Текст книги "Кукурузные человечки"

Автор книги: Вадим Чирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Художник и Нинка все так же стояли шагах в семи от крыльца, глазея на превращения Евдокимовны. Та повела взглядом по двору, забору, глянула на стены.

–Постарел дом-то как. Он тогда как новый еще был.

Остановила глаза на Нинке.

–Погляди, внучка, какой у тебя бабушка была. Не хуже других.

Нинкины глаза, и без того большие, после этих слов заняли все почти лицо..

Девушка смотрела теперь на Кубика. Художник, заметил Славик, изо всех сил щипал правой рукой левую и был бледен, зато борода горела горела огнем.

–Виктор Алексаныч! Миленький! – Девушка сошла с нижней ступеньки на землю и прижала к груди руки, а Кубик, наоборот, на шаг отступил, словно перед ним была ведьма. – Ты ведь художник – нарисуй меня. Пока я такая. У меня с того времени одна только фотография, да и то там лицо мое с копейку.

–А что? – Кубик снова откашлялся. – А вы разве стареть собираетесь?

–Ты нарисуй сперва, – повторила Евдокимовна, – а уж после поговорим.

–Ладно. И как я сам, балда, не догадался? – Художник хлопнул себя по лбу. – Вы тогда идите на мое крыльцо, солнце сейчас на той стороне. – А-а... – он замялся, – а у вас нет ли во что переодеться? А то ведь вы в домашнем...

–Ой, нет. Мое ведь все старушечье. Ты уж сам что-нибудь повеселей придумай. У меня тогда, как сейчас помню, сарафан был, гвоздиками розовыми усыпанный...

Все, и Славик тоже, перекочевали на другую сторону дома. Девушку Евдокимовну Кубик усадил на крыльцо, а сам устроился с этюдником и красками напротив.

Художник спешил, словно боясь, что прекрасное это видение исчезнет. Он косился на Славика, который засел со воим аппаратиком за углом дома. Его роль в этой истории он давно понял. Когда тот выглядывал, художник грозил ему кулаком.

Нинка смотрела на все, не выпуская пальца изо рта.

На холсте, мазок за мазком, возникала девушка в голубом, усыпанным розовыми гвоздиками, сарафане. Длинная, золотая коса была перекинута на грудь, загорелые руки теребили, ласкали ее.

Кубик не спешил, просто работа у него ладилась, шла как никогда быстро. Одно чудо вызвало другое – вдохновение. В левой руке художника был зажат букет кистей, правой, выхватывая, как шпагу, то одну, то другую кисть, он наносил мазок-удар. Самая большая кисть была по-пиратски зажата в зубах. Поэтому слова его походили на рычание:

–Гр-рас... Рывур-р-р... Бравор-р-р!..

Кубик то подскакивал к холсту с длинной кистью в руке, то отскакивал, сверля его глазами. Все это напоминало Славику бой на рапирах, который он видел по телевизору.

Честно говоря, Славику хотелось удрать и оставить все как есть. Может, Евдокимовна не захочет стареть? Придумает что-нибудь и начнет жить во второй раз...

Так и торчал Славик за углом, не зная, что делать. И ругал себя за то, что выпросил молстар у пришельцев и без спроса направил на Евдокимовну.

Нинка наконец вынула палец изо рта.

–Дядь-Вить, давай я рядом с ней, – она показала на девушку Евдокимовну, не называя ее, – давай я рядом сяду. И ты меня тоже нарисуешь.

–Низя, – ответил Кубик (кисть во рту мешала ему говорить). – тебя тода на швете не быо.

–Пусть посидит с бабушкой, – подала голос девушка с крылечка, – рядышком пусть посидит.

Художник освободил рот от кисти..

–Какая вы бабушка! Вы тогда еще и мамой не были. Ваша Аня сейчас вдвое вас старше.

–Это Анька-то меня старше? – не поняла молодая Евдокимовна. – Она ведь мне дочь!

–Дочь-то она вроде и дочь, – сказал Кубик, глядя на холст, – только ведь дочери старше матерей не бывают. Она теперь в матери вам годится.

–А Павлик? – со страхом спросила девушка. Павлик, старший сын Евдокимовны, был летчиком гражданской авиации.

–Павлик вас и того старше. – Художник был занят гвоздиками на сарафане и не замечал, что девушка волнуется все больше.

–А Нинка-то – она ведь внучка мне! – не сдавалась девушка.

