Текст книги "40 лет Санкт-Петербургской типологической школе"

Автор книги: В. Храковский

Соавторы: С. Дмитренко,А. Мальчуков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

В. С. Храковский, А. Л, Мальчуков, С. Ю. Дмитренко
40 лет Санкт-Петербургской типологической школе

В. С. Храковский
Предисловие

1 апреля 1961 г. в Ленинградском отделении Института языкознания Академии наук СССР была организована группа структурно-типологического изучения языков под руководством проф. Александра Алексеевича Холодовича (1906–1977). Первыми сотрудниками, принятыми на работу в новую группу, были Владимир Петрович Недялков и автор этих строк. С той поры прошло всего каких-нибудь 40 лет. За это время изменилось многое. Самое важное, на мой взгляд, состоит в том, что мы, волей судеб, стали жить в другой стране, а группа превратилась в Лабораторию типологического изучения языков Института лингвистических исследований Российской академии наук.

Прошедшие годы для сотрудников группы (а затем Лаборатории) не всегда были легкими, особенно в советское время, когда в иные дни простоне хотелось ходить в институт, но все эти дни были заполнены интересной работой. Постоянно проводились рабочие заседания, было опубликовано много статей в отечественных и зарубежных журналах, вышло в свет несколько индивидуальных и коллективных монографий, среди которых следует в первую очередь упомянуть «Типологию каузативных конструкций» (1969), «Типологию пассивных конструкций» (1974), «Типологию результативных конструкций» (1983), «Типологию итеративных конструкций» (1989), «Типологию императивных конструкций» (1992), «Типологию условных конструкций» (1998) и «Типологию уступительных конструкций» (2004, в печати).

Работы Лаборатории всегда получали благожелательные отзывы в литературе, а в лингвистическом сообществе сложилось представление о Лаборатории как о ядре школы А. А. Холодовича, или Ленинградской (Петербургской) типологической школы.

Имена многих ученых, которые в разное время и сейчас принимают активное участие в работе Лаборатории, хорошо известны. Это С. Е. Яхонтов, И. А. Мельчук, В. П. Недялков, Н. А. Козинцева (2001), Е. Е. Корди, Г. Г. Сильницкий, А. К. Оглоблин, В. Б. Касевич, В, М. Алпатов, Н. Б. Вахтин, А. П. Володин, Д. М. Насилов, И. В. Недялков. Список можно продолжать и продолжать.

Все это не может не вызывать удовлетворения.

Вместе с тем мне грустно, что прошло уже 40 лет, и те, кто начинал работать в группе со дня ее основания, стали на 40 лет старше. Однако это светлая грусть, потому что за эти годы выросло уже несколько поколений молодых лингвистов, которые знают больше нас, видят предмет лучше и получают интересные результаты. Хочет старшее поколение или не хочет, но для того, чтобы работа в Лаборатории продолжалась так же активно, как и прежде, нам пора подумать о том, чтобы переместиться с авансцены поближе к кулисам, пока мы (в соответствии с одним из законов Мэрфи) не достигли уровня своей некомпетентности.

Мне грустно еще и потому, что уже много лет с нами нет А. А. Холодовича, который создал нашу группу и задал направление наших исследований. О роли личности в истории много спорят. Мне же совершенно очевидно, что если бы не А. А. Холодович, то не было бы нашей группы и не было этого юбилейного сборника.

Об А. А. Холодовиче нужно говорить отдельно. Здесь я скажу о нем всего лишь несколько слов.

А. А. Холодович безусловно был неординарным человеком и ученым, который, как мне представляется, во многом сотворил себя сам, хотя и учился у ряда крупных специалистов, в частности у Н. И. Конрада и Н. Я. Марра. Будучи по образованию японистом, он, вместе с тем, стал признанным специалистом в области корейского, русского и теоретического языкознания. При этом поражает широта его научного диапазона. А. А. Холодовича интересовала не только грамматика, хотя она всегда была ведущей темой в его творчестве, но и история языка, фонология, орфография. Тремя изданиями вышел его «Корейско-русский словарь».

Нельзя не сказать и о преподавательской работе Александра Алексеевича. С 1930 по 1960 г. он читал лекции в Ленинградском университете. Это были лекции и по японистике, и по кореистике, и по общему языкознанию. Он был прекрасный лектор. Мне довелось в 1950 г., когда я поступил на Восточный факультет, слушать его курс «Введение в языкознание», и я помню, как завораживали его лекции, хотя не всегда и не во всем были понятны, особенно в начале курса.

