Текст книги "Сегодня-позавчера_4(СИ)"

Автор книги: В Храмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Пошли ребята в ночь. Удачи!

Пойду, своих ребят готовить. Нам самое лёгкое – просто и тупо идти в лоб на пятиэтажку. По самой короткой траектории. На пулемёты. Через мины и остатки колючих ограждений.

– Ну, орлы! Вот и настал ваш главный и решительный. Запомните, сегодня никто – не доживёт до ночи. Потому – не бойтесь! Уже – нечего бояться. Вы – уже мертвы. Комдив вас ещё вчера в расход списал. Но, мы можем – покуражиться. Поохотиться. А чтобы охота была славной, слушай сюда! Не останавливайтесь ни на секунду. Двигайтесь. Не дайте себя словить в прицел. Вправо-влево, как вчера учил. Маятником. И – вперёд. Заляжите перед домом – с верхних этажей как кроликов перещёлкают. До дома дошли – гранату кинул, после взрыва – стреляй, только тогда – заглядывай. И то – не входи. Впрыгивай. Из прохода – сразу в противоположный угол и – на пол. Можешь даже не стрелять – отвлеки, товарищи твои прикроют. Поэтому, в одну харю – не воюем! Меньше трёх бойцов – не атаковать. С места не сходить. Спиной к спине прижались и держимся. Больше трёх – не кучковаться. Не стойте на месте. Зачистил комнату – двигайся. Не оставляй за спиной не добитых немцев. Добитых – добей ещё раз. Уже зачищенное помещение, даже тобой самим зачищенное, но десять минут назад – уже не безопасно.

Глубоко вздохнул. Запомнят? Хоть что-то? Не знаю. Как адреналин в голову ударит – повылетает всё напрочь! Но, может хоть кому-то как-то поможет.

– За Родину! – шёпотом говорю и иду на чёрную скалу пятиэтажки. Как штурм стен замка. Высота-то – подходящая.

Так, не отвлекайся! Ищи мины! Сосредоточься! Успокойся. Всё из головы – вон! Пусти в себя – Пустоту. Вот – вот – во-от! Есть контакт! Мир опять стал выпуклым, объёмным. С каждым разом всё проще и проще мне слиться с Вселенной. Раствориться в Мире. Войти в резонанс с его вибрацией и ощутить блаженство слияния. Гармонию. Больного мира, больной земли. Больного города и смертельно отравленных болью, ненавистью и страхом людей.

Втыкаю проволочный прут с привязанным белым лоскутком. Это не мина. Мина, но миномётная. Не взорвавшаяся. Ничего не значит – лучше не трогать. Она излучает боль и опасность. А вот и мина. Маленькая неметаллическая коробушка. Таких – ещё не было на моём пути. Что-то новенькое. Эрзац какой?

