Текст книги "Сегодня-позавчера_4(СИ)"

Автор книги: В Храмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Сам сказал.

– Это я сказал не в вину им, а охарактеризовав двумя словами всю ситуацию. Можно иначе – в бою, озверевшие в горячке битвы европейцы выбили мне глаза и ранили в спину. Как короче? А дедуля меня правильно понял, так, отец? – спросил я старика, потом добавил:

– Но, отец, я сознательно выбрал этот Путь. И пройду по нему до предела.

– Оттого лишён ты очей и ног, за Путь, что ты выбрал, – ответил старик, горестно вздохнул.

– А каким путём идти надо было? – спросил Прохор.

– Постижения Бога, накопления Духа Святого, самосовершенствования, – ответил я.

Прохор захлопнул рот, а старик усмехнулся:

– Многое постиг ты, Многодушный!

– Видал, Прохор, как он меня красиво шизофреником обозвал? Надо запомнить. Многодушный. Многоликий Янус. Или Анус? Не помню. Так, отец, поэтому мне не видать Даши?

– Пути ваши разошлись так, что находиться вам рядом – невмочь.

– Так даже? А прошлый раз – разве я был менее кровавым?

– Тогда ты был Беспутный.

– А как стал Путёвым, так сразу – абонент не абонент. Да? Путёвый, путеец, странник. Да, Судьба. Так ты, отец, как глашатый пришёл? Тебе рядом с таким демоном, как я – в мочь? Не будет корёжить?

– В мочь, в мочь. Я – тоже не ангел. Пришлось полиходействовать. Нет, я не глашатый. И не оглашенный. Я помогу твоим детям дом построить. Негоже дитю в темнице кащеевой жить.

– Детям? Дом? – усмехнулся я, – нет у меня детей. И не будет уже.

– Мне детям твоим надо терема строить, – упрямится дед.

Махнул рукой – пусть так. С тоской посмотрел в заснеженную даль, вздохнул, пошёл к машине. Так мне обидно, так тоскливо, так грустно. Постиг меня облом-обломище. И правильно – ишь, губу раскатал. Губозакаточный карандаш возьми из планшета Кельша. Думал – всегда тебя будут на ноги ставить? Нет. Раз, два – дальше сам. Живи, мучайся.

Объятый тоской, не заметил, что старик самостоятельно залез в кузов, угнездился, ёрзая задом, весело обратился к Кельшу:

– Ну, здравствуй, опричник!

Не увидел я и удивления на суровом лице генерала. Не услышал я и весёлой команды старика:

– В тайгу!

Тайга. Тай-га. Место, где заканчиваются все пути – вспомнил я. Нет, мой Путь – не пройден. Мне в тайгу – рано.

Тина рутины

Пусть летят в тайгу. Мне сейчас надо – в КБ. Там у ребят затык с новыми снарядами. Экспериментируют с начинкой, формой, материалами бронебойных снарядов. Баллистические, мягкие наконечники. Имени адмирала Макарова. Тяжёлые сплавы. Как обрабатывать вольфрам? Чем заменить этот чрезвычайно редкий металл? Есть задумка реализации порошковой металлургии. Изготовлять гранулы металлов, смешивать нужные составы, спекать. Как воплотить в реальность? Как сделать «крылатые» подкалиберы? Да, потребует гладкоствольной артиллерии. Но, сначала всегда – патрон, потом – ствол. Сначала – промежуточный патрон, потом – СКС и АК.

Котин и Ко возятся с подвеской КВ-85. Проклёвывается очень удачное решение. Появиться – новый танк. Качественно иной. Появиться возможность повысить проходимость, сильно повысить нагрузку на ходовую. Можно будет создать 45-50 тонный танк с приемлемой подвижностью. Там и смежники испытывают перетрясённую трансмиссию. Если пойдёт, то и на средних танках реализуем.

Морозова надо проведать. У него тоже – идея. Торсион – не держит нужной нагрузки. Он пытается скрестить ежа и ужа – создать гибридную подвеску – торсион и пружинный амортизатор на катках большого диаметра Т-34. Если удастся – уйдём от шахт свечей, можно будет увеличить боевое отделение, поднять грузоподъемность ходовой до 30-35 тонн. А это – лоб танка в 100 мм брони.

У группы "компрессорщиков", размещённых на заводе, где раньше производили компрессоры, а теперь тянущих "безоткатные системы" – реактивные гранатомёты – испытания. Надо поглядеть.

