяка и читал старую фантастику. Книги достались по наследству от отца Соломона Аркадьевича Липсица, гения астроэнергетики. Настоящие бумажные книги уже давно стали раритетом, но Яков Соломонович любил читать только такие – настоящие бумажные. Пусть они утратили неповторимый запах типографской краски, хруст клея на переплете, ощущение новизны и навсегда пропахли пылью и старостью. Но держа в руках эти старые книги – носители всего пережитого человечеством за последние тысячелетия – Яков Соломонович испытывал необъяснимый трепет как в детстве, когда зачитывался Купером, Дюма старшим, Айзеком Азимовым, братьями Стругацкими… Вот таким он был тогда – Яшка-бандит, любитель глотать книги, как горячие пирожки тети Ривки, таким, по сути, и остался по сей день.
Читать в дождь под мягким светом старого зелёного абажура, укрывшись верблюжьим пледом в своем любимом кресле с книгой в руке – высшее наслаждение, и этим вечером Яков Липсиц, в который раз перелистывал посеревшие от времени страницы томика Кинга, отпивая небольшими глотками из широкого бокала коньяк и непроизвольно причмокивая от удовольствия. Этот вечер ничем не отличался от прожитых. Такой же тихий и одинокий как всегда. Пока в дверь не позвонили.
Яков Соломонович не сразу догадался, что это входной звонок. Подумал, что показалось. За годы одиночества он забыл этот звук. Но трель раздалась снова, затем ещё, и он понял, звонят в дверь. Удивленный Липсиц опустил ноги в домашние тапочки, поставил недопитый бокал на книжный столик и буркнув под нос: «Это что за здрасьте?», пошаркал к двери.
Тот, кого он увидел на пороге, не то, чтобы удивил или озадачил, хотя бояться Липсицу было нечего, он его испугал.
– Вы?
Яков Соломонович жил тихо, работал прилежно и врагов не нажил. Но именно этого человека, будь его воля, обходил бы десятой дорогой. А лучше, вовсе не знал. Все началось, когда этот человек несколько лет назад появился в его лаборатории с небольшой картонной папкой под мышкой. А в папке дело Соломона Аркадьевича Липсица, казненного во времена большой чистки за антипрогрессивные, антинародные действия. И дело его старшего брата Исаака, участника подполья, без вести пропавшего при операции «Сломанная стрела». И дело его матери Рахили Липсиц, казненной за пособничество вместе с отцом.
– Яков Соломонович, – тогда сказал этот человек, – вы специалист с большим опытом, вас уважают коллеги, и лично вы своим ежедневным кропотливым трудом сделали для дела Прогресса гораздо больше, чем кто-либо. Но ваша семья…
– Я думал, что времена, когда сын отвечает за отца, давно прошли, – попытался возразить Яков Соломонович.
Но человек лишь улыбнулся и, погладив ухоженную «эспаньолку», добавил:
– Времена всегда одни и те же.
И вот опять этот человек стоял на пороге его квартиры, придерживая окровавленными руками вываливающиеся из живота собственные кишки.
Глава 18
– Как это? – обескуражено пролепетал Яков Соломонович. – Почему это?
Прислонясь к дверному косяку, Алекс еле держался на ватных ногах, и казалось ещё немного, вот-вот потеряет сознание.
– Я надеюсь, вы хорошо учились на хирургическом факультете? – тяжело выговорил он. – Раны зашивать умеете?
Яков Соломонович не выдавил из себя ни слова. Лишь как рыба двигал немой челюстью и таращил глаза.
– В больницу нельзя. Нет лички.
– Ну конечно. Я должен был догадаться, – наконец произнес Липсиц, подхватывая сползающего по дверному косяку Алекса.
Тягостно выдохнув, он подставил сухое плечо, и раненый всей тяжестью повис на тщедушном еврейском старике. Кряхтя и постанывая, Яков Соломонович дотащил его в спальню и уложил на постель. Вдруг содрогнулся, выбежал в ванную комнату и вернулся с клеенкой, которую аккуратно подложил под кровоточащий живот. Сделав всё это, остолбенел, не понимая, как быть дальше.
– Что вы стоите? – подстегнул его Алекс. – Делайте что-нибудь. Вы доктор, или я?
– Да-да, конечно, – Яков Соломонович пришёл в себя, засуетился и снова выбежал в ванную.
Через минуту вышел, вытирая руки полотенцем.
– Конечно, не операционная… – задумчиво бурчал себе под нос, роясь в комоде.
