Текст книги "Анечка из первого «А» и другие"

Автор книги: Вацлав Чтвртек

Как Руда выбирал профессию и как Анечка с Лидушкой взяли Ондржея в парк

Школьный год подходил к концу.

Дети первого «А» класса, которые еще недавно не умели как следует сидеть за партой, как говорила учительница, теперь уже научились читать. Они читали все вывески на улицах. Они даже могли прочитать, что идет в кинотеатрах, они читали по слогам в газете, что сегодня вечером показывают по телевидению. Тот, кто умел хорошо читать, читал книжки.

Анечка в письмах родителей бабушке и дедушке дописывала слова привета и обещание написать целое письмо.

Хорошо научились дети и считать. Они представляли, что их класс – это магазин. Один продавал, а остальные покупали. При этом они так научились считать, что каждый мог пойти вместо мамы и в универсам, и в молочный магазин.

– Я буду продавцом, – сказал однажды Руда Кагоун. Обслуживая ребят, он держался так, как старший продавец в их ближайшем магазине.

Учительница услышала его слова и придумала для ребят необычное задание. Пусть каждый из них дома подумает, кем бы он хотел быть, и завтра об этом расскажет в школе.

– Я буду директором кондитерского магазина, – твердо заявил на следующий день Руда.

– Почему именно кондитерского? – поинтересовалась учительница.

«Наверное, там легче всего», – подумали дети.

Но Руда объяснил по-своему:

– Я стал бы делать большие стаканчики для мороженого. И потом в кондитерском магазине так много вкусного...

– А тебе хотелось бы самому печь торты?

– Нет.

– Тогда какой же ты директор?

– Зато я умел бы быстро обслужить покупателя: вафли – наверху, мороженое – в холодильнике. Быстро все подать, сосчитать. И быстро отпустить покупателя.

Действительно, Руда не хвастался. Быстрый, подвижный, умеющий хорошо считать, он все это мог бы сделать.

Все согласились, что он правильно выбрал профессию, и его никто не отговаривал.

– Я очень люблю животных, – сказала Анечка. – Мне бы хотелось работать в поле и кормить коров, козочек, кроликов, курочек.

– Мне тоже, – вскочил вдруг с места Руда. – Я пойду работать в кондитерский магазин или в колхоз, – без колебаний изменил он свой план.

– А я хочу на чем-нибудь ездить, – сказал Ольда Воячек. – Или водить паровоз, как Чейка, или машину, как мама, или самолет.

– Твоя мама уже работает? – спросила учительница.

– Она вернулась из санатория и первого числа пойдет на работу, – радостно сообщил Ольда.

Потом снова поднял руку Руда Кагоун. Он сказал, что ему, как и Ольде, тоже хочется на чем-нибудь ездить, поэтому он мог бы стать машинистом, шофером, но лучше всего – летчиком.

Енда Калина сказал, что он хотел бы быть или инженером, или каменщиком, потому что ему хотелось бы строить дома.

Руда Кагоун, сидящий на первой парте, нетерпеливо тряс в воздухе рукой.

– Мне тоже нравится строить дома, – заявил он взволнованно. Потом на минуту задумался и нерешительно повторил все свои желания – продавать, работать в колхозе, ездить, строить дома.

Дети засмеялись.

– Ты, Руда, – летун, – сказала учительница.

– Почему? – недоуменно спросил он.

– Потому что прыгаешь с одного на другое, – объяснила за учительницу Юленька. И сразу же добавила: – Я буду только доктором и больше никем.

Сказала и чинно села.

– Я тоже, – присоединился к ней Павел Шлехта. – Мы с Юленькой будем всех лечить, чтобы все могли хорошо работать.

– Врач – это прекрасная профессия, – согласилась учительница, – но это и трудная профессия. Врачу приходится жертвовать собой во имя людей.

