Текст книги "Сегодня-позавчера_4(СИ)"

Автор книги: В Храмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

А что получилось? Где нагиб? Сам чуть не загнулся. И ещё, вполне вероятно – загнусь. Прямо в этом подвале. Всё своё "суперменское" тратил не на высшую математику – деления врагов на "ноль", а на возможность "унести ноги".

Почему? Почему не учуял Маугли в пустом подвале? Почему впал в апатию в самый ответственный момент? Почему вся эта эстрасенсорика отказала? Оказалась забита, напрочь, "белым шумом"?

Об этом надо основательно подумать. И посоветоваться бы с кем. С кем? Кому я могу хотя бы высказаться? Чтобы меня поняли? Никому. И не кому. Ни рвотному ротному, ни хитромудрому Кельшу, ни даже Сталину. До меня ли ему? Ни жене. Поймёт ли она? Испугается ещё. Бояться меня будет. Даже Громозеки нет. Он бы выслушал. Без толку – ну что он посоветует? Моя ментальная проекция моего же павшего соратника? Просто выслушает. Иногда и этого – много.

Не с кем посоветоваться. И значит – опять сам. Сам, да сам! Всё – сам. Думать надо. Основательно. Есть пара наработок, но и их надо обмозговывать – слишком сырые.

Первая – один в поле не воин. Какой бы ты перец не был. Были времена, когда бессмертные Боги ходили среди людей. Они были Богами. Зевс, Прометей, Гермес, Апполон, он же – Купала, Тор, и его родичи, Сварог, и его родичи, в том числе – Купала-многостаночник. О крутости этих разумных – и говорить не приходиться. Были и люди, вышедшие на уровень Богов – Геракл, Будда, Иисус. И всё же – никто из них не дожил до сего дня. Сами они не могли ни состариться, ни умереть. Но, они могли быть убиты. И, как бы сложно это не было сделать – это было сделано.

Вывод 2: "учиться, учиться, а потом ещё раз учиться!" как завещал великий мумия в гранитном шалаше. Учиться владеть своими данными. Оказывается – они не нагнут никого сами. Только ты.

Вывод 3: отставить самоуверенность и самолюбование. Ты – никто. Звать тебя – Никак. Ты – пыль на обочине Истории. Ты – мираж света под Солнцем, отблеск света на стене от зеркала. Ты – тень листочка от Древа Времён. Ты – лишь пунктирный план в промысле пославшего тебя сюда. И чем больше ты, Витя Данилов, будешь нос драть, тем больнее тебя будет им, носом, да и всем лицом, об Древо Жизни прикладывать. Ты – никто. Ты – средство достижения цели. И средство постижения цели. И сама цель – тоже ты. Пустота. Фотон. Мельчайшая частица не энергии и не материи. Остановись – ты исчезнешь. Живёшь, пока двигаешься. Пока летишь из А – в Б. А что это – А и Б? Пустота. А – Пустота, и Б – Пустота. В А – никого и ничего уже нет. В Б – никого и ничего ещё нет. Ты – соринка на ветру.

Очередной удар бросил меня в небытие забвения, не дав додумать такую интересную мысль.

А очнувшись – не смог к ней вернуться. В нужный настрой не попадал, некогда стало.

Освободили меня. Почти. Из подвала вытащили, в машину посадили. Не развязали. В сопровождении бойцов с цветами безопасников на отворотах повезли в штаб армии. Там меня ждал майор. Приказал развязать, меня развязали. Тру затёкшие руки.

– Присаживайся. Вы – можете идти. Вон!

Он закричал, я плюхнулся на табурет, конвоиры – вышли. Очень самоуверенный майор. Даже слишком.

– Рассказывай.

Я стал излагать. Майор – сверялся с бумажками из папки.

– Вот и всё, – закончил я.

– Понятно, – майор захлопнул папку, – свободен. Тебя доставят в расположение твоей роты. Служи доблестно, умри – достойно. Иди.

– Вопрос – разрешите?

– Нет. Иди.

Выхожу, стою, туплю. Подходит мужичёк, похожий на молодого Никулина, спрашивает:

– Ты – Кенобев?

– Я. А ты?

– А я тебя везти должен. Поехали?

– А что тянуть кота за подробности? Поехали. Где твой пипелац?

– Чего?

– На чём едем?

– А-а, вон – моя ласточка.

"Ласточка"! Полуторка, убитая в хлам. Шины – лысые, доски кузова все пробиты пулями и осколками. Вместо стёкол – грязная фанера и смотровые щели в ней. Подкрылков просто нет. Да уж, "ласточка"!