Немцы занимают почётное 2 место по эрзацам. Почему второе? На первом – русские. Немцы заменяют в уже придуманном предмете один материал другим. Русские – творят. Не только заменить металл фанерой, но и сделать то, чего никогда не было – это мы. Как там, в теории решения изобретательских задач – если что-то выполняет функции машины – это машина. Так и у нас. Есть задумка, что что-то должно делать вот "эту вот куйню". И наш человек лепит из подручных средств "штуку", что выполняет эту функцию. Примеров – миллион. Надо остановить танки, а пушек – нет. Варим рельсы и швеллера "ежом". Танк – не проходит. Нужен танк, но есть трактор – а какая разница? Будет НИ-1. На испуг. Нужна мощная граната? Вяжем несколько в кучу. Нужно сжечь танк – коктейль Молотова пойдёт? Надо бойцов быстро доставить в определённое место? ВДВ пойдёт? Скрестим пехотинца и парашют, перемножим на тыщу – новый род войск готов. Корабль плавает медленно, а самолёт не садиться на воду? Вот – Каспийский монстр – самолёт-корабль. Надо скрытный корабль – подводный флот – пойдёт? Нужно японцев достать в окопах, что блокировали Порт-Артур? Флотские офицеры запускают морские торпеды, в тот момент именуемые минами, по крутой баллистической траектории, из поставленных на попа торпедный аппаратов. Поэтому и называется – миномёт. Надо доставить мощный заряд до врага, но на самолёт не поставишь мощную пушку? Давай на китайскую забаву – ракету, впихнём заряд помощнее. Реактивный снаряд. А давай их поставим в два ряда на направляющие? По весу – грузовик, по мощи залпа – артдивизион корпусного калибра. БМ-13, Катюша – сеет панику на врагов. Надо увеличить плотность огня, но во время Гражданской войны танков ещё нет? Ставим Максим на подрессоренную телегу – тачанку. Вот тебе и массирование огня. Вот тебе и манёвр огнём. Впервые Батька Махно это чудо применил против взбунтовавшихся немецких поселенцев. А немцам, в бунте их, помогали "добровольцы". А фамилии какие – Манштейн, Клейст! Тогда ещё молодые капитаны. Подглядели у Махно, так их неприятно поразившее изобретение и способ его применения, что переняли – "блицкриг". Вместо тачанок – танки. А тактика – та же. Только забыли, кто тактику эту изобрёл. Забыли, что после Махно его людьми командовал Будённый и комиссар Сталин. А они пошли ещё дальше – массирование главного козыря того времени – конницы. Легендарная – Первая Конная Армия. У всех были конные дивизии. В 1 армии – 1 дивизия. 2000 сабель. Конная армия – несколько кавалерийских корпусов, в каждом – несколько кавдивизий. При сотнях пулемётов, что могли быть быстро сосредоточенны в нужном месте. Конница уступила поле боя танкам. Будут – танковые армии. Не менее легендарные. Удар подобного подразделения никто не сдержит. У немцев были танковые группы. Созданные на коленке, временные соединения танковых дивизий для решения конкретной задачи. У нас – ТА – это постоянная единица. При необходимости создавались танковые группы – несколько танковых армий объединенные одним штабом. И одним командиром. Так брали Белоруссию. Операция "Багратион". У Рокоссовского в подчинении были несколько ТА, не считая прочих, более мелких танковых соединений. Так брали Европу. А такого массирования артиллерии мир не мог даже представить. Как говорил Рокоссовский – "200 стволов на км – и не важно – какая оборона у врага". У нас были не только ТА, а и отдельные арткорпуса РГК. В нужном месте они так наращивали массу залпа – что никто не смог бы сдержать. Были и у авиаторов свои монстры. Воздушные армии. Ни одна страна мира не дошла до создания подобных типов подразделений.

В этом мы – впереди планеты всей. Оно нам надо? Вместо Аэрофлота создавать ВА? Вместо механизации сельского хозяйства шлёпать ТА? Вместо строительства дамб, дорог и мостов – строить Ударные Армии? Вместо рыболовных судов строить тысячи подводных лодок?

Черная скала пятиэтажки пышет чёрной злобой. Тяжело на неё смотреть. Забивает. Засвечивает. Чтобы прочистить восприятие – смотрю на небо. Пустота. Пустота и спокойствие льются оттуда мне в макушку. Я – в порядке. Веду людей дальше.

Возможно, я – действительно просто псих. И все эти "эктрасенсорики" – моя же выдумка. А я – просто тот самый сельский дурачок. А дуракам – везёт. Вот и мне – везёт. Вот – ещё мина. А вот – граната бесхозная валяется. Подбираю. Нечего добру пропадать. От того, сколько с тобой гранат, зависит – сколько ты проживёшь.

Да, я – ёжнутый шизик. Меня должны комиссовать и лечить. Шизики – неизлечимы. Одним словом – я должен бы стать дармоедом. Абсолютно бесполезным для общества. Но я – сражаюсь. И – неплохо. Пусть я и ненормальный, но – полезный. В ёжнутое время войны – ёжнутые и нужны. Кто ещё поведёт людей через мины ночью? Псих. А я о чём?