–Ну где вы видели шестнадцатилетних бабушек?!

–Так что же это получается, – девушка при этих словах встала, – они мне не родные теперь?

Кубик поднял глаза на Евдокимовну и задумался.

–Понимаете... – Он погрыз кисть. – С одной стороны, конечно, родные... Но если посмотреть с другой... – Художник поднял плечи и замер в этой позе.

–А ну быстро возвертайте меня в мои годы! – закричала девушка, и Славик узнал в ее голосе нотки бабушки Евдокимовны. – А ну признавайтесь, чьих это рук дело! Твоих, Нинка?

–Дак чего моих? – захныкала Нинка. – Разве я умею? У меня и лекарств таких нет.

Кубик подал незаметный знак насторожившемуся Славику: внимание!

–Вы, Елизавета Евдокимовна, минут еще с десяток посидите спокойно. Я портрет должен закончить, раз уж начал. А потом вернутся к вам ваши годы, ваше, так сказать, богатство. И перестаньте хмуриться – молодая, а сердится, как старуха!

–Тут будешь сердитой, – голосом Евдокимовны ответила девушка, – когда с тобой такие фокусы. – Однако хмурь с лица постаралась согнать.

Кубик спрятался за этюдником. Девушка вот-вот должна была исчезнуть навсегда, и он спешил, боясь не заметить чего-нибудь важного, может быть, какого-то отсвета на лице, в положении рук, снова перебиравших золотую косу, в бликах за спиной, играющих в пятнажки.

Скоро портрет был закончен, и Кубик торжественно объявил:

–Спасибо, Елизавета Едокимовна! Желаете взглянуть? – и развернул этюдник.

Славик и Нинка посмотрели на портрет. На крыльце сидела шестнадцатилетняя Лиза. Она смотрла на закат – зачарованно, умиротворенно.

Руки перебирали косу. Лицо освещалось закатом, в котором было больше всего золотых и розовых красок.

Дверь в избу была открыта, и там, в сенях, в серой темноте, едва виднелась старуха, в которой узнавалась Евдокимовна.

Теперь ребята смотрели на девушку. Та перевела глаза с себя на портрете на старуху. Лицо ее посерьезнело и погрустнело.

–Виктор Алексаныч, ты, конечно, художник, тебе лучше знать, как портреты рисовать. Но этот-то у меня будет висеть, не на народе. Ты старуху в сенях закрась, пожалуйста, – попросила она. – Хоть это и я, я понимаю, дак ведь в молодости о старости не думают.

Кубик усмехнулся, глянул на палитру, протянул руку к кистям, которые были теперь разбросаны на траве.

–Ты просто дверь в дом затвори, чтоб старухи не было видно...

Художник улыбнулся. Он обмакнул средней величины кисть в краску, в другую, растер и провел кистью по темноте в сенях и старухе. Появилась доска. Еще одна, третья. Четвертая... Перекладина... Теперь за спиной девушки была дверь. Вот она зарозовела под красками заката. Но, главное, была закрыта, и старуху за нею не видать.

Девушка встала.

–Спасибо тебе, Виктор Алексаныч! – Она подошла к художнику, положила ему на плечи загорелые руки. Он же стоял замерев, отведя руки с двумя кистями и палитрой за спину, чтобы не испачкать девушку красками.

Нинка смотрела на это открыв рот, а Славик – насупившись. Он знал, чем ему придется заняться через пять минут, какую жестокую роль играть

Ой, обида какая!

Девушка отступила от Кубика и сказала сурово:

–Ну, поигрались и хватит. Отдавайте мою старую кожу. Мне в бабушки пора! – Села на крыльцо и уложила руки на колени.

Не скажи девушка Лиза последних слов, Славик, скорее всего, в самом деле убежал бы и, может, забросил даже молстар в речку, где поглубже.

Кубик поднял руку к голове и оттуда, пальцами, подал знак Славику.

Славик нажал на красную кнопку.

Художник скрестил руки на груди. Нинка, глянув на Славика, нацелившего молстар на девушку на крыльце, снова сунула палец в рот.

–Чего уставились? – сказала Лиза ворчливо. – Кино вам тут, что ли?

–Кино не кино, а... – Кубик не договорил и растянул свое "а" так, что получилось "а-а-а..."

Только что у девушки на крыльце была коса, и вот уже нет ее. Вместо косы – короткая стрижка. А лицо слегка пополнело и побелело. Она потрогала волосы и спросила:

–Вроде поболе мне стало?

