Текст книги "Преждевременный контакт (СИ)"
Автор книги: Вадим Ларсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Он поздно заметил темную фигуру на дороге. Большую коренастую фигуру с развивающимися на ветру волосами. Резко дернув руль вправо к обочине, он обеими ногами вдавил педаль тормоза в пол. Колёса завизжали, разрывая резину в клочья, и «Тесла» волчком закружилась вокруг своей оси. Человеческая фигура осталась позади. Впереди пологий склон, уходящий в темноту ночи. И гигантская тень на небосводе, сожравшая звезды. Фары бешено резали пространство, электрокар вертелся юлой, а в голове мелькало: «Я видел это во сне». В упавшем на землю небе образовалась огромная воронка – разорвавшая пространство чёрная дыра. Внутри неё яркий световой тоннель, уходящий в бездну металлического сопла, выступающего в центре неподвижно застывшей над полем гигантской серебристо-черной тени. Могучий смерч подхватил «Теслу» и закружил, словно щепку в горном ручье. Феликс закрыл глаза, убрал руки с рулевого колеса и расслабился. Непонятно как, но перед глазами навязчиво маячило лицо человека, оставшегося стоять на дороге.
– Расставайся с собой легко, – вполголоса произнёс незнакомец.
«Тесла» кубарем катилась по склону обочины вдоль столбов электромагистрали. Всё длилось доли секунды. От удара в столб дверь вырвало «с мясом», и полковник, легко как пылинка, будто в невесомости, полетел в ночь.
Глава 21
– Эрик сказал, он сам меня найдет, – уверенно произнёс Марк. – Найдет, когда я ему понадоблюсь.
Он сидел у окна и смотрел на то, как светлое утро заливает улицу. Лужи стали подсыхать и нежные почки, медленно набухая на мокрых деревьях, грелись в лучах теплого апрельского солнца.
– И когда же это произойдет? – спросила Роза, – когда ты ему понадобишься?
– Может завтра, а может никогда, – ответил Марк. – Сейчас он нам нужен, не мы ему.
– Зачем?
– Спрошу.
– Что спросишь?
– Спрошу, что он сделал это со мной? Зачем показал, что всё может быть по-другому? И почему исчез, оставив, как есть. Пусть ответит, отчего они до сих пор не помогли нам. Не дали то, что имеют. Не научили. Или думают, что мы не сумеем этим воспользоваться? Что не справимся? Но это не решение! Нельзя так! Нас выбросили как старую тряпку в мусорное ведро. От того, что Губер открыл мне иное, стало ещё хуже. Это как плевок. Они – сверхлюди, сверхцивилизация, а мы, стало быть – недоцивилизация. Как в древней Спарте слабых детей сбрасывали со скалы в пропасть. Выходит, мы эти слабые дети? Наша планета – пропасть? Не могу поверить.
– Успокойся, – негромко, но требовательно сказала Роза. Она ещё не отошла от эйфории, вызванной действием викодина. – Подумай лучше, как будешь жить дальше. Ты попал в очень неприятную историю и…
– Роза, – перебил Марк, – причем тут я! Причем моя история? Ты спрашиваешь, как я буду жить дальше? А я спрашиваю – как мы все будем теперь жить?! Лучше бы он и дальше собирал свою информацию и слушал своё начальство.
Роза вопросительно посмотрела на парня.
– Так и есть! – продолжал тот. – Послушал бы начальство и уже летел бы к своей Альфа-Центавре, или откуда он там! И мне было бы спокойней, и тебе. А может уже летит…
Он ударил ладонью по подоконнику, но быстро успокоился, кивнул в сторону перевязанной руки и спросил:
– Как?
– Нормально.
Роза лежала на кровати, и ее чёрные волосы волнами струились по подушке. Раненую руку она аккуратно положила перед собой. Остаток ночи девушка провела беспокойно. В полусне, в полудреме. Вчерашний день полностью измотал её.