Отдельно следует отметить переводческую, издательскую и редакторскую деятельность А. А. Холодовича. В частности, он перевел корейскую грамматику Г. Рамстеда, «Основы фонологии» Н. С. Трубецкого, редактировал перевод «Принципов истории языка» Г. Пауля, был редактором коллективных монографий «Типология каузативных конструкций» и «Типология пассивных конструкций», наконец, редактировал книгу И. А. Мельчука «Опыт теории лингвистических моделей „Смысл о Текст“». Венцом издательской деятельности А. А. Холодовича следует считать «Труды по языкознанию» Ф. де Соссюра, где он выступил в роли редактора, составителя, автора глубокой вступительной статьи и примечаний. Александр Алексеевич успел подписать выход в свет этой книги, но сами «Труды по языкознанию» вышли уже после его кончины.

В 1961 г. А. А. Холодович круто меняет свою судьбу и переходит из Университета в Ленинградское отделение Института языкознания, где возглавляет группу структурно-типологического изучения языков. Формируя научную программу группы, он, как мне представляется, опирался на щербовское понимание грамматики, согласно которому «вся грамматика в целом фактически со всеми ее разделами мыслится… не как учение о формах, а как сложная система соответствия между смыслами, составляющими содержание речи, и внешними формами выражения этих смыслов, их (смыслов) формальными показателями» [1]1
  Зиндер Л. Р., Маслов Ю.С. Л. В. Щерба – лингвист-теоретик и педагог. Л., 1982. С. 69.


[Закрыть]. В этом вполне современном определении важная роль отведена понятию соответствия, которое, по словам А. А. Холодовича, в принципе «играет громадную роль в языкознании» и которое является ключевым в его научных разработках тех лет. Добавим к сказанному, что А. А. Холодович был последовательным вербоцентристом, опиравшимся на положение о доминирующей роли глагола в структуре предложения. Если учитывать оба названных обстоятельства, а именно понимание А. А. Холодовичем грамматики как соответствия между смыслами и формами и его представление о ведущей роли глагола и его категорий в структуре предложения, то из них естественно вытекает научная программа, которая заключается в типологическом исследовании грамматических категорий глагола, связанных с синтаксисом предложения.Эту программу Лаборатория типологического изучения языков реализует до настоящего времени и именно этой теме посвящено большинство статей, опубликованных в сборнике.

* * *

Статьи, включенные в настоящий сборник, подготовлены авторами на основе докладов, прочитанных на международной конференции «Категории глагола и структура предложения», которая проходила в Институте лингвистических исследований РАН в мае 2001 г. и была посвящена 40-летаю со дня основания группы структурно-типологического изучения языков и 95-летию со дня рождения Александра Алексеевича Холодовича.

* * *

Настоящий сборник был подготовлен к печати благодаря гранту Президента Российской Федерации для поддержки ведущих научных школ. Грант № НШ-2325.2003.6.

А. Богуславский, М. Данелевичова
К вопросу о системе эпистемических предикатов с пропозициональной валентностью: «верить, что» в его взаимоотношениях со «знать, что»

В настоящей работе предпринимается попытка описать семантическую структуру выражения верить, что…с тематическим, т. е. безударным, глаголом.

Может показаться, что перед нами скромная исследовательская задача. Но это единичное выражение одного – русского – языка имеет в некотором смысле исключительный характер. Именно оно призвано канонически вводить идею существования Бога. Оно осуществляет эту свою особую роль как элемент разветвленной системы эпистемических предикатов, с незапамятных времен привлекающих умы философов, теологов и лингвистов. Сложные, нередко ярко контрастные взаимоотношения связывают его с такими единицами, как думать, что…, предполагать, что…у быть уверенным, что…;важнее всего, конечно, его связи с глаголом знать, что…

Мы сталкиваемся здесь с узловыми проблемами гносеологии, примером которых может служить вопрос о рациональности веры. Одновременно мы обращаемся к лексической категории, играющей абсолютно фундаментальную роль в языке как таковом и поэтому имеющей первостепенную важность для общей теории языка.

