Текст книги "Преждевременный контакт (СИ)"
Автор книги: Вадим Ларсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Вадим Ларсен
Преждевременный контакт
«Это безнадежно, – подумал он.
Никаких сил не хватит, чтобы вырвать их из привычного круга забот и представлений.
Можно дать им все. Можно поселить их в современных спектроглассовых домах и научить их ионным процедурам, и все равно по вечерам они будут резаться в карты, и ржать над соседом, которого лупит жена»
Аркадий и Борис Стругацкие «Трудно быть богом»
Пролог
Солнечный луч зарождающегося утра озарил кроны могучих клёнов, коснулся разлапистых падубов, высветил в темноте густые заросли лещины, и вскоре вся роща засияла светом нового дня. Заголосили сороки, раскричались неугомонные сойки, белки запрыгали с ветки на ветку.
На тропинке вдоль прогалины показались двое: седой, довольно крепкий старик в инвалидной коляске с культями вместо ног и мальчик лет шести. Старик указывал на вздымающуюся в небо пирамидальную башню со стеклянными гранями, сплошь обросшими зелёным мхом, и деловито пояснял:
– Маркус глянь, это дом Солнца.
Мальчишка кривился и, сводя рыжие бровки «домиком», возражал:
– Солнышко живёт не здесь. Оно на небе.
– Так и есть, – улыбался старик, – но каждое утро оно приходит к нам, а чтобы ему хорошо с нами жилось в этот день, мы и построили ему домик.
– Большой домик, – с пониманием кивал мальчик, задирая веснушастое лицо и с интересом разглядывая укрытую «живым» ковром пирамиду.
Старик продолжал:
– Здесь Солнце отдаёт нам самое ценное, что у него есть.
– Что это, деда Феликс? – с интересом спрашивал мальчик.
– Силу. Здесь она становится нашей.
– А мы что отдаём солнышку?
– Свою любовь, – глаза старика искрились. – Таков закон природы – Солнце дает силу всему земному: и этим деревьям, и птицам, и животным, и муравью, и тебе, и мне. В каждой живой клетке есть его сила. Так было и так будет. Вот вырастишь и построишь много таких солнечных башен.
–И у солнышка будет много домиков? – спрашивал мальчик.
– Да, – отвечал старик. – Так и будет.
Мальчик заворожено глядел, как сияет пирамида, обласканная солнечными лучами, и улыбался, отдавая Солнцу всю свою детскую любовь. Вместе с ним улыбался старик.
Глава 1
Блики вечернего мартовского солнца нагло вкрадывались в крошечный кабинет сквозь тусклое стекло. Проникнув, начинали весело резвиться, перескакивая с угловатого полупустого графина на потускневшую лакировку старого ободранного шкафа, растекаясь по наспех побеленным стенам и затоптанному полу, до массивного стекла на громоздком столе. Затем, отразившись в толстых линзах очков сидящего за столом Марка, собирались на потолке в яркое светлое пятно, немного отдышаться. Но игра солнечных бликов ничуть не мешала Марку зарыться в груду картонных папок и, уткнувшись носом в мелко исписанные корявым почерком каракули, полностью раствориться в чтении чёртового протокола.
– «…со сломанной правой рукой был забран скорой помощью», – чуть слышно бубнил Марк, облизывая пересохшие губы, – «…и назвался Эриком Губером. Никаких документов личности, при нём не оказалось…».
Крошечные, небрежно нацарапанные буквы прыгали по бумаге.
– Ну и почерк, глаза сломать можно. А какие фразы! «…поверх форменной тельняшки небрежно накинута куртка неопределенного цвета с чужого плеча». Ну, поэт.
День весеннего равноденствия подходил к концу, и сумерки назойливо вползали в крохотный кабинет, изгоняя неугомонных «солнечных зайчиков» в небытие. Марк щёлкнул выключателем старой настольной лампы с пыльной газетой вместо безвозвратно утерянного абажура и, поправив очки, продолжил пытку чтением:
– «…не было ни сигарет, ни денег. В кармане куртки оказался только блокнотный листок с текстом, написанным синими чернилами. Данный листок занесен в опись под № 1 и лично к ней прилагается».
Почесав всклокоченный рыжий затылок, хмыкнул:
– Э как выкрутил, писатель.
