Текст книги "Кукурузные человечки"

Автор книги: Вадим Чирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Седой посадил найденыша рядом с собой, остальные разместились кто как сзади, и машина покатила по желтеющей траве, потом по бетону взлетно-посадочной полосы к группе небольших домиков, где, по всей видимости, размещалось обслуживание аэропорта.

–Фермин, – обратился Седой к парню, поймавшему Сдавика за лодыжку, – отведи мальца в столовую, покорми его и побудь с ним. А я пойду доложу обо всем начальству.

Провожатому не удалось выудить из Славика ни одного слова – все полчаса в крохотной столовой он молчал: с мальчишками это бывает, замкнется – и ни в какую, как взрослый с ним не бейся.

После столовой Фермин отвел Славика в небольшую деревянную беседку у столовки. Там их и нашел Седой.

–Лучше бы ты его не ловил! – сорушенно качая головой, начал он. – Я рассказал Рубио все: мол, так и так, наша аэрологическая ракета наткнулась на какой-то подлетающий к острову объект, тому пришлось срочно приземлиться (а может, и упасть), но на склоне горы мы ничего не нашли, кроме мальчишки европейского облика. Знаешь что он мне ответил, Фермин? Он мне такое сказал, что у меня ноги подкосились!

–Что же, шеф?

–Что наша мирная ракета, набитая только градусниками, могла зацепить посадочную капсулу с космонавтами. – Седой почесал голову. – Черт возьми! Я отдал бы миллион долларов, которого у меня нет, за то, чтобы этот мальчишка заговорил! В общем, так, Фермин... Рубио сейчас связывается с кем-то еще, наводит справки. А ты отведи малого к Рафаэлю. Он изучает языки и вообще говорун, может, разговорит мальца. А чтобы он не сбежал, поставь возле станции кого-то из парней. Рафаэль в своем деле знает толк, но в других – размазня: мальчишка попросится выйти, и он его отпустит, нимало не подумав...

Иа-о-рана, приятель!

-Иа-о-рана, приятель! Нас с тобой заперли и приставили охрану – значит, кто-то из нас двоих сильно проштрафился. По возрасту мне больше подходит роль преступившего закон – тебе не кажется? – Темноволосый и темноглазый улыбчивый парень так и сыпал словами.

Славик огляделся: комната, куда его привел Фермин, была до потолка набита приборами, что мигали огоньками, попискивали, гудели. Звуками она походила на летний пчелиный улей.

–Проходи, я покажу тебе свое хозяйство. Я – радиометрист, тебе это ни о чем не говороит? – Парень стал тыкать палцем в установки. – Это антинометр, а вот пиргелиометр. А на этом экране... Э-э, да ты, я вижу, совсем не интересуешься техникой! Чем же тебя занять? Хочешь пить? – Он протянул руку к жестяной, ярко раскрашенной банке.

В банке оказался теплый и сладкий, незнакомого вкуса сок. Слвик выпил, после чего произнес первое слово:

–Спасибо.

–Что, что? "Спасибо"? -повторил парень. – Какое странное слово! На каком это языке? А на английском ты говоришь?

Славик понял. Do you speak english? – это знает каждый школьник.

–I know in english some words, – ответил он.

–Ничего, лишь бы эти слова были хорошие. Слушай, а кто ты? Как тебя зовут? Меня – Рафаэль... – Хозяин комнаты болтал без умолку.

–Вячеслав, – сказал пленник.

–Это слишком сложно для радиометриста – нельзя ли попроще?

–Славик.

–Неплохое, хоть и странное имя, – одобрил имярек. – Будем знакомы, Славик! – И схватил крепкой лапой руку мальчика. – Каким ветром тебя сюда занесло? Чей ты сын? Я думаю, ты поднял на корабле бунт и тебя ссадили на этот остров, как некогда Селькирка, который потом превратился в Робинзона Крузо.

Славику захотелось поговорить со словоохотливым собеседником, он даже подыскал подходящие фразы: I am russian boy, My father is engineer, но вовремя прикусил язык. Он не имел права выдавать тайну своего появления на острове Пасхи никому.

