Текст книги "Анечка из первого «А» и другие"

Автор книги: Вацлав Чтвртек

Соавторы: Эдуард Петишка,Ян Рыска
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Что такое школа, что в ней трудного и что случилось на чердаке во время дождя

Школа – это что-то удивительное! Она чем-то напоминает и театр, и кино, но школа лучше. И в театре и в кино играют артисты, а в школе – сами дети. Если ты можешь ответить на вопрос, поднимаешь руку, и учительница тебя вызовет. Тогда ты скажешь другим то, что думаешь. И петь ты тоже можешь. Только песню надо знать хорошо, и она должна быть красивая, потому что в школе все красивое. Какая-нибудь плохая песня сюда не подойдет.

Однажды Ольда Воячек поднял руку и сказал, что он хочет спеть. Ольда засунул руки в карманы, выпятил грудь, надулся и запел, что он – цыганский барон. Мальчишки чуть не лопнули со смеха. Нет, такая песня для школы не годится. А для чего она годится? Этого я не знаю. Может быть, для леса. Но пожалуй, тоже нет, потому что в лесу красиво. Так же красиво, как в школе.

В школе есть все. Даже самая высокая в мире гора. Она нарисована на картине, которая висит в коридоре. Учительница, когда вела нас по коридору, как раз и показала нам эту гору.

В школе есть кабинеты. В одном – чучела зверей и птиц, и кажется, что они живые. И есть настоящие живые черепахи, одна морская свинка, и в одном из классов, кажется в седьмом «Б», в клетке живет щегол.

Но самое красивое, что есть в школе, это аквариум.

Он стоит в коридоре напротив кабинета директора. В свете лампочек в нем резвятся рыбки. Две из них голубые, они все время плавают вместе.

В школе мы будем изучать все. Все по порядку.

– Геленка, что у кошки на теле?

Девочка в растерянности смотрит на Анечку. Ей еще только будет пять лет.

– Что у кошки на теле, Геленка? – настаивает Анечка.

– У какой кошки?

– Да у любой.

Геленка задумывается... А потом с улыбкой отвечает:

– Волосы.

– Надо, Геленка, говорить не «волосы», а «шерсть». Шесть? – удивляется Геленка.

– Не шесть, а шерсть! – с трудом произносит Анечка и сердится: говорить с Геленкой – это просто ужас.

– Нет, у нее не шерсть, – качает Геленка головой.

– Не веришь? Вот подожди, пойдешь в школу, тогда узнаешь... Скажи, как называют зайца?

У Геленки все спуталось в голове.

– Косой... – робко произносит она.

– А еще его называют длинноухий, потому что у него длинные уши. Об этом даже есть стишок. Хочешь его выучить?

Этот стишок ребята обыкновенно произносят в спортивном зале, потому что после него все мгновенно разбегаются в разные стороны. Но на лестничной площадке около лифта, рядом с чердаком, нет места для такой игры.

– Хочешь выучить его наизусть? Повторяй! – предлагает Анечка и читает:

 
Наш зайчонок спал на ухе
Лай зайчонка разбудил.
Встрепенулся Длинноухий
И – бежать что было сил!
 

Геленка смеется.

Стишок ей понравился.

– Пес его не поймал. Анечка?

– Конечно, нет. Зайка убежал... Этот стишок надо читать и при этом вот так показывать. Сначала все мы спим. Потом появляется пес. Мы вскакиваем, бежим и издали смеемся над ним.

Анечка и Геленка приседают, делают вид, что спят, потом вскакивают, бегут и дразнят противного пса.

Где-то по железной крыше стучит дождь, а здесь, на площадке около чердака, сухо, не капает.

– Я бы прямо сейчас пошла в школу, – с восторгом говорит Геленка.

– А я... знаешь... сначала боялась, – признается Анечка.

– Теперь не боишься?

– Конечно, нет! Теперь мне даже нравится.

Анечка вспомнила Павла, но Геленке про него решила не рассказывать. Ведь она знает, какой он нехороший, этот Павел.