Он перестал бормотать, и какое-то время читал «про себя». Вдруг изумленно вскрикнул, ткнув указательным пальцем в бумагу:
– «Вопросами дежурного инспектора был удивлен и их не понимал. Место своей работы огласить отказался, родственников огласить отказался, адрес свой огласить отказался. Утверждает, что не знает..» Хм, как не знает?
Напрягая подсевшее зрение, почти носом уперся в листок:
– Нет-нет, здесь написано: «…утверждает, что не знает что это»!
Сделав ударение на двух последних словах, Марк снова громко произнес их, отделяя каждую букву:
– Ч-т-о! Э-т-о!
Наконец он отложил протокол, и нервно стуча пальцами по стеклу на столешнице, пропел тут же придуманную им песенку:
«Что это,
Кто это,
Кто к нам пришел?»
Он встал из-за стола и направился к единственному в кабинете окну. Весеннее солнце катилось за выцветшие крыши рабочих трущоб, за обнесённый «колючкой» шестиметровый забор на СЭС W-23, где энергия «солнечных зайчиков» преобразовывалась в двадцатичетырёхчасовую жизнь Юго-Восточного Кластера.
Марк взял оставленную на подоконнике полупустую пачку. Привычным жестом вытолкнул сигарету. Но не закурил, а принялся фильтром постукивать по стеклу, отбивая такт только что придуманной песенки. Тихо напевая, глянул на въезжающий во двор патрульный электрокар. Скомкав сигарету, бросил в пепельницу и задумчиво произнёс:
– Очень интересный типчик. И на наших не похож. Ни работы, ни семьи, ни прошлого, ни будущего. Кто же ты, Эрик Губер?
Быстро смахнув сигаретную пачку с подоконника в карман, Марк выскочил из кабинета. Спускаясь по лестничному пролёту, размышлял на ходу:
«На фото при задержании выглядит, как для обычного бродяги, достаточно крепко сбитым атлетом. Широкие плечи, большие руки. Заметно, что алкоголем не балуется. К тому же в правильных и даже аристократичных чертах лица прослеживается мощный интеллект. Высокий лоб, длинные прямые волосы, глаза ясные и глубокие. Умный проницательный взгляд. А в протоколе вместо подписи поставил крестик. Нигде не проживает, не работает, родственников нет. И денег в карманах ни копейки. На вид около тридцати пяти, а медицинский осмотр свидетельствует, что зубы, все до единого целёхоньки. Все тридцать два. Ни грибка на коже, ни перхоти, ни единого синяка на теле. Странный бомж».
Марк открыл массивную дверь и оказался во дворе полицейского отделения.
– Здравствуй, Роза, – широко улыбнулся стройной брюнетке.
– Привет, Марк, – девушка в черной униформе с ефрейторскими нашивками на рукаве улыбнулась в ответ.
– Твоя бригада выезжала вчера к третьей Аккумуляторной?
– Да.
Они приятельствовали давно, ещё с полицейской школы.
– Видел фото. Как вам удалось скрутить такого здоровяка?
– А он не сопротивлялся.
– Да? А руку тому, второму всё же сломал.
– Сломал. Но я этого не видела. Мы приехали, когда всё закончилось. – Девушка рассмеялась, – то, как ругался тот, со сломанной рукой, надо было слышать.
– Он сейчас в больнице. Помню я его. Пересекались.
– Нам сказали, их было трое. А тот здоровяк один. Все разбежались ещё до нашего приезда. Остался лишь побитый, и ругался как сапожник. А этот задержанный спокойно стоял рядом, и ты знаешь, Марк, такого безразличия, какое было на его лице, я видела впервые. И когда оформляли, и когда везли в участок. Мне кажется, он так и не понял, что мы полиция.
– Вот как? – протянул Марк. – Думаешь, не понял?
Девушка утвердительно кивнула и они распрощались.
«Будто не от мира сего», – вздохнул Марк, провожая взглядом хрупкую девичью фигурку в полицейской униформе.
«И этот бич тоже…, – мысли снова вернулись к задержанному, – Не рабочий, но и не попрошайка. Ему определенно есть что скрывать. Каждому в нашем 23-м есть что скрывать. Но удивляет явная нестыковка в простых, повседневных вещах. И ещё одно…»
Вспомнились слова старшего патрульного офицера:
– Тот, кого мы привезли, если и бездомный, то, ему точно есть, где приводить себя в порядок. Гладко выбрит. И волосы, будто только-только вымыты.