Готова новая броня для штурмовой пехоты. Нагрудник и каска. Любопытно.

Надо проведать ковровцев, туляков, ижевцев, горьковчан, омичан, что продолжают опыты с самоходами. Надо заглянуть к Савину, когда буду в Горьком. Может, готовы новые орудия? Тогда уж и остальных пушкарей надо проведать.

Как там дела у радиолюбителей? Что они смогли сделать? Когда носимые рации? Да и возимые и летающие – позарез. Компактность, надёжность, вес, помехозащищённость – везде море проблем, везде надо океан решений, открытий, проб и ошибок. Локаторы, постановщики помех. Разве это менее важно, чем броня и ствол? Не менее.

Ребята отэсемесились, тьфу, телеграфировали, что готов способ перезаливки цифры в доцифровые носители – плёнку. Будет – кино. Много и качественного. У нас на всех носителях – шикарная фильмотека. Аватар в 1943-м не хотите? Я – хочу. Там лежит новая серия мульта про богатырей, всё никак не посмотрю. Есть идея – заслать Лёлика и Болика с цифровой камерой по местам боёв. Хронику создавать. Битых немцев увековечивать. И стране показывать – смотри, народ, не зря ты впроголоть по 18-20 часов вкалываешь. Вот как ваш труд немца ломает!

Так много задумок! Так много работы! Жизнь моя превратилась в бесконечный производственный роман – заводы, цеха, КБ. Цеха, собрания, КБ, заводы. Проблемы, проблемы, проблемы.

Самый значимый успех – Бася "согласился" сотрудничать. Обманом. Он как всегда, категорически, отказывается помогать. Но, когда я смотрю на чертёж, например, или расчёт какой, Бася может найти ошибку или просчёт. Для этого нам с ним пришлось "прочесть" всю имеющуюся техническую литературу, сопромат, математические труды. Чтобы, тупо, Бася, да и я – "научился" языку, на котором общаются технари нашего времени. Найти ошибку ещё на бумаге, ещё в расчёте – иногда это миллионы рублей, миллионы человеко-часов, тысячи жизней. Бася никогда не даст решения, но отвергнет – неверное. Это дольше, но – тоже польза. Причем – очень и очень существенная.

А я укреплял свою легенду ёжнутого гения – бросил взгляд на расчёт или кульман и ору – "дЭбилы, придурки, так это не работает! Давай, переделывайте всё на хрен!" А как работает? А хер его знает! Я с Басей знаю только – как не работает, а как работает – не знаю. Но, ору: "Я что, за вас должен делать? У меня, таких как вы, знаешь сколько?" Самодур, тиран и деспот меднолобый. Да-да.

Жизнь моя стала плотной, забитой и тяжёлой, как справочник сопромата. И такой же скучной. Рассказать – уснёшь.

Ну что может быть интересного в сотне вариантов разных земляных смесей, сотне вариантов формовки земляной формы, перебирании заливочных отверстий, выпоров, вытяжек, отводов, питателей? Перебирание состояния стального сплава для заливки, температуры, присадок, жидкотекучести. Пока получишь один способ, что даст тебе, наконец, годную отливку башни нового тяжелого танка? Ну, будешь ты рад, что у тебя получилось. Пока Бася, сука, не просветит изотопом, не покажет тебе газовую полость в толще отливки. Брак. Всё – по новой! Как отвести этот газ? Почему там газ "встал", почему его не выдавило сталью?

Или что может быть интересного в тысячах бесед с десятками тысяч людей. Все они – разные. Колоритные. По-началу. Но, со временем – стираются лица. Замыливаются характеры. А это – недопустимо. У каждого – характер. У каждого – душа. Надо в душу ему – влезть, характер – учесть, амбиции – унять, направить в нужное русло. Чтобы человек дал тебе тот результат, что вам обоим, и всей стране – нужен позарез. Первые раз сто – интересно. Потом – рутина, как бритьё по утрам.

Редко-редко, когда мои командиры вырвут меня из этого замкнутого круга. И позволят отвлечься. Например, как мы с Кельшем летали на Волховский фронт, ведущий наступление по прорыву блокады. Жуткие потери без результата. При этом мне строго-настрого запретили воевать. Категорически! Нам навесили ярлык представителей Ставки. Ну, ни хо-хо! Воскликнул бы я ещё год назад. Сегодня – параллельно и фиолетово.