А кем был Матросов, что собой закрыл амбразуру? А Гастелло, что повёл свой горящий бомбер на эшелоны? А сотни пацанов, что, обняв гранаты, кидались под танки? А сотни пацанов, что своими маленькими истребителями врезались в большие фюзеляжи бомбовозов со свастиками? Они меняли свою жизнь на жизни тех, на чьи головы не высыплется этот груз бомб. А кем были матросы и мичманы крейсера Варяг? А сотни отравленных газами русских солдат, что, выплёвывая лёгкие, поднялись в штыковую? Весь мир знал это, как Атаку Мертвецов. Они – уже знали, что умрут. Но ещё – не умерли. Просто лечь и сложить лапки? Не по нутру это нашему человеку.

Когда сидишь на диване с бокалом пива – все они – ёжнутые психи. А когда ты знаешь, что между смертью и тобой только эти ёжнутые, тогда они – герои. Спасители. Защитники. Герои. Все – герои. И эти писари и водители кобыл, что идут за мной через ночное минное поле – герои. Все.

У всех русов – неустойчивая психика. Как только вопрос стал ребром – или-или – всё, нет больше спокойного и рассудительного индивидуума. Есть – отчаянный герой, у которого мозги – небекрень. Деньги, уют, шмотки, тёлки, тачки – пустой звук. Все обычные, вожделенные ценности цивилизованного человека – пустой звук. Начинается шизофренические мантры – Родина, Род, Отчизна, Дом Родной, За Державу обидно, За Царя и Отечество, За Сталина, Постоим за Землю Русскую. Просыпается особый тип человека. Что встанет один поперёк дороги целой армии. Как тот круглолицый узкоглазый десантник, что перекрыл дорогу грузинской армии. Один. С пулемётом наперевес. Лицо – азиатское, но – тоже русский. Больной, сумасшедший, отчаянный, безбашенный, русский. Нужное прилагательное – сам подчеркни. Потому что там – дети и жены. Отцы и матери. Все мы, в такой момент, – слышим эту торжественную музыку в душе. Все мы – преображаемся. И мы – уже не мы. А если всё закончилось – не понимаем – как смогли решиться?

В каждом из нас дремлет такой псих. В каждом. В некоторых – настолько летаргически спит, что даже сильнейшее потрясение не вызывает пробуждения. Повидал я таких. Сломанных. В некоторых – спит чутко. Вот, как в этих. Были же типичные обыватели. Старались устроиться "потеплее". К штабу поближе. Но, идут. Пышут обречённой решимостью. В некоторых – псих и не спит. Никогда. Чуть человек поддал, или чуть выбит из привычной колеи – вот тебе и "Тагил!". Прыжки с моста на проходящую баржу, докопаться до кучки гопников, послать по дерзкому маршруту ментов и другие приключения. Каждый вспомнит если не своё, то закидоны знакомых.

Плохой народ? Сами мы такими стали? Другие – не выжили. Другие, сломанные – в плену передохли. Как псы позорные. А вот отчаянные – выжили. И дали потомство. С таким же набором "функций". А войны у нас – в каждом поколении. Такими нас сделали. Сотни поколений особого отбора. Войнами на истребление.

Мы, русы, можем быть кем угодно. Мы – универсалы высшей пробы. У всех наций есть свои "фишки". Свои особенности. Кто-то шьёт, кто-то поёт, кто-то пляшет. Кто машины делает, кто – еду, кто – деньги. Кто по морям плавает, кто – землю пашет. Русские делают всё. И всё – с равным успехом. Не уступая ни в чём остальным. Мы – мореходы, покорители земли, воды, воздуха, космоса. Мы – машиностроители, писатели, киношники, игроделы, песняры и плясуны. Мы – кулинары-кондитеры и виноделы. Мы – всё. Не хуже других. Но есть одно, в чём нас никто не переплюнет – война. На войне мало уметь убивать. На войне надо уметь умирать. И уметь – Побеждать. Умереть, но – Победить! Вот тут – нет нам равных. Нет, и не будет. В этом – величие моего народа и его – беда. Мы – прирожденные солдаты.