Что касается того, насколько сложно разобраться и в сущности феномена веры и в разных обстоятельствах ее появления и функционирования, весьма поучительно послушать следующее чрезвычайно показательное признание Чеслава Милоша: «Я был глубоко верующим человеком. Я был совсем неверующим человеком. Противоречие столь большое, что не знаешь, как с ним жить. Я стал подозревать, что в слове „верить“ скрывается какое-то до сих пор не изученное содержание, не изученное, быть может, потому, что это явление, относящееся в большей степени к жизни человеческого общества, чем к психологии личности. Ни язык, употребляемый религиозными общинами, ни язык атеистов не способствовали размышлениям над его смыслом» [Miłosz 1997: 27].

Мы попытались описать глагол верить, что…(в его безударной ипостаси) именно как носитель понятия, используемого всемичленами человеческого общества во всейсовокупности ситуаций, для которых оно с точки зрения среднего говорящего как-то годится. Оставляются в стороне философские, логические или идеологические конструкты, которые тоже называют «верой». В качестве примеров таких конструктов можно привести аксиоматические построения в [Hintikka 1962] или в [Lenzen 1978] – для частого словарногоанглийского соответствия верить– believe. Характерной чертой таких построений, кроме всего прочего, является допустимость кореферентной итерации данного глагола [конечно, в его роли условного обозначения вводимых авторамипонятий]; это ярко контрастирует с фактами естественного языка, ср. строго аномальное *Он думает, что он думает, что Маша уже не придетили очень странное ^? Он верит, что он верит, что его книга будет иметь успех(чтобы избежать недоразумений, добавим, что мы все-таки не решаемздесь окончательно вопроса о возможной итерации естественно-языкового верить, что…, такого, как оно дано в русском языке).

В соответствии с указанной установкой «неизученное содержание» «веры» будет вскрываться путем наблюдений за свойствами обычных контекстов общедоступной речи, в которых наш предикат либо действительно встречается (или может встретиться), либо, наоборот, неприемлем; последняя категория случаев обладает, как известно, особой диагностической силой и благодаря этому регулярно используется в качестве решающего звена семантической аргументации.

Мы считаем предварительно установленным, что одной из подлинных единиц языка (соссюровских entitfis concrètes) является безударное верить, что(именно эта величина участвует в необходимых пропорциях выражений). Этого нельзя сказать о простом верить(если отвлечься от случаев эллипсиса). Выделяются и другие глагольные единицы: подударное верить, что…, верить в…, верить+ дат., верить+ дат., что…,а также глагол верить в то, что…,который, кажется, не обязательно вполне синонимичен глаголу верить, что.Но их описание представляет собой отдельную трудную задачу, решение которой остается за рамками настоящей статьи.

Одновременно с самого начала отвергается многозначность безударного выражения верить, что:она отличается ничтожной вероятностью. Иначе говоря, нам не представляется возможным, в противоположность мнениям таких авторов, как М. Г. Селезнев [1988: 244–254], И. Б. Шатуновский [1996: 274–277], установление некоторого количества единиц с той же внешней оболочкой безударного верить, что(названные авторы говорят о двузначности – с компонентом положительной оценки и без него). Итак, в предложениях

(1) Я верю, что Бог СУЩЕСТВУЕТ

(2) Наш тренер до последней минуты верил, что мы ВЫИГРАЕМ

(3) Даже его мать не верила, что ему УДАСТСЯ ПОСТУПИТЬ В УНИВЕРСИТЕТ

усматривается один однозначный глагол. Верно лишь то, что подударныйглагол верить, чтоотличается от безударного отсутствием оценочного компонента: пример (2) с заменой выиграемна проиграемприписывает «тренеру» положительную оценку проигрыша, в то время как предложение

(4) Я ВЕРЮ, что наша команда проиграла

допускает как отрицательную, так и положительную оценку возможного факта со стороны субъекта. Это действительно заставляет говорить о двух значениях – но о двух значениях двух, с учетом ударения, словесных оболочек. Второе из них – это значение «доверия» по отношению к источнику получаемой информации (мы эту единицу здесь не будем обсуждать).