– Ему приходится работать в любое время, вставать даже ночью... А тебя, когда мы шли в поход, привела мама, – упрекнул Павла Руда Кагоун. На сей раз он не присоединился к Юленьке и Павлу, которые хотели быть врачами.

– Я бы хотела ходить по магазинам и все время чего-нибудь покупать, -призналась Лидушка Стршибрна.

Где бы ты взяла на это деньги? – не удержался Ольда Воячек.

– Сначала их надо заработать! – закричали дети.

– Она, наверно, хочет быть женой, – предположил Павел Шлехта. – Это тоже занятие. Только при нем не надо ходить на работу.

Руда Кагоун скорчил гримасу и, разумеется, не присоединился к Лиде Стршибрной.

Еще много профессий перечисляли дети – трубочист, шахтер, монтер, лесник, учитель, моряк. В конце снова подняла руку Лидушка Стршибрна и сказала, что она вместе с Анечкой пойдет работать в колхоз, потому что ей очень понравилось копаться в земле в пионерском саду.

Анечке это было необыкновенно приятно. Сейчас, в конце года, Лидушка стала ее самой любимой подругой.

По пути домой они договорились, что когда пойдут гулять в парк, то возьмут с собой маленького Ондржея.

– Малыш-крепыш, – отозвалась о нем пани Ванёва. Она вышла из киоска, чтобы поиграть с Ондржеем. – Идет коза рогатая на маленьких ребятушек... Забоду, забоду, забоду... – приговаривала она.

Малыш смеялся и дергал ручонками, словно выражая свое желание играть дальше.

– Ах, проказник! – с восторгом смотрела на него пани Ванёва. – Подождите, скоро начнет говорить!

– Ему уже семь месяцев, – похвасталась Анечка.

Ондржей сидел в коляске, крепко, как белый грибок, и стучал ручками по одеяльцу.

– Давай купим ему мороженое... У меня есть одна крона, – предложила Лидушка.

– Ему еще нельзя. Он может умереть, – отказалась Анечка.

– Тогда булку... Ондржейка, хочешь булочку?

– Аа... аа... – отвечал Ондржей. Он согласился.

– Видишь? Он хочет... купим ему рогалик.

Лида забежала в магазин, и через минуту Ондржей засунул в рот рогалик.

Крошки сыпались на одеяльце. Слюни текли на кофточку. Девочки сбрасывали крошки на землю и вытирали ему подбородок чистой пеленкой.

В парке, на детской площадке, за синим забором стояли качели. Маленькие лодочки качались вверх и вниз. У Ондржея разбегались глаза.

– Как жаль, что я разменяла крону, – опечалилась Лида. – Можно было бы теперь покататься с Ондржеем на качелях.

– Не надо, – испугалась Анечка, – он еще маленький.

Из толпы ребят к девочкам подбежал Ольда. Он слышал последние слова Анечки и сразу понял, о чем идет речь.

– Не бойся, я возьму его на руки. Пусть привыкает с малолетства. Может быть, потом он будет летать на реактивном самолете.

Анечка долго думала, но так и не придумала, как возразить Ольде. Сложили деньги, купили билет. Ольда взял Ондржея из коляски на руки и направился к качелям.

– Ольда, только немножко! – крикнула Анечка. Теперь она уже жалела, что согласилась с Ольдой, очень страшно было за братишку.

– Держи крепче, Ольда!

Голубая лодка-качалка пришла в движение. Вверх – вниз, вверх – вниз.

Ондржей оглядывался, поворачивал головку. Что это такое? Теплый ветер проносился над его лицом. Лодочка качается тихо и легко. Вверх – вниз, вверх – вниз.

– Хе... е... – крикнул он, и губки его растянулись в широкую улыбку.

И это повторилось снова и снова, еще и еще.

Малыш гукал и словно нажимал ногой на педаль. Руками двинуть он не мог, потому что Ольда крепко, хотя и осторожно, сжимал его в своих объятиях. Еще бы! Ведь это Ондржей Чейка, брат Анечки, так что с ним ничего плохого не должно случиться!