– Как я буду жить? – передразнил её Марк, – а как ты будешь жить? Ты попала в не менее неприятную ситуацию. Нет, не так. В бо-о-олее неприятную.
– Обычная самооборона, – возразила Роза, – так бывает.
– Угу, расскажи об этом убэшникам.
– И расскажу!
– Вот и расскажи!
Оба зашлись задорным смехом. Они были уставшие, разбитые измученные. Но в их глазах сверкали живые огоньки молодой энергии, будто и не было вовсе вчерашнего дня. Будто не было ни заброшенного цеха, ни убитого Витте, ни погони, ни простреленной руки, ни квартиры Липсица, ни двух часов беспокойного тяжелого сна.
– Можно было остаться и у Соломоныча, – сказал Марк.
– Нет, – возразила Роза, – там опасно.
– Почему? Ты ему не доверяешь?
– Доверяю, но… – Роза встала с кровати. – Чутьё. А здесь, в бабушкиной квартире, нас точно никто искать не будет.
Она повернулась спиной, и он увидел её шею с выступающими позвонками под смуглой кожей, такую нежную и до боли чуткую, что оторопел. Бабушкина картина никак не вязалась с образом «железной леди». Он подавил желание прикоснуться, ощутить пальцами всю нежность бархатной кожи, пахнущей мягким тонким ароматом чистоты и тепла.
«Какая она все-таки ранимая, – подумал он, – пытается казаться… пытается быть сильной. Готовит себя к любым испытаниям. Лучший полицейский прошлого года. И всё же… такая ранимая».
Он сглотнул подступивший к горлу комок и снова отвернулся к окну, пытаясь скрыть не к месту нахлынувшую сентиментальность.
Ночью, как только Розе стало лучше, они ушли из квартиры Якова Соломоновича, тихо прикрыв за собой дверь. Два часа пешком добирались в спальные рабочие кварталы пригорода, и наконец, очутились в этой маленькой однокомнатной квартирке на первом этаже двухэтажного здания рядом с заброшенной шахтой. Даже не закрыв за собой дверь, замертво упали, кто куда, и тут же забылись тяжелым беспокойным сном. Так закончился долгий кошмарный вчерашний день.
Утром первым проснулся Марк. Удивительно, но он вполне спокойно переносил отсутствие сигарет – его совершенно не тянуло курить. И кофе ему не хотелось тоже. Чувствовалась необъяснимая свобода. Он посмотрел в окно и увидел, как подсыхают лужи, как над их поверхностью образовывается пар и тонкими волнами поднимается вверх. Как падают с веток капли утренней росы, как выползают на оживающую землю муравьи и дождевые черви. Он слышал щебет птиц, и казалось, понимал его. Он снял очки и положил их на подоконник, теперь они были ему не нужны. Он видел всё, даже то, как сквозь влажную почву чуть заметно пробиваются тонкие ростки зарождающейся жизни. Сквозь стекло он чувствовал запах этого нового бытия. Тонкий и сильный запах начала. Марк глубоко вдохнул его, и легкие наполнились силой.
Он посмотрел на людей, идущих по улице. Они спешили к станции скоростных вагонов, и он ясно слышал звуки их шагов, стук их каблуков по бетону, шорох их подошв. Люди шли, не оборачиваясь, но Марк слышал их разговоры, читал их мысли. Он уже умел это делать.
– Почему апостолы пошли за Иисусом? – спросил он, не отрываясь от окна. – Может потому что, когда что-то знаешь, чувствуешь непреодолимое желание поделиться этим знанием с другими?
Он повернулся к Розе и деловито сдвинул то, что должно было быть бровями.
– Вот и у меня такое. Не могу носить в себе это знание. Боюсь, оно так и останется бесполезным. Бессмысленным. А бесполезное знание – это уже незнание. Вот и двенадцать апостолов, прикоснувшись к знанию, не смогли жить как прежде. Поэтому понесли его в мир к людям. И я, как они, уже не могу жить прежней жизнью.