Рафаэль все говорил и говорил, а Славик думал о том, что же будет дальше. Вспомнил о доме, о бабушке – и ужаснулся. Что она думает? Что он исчез, пропал, утонул в речке!.. Сколько сейчас времени? Он нашел циферблат больших часов на стене среди приборов – здесь 10. Утра. А в Егоровке? Час, наверно, ночи! Никто сейчас там не спит – ни бабушка, ни Кубик, ни Евдокимовна, ни Нинка. Все его ищут, зовут, кличут!..

Славик вдруг заплакал. Радиометрист тут же подскочил к нему.

–Эй, эй, что с тобой, приятель?

Тут Славика прорвало:

–Я бы не плакал, если б не бабушка! Она там, дома, с ума схолит – внук пропал! Думает, что я утонул! А скоро родители приедут – что она им скажет?

время ракеты пускать! Если б не вы, я б давно уже дома был. Мы только хотели на каменные головы посмотреть...

Рафаэль слушал и кивал, а когда Славик остановился, чтобы перевести дух, сказал:

–Понимаю, приятель, я все понимаю. Все, до единого словечка. Ты не виноват, тебе обидно, ты не знаешь, что тебя ждет. Скорее всего, ты удрал от родителей, и они тебя ищут и сходят с ума от отчаяния. Я все понял, приятель, ведь и я был когда-то в твоем возрасте. Я готов тебе помочь. Но как? Может, ты голоден? – Он подошел к окну и крикнул: – Эй, Алехандро! Скажи кому-нибудь, чтобы принесли еды! Алехандро! Черт побери, наш часовой сбежал. – Тут говорун догадался выглянуть в окно. – Нет, не сбежал. Он сидит у стены и храпит. Теперь ты видишь.,Славик, кому доверили твою охрану? Постойте, постойте, а кто же тогда открывает дверь? Неужели она открывается сама? Или это аку-аку, духи острова Пасхи?

Дверь действительно чуть-чуть приотворилась. Когда просвет стал шириной в ладонь, из-за нее послышался тоненький голосок:

–Славик! Выходи!

–Эй, приятель, – обратился радиометрист к пленнику. – к тебе, кажется, гости.

Славик быстро вытер слезы.

–Но где же они? – спросил Рафаэль. – Никого не видно. Твои друзья – невидимки?

В просвете на пороге возник силуэт маленького космонавта. Славик узнал Садима.

Радиометрист ошарашенно уставился на него. Он моргал, рука его трогала то собственный нос, то щеку, то подбородок.

–Гно-о-мик! – удивленно и растерянно произнес наконец он. – Все детство я мечтал о них, но так ни разу и не увидел. Ты гномик, малыш? Или пасхальский дух аку-аку?

Два главных слова Славик разгадал: гном и аку-аку.

Рафаэль был в замешательстве, ему нужно было как-то помочь.

–He is my friend, – объяснил Славик.

–Да, да, я понял, – кивал радиометрист, таращась на Садима. – Я быстро расчухиваю, если мне хорошо объяснить. Конечно, кем же он может быть еще, как не твоим другом... – Рафаэль все кивал, не сводя глаз с маленького человечка, стоявшего на пороге.

Славик подошел к ошарашенному парню и взял его за руку.

–Thank you and good bye, амиго! – Этими словами он исчерпывал весь запас английского языка и испанского тоже.

–До свидания, Славик. Вернее, прощай, – ответил радиометрист. – Я думаю, мы больше не увидимся. Что-то мне подсказывает, что ты исчезнешь так же, как и появился.

Славик направился к двери. Рафаэль оторвал наконец подошвы от пола.

–Постой, Славик. – Он положил ему руку на плечо. – Мне эта встреча, хоть она и была короткой, запомнится, – он косился на Садима, уже нетерпеливо переминавшегося на пороге, – Я хочу, чтобы и тебе она запомнилась. Я кое-что подарю тебе – на память о пребывании на острове Пасхи.

Радиометрист сунул руку в нагрудный карман и вытащил небольшую, в палец длиной и в два шириной, щепочку, с одной стороны черную, с другой – светлую.

–Знаешь что это такое? Кохау ронго-ронго! Знаменитая пасхальская дощечка с письменами! Запомни: ронго-ронго. Не вся дощечка, кусочек, но я дал за нее туземцу... ну, это неважно. На ней знаки – смотри!

На черной стороне таблички белели три странных знака: человечек с поднятыми руками, стоящая вертикально пила и, похоже, краб или паук.