Анечка уже меньше боялась. Правда, по спине у нее иногда пробегали мурашки. Они с Лидушкой следили за каждым движением Ольды и стояли напряженно, как две натянутые струны.

– Ну и ума у вас! – раздался за ними знакомый голос. – Кому это пришло в голову катать младенца на качелях?

Пани Воячекова! Кто знает, откуда она появилась. Но она и вправду рассердилась. Остановила качели, поманила к себе Ондржея, положила его в коляску и еще раз строго взглянула на ребят.

Ольда пытался оправдываться, но посмотрел на маму и замолчал.

Детей поддержал Ондржей.

Как только пани Воячекова взяла его на руки и положила в коляску, он скривил губки и заревел.

– Вот видишь, мама, – не удержался Ольда, – ему понравилось качаться. Мы сразу это поняли.

Пани Воячековой пришлось уступить. Ольда снова взял Ондржея на колени и стал качаться. Не уходить же им раньше времени, если они заплатили целую крону.

Потом все сели на скамеечку. Успокоился и Ондржей. Как только он положил головку на подушку, сразу уснул. Качели его укачали.

«У Ольды мама совсем поправилась, – думала про себя Анечка и смотрела на нее. – Какие у нее красивые глаза, темные и веселые, какое загоревшее лицо. Она все время улыбается. Сначала улыбнется, потом что-нибудь скажет».

– Что было у вас сегодня в школе? – посмотрела она на Анечку.

– Каждый рассказывал, кто кем будет.

– А кем хочешь быть ты?

– Мы с Лидой хотим работать в колхозе. Нам нравится ухаживать за животными.

– А Ольда?

– Ему нравится на чем-нибудь ездить.

Пани Воячекова задумалась.

– Любая работа хороша, – сказала она уверенно, – был бы человек здоров и любил бы свою профессию.

Часы на башне пробили двенадцать. Пани Воячекова встала и прикрыла личико Ондржея платочком, потому что светило яркое, горячее, полуденное летнее солнце.

Что принесли дети из пионерского сада и что написала Анечка в Цитов

Рано утром в пионерский сад пришла группа ребят во главе с Веверкой. Из каждого класса – мальчик и девочка. Все были празднично одеты.

Рек подбежал к сараю и стал ждать, когда Веверка откроет его. Но Веверка направился к смородиновым кустам, затем к парнику, где за вспотевшими стеклами проглядывали желтые цветы огурцов.

Тут он поделил детей на две группы и показал на большую гряду расцветших тюльпанов.

– Состригайте их у самой земли, чтобы потом получились хорошие букеты, – сказал он детям.

И работа закипела.

– Бери самые красные, – шепнул Ольда Анечке. – Срезай побыстрее. Пусть у нас будет самый большой букет.

Цвакт, цвак... – работали ножницы в детских руках. Они откусывали хрупкие светло-зеленые стебли, на концах которых покачивались тяжелые цветы.

Ольда работал, как машина. Он складывал тюльпаны в борозду и радостно поглядывал, как растет его букет.

– Не торопись, Ольда, – умерил его пыл Веверка. – Не топчи грядку. Все равно букеты у всех будут потом одинаковые.

Ольда был страшно раздосадован. Ему хотелось, чтобы букет для их учительницы был самый большой.

Вообще-то Веверка был прав, потому что другие ребята, например двое малышей из второго класса, оказались настолько медлительными, что за то же время нарвали такой маленький букет, что его можно было подарить разве только кукле.

Потом цветы положили на траву около парника, и пан Веверка разделил их на двадцать кучек. Дети собрали цветы и сделали букеты.

– Мы срезали больше цветов, чем в этом букете, – не удержался Ольда, глядя, как Веверка связывает букет веревочкой.

Но и этим букетом Ольда остался доволен: Анечка с трудом держала его в руках.