– Мне – в кузов?

– Там – битком, – махнул рукой "Никулин", – в кабину.

В кабине – деревянная лавка, отполированная седалищами самого "Никулина" и его пассажиров. Поехали. Трясёт. Морщусь. Всё тело болит.

– Я – стараюсь, – говорит "Никулин".

– Не надо. Бывает. Пешком – всё одно хуже.

Водила пристаёт с вопросами, но у меня – не тот настрой, чтобы сказки сказывать. Едем по фронтовым дорогам. Разбитым, забитым хламом и развалинами зданий, битой техникой. Обгоняя или пропуская пехоту или технику, пушки, танки. Одни передислоцировались туда, другие – оттуда. Обычная ротация войск. Это только на первый взгляд, поверхностный и неосведомлённый, кажется, что это глупо – убрать отсюда полк пехоты и роту танков и заменить на другой полк и роту танков. А смысл – есть. Не скажу какой. Военная тайна.

Вот я и на месте. Прощаюсь с "Никулиным", благодарю его, иду по руинам Сталинграда. Встречные – подсказывают дорогу.

Дохожу до прошлых наших позиций. Теперь тут – тыл. Связисты-радисты возятся. Дрова колют. Машут мне рукой – туда. Это я – дорогу спросил.

– Только – пригнись. Дальше – стреляют.

Иду ходами сообщения. Правда – стреляют. И даже – мины кидают.

Рота. Вся рота – в одном доме. В остатках дома. Одно крыло – три этажа. Другое крыло – четыре этажа. Перекрытия частично – на 1 и 2 этажах. Остальное – просто зубы красного кирпича. От роты – 3 дюжины человек. Вместе с ротным, политруком, старшиной и санинструктором – бабёнкой с похотливым блеском в глазах.

– Явился? – спросил равнодушно ротный.

– Явился. Готов и всё такое. Жду приказаний, указаний. В разведку – больше не пойду.

– Куда ты, на хрен, денешься? Ты у меня вот где! – ротный мне показывает кулак, – будешь делать, что скажу. Ромашку мне тут устроил – буду – не буду. Иди. Там тебя твой зверёныш ждёт.

– Маугли?

– Как? Странное имя. Пусть Маугли. Припёрся – не выгонишь. Кормим, не звери же мы. Почему сюда пришёл?

– Наши старые позиции ему показывал. Язык – до Киева доведёт.

– А-а! Иди, уж. Опять от тебя голова начала болеть. Какой язык? Молчит, зверёныш, как рыба об лёд. "Язык"! – передразнил он, махнув на меня рукой.

Куда идти? Вышел. Чуть не был сбит с ног. Маугли! Повис на мне, всхлипывает беззвучно. Его отмыли, подстригли, переодели в ушитую форму красноармейца. Самый маленький ватник, застёгиваемый на женскую сторону – ему чересчур велик. Самая маленькая шапка – не держится на голове, упала.

– Ну, ну же, – глажу его по голове, – что ты? Что ты?

Иду с ним на шее и на груди. Как рюкзак.

– Всё будет – ништяк, Маугли! Я – обещаю.

Цитадель

– Дед, ротный зовёт, – горячий громовой шёпот.

– И что мне теперь? Подземный ход рыть? – отвечаю. В голос. Чем тут же вызываю очередную очередь.

Вот я встрял! Возвращался я из "вылазки", увидел нашего раненного бойца, что "прилёг" посреди улицы, решил утащить тело, пока темно. Думал – случайно подстрелили парня. Но, попал в мышеловку.

Теперь, вот, лежу за торчащим из земли бетонным лестничным пролётом. Пролетел когда-то по воздуху этот кусок бетона, упал одним краем в противовоздушную щель, встал, накренившись, да так и стоит. А я – под ним. Некуда было больше деваться.

У нас – пат. Ни пулемётчик меня достать не может, ни я – сбежать. Так и лежу уже два часа. Уже светло, вся рота надо мной – ржёт, глядя, как я вжимаюсь в перевёрнутые ступени. Но, не лезет никто. Держит этот пулемётчик на своём контроле – всю улицу. Пролез ночью – остановил всякое сообщение роты с тылом. Отрезал нас своим пулемётом. И меня – первого.

Изгаляется, гад! Вбил в уже давно мёртвого бойца ещё три пули. Что он его, расчленить хочет своим пулемётом? Изверг!