С учетом названных предпосылок предлагается следующее семантическое представление как лежащее в основе всех мыслимых употреблений безударного глагола верить, что:

(В) а[ азнает, что если р˘,то в отношении того, что аимеет в виду, хорошо, что р˘]

[1] готов сказать, что если кто-то (а. i) знает то, что азнает, (а. ii) знает, что р˘,то кто-то знает что-то _iтакое, что (к. i) что-то _i ≠ р˘,(к. ii) что-то _i → р˘

[2] не готов сказать о чем-то, что-то _iне: кто-то знает что-то _i

Объясним выражения и символы, употребленные в (В). [1], [2] – это рема, которая подлежит (как целое) возможному отрицанию; то, что предшествует [1], [2], – тематическая часть, включающая не подлежащую отрицанию пресуппозицию (данную в скобках []). Все слова и символы, в принципе, либо принимаются в качестве экспонентов тех значений, которые с ними связаны доступной всем и действительной для каждого контекста корреляцией, либо принимаются в качестве элемента обычного формального аппарата.

Необходимо, однако, обратить внимание на несколько элементов записи. Символ аподлежит замещению выражением, обозначающим эпистемический субъект. Символ р˘замещает один из членов пары пропозиций { р,~р}, причем рзамещает т. наз. пропозициональный аргумент глагола верить, что; р˘обозначает тот член пары, к которому относится пресуппозиция. Выражение что-то, не:обозначает логическое дополнение к тому, что следует за двоеточием; неимеет здесь основное, контрадикторное значение отрицательной частицы. Стержнем репрезентации (В) является 4-аргументный функтор знает о…, что…, не:…, который считается неделимым и универсальным семантическим примитивом, или «семой» (ср. Bogusławski 1998]; он представлен, однако, своими вариантами, например, с местоимениями (на месте группы с что..)или же с упрощением, касающимся либо его референтной части (устранение предлога ос сопутствующими синтактико-флективными изменениями), либо его отрицательной части (она может лишь подразумеваться и в самом деле чаще всего подразумевается).

Особое внимание надо обратить на тот факт, что (В) (без отрицания ремы) предполагает всегда «готовность субъекта сказать» в отношении р˘то, что дано в [1], и вместе с тем отсутствиетакой готовности по отношению к ~ р˘,причем в силу истинностной бивалентности (дуальности) это отсутствие равносильно готовности субъекта сказать в отношении ~ р˘противоположное по сравнению с тем, что он готов сказать в отношении р˘(т. е. вместо [1] – отрицание [1]). Синтаксически это осуществляется так, что р˘ставится как после верить,так и после не верить, а дискурсивно заданное~ р˘,т. е. такое р,которое представляет собой логическое дополнение р˘(не оцениваемое положительно субъектом и не связываемое им с «условной гарантией существования/истинности») и которое выдвигается на первый план контекстом, ставится только после не верить,с тем, что вместо такой конструкции можно употребить и (оценочно положительное) р˘после утвердительного верить,ср.:

(5) Я неверю, что мой друг ПРЕДАЛ меня/

Я верю, что мой друг неПРЕДАЛ меня

Важно понимать, что указанное синтаксическое свойство является прямой коммуникативной необходимостью: если бы противоположное по отношению к р˘содержание могло занимать любое синтаксическое место, нельзя было бы вообще выразить составляющий специфику нашего глагола аксиологический компонент. Описанный выше уклад допускает двойную аксиологическую интерпретацию лишьпри не веритьи только в исключительных случаях. Итак, герой предложения

(6) Он не верит, что брат ОТКАЖЕТСЯ ПОМОЧЬ ему

теоретически говоря, может оценивать помощь брата как нечто унизительное для себя, т. е. отрицательное, но, к своему огорчению, по всей вероятности неминуемое. Однако, уже контрастный контекст с утвердительным веритьразрешает колебание в пользу положительной оценки пропозиционального аргумента при не верить,ср.:

(7) Иван не верит, правда, что с ним в жизни случится НЕСЧАСТЬЕ, однако он твердо верит, что ему по крайней мере придется сильно СТРАДАТЬ

(высказывание (7) было бы даже неприемлемым в случае более естественного предположения о том, что оценки «Ивана» на самом деле отрицательные: тогда корректность требовала бы замены глагола верить, скажем, глаголом думать,во всяком случае на месте выражения твердо верит).Обобщим: отрицательная оценка пропозиционального аргумента при безударном не верить, чтовстречается только как недвусмысленно маркированный случай и требует яркой контекстной поддержки.