– Оценки все равно уже выставлены... принесете вы большой букет или маленький, – посмеивался Веверка над Ольдой.

– А я не из-за оценок, – обиделся Ольда.

– Тогда из-за чего же? – не унимался Веверка, делая вид, что не понимает.

– Просто из благодарности, – смутился Ольда.

– Он правильно сказал? – оглядел всех пионеров Веверка.

Те подтвердили, что Ольда ответил правильно.

– Вчера вечером мы с мамой были в гостях, – шепнул Ольда Анечке по пути в школу. – Мамина знакомая дала мне букет колокольчиков. Я сейчас сбегаю за ним.

В первом «А» классе аромат стоял, как в цветочном магазине.

На каждой парте лежали букеты: красные и желтые розы с бархатными лепестками, кудрявые пионы, белые ромашки, желтые маргаритки.

Когда учительница вошла в класс, все цветы переместились на ее стол. Те, что не поместились, заняли место у классной доски.

Лидушка Стршибрна была сегодня дежурной. Она сдала рапорт и предоставила слово Енде Калине. Так они договорились заранее.

Енда подошел к столу и прочитал стихотворение, которое выбрал для него в одной из книг папа:

 
В руках у малыша лежала книжка,
Но вы же знали, стоя у доски,
Что мысли его были далеки -
За окнами играли в мяч мальчишки...
 
 
У вас воротничок был белый.
Глаза я от страницы поднимаю,
Ваш взгляд, чуть укоризненный, встречаю...
У вас воротничок был белый.
 
 
Нет, вслух вы никогда нас не бранили.
«Ребенок сам поймет», – считали вы всерьез.
Нашел я в книжке то, что вы просили,
И покраснел до кончиков волос.
 
 
Малыш мусолил уголок странички,
А за окошком пели птички.
В их трелях было столько красоты!
Им так свободно пелось!
Малыш мусолил уголок странички...
Хорошим быть мне так хотелось,
Достойным вашей доброты.
 
 
У вас воротничок был белый
И бледное уставшее лицо.
У вас воротничок был белый
И нежностью сиявшее лицо.
 

Слова Енды обволакивал аромат цветов. Каждое слово звучало ясно и отчетливо, как маленький колокольчик. Соединившись вместе, они наполнили звоном весь класс.

Все слушали внимательно. Возможно, не все все поняли, но каждый ощутил, что это – благодарность их учительнице. И всем было хорошо: немного весело и немного грустно, как это бывает в любую торжественную минуту.

Учительница повернулась к детям. Глаза ее блестели. Она была взволнована.

На первой парте поднялся Руда Кагоун.

– Вы нас не бросите? – спросил он как-то странно, совсем тихо, словно чего-то боялся.

Учительница рассмеялась:

– Конечно нет. Руда. Буду учить вас дальше.

Сразу же в классе стало весело.

Почему бы не радоваться?

Ведь впереди каникулы!

Учительница раздала табели успеваемости и попрощалась с детьми. Она пожелала им, чтобы после лета они вернулись в школу здоровыми и загоревшими, чтобы выросли, а также не забыли буквы и цифры. Хотя отметки были выставлены отдельно по каждому предмету, никто не плакал. Ни Лидушка Стршибрна, ни Павел Шлехта. И Ольда Воячек был доволен.

– Желаю тебе вырасти, Анечка, – сказал Ольда, прощаясь с ней на перекрестке.

– И я тебе тоже, Ольда. Ты куда поедешь?

– Наверное, в пионерский лагерь. Меня мама уже записала.

– А я к бабушке... в Цитов.

– Потом снова вернемся в Прагу, – крикнул на прощание Ольда, глядя вслед Анечке, и еще громко добавил: – Анечка! Встретимся в первом «А» классе!

– Во втором «А». Ведь мы уже перешли! – ответила Анечка.

Ольда кивнул. Он был счастлив. Они встретятся. Они ведь уже перешли.

