Текст книги "Преждевременный контакт (СИ)"
Автор книги: Вадим Ларсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Глава 19
– Кем это надо быть? – Хромой стоял посреди комнаты и удивленно разглядывал разбросанные по полу обломки. – Вырвать наглухо привинченный стул. Вот тебе и хлюпик. Он и не горит, и, наверное, не тонет. И испаряется на глазах как дым. Ах, какая силища… Феликс, он кто?
Полковник не ответил. Лишь проверил прочность повязки на голове и, размышляя, уставился в пол:
«С ним сразу не заладилось, пошло наперекосяк. Ситуацию нужно менять. Найти ту точку слома, когда пошло не так, и срочно исправить. Я его недооценил. Но какой другой оценки заслуживает молодой неопытный следак, за плечами которого работа с асоциалкой? Уж точно не из Стражей Пустоши. А может…? Ладно, к чёрту догадки! Пора отвечать на вопросы».
– Я уехал. Займись комиссаром, – сухо приказал Хромому и вышел в серую дверь.
Дворники легко стирали с лобового стекла остатки моросящего дождя – неуёмный весенний ливень превратился в слепой дождь и постепенно шёл на убыль. Сквозь рваные тучи робко проглядывало скатывающееся за горизонт багровое солнце. Феликс гнал «Теслу» к Черной Башне. Боль в голове притупилась, остались злость и досада. И ещё вселенская усталость. Как же он все-таки смертельно вымотан. Хотелось поскорее очутиться в своей квартире и упасть в мёртвый сон. В свой, ставший почти привычным кошмар. Скорей бы забыться, отключиться от невыносимой, неподконтрольной, смеющейся над ним реальности, раствориться и умереть во сне.
Ему никогда не снились трупы убитых им. Полковник был безразличен с чужой смерти. Как впрочем, ко всему. Он не стремился ни к орденам, ни к славе. Не верил пропагандистской муре о светлом будущем Прогресса, выдуманной Советом для контроля чипированных граждан – рабов Мегаполиса. Он не был рабом – не боялся, не верил, не просил. Он был аскет, кшатрий, служака. Он служил Агате Грейс. Ни идеям прогрессоров, ни народу-победителю, ни СОТ. Как верный цепной пёс, всегда рядом с ней, по правую руку. Это наполняло жизнь осмысленностью. Ведь каждый самурай должен иметь своего сюзерена. Воин обязан кому-то служить. Делать, что умеешь. Не из страха, а потому что любишь, и для того, кого любишь.
Феликс вошёл через маленькую угловую дверь и сходу выпалил, не здороваясь и даже не пытаясь подготовить:
– Он сбежал… снова.
Агата лежала в бассейне на спине, и чёрная вода нежно ласкала её тело.
Феликс ждал реакции, но она молчала. Безмятежно покоилась на водной глади, и ни единый мускул не дрогнул на её бесстрастном лице. Над тихой водой, в полумраке залы висело пугающее безмолвие.
– Щенок начинает меня раздражать, – баритон полковника эхом отразился от стен, – он всегда на полшага впереди. Притом, что обычный мальчишка! И не таких щёлкали в два счёта. Но этот…! Агата, я хочу знать, кто он. Кто этот чёртов Кариди?
Она лежала в воде и смотрела в вечернее небо. Тучи мало-помалу рассеивались, и на небе то здесь, то там вспыхивали крохотные огоньки. Сквозь матовую поверхность стеклянного свода сиротливым ярко-желтым глазом робко заглядывал молодой месяц, вечный символ новизны.
– Ты слышал когда-нибудь поговорку: «Мысль материальна»? – спросила Агата, и своды купола отголоском отразили её слова, усилив многократно. – Надеюсь, да. Как считаешь, что она означает?
Феликс молчал. Ему сейчас совсем не хотелось обсуждать поговорки.
– Правильно, – не дожидаясь ответа, продолжила Агата, – о чём думаешь – то и случается. Странная связь, не правда ли? Как такое может быть? Ибо действительность неподвластна нам и никак нами не управляется. Реальность такая, какая есть и от нас не зависит. Неужели погибшие на войне желали своей смерти? «À la guerre comme à la guerre». Ты солдат, тебе ли не знать об этом. Или умершие от болезни? Никто из них не хотел ни заболеть, ни умереть. Но как говорится, от судьбы не уйдешь. Судьба. Выходит, не мы управляем ею, она управляет нами.