Окна полицейского отделения поочередно вспыхивали светом. Далеко за бараками взвыла сирена. Заканчивалась вторая смена, а значит через десять минут, тысячи усталых рабочих потянутся по туннелям в свои крошечные квартирки, чтобы забыться глубоким шестичасовым сном.
– Господин инспектор!
Марк оглянулся. Со ступенек ему махал молодой стажёр в сером кителе дежурного и с красной повязкой на рукаве.
– Вас ждут в «дежурке»!
В дежурной части на единственном, покосившемся от времени и множества человеческих задов табурете, сидел худой, морщинистый и очень сутулый человек. Видно, что систематически недоедал и имел проблемы с позвоночником. На пропитом почерневшем лице, под заплывшим правым глазом, красовалась старая, начавшая основательно желтеть большая пухлая гематома. Правая рука покоилась в недавно наложенном белоснежном гипсе, и это была единственная девственно чистая деталь во всём его обличии. Остальное же выглядело крайне неряшливо – старые, бесформенные подвязанные веревкой брюки, растянутый штопанный во многих местах свитер, вылинявшее пальто с засохшей грязью на фалдах и не по размеру детская вязаная шапочка на плешивой голове. Он сидел, уткнувшись в пол, придерживая левой ладонью загипсованную руку.
Марк остановился перед посетителем и, скрестив руки на груди, спросил:
– Ко мне?
Человек поднял глаза:
– А по вчерашней драке к вам?
– Да.
– Господин, э-э…
– Капитан.
Сутулый вскочил и скрипучий табурет громко, пронзительно взвизгнул.
– Господин капитан, – скороговоркой затрещал незнакомец, глотая окончания слов, – я прише… сказать, что не имею никаки… претензий. Никаки… ни к чему… э, ни к кому. Рука, э-э… да что рука, бывало хуже. Не им…
– Так, – перебил Марк, – пройдем в кабинет.
Он махнул дежурному и направился к лестничному пролету. Сутулый последовал за ним.
– Давно из больницы? – не оборачиваясь, спросил Марк.
– Из травмпункта? Сразу, как токо наложили, – сутулый постучал костяшками пальцев по свежему гипсу и брезгливо поморщился, – и под зад коленом. Больница, хе-хе. Все им там провонял. Чистюли…
Они вошли в кабинет.
– Садитесь, – Марк указал на стул, – как звать?
– Меня? Э… зовите Шмайсер. Меня здесь все знают, да и ваши, хе-хе, тоже. Так, хе-хе, по мелочи…
– Ладно, анкетные данные уточнять не буду. Я и так все про тебя знаю. Из рапорта патруля и не только.
Сутулый внимательней присмотрелся к Марку здоровым глазом и ахнул.
– Так это вы! Год назад, в «Толстой Бочке»… вы ещё тогда патрульным служили?
– Да, Шмайсер, сталкивала нас жизнь. Так что ты для меня человек небезызвестный.
Видимо сутулый окончательно вспомнил Марка потому как, развалившись на стуле с видом старого знакомого, непринужденно протянул:
– О-о, вы теперь инспектор! Поздравляю с повышением, господин начальник.
Марк жестко осадил:
– Так! Зачем пришел?
Шмайсер понял, что перешел границу, съёжился и еле слышно пробурчал:
– Я, э… никакого заявления писать не буду. Ничего не было. Ну, хе-хе, дел то на копейку. А крику развели, крику… зря только эта тетка полицию вызвала. Лучше бы, вон… снова что ни день, то беда. А рука…, – он взмахнул загипсованной рукой, – рука заживет как на собаке, не впервой-то.
Поелозив на стуле, сутулый подался вперед и как-то жалобно простонал:
– Не надо ничего, господин начальник, а? Пожалейте.
– В смысле, пожалейте?
– Ну, а это…, – вдруг замялся, понял, что ляпнул лишнее, – бумагу пожалейте, хе-хе. И себя это… в смысле, свое драгоценное время. Вам же ничего с этого дела не обломится, хе-хе… эка, драка. И не драка вовсе, а так – ерунда. Вам с этого никакого проку. И вам меньше хлопот, и мне спокойнее. Тут и без меня работы по горло… с утра до вечера передоз, вешаются, на «колючке» горят. А у меня что? Жизнь как жизнь. Вот Лизка, дура, саданула неделю назад, во драка…
Последнюю фразу он пробурчал чуть слышно и, отвернувшись, грязным пальцем ощупал под глазом желтый «фингал».