– Ты на прежнего совсем и не похож, – улыбнулась Роза.
– Я пойду к людям, – твердо сказал он, не обращая внимания на Розину ухмылку.
– Ну-ну, – девушка ещё больше растянулась в саркастической улыбке, – прямиком в Черную Башню.
Марк вздохнул и принялся снимать с головы повязку.
– Зачем? – спросила Роза.
– Чешется. Наконец-то стала приживаться проклятая синтетика.
Грязная повязка упала на подоконник, и Марк принялся яростно чесать обеими руками рыжие островки на голове, там, где начинал пробиваться редкий ёжик волос.
– Не могу, – приговаривал он, неистово работая пальцами. – Не могу!
– Что не можешь?
– Ничего не могу! Понять не могу. Не знаю, что делать. Но точно знаю, нужно что-то делать. Обязательно!
– Делай-делай, – буркнула девушка.
Он прекратил чесаться, успокоился и сел:
– Надо идти к людям, просить их…, нет, заставить освободиться. Заставить раскрыться. Но вряд ли они меня не послушают. Не услышат. Они слышат только голос диктора вечерних новостей, и ещё ведущего телешоу «Вперёд в будущее». Меня они засмеют.
– Или убьют, – тихо сказала Роза.
Марк не слышал. Он нервно елозил бинт по подоконнику, с надеждой глядя на Розу, словно та знает ответ:
– Мы заперты собственным умишком. Но все может быть по-другому? Правда?
– И многим помогли твои апостолы? – спросила девушка.
– Может быть, может быть… – вдруг Марк поднялся и поднял руку вверх. – А может плюнуть на всё и улететь? Полетишь со мной?
– Куда? – Роза замахала руками будто крыльями. – В окно?
Марк погрустнел, отвернулся и снова уставился в немытое стекло. Казалось, он был далеко отсюда, за гранью солнечного утра, где-то там, в потустороннем мире.
– Марк очнись! – крикнула Роза, – подумай о себе. Мы в бегах. Ты это понимаешь? В бе-ега-ах! А ты о человечестве и о полётах.
Ей надоела его юношеская рефлексия.
– Пойду к людям, пойду к людям, – передразнила она, раздраженно дернув плечами, – сначала оживи.
Роза смотрела внимательно и строго, как на ребенка, будто хотела передать взглядом всё, что думает о его душевных метаниях, таких неуместных сейчас.
– Соберись, Марк, – приказала назидательно, – иначе не быть тебе апостолом. Убэшникам всё равно, апостол ты или бомж. Сгниешь в рудниках, и я вместе с тобой.
– Ты снова меня спасёшь, если что, – улыбнулся Марк.
– Значит так, – Роза стала серьёзной, – а теперь давай по делу. Что мы имеем? С первого взгляда, конечно, всё плохо, но мы не в послевоенное время живём.
Она выпрямилась будто в строю.
– Есть закон, а мы – его представители. Поэтому выше нос. Первое, – Роза стала загибать пальцы, – ты жив – это факт. Второе, перед законом ты чист – тоже факт. Третье, следовательно, ты должен ожить официально. Факт.
– А ты? Что делать с тобой?
– А что со мной? – Роза внимательно осмотрела себя со всех сторон. – Рука? Сказано же, до свадьбы заживет.
– Ты спец-службиста застрелила.
– Когда? – удивленно спросила девушка, сделав круглые глаза.
– Вчера, – передразнил её Марк.
– Ты видел? Не видел. А кто видел? Может тот седой убэшник, который убил комиссара полиции? Он видел? Это он-то спец-службист? Да он бандит! Настоящий притом. А моя задача как представителя закона всегда применять оружие против бандитов без лишних слов и размышлений. Что я вчера и сделала. И у меня это отлично получилось. Посмотрю я, как они выдвинут против меня обвинение. Если осмелятся выдвинуть. Да меня ещё наградят, вот увидишь! И главное, тот седой сказал, что покойник ему самому не нравился.