–Поболе, поболе, – кивнул художник. – Еще немного потерпите.

Перед ним сидела теперь молодая женщина. Волосы ее гладко зачесаны назад и сзади собраны в узел, лицо не то спокойное, не то безразличное. Но это длилось всего минуту-две.

–Ой, – забеспокоилась женщина, – что-то мне тяжельше стало!

–Ничего, ничего, – как врач, сверлящий зуб, ответил художник, – вы сами этого хотите..

–Я-то хочу, да ведь стареть-то кому нравится! Ой!.. – тихонько вскрикнула женщина. – Ой, обида какая! Ой, не могу!

–Что такое? – забеспокоился Кубик. – Сердце?

–Да нет. Будто я вся сохну, и внутри, и снаружи. Будто черствею, как хлебушек нарезанный, без присмотра оставленный... Ой, жалко мне себя, ой, обида, – причитала она. – Ой, молодость моя уходит, как вода из дырявой кади утекает, некому дырку заткнуть!

–Может, остановимся? – предложил художник. – На этом, так сказать, этапе? Раз обида невмочь...

–Да куда ж останавливаться, если мне сейчас, сколько Анюте моей. Жги дальше, Виктор Алексаныч, пусть уж в свои настоящие годы вернусь. Жги, не жалей моей жизни! – Евдокимовна обернулась к Славику, догадываясь, что Кубик только руководит "операцией", махнула ему рукой.

От ее взгляда и от слова "жги" у Славика опустились руки. В самом деле опустились – молстар оказался направленным в землю.

Евдокимовна, – а волосы ее уже серебрились – вздохнула.

–Фу-у-у! Это что случилось-то? Будто бежала я, бежала, да вдруг остановилась.. Сколько мне стало? Как Павлику, должно быть. Ой, дайте передохнуть...

Кубик посмотрел на Славика и все понял. Показал рукой: погоди, мол, когда нужно будет действовать, я дам знать. Славик даже не кивнул в ответ, так ему не хотелось больше заниматься этим делом.

Евдокимовна на вид была уже женщиной лет сорока пяти.

–Соседей и то стыдно было бы. Что скажут? Что подумают? – Она покачала головой.

–А что скажут? – поинтересовался художник.

–Что подумают, то и скажут – знаю я их. Дура, мол, старая. Одной жизни дожить не успела, на вторую позарилась. Видно, сладко ей жилось, коли вдругорядь захотелось. Молодой-то мне прохода не дадут, застыдят.

–А что молодой до старух? – возразил Кубик. – Не все ли равно, о чем они ворчат?

–Не скажи, Алексаныч. Это, может, у вас в городе так, а у нас в деревне стариков уважают. Слушают. Правда, Нин? Ты ведь бабушку свою слушаешь?

Нинка, не вынимая пальца изо рта, кивнула.

–Ну, отдохнула, стареючи, вроде, значит, в отпуску побывала. Первый раз в жизни. Теперь дальше ехать можно. Жги, Алексаныч, мне в бабушки пора, – повторила формулу покорности Евдокимовна. – Нинка моя меня, вижу, еще не признаёт. Да и дела по дому не сделаны...

Состарившись до прежнего своего возраста, Нинкина бабушка хотела уже встать и уйти, но вдруг ойкнула, села и... попросила вернуть ей годика три-четыре.

–Колено у меня очень уж разболелось в последнее время. Кабы не оно, – объяснила, стыдясь почему-то своей просьбы, Евдокимовна, – то хоть до ста лет жить можно.

Кубик на этот раз взял молстар в свои руки – дело требовало осторожности. Спросил у Славика, где нажимать, опробовал кнопки, направив аппаратик в землю, и проделал над соседкой нужную операцию.

Евдокимовна сначала проверила колено рукой, потом встала, прошлась перед крыльцом.

–Как новое, – обрадовалась она. – Теперь можно идти работать. А эти малые годы, что ты мне вернул, Алексаныч, кто их на старухе сосчитает. Главное, чтобы Анюта ничего не заметила, да еще Андреевна.

–Ты, баб, как раньше, – сказала Нинка, – только улыбистей стала.

–Вот так словечко! – Кубик хлопнул в ладоши. – Ну, Нинон, ну, умница!

На этом приключение закончилось, и Кубик собрался уже к себе, но Нинка его остановила:

–Дай-ка картину сюда. – И решительно забрала у художника холст.

