Текст книги "Сегодня-позавчера_4(СИ)"

Автор книги: В Храмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Подхватываю тело парня на руки, как подхватывал свою жену, как носил её через мост на свадьбе. Пока "форсаж" ещё действует – прыжками несусь в тыл. Так же нёс лётчицу. Неприятные ассоциации. Василёк. Она – умерла на руках у меня. Парень – тоже. Я его донёс до медсанбата. На пороге операционной он и испустил дух. Я рухнул на колени. Уткнулся в его лицо. Оно сразу стало именно таким, каким оно мне примерещилось за ужином.

– Друг твой? – спросила растрепанная медсестра.

– Даже имени не знаю. Но, его смерть – моя вина, – ответил я. положил парня на землю, чёрными от крови пальцами провел по лицу, закрывая глаза. Остались полосы. Выдернул нож немецкого разведчика. Сжал в кулаке.

– Это будет ритуальный клинок. Клянусь. Им я выпью не одну жизнь. Твоя кровь смешается с кровью врагов. Ты будешь отомщён! – прорычал я в лицо парню, развернулся и побежал.

Злость жгла меня. Злость на себя.

Бегу обратно. Далеко расположен медсанбат. И ближе – нельзя. Под огнём – какое лечение? Пока я бегал туда-сюда и обратно, навстречу – целая делегация. Довольный ротный. За ним – группа бойцов тащит носилки с немцем. Ротный улыбается мне:

– Ну, ты и живодёр! Чем ты их? Как топором рубил! На живца решил ловить?

Последняя капля упала. Переполненная чаша – пролилась. Бью ротного в эту довольную рожу. Тут же на мне ловчими бульдогами виснут бойцы, отбирают ножи. Отдаю, чтобы не порезать, но сопротивляюсь попыткам меня завалить. Виснут ещё и ещё. Свалили.

– Связать, запереть, – хрипит ротный. Вытирает кровь рукавом, сплёвывает юшку, трясёт головой, как конь в упряжи, – потом с ним разберусь. Увести!

***

– Ну, и что мне с тобой делать? – скрипит ротный.

– Понять и простить, – пожимаю плечами я, – сам виноват. В людях, вроде, разбираешься. Зачем спровоцировал? Не видел, в каком я состоянии?

– Не увидел, – кивнул ротный, – а ты чё так взбеленился?

– Жизнь того парня – моя вина. А ты – "живца"! – укоризненно говорю ему.

– М-да. Обрадовался – "язык"! Разведбат не смог, а я – смог! Наказал ты меня за гордыню.

Молчим. Он – не говорит. Я – подавно. Виновным себя – не считаю. Чуть-чуть только.

– И что делать? Зла на тебя нет. Но, прилюдно бить командира – как-то не принято. За это – штрафная рота.

– А мы где? В гвардии? Готов, так же прилюдно, извиниться. И даже позволить себя избить. Тоже прилюдно.

– Да на хера? Чушь всё это. Пошли, довольно прохлаждаться. Дел – невпроворот.

– Мир? – протянул ему руку.

Он поднял палец, но руку – сжал:

– Должен будешь. Полковника немецкого!

– Губа-то не треснет?

– Не треснет! Она у меня – прочная. Надоела мне эта штрафная история. В гвардию хочу. В егеря! Очки надо зарабатывать!

Меня аж передёрнуло.

– В егеря?

– Да. А туда – кого попало – не берут. Уже три рапорта подал. Чем я не командир штурмовой роты егерей?

– Их не распустили?

– Очумел что ли?

– Так их командир, вроде как – погиб.

– И чё? Зато остальные – гвардия гвардии! Ты их форму видел?

– Видел.

– Да ты что? Когда?

– Летом.

– Да ты что? Они же, как раз летом, в Воронеже, эсэс на лоскуты распускали. Там ещё сам Медведь командовал. А ты его не видел?

– Видел.

– Какой он? – ротный стал похож на мальчишку, которому рассказывали про северного оленя. Так вот ты какой, северный олень!

– Обыкновенный. Как я, – пожал я плечами.

Ротный долго смотрел на меня, тряхнул чубом, вздохнул:

– А я тут с отребьем разным вожусь, пока люди бьются, как герои. Ие-ех! Пошли, ладно. Вернёмся к нашим баранам.

– Со мной, например.

– Что? Что "с тобой"?

– С отребьем.

– А кто ты есть? Залёт за залётом. Как будто и не хочешь из Шурочки выбраться.

– Согласен. Есть такое дело, – вздохнув, кивнул я.