Они бы меня достали миномётом, но не бьют, видимо, нету миномёта. Или связи у него – нету. А мы могли бы его достать танком. Нет его, танка. Танков-то – полно. Но, не по нашу душу.

Вот и сижу, выстрелы считаю. Как Кузя в "Универе".

Как я тут оказался? Так всё – ротный. Я решил отказаться от своей бредовой идеи "тотального нагиба", но ротный – заставил. На него давили из штаба дивизии. Да-да, штрафная рота подчинена непосредственно штадиву. Наравне с линейными полками и бригадами. Командование требовало давить на немцев. Давить и днём и ночью. Изматывать. "Чтобы земля у них под ногами горела". Но, изматывались и сами "механизмы давления". И вот когда у ротного не осталось роты, когда личный состав был сведён в штрафной взвод, он и вспомнил про меня.

Роту уже два раза пополняли. Но, три раза ходили в атаки. Осталось столько, сколько осталось.

И вот я – жгу у немцев землю под ногами. Уже больше недели живу ночной жизнью. Днём – отсыпаюсь, а ночью – на промысел. Просачиваюсь к немцам, навожу там ужаса.

Я, так сказать, творчески подошёл к процессу. Не просто убиваю. А стараюсь делать из этого мистику. Можно часового просто зарезать, а можно – его же руки положить на нож. Типа – сам. Можно просто застрелить, а можно – как самострел. Можно просто подорвать землянку или подвал со спящими немцами, но можно и поизгаляться. Если дымоход у немцев – прямой, то опускаю в печь к ним противотанковую гранату. Мне запомнился эффект, который я случайно открыл при штурме моста во время эпопеи с хроно-зайцами. Взрыв печи. Это очень круто. Не всегда – повально эффективно, но очень эффектно. Пусть бояться собственных печей. Или мерзнут.

Можно просто закинуть им гранату в их "лёжку", но от неё – взрыв, сразу понятно – нападение. А можно – парочку бутылок с огнесмесью. Нам поставляют отличные бутылки. Их даже поджигать не надо. просто бросаешь – сама вспыхивает. Горит долго и очень жарко. Можно закинуть в огневую миномётчиками или пулемётчикам гранату, а можно – украсть пулемёт. Или стянуть трубу миномёта, оставив плиту – тяжёлая. Или просто и тупо – срезать прицелы. Не раз под ящики закладывал гранаты Ф-1. Поднимешь ящик – щелчок отлетающей скобы – последнее, что услышишь. Насколько действенно – не знаю. Разве услышишь взрыв одной лишь гранаты в грохочущем круглые сутки городе руин?

Зачем я это делаю? Из тех соображений, что того, что видишь и знаешь – не боишься. А вот чего не видишь, чего не знаешь – боишься. И ещё как! Что-то происходит у немцев, они это всем нутром ощутили. Что-то странное, оттого – страшное. Их воображение само им нарисует – чего надо бояться. Да так, что Хичкок – не справиться. Я, теперь, не столько немцев убиваю, сколько убиваю их нервы. Пусть бояться. Пусть не спят. Пусть вздрагивают от каждого звука, бояться собственных печей, своих дверей, ящиков, своих же ходов сообщения – везде возможны мины и растяжки. Пусть бояться неведомых русских диверсантов, что призраками ходят по их позициям, минируют всё, проводят ритуальные жертвоприношения. Пусть думают, что каждый угол, каждый камень, каждая яма – стреляет, взрывается, пусть им всюду мерещатся чубатые казаки. Или какой у них там стереотип про нас? Бородатый мужик в ватнике и будёновке, в красных галифе?

Да, я шарюсь по позициям немцев, как у себя в кармане. Иногда с собой беру Маугли – если нужна экстра-скрытность. Или группу бойцов, как караван гужевых осликов. Но, в основном – сам. Теперь я со всех тел срезаю награды и знаки различия. Собираю документы и жетоны. Особист научил. Чем, говорит, докажешь? И не только это беру. Мародёрство – форева!

А вот тема с экспроприацией незаконно экспроприированного – вообще всем пришлась по душе. Да-да, я ещё и мародёрничал в промышленных масштабах. Два раза проводил группу с мешками до немецких складиков. Резали охрану и уволакивали себе все их хомячьи запасы. Людей у нас нет, зато – не голодаем. Немцы нам ещё и с неба подкидывают на парашютах "киндер-сюрпризы". Такой большой контейнер из толстого прессованного пиломатериала, похожего на ДВП. Там – немного патронов, пара лент к пулемёту, десяток коробчатых магазинов к МР-40 и еда. Консервы и сублимированные порошки. Сухое молоко, порошковые яйца, мука, галеты, тушёнка, сосиски в банках, компоты ананасовые и персиковые. Настолько мы зажрались, что за кашей на кухню даже не ходили. Уже все ходили в шелках. Насколько кому хватило умения и терпения. Кто просто из парашютов наделал накидок, я вот, заморочился полноценным масккостюмом. А парашютные стропы – вообще чудо-материал. Как скотч или полторашка – миллион применений.