Прилетели в штаб. Что, саблей головы рубить? И если нужно – ни секунды не буду медлить. Сам шлёпну, чтоб быстрее. Хотя, есть много желающих своих же – валить и к стенке. Это – всегда успеем. И к стенке, и в штрафники. Если это даст результат – прорыв блокады. А если это не помогает успеху наступления? А в чём причина неудачи? Что "не пошло"? Что помешало наступлению? Кроме противника, само собой. Надо найти тот рычаг стояночного тормоза, что не даёт сдвинуть с места машину ударной мощи РККА.

Ищу. Лезу в дебри. Как писал Козьма: "Зри в корень!". Зрю. Лезу в самые болота.

Потери. Болота. Жижа, грязь. Снабжения нет, дорог – нет. Санитария – швах! Разведки – нет. Координации родов войск – нет. Снаряды – выпущены в грязь и кончились. Станции железнодорожные – разбиты, забиты составами, что не могут разгрузиться. По грязи, боепитание – никакое.

Командующий, его штаб – не злодеи оказались. Боятся нас, представителей Ставки, как демонов. Но, они – как загнанные лошади. Не лентяи, не дураки, не зарвавшиеся, не карьеристы, не подхалимы. Может и есть их вина, но – не только их тут вина.

Всё пошло не по плану. Бывает. Так всегда и бывает. Никакой план не выдерживает первого же боевого столкновения. Разведка – ошиблась. Как говориться – военная разведка – противоречивое словосочетание. Погода не задалась. Так на войне погода и не бывает нейтральной. И как всегда – штуки, которые должны работать вместе – оказались в разных местах, запчасти – в разных складах, то, что тебе необходимо – отсутствует. Лёгкий путь всегда заминирован. Проходимые, по карте, дороги – оказались болотами. Болота оказались позициями немцев, а там где должен был быть немец – ложные позиции. Война. Путь обмана. Игра – "бэ-бэ", кто кого наебэ.

Вечером звонит Сам. И просит меня. Я – расстроен. Мне бы – подальше от начальства, туда, к кухне. Но, докладываю. Виновных – не вижу. Возможности продолжать наступление – не вижу. Наращивать силу удара – не вижу возможности и необходимости. Надо переходить к обороне, проводить ротацию войск и готовиться. В чём причина? Недостаток опыта. Местные "воеводы" ещё так круто не воевали. Не умеют оперировать такими масштабами. И настолько самостоятельно. Получил разгуляй от Сталина. Вместо них. Советы посмел давать! Возразил – для этого меня сюда и прислали. Попросил больше не присылать. Головы рубить – других полно. Попросил вернуть меня на место или прислать мой техноспецназ. Сталин молчал минуту, попрощался. Связь прервалась.

Все смотрят на меня. Одобряюще улыбаюсь им:

– Работайте, мужики. Других команд не поступало. Трибунал – тоже не собирают. Выполняйте свой долг. Не думайте о другом. Делай, что должен, и будет тебе – чего заслужил. Прекратите гнать людей на убой. За отсутствие успеха наступления – вас выстирают, высушат, да снова – погладят, а за неоправданные потери – шлёпнут. Если атака не готова – не начинай. Готовься. Что вы как маленькие? Первый день на войне?

Махнул рукой, пошёл. Надо поспать. Хоть часа 4 бы. Как раз – стихать стала канонада.

Потом прибыла большая группа офицеров Генштаба. И мой техноспецназ. Офицеры-штабисты стали налаживать работу штаба фронта и штабов соединений фронта, мои люди – разгребать проблемы тыла. Налаживать снабжение. Целый месяц мне присылали и присылали людей. Сначала сотнями – стройбаты, потом – тысячами – инженерные бригады. У меня, за месяц, образовалась целая трудовая армия. Тысяч на 20 человек. Не считая инженерных подразделений самого фронта, что и делали основную работу. Я, фактически, был командующим всеми сапёрами фронта, мои люди – штабом. Мы строили дороги, базы снабжения, учебные полосы, ВПП, огневые. Работали по 20 часов в сутки. Строили инфраструктуру войны.

Довоевался. Я – стройбат. Запустил шутку, что стройбат такие звери, что им оружие не дают. Разлетелась по округе, потом – дальше. Что показательно – через особые отделы происходит инфицирование пандемии моими мемо-вирусами. Гэбня продолжает меня пиарить.