– Но в школе, Геленка, не все легко. Бывает и трудно. Например, писать. Давай сейчас вместе писать! Давай единичку!

– Где? – морщит лоб Геленка.

– Здесь, на стене... как на доске. Но сначала в воздухе!

«Как-то странно... писать в воздухе», – думает про себя Геленка.

– По косой вверх... и потом прямо вниз, – показывает Анечка, и Геленка пишет.

Молодец, хорошо у нее в воздухе получается. Потом она идет «к доске». И, как Анечка, царапает бельевой прищепкой на стене.

Вот только первую единицу она написала наоборот.

Вторая скатилась у нее назад.

А третья не опустилась на линейку.

– Она у тебя собирается взлететь, как у Павла Шлехты, – поправляет ее Анечка.

Геленке смешно, что у Павла единичка хотела улететь.

– Ты что-то имеешь против Павла. Анечка? – раздался вдруг строгий женский голос.

Анечка покраснела.

Она была удивлена.

Они с Геленкой так заигрались, что не заметили, как кто-то появился. Дверь лифта открылась, и показалась пани Шлехтова.

– Ведь из-за тебя он не получил корзиночку с фруктами, – зло сказала она.

Кровь снова бросилась Анечке в лицо.

– Нет, не из-за меня.

– Нет, из-за тебя! – отозвался Павел. Он стоял в лифте за матерью.

Пани Шлехтова держала корзину с бельем. Она отперла дверь на чердак.

– Видно, совесть у тебя не совсем чиста, иначе бы ты так не покраснела! – произнесла она, повернувшись к Анечке.

Железная дверь заскрипела. Пани Шлехтова скрылась на чердаке. Временами было слышно, как она идет по коридору в сушилку.

Павел задержался на лестничной площадке. Гордо прохаживаясь, он поддразнивал Анечку. И в этот момент его взгляд привлекли написанные на стене единички. Их было четыре.

– Так... я скажу в школе, что ты портишь стены!

– Это наш дом! – подняла Геленка с пола свою куколку и прижала ее к себе.

– Ты не встревай... Ты еще в школу не ходишь! – оттолкнул ее Павел так, что она едва не упала. И снова замахнулся.

– Павлик! – раздался из сушилки голос пани Шлехтовой.

Тот сразу весь обратился в слух, но, перед тем как уйти, быстро повернулся и ударил Геленку в спину.

– Ах ты... ты так? – рассердилась Геленка. Она быстро положила куколку на пол и набросилась на Павла. Она была намного меньше его, доставала ему кулачками только до груди, но зато била его с такой яростью, что две ее черные косички так и подскакивали.

Павел пришел в себя, отступил и затем бросился на Геленку. Она попятилась.

Теперь ей несдобровать. Но ведь рядом – Анечка. Она же не оставит Геленку одну, одну против этого сильного мальчишки!

Они обе набросились на Павла. Загнали его с лестничной клетки на чердак и прикрыли железную дверь.

– А теперь крепко держи ручку!

– Павлик, поди сюда, будешь подавать мне прищепки! – снова позвала пани Шлехтова сына. В ее голосе слышалось нетерпение.

Павлик отпустил ручку. Замок щелкнул. Дверь закрылась. Девочки крепко держали дверную ручку. Павлик теперь уже ничего не мог сделать. Мать окликнула его в третий раз. Казалось, что голос ее приближается к ним.

– Побежали! – предложила Геленка, хватая куклу. Анечка собрала куклины одеяльца, и обе они пустились вниз по лестнице.

Остановились только внизу перед квартирой дворничихи.

– Здорово мы ему надавали! – шумно дышала Геленка, победоносно глядя на Анечку.

– А вдруг он пожалуется в школе?

– Он первый к нам полез!.. Моя мама его тоже не любит. Он из окна бросает бумагу во двор. И маме после этого снова приходится подметать. А ведь сколько у нее работы! Она убирает весь дом. И если бы все дети были такие, как Павел, моя мама сошла бы с ума.

– Но ведь мы писали на стенке, – вспомнила Анечка.