– Не хочешь выбраться? – удивился ротный.

– Я про залёты.

– А-а! А то, я уж хотел удивиться. Вот, знакомьтесь – капитан Киркин, боец Кенобев. Тот самый.

Киркин, небольшой, как и ротный, живенький, весь такой неприметный, весь такой без отличий, взглянул, отвернулся – забыл. Истинный разведчик. Протянул руку, крепко пожал мою.

– Извини, не было возможности отмыться.

– Видел твою работу. Не аккуратно.

– Знаю. Спешил сильно. Проикал я парня.

Смотрит на меня. Принимает какое-то решение, спрашивает у ротного:

– Отдай.

– Не, – мотает головой ротный, – приказ о снятии – давай. И забирай совсем.

– Дай на время. Ящик тушёнки.

– В аренду? – смеюсь я.

– В порядок себя приведи, боец, смотреть противно, – цыкает на меня ротный, – три ящика. В сутки. И Вальтер и Дегтярь – сразу.

– А губа-то не треснет?

– Не треснет! Она у меня – прочная. Или жди решения трибунала, потом добивайся приказа. Или на моих условиях.

– Я вам что, конь? – офигиваю я.

– Ты ещё здесь? – хором удивляются командиры.

– Уже нет, – вздыхаю я и плетусь умываться. Кому – война, а кому – бизнес. Но, 3 ящика – слишком. Ладно, сторгуются на 3 ящиках за 2 дня. И – два автомата сверху. Ха! Угадал! Но, один МР-40. Вот ротный жучило! С разведчиков немцев, порезанных мной, уже взял же 3 автомата!

Понял, понял, бреюсь и не лезу в чужой монастырь.

Побит хоббит. Или туда и обратно.

Ползём. Я – первый. За мной – пятеро. У меня – МР-40. Ползу споро, но змейкой. Прутики не втыкаю, Киркин говорит – не терять времени. Ползут по моей «колее». Без происшествий проходим мины. Доползаем до обломков здания. Принюхиваюсь – людей не чувствую. Опасность – чую. Людей – нет. Заглядываю – понятно. Торчит задник 203-мм поросёнка. Поэтому людьми и не пахнет. Киркин – психует. Ползу мимо уже мёртвого снаряда. Чтобы позлить разведчиков – плюю в снаряд. Вижу, как они задыхаются. Не ссы, пацаны! Если моя... мой копчик не дёргается от снаряда – вам тем более не надо нервничать.

Передовая – пройдена. Уже не ползём – перебежками передвигается от тени до тени. Я – первый. Веду группу, как тот самый проводник-сталкер в игре, ведёт людей через аномалии. Я веду не через аномалии, а через опасность. Чую её, как те самые "грави" и "электры".

Надо искать место для днёвки. Не занятое и не используемое противником днём, но укрытое. И это в разрушенном городе, куда утрамбовали 6-ю армию, покорительницу Парижа, зимой. Найди! Чтобы тебя – не нашли.

Нашёл. Использовал тот же "фокус", что и те самые сталкеры – они укрытия свои за аномалиями прятали, а я – за бомбой. Смертоносный груз самолёта своим весом развалил дом, но не взорвался. Так и торчит стабилизатор из обломков брёвен. Дом был – богатый. Два этажа – первый – кирпичный, второй – деревянный. Ещё и подвал, над которым и зависла бомба. Теперь – стены первого этажа. А внутри – сплошной завал из обломков крыши и 2-го этажа. Залез в подпол, разграбленный, кстати, судя по бардаку в подвале – не один я такой умный. Бомба висит, как люстра конструкции ежанутого скульптора. А, не, их, ежанатиков, абстракционистами надо называть. Опасности – не чую.

Выталкиваю себя наружу, говорю разведчикам:

– Так, мужики, надо следы наши любопытным немцам объяснить. Нужду справляйте на входе. И вонючую мину надо на проходе отложить. Немцы – народ не любопытный, но дотошный. Обязательно следы проверят. Красим снег в жёлтый. Надписи не оставляем. Даже матерные.

– Ты уверен, что не рванёт?

– Не рванула же? Почему именно сейчас рванёт? Ты её не трогай. Она и не возбудиться.

– Я и не собирался. А дозорного где оставим?

– Нигде. Все в подвал спускаемся. Там другого выхода всё одно – нет. Если зажмут – не уйти. Рванём соседку и сразу – в рай. На перегруппировку.