Как мы увидим в дальнейшем, действительное участие отдельных компонентов нашего представления (В) в функционировании предиката верить, чтои их предусмотренная в (В) организация подтверждается многими приемлемыми и неприемлемыми контекстами этой единицы языка. Чтобы показать это, мы обсудим важнейшие содержательные аспекты понятия «верить, что», как они отражаются в предложенной записи.

1. Предмет интереса эпистемического субъекта: ситуация, наделенная, с точки зрения субъекта, положительным качеством («хорошая»)

На наличие пресуппозиции, согласно которой эпистемический субъект аимеет в виду ситуацию, обладающую положительной ценностью, указывали многочисленные авторы (ср., среди других: [Арутюнова 2000]). Наше представление (В) содержит пресуппозицию, приписывающую азнание, что данная ситуация хорошая, причем предполагается, что она оценивается таким образом с некоторой, избранной субъектом точки зрения, т. е. она ставится в логическое отношение с избранными субъектом элементами, с одной стороны, знания, а с другой, волитивных установок. В дальнейшем мы коротко прокомментируем предлагаемый нами вид оценочной пресуппозиции веры.

Что касается самого по себе наличия этой пресуппозиции, то оно доказывается тем фактом, что как отрицательная оценка ситуации со стороны а(имплицитная или выраженная вводным оборотом), так и равнодушное отношение ак этой ситуации делают утвердительное предложение с глаголом верить, чтонеприемлемым, ср.:

(8) *Я верю, что он солгал

[при нормальном понимании глагола солгать]

(9) * Я верю, что Бог, как назло, существует.

(10) *Иван, который считает, что присуждение этой премии Горбачеву было бы серьезной ошибкой, верит, что он ее все-таки получил.

(11) Иван верит, что книг на этой полке около двадцати.

Примечание.(11) требует понимания того, что выражено в придаточном предложении, как оцениваемого субъектом неотрицательно; если он равнодушен к тому же содержанию, что является нормальным случаем, и притом говорящий знает об этом и не хочет вводить слушающего в заблуждение, высказывание некорректно.

(12) *К сожалению, я верю, что мне повезет[при нормальном подходе к удаче].

Обобщенно можно эти наблюдения свести к следующему утверждению о неприемлемости коллокаций:

(13) * азнает, что если р,то в отношении того, что аимеет в виду, плохо (безразлично), что р,и одновременно аверит, что р

То, что интересующая нас тематическая клаузула (В) имеет статус пресуппозиции, явствует из того факта, что ее содержание сохраняется в условиях отрицания и вопросительной конструкции, ср., кроме примеров (5) – (7), следующие предложения:

(14) Было бы хорошо, если бы ее приняли на работу, но я не верю, что ее приняли на работу.

(15) С его точки зрения было бы хорошо, если бы ее приняли на работу, но он не верит, что ее приняли на работу.

Что касается отрицательной оценки ситуации, являющейся предметом пропозиционального аргумента, со стороны говорящегоили же его равнодушия по отношению к ней, то они не делают высказывания с глаголом верить, чтонеприемлемыми, ср.:

(16) Иван верит, что он получит эту никак им не заслуженную премию.

Необходимо подчеркнуть, что наличие желанияэпистемического субъекта, чтобы данное положение вещей имело место, недостаточно для того, чтобы о субъекте утверждать, будто он верит,что это положение вещей имеет или будет иметь место. Такое желание достаточно для того, чтобы приписать субъекту надежду, но не веру, ср. предложение

(17) Я надеюсь, что он солгал,

которое, в отличие от (8), вполне приемлемо.

Перейдем к короткому комментарию по вопросу об оценочной пресуппозиции, содержащейся в (В), который мы выше сочли необходимым. Ввиду того, что субъект веры не обязательно готов сказать, что предмет его веры обладает положительным качеством (хотя этот субъект и признает, что он действительно верит, что ристинно), ср.:

(18) Он верит, что Сатана существует.

(19) [Германн] верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь(Пушкин, Пиковая дама, V).

формулировка пресуппозиции, предложенная в (В) и основанная на знании субъекта, может показаться контринтуитивной. Полное изложение доводов в пользу нашего толкования потребовало бы весьма пространного рассуждения, по сути дела представляющего собой своего рода очерк онтологии и гносеологии. Поскольку включение такого рассуждения в текст статьи невыполнимо, ограничимся лишь несколькими указаниями, касающимися узловых положений, которые мы считаем верными и в свете которых надо воспринимать формулу (В).