Через этот месяц я доложил в Ставку, что фронт готов принять средства усиления. А средства усиления прибывали, по мере готовности площадок, и до этого доклада. Прибыли арткорпуса РГК. Два мехкорпуса. Чуть меньше 250 танков. Больше – некуда. Тут танкам – нет раздолья. А вот 3 кавкорпуса – самое то! Бронепоезда – ж.д. пути мы тут знатно поправили. 4 дополнительных авиадивизии прятались по лесным аэродромам. Мы тут массово применяли сборно-разборный профнастил на ВПП. Всё прибывало ночами. А днём – уходили на пересмену стрелковые батальоны.

Ещё через месяц, как раз – подсохло, тепло стало – новое наступление. Не стал я ждать результата. Как только загрохотали артполки особой мощности РГК – выпросил разрешения вернуться в Москву. Кельш остался. Пусть. Контролирует. А мне – не надо дожидаться результата. Меня ордена и почести – не прельщают. Переболел. Перегорел, наверное. Как лампочка Ильича.

Но, не в Москву прилетел, а в войска, что получили по сусалам под Харьковом. Опять. Катуков – ранен. Потерял все танки. Потому не удалось повидаться. У нас опять не осталось танков. Нарвались на грамотно организованную противотанковую оборону немцев, что опиралась на мощный транспортный узел Харькова. А у нас – измотанные войска, растянутые линии снабжения. Накопившаяся усталость вылилась в тупые ошибки – танки ломились через немцев с недостаточными средствами поддержки, прикрытия и усиления. Пехота – сильно прорежена, артиллерия – отстала, испытывает трудности с боепитанием, связь, координация – рассыпались, авиаприкрытие – растаяло в облаках дымом от догоревших самолётов. Вся ударная мощь, что под Новый Год обрушилась на немцев – иссякла.

Перешли к обороне. И тут – не нашёл необходимости в снятии голов. Надо тщательно собирать данные, анализировать результаты боёв и полученный опыт, систематизировать, ловить тараканов ошибок, и дальше учиться воевать. Ватутина, Тимошенко, Рокоссовского, Конева мне научить нечему. Сам у них учусь.

Так и доложил, что местные командиры такие зубры, что я против них – щенок. И "особого мнения" в этот раз – не имею. Получил приказ вернуться в Москву.

А конфигурация фронта обрела форму выгнутой к немцам дуги. Курской, Огненной Дуги. Судьба.

Война замерла в грязи наступившей весны. Война на Западном направлении.

На юге – всё только разгоралось. Там шла наша, национальная русская забава – Русско-Турецкая война. На стороне турок выступили самые отмороженные горские националисты. Когда я узнал о роли в этом "бунте" НКВД – не знал – плакать или смеяться. Сколько турки режут-режут гордых кавказцев – всё им не в науку. Опять против старшего брата с оружием пошли. Южный фронт получил приказ – изменников в плен не брать. А через месяц – остальные фронты. Просто, появились власовцы.

Кольцо Всевластия

На аэродроме меня встречают, как принца Монако. Подали лимузин. Охрана в парадной форме. Отглаженные, блестят звёздочками и пуговицами.

Едем через Москву, красную в закате. Смотрю во все глаза. Трудовая армия, говоришь? Тут – трудовой фронт! Группа армий "Москва"! Столицу – не узнать. Не похожа сама на себя. Ни на Москву довоенную, ни на Москву 21-го века. Благодаря Вермахту – Москва поднимается новым, современным городом. Современным – даже для меня, человека 21-го века. Я был в шоке. Был бы ещё больше удивлён, если бы не апатия душевного выгорания.

Широченные проспекты, мосты, набережные, фундаменты грандиозных зданий. Квадраты будущих парков и скверов. Конечно, величия – пока нет. Пока – только стройка. Грандиозная стройка. Но, я же не пенёк? Воображалово у меня – технически подковано. Теперь. В моих глазах стройплощадка оборачивается высоткой в стиле сталинский ампир. А каким может быть стиль у Сталина? Только Имперским.

Меня специально провезли через Красную Площадь. Мимо Мавзолея, где навытяжку стоят бойцы церемониального полка. Собор Василия Блаженного – в лесах. Восстанавливают. Стены и башни Кремля – тоже в лесах.

После Красной Площади я совсем устал. Разум уже не воспринимал картинки из окна авто представительского класса, на котором меня решили покатать.