А оно нам надо? Как бы избавиться от необходимости применения этой нашей "фишки"? Как прекратить нашествия на Русь? Истребление всех? Выжечь их гнёзда? Не сможем. Нельзя. Всякая жизнь – священна. Всякий народ Земли – уникален. Уничтожение любого народа – непоправимый вред Человечеству. Сила Бога – в разнообразии. Глобализация – тупиковый путь. Путь – от Бога. В противоположную сторону. Закончиться кровавым Хаосом. Ничем иным он закончиться не сможет.

А что делать? Воспитывать их, зверят? Или воспитывать себя?

Себя? А это – мысль! А если все эти нашествия – промысел Богов? На то и щука, чтоб карась – не дремал! С 45-го по конец 80-х – без войн. Афган – не считается. Слишком ограничено участие. Во что превратился народ? Я – помню. Массовая потеря ориентации – поголовное пьянство, наркомания, токсикомания, секты, Кашпировские. Это насколько надо "заблудиться"? И расплата – 90-е. Война всех против всех. Выжившие – начинают стягивать страну. Тут "посланцы из будущего" доложили, что "Крым – наш". Там всякие Таможенные союзы, Союз с Белоруссией. С Казахстаном.

Точно! Дело – не в немцах. Не в наглах, пендосах и чурках. Дело – в нас! Они – лишь инструмент. Раздражитель, как будильник. Чтобы мы – проснулись.

Что это значит? Как проснулись? Что значит это "откровение", пришедшее ко мне в этом состоянии "транса"?

Додумать, понять – не получилось. Цитадель пятиэтажки полыхнула чёрным маревом злобы – нас заметили. Враг – активизировался. Поэтому моё внимание переключилось на врагов. А жаль! Такая интересная тема приоткрылась! Но, бой! Надо – выжить. А чтобы выжить – не должен выжить враг.

Они активизировались, и я – тоже. Прутики с ленточками – на хер! Теперь, ребята, сами. Как вам повезёт. Иначе – все ляжем. Загоняю себя в "форсаж", бегу по руинам города прямо на пятиэтажку большими прыжками. Именно походкой "Джека Воробья" выглядит, когда ты в темноте бежишь по руинам. Только в последний момент можешь изменить место установки своей стопы. Мины, ямы, камни, арматура, палки, чего только нет! Вот и "вихляешь". Заодно, прицел сбиваешь врагу этими хаотичными телодвижениями.

Слышу мат-перемат ротного. Завел свою благословляющую на бой мантру. Наорётся в бою, потом ходит – скрипит порванным горлом. Но, его боевой клич работает, как в компьютерных играх. Вдохновляет на бой, убирает предбоевой мандраж, приводит людей в боевой настрой и частично вводит в боевой транс. Плюс 15% ко всем характеристикам. Иммунитет к "подавлению". Молодец!

У ротного есть и ещё один талант – чувство такта. Он всегда именно там, где он больше всего нужен. От этого и кажется, что он – везде. И всюду – успевает. Молодец, ещё раз!

Мне осталось – последний рывок. Вижу уже, где я буду "входить" в здание. Вижу, что из этой дыры высовывается винтовка и каска-горшок. Меня не видит. Нет его "луча внимания". Смотрит выше меня – на моих ребят. Падаю на колено. Сердце – бешено колотится. Запыхался, пока бежал. Целую вечность – секунду, привожу себя в состояние готовности к стрельбе. Стреляю быстрым темпом – винтовка автоматическая, на самозаряде. Вычищенная, смазанная, с любовью обихожена. Не должна подвести. Три выстрела по этой каске, вижу два облачка выбитой пыли – с каски немца и с кирпича у его шеи. Голова рывком пропадает внутри. С такого расстояния каска не препятствие для винтовочной пули. Остальные патроны в магазине высаживаю в пулемётный расчёт, что мелькает чёрными тенями в чёрном проёме. Не знаю – попал или нет. Не перезаряжая, закидываю винтовку на спину. В ближнем бою она мне без надобности.

У меня стойкое и странное чувство сейчас. Оно возникло, когда ротный сказал про "последний и решительный". Вот, и мне так кажется. Такое лёгкое и светлое чувство, будто ты после многомесячного пути – увидел родной дом. И тебе осталось пройти последний километр. Последний. И финиш.