От этих слов Роза завелась и раскраснелась.
– Ладно-ладно, – рассмеялся Марк, – разошлась. Хотя… ты как всегда права. Стало быть, мне надо оживать?
– А что, всю жизнь здесь прятаться? Или улетишь на Луну или на Альфа-Центавру?
– Быть или не быть, вот в чём вопрос – театрально продекламировал Марк. – Согласен, будем быть!
Теперь они смеялись вместе.
– Я никак не могу к тебе привыкнуть, – сказала Роза, когда они перестали смеяться. – Понимаю, что это ты, но… хотя тебе даже идёт. Шрамы как говорится… ну, сам знаешь.
Она вдруг смутилась.
– Не успокаивай, – с досадой в голосе произнес Марк, – тоже мне красавец. Как такое может украшать? Тогда и тебе идет простреленная рука.
– Не умничай! Когда на лице затянется, всё будет по-другому, вот увидишь. Надо верить в лучшее. Но сейчас… жесть. Вот какой из тебя сейчас апостол? Посмотри на себя. Разве что апостол погорелого театра. Отлежишься здесь, отдохнешь, отъешься, приведёшь себя в порядок. А там, глядишь, всё само собой и наладится. Я разузнаю, что и как, а потом будем тебя оживлять. Так что отлеживайся пока.
– Я что похож на медведя? – Марк попытался придать голосу командный тон. – Отлеживаться в берлоге не намерен. А вот ты обязательно должна отлежаться. Куда тебе сейчас с такой рукой. И потом, пока я не ожил, я – покойник. А вот ты…
– Марк! – не менее властным тоном прикрикнула Роза. – Ты в чьём доме находишься? К тому же сам сказал, тебе необходима моя помощь. Так вот, пока не придёшь в себя, ухаживать за тобой буду я.
Здоровой рукой она взяла подушку и вдруг швырнула её в Марка. Вот так просто, как в детстве.
– Ах, так! – весело закричал тот, поднял упавшую на пол подушку и бросил обратно в Розу.
Импровизированный снаряд пролетел мимо, столкнул с полки большую фарфоровую вазу, и та вдребезги разбилась о пол. Ошарашенные оба, они открыли рты и замерли на мгновение в ожидании, словно прямо сейчас в комнату войдет бабушка Розы и накажет обоих, лишив сладкого. Но естественно никто не вошёл, и они заливисто расхохотались веселым звонким смехом.
Оба вели себя как дети. Не зло пререкались, перебивали друг друга и говорили с напускной значимостью. А внутри у каждого был трепет перед завтрашним днем, чувство опустошенности и одновременно наполненности. И огромное желание защитить друг друга от страдания и боли. Поэтому и подшучивали по-доброму над своими ранами, как солдаты после тяжелого боя подначивают друг друга, чтобы не завыть, не зарыдать, не застрелиться от безысходности. И каждый из них старался спрятать за напускным безразличием какое-то новое ощущение, неведомое ранее, непостижимое, но заставляющее светиться их глаза добротой и нежностью, несмотря на усталость, на боль, на чувство безнадежности. И такой симбиоз вполне понятного и осязаемого трепета вместе с новым неизвестным до сегодняшнего дня желанием, волновал и будоражил их.
Они сидели в маленькой комнатке, и каждый хотел, чтобы эти минуты, проведённые рядом друг с другом, продолжались как можно дольше. Какая-то теплота заполнила пространство, и они купались в этой теплоте. И колкости, запускаемые друг в друга, лишь веселили. Всё пережитое вчера осталось позади, и было уже пережито. А что будет завтра – будет завтра. Но сегодня, этим светлым солнечным утром, во всей Вселенной были только они, и казалось, что всё случившееся, в конце концов, разрешится наилучшим образом. По крайней мере, для них двоих. И то чувство, сейчас ещё крохотное, только-только зарождающееся, а вместе с ним робко зарождающееся ощущение счастья, скоро станут огромными как Вселенная, и заполнят собой весть мир и всё вокруг. И всё плохое и непонятное, что окружает сейчас – и злые убэшники, и добрые пришельцы, и всё страдание, и вся боль, пришедшая не по их воле в их жизнь, останутся во вчерашнем дне, далеко за пределами этого утра, за пределами нового дня.