– Ну и что! Это наш дом, – не унималась Геленка.

– Мы здесь живем, но дом принадлежит домоуправлению.

– Нет, нам. Если бы он не был наш, то, по-твоему, моя мама стала бы его убирать?

Анечка помнит, как отец говорил, что дом принадлежит домоуправлению. Но это все равно. Ведь они действительно писали с Геленкой на стене, да еще прищепкой! Так что на стене у чердака появились довольно заметные четыре единички.

– Когда пани Шлехтова уйдет с чердака, я возьму тряпку и все сотру, – утешала Геленка Анечку.

– А вдруг тряпка не поможет? – сокрушалась Анечка.

И тут ей вспомнилось, как скворец нажимал на перо и на песке оставались буквы. А потом, на перемене, трясогузки все стерли своими хвостиками.

Но ведь то было... во сне.

А это случилось... на самом деле!

– Анечка, ужинать! – раздался сверху голос пани Чейковой.

– Когда мы сотрем? – испугалась Анечка.

– Подожди, пока уйдет пани Шлехтова.

Но пани Шлехтова все не шла и не шла.

В доме стояла абсолютная тишина.

Потом раздался какой-то звук. Открылась дверь. Кто-то вышел на площадку.

– Ты слышала или нет? Ужинать! – крикнул рассерженный мужской голос.

– Это папа! Я бегу! – шепнула испуганно Анечка. – Зайди ко мне после ужина! – повернулась она к Геленке еще раз и помчалась вверх по холодной, безлюдной лестнице.

Что такое счет, и что такое устный рассказ, и как Павел пожаловался на Анечку

– Можно я? Можно? – размахивал Павел в воздухе рукой и все время оглядывался на Анечку.

«Она знает, что я хочу сказать, – думал он про себя. – Пусть потрясется от страха. Вот учительница меня вызовет, и я все про нее скажу. Уж тогда я получу свою корзиночку с фруктами. Я ее заслужу. Я на стене не писал. Сейчас подниму руку и дождусь разрешения сказать».

Учительница учила детей счету. Был урок счета, или математики. Какой урок? Математики! Или просто счета. То слово плохо произносится, его трудно запомнить и еще труднее его вспомнить.

Но это не важно. Главное – научиться считать. А если умеешь, то уже неважно, как это называется – счет или математика.

– Один, два, три, четыре, пять. На картинке, лежащей на столе, пять бутонов.

– Один, два, три, четыре, пять. На картинке пять груш.

– Один, два, три, четыре, пять. На картинке пять пирожков.

На учительском столе лежало много разноцветных картинок. На них были нарисованы тюльпаны, цыплята, мячи, автомашины и даже ракеты. Они были красные.

Ребята считали каждую вещь, и их всегда оказывалось пять. И никогда не было четыре или три. Не было их и шесть, потому что считать до шести их еще не учили.

Пять, пять и только пять.

– Так, а сейчас, дети, я задам вам еще один вопрос, – сказала учительница. – Скажите, сколько у меня на руке пальцев?

Павел, сидящий на первой парте, нетерпеливо тянул вверх руку и потихоньку просил:

– Можно я? Можно?

При этом он все время поглядывал на Анечку.

– Сколько же? – повторила учительница, обводя взглядом класс.

Она вызвала Павла.

– Четыре! – бухнул Павел. Потом остановился и хотел далее что-то сказать, но его голоса не было слышно. Дети громко засмеялись и зашушукались.

– Ну, ты и молодец. Павел! – сказала учительница. – Целый урок мы учимся считать до пяти, уже все этому научились, и вдруг ты сделал такую ошибку.

– Четыре единички... там на стене... у чердака... Это Анечка испортила стенку, это она писала...

Дети без умолку смеялись.

– Об этом ты скажешь мне на перемене, а сейчас у нас урок счета, – махнула учительница Павлу рукой и вызвала Юленьку.

Юленька правильно ответила, сколько пальцев у учительницы на руке, и та взглянула на Анечку.