Во-первых, отношение «знает, что», свойственное как людям и другим лицам, так и неговорящим существам и Богу, несводимо к отношению «готов сказать, что»; люди знают очень многое из того, чего они не в состоянии высказать, в частности, они знают многое в области не вербализуемых ими логических следствийтого, что они знают и что они даже могут сформулировать. Во-вторых, принимается следующее положение: то, что с данной точки зрения не заслуживает оценки «плохо», по крайней мере в той степени, в какой в отношении его справедливо отрицание как оценки «безразлично», так и оценки «плохо», и как раз по этой причине, наделено, в конечном счете, качеством «хорошо». В-третьих, все оценки, с которыми мы здесь имеем дело, т. е. «безразлично», «плохо», «хорошо», относительны в следующем смысле: они принимают во внимание довольно сложные отношения, аргументами которых являются, с одной стороны, определенные лица, с другой, определенные предметы знания и воли (подробнее этот вопрос рассматривается в [Bogusławski 1998]).

Сказанное должно объяснять, почему иные предложения с глаголом верить, что, к которым скорее всего неприменимо расширение в виде высказываний типа «а готов сказать, что рхорошо», все же приходится считать вполне приемлемыми, ср. (18)-(19). В частности, нельзя забывать о необходимости учета той релятивизации оценки, на которую мы только что обратили внимание; например, герой (19), по-видимому, усматривает в содержании рнечто вроде «смягчающего (его) вину обстоятельства».

Существенный класс пропозициональных аргументов, который заслуживает упоминания в этой связи, представляют собой предложения, изображающие знание определенной общей регулярности, характеризующей действительность; знание такой закономерности оценивается во всяком случае не отрицательно; ср. возможность приписать Салтыкову-Щедрину веру, содержание которой он и сформулировал (метафорически):

(20) Он верит, что в будущем веке отольются кошке мышкины слезки.

Нужно заметить, что любое общее знание (в отличие от обыкновенного факта, что то или иное выделенное лицо знает определенную конкретную вещь: оценка здесь может быть разной) наделено аксиологическим плюсом. Поскольку же существование лиц или предметов сводится именно к не имеющему частного характера знанию того, что какое-то качество свойственно некоторым объектам, не приходится удивляться, что соответствующие пропозициональные аргументы могут сочетаться с глаголом верить, что, ср. (18) (стоит обратить внимание на то, что придаточное предложение что существует Сатанас фокусированным «сатаной» – в противоположность фокусированному «существованию» – гораздо менее годится для роли аргумента в группе с глаголом верить, что).

Это рассуждение уместно дополнить замечанием, касающимся полулитературной веры в благополучный или, наоборот, неблагополучный исход определенного дела, обусловленныйкаким-либо в действительности «безразличным» происшествием, например, в виде большей рождаемости (в какой-то период) младенцев мужского, чем женского пола («предсказание» войны в недалеком будущем). Как совместить такое применение слова верить, чтос его предполагаемой нами семантической структурой, включающей обсуждаемую оценочную пресуппозицию? Думается, что в обоих имеющихся в виду случаях (речь идет о развязке на «да» и на «нет») субъективная вероятность благополучного исхода в общем не меньше50 %, т. е. «неплохая». Поэтому понятно, что данная условная связь может естественным образом оцениваться, в конечном счете, положительно. Таким образом, содержащееся в (В) аксиологическое требование, которому удовлетворяет положение «не безразлично и не плохо, следовательно, в той мере, в какой отрицание оценок „безразлично“, „плохо“ верно, хорошо», выполняется также в случае наших специальных высказываний с условным предсказанием. Добавим, что «пессимистические» предсказания как раз особенно легко примиримы с формулой (В): ведь надо учесть, что в обычных суевериях наличие благополучногоисхода предполагает, по контрапозиции, в качестве своего необходимого условия нереализованность чего-то, что отличается низкой или даже исключительно низкой вероятностью (например, удача требует, чтобы черная кошка неперебежала дорогу; и вот появление такой кошки в поле зрения людей факт скорее всего редкий).