Дома мама похвалила Анечку: дочка принесла одни пятерки. Ондржей улыбался ей, словно все понимал. Он уже скоро начнет говорить – правильно сказала пани Ванёва.

На буфете лежало письмо от бабушки. Она спрашивала, когда они приедут в Цитов.

– Завтра соберемся и послезавтра, в среду, можем ехать, – пообещала мама.

Анечка открыла пенал, из чистой школьной тетради осторожно вырвала лист и принялась писать.

«Милые бабушка и дедушка!

Мы приедем в среду. Нас привезет мама. Ондржей приедет тоже. Мы приедем на каникулы. Есть ли у вас гусята? У меня одни пятерки. Папа работает. Ондржей смеется. Мама помогает мне писать письмо. Немножко.

Целую вас.

Ваша внучка Анечка

и ваш внук Ондржей».

Едва она закончила писать письмо, как прибежала Геленка.

– Где ты была так долго? – удивилась Анечка.

– В деревне у тети. Я вернулась, чтобы записаться в школу.

– Ты уже записалась?

– Да. В первый класс. Теперь снова поеду в деревню.

– Вот это здорово! – воскликнула Анечка. – Едва тебя записали – и уже каникулы.

Обе радостно рассмеялись.

Теперь обе они – школьницы.

Мама вынесла им вниз Ондржея и посадила его в коляску. Прежде чем девочки разъедутся, пусть погуляют в парке, покатают в коляске Ондржея.

Девочки были счастливы, что после каникул они вместе будут ходить в школу. Школа большая. Для всех детей найдется в ней место!

ВАЦЛАВ ЧТВРТЕК
Франта и я

Как Франта разбил себе колено, а я нашел себе товарища

Мы переехали на новую квартиру, и я никого там не знал. Каждый день я садился на ступеньки, ведущие в наш дом. Вытаскивал из карманов яблоко за яблоком и принимался их есть, не спуская глаз со следов, оставленных кем-то в мягком асфальте.

Когда я таким образом съел килограмма три яблок, я наконец догадался, почему, собственно, я там сижу. Я все время надеялся найти себе товарища.

И вот сидел я так на лестнице, ел свое яблоко, а мать удивлялась:

– О господи, ты все еще ешь?

А я вылавливал из карманов яблоко за яблоком и все время думал: «Не успею я его доесть, как выйдет из-за угла мальчик. Он скажет мне: «Здорово!» И я ему скажу: «Здорово!» И мы сразу же подружимся».

Только случилось это совершенно не так, а совсем по-другому.

Я сидел на ступеньках, доедал, наверное, уже седьмой килограмм яблок, а друга у меня все еще не было. И вдруг слышу, кто-то говорит за моей спиной:

– Чего расселся на дороге? Перескакивать через тебя, что ли?

И правда, взял и перескочил, а потом обернулся – и мы познакомились.

– Я – Франта.

– А я Петр.

Я хотел было ему сказать «Здорово!», но вдруг поперхнулся. Только вытаращил на него глаза и покраснел. Франта постучал себя пальцем по лбу и убежал. Я снова остался в одиночестве. А Франта мне понравился. Такого, как он, я и хотел себе в друзья и товарищи.

У меня в кармане было еще одно, последнее яблоко, и я вывернул карман наизнанку. Яблоко упало и покатилось вниз по ступенькам. Остановилось оно уже на тротуаре, как раз у тех вмятин в асфальте.

В это время из-за угла показался Франта. Он подошел к яблоку и сказал:

– Почему это ты его выбросил?

Мне страшно не хотелось, чтоб Франта уходил. И я поспешил ответить:

– А я и не выбрасывал. Это тебе.

Франта опять постучал себя по лбу, да еще покрутил пальцем у виска:

– Мне? А мне не надо, я не хочу.