Они ещё долго смеялись, задирали друг друга, по очереди угрожая подушкой, подшучивали друг над другом, наигранно обижались и тут же заново начинали смеяться, не в силах остановиться.
И вдруг одновременно замерли и посмотрели друг на друга как-то по-новому, по иному, не так как раньше.
Глава 22
Генеральный прокурор Георгий Новак не находил себе места. Сидя у стены с красным трясущимся лицом, он нервно стучал костяшками пальцев по соседнему стулу и то и дело поднимал руку к носу, поглядывая на часы. Стрелки показывали ровно девять ноль-ноль, но его коннектофон безмолвствовал. Прокурор несколько раз трогал его в кармане пиджака, убеждаясь, что тот на месте, и один раз даже достал проверить, не выключен ли. Но аппарат был в полном порядке.
– Что дальше будет? – бормотал прокурор, бегая мышиными глазками по лакированному полу морга. – Ай-ай-ай, как же теперь.
И тут раздался долгожданный звонок. Прокурор вскочил, выхватил из кармана звенящий коннектофон и поднёс к уху.
– У аппарата! – по-солдафонски отчеканил в трубку.
Затем выпрямился, приподнял подбородок и принялся услужливо поддакивать, время от времени то округляя глаза, то сужая их до тонких ниточек-щёлок. Его толстые щёки дрожали, как желе и, казалось, жили собственной жизнью.
– Да, так точно… понял, понял… так точно. Пока не… узнаю, а как же.
Он сделался пурпурным, губы его затряслись, ладони стали влажными.
– Сейчас не могу, – прокурор вдруг перешёл на шепот, прикрывая трубку свободной рукой, – …на службе. Да… с госпожой Грейс не говорил.
Затем опасливо посмотрел на дверь смотровой, повернулся к ней спиной и добавил в трубку:
– Буду… конечно, обязательно буду. До свидания.
Наконец он отключил аппарат и обессилено выдохнул. Немного отдышавшись и приведя себя в порядок, Георгий Новак поправил скомкавшийся на левой руке манжет, сделал глубокий вдох и вошёл в смотровую. Как раз когда молодой эксперт в форменном накрахмаленном халате показывал председателю Управления Безопасности Агате Грейс маленькую блестящую пулю.
– Незарегистрированный Магнус-12. Видите своеобразную бороздку на боку?
Он держал пулю двумя пальцами высоко над головой прямо перед лицом Агаты, и та напряженно вглядывалась в кусок металла.
– Вот, держите, – эксперт протянул ей большую профессиональную лупу.
Агата взяла лупу и стала скрупулезно рассматривать сквозь неё пулю, внимательно слушая при этом комментарии эксперта.
– Такой след оставляет только срезанный ствол, – лаконичным лекторским тоном говорил тот. – Стволы среза́ли наёмники в отрядах Сопротивления в самом конце войны. Такие до сих пор есть у пустынников.
Прокурор робко кашлянул в кулак. Оторвавшись от своего занятия, Агата повернулась к Новаку.
– Опаздываете, – упрекнула, взглядом указав на настенные часы. Большие больничные часы показывали девять ноль семь по среднеевропейскому времени.
– Простите, госпожа председатель. – Прокурор по-черепашьи втянул голову в покатые плечи.
Сухо поблагодарив, Агата отдала эксперту лупу:
– Спасибо. Результаты экспертизы завтра мне на стол. – И обращаясь уже к прокурору, добавила: – Вы идёте со мной.
Из смотровой оба вышли молча. Первой шла Агата. Она шла стремительно, уверенно, и большезадый коротышка Новак еле поспевал.
«Позволяет себе опаздывать», – раздраженно думала она.