2. Обоснованность веры

В противоположность тому, что утверждают многие интерпретаторы веры, считающие веру заведомо иррациональным умственным состоянием (ср., например, [Апресян 1995: 49]; отчасти также: [Шатуновский 1996: 274–277]), предикат верить, чтокак раз предполагаетналичие в сознании эпистемического субъекта определенных истинных суждений. Такие суждения, правда, не обязательно влекут за собой р,но их предметом являются состояния или события, возможно, имплицируемые – вместе с положением вещей р– каким-то более богатым содержанием. Это создает некоторые основания во всяком случае для допущения р(д лущения типа пэрсовской «абдукции»).

Другое дело, что эти основания могут подчас оказываться в действительности или считаться кем-то весьма слабыми, вплоть до того, что данное допущение можно по праву назвать карикатурой веры Для обозначения таких извращенных умственных состояний существуют специальные идиоматические выражения, например, слепая вера; им можно сопоставить явления вроде «ложной дружбы» или «белой лжи», которые на самом деле ни дружбой ни ложью не являются.

То, что от предиката верить, чтонеотчуждаемо понятие того или другого основания соответствующих суждений или допущений, доказывается неприемлемостью реплик или пополнений типа тех, которые даны под звездочкой в нижеприведенных примерах (в противоположность тем, которые даны или могли бы быть даны с плюсом):

(21) – Я верю, что ее примут на работу.

– *На каком-то основании или без какого бы то ни было основания?

Примечание.Правда, такая реплика неуместна и в контексте других эпистемнческих предикатов, но важно учесть именно тот факт, что предикат верить чтов этом отношении не отличается от них.

(22) Я верю что ее примут на работу. *Но тот факт, что я верю, что ее примут на работу, не связан буквально ни с чем из того, что я знаю или о чем я хотя бы догадываюсь/ ⁺Есть что-то, что внушает мне такую надежду.

(23) Я верю, что выздоровею, *хотя я знаю, что это абсолютно невозможно.

Какие элементы представления (В) соответствуют признаку, который мы обсудили в этом пункте? Мы схватываем его с помощью понятия готовности элистемического субъекта сказатьо р,что необходимым условием чьего-то (лишь) мыслимого, но все-таки не исключенного эпистемическим субъектом азнания, что р,является чье-то (не обязательно присущее тому же лицу) знание, которое охватывает р(иначе говоря: следствием которого является р).Притом это знание охватывает всю совокупность знаний, которыми обладает а(ср. (а. i) в антецеденте части [1] в (В)). Важно и то, что фактическое наличие такого более широкого знания по крайней мере не исключаетсяэпистемическим субъектом а(ср. [2] в (В)).

Итак, «обоснованность веры» опирается, с одной стороны, на допускаемый эпистемическим субъектом факт, что ркоренится в (чьем-то) знании, и, с другой стороны, на то, что такое соотношение представлено как реальное, на то, что субъект готов о нем всерьез говорить(не изображая его как всего лишь предмет своих шатких догадок). (В этой связи необходимо особо подчеркнуть, что мы пользуемся употребленным в (В) словом говорить/сказатьв его основном значении «ассерции», а не в значении простого произнесения или другого способа создания лишь внешней оболочки языкового произведения.)

3. Взаимоотношение «веры» и «знания»

Семантически вера а,что р,и знание а,что р,не исключают друг друга и не имплицируют ни друг друга ни отрицания другого из них. Тем не менее со знанием согласуется вера, а не неверие. Это связано, в частности, с тем фактом, что необходимым условием словесного (вербализованного) знания является отождествлениепредметов речи в разных высказываниях. Такое отождествление осуществляется в общем случае и в конечном счете в порядке веры (понимаемой в соответствии с (В)). Дело в том, что строгое, а вместе с тем конечное доказательство тождества предмета речи невыполнимо.

Однако, утверждение о знании а,что р, в нормальных условиях элиминирует утверждение о вере а, что р.Это в свою очередь связано с тем фактом, что вера является понятием производнымот элементарногопонятия знания. Последнее логически сильнее понятия веры; к тому же оно имеет прагматическое преимущество перед понятием веры. В результате оба они, наряду с другими эпистемическими выражениями, конкурируютдруг с другом как орудия описания а.

Вместе взятые, эти положения означают, что локально говорящие выбираютлибо глагол знать, чтолибо глагол верить, что.Но с другой стороны, в особых случаях допустим переход от утверждения о вере ак утверждению о знании аи даже в обратном направлении.