Сделав два сильных взмаха, Агата подплыла к краю, вытерла мокрое лицо ладонью и посмотрела на Феликса холодными зелеными глазами.
– Господин полковник, вы никогда не задумывались над тем, что всё может быть иначе? «О чем думаешь – то и случается». В этом что-то есть.
Она поднялась по лестнице и укутала безупречное тело широким полотенцем, пахнущим лавандой и девственной чистотой.
– Феликс, вот ты сейчас думаешь, и в результате работы мозга формируется множество нейронных связей, создается бесчисленное количество энергетических цепочек, что заставляет твой организм делать те или иные действия. В жаркий день тебя мучает жажда, но усилием воли ты вполне можешь контролировать её. Но сто́ит показать стакан холодной воды, как мозг тут же спровоцирует начало интенсивного слюноотделения, и твоя воля окажется не в силах противостоять мысли немедленно выпить эту живительную влагу. Появится сила сильнее тебя, сильнее твоей воли. Или, к примеру, вспоминаешь что-либо хорошее, и по всему телу разливается приятное тепло. А думаешь о плохом, и твои пальцы холодеют. Так мысль, превращаясь в энергию, руководит твоим телом. Получается, мысль материальна. А наша действительность? Она – такой же целостный живой организм со своими связями, закономерностями, со своей энергетикой. В таком случае, где та энергия, которая управляет ею? Чьи мысли формируют то, что окружает нас? Скажешь – фантазия? А как же Бог создал небо и землю за шесть дней? Допусти на минуту, что это реально, и есть такая сила. Она действительно божественна. По сравнению с ней то, на чём держится земная власть – ничто. Всё созданное людьми, весь этот электромир, вся искусственная энергия, бегущая по искусственным проводам – ничто по сравнению с огромной силой космоса. Представь на секунду, дорогой Феликс, что ты владеешь ею. Представь, как управляешь реальностью, а значит самой жизнью.
Вся она раскраснелась и преобразилась. Тонкие губы её нервно вздрагивали, и Феликс неожиданно увидел настоящую Агату. Страсть преобразила её. Она подняла голову к звездному куполу, и мириады звёзд в ответ заглянули в её глаза.
– Тебе бы понравилось, – добавила она, успокаиваясь. – Лучшее, что есть – это власть над себе подобными. Она появилась с возникновением жизни, а благодаря ей появилось общество. В любом случае, стоило первобытному человеку навязать соседу свою волю вопреки его воле – в этот момент появились и власть, и общество.
Она обошла бассейн, остановилась в углу у шезлонга, и устало села в него. Феликс молчал. Что он мог сказать? Он не понимал ни слова из сказанного и, пожимая плечами, сказал единственное, что можно было сказать:
– Понятно.
Агата улыбнулась, улеглась удобней, вытянув расслабленные ноги и опустив руки вниз, закрыла глаза. Дальше продолжила как обычно, ровным невозмутимым тоном:
– Из протокола от девятнадцатого марта о происшествии на Аккумуляторной следует, что у Аркадия Шамшагана был перелом лучевой кости правой руки. Об этом, кстати, есть заключение дежурного травматолога Побединской клиники. При обследовании же его трупа установлено, что обе руки покойного, как правая, так и левая, никогда не были сломаны. Его мозг, только представь, весит три с половиной килограмма и выглядит так, будто владелец не то, чтобы не употреблял, даже не нюхал ни алкоголь, ни тем более дарк. Дальше о его подельниках. Содержимое черепной коробки сорокалетнего Егора Омуля по кличке Пузырь, полжизни вдыхавшего на электроперегонке пары трития имеет девственно молодые нейроны, а мозг двадцатидвухлетнего Джея Семенко, рассказал нам о том, что этот самый Вонючка, состоящий на учете в тубдиспансере, оказывается, никогда не болел туберкулезом. Ты спросишь, как такое может быть?