–Дарю этот сувенир тебе! – Радиометрист вложил щепочку в руку Славику. – Помни чилийского парня Рафаэля, с которым ты повстречался на острове Пасхи!

–Спасибо, – прошептал Славик, не веря своему счастью. Стас обалдеет, когда увидит ронго-ронго.

–А теперь – прощай! – Рафаэль подтолкнул мальчика к двери. – Давай жми, приятель. Когда выйдешь, пригнись и сразу дуй куда тебе нужно. С моим начальством лучше не связываться, оно если уж прицепится...

Он так хорошо показывал, что нужно делать, что Славик все понял.

За дверью его ждали Садим и Пигорь. Часовой спал, привалившись к стене. Его, наверно, свалили сонным лучом.

Славик осмотрелся. Возле длинного строения, которое он видел раньше, стояли люди. От другого, небольшого домика, к хозяйству радиометриста направлялись два человека.

Славик подхватил обоих космонавтов и побежал, пригнувшись, к берегу, до которого отсюда было метров триста. На бегу он глянул на часы. Без семи минут 12. Дома уже ночь. А здесь сиял полдень.

Беглец остановился перевести дух.

–Слава, – крикнул Пигорь, которого он держал в правой руке, – еще немного! На берегу нас ждут-не дождутся.

Славик снова побежал.

Спуск к океану был здесь невысокий, но крутой и каменистый. Перепрыгивая с камня на камень, – в каждой руке по космонавту, – Славик оказался на песке. Песок здесь был почему-то красный, но нашему беглецу некогда было в него вглядываться.

–Сейчас направо! – показал Пигорь. – Вон туда, к тому камню!

По песку было бежать еще труднее, а до камня не меньше сотни метров. Вот когда Славик пожалел, что не занимается спортом. Что такое стометровка для бегуна? А для него это была стайерская дистанция. Не выдержав напряжения, метрах в двадцати от камня, он упал, выпустив из рук Пигоря и Садима.

–Не могу больше!

Те потянули его изо всех своих силенок.

–Еще чуть! Ну давай же Славик!

Он пополз.

Из-за камня выбежали остальные космонавты. Славик встал на четвереньки, поднялся на ноги и увидел за камнем диск. Одна половина грузового отсека была уже поднята.

Он плюхнулся на свою подушку. Питя забрался к нему на колени; раздался шелест, и вторая прозрачная половина наехала на Славика. На ней была длинная белая царапина.

Корабль качнуло, он оторвался от песка, повисел несколько секунд и вдруг рванул в сторону океана, почти касаясь волны...

Лишь отлетев от острова Пасхи на десяток километров, диск резко пошел вверх. Пассажира грузовового отсека прижало к подушке.

Когда перегрузка кончилась, Славик услыхал голос Грипы. Тот спросил, как он себя чувствует.

–Хорошо, – ответил Славик, глядя вниз. – Где мы пролетаем?

–Под нами снова Тихий океан. Скоро будет Южная Америка.

–А мы уже ничего-ничего, наверно, на Земле больше не увидим, – грустным голосом сказал Питя.

–Почему?

–Оглянись назад.

Славик оглянулся. Недалеко от них поблескивал на солнце еще один диск. Он не приближался и не отставал, и Славик решил, что за ними погоня.

–Кто это?!

–О-ох! – вздохнул Питя. – Конечно, наши родители. Мало того, что они прилетели на Землю, так они еще отыскали нас на острове Пасхи. Не сомневаюсь, он нашли бы нас и на дне озера Лох-Несс. Как хорошо, что мы успели там побывать и все разведать сами!

Посол планеты Земля

В Егоровке приземлились через два с половиной часа, ночью. Ночь была лунная. Когда еще летели. Славик спросил, как космонавты ориентируются на Земле, откуда, например, они знают, где Егоровка. Молек ответил, что они оставили на огороде Полины Андреевны аппратик, подающий им постоянные сигналы, такой же вмонтирован в их корабль, по нему-то и нашли их родители на остврое Пасхи.

Сели мягко, только хрустнули стебли кукурузы, которых касались края корабаля. Створки отсека открылись. Славик с трудом вытянул ноги и опустил их на землю. Через минуту тишины запели сверчки. Во дворе лаял Полкан.

–Ребята, – сказал Славик еле слышно, – я пошел.