И сделал три шага назад, чтоб разбежаться и наподдать по яблоку. Только в этот момент мимо проехал грузовик, и яблоко закатилось глубже в одну из вмятин. Франта разбежаться-то разбежался, да промахнулся, по яблоку не попал.

– Вот те на! – воскликнул Франта.

Этот возглас раздался уже с земли. Франта хотел было встать, но у него ничего не вышло.

– Похоже, разбита чашечка, – сказал он.

Я с недоумением стал озираться по сторонам, потому что не слышал, чтоб что-нибудь падало.

Франта в третий раз постучал себя по лбу и осторожно показал на свое колено:

– Куда смотришь? Не понял, о какой чашечке я говорю?!

Ему явно хотелось со мной расправиться, только он не мог встать. А мне, наоборот, очень захотелось помочь Франте.

– Давай я подниму тебя, – предложил я.

– Отстань! – не согласился Франта.

И я услышал, как от боли он почти подавился, видимо, в горле у него пересохло. Я тут же полез в карман за жевательной резинкой.

– Отстань, говорю тебе! – уже прикрикнул на меня Франта.

Тогда я побежал домой. Даже не стал дожидаться лифта – чтобы поскорее вернуться. В ванной я смочил полотенце холодной водой и сразу же кинулся обратно, вниз.

– Что ты собираешься делать? – спросил Франта.

– Сейчас сделаем компресс.

Он посмотрел на меня так, будто мои действия беспокоили его куда больше, чем собственное разбитое колено.

– Давай делай. Мне уже все равно.

На нем были длинные брюки, поэтому я наложил компресс поверх штанины. Под коленкой я сделал большой узел.

– Ну, знаешь! Ты так и мертвого воскресишь, – сказал Франта.

Он поднялся с тротуара и заковылял домой.

На другой день я снова сидел на ступеньках и снова ел свои яблоки. Я все еще поджидал кого-нибудь, кто захотел бы стать моим другом. Вдруг за моей спиной послышалось:

– Ну, что, Петр, перескочить через тебя, что ли?

Это был Франта, он подал мне аккуратно сложенное полотенце и предложил:

– Сбегай-ка домой, отнеси. А я здесь тебя подожду.

Как к нам с Франтой пришла мышь

Сразу же за нашим поселком начинается поле. Мы с Франтой все спорили, что там растет, пшеница или рожь. А потом приехал комбайн, и осталось одно жнивье.

Моя мама сказала:

– Теперь на жнивье начнут гнездиться мыши.

Я смотрел в окно и думал:

«Сюда они, пожалуй, не доберутся. Надо переходить шоссе, значит, легко угодить под машину».

И еще я думал:

«Мыши испокон века жили в деревенских избах. Зачем это им забираться к нам на девятый этаж?»

И вот однажды, когда я был один дома, в передней раздался звонок. Снизу звонил Франта, он просил ему открыть, потому что забыл ключ от парадного.

Но прежде чем нажать кнопку, открывающую внизу дверь дома, я сказал Франте в микрофон:

– Зайди к нам.

Дверь нашей квартиры я тоже поспешил открыть и стоял дожидался, когда Франта поднимется к нам на лифте.

Франта приехал, двери лифта открылись, и я пригласил его:

– Проходи, проходи!

И вдруг, откуда ни возьмись, выскочила мышь и влетела прямо к нам в квартиру.

Франта чуть замешкался в лифте.

– Ты это нарочно? – спросил я.

– Что? – удивился Франта.

– Ну, мышь, – ответил я.

Оказывается, Франта о мыши вообще ничего не знал. Он тут же спросил меня, как она выглядит и какой величины. Я говорю ему:

– Не знаю, не разглядел, она только мелькнула.

Франта отправил лифт вниз и махнул рукой.

– Да, может, это вовсе и не мышь? Может, это тебе померещилось?

Ну что ж, Франта никогда не ошибался.