Выглядел Шмайсер подавленным, скрюченным и весьма напуганным. Марк смотрел, как он неуверенно ерзает на стуле и недоумевал. С чего подзаборный жулик сам прибежал в отделение с просьбой не давать делу хода.
«Ну, не желает писать заявление и ладно, – размышлял Марк, пытаясь понять мотивы. – Неужели бич вспомнил о гражданском долге? Как же. Так нет, сам пришел в отделение. Другой раз не выпросишь. А тут… Сидит. Правда дерганный, и просит непонятно что».
– Ну, Шмайсер, твоё право, – сказал вслух.
– Ага.
– Раз не хочешь предъявлять законные претензии этому…, – Марк стрельнул глазом в протокол, – …Эрику Губеру. Заставить не имею права.
– Губер, – задумчиво повторил Шмайсер.
– Ты, кстати, его знаешь?
– Его никто не знает.
– Точно? – инспектор твердо посмотрел сутулому в единственный рабочий глаз.
– Точно, господин начальник, как есть точно. А когда его выпустят?
Марк удивлённо свел брови.
– Ладно, – заерзал Шмайсер, – разрешите идти?
– А кто был с тобой?
– В смысле? – бомж напрягся.
– Те двое, кто они?
– Никого со мной не было.
– А свидетели другое говорят.
– Какие свидетели, – фальцетом заголосил Шмайсер, – чего свидетели? Не было ничего, говорю же, не было. Никаких «разборок», никакого «базара». Я этого Губера знать не знаю и претензий к нему не имею! Хотите, пишите в свои бумажки, хотите, нет.
«А фамилию все же запомнил», – отметил про себя Марк.
– Не было со мной никого, – не унимался Шмайсер, – все сам, в смысле случайно. Э… я фуфло не гоню! И руку я сам сломал, поскользнулся и сломал. И что теперь, на человека, мне совсем незнакомого «телегу» писать? На честного человека! И мне совсем, заметьте, совсем не знакомого. Нет, я не такой, господи… инспектор. Меня уважают э… люди, ну эти… те, которые…
Его горячий монолог прервала трель телефонного звонка. Шмайсер замолчал, разгорячено вдыхая носом. Марк, с интересом наблюдавший за спектаклем, поднял телефонную трубку.
– Да, это я. Нет, лучше завтра. Да, завтра в девять.
Он положил трубку на рычаг и внимательно посмотрел на притихшего Шмайсера.
– В общем, – отдышавшись, спокойно простонал тот устало поднимаясь, – я всё, зачем пришел, э… разрешите идти, а?
– Свободен.
Когда дверь за сутулым закрылась, инспектор понял – вопросов стало ещё больше. Так ничем закончился этот длинный день.
* * *
Ночь Марк провел в комнате отдыха, и после беспокойного сна холодная свежесть мартовского утра шла ему на пользу. Сейчас он и дежурный сержант курили у входа, пытаясь согреться в слабых лучах утреннего солнца.
– Сегодня вечером будет ровно сорок восемь часов. Сегодня надо решать, – сказал Марк, глубоко затягиваясь первой утренней сигаретой. – А я не готов.
Сержант удивленно мотнул головой, и Марк понял его немой вопрос.
– Вчера допросить не смог. Ну, о чем бы я с ним говорил? Кодекс Мегаполиса не нарушен, а друг с другом эти внесистемные могут делать всё что угодно. Да и сейчас мне в голову ничего путного не приходит. Но допросить надо.
Какое-то время они курили молча, глядя как полицейские электрокары, блестя бронёй и начищенными пулемётными стволами, разъезжаются на пристанционное патрулирование. Вдруг Марк прыснул со смеху:
– Ну и почерк у тебя!
Он вспомнил вчерашний протокол.
– Уж, какой есть, – сержант обиженно покраснел.
– Тренируй! Работа у нас такая – бумажная. Много писать надо.
– Да уж, бумажная, – вздохнул сержант.