–Ты что, Нинон? – растерялся Кубик. – Я ведь над ней еще поработать должен.

–Поработать! Замажешь мне бабушку так, что потом никто ее не узнает. Не дам. Знаю я тебя!

–Евдокимовна! – взмолился художник. – Да что это такое?! Пусть она отдаст холстину!

Но Евдокимовна, поднимаясь на крыльцо, только махнула рукой.

–Отдай, Ниночка, – просил Кубик, впервые называя Нинку так, – это ведь полработы.

Нинка глянула на портрет.

–Видела я все твои замазюки. Будто сам черт на картинах плясал. Сперва что-то еще понятно, а после ничего. Не дам. Это не твое, это бабушкино. – И спрятала холст за спину.

Художник оглянулся на Славика, будто прося помощи у него.

–Вишь, какую критику твоя подружка на меня наводит. Заступись.

Славик отвел глаза. Ему тоже нравился портрет.

Кубик снова обратился к Нинке:

–А, Нинон? Отдай хоть на полдня, я за это и тебя нарисую.

–Меня нечего рисовать. Я еще маленькая. Вот когда семнадцать стукнет, тогда приезжай и рисуй. Может, к тому времени чему-нибудь и научишься.

–Ну, Нинон, так-то нельзя – так вот, как ты говоришь, – обиделся Кубик.

–А ничего с тобой не будет, – жестко ответила Нинка и пошла с портретом к себе.

Славик ни разу не видел художника таким. Он растерялся и моргал, и губы у него кривились, как у третьеклашки, которого послали домой за родителями, и борода казалась приклеенной.

И Cлавик впервые, кажется, подумал, что взрослые не так уж прочно защищены от обиды. И еще подумал, что Нинка не такая уж безвредная.

Евдокимовна снова вышла на крыльцо.

–Ба, – сказала Нинка и выставила перед собой холст, – это тебе подарок на день рождения. От всех от нас.

–Ох! – всплеснула руками бабушка. – Мне ж нынче семьде... Ой! А сколько ж мне после сегодняшнего исполнилось-то? Кажись, годика на три-на четыре меньше? А? Вот так день рождения – меньше стало!

–Ну и на здоровье! – за всех ответил Кубик. Он, как видно, справился с уже обидой.

-Вот не думал, что в деревне переживу такие страсти, – сказал Кубик, когда старая Евдокимовна с внучкой скрылись в доме. – Ты что обо всем этом думаешь, Славик?

Они сели на Кубиково крыльцо.

–Я? – по привычке, чтобы было время обдумать ответ, переспросил Славик. Ожоги крапивы только теперь дошли до него и он начал чесаться. – А что об этом еще думать? Тут, по-моему, все ясно. Сначала помолодела, потом захотела и состарилась. Я бы назад, в старость, ни за что не вернулся.

–В старость это вперед, – машинально поправил его художник. – Ты мне вот что скажи: откуда у тебя этот чудесный аппарат?

–Молстар...

–Так он называется? Можешь мне о нем рассказать? В смысле, имеешь право?

И Славик – куда теперь денешься? – рассказал, не забывая чесаться, о пришельцах.

Кубик по ходу рассказа то и дело кивал. Потом высказался:

–Жуткое мальчишечье, беспросветное и беспардонное вранье! Жуткое и прекрасное! Вот что бы я сказал, если бы... если бы не было в твоих руках молстара! Вещественное доказательство! Тут даже наши суровые ученые, так не любящие пришельцев и веру в них, ничего бы не поделали. Впрочем... Может, наши уже выпускают такие штуки? Или японцы? Ну-ка дай, я взгляну.

Кубик долго и осторожно рассматривал аппаратик, вертел, гладил, колупал...

–Ну-ну, – сказал он, не без сожаления возвращая Славику молстар. – Отдай его хозяевам и больше не бери. Значит, говоришь, бабушка твоя отказалась от молодости?

–Вы ведь тоже.

–Я? Я – другое дело. Я молод. Да-а... – художник покачал головой. – Очень серьезная новость, такую сразу не обмозгуешь... А ты мне этих ребят покажешь?

–Я спрошу у них.

–Ну, договорились.

Славик отчитывается перед пришельцами

В дни, когда Славику предстояла драка и когда ему доверили молстар, пришельцы, конечно, не трогались с места, то есть с огорода Полины Андреевны. Они, пока суд да дело, занимались изучением овощей. Им очень понравились морковь, картошка и перцы.