Девочка сидела бледная и испуганная.

В перерыве Павел рассказал, что Анечка нацарапала на стене у чердака четыре единички, что этим она испортила весь дом, что он сам это видел и видела его мама, что его мама сказала, что Анечка озорница и что она сама все время задирает Павла.

Учительница посмотрела на Анечку, и та расплакалась.

Через минуту она успокоилась и уже могла говорить. Но все время всхлипывала. Она сказала, что они с Геленкой решили стереть единички тряпкой, когда уйдет пани Шлехтова, но у них ничего не получилось. Единички остались. Вот вернется с монтажа папа Геленки, она ему все скажет, и он отремонтирует стенку.

Еще Анечка хотела сказать, что они затолкнули Павла на чердак и держали ручку, но учительница больше ничего не желала слышать.

Она не ругала ни Павла, ни Анечку. Взяла каждого из них за руку, притянула к себе и сказала:

– Дети, вы живете в одном доме, вы учитесь в одном классе и вы должны дружить друг с другом.

Она попросила, чтобы каждый сел на свое место и подумал о том, что она сказала. Но подумать не хватило времени. Едва они сели, как прозвенел звонок. Конец перемены.

Теперь был урок чтения и устного рассказа.

– Сегодня мы будем рассказывать о лесе, – сказала учительница.

Ну, это было как будто специально для Анечки!

Она очень любила рассказывать. И особенно о лесе. Ведь еще совсем недавно она ходила по лесу с дедушкой. Но сегодня она не подняла руку, потому что должна была думать о том, что сказала ей на перемене учительница: что она живет в одном доме с Павлом. Да, живет. Что она учится с ним в одном классе. Это тоже так. Что они должны дружить друг с другом. Нет, это невозможно! Они не могут дружить, потому что Павел обижает их.

Анечка может дружить с Лидой или с Юленькой, которую учительница посадила на место Павла рядом с Анечкой, или с Ендой Калиной. Енда – это тот самый кудрявый мальчик, который защищал Анечку, когда Павел столкнул ее с парты.

Сейчас он как раз поднимает руку. Просит, чтобы учительница вызвала его.

И она его вызвала.

– Мы были в лесу. Со мной был наш брат. И ему в лесу было страшно, – сказал он и сел.

Надо говорить не наш брат, а мой брат, – поправила его учительница.

– Мой брат... И в лесу ему было страшно, – повторил Енда.

Анечка улыбнулась, подумала:

«Хорошо сказал Енда. У него есть брат. А у меня нет. Жаль, что нет».

– Я тоже был в лесу, но в лесу мне не было страшно. В лесу я нашел поганку.

Это сказал Руда Кагоу. Он сидел за первой партой у учительского стола вместе с Лидой Стршибрной. На перемене, когда учительница не видела, он копался в своем ранце. Был он совсем маленький – самый маленький во всем классе. А ранец у него был огромный. Самый большой ранец во всем классе. Казалось, что он может спрятаться в него. Ранец висел у него на железном крючке, привинченном к парте, и спускался почти до земли.

– Руда, а съедобных грибов ты в лесу не находил? – спросила учительница.

– Нет. Хорошие грыбы там не росли.

– Не грыбы, а грибы, – поправила учительница.

– Хорошие грибы там не росли, – повторил Руда Кагоун и сел.

Анечка тоже решила поднять руку, но тут встал Ольда Воячек.

– А я не боялся даже в Америке, – сказал он и снова принял такую же позу, как и тогда, когда пел, что он – цыганский барон. – Не боялся, хотя там были воры.

– Ольда, ведь мы рассказываем о лесе, – сказала учительница.

Иногда так случалось, что ребята вдруг начинали говорить о чем-то совсем другом.

– Я думал, что мы говорим о том, кто где не боялся, – ответил Ольда. И он был прав.

Учительница не возражала.

– Ты был в Америке? – недоверчиво спросила она.

– Америка за морем. Значит, ты плыл через океан? – не удержался Павел Шлехта с первой нарты.

Он опять забыл, что следует поднять руку.