Ожил я, только когда Москва – кончилась. Пошли деревья. Хотел открыть окно – подышать. Не удалось. Бронестекло. Бронеавто. И броневик сопровождения. И два грузовика с охраной. Только сейчас заметил. Надо же! Правда, как принц-саудит.

Обычный домик. Если ты – не ветеран войны. Если воевал – заметишь замаскированные доты, стволы ЗиС-2, и, ирония – Т-34М в кустах под сетью. "Малыш".

Дача. Чья? Не моя, надеюсь.

Проводят мимо домика во внутренний дворик. Под зацветающий вишней, за столом – Сталин. Во френче и меховой жилетке. Усы, тигриные глаза – всё по канону. Я – не по канону.

Я – вытянулся, стал докладывать. Он меня остановил, махнул рукой, типа – пустое, не заморачивайся. Показал на кресло-качалку за столом. Налил мне красного вина из глиняного кувшина.

– Голоден?

– Есть такое.

– Ешь. Пей. Насладись моментом покоя.

И это – верно. Поел. Приготовлено – вкусно. Вино – отличное. Насыщенное, густое, с долгим послевкусием. Не крепкое, как доложил Бася. Насытившись, откинулся на спинку кресла, глубоко вздохнул. "Насладись моментом покоя". Моментом. Судьба!

– Тяжко? – спросил Сталин.

– Никто не обещал, что будет легко, – ответил я.

– Не жалеешь?

– Уже нет. Переболел. Перегорел.

– Ещё нет, – сказал Сталин, – ещё будешь вспоминать этот момент и говорить: "То – были не проблемы. То – была не усталость. Вот, сейчас...! Настоящий ...!"

Не ожидал услышать мат от Такого человека.

– Соглашусь. Вам – виднее.

– Ты знаешь, зачем ты здесь?

– Здесь – это где, товарищ Сталин? – я поставил недопитое вино на стол.

– Именно здесь. Зачем я тебя вызвал? – смотрит в мои белые глаза пристальным, пронзительным взглядом.

– Сделать предложение, от которого я не смогу отказаться? – вздохнул я.

– Растёшь, – усмехнулся в усы Сталин, – я знаком с этим выражением. И спрошу таким же, крылатым: каким будет твой единственно верный, положительный ответ?

– Отрицательным, товарищ Сталин.

Я встал перед ним, вытянувшись, как на плацу.

– Сядь, что ты прыгаешь, – поморщился Сталин.

Я сел. Он помолчал, поковырял вилкой еду, долил вина, пригубил.

– Ты – верно понял – о чём речь?

– О Кольце Всевластия.

Сталин покачал головой.

– Эти твои метафоры...

Но, не поправил меня. Он стал ломать папиросы, набивать трубку, раскуривать. Смотрел на весь этот ритуал с интересом. Бася, как обычно, вел запись. Этот Железный Дровосек, оказывается – всё пишет. Надо как-нибудь перевести в плёнку, людям показать. Не, не этот момент. Это – "секретно", "сжечь" и т.п.

– Второй раз тебя спрашиваю – ты хорошо подумал?

– Хорошо подумал.

– Мы тебе не оставим выбора.

– Вам – не удастся припереть меня к стене. Семьёй и детьми вы шантажировать не станете, да и не сможете. У меня всегда будет выбор. Я всегда, в любой момент могу выбрать смерть.

– Даже так?

– Даже так, товарищ Сталин.

– Почему? Боишься? Что не справишься? Или что? Страха, лени, нерешительности – за тобой не было замечено.

– Не боюсь. Не имею права. Я – чужак. Не мне решать судьбу Мира.

– Вот как? Думал, на жалость будешь давить. На здоровье. Ещё плохо тебя знаем. Или твои политическо-религиозные установки? Ты же так и не подал заявление на кандидата в партию.

– Не подал. И не подам. И – это тоже, отчасти.

– Почему?

– Тот строй, что носит имя коммунистическим – тупиковый.

Сталин усмехнулся:

– Как ты смеешь говорить это мне в лицо – секретарю Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза?

– Как смею? Вот так! Вы же меня проверяете. Не смею врать Вам. А правду – скажу. А там – решайте. Мне – всё одно. Двум смертям – не бывать. А у меня – уже не одна. И не – две.