Изучали космонаты и луг с его живностью – ящерками, кузнечиками, жуками, стрекозами, пчелами, осами, мухами, мушками и муравьями.

Дошли они и до речки. Сколько в ней было интересного! И лягушки, что при их появлении прыгали в воду, и водомерки-конькобежцы, и быстрые рыбы, и жуки-плавунцы, и синекрылки над водой, и уж на берегу – этот зашипел на них, увидев, что незнакомцев целая группа, скользнул в воду и поплыл. Гости Земли ужаснулись и застыли при виде одноголовой змеи, как тогда, когда на них летела рогатая и бородатая коза и как тогда, когда увидели в зоопарке (за стеклом) питона.

В походы на луг и на речку отправлялись не все космонавты. Двое всегда оставались возле корабля. Один был в самом корабле, другой забирался на самую высокую кукурузину и следил оттуда за Славиком, когда тот был в своем или в Нинкином дворе, и докладывал дежурному о его передвижениях и встречах. А тот, держа связь с остальными, извещал их обо всем, что происходило вокруг корабля. Эти малыши охраняли и его! В любую минуту они могли прийти к нему на помощь. Кроме тех, правда, минут, когда он направил луч молстара на старую Евдокимовну...

Когда приключение с Евдокимовной и молстаром закончилось, Славик пришел к маленьким друзьям, не забыв прихватить с собой молстар. Он честно поведал обо всем, что получилось с его добрым намерением сделать подарок Евдокимовне ко дню рождения. Покаянный визит пришелся на вечернее время, когда космолетчики вернулись с егоровского луга.

Славик рассказывал, чувствуя себя виноватым. Запинаясь, сумрачным голосом он поведал маленьким человечкам о том, как отказались от молодости его бабушка и художник Кубик, как они с Нинкой решили подарить Евдокимовне на день рождения пять лет жизни...

Семеро космонавтов сидели на своих кукурузинах и внимательно слушали. Питя, как всегда, когда был возбужден, влез почти на самую верхушку стебля и раскачивался. Трижды он не выдерживал и перебивал рассказ. Когда Славик дошел до момента превращения в девчонку старой Евдокимовны, он завопил сверху:

–Вот это да!

Второй раз он подал голос, когда девушка Лиза смотрелась в зеркало:

–Им бы только зеркало! Уж как они любуются собой, как они себя любят!

В третий раз он откликнулся на слова Евдокимовны "Мне в бабушки пора":

–Мой бабушка тоже добрая. Может быть, самая добрая во всей вселенной. – Помолчал и добавил: – Родители говорят, что она-то меня и испортила.

При этих словах все посмотрели наверх, где раскачивался вместе с метелкой Питин силуэт. А высоко над ним было темно-синее небо и сияли звезды. Где-то там, среди звезд, была планета Кукурбита, а на ней жила Питина бабушка. Она, возможно, тоже смотрела сейчас на звезды и думала о внуке.

Славик кончил свой рассказ и ждал, что скажет Грипа. Ведь он, Славик, самовольничал с молстаром.

Командир оценил все происшедшее так:

–Всем вам известно, что я был против того, чтобы выпускать молстар из наших рук, и знаете почему. Что если Нинка раззвонит на весь свет об этом случае?

–Кто ей, бабаболке, поверит? – немедленно отозвался сверху Питя.

Славик про себя подумал, что более удачного и, главное, точного ответа быть не может.

–Что если, – продолжал Грипа, будто и не слышал Питиной реплики, – что если Евдокимовна расскажет соседям о том, что с ней произошло?

–Соседи подумают, – в ту же секунду отбарабанил Питя, – что старая Евдокимовна уже того, – все снова посмотрели наверх и увидели, что показывает пальцем Питя. – А Евдокимовна – она ведь еще не того, – Питя повторил свой жест, – и ни за что не расскажет соседям, чтобы о ней не подумали, что она того... Так что, командир, ты зря беспокоишься.

Молек кашлянул.

–Питя говорит, как он привык, – сказал он, – но говорит верно, и я согласен с каждым его словом. Информацмя о молстаре не выйдет за пределы того двора.. А с художником нам все равно придется встретиться. Даже, думаю, пора...