–Счастливо, – ответили ему. – Завтра придешь?

–Приду, – пообещал он, хотя не был в этом уверен.

Полкан бросился ему навстречу, завизжал, запрыгал, дергая цепь, стараясь лизнуть в лицо.

Окно в кухне светилось. Славик вошел в сени, отворил дверь... На пороге кухни стояла... мама! Она схватила его обеими руками.

–Славик!!! Живой!!!

Половину следующего дня Славик (он проспал до одиннадцати, и еще не выспался) провел с родителями, которые осматривали его и ощупывали, словно он был фарфоровый и они получили его по почте.

Была, конечно, жуткая головомойка и расспросы, и поцелуи, и бабушкины охи и ахи, и клятвы мамы "больше от нас никуда ни ногой", и Славиу казалось, что теперь уж до самой старости его не отпустят даже в хлебный магазин.

В то, что он побывал на острове Пасхи, родители то верили, то не верили. Впрочем, маму это, кажется, не особенно интересовало – главное, что ребенок жив и здоров. Зато папа морщил лоб и чесал нос, когда Славик произносил слова "остров Пасхи", "моаи", "Рано-Рараку", и поглядывал на сына изучающе.

А бабушка, слушая внуков рассказ про остров и все остальное, как начала качать головой, так и не могла остановиться. Заметив это, отец забеспокоился и выпроводил бабушку в безопасное место – на кухню, заниматься обедом, и та за привычным делом действительно пришла в себя. Чистя картошку, нарезая лук, возясь с мясом, бабушка путешествие внука на какой-то остров Пасхи (спаси, Господи, и помилуй!) на краю света уложила в ту область мозга, где у нее хранилась, должно быть, всякая несъедобная чертовщина. Готовя обед, она потихоньку крестилась, и борщ забыла посолить, зато жаркое посолила трижды...

После обеда Славик отправился на огород.

–Пойди с ним, – велела мама папе, – вдруг эти пришельцы захотят опять куда-нибудь полететь.

–Они же теперь с родителями, – возразил отец, неохотно вставая.

–Кто знает, – был мамин отет, – что у них за родители.

Старший Стрелцов ничего больше не сказал и вышел, сильно согнувшись в дверях, за сыном во двор.

–Матриархат, – произнес он слово, которое вполне можно было принять за инопланетное. – Или что-нибудь похуже.

–Па, – попросил Славик, – может, ты не пойдешь сейчас?

–Конечно, не пойду, – сразу же согласился отец. – Но вообще-то, нам, как ты сам понимаешь, нужно встретиться. Ты там скажи об этом.

Славик кивнул. Пускай поговорят, им тоже есть, наверно, о чем.

На Славикины шаги вышел Молк и тут же позвал остальных. Только Славик уселся, Молек его огорошил:

–Мы послезавтра улетаем.

–Как? – даже не поверил Славик. – Так рано?

–Пора. Нам еще долго лететь назад, а ведь скоро в школу. Да и ты пробудешь здесь недолго.

–Сильно попало? – спросил землянин, вглядываясь в лица подходящих один за другим маленьких друзей. Грипа шел позади всех и, судя по опущенной голове, был уже не командиром, а, наоборот, самым виноватым из всех.

–Попало, – признался Пигорь. – Сказали: больше от нас – никуда.

–Мне сказали то же самое, – вздохнул Славик. – До чего же они одинаковы!

Питя протолкался вперед, Славик поднял его на колено.

–У вас еще столько тайн! – сказал тот. – Я, когда вырасту, обязательно опять прилечу сюда.

–Чего ты! – буркнул Пигорь. – Мы же еще не прощаемся.

Из кукурузы вышел еще один космонавт.

–Здравствуй, Славик. Меня зовут Вуслан. Я папа Щипана. Извини, пожалуйста, мальчики должны пройти одну процедуру...

Славик спустил Питю с колена и встал.

–Увидимся? – спросил он у друзей.

–Только к вечеру, – ответил за всех Молек. – Мы будем готовить корабль к полету.

Славик вспомнил, о чем просил отец, и только хотел сказать об этом, как Вуслан сам обратился к нему:

–Мы бы хотели встретиться с твоими родителями. Ты скажешь им об этом?

–Папа тоже хочет. Он меня за этим и прислал, – чуть приврал Славик.