Последний раз нас пополнили позавчера. 27 человек прибыли искупить. Вчера атаковали приметный дом-пятиэтижку, стоявший как-то особняком, с четырёх сторон окружённый парком, когда-то обнесённым оградой, с дорожками, фонтанами, беседками. А после разрушения соседних зданий, дом этот вдруг оказался – стратегическим объектом. Контролирует большое пространство, оттуда немцы корректируют огонь. Потеряли мы убитыми и раненными 28 человек. Отошли ни с чем восвояси.

Сегодня я как раз из окрестностей этого дома и возвращался. Ха, в парке погулял. Ритуальный нож сегодня не был окроплён. Просто – разведка. И уже у самого порога – такое. Застрял. Считаю выстрелы.

А вот пулемёт и замолчал. К чему бы это? Не, меня на мякине – не проведёшь, пулемётчик этот – хитрый. Четверть часа назад чуть не подловил меня на таком же финте. Лежал бы я с дырявой башкой, как валяется моя зачехлённая каска. На ноже я её выставил, а он – с лёту сбил. Профи!

– Дед! Вылазь! Сняли того пулемётчика. Дёготь постарался, – кричит боец бывшего второго взвода.

Не верю. Высовываюсь на мгновение – обратно. Ничего. Группировываюсь, прыгаю с низкого старта. По пути подбираю свою пробитую каску. Не верю я. Никому. Пока не проверю.

Ищу ротного. Он – в провал бывшего окна, сильно расширенного попаданием снаряда, через стереотрубу наблюдает за давешним, злополучным домом. Рядом – последний из взводных, политрук и несколько "ветеранов" роты. Ага, планёрка.

– Не сильно ты спешил. Что застрял? – скрипит ротный.

– Стреляли, – пожимаю я плечами.

– Ну, да. Не один ты такой ловкий. Вот и у немцев ловкач сыскался. Наших двоих положил, да у соседей – трое – сложились, восемь – госпиталь. Пиши на Дегтева представление в трибунал, – это ротный не мне. Политруку. Политрук кивнул, сел на осыпь кирпича, стал расстёгивать планшет.

– Чё застыл? Докладывай! – а это уже мне.

Раскрыт кусок шпалер, чтобы не скатывался, придавлен гильзами от ПТР. На оборотной, светлой стороне этого куска обоев химическим карандашом засхематизированы окрестности пятиэтажки. Докладываю, тут же и дорисовываю. Ротный всё больше мрачнеет. Там пехоты немцев – до 50 голов. И ещё немцы в окрестных окопах – при 4-5 пулемётах, 2-3 миномёта, и 2 противотанковые пушки. И всё – с расчётами. Умножай на два. Огневые – под охраной – я не рискнул даже приближаться. Хотел прицелы срезать или замки, но вовремя учуял дух немчуры. В секретах сидят. Так что дом – нам не взять. Тридцать штрафников и сотня немцев. Все окрестности – пристреляны. А ещё у них там – снайпер обитает. Ползает по остаткам перекрытий крыши и 5-го этажа.

Ротный "крутит" трубку, сам. Связиста нашего – убили, когда устранял порыв линии. Тот самый снайпер и убил. Ротный докладывает, слушает, что ему говорит начштадив, мрачнеет, хочет ударить трубкой связиста, как это модно у наших командиров, но – нет связиста. Бросает трубку на землю.

– Задачу никто не отменяет! – говорит ротный, когда успокаивается, более-менее, – обещает нас усилить. Не пополнить, а усилить. Людей, говорит, нет. Там Манштейна некому встречать, говорит. Пришлёт танковый батальон. Знаю я эти "батальоны"! Как у нас – рота! Трёх дюжин – нет. Рота! "Батальон". Не удивлюсь – если пешком придут. И толку от "мазуты" в пешем строю? Сложатся – сразу! Кенобев! Куда? Стоять!

Всё-то он видит! Не удалось свалить по-тихому. Сейчас, значит, запрягать будет.

– Сможешь ночью нас вывести к дому?

– Всех?