Пришельцы не спорили, как ожидал Славик. Мнение Молека среди них ценилось высоко, да и командир, как ему и полагалось, был неглуп. Он не полностью, конечно, согласился с Питей и Молеком, – это тоже ему полагалось, – и сказал, что ближайшие дни покажут, чем окончится эта история. И хорошо будет, если так, как считает Молек.

–Между прочим, – крикнул сверху Питя, – это я первый так посчитал, а Молек только меня поддержал.

Но командир Пите не ответил. Он обратился к Славику. :

–Мы здесь не со всем, понятно, познакомились. Нам было бы любопытно посмотреть и другие, кроме Егоровки, интересные места на Земле. Как ты думаешь, какие?

Что еще посмотреть на Земле?

Что еще посмотреть на Земле? Другие, кроме Егоровки, места. Вот вопрос, на который легко ответить!

И Славик хотел уже начать отвечать. "да позадумался", как сказано в басне Крылова "Ворона и лисица".

И вправду, что посмотреть? Ну, разумеется, Москву. Ну, ясно, Петербург. Их город. Озеро, говорят, Байкал. Северный полюс! Киев (он там бывал), Одессу! Названия городов возникали в голове (на поверхности мозга) Славика, как пузыри, что выпрыгивают из глубины воды. Вот выпрыгнул и лопнул очередной – Самарканд. Рядом с ним – Ташкент. Как они попали в его черепушку? И что в этих городах примечательного?..

Но это все то, что поблизости. А вся Земля? Пришельцы ведь спрашивают о ней. Славикина мысль сделала попытку облететь глобус, но крылья ее вдруг обломились, и птица бессильно упала возле пограничного столба.

Славик еще очень мало знал о планете, на которой жил вот уже двенадцатый год.

Он, понятно, слышал, что на Земле существуют такие страны, как Америка, Франция и Англия (еще Австралия, Испания...), но где они находятся и что в них самое интересное, – это было ему неизвестно.

А-а – еще пустыня Сахара! И там где-то Египет со своими пирамидами. Япония! Там сейчас папа с мамой.

А что, что, что еще? Славику от огорчения захотелось заплакать – не знать собственной планеты!

Да, есть еще Китай, Индия, Канада (о Канаде он вспомнил боагодаря хоккею). И Швеция, и Чехия! Но не скажешь же, что самое главное, ради чего стоит посетить эти страны, – это их хоккейные команды!

Чем знамениты, чем интересны те страны и те города, о которых он вспомнил?

С вопроса Грипы прошло минуты три, а Славик все молчал. Впрочем, ему казалось, что он говорит, спорит, чуть ли не кричит – такое творилось в его голове. А пришельцы ждали ответа.

Славик набрал в грудь воздуха, чтобы выпалить все, что нашкрябал из мировой географии, но вместо этого сказал:

–Ребята, вы все равно хотели познакомиться с художником. Давайте лучше спросим у него.

Но если для Славика это был выход из положения, то Питя ему воспротивился:

–Не хочу! – завопил он. – Опять эти взрослые! Эти всезнайки! Мы сами с усами! Ваш художник как начнет водить нас по музеям – мы все умрем со скуки. Так хорошо было, я уже начал думать, что их вообще нет на свете!

Молек что-то хотел сказать, но командир опередил его:

–Очень правильная мысль, Славик. Художник знает Землю лучше, чем ты. А мы вправе выбирать объекты. Когда пойдем к нему?

–Да хоть сейчас. -У Славика гора упала с плеч. – Он дома сидит.

–Питя, – распорядился командир, – раз ты не хочешь встречаться со взрослыми, останешься дежурить в корабле.

–Не моя очередь! Щипан сегодня дежурный.

–Но ты ведь не хочешь идти к художнику. Вот и подежуришь вместо Щипана.

–Я, конечно, не хочу идти к художнику, – судя по тону, Питя явно задирался, – но когда вы развесите там уши, кто приведет вас в чувство? Только я! Да я наперед знаю каждое его слово!

Командиру сегодня не хотелось спорить, и он спросил у Славика, как лучше всего попасть в дом художника, чтобы никто их не увидел. Славик предложил ту же черную сумку, и Грипа отдал приказание космонавтам привести в порядок одежду. Славик побежал домой за сумкой.

Бабушка сидела у телевизора и смотрела какую-то техническую передачу. На экране сменяли друг дружку неизвестные сложные механизмы и приборы, ведущий что-то говорил, чего бабушка, понятное дело, не понимала, но слушала все же очень внимательно. На внуковы шаги она живейше обернулась.