Киркин передёргивает плечами. Опять протискиваюсь в узкую щель проломленного пола в подвал. За мной бойцы. Сопят в темноте – не видят ничего. Я и то – плохо вижу. Прохожу впритык в бомбе, собой перекрываю к ней дорогу, чтобы кто в темноте не "нашарил" её. Слушаю темноту. По чувству присутствия, отсчитываю бойцов. Все, пятеро. Шестой!

– Стоять! – шепчу, – всем – мордой в пол! Быстро!

Передёргиваю затвор. Ещё пять щелчков. И – ничего. Куда стрелять? Кто – лишний!

– Чё? – горячий шёпот Киркина.

– Вас было – пять. Сейчас – шесть. Один – лишний.

Шорох в углу. Отодвигается мешковина, высовываются руки. Мычание.

– Выходи! – говорю в тот угол, – а то – завалю.

А сам – злой на себя! Ну, почему я, спустившись в подвал, "сканировал" на опасность, не "отсканировав" на "присутствие"? Этот паренёк тут и был. От нас прятался. Ребёнок. Мальчик. Если судить по размерам – дошкольник.

Вылазит. Одну руку упорно прячет.

– Что там у тебя. Показывай, – шепчу.

Удивлённо смотрит прямо на меня. Видит меня. Бывает. Не один я – видящий, как кошка. Выпускает из руки топор. Боевитый паренёк.

– Мы – русские, – сообщаю ему.

Всхлипывает. Слёзы. Подхожу, обнимаю. Сначала – упирается, но через несколько секунд – прижимается, вдавливая всё своё тщедушное тельце в меня.

– Ты давно тут? – спрашиваю, поднимая его голову за подбородок.

Кивает.

– Родители где?

Вырывается, проходит два шага, показывает на взрыхлённую землю.

– Это твой дом? – доходит до меня.

Кивает.

– Блин, как же ты выживаешь тут? – не выдержал я, удивился в голос.

Парень весь сжался, как от испуга, юркой кошкой стал носиться по подвалу, мимо бойцов, с удивлёнными – невидящими глазами, законопачивая лаз входа, что я "вскрыл". Потом показал, что чиркает пальцами по кулаку. Даю ему коробок спичек. Он поджигает лампу-керосинку. Сразу – ослеп. После абсолютной темноты даже такой скудный свет – как ксеноновая лампа дальнего света. Проморгался.

– Ты что – немой? – спрашивает Киркин, протягивая парню плитку галеты.

Мальчишка молча хватает, жадно начинает есть. Проглотив галету, смотрит на нас, выжидая. Видя – продолжения – нет, опять ныряет в свой "шалаш", достаёт кусок запечённой глины, разламывает. Протягивает мне. Сдерживаю тошноту – парень запёк крысу. Выбиваю крысу из его рук, из кармана достаю пачку галет:

– Тебе не придётся это больше есть. Бери. Всё – твоё. Не спеши.

Смотрим, как он жадно ест.

– Зверёныш, – бросает один из бойцов. Шикаем на него.

Киркин показывает бойцу на костерище и сложенные дрова. Парень яро машет руками. Жестами объясняет. С трудом, но поняли – пока не светает и не начнётся пальба – огонь лучше не разводить. Дым. Запах дыма.

– Немцы сюда заходят?

Мотает головой. Показывает на бомбу.

– Ты родился немым?

Мотает головой.

– Когда онемел?

Показывает на бомбу. На холмик в углу. Разводит руками, показывает, как падал дом, как он тащил родителей, плачет.

– Сколько тебе лет?

Показывает 9 пальцев. А выглядит – на 6-7.

– В школе учился? Читать умеешь? – спрашивает Киркин.

Кивает.

– Это место знаешь?

Киркин разворачивает карту. Показывает. Парень долго смотрит, водит пальцем по полосам бывших улиц, шевеля губами, беззвучно читает, находит на карте свой дом, замирает. Потом тыкает в нужное место, кивает.

– Нам туда надо.

Мотает головой. Показывает, что там много немцев. Пулемёты.

– Нам всё одно – надо, – отвечает Киркин, складывая и убирая карту.

А парень – молодец. Карту "читает". Оказывается, это – большое достоинство. Вот тебе и зверёныш. Маугли.

– Я буду звать тебя Маугли, – шепчу я запомнившуюся фразу из мультика, – человеческий детёныш.

Парень смотрит на меня выжидательно. Вздохнул, достал плитку трофейного шоколада, что мне перепала перед выходом от расщедрившегося ротного. Маугли шоколад – взял. Но – тянет автомат. Показывая – "мне, мне".

– По губе, – отвечаю ему, – с немцами воевать – мы будем. Ты можешь – помочь. Поможешь?