– Нет, блин, только комсомольцев! Ясен пень, всех!

– Так и поползём, как муравьи, цепочкой?

– Ты чё мне тут умничаешь? Вопросы задаёт! Ты мне ещё поговори! Задача тебе поставлена – исполняй! Через час – доложишь план. Что не ясно?

– Ничего не ясно!

– Кру-гом!

Так я и сам уже хотел. Есть, что-то, мне захотелось. Кушать. И до вонючего "укрытия" надо бы. Требования бренного тела как всегда приземляют, жёстко довольно, буйный полёт духа и мысли. Будем посмотреть, а также – покусать и потужиться. Эти вещи – взаимосвязаны. Человек, как шланг – открытая система. С этого края впихиваешь, с другого – вываливается.

***

С обеда стали подкрепления, группами по 3-7 человек, подходить, а точнее – приползать. Писари, картографы, связисты, кладовщики-учётчики-грузчики службы тыла, ездовые безкобылые и шофера безлошадные. Сапожник, брадобрей, портной, кто ты будешь такой? Рука-лицо. Ротный так и сделал. И меня обматерил за хамскую усмешку. И правильно – комдив тут последние сусеки выметает, а он – любиться! Наглая штрафная морда! Комдив – дивизию раздел-разул. Оставил штаб без квалифицированного персонала – плакать надо, а не лыбиться. Сколько же дармоедов по штабам отирается! Форма у всех – как на парад. Морды – натощак и не обгадишь. Ползать – не умеют. Машут задницами, как флагами. На убой.

Вот уж, ирония судьбы – из тёплого, пригретого места – в штрафники. Без суда и следствия.

Как тут не ржать?

Ну и совсем для выноса мозга – "танковый батальон". А если совсем оборжаться – то это – рембат. Аж, при двух танках. Хоть и оба – Т-34. СТЗ. У них – башня оригинальная. И остальное – по мелочи. У нас, в СССР, хоть и стандарт, ГОСТ, но танки Т-34 разных заводов – разные. Запчасти от одного Т-34 – к другому не всегда подходят. Барабан от одного ППШ в другой – не втыкается.

Танков – два. Танкистов – ноль. Ездить и стрелять умеют – уже танкисты. Какая тактика применения танка? О чём ты. Это же – танк! Что там изгаляться? Правила танкования бронёй, манёвр огнём – можно не спрашивать. С Катуковым по этому вопросу пообщаюсь, если доживём с ним до встречи. Танки – собранные из того, что было. Латаные – перелатаные. У одного – не заваренная пятисантиметровая пробоина в башне. Как раз – где заряжающий. Дополнительная ему вентиляция и обзор.

Рембатовцев – много. Человек 50. При почти десятке пулемётов ДТ. Вот это – уже сила! Пулемётная рота. Их больше, чем нас. Нас надо было к ним "придавать", а не наоборот. Но, рвотный ротный – один такой. И начштаба это знает. В лицо ротному не говорит только, чтоб не зазнался.

На танках привезли и гранаты. Много. Каждому бойцу по десятку гранат можно раздать. Правильно. Бой в городе – гранатный бой. Граната – шаг. Ещё граната – ещё шаг. В нужник захотел – гранату брось. Сходил – ещё брось. Ну, согласен, утрирую.

Ветераны роты во главе с самим ротным проводят "вводный инструктаж". Учат этих "специалистов" тактике пехотного боя. Я – отлыниваю. Типа – думаю. Вдруг – бой, а я – уставший.

– Миша, ты сможешь людей провести? – спрашиваю Маугли.

Он – кивает. Он не говорит, но писать – не разучился. Зовут его – Миша. Даже не так – Мышонок. Так его называл отец. Фамилию свою Мышонок – не помнит. И имена родителей – не помнит. Бывает. Для самосохранения его разум блокирует часть самого себя. Тяжело – потерять родителей. Потерять вдруг – ещё тяжелее. Когда тебе 9, не 10 лет, родители зверски убиты, кругом – война, город горит и взрывается, парень своими руками собирает родителей по кускам – не то, что онемеешь, чёкнешься. Будешь ходить, подпрыгивая, как майданутый, столбам улыбаться и какашки есть.

Но, парень – справился. С потерями, но – всё же. Он – боец. И ещё какой! Он и поведёт одну из групп. Мне бы ещё одного "сталкера"!

Ба, какие люди! Идёт, улыбается, как ни в чём не бывало. Киркин. Улыбаюсь радушно ему, а как подходит близко и протягивает руку – бью в лицо. Сильно, но аккуратно. В скулу. Чтобы фонарь – во всё лицо, но ничего не сломать. И не убить. Научен уже поварёнком. Хватит.