Не было такого ещё. Никогда. Ни в прошлом году, ни в этом. Ни в бое за полустанок, ни в бою за высоту, где погиб Немтырь, ни в боях за Сталинград. А сейчас – есть.

Дорога домой? После этого боя – домой?

Война – не кончиться этим боем. Она может кончиться для меня. Это – запросто. Последний и решительный? А что? Если суждено мне сегодня сдохнуть – так покуражусь напоследок!

Рывком сближаюсь со стенами. Опять спиной прижимаюсь к кирпичам. Готовлю гранаты. Сам внушал людям, чтобы в одну каску не лезли, а сам – один. Но, то я! Супермен – экстрасенс – х-мэн. А они – просто люди. Мне многое дано, должна быть отдача. Я ввязываюсь в бой, перевожу бой из стрелкового дальнего в ближний, рукопашно-гранатный, часть немцев отвлекаю от бегущих в атаку штрафников на себя. Тем спасаю их от огня, даю возможность сблизиться.

Всё делаю по правилу. Граната, прыгаю головой вперёд – следом, откатываюсь в пыли, поднятой взрывом до тех пор, пока не упираюсь во что-либо. Ориентируюсь в пространстве – что, где? Где живые? Как их удобнее перевести в графу "потерь". Лежащих врагов "контролю". Только мёртвые не стреляют в спину. Всё это надо делать быстро, в темпе. В опережающем темпе. Опережающем – реакцию врага – возможность противника сориентироваться, оценить угрозы, выработать решение, найти средство противодействия угрозы.

Чую, я – на грани истощения, но гоню себя дальше. Потом отдышимся, потом отдохнём. Потом пот ототрём. И кровь. Потом. Если я сейчас остановлюсь – степень противодействия увеличиться кратно. Мне дана возможность – надо её реализовывать. Только так можно сломать железное правило – четырёхкратное превосходство атакующих над обороняющимися. У нас – меньшинство. А дом брать – надо. Он сковывает всю дивизию (что там той дивизии осталось). Если не армию.

Влетаю в помещение, качусь, упираюсь в стену, миг на оценку положения. Двое. В разных концах. На меня уже среагировали. Кидаю, в дальнего – гранату. Падает. Он не может знать, что она не взведена. Скольжу по полу, к ближнему. Он с автоматом. Смотрю на ствол автомата – пока, опережаю. Успел. Клинок отсекает сапог от остальной формы немца. Дикий вой боли – и ему уже не до меня. Тут же крик захлёбывается – тем же слитным круговым движением клинка, на возврате, когда выпрямил ноги позади немца, закрывшись его телом от второго, перерубаю ему позвоночник. Оседает. Подхватываю автомат из ослабевших рук, короткая очередь в удивлённое лицо немца, что ждал взрыва, но услышал дикий крик невыносимой боли.

Фу, как неэстетично – кровища повсюду. С обрубка ноги, с перерубленной спины, с головы немца, разбитой 9-мм пулями. Взмах ножа, припадаю к перебитой шее, пью кровь.

Вздох, гранату с длинной ручкой из-за пояса немца – в пролом. Из голенища второго немца, вырвать крышку, дёрнуть шнур, выдох – туда же! Вздох. Взрыв. Взрыв. Прыгаю в пыль гранатной взвеси. Где вы?

Никаких мыслей. Посторонних мыслей. Цель – средство достижения – смерть, поиск цели. Как робот. Уже не чувствую своего тела. Почти ничего не вижу. Не вижу немцев. У них нет лиц, они – не люди уже. Они – сгустки враждебной энергетики. Клинком, компрессией гранат, пулями – пробиваю, рву, рассекаю вихри энергии их жизней, она начинает замедляться, рассеиваться. Не думаю, не планирую. Только реагирую. Цель-объект, способ достижения – путь прохода, способ прохода, способ устранения, исполнение, контроль, поиск цели. Больше нет ничего. Ничего больше не вижу, ничего не слышу. Да и цели стали висеть в каком-то чёрном пространстве. Это как современные фильмы снимают на зелёном фоне – так у меня – на чёрном.