Молодая луна залила бассейн холодным серебряным светом, и ее отражение в темной воде безмятежно расплылось по его водной глади. Агата беспечно разглядывала колышущийся диск в черной воде.
– Может потому, что этих людей объединяет одно – все они имели контакт с нашим клиентом, Эриком Губером. Теперь ты спрашиваешь меня, кто такой Марк Кариди. Я скажу кто он. Простой рыжий парень, ничем не примечательный, обычный… был таким. Пока, так же, как и те, не вступил в контакт с этим «иным».
Агата повернула голову к полковнику и пронзила его колючим взглядом.
– Ты назвал его щенком. Обычным мальчишкой. Не забывай – мысль материальна. Как думаешь, сколько сейчас весит его мозг?
Отражение луны вдруг задрожало и исчезло, будто кто-то его спугнул. Агата поднялась и подошла к полковнику вплотную.
– С ним будет сложно, Феликс. Он всегда будет на полшага впереди. Он был «по ту сторону» и, как я уже поняла, теперь умеет то, что должна уметь я. Теперь о́н управляет реальностью. Но это пока.
* * *
Утро заглянуло в окно кабинета, робко прикасаясь мягкими солнечными лучами к старой мебели, выкрашенным суриком панелям и бесконечно пыльным книжным полкам библиотеки. Яков Соломонович открыл глаза и с удивлением отметил, что хорошо выспался, хотя спать ему пришлось на старом матраце прямо на полу.
Он глянул в окно и зажмурился. После двухнедельного непрекращающегося назойливого дождя утреннее солнце казалось чем-то необычным, потусторонним, совсем позабытым. Пробуждение вышло лёгким, будто и не было прошедшей тяжёлой ночи. Потянулся, размял затекшую спину и вышел в гостиную.
В нос ударил сильный запах кофе, и Яков Соломонович не на шутку расчихался.
– Доброе утро, – услышал он мужской голос.
Из спальни с пухлой красной чашкой ароматного напитка в руке показался Алекс. Без рубахи, с голым торсом, обмотанным тугой повязкой скрывающей точеные кубики пресса, он широко улыбался во весь рот.
– Что вы делаете? – сорвался на фальцет Яков Соломонович, – вам нельзя вставать! Вам нельзя кофе! Нельзя…
– Спасибо, – перебил его тот, отпивая большой глоток из чашки. – Большое спасибо, Яков Соломонович, за всё! Дорогой вы мой, вы мне жизнь спасли.
Алекс громко жизнерадостно рассмеялся, но осёкся, ухватившись за перебинтованный живот.
– Вот-вот! И я об этом… – замахал руками Яков Соломонович, будто предостерегая от необратимых последствий.
– Все нормально.
Алекс, сел на кушетку и сделал ещё глоток из красной чашки. Тут только Яков Соломонович сообразил – ведь двух его других полуночных гостей уже нет в квартире. Он обернулся кругом, оглянулся по сторонам. Так и есть – белолицый и его спутница исчезли.
– Кого-то ищите? – поинтересовался блондин.
– Нет-нет, – испуганно промямлил хозяин квартиры, – что вы. Вот разве что… где-то завалялись мои очки.
Вдруг он подумал о том – ушли они до того как проснулся господин Деев, или встреча всё же состоялась? Вчера Яков Соломонович так устал, что не мог даже подумать о том, что может произойти утром. Ведь вся эта троица оставалась под крышей его дома до самого утра, и то, как произойдёт их утренняя встреча, могло отразиться не только на каждом из них, и на их, с таким трудом восстановленном его скромной персоной здоровье, но и на его собственном благополучии. Встреча тайного агента УБ со вспоротым армейским тесаком животом и ефрейтора полиции Розы Норман с рукой, простреленной армейской пулей калибра 9х19 не сулила Якову Соломоновичу ничего хорошего. И господин Деев, и незнакомец с лицом после пластической операции не вызывали у мед-эксперта ни малейшего доверия.
Но судьба оказалась добра к старому еврею, и видимо опасная встреча не состоялась.
«Стало быть, ушли ещё ночью, – подумал Яков Соломонович, и поднял к небу благодарный взгляд, – хвала Святым Спасителям. Значит, так было нужно».
– Налейте и себе чашечку, – предложил Алекс, – тяжелая ночь выдалась.