Кивает. Шоколад – возвращает. Вот это да! Не любит? Быть такого не может.

Снаружи – взрыв. Вместо – доброго утра! Как всегда на войне – день начался стрельбой. Значит – надо спать. У разведки – всё наоборот. Когда все спят – мы работаем. Когда все воюют – мы спим. Но, сначала – пожрать. На слабом огне греем тушёнку. Заедаем с галетами. Маугли трескает за двоих. И всё равно смотрит на запечённую крысу. Чтобы соблазна не было – раздавливаю её ногой. Вздыхает с сожалением.

Засыпая, чувствую, как в кольцо моих рук ввинчивается тщедушное тельце. Вот, появился у меня питомец. Именно ко мне влез. Нас шестеро. Почему я-то? Теперь, ещё и о нём заботиться. Мы в ответе за тех, кого приручили. Детёныш. Маугли. Обнимаю его в полудрёме, прижимаю к себе, как сына. Как же я соскучился!

***

Теперь поводырей у отряда двое – я и Маугли. Как волчонок, он чует опасность, чует людей. Даже раньше меня. Так же, как волчонок, нюхает воздух, прежде чем покинуть очередное укрытие и выбраться на открытое место.

Вот и нужный квадрат. Ближе – не подойти. Жизнь у штаба не затихает и ночью. Патрули, дозоры, секреты. Маугли категорически отказывается вести дальше. показывает на столбы виселиц, где уже висят замёрзшие тела. Вижу – четыре таких места казни. И только одно тело в гимнастёрке и галифе, судорожно протянуло босые ноги. Остальные – гражданские. Одно тело – в платье. На груди – таблички.

Не понимаю – зачем? Зачем так напоказ это выставлять? Не могу себе представить штаб нашей дивизии, который посещал недавно, в оформлении подобных предметов декора. Зачем? Ясно же, что и наши казнят всяких нехороший людей. И у нас есть такое "ритуальное" место. "К стенке" называется. Но, трупы напоказ – никто не выставляет! Да и расстрел проводиться – не как шоу-программа. Скромно, без помпезности. Вот, меня расстреливали недавно. Сам себе могилу вырыл. И зрителей – не было особо. Аэродром жил своею войной. И зарыли бы меня там же. Без шума и пафоса.

Последнее время часто появляются ассоциации с игрой Вархамер 40к. Вот и сейчас. Эти виселицы напомнили мне о ритуалах хаоситов. Те, тоже себя обставляли подобным же ужасом. Это им сил добавляло. Как космодесанту – Вера в Императора. А немцы? Им как, нормально работается в антураже средневекового Хаоса?

Замечаю, что рассуждаю об этом спокойно. В прошлом году, на пепелище хутора, в избытке чувств "вылетал" из сознания, оставляя тело во временное пользование Кузьминым. Старшина Кузьмин никуда не делся – сидит во мне и терпеливо ждёт, когда я, наглый "подселенец", оставлю ему его голову. И – не раз уже подобное случалось. Вот, как со стороны это выглядит? Типичная шизофрения. Но, не об этом.

Последний раз – живьём жёг немцев за изнасилованных и замученных гражданских. Уже – логически. И сам. Не пустив Кузьмина. Но, был сильно взвинчен. И – сейчас бы сжёг. Но, совсем без эмоций. Как сжигая мусор. Черствею? Душа коркой покрывается? Или научился контролю эмоций? Не знаю. У кого спросить? С кем посоветоваться? Киркин – не поймёт. Последний, кто понимал – старшина. Где он, этот странный старшина? Ляпнул мне про одиночество и монарха – свалил. Опять – сам. Думай – что хочешь. Бесконтрольно. Так я и в Чемпиона Хаоса переродюсь. Или пререрождусь? Осквернюсь. Не хотелось бы. Придёт за мной тот же старшина, скажет, что он – инквизитор и силовым молотом мне в лоб. А с молота – ветвистые молнии.

Ох, гля! Уснул! Надо же! Старшина приснился в силовом доспехе Библиария Ультрамаринов с огромным молотом, по которому пробегали молнии. Прямо удар молотом по макушке ощутил. Лбом – макушку раньше называли. Из-зо лба растёт чуб. Как у казаков – из макушки. А то, что сейчас лбом называется – челом рекли. Потому – человек. Глаза на лбу. Чело-век. Всё поменялось за века. Хаос только – вечен. Как жгли немцы людей на кострах тыщу лет назад, так и жгут. И через 40 000 лет будут жечь. Хаос – неистребим. Его противоположности – Порядка – Орды – Ордена может не стать. А Хаос будет всегда.