–Где ты шлендаешь? – начала она высказывать накопленное за день. – Ужин давно готов, а он неизвестно где! То дома сидит, а то вдруг пропал и не отыщешь его.

–Бабушка, я сегодня у дяди Вити ужинаю – он меня пригласил. Ты не видела моей черной сумки?

Все шестеро космонавтов поместились в большом отделении сумки. Весили они не больше двух килограммов.

Щипан помахал Славику и высунувшемуся командиру рукой:

–Вы там недолго!

Дверь у художника была, как всегда, открыта – словно он каждый вечер ждал гостей (может, так оно и было), – но Славик все равно постучал.

–Входи, Слава.

Кубик лежал на диване и листал старый-престарый журнал.

–Ты что, по грибы нынче ходил?

–Мы к вам в гости. – ответил с порога Славик.

–Кто мы? Уж не вы ли сами, Ваше Вечернее Появительство?

–Дядя Витя... – Славик сразу же решил показать пришельцам, сидящим в сумке (а особенно Пите), что такое художник Кубик, и задал традиционный вопрос: – Дядя Витя, а для чего вам коза?

–Я, Славик, – не промедлив ни секунды, ответил Кубик, – учусь у нее бодливости. У меня у самого характер мягкий, бодаться я не умею, и вот Манька мне в свободное время уроки дает. "Ты, говорит, хоть и с бородой, как козел, а ума-то у тебя мало. Ты, говорит, если что, башку-то наклони, мемекни погромче и сыпь вперед. С ног ворога столкни, а после еще и потопчи маненько. А рога, коли бог тебя обидел и не дал, найди где-нибудь и приставь чуть повыше ушов"...

–Ушей, – поправил Славик.

–Она говорит "ушов". "Чуть, говорит, повыше приставь ушей"...

–Ушов, – поправил Славик.

–Совсем ты меня сбил с панталыку! "В общем, говорит, вот здесь, – Кубик показал место на своем лбу, – прикрепи и с ними, говорит, и ходи, тогда тебя всяк бояться будет и мазню твою безобразную, безалаберную и самонадеянную будет всячески восхвалять" Вот для чего мне коза, Славик, и это, как всегда, самая последняя правда! Ну, каким добрым ветром тебя занесло?

(Славика, пока Кубик говорил, кто-то толкал сквозь сумку, и он подумал, что толкать мог только Питя).

Мальчик прошел через комнату, сел на стул рядом с диваном, а сумку поставил на колени..

–Мы к вам в гости, – повторил он.

–Вам, ваше Вовремя Приходительство, одного стула хватит? Или к соседке за табуретками слетать?

–Слетать за табуретками, – важно распорядился Славик. – Мы сюда не шутки пришли шутить.

–Сию минуту, Ваше Грусть-Тоска-Недопустительство-Скуку-К Черту Прогонительство! – Кубик вскочил с кровати и постучался в дверь, ведущую к Евдокимовне.

Через минуту он вернулся с двумя табуретками.

–Изволите на обе сесть, Ваше Новости-Сообщительство? – Кубик что-то уже заподозрил: очень уж бережно держал Славик сумку на коленях.

–Вот сюда их поставьте, – продолжал распоряжаться гость, – передо мной. – И водрузил сумку на сдвинутые табуретки.

Художник сел на диван.

–Дядя Витя, – сказал Славик обыкновенным голосом, – я к вам действительно не один пришел.

–А с кем же? Кого ты там, на крыльце, оставил? – спросил Кубик, взглянув на открытую дверь.

–А вот с кем!

Славик вжикнул молнией на сумке, бока ее опали и художник увидел шестерых маленьких человечков, щурящихся от света. Одни поправляли волосы, другие одергивали одежду. Питя полез за воротник – видать, что-то колючее попало под комбинезон. В общем, человечки шевелились, и никак нельзя было подумать, что это куклы. Вдобавок Пигорь чихнул.

–Будь здоров, – машинально произнес совершенно сбитый с толку художник.

–Спасибо, – прозвучал в ответ тоненький голос пришельца. Это было первое слово инопланетян в комнате художника.

–Поклянись, – вслед за Пигорем заговорил Питя, – поклянись, что не будешь перед нами выпендриваться!

Кубик опешил, но пообещал:

–Слово художника!

–Поклянись, что не будешь считать, что ты умнее нас во сто раз! – продолжал Питя.