Повеселевший было Липсиц, напрягся снова.
– Ничего подобного, – буркнул, как можно непринужденней пожав плечами, – ночь как ночь. Почему вы так решили?
– Вы каждую ночь вправляете кишки и зашиваете животы?
– Нет… Я не это имел ввиду…
Он замялся, и чтобы перевести разговор, потянулся к чайнику.
– …пожалуй, выпью кофе.
Солнце залило гостиную утренним светом – начало апрельского дня выдалось замечательным. Алекс улыбался во все тридцать два зуба, от чего Якову Соломоновичу тоже стало радостно. Он сделал глоток из горячей чашки и почувствовал, как сокращения миокарда участились, стали интенсивно разгонять кровь по ещё сонному телу.
«Пронесло, – сам себя успокаивал он, – этот шлимазл даже не догадывается, что тут творилось, пока он спал».
Вдруг его бросило в жар. И не от кофе. Яков Соломонович неожиданно подумал, что если Роза замешена в преступлении, и он, помогая ей, невольно стал пособником. К тому же с виду этот её «меченный» спутник – уж он-то точно преступник.
«Нет-нет, – гнал прочь невесёлые мысли побледневший мед-эксперт, – эта девочка – образец полицейского. Я-то знаю. А вот этот субъект…»
Он подозрительно посмотрел краем глаза на Алекса и вдруг съежился от ощущения нависшей тревоги.
«Этот всё может. Не зря его пырнули. Что если его уже ищут? – вдруг подумал Липсиц, глядя на Алекса, беспечно листающего томик Кинга. – Если этот скрывается от властей? Смотрю, он и не думает уходить. Точно – прячется. Но ведь это уже сокрытие… Бедная моя седая голова! За что мне всё это?!»
Вспомнились времена «чистки», и могильный холодок пробежал по спине. Тогда расстреливали за всё без разбору. За вскользь обронённое слово, за косой взгляд, за то, что ты знакомый или, не дай бог, родственник «врага прогресса». Нынешние времена стали мягче, но мудрый еврей помнил слова, когда-то невзначай оброненные сидящим сейчас напротив него тайным агентом Управления Безопасности: «Времена всегда одни и те же». И вот этот самый тайный агент, молча, смотрит ему в глаза, и Яков Соломонович не знает, стоит ли продолжать дорожить его навязчивой дружбой, или пора её опасаться.
– Не беспокойтесь, дорогой Липсиц, – мягко сказал Деев таким тоном, что мочки ушей мед-эксперта поледенели. – Вы ни в чём не замешаны, мы с вами незнакомы и никогда не встречались. Надеюсь, вам не придется нигде объяснять, как результаты экспертиз трупов Кариди, Шамшагана и его компании попали ко мне в руки. Потому что вы есть, и всегда будете, меня же в природе не существует. Я фантом, и гоняюсь за такими же фантомами как сам.
Алекс допил кофе, взял пищевой пистолет и, порывшись в коробке с капсулами, вынул одну из них.
– Куриный бульон, – прочёл на капсуле, вставил в проём аппарата, и вопросительно посмотрел на Якова Соломоновича: – Какой же я голодный. Вы не возражаете?
– Пожалуйста… будьте как дома, – всполошился тот, – еда – это как раз то, что вам сейчас нужно!
Липсиц так и не привык к синтетической пище, и по возможности старался готовить себе что-либо «старообрядческое». Но пищевой пистолет в его доме все-таки был.
Алекс приставил прибор к плечу и нажал на рычаг. В аппарате щёлкнуло, и Алекс с наслаждением прикрыл глаза. Минуту он сидел, не двигаясь, затем встал и надел рубашку. Липсиц заметил, что та была наспех застирана от густых пятен крови. Рваная мокрая дыра зияла между последней и предпоследней пуговицами.
– Вы мудрый человек, Яков Соломонович. Прожили долгую жизнь и сделали хорошую карьеру. Хорошую для того, чья семья почти вся была расстреляна в течение полугода. Ваше умение приспосабливаться достойно уважения. А вот я не умею… хотя в моей работе это чуть ли не главное правило. По крайней мере, одно из основных правил выживания. Но я не думаю о выживании в отличие от других. Я думаю о том…, – он сделал паузу и покосился на пищевой пистолет, – я думаю о том, что принято подавать холодным.