Падает на пятую точку. Сидит в нокауте, головой водит. Юшку сплёвывает. Молчит. Подаю ему руку. Принимает, поднимается, жмёт руку.

– Работаем? – спрашивает, шевеля скулами и челюстью, щупая осторожно рукой.

– Работаем.

Не спросил – за что? Не обиделся. Знает – за дело. Подставил меня. Использовал меня, как ширму, как приманку, будучи уверенным, что убьют меня, найдут рацию. И его группу искать – не будут. Потому и не сообщил, что должен выйти боец Шурочки. Без документов и знаков различия. Уверен был, что выжить и выйти – невозможно. А получив запрос – охренел. Конечно, подтвердил, что боец Кенобев был в составе группы и "выходил" самостоятельно. Потому и отпустили меня. Когда выяснилось, что я – это я.

– Ты – один? – спросил его.

– Один, – кивает Киркин, – у меня – сутки отдыха. В твоём распоряжении. И будем – в расчёте.

– Идёт. У нас тут задачка – из невыполнимых. Надо охватную группу провести. Мне как раз сталкера – не хватает.

– Сталкер? Ходок? – удивился Киркин.

А тут удивился я.

– Я из Одессы, здрасте, – усмехнулся он с характерным "одесским" выговором, – а там у нас греков – полно.

– Я маршруты наметил для прохода, но нужны проводники опытные в скрытном хождении через линию фронта.

– Тогда я – то, что нужно. Рассказывай, что задумал?

– Задумал на ёлку влезть, персик съесть и косточкой – не подавиться. Взять этот долбанный стратегический объект к вящей славе Императора.

– Какого Императора? – удивился разведчик.

– Межгалактического. Так, присказка такая.

– А-а! Не говори так. Или тебе понравилось гостеприимство особистов?

– Не понравилось. Бывает. Рассказывай, как у вас всё прошло?

– Плохо. Майора целого, вкусного такого, под шумок уволокли, но не довели.

– Бывает, – кивнул я.

– Бывает, – кивнул он, – когда выступаем?

– В 3 ночи.

– До полудни – я с вами. Если выживу – должен буду явиться в расположение.

– Сплюнь! У нас – никто не погибнет. Мы – уже давно умерли. Убить нас – невозможно.

– Ты знаешь, Кенобев, что ты совсем ёжнутый? – спрашивает меня на полном серьёзе.

– Знаю. Страшно?

– При пожаре в сумасшедшем доме надо идти за самым ёжнутым из психов – он и выведет.

– Мудро. Подбери себе группу голов десять-пятнадцать из этого стада. Проинструктируй и отдыхай. Вы с Маугли выступаете в 2.00. Я веду остальных в 3.00. Идём тихо, без музыки. Оркестр будет, когда возьмём 1 этаж.

– Кто ротой командует, ты или Катях? – улыбается Киркин.

– Какая разница? Тьфу, на тебя, сглазишь ещё! Только этого ярма мне и не хватало! Еле от взвода отбрехался. Бывай! Раз уж помянул чёрта, пойду, доложусь. А то – икать заикаюсь. Рвотный – всё видит. Думает теперь – зачем разведка пожаловала? Да с пустыми руками?

Посмеялись. Иду к ротному. Докладываю ему расклад и свои задумки с размышлизмами. Смотрит с прищуром на нашу "тактическую" карту на куске обоев.

– В Бога веришь, Обиван Джедаевич?

– Ну, допустим... – отвечаю осторожно. Только что получил отповедь за излишки диагонали языка.

– Помолись, тогда, за нас всех. Чтобы вышло. Чую – последний это мой бой. Или убьют, или – в егеря возьмут.

– А ты прямо сейчас скажи себе, всё, рвотный – карачун тебе. И освободишься от страха.

– Ты ещё поучи отца ибаста. С первого боя так и делаю. Иди уже, задрал! Стой, куда? К "мазуте" сходи. Научи их уму-разуму.

– С чего ты взял, что я умею?

– Думаешь слишком громко.

Во, блин! Заговариваюсь уже. Это я про "танкование" не молча размышлял, а бормотал себе под нос. Но, ротный – всё видит и всё слышит. Совсем я старый стал. Мой дед тоже всё бормотал себе под нос. Тоже – фронтовик. Оба деда – воевали. И один из них имеет медаль за Сталинград. И два осколка в теле. Где-то тут воюет, наверное. Хотя, тут – всё иначе. В этом мире история пошла по новой колее. Гля! Опять бормочу! Палюсь! Палюсь!