Горло пересохло. Отпил вина, поставил бокал, говорю:

– Страшно, если честно. И если бы не контроль Баси – голос мой бы дрожал и срывался, по спине бы бежал холодный пот, а руки – тряслись.

Глаза Сталина пробежали по моему телу, заключённому в плен "кощеевой шкуры", отвел глаза. Тут я понял, что пытались надеть костюм на Вождя. Судя по тому, что костюм сейчас на мне – неудачно. А Бася – молчит, как партизан.

– Объяснись, – глухо требует Сталин.

Вздохнул. Отвернулся от стола – не могу говорить то, что должен сказать, глядя в эти глаза. Говорю:

– Коммунистическая идея несёт в себе много положительного. Но есть и врождённый дефект. Самим своим происхождением марксистским, масонским. Поэтому, для меня есть коммунисты и коммунисты. То, что делаете вы – я ничего не пожалею для помощи ВАМ. Но есть – коммунисты. И они сделают то, что уже сделали. Хотя помню об этом только я. И это – свежо в памяти. Для меня и тех несчастных из моего времени. Они же, эти уроды – тоже коммунисты. После Вас, товарищ Сталин, коммунисты под коммунистическими лозунгами и цитатами из Ленина и Маркса, проклянут Вас и демонтируют все ваши достижения. Опорочат Ваше имя и все ваши мечты и чаяния. Тоже – коммунисты. Но, вы даже не параллельны. Вы – противоположные векторы. Взаимоисключающие. Мне в какую Компартию вступать? В Вашу – я уже вступил. В их – ни ногой! Вот так, как-то. Простите мне мой костный язык. Лучше, понятнее – не получается.

Бася мне показывает Сталина. Мне, теперь – не надо головой крутить, чтобы что-то увидеть. Сталин смотрит на красный отсвет зашедшего Солнца. Взгляд его – отсутствующий. Мне почуялось, что сейчас он мне расскажет такое, что я – полностью стану Его. Но, нет. Прошло наваждение. Он мне стал рассказывать про революционную борьбу, про гений Ленина. Не сложилось. А – жаль. Будучи искренним, вывернув душу, рассчитывал на ответную искренность. Но...

Не могу его осудить. У него – ответственность за Человечество. Кто я, чтобы он передо мной раскрылся? Момент – не настал. Может – не настанет. И никогда я так и не узнаю – КТО ТЫ, СТАЛИН?

Вежливо слушаю про Ленина. Интересно, конечно. В информацию для развлечения. На досуге – пересмотрим. То-то с "ленинцами" у тебя заруба была не на жизнь, а насмерть.

Сталин резко прервался. Почувствовал, наверное, что мне – не интересно. Опять наблюдаю ритуал с трубкой. А ведь он в темноте видит не хуже меня! Тигриные глаза, говоришь? Никто же даже не шелохнулся с наступлением темноты. Никто из скрытой обслуги. Я бы их не увидел. Но, Басю – не проведёшь. Свет – не нужен.

– Вот и помоги мне, – вдруг сказал Сталин.

Унял мгновенный душевный порыв – согласиться. Ответил осторожно:

– Всем чем могу. Кроме одного. Не решение это! Не решение! Я – не вариант. На что я обреку страну? Я же буду вычищать Землю от нелюдей. Океан крови! На что Ты меня толкаешь? А? Во мне нет ни капли Тебя! Я – не смогу быть мудрым и хитрым! Я – паладин и палач. Я – не правитель! Я – не смогу изменить систему изнутри. Я – всё, к чертям, взорву! К вящей радости недругов! И мне не удастся отстроить нужного стоя общественного. Нет у меня понимания. Кто я? Что Ты вообще говоришь? Я – Пустота! Я – пустышка. Твои же люди слепили из меня то, что есть. Но, это – не то, что нужно! Что Ты пристал? А? Искушаешь меня? Не нужно мне это! Не нужно Тебе это! Не нужно Ему это! Никому не нужно! Тогда – зачем? Третий раз Тебе говорю – нет! Никогда!

Я вскочил, собрался бежать, но меня остановил спокойный и властный голос:

– Сядь. Насильно мил – не будешь. Нет – так нет. Тогда – вот тебе задание. Летишь в САСШ. Там нашему фильму, вашему фильму "Брестская Крепость" какую-то награду дают. Будешь представлять СССР. Надо по полной мере использовать этот шанс. Как у вас говорят – информационная война. Вот, возглавь наступление. Да, и денег заработать не мешает. Валюта нам нужна.