И поднявшись, скрылся в спальне. Липсиц затаил дыхание, глядя на закрывшуюся дверь. Спустя минуту блондин вышел с тяжелым двадцатизарядным «магнусом» в руке. Деловито и внимательно осмотрел оружие, вынул и проверил обойму, вставил её обратно, перезарядил и только после этого поставил оружие на предохранитель.
– Поэтому ваша безопасность – это моя безопасность. И наоборот.
Он надел пиджак, подошёл вплотную к поникшему Якову Соломоновичу и игриво подмигнул. Посмотрел участливо, будто они старые приятели расставались совсем ненадолго, точно есть одна общая тайна, известная только им двоим и хранимая обоими глубоко внутри до лучших времен.
– И всё же… Вы хороший человек. Спасли мне жизнь. – Блондин сделал паузу и недобро посмотрел на притихшего еврея. Свёл брови, и выражение его лица резко переменилось, а голос стал жестким: – И всё же… насколько я помню, меня вчера резали, но никак не стреляли. Тем более из служебного оружия «управы».
Лоб мед-эксперта покрылся холодным потом.
– Я нашёл это здесь, на книжном столике, – Алекс разжал кулак.
На его крепкой узловатой ладони Яков Соломонович увидел небольшой кусок металла – пулю от боевого патрона калибра 9х19. Это была та самая вчерашняя пуля, извлеченная из руки Розы Норман, и капельки засохшей крови ещё чернели на её боку.
Глава 20
Алекс Деев держал на ладони боевую пулю и угрюмо смотрел на Якова Соломоновича. Блондин знал, такая пуля не подходит ни к одному охотничьему ружью, ни к травмату. Не годится она даже для армейского наградного пистолета. Только к специальному боевому. А хранение и ношение подобного оружия на Объединенных Территориях разрешено лишь спец-службистам. Обо всём этом отлично знал и эксперт-криминалист Яков Соломонович. И тем ни менее, ошибки быть не могло – на ладони у блондина лежала использованная боевая пуля от Глок-43.
– Откуда? – спросил Алекс Деев.
– Оттуда, – вздохом вырвалось из груди Липсица.
* * *
Алекс Деев помнил слова отца: «Человек без цели – не человек».
У Алекса цель была. Она была проста: месть – то блюдо, которое нужно подавать холодным. Про себя же он добавлял – и хорошо приготовленным.
Люди, попадавшиеся ему на пути, делились на «нужных» и «ненужных» в достижении этой цели. «Нужных» он использовал, стараясь ради задуманного до поры до времени терпеть их рядом, «ненужных» обходил стороной, немедленно вычеркивая из своей жизни. Других категорий для Алекса попросту не существовало.
На первый взгляд полковник не подходил ни к первым, ни ко вторым. Поэтому и понравился ему. У Алекса Деева был особый нюх на сильных людей. Таким был его отец. Таким хотел быть он сам.
Ещё тогда, сидя у полицейского отделения в своём «Нагано», когда он впервые увидел этого крепко сбитого, седовласого мужчину, тот сразу напомнил ему отца. Тогда Алекс прогнал неуместное сравнение – седой человек был «по ту сторону». Он был из УБ. Деев знал, этот Феликс – полковник Безопасности и правая рука Агаты Грейс, главной заказчицы Алекса. Знал так же, что известен полковник в узких кругах под прозвищем – Феликс Стальной Кулак. Но тогда Алекс ещё не знал, зачем тот здесь, у здания полиции, и кем интересуется. Седой убэшник просто напомнил ему стоящего на снегу отца, также крепкого, как этот полковник, с таким же угрюмым, но ясным взглядом, в такой же белоснежной рубашке. Теперь этот образ бессознательно всплывал перед глазами всякий раз, когда Алекс видел Феликса Аристовского.