– Здорово, мазута! Как жить-воевать будем?

– А тебе – чего? Больше всех надо?

– Ротный так и сказал. Тебе, говорит, Дед, больше всех надо, чтобы эти штопанные тракторы не сгорели. И это – так. Слушай, сюда, "мазута". Ты нос не вороти! Я с прошлого лета с передка не вылажу. Успел подсмотреть. Закрепи за собой человек 5-6 пехоты, из своих. Чтобы ногами вас сопровождали. И смотрели по сторонам. Ты из своёй кастрюли – ничего не увидишь. Вперёд – не лезь. Ты – не танк. Забудь. Не вздумай свою броню на прочность проверять. Ты – повозка для пушки. И чаще позицию меняй.

– Я думал, правда, что нового скажешь. Смотри!

Он лезет в танк, копается там головой вниз, только половинки подременного сгиба под засаленным, когда-то синим, комбезом ходят. Даёт мне засаленную, замызганную брошюру. "Тактика действия штурмовой танковой группы". Автор – Катуков. Соавторы – Федоренко, Кузьмин. Ржу, в голос – не могу. Только полчаса, как поминал Катукова добрым словом.

– Ты что?

– Знакомцы мои – авторы сего опуса.

– Брешешь.

– Конечно. Мишка Катуков – живой, не знаешь? Да, откуда ты знаешь? Кузьмина, вот, уже – нет.

А сам листаю брошюру. Следы пальцев мазутных – на каждой странице. Читают, как библию. Это – хорошо. Не помню, чтобы я встречал упоминание о подобных брошюрах в мемуарах фронтовиков. Федоренко? Главный "мазутчик" страны? Начальник автобронетанкового управления? А почему тогда не устав? А просто – брошюра. Рекомендательная, но не обязательная. И опять – я в соавторах. Не участвовал, не привлекался, не состоял. Но, моя фамилия – прописана. И это – уже второй раз. Зачем? Зачем? Что происходит? Ничего не понимаю. Какой же я тупой!

Возвращаю брошюру.

– Тогда, сработаемся.

– Слушай, а ты не тот Дед, что танк обоссал?

– Глядь! – психанул я, это – самый эпичный мой подвиг! Сплюнул, твою-то дивизию, на свой же сапог попал, опять косяк:

– Ну, надо же! Как ярлык теперь повисло! Так и запишут: "Тут похоронен боец, что справил нужду на танк! И это – его самое достойное деяние".

– А если бы не это – вообще бы с тобой не разговаривали. Понял? Мы тебе не какие-нибудь трактористы! Мы – со Сталинградского тракторного! Слышал? То-то! Мы тут с самого начала! Сами себе танки подбираем, чиним, сами же и воюем. А ты – "мазута"! Иди, "махра"! Ты нам немцев дай, а что с ними делать, мы – знаем. Не дети, чай!

Вот и хорошо, вот и ладненько! Слышь, рвотный, тьфу, ротный, а "мазут" наш – высшей пробы!

И как они все узнают про ту мокрую историю с танком? Как-как? Ротный меня просвещает, рассказывает, как это происходит. Спрашивают – кто это такой носится, как электровеник ужаленный пчелой? А мои соратники – и рады стараться: это, говорят, полностью отмороженный тип. Местный дурачок. На исправные танки врага – испражняется, по минным полям как по бульвару ходит, командиров – в хлебало и без базара, чугунный – насквозь, пули и гранаты – отскакивают. Немцев убивает вместо завтрака, обеда и ужина. Ещё и души их "выпивает" ритуальным ножом. Кроме того – совсем псих – как собака нюхает землю, разговаривает с ветром, ходит, как пьяный, шатается. А по утрам, как шаман какого-нибудь дикого племени – пляски устраивает.

Вот таким я выгляжу со стороны. Бывает.

Тиха хохлятская ночь. А вот Сталинградская – не совсем тихая. И даже совсем не тихая.