– По сути, допрос этого Губера тоже нужен «для бумажки», – уже серьезно продолжил Марк. – Формальность, но надо. Нет учётной карточки – фильтрация. Но таких в нашем районе половина – работать не хотят и социалки нет. Всех не отфильтруешь и не выселишь. Карантинные Зоны переполнены. На восстанавливающегося не похож. На нём хоть паши. Я уж молчу об отсутствии чипа. Может беглый? Но тогда была бы ориентировка. Вот так, есть бумажка – нет проблем, нет бумажки – есть проблемы.
– Какая-то бумажка при нём всё, же имеется, – улыбнулся сержант.
– Да уж, какая-то, – хмыкнул Марк, и процитировал фразу из протокола: – «…занесен в опись под номером «один» и лично к ней прилагается».
Оба рассмеялись.
– Не люблю фильтрационных. Но кажется мне, этот не из таких. Полночи не спал, думал. Глаза у него на фото…, – Марк стряхнул пепел на мокрый асфальт. – Может он паломник с юга? Или как его… странствующий… хотя, нет, на перешедшего пустыню не похож. Может отправить на фильтрацию? Как мыслишь, что за тип? Только давай без этих твоих литературных…
– Сдался он тебе, Марк. У нас и так дел по горло. Полрайона сидит на даркфомине. Двадцать суицидников за последнюю неделю. А по этому пришельцу даже заявления нет.
– Кстати, анализы у него как у младенца, так что с наркотой мимо. – Марк хмыкнул: – Ну, и словцо ты подобрал – «пришелец».
– Так и есть, пришлый из ниоткуда.
– То-то и оно, сплошная неопределенность. А определиться я должен… – Марк посмотрел на часы, – через десять часов. И определюсь, конечно. Выясню, что за гусь.
– Ну, уж нет. Передал я тебе, Марк, не гуся, а целого Юлия Цезаря. Представляешь, дал ему ознакомиться с протоколом, ну с тем, который ты еле осилил. Он секунду глянул и возвращает, говорит: «Все верно». Я ему – прочел бы, может я чего напутал, а он возьми, да и слово в слово весь протокол наизусть и выдай. И ни разу, собака, не ошибся, представляешь? А ты говоришь, плохо написан.
Сержант снова громко рассмеялся. Но уже невесело, натянуто. Затем резко осекся и добавил совершенно серьезно:
– Передай его фильтрационщикам. Нет человека, нет проблемы.
– А как же листок «под номером один»?
– И его отдай. А лучше, Марк…, – сержант немного помолчал, – отпустил бы ты этого «пришельца».
Глава 2
Марк быстрым шагом вошёл в кабинет. Утром он всегда легок и стремителен.
Широкий солнечный луч поделил комнату пополам. От форточки к плинтусу по диагонали, прямо над грудой туго перевязанных толстой бечёвкой пухлых картонных папок на письменном столе. В утреннем свете видна каждая пылинка на выцветшем картоне старых архивных дел. Марк давно намеревался сдать этот антиквариат в архив, но руки не доходили.
Он наскоро перёнес увесистые стопки в угол за шкаф и быстро протёр ладонью стекло на освободившемся столе. Затем сел, поправил телефонную трубку, убрал со лба непослушные ярко-рыжие вихры, снял, а затем снова надел очки. Прикрыв глаза, сомкнул пальцы «в замок» и чтобы унять суетливое волнение чуть слышно сосчитал до десяти.
Первая мысль – он с утра не пил кофе. Включил электрочайник и когда тот закипел, машинально налил дымящийся кипяток в большую железную кружку. Воздух наполнил яркий аромат растворимого кофе. Марк закурил, сделал глоток горячего напитка и пустым взглядом посмотрел в окно. Глоток – затяжка, глоток – затяжка.
Еле слышно скрипнула дверь, и в проёме появилась бритая голова полицейского конвоира. В два глотка допив кофе, Марк кинул непогашенный окурок в пепельницу и повернулся к двери.
– Задержанный Губер доставлен, – шевеля развесистыми усами, на одном дыхании поставленным голосом доложил конвоир.
– Пусть войдет.
Голова в проёме исчезла, и в кабинет вошёл коренастый широкоплечий мужчина в тельняшке и ватных стёганых штанах. Серые внимательные глаза, темные волосы, возраст чуть больше тридцати. Он медленно осмотрел помещение, остановив взгляд на Марке.
В кабинете повисло напряжение. Вошедший с неподдельным интересом, разглядывал инспектора, который внимательно, словно оценивая, смотрел в ответ.