Тогда, в конце марта полковник и его хромой напарник весь день следили за покойным Марком Кариди. Алекс же следил за всеми тремя. С самого утра, сидя в «Нагано», припаркованном неподалеку от полицейского отделения, он занял выгодную позицию для наблюдения и в который раз перелистывал досье инспектора Кариди, которое изучил наизусть. В тот день под вечер он увидел ещё одного из списка Агаты Грейс – Аркадия Шамшагана – бездомного оборванца по прозвищу Шмайсер, который зачем-то битый час ошивался у полицейского отделения, сверкая свежим гипсом на правой руке.
Алекс понимал, полиция – не лучшее место для задуманного, но такая удача выпадала не часто. «Куй железо, пока не остыло», всякий раз подбадривал он себя в случаях удачи и неважно где выполнять работу, будь то рядом со зданием полиции, а если придётся, то и внутри его. Даже в кабинете самого комиссара Витте, если этого потребует результат.
Тот день был обычным днём, и место было обычным местом. Необычным были заказ и объект – этот самый Шмайсер. В багажнике «Нагано» у Алекса лежал автономный переносной холодильник и необходимые для выполнения заказа инструменты. Его немного смущала необходимость трансплантации черепа клиента и изъятие головного мозга, но смущало оно лишь с точки зрения возможности выполнения в таких не совсем подходящих для этого условиях. Но иных условий не было, разве что мед-лаборатория в подвальном этаже полицейского отделения и потому он решил действовать по обстоятельствам.
«Всё должно получиться», – подбодрил себя тогда Алекс, привычно поглаживая эспаньолку.
Он вышел из машины, жестом подозвал загипсованного бомжа и спросил дружеским тоном:
– Хочешь заработать?
Алекс вспомнил, как этот Шмайсер расплылся в радостной бесхитростной улыбке и как-то живо согласился. Он с удивлением отметил неестественное состояние убогого побирушки. Казалось, Шмайсер был самым счастливым бомжем на планете. Он светился так, будто любил целый мир, и мир отвечал ему взаимностью.
Алекс ещё тогда должен был догадаться – если дело началось с абсурда, то абсурдом оно и закончится. Как такое может быть? Клиентом Алекса Деева, лучшего тайного наёмника, вернувшегося из Пустоши без единой царапины, оказался грязный нефильтрационный бомж, и заказала его не кто-нибудь, а лично Председатель УБ Совета Объединённых Территорий. Какой-то абсурд! И всё же привычка не обсуждать клиентов и не думать о причинно-следственных решениях сыграла в этот раз с Алексом злую шутку. Но что поделать, привычка – вторая натура.
– Хочешь заработать? – ещё раз спросил он у Шмайсера, хотя тот уже согласно кивал в ответ.
– Конечно! – наконец-то радостно подтвердил тот.
– Тогда за мной.
Они обошли здание, и вышли на другой стороне улицы, ближе к стоянке электрокаров, прямо перед полицейским отделением.
– А вы весьма симпатичный молодой человек, – вдруг ни с того ни с сего произнёс клиент.
Это было сказано таким противоестественным для бомжа тоном, что Алекс остановился и изучающее глянул на Шмайсера через плечо. Тот, не ожидавший внезапной остановки, едва не уткнулся носом Алексу в спину.
– Ой, простите, – по-доброму извинился он.
Алекс круговым движением потёр бровь.
«Как же там? – попытался вспомнить описание под фото в досье. – Два привода за мелкие кражи… бытовое насилие… избиение… соц. кредит – 68 единиц».
Он ещё раз осмотрел Шмайсера с головы до ног и подумал: «А это точно он?»
– И что мне придется делать? – бомж с детской наивностью таращился на блондина как на старого знакомого: – Надеюсь ничего физического? Ведь я на больничном.
Он выставил перед собой загипсованную руку и хихикнул как-то очень весело и непринуждённо. Затем расхохотался так задорно, что непроизвольно рассмеялся и сам Алекс.
– Это ничего, – сказал сквозь смех блондин, – мешать не будет.
Они подошли ближе к стоянке.
– Что-то связанное с машинами? – поинтересовался Шмайсер. – Я, знаете ли, никогда не любил машины. Раньше… жил как-то вне их. И вообще вне жизни. А сейчас…
Он задумался и тихо добавил:
– Раньше я был в самом низу, а сейчас на самом верху. Вы можете такое представить?
– На самом верху чего?