– В Америке за морем я не был, – признался Ольда. – Я был в Америке у дедушки. Это бараки, которые потом сломали. И я там не боялся ходить даже вечером.

– Это хорошо, что ты смелый, – похвалила его учительница.

Она подошла к доске, повесила на нее картинку с изображением леса и направилась к шкафу за указкой.

«Может быть, она отдаст мне корзиночку, – напряженно следил за ней Павел. –Ведь ей стоит только протянуть руку – корзиночка стояла на верхней полочке, – она взяла бы ее и сказала: «Теперь ты заслужил ее!» Но нет! Она не сделала этого, словно Павла и не было, словно она и не видела его умоляющего взгляда. Ну, раз учительница решила, ничего не поделаешь.

Учительница обратила внимание детей на деревья и кустарники, которые растут в лесу, и спросила, как они называются.

– А что это?

– Малина.

– Какая буква слышится в начале? С какой буквы начинается это слово?

– Мы слышим «м», – ответила Юленька, затем то же повторили Енда Калина, Анечка Чейкова, Лидушка Стршибрна, Руда Кагоун, Ольда Воячек. Павел Шлехта и другие дети. Теперь все знали этот звук.

Так и должно быть в школе! Все, что говорит учительница, должно крепко-накрепко закрепиться в голове каждого и уже никогда оттуда не исчезнуть.

Если бы кто-нибудь забыл звук и букву «м», как бы потом он прочитал слово «мама»?

И дети узнали букву «м» – большую «М» и маленькую «м».

Когда закончились уроки, учительница сказала:

– В записной книжке для родителей у каждого из вас написано, что школа приглашает ваших родителей на классное собрание.

Затем она подозвала к учительскому столу Павла Шлехту и Анечку Чейкову.

– Мне очень хотелось бы поговорить с твоей мамой, Павел. Я желала бы, чтобы ты как можно скорее получил свою корзиночку. Пусть придут и твои, Анечка, мама или папа. Ты должна нам помочь, чтобы Павел наконец заслужил свою корзиночку.

Анечка моментально вспомнила их разговор во время перемены. Но слова учительницы никак не вмещались в ее головке: она должна помочь ему как можно скорее получить корзиночку с фруктами.

Как в школе все сложно!

Как папы и мамы сидели за партами и почему Анечка была какой-то запуганной

Папа пришел с работы. Поставил в коридоре свой черный чемоданчик, переобулся и направился в ванную комнату.

Анечка помогла маме накрыть на стол. Поставили чайник. На улице холодно, папа вернулся продрогший, надо поскорее напоить его чаем, чтобы он согрелся.

– Да, сегодня пришлось здорово поработать, – сказал он, поднося к губам чашку горячего чая. – Кто сказал, что наша страна маленькая? Пусть он попробует проехать из Чешской Тршебовы до Праги на товарном поезде!

Чейка был машинистом товарного поезда.

«Надо дать папе подписать записную книжку для родителей», – вспомнила Анечка и достала ее из ранца.

– Что такое? – внимательно взглянул папа на дочку. – Ты что-то натворила в школе?

Мама испугалась. Что случилось?

– Собрание! – поднял голову отец.

Маме стало легче. Вначале она действительно испугалась, не сделала ли Анечка чего плохого. Тогда пана рассердился бы и вместо ужина снова ушел бы к себе в комнату.

– Интересно, что нам тут скажут? – размышлял папа. – Завтра я не работаю, так что схожу в школу.

Анечка думала про себя, стоит ли ей еще до собрания сказать папе о выцарапанных на стене единичках, но решила отложить разговор на завтра.

На следующий день ей тоже не захотелось вспоминать об этом.

Так папа и ушел в школу, ничего не узнав об единичках, нацарапанных бельевой прищепкой на стене.

Не будут же в школе говорить о том, что делается на чердаке в доме, где живут Чейки! Ведь собрание в школе – это что-то особое, что-то такое... А что же это такое?

Анечке невероятно хотелось узнать об этом!