–Тогда пусть твой папа, сообщит, где. Лучше сегодня же вечером.

–Хорошо, я сбегаю.

И Славик понесся домой. Но на полпути перешел на шаг: он почувствовал себя важной персоной – послом. Причем, не представителем всего.лишь какой-то державы, а целой планеты Земля!

Отец предложил встретиться в бабушкином доме. Бабушка важности события не поняла и спросила:

–Гости будут?

–Будут. – И отец сказал озабоченно: – Надо будет продумать обстановку. Ты, Славик, можешь идти. Лена! – позвал он жену. – Ты мне нужна...

Встреча двух цивилизаций

Ровно в девятнадцать часов посол планеты Земля снова отправился на огород. В руке он нес большую круглую корзину.

Дозорным у пришельцев был на этот раз Питя. Он, как всегда, раскачивался на кукурузном стволе.

–Ну что? – закричал он. – Ваши готовы?

–Готовы. А ваши?

–Причесываются. Сейчас выйдут.

–Мои тоже причесываются. Такие важные! Папа японскую рубашку надел.

–Интересно, о чем они будут говорить? -Амплитуда Питиной кукурузины становилась все меньше.

–А кто их знает! Найдут о чем. Уровень цивилизации, контакты...

–Слышь, Слав, а ты где будешь? При них?

–Папа сказал: не нужно. Они – там, я – здесь.

–Ура, – негромко сказал Питя и тут же приложил палец к губам. – Идут!

Из кукурузного леса вышли один за другим семеро космонавтов. Еше шестеро, наши знакомые, сопровождали их. Родители были в блестящих шапочках, похожих на среднеазиатские тюбетейки.

Славик поставил корзину на землю, семеро, помогая друг дружке, забрались в нее.

Внука Андреевны, важно шествующего по огороду с корзиной в руке, заметила из своего двора Евдокимовна.

–Ты чего это набрал-то?

–Я? – чуть замешкался с с ответом посол. – Я огурцы несу. – И переместил корзину на левую, подальше от Евдокимовны, руку.

–Ай Андреевна солить собралсь? – Евдокимовна была само любопытство.

–Малосольные, сказала, хочет опять сделать, – хозяйственным тоном ответил Славик.

–Дак ты, небось, желтых набрал?

Славик покосился на серебристые тюбетейки инопланетян.

–Желтых ни одного, все зеленые. С пупырышками еще. Корнишончики.

Евдокимовна поцокала языком и заторопилась, слава богу, домой.

Славик ступил на крыльцо, приосанился. Прошел сени, кухню... Отец при его появлении в комнате встал, встала и мама. Бабушка по отцовскому сигналу заторопилась выйти: на семейном совете было решено не подвергать старушку стрессу.

Старший Стрельцов взял из рук сына корзину и поставил ее на два сдивиутых стула, на которых была расставлена взятая у Нинки игрушечная мебель – диван и стулья.

Гости с планеты Кукурбита выбрались из корзины, не предполагая, наверно, для каких целей она служит на Земле, начали оглядывать комнату. Один из них, по всей видимости, командир, сказал:

–Здравствуйте! Жители далекой планеты Кукурбита приветствуют жителей Земли!

–И мы приветствуем вас! – ответил отец Славика торжественно. – Садитесь, пожалуйста!

Все сели, командир продолжал стоять. Он представил пришельцев:

–Вуслан, Кроман... – Называемые вставали и кланялись. – Фергей, Таксим, Филья, Живан. – После всех назвал себя: – Мазиль. – И сел, готовый слушать землянина.

Славикин папа представился:

–Андрей Стрельцов. – Кивнул в сторону жены: – Елена. – Он глянул в сторону Славика и тот понял: его миссия окончена.

Посол вышел из комнаты и увидел во дворе Евдокимовны обеих бабушек. До него донеслось:

–Укроп... Чеснок... Сельдерей... Хрен...

Они так увлеклись, что Славика не заметили.

А он побежал-заторопился на огород, где его ждали семеро маленьких друзей.

И тем, и другим было о чем побеседовать. Дети говорили о том, что недавно – еще вчера – видели, о близкой разлуке и о будущей встрече, без которой им теперь нельзя. Родители... Вот о чем говорили взрослые, я не могу сказать. Я там не был, со Славикиным отцом не знаком. Знаком только со Славиком, и его рассказов мне вполне достаточно. Когда же Славик спросил у отца, о чем беседовали тем вечером две цивилизации, он ответил, что это был взрослый разговор, и что о нем он расскажет, когда Славик чуть подрастет.