Первым начал Губер.
– Здравствуйте, – дружелюбно поздоровался он, шагнул вперед и остановился в центре, напротив стола, заложив за спину руки и широко расставив в стороны носки огромных электроботинок.
– Здравствуйте, – ответил Марк и стандартно добавил, указывая на стул, – присаживайтесь.
Вошедший отодвинул стул подальше к стене и шумно сел. Старенькие ножки взвизгнули под его тяжестью. В кабинете снова повисло тягостное молчание. Марк медленно умостился за стол, и выжидающе скрестил пальцы рук.
Снова Губер нарушил молчание первым.
– Задавайте вопросы, не стесняйтесь, – невозмутимо и как-то по-деловому произнёс он, – меня для этого сюда привели?
– Так, – Марк, наконец, взял себя в руки, – ваши имя и фамилия?
– Эрик Губер.
– Год рождения.
– Рождения? – удивленно переспросил Губер.
– Да, рождения. При задержании вы забыли назвать дату рождения. Надеюсь, сейчас вспомнили?
– Нет.
Безразличие, с которым отвечал допрашиваемый, стало раздражать Марка. Тем лучше. Битва началась, и Марк мысленно принял боевую стойку.
– Нет? Ладно, пропустим пока. Место проживания?
– Проживания?
– Вы, что так и будете повторять за мной? – повысил голос Марк.
– Нет, если и вы не будете повторять весь этот позавчерашний бред, – невозмутимо ответил его собеседник.
Марк удивленно поднял брови:
– Так. Значит, таким тоном будем разговаривать?
– Простите, но я действительно не знаю, как ответить на ваш вопрос.
– Так что, пишем – бомж?
– Что? – теперь удивился Губер.
– «Бомж» – лицо без определенного места жительства, – пояснил Марк.
– А, вон оно что. Интересно, бомж значит. Без определенного…, – человек в тельняшке на секунду задумался и затем добавил, смакуя каждое слово: – определенное место жительства.
– Да, определенное место жительства, – раздраженно повторил Марк, – есть оно у вас?
– Есть.
– Какое?
– Сейчас планета Земля. Или вы имели в виду что-то более определенное? Что-то такое, куда обычно приходят переночевать и переодеться в новую одежду? Место, где обычно хранят свои пожитки и синтетическую еду. Там где есть пылесос и телевизор? Такое место вас интересует? Понимаю, для вас это исключительно особое место. Ведь если я вдруг захочу выйти из вашей системы, то система придет ко мне. Вы в любое время сможете прийти в такое место за мной, если я понадоблюсь. Как же это удобно. А если меня не застанете, то всегда сможете расспросить соседей. Ну, тех, которые имеют свои «особые места» рядом с моим «особым местом». Понятно. Получается, что я не могу быть просто жителем этой планеты? Это не принято, иначе я… как вы сказали, бомж? Тогда я действительно житель без особого места. Так и запишите.
– Философствуете? Ну-ну, знаем мы такой метод защиты. Ладно, так и запишем – бомж.
– Нет смысла защищаться. По крайней мере, от вас. Вы уж точно ничего плохого мне не сделаете.
– Как сказать, – пожал плечами Марк, доставая сигарету из скомканной пачки.
– Да как ни говорите, – невозмутимо парировал Губер и, отвернувшись, стал равнодушно разглядывать известковые разводы белил.
– Если вы соблюдаете Кодекс Мегаполиса…
– Я соблюдаю Кодекс Мегаполиса. Если вас это объяснение устраивает, разрешите быть свободным?
– А сломанная рука?
– Я-то тут причём?
– Не причём?
– На сто процентов. Или у потерпевшего ко мне есть претензии? Покажите заявление.
– Письменных претензий нет, но… – Марк запнулся.
– Ну, на нет и суда нет.
– И всё же, это вы его…
– Нет.
– А как же?
– У него и спросите. Если бы это сделал я, так бы и сказал. Но это просто невозможно. Как мне вам объяснить, что я не в состоянии сделать ничего плохо ни одному из людей?