Этим утром её нервы были на пределе. Агата отлично знала, кто был обладателем незарегистрированного Магнуса с обрезанным стволом, но играть в открытую пока не могла. Убийство её штатного сотрудника её же тайным агентом – это уже моветон. Стоило проявить хитрость и смекалку, что она сразу и сделала, вызвав прокурора Юго-Восточного Кластера на личную беседу.
«Этот Новак не самый худший вариант, – думала Агата, быстро выходя из здания морга. – Как для руководителя такого уровня он в меру исполнительный, в меру трусливый и в меру глупый. Другие значительно хуже».
Кадровый кризис в управленческих кругах Объединенных Территорий в последние годы стал настоящей проблемой. Агата терпеть не могла лизоблюдов, но среди чиновников среднего звена их становилось всё больше. Да и где взять других, когда общество тупеет на глазах. К начальственным высоким креслам всё чаще стали пробиваться подхалимы и приспособленцы. Как пауки в банке они пожирали друг друга, карабкаясь выше и выше по карьерной лестнице, занимая кресла весомее и значительнее. Доносы, наушничество, клевета в гонке партийной элиты прогрессоров стали обычным делом.
Агата разбиралась в людях, поэтому доверять могла лишь некоторым, остальными умело манипулировала. Жадных, беспринципных карьеристов можно запугать или купить. Систему манипуляции кнута и пряника Агата усвоила «на пять» и умело чередовала между собой эти два рычага влияния.
Кто стоял за ночным происшествием она поняла утром, как только в дальнем тоннеле на окраине Мегаполис-Сити нашли тело Чёрного. Тогда и вспомнила о прокуроре Новаке. Алекс подался в бега, и всё-таки ему необходим контакт со своим человеком в силовых структурах. У него такой человек был. Именно Агата несколько лет назад сделала так, что им оказался услужливый себялюбивый толстячок – генеральный прокурор Юго-Восточного Кластера Георгий Новак. Он всегда выполнял поручения с таким боязливым рвением, что был рад любому её заданию. Пора вынуть припрятанного в рукаве джокера, чтобы сыграть по-крупному. Прокурор был этим самым джокером, и сейчас она как никогда рассчитывала на его услужливость.
Выйдя из здания морга, Георгий отстал, и чуть не потерялся. Раскрасневшийся и запыхавшийся он еле-еле поспевал за Агатой.
– Мне нужен Алекс Деев, – хлёстко бросила она через плечо. С чинушами Агата всегда переходила к делу сразу, без прелюдий. – Не спрашивайте почему, но сейчас вы – единственная оставшаяся с ним связь. Вы скоро понадобитесь ему и уж поверьте, он, несомненно, выйдет на вас. Когда это произойдет, наберёте меня и будете держать в курсе. Всё понятно, Георгий?
– Конечно, госпожа председатель, – закивал прокурор.
Она точно знала, рано или поздно Ал объявится. Ему обязательно понадобится информация, а единственный для него доступный источник в управленческих кругах – этот трясущийся Георгий Новак.
– Так, теперь дальше, – продолжила, не сбавляя шага, – Что нового по розыску Губера?
– Комиссар Побединского отделения, которому поручено это дело, пропал.
– И что? – раздраженно спросила она. – Назначьте нового.
Агата знала, с такими как Новак нужно разговаривать жёстко и чуть по-хамски. Такие это любят.
– Уже назначили, но… – прокурор замялся.
Ему трудно было говорить на ходу. Казалось, вся кровь прилила к лицу. Он задыхался, но Агата и не думала сбавлять ход.
– Так в чем дело? – спросила она.
– Дело в том… машину пропавшего Константина Витте… она три дня простояла на стоянке… перед зданием полиции. Фух… в общем, мы её обыскали и…
– Ну, быстрее. Ближе к делу, господин прокурор.
– Вот, – он почти на бегу протянул небольшой свёрток, – официально изъято при досмотре.