Не спать! Что это меня морит? Не к добру! Копчик ноет не переставая. Перестал различать сигналы от него. Эти вот, военные сталкеры, рацию расчехляют. Гля! Херово! Нас же сразу запеленгуют! А потом тремя точками вычислят местоположение. А потом будут штурмовать, не считаясь с потерями. Не оставят они чужой работающий передатчик у себя в тылу.

Переодеваются. Один из бойцов в форме пехотного немецкого лейтенанта. Каски немецкие достали. А я-то думаю – что это они в немецких накидках? Радист стучит в эфир на немцев, как тот стукач. Готовлюсь к бою.

Слышу шелест, а потом и вой снарядов. Ну её! Прячусь поглубже, накрывая собой тельце Маугли. Яростный короткий налёт нашей артиллерии. А потом – беспокоящий огонь одной из батарей – попеременно били 4 пушки с интервалами.

Меня толкает Киркин.

– Неси рацию во вчерашнюю лёжку.

– Вот так вот, при свете? Ты о чём думаешь, вообще?

Он пожал плечами:

– Оставайся тут.

Твою мать! А я как? Как мне при свете дня идти по тылам занятого противников города? Как? Они же сейчас будут – как наскипидаренные!

Опять яростный налёт частых разрывов. Я аж оглох. Эти пятеро "немцев", оправляя форму, отряхаясь, вышли из нашей "лёжки" и пошли колонной.

– Веди! – я толкаю Маугли, что смотрит на меня глазами забитой собаки. Хватаю рацию, бегу.

Слух прорезался снова. Слышу яростную канонаду оттуда, откуда мы пришли. Наступление?

Рёв тяжело гружённых самолётов. Вскидываю голову. Пе-2. Ё-о! Порвут бомбами, свои же порвут!

Мир моргнул, смазался. Форсаж. Вовремя. Свободной от рации рукой хватаю пацанёнка, там веса не больше, чем в рации, бегу прямо куда глаза глядят, как сайгак прыгая через препятствия. Шаром для боулинга вламываюсь в остатки кирпичного дома. А там – не пусто. Роняю пацана и рацию, автомат – в руки. В меня – стреляют. Кручусь, как змея на сковороде, огрызаясь короткими очередями.

Попал я! Как же я попал! В самом логове немцев веду безнадёжный бой.

Ладно, этих – положил. А дальше – что делать? Бежать? Куда? Если на стрельбу подвалят ещё?

Пока думаю, руки сами обшаривают немцев. Маугли выходит из ступора, тоже начинает споро шманать трупы. Смотрит на меня огромными глазами. Что смотришь? Четверо их всего было. Все – с винтовками. Был бы хоть 1 автомат – они бы нас шманали. Наконец-то! Пистолет! Пусть и Р-08, но всё же! Говорят, надёжный.

Достаю "ритуальный" нож, всаживаю каждому немцу в сердце. Глупо, но я – обещал. Пусть в состоянии аффекта, но – обещал же.

Тянет меня Маугли куда-то на улицу. Беру рацию. Иду за ним, оббегаем здание. Яма в земле. Маугли ныряет в эту яму. Забрасываю туда рацию, ныряю сам. Съезжаю по горе битого щебня, земли в вонючую, затхлую полость. Канализация? Коллектор? Это была смотровая яма канализации. Парень ползёт по трубам в жёлобе. Смотрю с сомнением – влезу ли? Раздеваюсь – снимаю ватник. Толкаю в лаз рацию и узел ватника. Достаю гранату, взвожу, подкидываю её на "выход", а сам ныряю в лаз и толкаю груз головой. Стараюсь быстрее. Сзади – взрыв. Тугая взрывная волна толкает меня. Хорошо, корму не оторвало.

Интересно – далеко ли мы пройдём? Куда ведёт это "метро"? Хорошо бы – через линию фронта.

Никуда не ведёт. Выползли мы в очередной коллектор – колодец смотровой. Больше лезть было некуда – трубы уходили во все стороны, но таких просторных жёлобов уже не было. Маугли и пролез бы, а я – точно не влезу. Одеваю обратно на гимнастёрку, в очередной раз испорченную канализационными стоками, ватник и сажусь на ящик рации. Будем ждать. Вонючий, затхлый воздух – можно и потерпеть. Идти – некуда. Люк канализационный поднять не решаюсь. Что там Маугли показывает в темноте – никак не могу разобрать.