И не только ей. Но и Лидушке Стршибрной. Она так носилась в спортивном зале, что учительница назвала ее юлой. Вдруг теперь она пожалуется на нее маме?

Или Руда Кагоун. Он забрался по лестнице почти до самого потолка. Учительница приказала ему немедленно спуститься: она была очень недовольна его поведением и поставила Руду в угол.

Так что на собрании в школе есть о чем поговорить!

Почти все родители пришли на собрание.

На партах были разложены тетради и рисунки. На учительском столе стояла ваза с цветущим вереском.

Красные розы, которыми класс встречал детей первого сентября, уже давно отцвели. Было начало ноября.

Родители входили в класс один за другим. Учительница была знакома пока лишь с немногими. Она стала у своего стола и с каждым приветливо здоровалась.

Входящий называл свое имя:

– Калина... Отец Енды Калины.

– Очень рада. Проходите к окну, садитесь за вторую парту.

Калина пытается сесть за маленькую парту. Удастся ли ему это сделать? Он наклоняется, сгибает ноги, втискивается на сиденье. Наконец усаживается. Все в порядке. Может даже выпрямиться. Только чтобы встать, опять нужно время. Если бы он вдруг встал, то вся парта повисла бы на нем.

Встать, чтобы не сломать парту, он должен в два или даже три приема, то есть медленно и осторожно.

За Калиной за третью парту сел Чейка. Затем пришел Кагоун и сел за первую парту у учительского стола. Потом вошла Шлехтова. Она тоже села за первую парту, только в среднем ряду. К ней уже никто не сядет, потому что Павел Шлехта сидит на парте один с первого дня, с того дня, когда он столкнул с парты Анечку.

Сегодня всем все станет ясно, все всплывет на поверхность, и тайное станет явным.

Класс уже почти полный. Учительница читает фамилии учеников, и с мест отзываются: «Здесь!.. Здесь!»

Только при имени Ольды Воячека не отзывается никто. У него не пришли ни папа, ни мама. Никто не отозвался и на имя Лиды Стршибрной. Но когда учительница перечислила всех, дверь поспешно отворилась и появилась пани Стршибрна.

Она опоздала на пятнадцать минут так же, как опаздывала ее Лидушка. Наверное, этому она научилась у своей дочки. Она поспешно подошла к столу, протопав каблучками, красиво поклонилась, сказала:

– Стршибрна.

Учительница указала ей место на первой парте рядом с Кагоуном. Скажет ли она ей что-нибудь? Поругает ли ее? Лиду она всегда ругала, когда та опаздывала. Но пани Стршибрну она ругать не стала.

Кагоун листал тетрадь Руды по чистописанию. На третьей странице была огромная клякса.

– Я покажу этому безобразнику! – не удержался отец Руды и даже вскочил.

Папы и мамы оторвались от своих тетрадей. Кто-то хихикнул. Учительница сказала:

– Успокойтесь, товарищ Кагоун. Разве вы сами никогда не ставили клякс?

Кагоун снова сел. Это у него получилось легко, потому что был он небольшого роста, быстрый, подвижный, такой же как Руда. Даже парта не была для него маленькой. Он взял портфель, который висел у него на железном крючке сбоку парты, и достал оттуда зеленую записную книжечку. Что-то записал в нее, по-видимому о кляксе, и снова повесил портфель на крючок.

Вот это был портфель! Еще больше, чем ранец Руды.

Интересно, у родителей тоже будет перемена? Если будет, то стоит понаблюдать за отцом Руды Кагоуна. Вы знаете, что делал Руда, когда была перемена и когда учительница не видела его проказ?

Вообще папы и мамы очень походили на своих сыновей и дочерей. Только они старше и умнее. Конечно, намного умнее, потому что когда был перерыв, то отцу Руды даже не пришла в голову мысль копаться в своем портфеле.

Во время перерыва – может быть, это вовсе и не был перерыв -учительница ходила по классу и с каждым говорила о его ребенке.

– Вы пишите с ним дома, – советовала учительница, – надо, чтобы у него в руке появилась твердость.