Журавль в небе или синица в руках?

День был солнечный, ясный, тихий, неторопливый, в крапинку. Почему в крапинку? Он был весь в ласточках-касатках, которые сновали в небе, ловя раскрытыми клювами всякую мошкару.

Кубик и Славик лежали на лугу возле самой речки и смотрели в небо. На холсте, укрепленном на этюднике, было всего три мазка, три главных цвета этого дня, три его приметы: голубой мазок, зеленый и желтый. Художник сделал их, успокоился и лег на траву.

Луг был давно скошен, лишь в небольшой ложбинке, где лежали наши друзья, трава осталась нетронутой.

О путешествии на остров Пасхи было уже почти все переговорено, и Славик перебирал в уме самые яркие воспоминания: как он понял, что не камень стоит у подножия горы, а каменная голова; и как удивился Рафаэль, когда увидел в проеме дверей Садима, как нежно назвал гномиком... Он показал Кубику ронго-ронго; художник долго держал на ладони щепочку со странными знаками, даже понюхал ее...

–Завидую тебе, – сказал он после долгого молчания. – остров Пасхи! Я на нем никогда, видно, не побываю. А ведь мне как художнику все это увидеть было бы полезно: другие пейзажи, другие краски...

–Дядя Витя, а как вы думаете, для чего они вырубали эти статуи?

Кубик сначала помолчал, следя глазами за ласточкой.

–Я думаю. Славик, все там было, как сказал один философ, человеческое и только человеческое. Скорее всего, каменные идолы-истуканы – это размножение облика какого-то божества, то есть опять-таки религия. Была, возможно, вражда племен из-за стремления одного подчинить себе другое, слепая в своей беспощадности война... В истории человечества все до скуки точно повторяется. Хотелось бы, чтобы хоть раз было иначе, но, видать, и здесь, на Пупе Вселенной, все было то же – человеческое, слишком человеческое! Знаешь, что, по-моему, самое интересное в истории с каменными статуями-моаи? Знаешь, на что Тур Хейердал не обратил особого внимания, хоть и заметил?

–На что? – Славик тоже смотрел на птиц высоко над собой.

–Ну так вот, каменные истуканы-моаи раз от раза становились все больше, все тяжелее. Самый большой – с семиэтажный дом – остался в каменоломне. Там же нашли и самый большой парик-пукау – видимо, для этого великана. Что тут можно сказать?

–Не знаю, – признался Славик.

–То-то! – восторжествовал Кубик.– А я, кажется, догадался. Группы "длинноухих" – а каждая вырубала своего великана – соревновались меж собой! И ставили перед собой все более недостижимые цели, как... как кто, Славик?

–Не знаю, – снова сказал Славик.

–Боже мой! Да как, например,наши штангисты! Как альпинисты, которые гибнут один за другим, но все лезет и лезут, все выше и выше, по все более страшным маршрутам! Им мало было покорять вершины днем, так они взялись сделать это ночью! Как те же одинокие путешественники по морям и океанам, как наш Конюхов, они черт знает на чем, чуть ли не вплавь, отправляются в кругосветку! Кто еще, подскажи теперь сам.

–Мотоциклисты, которые по скалам прыгают на мотоциклах.

–Вот-вот! – подхватил Кубик. – Триалисты! Сдалеть невероятное! Достичь недостижимого! Перевернуть само понятие недостижимого – в этом весь человек! Вот тем-то пасхальцы и жутко интересны, что подтверждают одну из лучших человеческих черт. И еще как подтверждают! Тот самый большой парик, который они должны были надеть на голову сммого большого, двадцатиметрового великана, весит ни много, ни мало – тридцать тонн! И пасхальцы – чемпионы чемпионов – подняли бы его, если б не война! И сделали бы еще большего великана! И – что самое важное – сравнялись бы с ним силой. Как те, что вызывают на единоборство океан или Эверест, сравниваются с ними мощью. Вот кто такие для меня пасхальцы – люди из людей, чемпионы чемпионов... Что молчишь? – не вытерпел художник. Ему, разгоряченному собственными словами, хотелось немедленного ответа – хоть возражения, хоть согласия.