– Всего, – бомж произнёс это так, будто вместил в одно это слово всё мироздание. – После одной встречи случилось… э-э. Этим хочется поделиться… и с вами тоже.
– Чем этим?
– Всем, – и опять это было сказано так ёмко, что Алекс непроизвольно остановился.
– Подели…тесь со мной, – сам того не замечая, блондин обратился к Шмайсеру на «вы».
Он внимательно осмотрел бомжа. Заштопанный серый свитер, грязное пальто, бесформенные штаны, глупо белеющий гипс. И только детская шапочка и сияющее счастьем лицо казались к месту. Но именно эта шапочка очень кстати подходила к детской улыбке на изъеденном морщинами пропитом лице.
– Пожалуйста, – задиристо выпалил бомж, – берите!
Он широко развёл в стороны руки, словно открывая всего себя нараспашку.
«А куда подевался грудной кифоз? – подумал Алекс. – На фото точно есть. Но по описанию… неучи убэшники».
– Как же хорошо жить! – почти прокричал Шмайсер, подняв радостные глаза к небу. – Как хорошо, что и вы, и я есть. Я есть! Представляете?
– Что же вас так удивляет?
– Не удивляет, радует! – и опять эта всеобъемлющая глубина в одном слове.
Алекс напрягся. Чувствовал, впервые при выполнении задания что-то пошло не так, но не мог понять, что именно.
«Он не тот, за кого себя выдает. Точно! И не так прост, как кажется. Какой же он бомж. Скрывается под видом бомжа. Это его легенда. Какой-нибудь опальный политик или военный. А может ученый-интеллектуал из пустынников. Таких во времена чистки косили пачками».
Такое объяснение походило на правду. Алекс успокоился и облегченно выдохнул.
«Агата кого попало не закажет. Я уж подумал, что председатель Грейс решила очистить Мегаполис-Сити от асоциального элемента. Благотворительность ей не к лицу».
– Мое тело словно помолодело на двадцать лет, – тем временем продолжал Шмайсер. – И дышать стало легче, и в голове такая ясность и лёгкость… Ой, простите, я вас совсем заболтал. Понимаете, я тут познакомился с одним человеком…
Он вдруг задумался и пробормотал:
– А с человеком ли…
Затем улыбнулся чистой светлой улыбкой, и лицо его опять засияло.
– Со мной что-то приключилось, представляете? Пока не пойму что. То ли сон, то ли наяву было… будто лечу в пропасть. Или вверх. Непонятно. Словно растворяюсь в пустоте. И как бы нет меня. Но я есть. Я рассыпался и вновь появился. Уже настоящим. Тем, кем был всегда, и каким буду вечно. Вдруг стал таким большим. Нет, огромным! Больше земного шара. Готов съесть его. Ха-ха-ха!
Внезапно Шмайсер вытянулся на носочках сбитых ботинок, вскинул голову вверх и начал декламировать, точно со сцены:
Во всем мне хочется дойти,
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.
Он остановился, посмотрел смеющимися глазами на Алекса и пропел, раскачиваясь в стороны и вскидывая вверх руки, взмахивая ими, как птица крыльями:
– Как же хорошо жить! Жить, думать, чувствовать, любить, свершать открытья!
Затем внезапно осёкся:
– Вы меня понимаете?
Блондин пожал плечами.
– Я сам не совсем понимаю, – вздохнул Шмайсер. – Поэтому и здесь…
Он немного помолчал, размышляя, стоит ли говорить дальше:
– А ведь я здесь не просто так.
– Неужели? – попытался как можно естественнее удивиться Алекс.
– Мне нужен один человек, – Шмайсер по-шпионски огляделся и добавил: – очень нужен. Чтобы понять всё до конца…
Они шли среди припаркованных электрокаров. Первым шагал блондин и редкие солнечные блики, отражаясь в складках его белоснежной рубашки и алебастрового пиджака, придавали фигуре зловещую элегантность. За ним мелкими шажками, еле поспевая, радостно семенил бомж. Моросил слепой дождь, и на крышах и стеклах припаркованных машин собирались редкие блестящие капли. Алекс тронул промокшую косичку и оглянулся. Основное движение на стоянке происходило в часы пик – рано утром и в конце рабочего дня, сейчас же, спустя час после обеда, стоянка выглядела совершенно безлюдной. Миновав второй ряд электрокаров, Алекс мысленно проговорил одно из своих главных правил: «Если хочешь что-то спрятать, положи на видное место».