Губер глубоко вздохнул, наклонился вперед ближе к Марку и как-то по-отечески добавил:
– Послушайте, молодой человек, я прекрасно знаю, о чем вы думаете. Но со мной вы ничего не выиграете. Любопытство своё не удовлетворите, никакое преступление не раскроете. Просто нет никакого преступления. Никакого нет. Ну, не интересен вашему начальству, непонятный, странный человек, как вы выразились, бомж? Кому я нужен? Фильтрационщикам? Они вам спасибо не скажут. Давайте я встану и спокойно выйду из этого кабинета, а вы напишите, что провели разъяснительную беседу. На этом и закончим наш короткий контакт. Ведь всё так просто.
– Вы мне будете указывать, как поступать?
– А почему бы и нет. Да вы и сами понимаете, как лучше поступить в данной ситуации. К тому же, сегодня утром вам советовали отпустить меня, ведь так? И вы мысленно согласились. Где-то внутри чувствуете, что самое верное решение – отпустить. Так в чём дело?
У Марка вытянулось лицо. На наглость не похоже, больше похоже на внутреннее понимание его собеседником чего-то такого, что пока ещё не ведомо самому Марку.
– Так. Сделаем вид, что я этого не слышал, – сдерживая раздражение, грубо сказал он, – тем более, что все вами сказанное к делу не относится. Это правда, вы не мой клиент. Но ошибаетесь, утверждая, что парни из Фильтрационного не заинтересуются таким бомжём. Вижу, в восстановлении не нуждаетесь – похоже с кислотой, свинцом и кадмием дел не имели. Тогда вначале они определят вас на лёгкий труд, а затем повесят на шею социальную карточку на питание и вперёд на Станцию. Вы же не из таких как этот Шмайсер, которые чтобы не работать, на второй день суют пальцы в аккумуляторную кислоту. В общем, рассказывайте, а там посмотрим, что с вами делать.
Марк взял чистый лист бумаги, ручку и твердым холодным взглядом посмотрел на Губера. Тот опустил глаза в пол, долго разглядывал ботинки, а затем ровным голосом произнес:
– Ладно, пишите. Итак, позавчера девятнадцатого марта я, Эрик Губер, поздно вечером возле третьей Аккумуляторной, проходя мимо группы местных… э, как там у вас они называются…
Губер задумчиво свел брови.
* * *
Все началось со свиста. Свистели ему.
– Это что у нас за новый дядя появился? – сквозь зубы процедил свистевший, выколупывая кончиком ножа грязь из-под ногтей. – На нашей территории пасешься, гад?
Человек с ножом посмотрел на свою пеструю свиту и добавил, сверкая острым лезвием.
– Пощекочем?
– Давай! – подхватила свита.
Они стояли в дальнем углу вагоно-приёмника монорельсовой дороги, в стороне от света прожекторов, неподалеку от камер хранения. Был поздний вечер и редкие рабочие, спеша к началу третьей смены, отворачивались, торопливо ускоряя шаг. Холодный ветер гонял по перрону обрывки обёрточной бумаги. Худой рыжий пёс спал рядом с перевёрнутой урной.
– Тебя предупреждали, дядя. По-хорошему просили здесь не ошиваться. Так или нет? – сухо спросил человек с ножом и смерил незнакомца единственным здоровым глазом.
Тот невозмутимо смерил говорившего взглядом. В светло-серых глазах читались вселенское спокойствие и уверенность. Оппонента с ножом это явно взбесило и он, злобно покосившись на свиту, вдруг сорвался писклявым девчачьим фальцетом:
– Ты дядя, вижу, хе-хе… не знаешь, кто я? Так вот, я тебе сейчас объясняю. А если не поймешь, то…
– Я знаю, кто ты, – спокойно перебил его человек в тельняшке, – и как раз тебя ищу, Шмайсер.
– Опа? – искренне изумился тот, – хе-хе… это. И откуда ты, дядя, знаешь меня?
– Просто знаю. Я все о тебе знаю. Знаю, что ты имел когда-то заправочный ларёк, что торговал подержанными батареями и что проиграл его в карты десять лет назад вместе с жильём. Знаю, что наркоман, и сидишь на даркфомине. Жена от тебя ушла и сейчас ты живешь у рыжей Лизы. Знаю, что бьешь её, когда обколешься. И она тебя бьёт. И подельников твоих знаю.
Он оглядел стоящих поодаль. Указал на толстяка средних лет, заплывшего жиром, в заштопанной в нескольких местах грязной болоньевой куртке, с одутловатым белёсым лицом.