В его руках появился потертый лекарский саквояж с медными, потускневшими от времени застежками. Поставив его на прикроватный столик, он принялся разглядывать кровоточащую рану. Стоя над кроватью и протирая руки перекисью водорода, он внимательно профессиональным взглядом изучал проблему. В молодости Яков Соломонович действительно учился на хирурга, но вот уже много лет вскрывал лишь покойников, сейчас же нужно было зашить живого.
– Сколько прошло времени, милейший? – деловито поинтересовался он, цокая языком.
– Полчаса, – ответил Алекс и застонал.
– Тихо-тихо, – испугался Липсиц, – не вздумайте умереть тут у меня. Мне легче вас зашить, чем похоронить.
Про себя же подумал: «Значит, ткань не начала отмирать».
Алекс невольно улыбнулся.
Яков Соломонович открыл чемоданчик и выложил на стерильную салфетку нужные инструменты: медицинские щипцы, иглу в виде буквы «С», зажимы, нить. Рядом поставил спиртовку и флакон с антисептиком, положил вату, бинт, салфетки. Затем надел латексные перчатки и принялся за рану. Аккуратно засунул обратно торчащие внутренности и визуально исследовал резаные края.
– Всё отлично, – бормотал Яков Соломонович, – какая прекрасная рана. Залюбуешься. Ткани живые, мышцы сокращаются, а края превосходно прилегают друг другу. Замечательно. Шедевр.
Казалось, он наслаждался увиденным. Досконально изучив рану, он взял шприц и стал обкалывать её местным наркозом. Алекс застонал снова.
– Тише-тише, – ласково пропел мед-эксперт, успокаивая как ребенка, – все будет хо-ро-шо.
Последнее слово он произнес нежным родительским тоном, будто обращался к сбившему коленку ребёнку.
Алекс усмехнулся: «Конечно, все будет хорошо, но не сегодня?»
Наконец наркоз стал действовать, и Алекс перестал чувствовать боль. Отвернувшись, он уставился на давно не крашеный потолок и подумал о случившемся. Он не предполагал, что его так быстро попытаются «слить» и удивился оперативности такого решения. Но какой смысл? Неужели ставки в этой игре настолько высоки, что переступить через него – всего лишь тактическая необходимость? Он искренне считал, что они договорились и ещё раз убедился, что его противник, Агата Грейс жестока и коварна.
Тем временем Яков Соломонович принялся иссекать рану, удаляя засохшую кровь и подверженные некрозу ткани. Делал он это уверенно, раз за разом вытирая пот с взмокшего лба и облизывая сухие мясистые губы, будто видел перед собой не ножевую рану, а стейк «аль денте» с сочащейся капелькой крови. Закончив обработку, приступил к химической антисептике очищенных краёв.
– Это без сомнения нож, – бормотал он в полголоса, – не просто нож, разделочный тесак. Слава Прогрессу, органы не задеты. Удивительно. Вы – везунчик, молодой человек. Вы знаете об этом?
Липсиц пинцетом несколько раз промокнул нить в спирте, положил её на стерильную салфетку и принялся прокаливать С-образную иглу, специальными щипцами держа её над горящей спиртовкой.
Он бубнил что-то о гангрене, но Алекс не слушал старого врача. Он думал об Агате.
«Почему? – спрашивал он себя. – У меня нет ничего против неё. Никаких материалов. А моё предложение должно было выглядеть всего лишь как карьерный ход, эдакого прыткого молодого выскочки, решившего продемонстрировать свою исключительность. Но такая реакция с её стороны – это перебор. Неужели она узнала кто я? Но откуда? Сын за отца не отвечает, да и откуда ей было узнать…»
В какую игру играет Агата? Чего боится?
За год службы «тайным агентом» Алекс изучил повадки госпожи Грейс и знал, та всегда старается использовать людей с максимальной выгодой для себя, и избавляется лишь от отработанного материала. Но всё течет, всё меняется, мало ли… Но то, что громила в армейских берцах её человек, сомнений не было.
Наркоз притупил боль и только сейчас Алекс испытал огромную усталость. Тяжелые веки наползли на глаза. Захотелось поскорее забыться.
«А вы, Ал, так и не научились расслабляться», – вспомнились слова Агаты.
«С вами расслабишься», – подумал он, погружаясь в небытиё.
Яков Соломонович пинцетом стянул края раны к центру и, продев иглу, сделал первый стежок. Поставленные ранее зажимы удерживали края в нужном положении. Он завязал узел на здоровой части, отрезал нить, оставив торчащим конец в полсантиметра, и продел иглу дальше от центра к краю, крепко сжимая пинцетом сшиваемые края. Движения мед-эксперта были быстрыми и точными, словно каждый вечер в своей спальне ему приходилось зашивать резаные раны.