Агата, наконец-то, остановилась. За ней остановился и схватившийся за сердце прокурор. Взяв протянутый сверток, спросила:
– Что это?
– Нашли под приборной доской, – еле выдавил из себя почти задохнувшийся Новак. – Это диктофон комиссара Витте. Советую прослушать.
Он порылся в кармане и протянул исписанный лист с печатями и подписями:
– Заключение экспертизы. Голос на плёнке принадлежит ефрейтору Розе Норман… она пропала в один день с комиссаром.
* * *
– Откуда это, – снова переспросил Алекс.
Яков Соломонович молчал. Он лихорадочно перебирал варианты ответов, но ничего путного не приходило на ум.
– Э… это… пуля, – наконец выдавил из себя мед-эксперт и заискивающе посмотрел Алексу в глаза.
– Неужели? – съязвил тот.
Он зло посмотрел на притихшего хозяина квартиры, взял пулю двумя пальцами, поднёс к окну, повертел перед глазами и произнёс тоном знатока:
– Я бы даже сказал, не просто пуля, а очень интересная пуля.
Яков Соломонович отвернулся. Вчера ночью он был настолько разбит, выжат и морально и физически, что не смог убрать следы всех, так сказать «непредвиденных ночных операций». Был не в состоянии подумать о последствиях.
– …именно очень интересная… – продолжал тем временем Алекс. – Может, вы и не знаете, уважаемый Яков Соломонович, но это пуля от патрона 9×19мм Парабеллум. Как раз от того патрона, который подходит только к пистолету Глок-43. Хороший пистолет и хороший патрон. И всё бы ничего, если бы не одно но…
Липсиц догадался, куда клонит блондин. Взяв его руку, Алекс разогнул дрожащие пальцы, вложил пулю в раскрытую ладонь и продолжил:
– Все бы ничего, дорогой мой друг, если бы не одна деталь – и этот пистолет, и этот патрон вот уже семь лет используется исключительно сотрудниками Управления Безопасности.
Ноги старого еврея подкосились, и он медленно опустился на кушетку.
«Так я и думал, – по спине пробежал холодок. – Значит все-таки в Розу стреляли убэшники».
Он смотрел на пулю, лежащую прямо перед ним на раскрытой ладони и тихо шептал:
– Бедная девочка, бедная девочка…
Алекс отошёл от окна и присел на подлокотник хозяйского кресла. В углу, на продавленном сидении лежал томик Кинга, на обложке которого отчётливо проступали следы зубов. Полукруглая дуга прикуса была настолько чёткой, что ямочки, оставленные чьими-то зубами, были различимы даже невооруженным глазом. Алекс нагнулся и заглянул под кушетку – возле красного от крови таза лежал комок окровавленного бинта.
– Вы понимаете, в какую историю вляпались? – спросил Алекс, двумя пальцами поднимая бинт.
–Понимаю, – кивнул Липсиц. Он стоял, низко опустив голову, как нашкодивший школьник, теребя пальцами концы застиранного халата.
– Я мог бы конечно все это использовать, но… – Алекс бросил бинт в таз, туда же аккуратно положил томик Кинга и продолжил, указывая на свой забинтованный живот: – но сам не в лучшем положении. Это если честно. Хочу быть с вами именно честным и надеюсь на взаимную честность. Сейчас я пока не знаю всего, что произошло, но как бы там ни было, пересекаться с УБ мне не с руки. Кстати, как и вам. Поэтому мой ночной визит должен остаться строго между нами. Это понятно?
Яков Соломонович согласно кивнул.
– Дальше, что касается вашей домашней врачебной практики…
–Это было всего лишь раз, – сбивчиво пролепетал Липсиц.
– Мне не важно, чем вы тут занимаетесь, но не каждый день из чьего-то тела вынимают боевую пулю, выпущенную сотрудником УБ из служебного оружия. Это понятно?
Яков Соломонович кивнул снова.