– К примеру, всё знаю о Пузыре. Работал на Станции электроперегонщиком. Пятнадцать лет дышал парами трития, отчего нарушение метаболизма, диабет и ожирение третьей степени. После неудачного лечения потенциально нестабилен. С вами третий год. Живёт в туннелях. Что выпросит, что на платформе подберёт, что отнимет. В основном капсулы с едой. За еду и вам помогает, насколько может. Ему недолго осталось. Местные знают, потому терпят.
Указал на не по-весеннему смуглого парня немногим старше двадцати:
– Этого юркого тоже знаю. Зовут Вонючкой. Он беглый, из южного Кластера. Потомственный карточный шулер. С полгода как на 23-тей. В рабочие не пошёл, чересчур независимый. Видишь, всё знаю. И что туберкулезный он, тоже знаю. Оба твои приятеля скрываются от фильтрационщиков, а ты у них вроде главаря.
Он ещё раз осмотрел пёструю компанию и по-доброму улыбаясь, добавил:
– Так-то, Шмайсер, знаю я твою шайку. Вы трое мне и нужны.
Свита насторожилась.
– Мусор? – спросил молодой.
Шагнув вперед, человек в тельняшке протянул ему широкую узловатую ладонь:
– Я Эрик. И я не из полиции.
* * *
Когда Губер закончил, Марк пробежался взглядом по протоколу:
– Значит, не знаете этих людей, видите их впервые и обоюдных претензий не имеете. И потерпевшего тоже не знаете. Касаемо самого происшествия, вы утверждаете что, проходя мимо, увидели драку совершенно незнакомых вам людей и лишь пытались её предотвратить. Стало быть, в отличие от остальных у вас не было причин скрываться от вызванного обходчицей полицейского патруля. Поэтому оставались на месте, были задержаны и доставлены в отделение. Я ничего не упустил, господин Губер?
Тот утвердительно кивнул.
– Не очень складно, но воля ваша. Вот прочтите и распишитесь.
Марк протянул Губеру исписанный листок. Тот, смотрел в протокол пару секунд, затем взял ручку и напротив слова «Ознакомлен» нарисовал жирный крестик.
Марк мельком глянул на крестик, встал из-за стола, взял двумя руками стул и поставил его перед задержанным. Затем сел, оперев локти на спинку, и вонзился в допрашиваемого холодным пронзительным взглядом:
– Хм. А сейчас не для протокола.
Каждое слово Марк произносил, будто вбивая в стену гвоздь:
– Значит вы человек с местом жительства – планета Земля. Так-так. На бездомного совершенно не похожий. Впрочем, как и на работающего не похожий тоже. Скорее на человека, не желающего афишировать себя. Ладно, сейчас в рабочих районах хватает всяких. Но тогда у вас не должно быть, ни малейшего желания пересекаться, ни с полицией, ни с иными службами Кластера. Так? И тем ни менее, поздно вечером, проходя мимо дерущихся босяков, вы всё-таки решаете ввязаться в их потасовку и якобы помочь одному тому, кого видите впервые. Так?
– Так.
– Не кажется ли вам, уважаемый Эрик Губер, странным то, что я сейчас сказал?
– Нет, – спокойно ответил тот, – такой уж я человек. Мало ли странностей происходит в Мегаполисе.
– Какой бы ни был человек, каждый его поступок мотивирован. А вашей мотивации я не понимаю. Пока не понимаю. Сейчас речь не о претензиях к вам, либо о преступлении каком-либо. Да и на сокрытие регистрационной информации я закрываю глаза. Но водить меня за нос не позволю! Вы что удумали, раз молодой следователь, можно всякие небылицы плести? Нет, ошибаетесь, господин «Ниоткуда».
Марк резко поднялся и нервно ударил ножками стула о паркет.
– Думаете, очередная драка, хулиганка, ну и что. Ничего страшного не произошло! Помусолят и отпустят. Вроде пустяк на фоне каждодневных побегов, трупов на «колючке», спецприёмников забитых харкающими кровью, фильтрационного лагеря забитого отбросами общества? Поэтому ведете себя уверенно и нагло. Поэтому многого не договариваете. Вы никого, нигде, никак… Вас никто, нигде, никак… Шмайсер прибегал, расшаркивался тут. Не бомжи, а закрытый клуб джентльменов какой-то. Да, и листок этот ваш, единственная вещь, найденная при обыске.