Он остановился и непринужденно повернулся к спутнику.
– Пришли.
– Уже? – по-детски удивился тот.
– Вы говорили о каком-то человеке?
– Да-да, о человеке, – оживился бомж. – Такой… в полосатой тельняшке. Очень хочу его снова повидать. Очень надо. Чтобы понять…
– А причем здесь полиция? – перебил его Алекс, осматривая пустынную стоянку.
– Он был здесь.
– Ну и?
– Значит и здесь есть такие, как и я…
– Какие такие? И где здесь?
– Вот там, – Шмайсер, повернувшись к блондину спиной, показал в сторону полицейского отделения, – наверное, там…
Договорить он не успел. Резкий удар замертво повалил его на мокрый асфальт. Кастет разрубил височную кость, будто хрупкий мартовский лед, и из раны фонтаном хлынула алая густая кровь, прямо на загипсованную руку, мигом окрасив белоснежный гипс кроваво-красным цветом. Широко открытые глаза бомжа застыли, уткнувшись в затянувшееся небо, и жизнь стремительно покинула их.
Алекс прислонил отяжелевшее тело к колесу ближайшей машины, и чтобы труп не завалился набок, развёл в стороны ещё не успевшие окоченеть руки и ноги. Сняв со Шмайсера так глупо и уже совсем не к месту выглядевшую детскую вязаную шапочку, он аккуратно положил её рядом с остывающим телом. Из сумки он достал большой тесак, одно лезвие которого было острым как бритва, другое же представляло мелкозубчатую пилу и, опершись левой рукой в грудь убитого, правой прислонил тесак зубьями пилы горизонтально прямо ко лбу мертвеца, на пару сантиметров выше бровей. Кровь фонтаном брызнула в стороны, когда Алекс принялся пилить череп Шмайсера.
* * *
Феликс нёсся по скоростному тоннелю, не притормаживая, не сбрасывая скорости. Скорость зашкаливала, автопилот отключён, педаль акселератора вдавлена в пол. Удерживая руль одной рукой, второй полковник поглаживал приклад лежащего на пассажирском сидении полицейского дробовика и улыбался.
Он ошибся дважды, поскольку ситуацию изначально просчитал неверно. Оценил линейно, по-военному. Решил, что чипированный гражданин, молодой неопытный мальчишка – легкая добыча. На самом деле всё оказалось с точностью до наоборот. Легкой добычей оказался он сам.
Теперь всё получится. Чернеющий на приборной доске «Бубен Шамана» монотонно попискивал, подмигивая оранжевым зрачком.
Как же просто и понятно, когда находится последний пазл и картина собирается в целое. Теперь Феликсу не нужен контактёр. Он обещал Агате найти «иного» и интуиция подсказывала – сегодня он встретит его.
«Не на того ты поставил, пришелец, – думал полковник, вдавливая педаль в пол, – не с тем вошёл в контакт…»
«Тесла» выскочила из тоннеля и понеслась вдоль поля, разрезая ночь пронизывающим ксеноновым светом. Мимо мелькали столбы, деревья, бетонные ограждения. Как в ускоренной киноленте, сливаясь в хаотично ревущий нескончаемый хоровод. Лишь холодный лунный диск неподвижно висел над бешеной каруселью, вглядываясь в лобовое стекло одноглазым магическим взором.
«Тесла» мчалась на предельной скорости, а полковник думал о том, что ему совершенно не важны мотивы, движущие его хозяйкой. Пусть та в одиночку пошла против Совета, что, кстати, вполне, похоже на правду, пусть так, он всё равно верен ей до конца. Потому что давно умер в своих снах.
Стрелка спидометра залегла в крайней правой точке – не хватило шкалы. Вокруг все стихло. Звуки остались где-то позади. Не было слышно ни рева мотора, ни шума ветра, бьющегося в лобовое стекло, ни биения сердца в висках. Осталась лишь скорость и мигание «бубна шамана»…