Шокированный, откинулся на спинку кресла. Дошло понимание:

– Проверяли меня? Да?

Он – только улыбнулся. Вот же ж, змей-искуситель!

– Все деньги, собранные с проката, наша доля – в твоём полном распоряжении. Тратить волен – как пожелаешь. Без ограничений. Кроме ограничения самой суммы. Больше чем есть – не потратишь. Но, учти – это – тоже проверка. За тобой будет постоянный контроль. Мешать тебе не будут. Можешь даже переметнуться на сторону пендосов. Правильно я назвал? Если потребует этого от тебя твоё чутьё. Или к англичанам. Тебе не будут препятствовать. МОИ люди. Всех проконтролировать – невозможно. Мир полон дилетантов. Действуй. Тебя отвезут.

Иду к машине. Я – в шоке. Просто – пипец! Так хочется порвать кого-нибудь на сотню кусочков! Чтоб кровь – в лицо и с головы до ног! Бойцы охраны зябко мнутся во тьме. Такой ужас от меня идёт. Но, долг не позволяет им сбежать. Бася, прекрати пугать мальчиков!

В норме, я, в норме! Развел меня Сталин, как пацана! У-у, монстр! Деспот! Тиран! Кровавый диктатор! Ха-ха!

Отступление.

– Как прошло?

– По плану.

– Не купился?

– Почти. Грубить стал.

– Это он может. Теперь проверим его большими деньгами?

– Начинай проект "Сумрак".

– Сразу?

– Он – не купится деньгами.

– Он до сих пор не знает, как наши деньги выглядят. В руках не держал. Как повлияет соблазн Больших Денег?

– Совсем равнодушен. Его накачивали деньгами – авторские, наградные. Куда он их дел?

– Может, прокушал нас?

– Прокушал, но – позже. Он меня чуть на чистую воду не вывел, представляешь? Для него деньги не цель. Запускай Сумрак.

– Слушаюсь! А какая его цель?

– Вот и спроси его в лицо. В открытую. Когда с ним – открыто – другой человек. Без этих своих "придурей".

Последняя

Везут меня в мою квартиру. Да-да. У меня – квартира в Москве. Нежданно-негаданно. Элитный дом – сталинская высотка. Как выжила? Ах, это – новая? Точная копия старой? Круто. И быстро.

Всё богато, как во дворце. Лифт – как в президентском отеле. Швейцар в мундире. Позолота, хрусталь и бархат. Закидоны. Для слабых душ. Мне – пох! Я – сильная душа или пофигист?

Захожу в хоромы. Потолки – как в ангаре – где-то там. Дорогая мебель. Ну-ка! Точно – инвентарные номера. Прям, полегчало. Не моё. Государево. Казённое.

Холл, кабинет, две спальни. Гардеробная. Столовая и кухня. Это – разные комнаты. Готовиться в одной – поедается в другой. Раздельный санузел. Да это не санузел, а баня общественная. По размерам. Не по чистоте. Тут – чисто. За этой квадратурой должен быть уход. Персонал. Самому мне это убирать? Тогда я лучше – опять в самолёте буду спать. Или в клоповниках заводских общаг.

В холле – стол огромный. Банкетный, наверное. Весь такой элитный-элитный. Трогать боюсь – испачкаю. Блестит полированными поверхностями. На столе – приказ. И газета. Что пишут? Что полковник Кузьмин произведён в генерал-майоры? Бывает. Логично – оскаров генералу солиднее получать. А газета? За повышение обороноспособности страны – Герой СоцТруда? И орден Трудового Красного Знамени? Вздыхаю – у меня объёма груди скоро не хватит. Буду, как бровеносец в потёмках, доспехом из наград укрыт. На спинке стула – мундир. Генеральский. Егерский. Новые штаны, сапоги. Эх, мне бы эти сапоги полгода назад. Теперь – без надобности.

Сел на стул. Кручу головой. Правильно сказал классик: когда всего достигнешь – больше всего выть хочется.

Смотрю на большие напольные часы. В 6.00 – самолёт. Надо помыться в этом мраморном бассейне, поспать на этой огромной бесполезной кровати. И – в бой.