–Я думаю, – ответил Славик, глаза его следили за какой-то высокой ласточкой, – я думаю, что лучше: журавль в небе или синица в руках?

–Ну и что тебе больше нравится? – осторожно спросил Кубик.

–Мне? – Славик по привычке дал себе минуту на размышление. – Мне... мне нравится больше...

Лучшее средство для ращения волос

И тут оба подняли головы, потому что луг оглушил и сотряс рокот и лязг трактора, даже задрожали перед ними белые корзинки тысячелистника.

–Что ему здесь надо? – встрепенулся художник. – Что это он?

Вслед за трактором на луг вырулила машина председателя кооператива.

Председатель вылез из машины и подошел к трактористу. Стал что-то ему говорить, показывая рукой на луг. Тот, сидя в кабине, кивал.

–Уж не собираются ли они луг запахать? – обеспокоился Кубик.

Тракторист двинул рычаги, трактор повернул влево, и Славик с Кубиком увидели за ним плуг.

Кубик вскочил и понесся к председателевой машине. Славик побежал за ним. Председатель, видимо, дожидаясь, когда тракторист начнет работу, закурил сигарету.

–Андрей Леонтьевич! – закричал издали Кубик. – Что вы собираетесь делать?

–Мы, Виктор Александрович, – ответил неспешно председатель, – как всегда, понимаете, своим делом занимаемся: сеем, пашем... Наше дело, понимаете, – хлеб.

–А с лугом, с лугом вы что собираетесь делать?

–Есть такое мнение, Виктор Александрович, – вспахать.

–Андрей Леонтьевич! – У Кубика все слова из головы вылетели. – Андрей Леонтьевич, это как же?

–Ну, – председатель снял шляпу и вытер платком лысую голову, – не будем же мы ради художников, понимаете, да, понимаете, под цветочками, под одной, понимаете, только травой десять гектаров хорошей земли держать!

–Да причем тут художники! – вскричал Кубик. – Вы с этого луга для фермы траву косите, люди по уголочкам для коров, для коз сена добирают. А красота людям, значит, уже не нужна? Цветы – они уже никому не нужны, думаете?

–Настоящая красота, Виктор Алексаныч, – наставительно сказал председатель и для солидности надел шляпу, – это когда везде ровно. А здесь что? – Он провел рукой по-над лугом. – Тут яма, там бугор, там вообще лягушки, еще и дерево, а вон и кусты черт знает откуда. – При последних словах предеседатель почему-то рассердился.

–Их птицы занесли, Андрей Леонтьевич, иволга...

–Когда везде, понимаете, ровно, тогда и красиво, – не слыша художника, как бы для себя, повторил председатель. – Вот посажу здесь кукурузу...

–Андрей Леонтьич! – взмолился Кубик. – Да побойтесь вы бога! Такую красоту загубить ради нескольких мешков кукурузы! Спасут они вас, что ли? Что у вас у всех за болезнь такая: что не вами посажено – срубить, запахать?!

Тракторист развернул уже плуг, чтобы начать атаку на луг, но увидел, что с председателем спорят, махину свою остановил и стал ждать последнего знака.

–Ведь и дерево, и кусты, и ложбинка, и лягушки – они ведь природа, здесь все так расположено, что и глаза, и душа отдыхают! Вы и сами, наверно, в молодости на этот луг за красотой ходили, а сейчас хотите плугом ее зарезать!

–Ты слова-то подбирай помягче, – запыхтел председатель, – "зарезать"! Моя душа, знаешь на чем отдыхает? На полных, понимаешь, закромах, как говорится! Когда корма вдоволь, когда скот есть чем кормить – тогда я спокоен. Тогда мне и красоту, понимаешь, подавай.

Председатель и Кубик разговаривали не так уж громко, но их услышали. Откуда-то взялись две женщины, вступили в разговор. Обе были на стороне художника. Еще одна подошла – взяла сторону председателя.

И когда голоса женщин заглушили голос Кубика, а председатель, раскраснешись, стал рубить воздух рукой и все чаще поглядывать в сторону тракториста, художник отскочил к Славику и зашептал ему на ухо:

–Кровь из носу, Славик! Беги к своим пришельцам, принеси мне молстар, скажи – я прошу. Не прошу – умоляю. Дело, скажи, важнейшее, последствий никаких. Одна нога здесь, другая там. Дуй!