Слушаю грохот боя над головой. Как только спало с меня напряжение боя, стал засыпать. Откинулся на кирпичи колодца – задремал. Маугли опять ввинтился ко мне на колени, в полудрёме обнял его, заключив в кольцо своих рук. Никогда бы не подумал, что смогу вот так спать в тылу врага под грохот боя. Опасность – везде. Копчик ноет. В эмоциональном плане – пси-шторм. Одним словом – снова я обычный человек. Ничего я не чую. Постоянно находясь между сном и явью. Засыпаю, просыпаюсь. Почему на меня напала дремота эта?

Приснилась мне игра "Метро 2033". Я с Маугли в этой канализации, а на нас идут штурмом неведомые и неуязвимые чёрные сущности.

Просыпаюсь в ужасе. Лезу наверх, пытаюсь поднять люк, упираясь руками-ногами в скобы, толкая люк спиной. Как бы не тужился – ни с места! Чем-то люк придавлен сверху.

Когда стихает гром над головой, ползём обратно. Обратно обмазываюсь в ржаво-вонючей канализационной слизи. Свежий воздух! Морозом запахло! Но, вылезти оказалось не просто – выход завален. Осторожно выталкиваю землю. Кажется, что она осыпается с грохотом селевого потока.

Выползаю обратно в обвалившийся смотровой колодец. Ещё не стемнело. После полной темноты тут прямо ярко, как в операционной. Вижу причину завала в жёлобе – следы разрыва гранат. И следы сапог. Кто-то спустился, потом – поднялся. Одеваюсь. Наружу не рвусь. Прислушиваюсь. Час сижу. Замерзаю. Дремлю.

Маугли просится наружу. Киваю. Лисёнком взбирается по откосу. Нюхает воздух. Высовывается. Пропадает. Держу на прицеле выход. Зачем? Если есть немцы – опять кинут парочку гранат. А я даже в жёлоб нырнуть не успею. Показывается голова Маугли, машет рукой. Беру рацию в правую, автомат – в левой. Закрутил ремень вокруг запястья. Если потребуется – отпускаю рацию, хватаюсь за пистолетную рукоять. Да, жду подвоха. Вдруг к затылку Маугли парабеллум приставлен?

Выглянул. Ночь или сумерки? Не понятно. Всё мои неверные глаза. Маугли – один. Нервничает. Тянет меня. Выбираюсь, пригнувшись, бежим. Слушаем, нюхаем, бежим. Ходят, бегают, кашляют, разговаривают – немцы. Везде. Рядом. За стеной, в паре метров. Везде. Ждём "просвета" – бежим. По лезвию бритвы. За спинами немцев, ощущая их дыхание. Чесночную вонь, вонь немытых тел, портянок, дыма. Ползём. Опять – ждём. Опять "просачиваемся".

Как же вас много! И как тяжело идти мимо! Так, чтобы никто не увидел. Невидимкой. Эта ночь была – бесконечной. Я – выдохся. Оказывается, самое тяжёлое – не бой, а – избегание боя. Не допустить боя – тяжелее, чем принять эпичный бой и героически загнуться.

А на месте дома Маугли – новое разочарование – огромная воронка и груды битого кирпича. Нет больше "лёжки". А место встречи – изменить нельзя. И что делать? Скоро рассвет – выхода нет. Ждать разведчиков? Где? Как их узнать? Как они нас узнают? Или идти к нашим через тонкую красную линию фронта? Мы-то, возможно, пройдём. А они? И если был бой, было наступление, то мою 3D-карту можно смело удалять из оперативной памяти. Да и с винчестера – сносить.

А, была – не была! Пошли. Выйдем, там – посмотрим.

А как выходить? Честно, если бы не мелкий Маугли – не вышел бы. Точно бы психанул и начал бы преумножать энтропию. Насколько бы хватило ХП и патронов. Ха-ха! Я уже совсем по фазе скользнул. Ну, какие у меня хит-пойнты? Одна пуля – всё. Любое попадание – критичное. Тут не игра. Тут всё намного скучнее и противнее.

Так вот, Маугли затащил меня опять в подземелья волжских драконов. И поползли мы с ним по ходам, как в Диабло. Где – на четвереньках, где ползком. Один раз встретили местных. Чуть не случилось стрельбы. Чумазые, как шахтёры, трое подростков выставили на меня свои заточки. Едва не пристрелил. Приложил палец к губам, понял, что у меня нет ни одного подтверждения моей принадлежности к Красной Армии. Каска – в чехле из мешковины, да и та – без звезды. Пилотка зимой – без надобности, в вязанном подшлемнике хожу. Петлицы у меня и так – пустые, как и положено штрафному, так ещё и в канализационной жиже засохшей.