– Я не могу так это оставить, – блондин ткнул пальцем в сторону таза, – и поэтому сейчас вы мне всё расскажете. А там посмотрим, что с этим делать…
– Да-да, конечно, – кивнул в третий раз Яков Соломонович, – куда же я…
Он замолчал, собираясь с мыслями.
– Ближе к делу, доктор, – приказал Алекс.
– С чего же начать, – Липсиц вытер пот со взмокшего лба, – вчера, сразу после вас, здесь была одна девушка…
Алекс удивленно хмыкнул.
– Так вот, – немного уверенней произнес Яков Соломонович, – вчера после вас здесь была одна девушка. Я не знаю, что произошло, но… ей понадобилась медицинская помощь. Так же как и вам, кстати.
– Не отвлекайтесь, – строго перебил Алекс, – только по делу.
– Да, конечно. Вчера задавать ей вопросы у меня не было ни времени, ни сил. Да и желания особо не было. Меньше знаешь – лучше спишь, так, кажется… Да и какие вопросы? Она ефрейтор полиции, и мало ли что могло случиться на дежурстве. Может по службе… задержание, погоня… может как раз рядом с моим домом… хотя…
Он сам не верил во все эти «может».
– К тому же я врач, – попытался повысить голос Липсиц. – Я просто обязан оказать первую помощь даже если пациент…
Он запнулся, не найдя подходящего слова.
– Я вас ни в чем не виню, – сказал Алекс. – Все обвинения вам предоставят в Черной Башне.
Услышав это, Яков Соломонович сник.
«Черная Башня, – мысленно повторил он, вздрагивая. – Какое страшное слово».
Липсиц сидел, низко опустив голову, и всем своим дряхлым телом вжался в такую же старую, как и он сам, кушетку. На него было жалко смотреть. Бледен как мел, губы дрожат. При упоминании этого ведомства его всегда сковывал необъяснимый животный страх. Ведь он ничего плохого, ничего антигосударственного не сделал и никогда не делал, но стоило представить перед глазами Черную Башню, как страх, поднимаясь из глубин подсознания, приводил тело в необъяснимый ступор, сковывая руки, ноги, мысли.
– Да-да, конечно, – в который раз повторил он, опустив голову на грудь.
– Полноте, – попытался успокоить Алекс, – с вами ничего не произойдет, если будете со мной откровенны. Продолжайте.
Яков Соломонович глубоко вздохнул, мотнул головой и немного запинаясь, продолжил:
– Вчера, сразу после вашего визита, здесь побывала Роза Норман, ефрейтор полиции Побединского отделения. Того, в котором имею честь служить и я. Так вот, у неё была прострелена рука. Всё в одну ночь, представляете?
– Дальше.
– Рана простая, ничего не задето, пуля застряла в мягких тканях… Я не спрашивал, что случилось. Я лишь вынул пулю и оставил их здесь…
– Их?
– Роза была со спутником. Такой тоже весь перебинтованный, но… медицинская помощь ему не требовалась. Вид странный. Вот только сейчас, вспоминая его лицо, думаю, что парень только-только после пластической операции. Пересаженная кожа уж очень похожа на синтетическую. Но к чему такая пересадка? Подобные операции делают либо при раке кожи, либо при ожогах третьей степени и выше…
Яков Соломонович вдруг задумчиво замолчал. Он опять вспомнил глаза незнакомца. Такой до боли знакомый взгляд…
– Неужели? – онемевшими губами прошептал он и судорожно замахал руками: – Неужели такое может быть? Нет-нет…
– О чем вы? – насторожился Алекс, – Яков Соломонович, что с вами?
Липсиц вскочил так, словно невидимая пружина вытолкнула его из кресла.
– Этого не может быть, – повторял трясущимися губами.
Алекс перехватил его за локоть и силой усадил обратно.
– Успокойтесь! – приказал он. – Держите себя в руках!
Яков Соломонович смотрел влажными от слез глазами, снизу вверх как голодная собака на хозяина и еле слышно шептал:
– Это был… Марк Кариди.