– Так-так, – лопотал он вполголоса, проворно орудуя одновременно иглой, пинцетом и ножницами, – и кто же это вас так? Так-так…
Время от времени Яков Соломонович аккуратно промачивал готовые стежки перекисью водорода, приговаривая:
– Всё будет хорошо, молодой человек… очень хорошо, что мой дед был портным…
И улыбался уголками глаз.
«Хорошо, – Алекс закрыл глаза. – Все будет хорошо».
Его тело налилось свинцом, будто вросло в жесткий матрац кровати. Конечности отяжелели, и бормотание хозяина квартиры растворилось во всепоглощающем вакууме, быстро наполняющем комнату, вытесняя из головы вчерашнее, сегодняшнее, завтрашнее. Казалось, пустота высосала весь кислород вокруг, но дышать на удивление стало легче.
«Хорошо… все будет хорошо», – Алекс погружался во мрак.
* * *
Где-то из самых глубин сна раздался протяжный звонок. Яков Соломонович открыл усталые глаза.
«Приснилось? – подумал он. – Совсем плохо с нервами».
Поелозив на неудобной кушетке, он развернулся на другой бок и с головой зарылся в одеяло: «Не высплюсь сегодня».
Звонок повторился снова. Уже наяву. Он прозвенел громко и властно, заставив Липсица вскочить так, будто ему не шестьдесят пять, а в два раза меньше. Сон испарился мгновенно.
Яков Соломонович поднялся и, шаркая босыми ногами, пересёк гостиную. Приоткрыл дверь спальни и посмотрел внутрь. Алекс Деев спокойно спал на его кровати, раскинув в стороны руки.
«Этот здесь, – удивлённо подумал Липсиц, – тогда кто же там?»
Не успел он плотно прикрыть дверь, как звонок прогремел в третий раз и уже долго, протяжно, требовательно.
– Что за ночь, – раздраженно буркнул усталый еврей.
Вдруг появилась необъяснимая тревога. Она предательски екнула внизу живота и прошептала: «Не открывай». Но тут яростный неугомонный звонок прогремел в четвертый раз, крича и требуя: «Открывай, иначе хуже будет!» и Липсиц, быстро семеня босыми ногами и на бегу запахивая халат, поспешил к двери.
Щелкнул замок, и привыкший ко всему мед-эксперт, чтобы не упасть ухватился за дверной косяк. На пороге стоял человек в хорошем дорогом костюме с перевязанной головой и с искусственной как у био-робота внешностью. В его руке чернел пистолет. Держал он его дулом вниз, скорее демонстрируя, нежели угрожая. Рядом, придерживая окровавленную руку, стояла Роза Норман и капли крови капали с грязно-красного бинта на придверный коврик.
Белолицый сделал шаг и, не произнося ни слова, переступил порог. Вслед за ним вошла Роза.
– Проходите, – с опозданием произнёс старый врач, скорее Розе, чем незнакомцу с пистолетом. – Вы поч-чему…
Самообладание изменило ему, и он непроизвольно стал заикаться. Возникла мысль, что самое время выпить успокоительное. Или водки.
– Яков Соломонович, не бойтесь, – сказала Роза. – Бояться нечего, мы пришли к вам и за помощью, потому что… вы свой, мы вам доверяем. Вот… – Она выставила вперед забинтованную кровоточащую руку: – …пуля.
«Пора открывать частную подпольную практику», – Липсиц не мог жить без сарказма. Так он подбадривал себя, чтобы не сорваться в глубокий невроз. Два потрясения в одну ночь – это уж слишком.
Краем глаза он глянул на плотно закрытую дверь спальни и мысленно перекрестился. Но делать было нечего. Прогнать незваных гостей он просто был не в состоянии. К тому же поднять шум сейчас невыгодно ему самому. Липсиц поник, опустил голову, вздохнул и подчинился судьбе. К тому же в душе Яков Соломонович был истинным врачом, и клятва Гиппократа для него была не пустым звуком.
– Проходите, девочка моя, – указал он рукой на кушетку в гостиной.
Девушка и её белолицый спутник вошли. Сев на край кушетки, Роза положила раненую руку на колени перед собой. Рана кровоточила снова, бинт был весь в крови, да и на лице девушки читалась невыносимая боль. Липсиц аккуратно приподнял раненую руку, пододвинул под неё книжный столик и принялся осматривать. Давящая повязка ослабла и плохо удерживала кровотечение.