Нам обоим хотелось пить, и мы пошли на кухню попить воды. Только мы напились, как услышали, что в передней кто-то тихонько скребется. Теперь Франта, как видно, поверил, что я видел мышь:

– Наверное, какая-нибудь малюсенькая эта твоя мышка.

Но тут уже я не поверил:

– Нет, наверное, все-таки не мышь. Это мама, она всегда так скребется, уголком сумки задевает за дверь, когда ищет ключи.

И я побежал открыть дверь. Но за дверью никого не было. Я вернулся на кухню. Только я появился, Франта говорит:

– Петр, беги скорей к отцу. Он хочет тебе что-то сказать.

Я вытаращил на него глаза, но Франта совершенно спокойно продолжал:

– Он все время постукивает в дверь своей комнаты.

– Ты что! Отца нет дома. Он сейчас в Пардубицах.

И я распахнул дверь в папину комнату. Там действительно никого не было.

В это время послышался какой-то шорох за дверью моей комнаты. Франта задумался, посмотрел на меня и сказал:

– Раз ты здесь, то тебя никак не может быть за дверью. Наверное, это правда мышь.

– Надо ее поймать.

– А ты что, умеешь ловить мышей?

– Значит, надо ее выгнать.

И начали мы искать мышку. Только найти ее в квартире было невообразимо трудно. Всегда она оказывалась не там, где мы ее искали. Наконец Франта сказал:

– Давай перестанем дышать, и мышь себя выдаст.

Мы сели в кресла и затаили дыхание. Потом мы не выдержали и снова начали дышать. Потом, когда мы опять затаили дыхание, Франта услышал, как жужжит муха.

– У вас здесь муха, – сказал он.

Я глянул на люстру и замер:

– Мышь!

Франта тоже увидел ее: она держалась лапками за штору и смотрела на нас.

Мышь смотрела на нас, но, как видно, все же не знала, что ей делать. Мы стали предлагать ей спуститься. Только кто же знает, как надо говорить с мышами? Мы обещали ей открыть двери, обещали закрыть глаза. Пусть себе отправляется куда угодно. Но мышь все сидела и сидела на шторе.

– Наверное, она нам не верит, – решил я. – Давай просто откроем дверь.

Мы открыли дверь комнаты, потом – квартиры и потом – даже входную дверь внизу, чтобы весь путь был свободен. За домом мы нашли доску, оставшуюся от строительства, и отгородили тротуар от проезжей части, чтоб наша мышь, вылетев из дома, не угодила прямо под машину. Предприняв, таким образом, все меры предосторожности, мы вернулись назад. Мышь все еще сидела на шторе, только чуть повыше.

Я крикнул:

– Ты что, над нами смеешься, что ли!

– Не кричи на нее, она маленькая, – заступился Франта.

– Сиди она у вас в квартире, ты бы еще не так кричал.

– Она маленькая, а ты большой, – не унимался Франта.

Он вдруг очень рассердился, что выдал себя: ему было жаль мышку. Я подбежал к шторе, схватился за нее и заорал на мышь:

– Спускайся вниз! Немедленно, иначе я тебя стряхну!

– Она тогда убьется, – снова вмешался Франта. И для гарантии он схватил меня за шиворот и повалил на пол.

– Мыши – это вредители! – не сдавался я.

Ты что, не видишь, какая она маленькая! – твердил свое Франта и для порядка принялся дубасить меня – пока я не поднялся. Вообще-то мне бы и не отбиться, ведь Франта дерется отменно.

Потом мы сидели рядом на ковре и оба тяжело дышали, а в воздухе кружила пыль.

Наконец я опомнился:

– Что же с ней делать?

– Сначала надо остыть. А потом посоветуемся.

Мы пошли в ванную и подставили головы под кран. Но советоваться было уже не о чем. Мышь исчезла.

«Как самой захотелось, она и ушла», – решил я.

А Франта философски заметил:

– Пути мышиные рассчитать не может и счетно-вычислительная машина.