– Свои! – шепчу, – Красная Армия.

Не столько мне поверили, сколько узнали Маугли. У меня – ничего съестного нет. Достаю пистолет, протягиваю рукоятью вперёд. У самого рослого глаза вспыхнули. Схватился мертвой хваткой, тянет, но я не отдаю.

– Мне – к нашим. Надо.

Отпускаю пистолет. Пацанята, Маугли, кстати, с ними, вчетвером что-то быстро обсудили. Маугли – пальцами.

– Всем не пройти. Там выход есть близко. Но там, у выхода – землянка немцев с пулемётом. Входом в другую сторону, но можно нарваться. Пулемёт на наших смотрит. От него до наших – метров 60.

Щупаю карманы разгрузки. Есть граната!

– Веди.

Идём, ползём. Переходим из подвала в подпол. Опять – в канализацию. Вижу часто следы кирки и лопаты на стенах. Да тут целый Подземстрой!

Дунуло свежим воздухом. Крадёмся. Молча, парень тыкает влево. Выглядываю. Толи шахта, толи – колодец. Скобы наверх. Через одну. Воздух – сверху. Показываю жестами: "Вы – со мной?" Мотают головами. Просят ещё гранату. Скрипя сердцем, отдаю. Осталась только одна. Самому подорваться. А вот Маугли – со мной. Отдаю ему "ритуальный" клинок с нацисткой символикой на рукояти. Гитлерюгент? Или ещё какой их закидон? Так-то клинок – неплохой. Если не сравнивать с моим вибро-клинком.

Осторожно поднимаюсь по скобам. Напрасно так осторожничал. Воздух шёл не сверху, а сбоку. С трудом втиснул себя в пролом в кирпичной кладке. Оказался в угольном сарае. Часть подвала дома была раньше отведена под склад угля. Вот и загрузочное окно имеется – оттуда морозит. От подвала осталась только малая площадка – остальное – сплошной завал. Вижу ржавые трубы. Это оборудование котельной. Было. До войны. До бомбы. Или хорошего снаряда. От угля, кстати, даже пыли не осталось. Всё вынесли как раз тем путём, каким я тут и оказался.

Подхожу к загрузочному окну. Точно, окопы, деревянные рогульки с колючкой, дот. Пулемёта не вижу, но вижу зябко пританцовывающего немца в осенней шинели и кепи с опущенными ушами. Приплясывает, ногами друг об друга бьёт, руками помахивает. Шумит, одним словом, и "палится".

Застрял я на вопросе рации. Ящик в окно-то пролезет, но... окно на уровне глаз. Если я вылезаю первым – рацию не достать. И Маугли – не достанет сам. Высадить их – часовой заметит. Можно будет и не выходить. Что делать? Отсюда в него стрельнуть? Пара десятков баварцев сбежится, как на октоберфест. Бросить рацию и пацана? Пацана – можно. Не пропал до сих пор, потерпит и ещё пару недель. А вот за рацию – голову отвинтят, как перегоревшую лампочку.

Маугли толкает, показывает, чтобы подсадил. Зажмуриваюсь, сжав зубы. Он не понимает, но я-то знаю, что ему точно – край. Есть подленькая мыслишка – "и чё?". Мотаю головой. Нет.

Ищу другой выход. Осторожно осматриваю завал подвала-котельной. Глухо. Верхние этажи сложились сюда. Этот угол только и остался. Выход – один. Через немцев.

Маугли показывает целый моно-спектакль языком жестов. Вздыхаю. Ну, будем надеется, что твой лимит везения ещё не исчерпан. Подсаживаю. Ящерицей парень выскальзывает наружу. Ни звука. Как раз и немец отвернулся – смотрит на взлетевшую ракету. Совсем больной этот немец! Как можно ночью смотреть на свет? Ты же засветил себе фотоэлементы! Ты на войне или как?

А ты – везучий, Маугли! Так сойтись звёздам! Выталкиваю рацию, там её подхватывают тощие ручонки. Вытягиваю своё тело. Кручусь по приземлении сразу в двух плоскостях, встаю на ноги в присяди.

Парень – везучий, а вот мой лимит сегодня – давно кончился. Немец смотрит прямо на меня. Рот разинут, тащит из-за спины винтовку. Бросаю в него гранату. Был у меня уже подобный удачный опыт. В тот раз попал в лоб, в этот раз – в грудь. Немец хыкает, ствол винтовки – гуляет. Я – уже бегу к нему с ножом, занесённым для удара.