– Сколько прошло времени? – деловито поинтересовался он.
– Это случилось утром.
– Та-ак, – многозначительно протянул Яков Соломонович и скрылся в ванной комнате. Через минуту вышел, обтирая вымытые руки вафельным полотенцем. – Та-ак.
Он взял медицинские ножницы и медленно разрезал повязку вдоль руки. Полностью сняв бинт, вытер вокруг пулевого отверстия кровь и начал внимательно обследовать рану.
– Огнестрел, – констатировал зачем-то вслух. – Но артерии не задеты. Иначе потеря крови в течение дня оказалась бы смертельной. Удивительно. Вы – счастливица, девочка моя. Вы знаете об этом?
«Кому-то я уже говорил сегодня эти слова?» – мелькнула мысль, и мед-эксперт грустно улыбнулся.
Затем методично, будто находился в лаборатории на дежурстве, он разложил на столике инструменты: щипцы с длинными губками, спринцовку, зажимы, спиртовку и антисептик. Рядом положил много ваты, бинтов, салфеток и два полотенца.
Он снова скрылся в ванной комнате, и вышел с большим тазом горячей воды. Подставил таз под простреленную руку, и чистая вода сразу окрасилась от падающих кровавых капель. Надев латексные перчатки, Яков Соломонович стал обмывать рану от запекшейся крови, периодично протирая её ватными тампонами. Когда рана стала чистой, он аккуратно обработал края хлоргексидином и в конце промокнул спиртовым тампоном, от чего Роза застонала, закатив глаза.
—Тихо-тихо, – вздрогнул Липсиц, оглядываясь на дверь спальни. И будто успокаивая самого себя как ребёнка, добавил: – Все будет хо-ро-шо.
Брызнув несколько раз вокруг раны баллончиком с анестетиком, он подождал, пока рука потеряет чувствительность, подозвал белолицего незнакомца ближе, и подбородком указал на Розу:
– Держите крепко, молодой человек. Сейчас начнётся самое интересное.
Оттягивая пинцетом края раны, Яков Соломонович стал дренировать спринцовкой сочащуюся кровь. Очистив и осушив пулевое отверстие, он по-приятельски подмигнул Розе и засунул свой указательный палец прямо в рану как можно глубже. Глаза девушки округлились. Пересохшие губы стали судорожно хватать воздух. Тело выгнулось в тугую дугу, и белолицему довелось приложить недюжинные усилия, чтобы удержать свою спутницу на кушетке.
– Тише-тише, – пропел словно мантру мед-эксперт. – Хорошо… очень хорошо.
Пальцем он нащупал пулю, застрявшую в мягких тканях почти на выходе. Развел края раны в стороны и вставил пинцет туда, где только что был его палец. Металл упёрся в металл. Роза протяжно завыла и, схватив здоровой рукой, лежащую рядом книгу, взяла её в рот и сжала зубами так, что прокусила переплёт. Губки пинцета захватили свинец и медленно по раневому каналу потянули вверх. Роза изо всех сил забила ногами, и белолицему пришлось всем телом улечься на неё.
– Тихо-тихо, – шептал врач, – умничка моя.
Из раны показался краешек пули, и через мгновение она вся уже лежала на тарелке – маленький окровавленный чёрный кусочек смертоносного металла. Роза перестала биться и обмякла, теряя сознание. Яков Соломонович тщательно осмотрел рану, очистил её от остатков одежды, занесенных пулей, и под конец протер края спиртовым раствором. Затем наложил стерильную тугую повязку и облегченно выдохнул.
– На сегодня всё? – спросил он в пустоту, повернувшись к входной двери.
Затем посмотрел на белолицего, но ничего не сказал, лишь отметил, что уже видел где-то эти глаза, спрятанные за толстыми линзами роговых очков. На мысли и эмоции не хватало сил – Яков Соломонович смертельно устал. Невыносимо хотелось спать и он, измучено снимая окровавленные перчатки, смог произнести лишь одно:
– Располагайтесь здесь.
Затем вобрал как можно больше воздуха в лёгкие, и медленно выдохнул через собранные в трубочку губы. Посмотрел сквозь темный коридор на входную дверь. Сейчас ему хотелось лишь одного, чтобы этот ненавистный дверной звонок не проронил больше ни звука хотя бы до утра. Яков Соломонович, старый одинокий шестидесятипятилетний еврей, с трудом поднялся, и медленно передвигая отяжелевшие ноги, побрёл в маленький кабинет – третью комнату своей трехкомнатной квартиры, приговаривая на ходу:
– Спать, спать, спать…