–Не считаю, что я вас умнее, друзья, – ответил хозяин комнаты тоже в рифму. Он подумал, наверно, что с маленькими человечками именно так нужно разговаривать – в рифму. Кубик как замер, увидев пришельцев, так до сих пор и не шевелился. Только борода у него дергалась, как у театральной куклы на сцене, когда он говорил. – А с чего ты взял, что я буду выпендриваться?

–Ты же взрослый. – Питя взял этот международный разговор на себя.

–Ну и что? – ответил художник. – Случается, что и взрослые не выпендриваются. Представь себе, что это как раз тот счастливый случай.

–Мы еще посмотрим, счастливый или нет, – придрался к слову Питя. – Хочешь знать, кто мы?

–Хочу. Славик мне чуть-чуть о вас рассказывал, но я не очень-то ему верил.

–Славик молодец. Мы – с другой планеты. С далекой-далекой. Она называется Кукурбита. Наш корабль спрятан там, – Питя показал пальцем на дверь. – И мы изучаем вашу планету. Прилетели знакомиться.

–Милости просим, – сказал художник.

–У нас к тебе вопрос...

Но тут Питю перебил Грипа. Он перелез через край сумки и встал на табуретке прямо, как посол.

–У нас к вам вопрос, – исправил он Питино "ты". – Но может, вам хочется спросить о чем-нибудь у нас?

–Вероятно, да, – неуверенно произнес Кубик. – То есть я хотел сказать: конечно. Конечно, у меня к вам должны быть вопросы. Только я пока не знаю, какие. – Художник почесал голову. – Впочем, один уже есть. Откуда вы знаете слово "выпендриваться"?

–Нам подарил его Славик, – ответил вместо Грипы Питя. – Мы возьмем его на свою планету. Во словечко! – Питя показал большой палец.

–Тогда можно еще один вопрос?

–Давай.

–Вы... дети?

–Да, – коротко ответил Грипа.

–А где ваши взрослые?

–Они остались дома.

–Дом – это где? На корабле или на планете?

–На планете.

–Только ты не думай, – вмешался в разговор Питя, – что тут же должен взять над нами опеку. Ты сам по себе, мы сами по себе.

–А какой вопрос вы хотели мне задать?

Грипа на этот раз опередил Питю:

–Вы, конечно, хорошо знаете вашу планету?

Художник не то чтобы кивнул, он наклонил голову, но при этом поднял правое плечо. И означало это, если перевести на язык слов: "вроде бы да...", или: "вообще-то должен...", или: "кое-что я, естественно, знаю..."

–Куда нам нужно непременно слетать? Что мы должны посмотреть на Земле?

–Ах ты боже мой! – неожиданно обрадовался Кубик. – Какой прекрасный вопрос! "Что посмотреть на Земле?" А Славик вам не сказал?

–Я хотел сказать, – произнес пятиклассник первые за удивительную встречу слова. – Про египетские пирамиды.

–Можно начать и с них – это одно из семи наших чудес. Но если говорить о сохранившихся чудесах, то...

–Готов спорить на что угодно, – проворчал Питя, – он потащит нас по музеям. – Питя сидел на краю табуретки и, болтая ногами, осматривал полутемную комнату.

–Вам нужно будет слетать... – Кубик сделал паузу, набрал побольше воздуха, – вам нужно для начала увидеть Венецию, город на сваях. Побывать на Ниагарском водопаде в Америке. Увидеть Сад Камней в Японии. Ох!.. Дворец дожей на площади святого Марка. Тадж Махал. В Мексике – древний город ацтеков. Посмотреть на индийские храмы. Во Франции, ребята, вам нужно увидеть старинные замки и Эйфелеву башню в Париже. Лувр, Лувр! В Англии – Вестминстерское аббатство, Тауэр...

–А еще, – художник буквально задыхался, не успевая перечислять чудеса своей планеты, – деревянные – удивительные! – строения наших Кижей: одна только церковь Преображения – целая сказка! Мечети и мавзолеи Бухары и Самарканда. Нотр Дам де Пари... Пизанская падающая башня... Афинский Акрополь. А вечный город Рим? А Колизей? Боже мой, боже мой! – Кубик давно уже вскочил и размахивал руками. – В Питере, вернее, под Питером – Петергофские фонтаны. Василий Блаженный в Москве. Андрей Рублев в Сергиевом Посаде. Эль Греко в Мадриде, коррида...