И тут он – кричит. Клинок вонзается ему в рот, крик переходит в бульканье. Но – поздно. Кожей ощущаю, как сжимается "окно вероятностей". Окровавленный нож зажимаю зубами, подхватываю собственную гранату, прыгаю на накат дота, взвожу гранату, бросаю её в амбразуру, качусь с бока на бок по накату к выходу, бью ногами в лопатки выбежавшего из дзота немца.

Взрыв. Из открытой двери – дым, пыль, крик. На упавшего немца коршуном пикирует Маугли и начинает его кромсать "ритуальным" клинком, в немом крике разинув рот, сверкая безумными глазами. Автомат в руки, заливаю зев дзота очередью во весь магазин, не перезаряжая, закидываю автомат на спину, подхватываю впавшего в берсеркерство Маугли за талию, как тощую скатку шинели, на плечо его, рацию за лямки – на другое плечо и бегу прыжками, как кенгуру, к нашим.

Крики, пули, росчерки трассеров – ни на что не обращаю внимания. Через полосу провисших рядов колючки – перепрыгиваю. Бегу, как десятиборец на полосе бега с препятствиями. Моля только об одном – не наступить на мину. Даже если в меня попадут – на адреналине – добегу. А оторвёт ногу – всем каюк!

Никогда я так не бегал. За десяток секунд бегом-прыжками из стороны в сторону легкоатлетической безумной кенгуру я перелетел через ничейную полосу. И, не сумев остановиться – дальше. Видя разинутые рты бойцов в ватниках и округлых касках – наши.

Я бы и не остановился. Меня сбили с ног. И стали пинать. Я не сопротивлялся. Кричал только:

– Рацию не разбейте!

Один из ударов был настолько удачен, что положил конец моим страданиям. Спасительное небытие забвения.

Подвал Лубянки. Шутка. Живой я, вот и радуюсь. А особисты – это правильно. Это – привычно. Сидит за столом, сколоченным из грубых досок, при свете сплющенной гильзы – пишет. Я рассказал всё, как было. Мне – скрывать нечего. И оправдываться я – не намерен.

А вопросы пошли – не по теме. Отвечаю, как есть:

– Я не знаю, почему в разведгруппу Киркина меня включили. Фамилию свою Киркин мне сам назвал, когда знакомились. Да, он сам меня отправил с рацией на выход к своим. Нет, он мне не доложил, зачем и почему. Да, места встречи – не стало. Физически не стало – дом оказался полностью разрушен и в его обломках обустраивались миномётчики немцев. Да, сам решил покинуть обусловленное место. Да, контакт с врагом – был. Убил четверых, потом ещё – двоих. Нет, доказать не могу. Нет, вербовки не было. Нет, я – боец штрафной роты. Отправьте запрос. Нет, я не указываю Вам. Нет, я не агент и не предатель.

Опять бьют. Бывает. Но, я – опытный боец-рукопашник. Мог бы и всех их положить. Даже с завязанными за спиной руками. Но, что мне это даст? Опыт свой применил в подставлении под удар ноги своей головы. Виском. Пошли вы!

***

А потом – опять сорок пять! День Сурка – начался. Я – долдоню своё, особист – своё. Мы не находим общего языка, поэтому меня – бьют. И правильно делают. Отбивное мясо – оно мягче. И бывает – сговорчивее. Надеюсь, не в моём случае. Особист говорит, что не бывает железных людей. Рано или поздно – все ломаются. А он, видимо, из тех, кому по кайфу ломать человеков. Будем поглядеть. На крайняк, сбегу "в себя". Пусть Кузьмин отдувается. Вот он – обрадуется!

***

Нос – сломан, глаза – заплыли. Зубы – шатаются. В голове – шум, как в раковине морского моллюска. Я уже не реагирую на голос особиста. Мне – фиолетово. Делай – что хочешь. Хоть родителей в школу вызывай. Мне уже – начхать. Хочешь, покажу только что обретённую очередную степень самоконтроля? Я – буду думать, пока вы меня пытаете. Не о вас, гоблины. О себе.

Почему такой провал? В чём причина? Возвращаясь в роту из госпиталя я рассчитывал на эпичнейший нагиб немцев через колено-локтевую позу. Я же – супермен, ёпта! Экстрасенс! Одним махом семерых побивахом! Я думал – приду, и пойду сквозь 6-ю армию, как раскалённая игла сквозь масло. А за мной – горы дымящихся трупов. И все враги умирают от моей нереальной крутости, потому что я – ну, вААще!