Немцев – победим. Пора наносить превентивные контрудары по массовому сознанию американского обывателя. Эта война не кончилась ещё – начинается новая. Не мы её начали. Но, мы знаем, как она пойдёт. Гитлеру не удалось покорить мою страну. Амеры поставят нас на четвереньки. Порвут страну на куски. Не дам!

6.00. Пилоты и диспетчера – психуют. Перетопчитесь! Чую я, что ждать надо. Ждём.

Как в песне – стою у трапа самолёта. Мой техноспецназ – уже там. Те, кто "выездные". Я – в генеральской форме. В имитации мундира. Напяливать на Басю что-то – глупость. Да, напяливал. Так и Бася молчал, что так вот может. И лимит у нас был по энергии. Теперь – на хер, лимиты!

Чую – вот то, чего ждал. Бася приблизил наездом визора. Бежит, рукой отмахивает, чисто по-женски. Бегу навстречу. Жена. Я – рад. Бегу, подхватываю на руки, какие, к черту, цветы? Мне? На хер! Кружу её на руках, целую.

Я убрал шлем-маску, чтобы поцеловать её. Вижу её лицо. Вспоминаю о своём уродстве. Маска возвращается на место. Ставлю жену на ноги.

– Я был ранен, ослеп. Позвоночник – перебит. Ты медик, знаешь, что это. Ничего, что ниже пупка – не работает. Ничего. Я уже – не мужик. Я – дам тебе развод.

Она реветь. Горько так. Кинулась мне на грудь. Откидывается с надеждой:

– Ты – жив. Ты – ходишь, ты – видишь.

– Это мой новый доспех. Вот он – ходит, видит. Супружеский долг – он не выполняет.

Она бьёт меня в броню на груди кулаком:

– Что ты пристал? Разве это – главное? Ты – жив! Не бросай меня! Не бросай! Я тебя – уже схоронила, нашла, я не переживу развод!

– Ты – золото. Какая жизнь у нас будет? Я буду мотаться по всей стране и всему миру, а ты – ждать? Месяцами, годами? Такой жизни ты хочешь? Какая это семья? Не лучше ли – найти другого генерала, домашнего.

– Мне – не нужен другой. Ты – мой. Только мой. Пусть, мотайся! Знай – дома тебя ждёт семья и дети.

– Дети? – улыбнулся я растеряно.

– Миша, Федя, и ещё тридцать сирот. Так что, мне – не скучно. У нас – суворовское училище для беспризорников. Пока, только место определили. Ничего больше. Но, Лаврентий Павлович – обещал всё устроить. И все твои ко мне стекаются. Не знаю – почему. Полный набор – сапожник, портниха, вор, повар, лесник с дочкой, сироты, какой-то дед, что терема строить будет.

Смеюсь:

– Так вот про каких детей этот дед мне всё талдычил! А ты его не узнала? Это тот дед, что медведя шкурил.

– Того медведя, что чуть вас всех не задрал?

– Не задрал же. Про Мишу – слышала? Скоро генералом станет. Как раз – на совершеннолетие.

Смеётся тоже, уткнулась мне в грудь лицом:

– Хорошо с тобой. Это тебя самолёт ждёт?

– Меня. В Америку лечу.

– В Америку? А зачем? Секрет, наверное.

– Да, нет. Кино еду смотреть. На людей посмотреть, себя показать.

– Врешь!

– Вот те крест. Тебе привезти чего?

– Мне? – она даже растерялась, так мило! Это она – такая немеркантильная или это время такое?

– Тебе, – говорю ей, – цветочек аленький привезти? Или шубу?

– Всё шуточки твои! Убери ЭТО с лица. Дай на тебя глянуть.

Маска-шлем сползла с головы в шею. Смотрит на меня. В глазах – ужас. Закусила зубами пальцы. Сквозь них – сдавленный вой. Слёзы – ниагарским водопадом. Костюм стёк со здоровой кисти, провожу пальцами по её лицу.

– Мне – пора. Не будем прощаться, – говорю.

– Вернись! – кричит она, – вернись! Я тебя жду!

Бегу к самолёту, рычащему моторами. Белые, слепые глаза текут слезами.

Убегает под крылом самолёта земля. Русская земля. Ждёт меня Полуночная Сторона. Чужбина американская. И шпионские игры. А пошли они все! Больше врагам я – не дамся. Не дамся! Наигрался. Меня – дети ждут.

Дети – будущее. Каким я им Мир оставлю? Кому я Мир оставлю? Зависит от меня. И с каждым днём – всё больше.