Славик понесся к своему огороду.

Пришельцы возились в корабле, – пришлось после острова Пасхи его проверять и ремонтировать. Грипа. услышав про художника, сказал несколько слов Мазилю, вышедшему из корабля, тот кивнул, и вот молстар снова в руках Славика.

Когда Славик вернулся, Кубик еще спорил, трактор пока стоял без движения, только предупреждающе рычал. Гонец подошел сзади и сунул в руку художника коробочку с экраном.

А председатель, изрубив воздух возле себя в куски, раз десять сняв и снова надев шляпу, вдруг побагровев, раздвинул женщин и сделал три решительных шага по направлению к трактору.

Кубик, заметил Славик, держа молстар в левой руке, не сводил экрана с председателя.

Перед тем. как дать знак трактористу начинать, Андрей Леонтьевич обратился к женщинам. Он сказал, наверно, уже сто слов, но еще несколько просилось наружу:

–Вам бы только, понимаете, травы да муравы... Травы, понимаете, да муравы... И не понимаете, понимаете, того, что... – Тут он швырнул шляпу на капот машины и поднял руку.

Тракторист следил за рукой, чуть высунувшись из кабины. Он ждал, когда рука опустится, – тогда он двинет рычаги.

Но председатель не махнул рукой, а медленно, медленно стал ее опускать. Он почесал пушок на макушке, обвел взглядом луг, будто впервые его увидел. Потом кашлянул. Да, с ним что-то происходило. Женщины это заметили и замолчали, пристально на него глядя.

Председатель пошевелил плечами, словно что-то с себя сбрасывая.

–Эк меня занесло, – пробормотал он. – Еще, не дай бог, кто-то подумает, что я без этого луга с делами не справлюсь. Перестраховываешься, Леонтьич? Трусить, что ли, начинаешь к старости, понимаешь, лет?

Она из женщин подошла к председателю.

–Андрей Леонтьич, ты на лугу сколько лет не был? У тебя маковка-то, глянь, волосом прямо на глазах зарастает!

–Ой, правда! – в один голос воскликнули и другие женщины.– Ой, зарастает, Андрей Леонтьич, а волос-то бурый, как раньше, не седой!

Славик глянул на художника: тот спрятал уже руку с молстаром за спину и на его взгляд ответил кивком.

Председатель схватился за макушку. Она и правда уже не была голой, как десять минут назад, а покрылась волосами. Он отдернул руку, будто обжегся, но тут же потрогал голову снова.

–Это все химия! – вскричал он. – Гербициды-пестициды-нитраты! Вот что мне волосы вытравило на полях моих! А на луг вернулся – и взошли они за пять минут, словно дождем их полило! – Председатель теперь гладил себя по голове. – Взошли, взошли... Ну, чудеса! А я хотел его, луг-то, запахать. Вот спасибо тебе, Виктор Алексаныч, – председатель протянул художнику руку. – Хоть ты и из города, а понимаешь, чувствуешь...

–Это вам спсибо, Андрей Леонтьевич, – ответил Кубик. – Я думал, вас уже не свернуть, а вы вон какой...

–Он у нас поворотчивый, – помогли досказать ему женщины, – откликчивый. Только в последнее время стал неупросимый, дак, видишь, отпустило...

–Ну захвалили, хватит мне на сегодня. – Андрей Леонтьевич надел шляпу. – Подскажите мне лучше, как я жене объясню кудри мои...

–Я недавно по телевизору передачу смотрела, – сказала одна женщина, – так там одному западному фермеру корова слуайно лысину полизала – и у него волосы стали расти. Вот ты так и скажи На ферму-де зашел, шапку уронил, нагнулся, а корова тебя и лизнула. В благодарность за корма...

–Ну и ладно, так и скажу, – согласился председатель, – я эту передачу тоже смотрел... Петро! – крикнул он трактористу. – Заворачивай назад, не будем луг пахать. Художник, понимаешь, говорит, что другого такого нигде нет. И для картин он ему нужен. Я поглядел-поглядел – и впрямь хорош. Там дерево, понимаешь, там кусты, там бугор, цветы, лягушки опять же квакают... как можно без луга?