Другому она рекомендовала, чтобы его дочка читала дома вслух, потому что у нее плохое произношение.

– Ваш сын пусть рисует на большом листе бумаги, чтобы чувствовался размах. А то он делает рисунки где-то в самом уголке альбома. Дома у него маленькие и вообще все предметы маленькие, как блошки, хоть в микроскоп их рассматривай.

– Боже мой, как пишет наш сын в школе! – ужасалась пани Шлехтова, когда учительница подошла к первой парте в среднем ряду. – А дома! Если бы вы видели, уважаемая товарищ Новакова, как он чудесно пишет дома! Это каллиграфия, буковка к буковке. Я бы так не сумела... Вероятно, тут кто-то ему мешает, кто-то толкает его. Не иначе, у него какой-то беспокойный сосед.

– Нет, пани Шлехтова, Павел сидит один, – ответила учительница и направилась дальше по классу.

– Вы уже примирились с кляксой? – спросила она Кагоуна.

Кагоун ответил, что погорячился. Учительница сказала ему, что Руде в классе следовало бы вести себя поспокойнее. А вообще-то он хороший мальчик.

– Почему у вас такое хмурое лицо, пан Чейка? Вам не нравится, как Анечка пишет и рисует?

Лицо Чейки прояснилось. Он сказал, что не хмурится, что у него всегда такое выражение лица и что ему интересно, внимательна ли Анечка на уроках и вообще как она себя ведет.

– Она внимательна, прилежна, хорошо работает. Но ей следовало бы быть более смелой и решительной. Она кажется иногда какой-то запуганной, робкой. Может неожиданно расплакаться. Не слишком ли вы строги с ней дома?

Чейка пожал плечами. Учительница обратилась к Калине:

– Енда Калина. Я довольна им. Это смелый, жизнерадостный мальчик. Он хорошо учится.

Чейка слушал учительницу, а из головы не выходили слова: «Енда смелый, жизнерадостный мальчик, а Анечка запуганная, каждую минуту готова расплакаться... Не слишком ли вы строги с ней дома?»

– Лидушка Стршибрна... – обратилась учительница к следующей маме. – Мне нравится ваша дочка, только она довольно часто опаздывает на уроки и без конца болтает. Очень трудно ее унять. Вы должны помочь ей исправить эти недостатки, иначе потом это будет ей очень мешать.

– Нам надо обеим исправиться, – искренне призналась пани Стршибрна. Она взглянула на учительницу, и та ей дружески улыбнулась.

Затем учительница снова обратилась ко всем родителям:

– Наши дети должны взаимно помогать друг другу. Нельзя, чтобы один обижал другого. Наш класс должен быть дружный.

На этом собрание закончилось.

– Мне хотелось бы поговорить еще с пани Шлехтовой и паном Чейкой, – сказала учительница и попросила их на минутку задержаться.

Когда все родители покинули класс, она обратилась к ним спокойным голосом:

– Не беспокойтесь, ничего особенного... Мне просто хотелось бы, чтобы ваши дети подружились. Это помогло бы обоим, особенно Павлу.

Она рассказала им все, начиная с первого дня: о том, как Павел столкнул с парты Анечку, как он не получил корзиночку с фруктами, как он пожаловался на Анечку, что она испортила в доме стенку.

– Пани Шлехтова, относитесь, пожалуйста, немного строже к Павлу. А вы, пан Чейка, не ругайте Анечку. При случае поддержите ее и похвалите.

Потом она подала обоим руку, сказала, что была рада с ними познакомиться, и осталась в классе одна.

От двери она подошла к столу и опустилась на стул. Чувствовала, что устала. Ведь сколько ей пришлось говорить сегодня!

И все должны были ее понимать: и папы и мамы, и мальчики и девочки.

– Товарищ Новакова, вы остались последние, – раздался голос в коридоре. – Пора гасить свет!

Это был школьный сторож.

Он тоже ждал, когда закончится работа, чтобы можно было спокойно направиться домой, отдохнуть и лечь спать.