Бужу Маугли. Делаем зарядку. Учу его дыхательной гимнастике, разминке и "разгону" биотоков путём структурирования жидкостей в наших телах. Круто завернул? То-то! Верхнее гуманитарное образование! А был бы ушуистом, загнул бы про "открытие чакр". На самом деле мы – дышим, тянем затёкшие тела, крутимся вокруг себя и крутим воображаемый обруч. Как говориться: хочешь жить – умей вертеться. Самый быстрый и минимальный набор телодвижений для приведения себя в бодрое состояние. Кофе-то – нет. Как мне его не хватает! Даже, вот, курить бросил. Нет Громозеки, а "вот" его – есть. Вот. Курево. Мешать стало. Иногда приходиться очень-очень быстро двигаться. Иногда – очень долго двигаться. Это всё – вопрос ёмкости накопителей и пропускных способностей энергоканалов тела. То есть – дыхалки. А какая дыхалка у курильщика? Никакая. А кончилась дыхалка в бою – ты уже мёртв. Вот и дышим. Разгоняя сон, усталость и холод. А по кофейку – скучаю.

Провожаю группу Маугли. Они идут окольным путём. "Обходной манёвр" – называется. Нормальные герои всегда же идут в обход. И только такие как я – ненормальные – прут прямо. Потому что кратчайшее расстояние от А до Б – напрямик. Лбом пробивая кирпичную кладку.

Кто сказал что бесполезно

Биться головой об стену

Лоб становиться – кременный.

Вздохнул, пошёл провожать группу Киркина. Оно мне надо? Так, для успокоения души. Да и ветераны-штрафники просят "проводить". Типа, "благословить". Я ж у них – за местного блаженного. Стал. В каждой деревне есть местный дурачок. Блаженный. И у нас, на Руси, блаженные, что святые. Сами же меня считают чудаком, сами же ждут, что удачу принесу. Принесу, ребята, принесу. Вам – не надо знать, что удача – сама не приходит. Ей – надо место подготовить. Приманить. Одним словом – думать надо. Много думать. А на войне – ещё и быстро думать. Удача – штука рукотворная.

Это такие вот выводы и решения принял после "запоя" на складах румын и выговора ротного. Боялись меня мои же соратники. Как бы дико это не звучало. Человек всегда боится того, чего не понимает. Они видели меня, видели что я делаю, как делаю, слышали что и как говорю. Не понимали. Не принимали. Резкое отторжение. Неприятие. Ненависть. Страх. После недолгого размышления я добавил в свою жизнь элемент Джека Воробья из фильма "Пираты Карибского моря". Все его закидоны. И сразу всё – наладилось. Они, видимо, решили, что я – ежнутый. Просто – ёжнутый. И всё встало на свои места. Меня стали считать просто местным чудиком. И перестали бояться и удивляться. Известно же, что дуракам – везёт, дело их – боиться, а закон дуракам – не писан. И – наладилось. Моральный климат в подразделении сразу – наладился. Раздражитель перестал нервировать. Я стал достопримечательностью, талисманом, чудиком, клоуном, а не, не так – шоуменом. Кем угодно, только не чужаком. А самолюбие – я перестал болеть этим уже давно.

Правда, возник другой вопрос. Отвлечённый от темы, но чрезвычайно интересный – сразу вспомнилась целая колонна исторических личностей, что отличались экстравагантностью. Люди были Великими, но обязательно – с чудинкой. Вот и вопрос – чудинка эта – это свойство личности, или, как и у меня – защитная маска? Припадки Петра Великого, закидоны Ивана Грозного, анекдоты про Брежнева. Гитлер, вон, истеричку играет. И ведь действует на его генералов! Тьфу, помянешь...!

Или пример из кинематографа – Форест Гамп. Чувак в детстве постоянно огребал люлей от сверстников. Мама его и научила – не отсвечивать. Прикинулся тупым валенком – прокатило. Даже все зрители фильма посчитали Фореста тупым везунчиком. Я знаю тупых. Они не способны ни рекорд роты поставить по сборке-разборке винтовки, не способны выжить на несправедливой войне, не запятнав душу кровью невинных – никого не убив, и не только не быть расстрелянным, как саботажник, но и быть награждённым за эту войну! Тупые не могут быть капитанами олимпийской сборной страны, не способны создать, сохранить бизнес, преумножить капитал. Способны только проикать всё. Форест приносил удачу не только себе. Но и случайным, но достойным людям. Якобы, случайно, оказываясь в нужное время, в нужном месте, ляпнув нелепицу в нужный момент. Но для этого, конкретного, и достойного, по мнению Фореста, человека – не нелепицу, а подсказку. Форест не только стал миллионером, он был в совете попечителей своего родного города. Т.е. был одним из самых авторитетных людей города. Дураков уважают? Дуракам доверяют управление олимпийской сборной, управление городом? Бывает и так. Дураки приводят свои команды к победе? А свои города – к процветанию и порядку? А вот так – не бывает.