Сколько времени прошло, сколько врагов я убил, где наши, где я нахожусь – ничего этого я не знал. И даже не задумывался. Это – чушь. Выживу ли я? Ещё большая чушь. Там – ещё враги. А я не могу пошевелиться. Как ворвался в жидкое стекло, которое тут же застыло. Так и я – застыл. А потом и последние крохи света стали пропадать. Последнее, что увидел – разинутый в крике рот ротного, с характерно сколотым резцом зуба. Батарейка села.

Точка.

– Ольха! Ольха! Я – Точка! Я – Точка! Дай огня на 3 ориентир. Минус 100! Быстрее! – кто-то кричит в пустую цистерну.

Зачем так орать? Где я? Мир крутиться вокруг меня калейдоскопом. Никак не сложиться целостное восприятие. Что-то льётся в горло, пью, захлёбываясь, кашляю. Ещё пью. Мир ещё крутнулся несколько кругов. Появилось что-то, переползло в центр, сформировало лицо мальчика. Маугли. Ухватившись за это лицо, неимоверным усилием остановил вращение мира.

– Сладкого надо. Сгущёнка, – слышу чужой хриплый голос. Голос Кузьмина. Моего тела. Мой голос.

– Да хоть облопайся, – скрипит другой знакомый голос. Ротный. Рвотный. Ты стал мне близок, как брат. В тяжкую минуту – ты рядом. Уникальный человек.

Два щелчка. В рот льётся тягучая жижа. Приторно-сладкая, приятная, вожделенная.

– Ну, ты дал, Дед! Ну, ты дал! Не сгущёнку, на руках тебя носить! Дом взяли почти без потерь! Немцы бежали. Из окон выпрыгивали и бежали. От тебя одного! Как ты так отощал за час? Пей молоко. Вот ещё галеты, тушёнка и сосиски. И компот трофейный. Сладкий. Поправляйся. Немец тут на нас осерчал, атакует без передыха. Всё дом хотят вернуть. Пошёл я. Как отойдёшь – сам знаешь, что делать.

Отпустило меня. Подвал. Или цокольный этаж. Сводчатый потолок. Девочка – радистка кричит в трубку, срывая голос. Помехи? Бывает. Да и грохот стоит такой, что ружейно-пулемётной трескотни – не слыхать. Только гул мощных взрывов. У девочки – две трубки. Слушает одну, кричит в другую. Коммутатор?

Смотрю на свои руки. Кожа и кости. Как можно так быстро настолько отощать? Диета, говоришь?

Но, чувствую себя – нормально. Тошнит только и слабость. Усиленно набиваю желудок. Еда проваливается, как в колодец. Насыщения не происходит. Еда – кончилась. Голод – нет. Пью воду. Вспоминаю, что пил кровь немца, как вампир. Меня выворачивает обратно. Сплёвываю. Напрасная потеря провианта. Что на меня нашло? Блин! Не прощу себе!

Маугли смотрит на меня огромными глазами.

Вздыхаю. Какой пример показываю молодёжи? Как зверь взбесившийся – людей рвал, кровь пил. Хорошо хоть не ел их. Тогда – вообще – стреляться.

– Ты чего тут? – спрашиваю Маугли. Как будто он мне ответит. Смотрит, как пёс – преданными глазами. Не место на передовой детям. Ага, а не я ли послал его провести группу бойцов в самую глубокую... корму?

– Как прошло? – спрашиваю.

Кивает.

– Много потеряли?

Мотает головой. Показывает два пальца. Поговорил. Как воды напился. Везёт мне. Сначала – Немтырь. Потом – болтун. Теперь – опять немтырь. Только этот – вообще немтырь. На пальцах всё.

Грязными, окровавленными пальцами лезу ему в рот, достаю язык. Есть язык.

– Чё молчишь тогда? – спрашиваю плюющегося Маугли.

Психологическая травма? Это лечат? Должны лечить. Есть же здесь психологи. Судя по "Мастеру и Маргарите" – довольно сообразительные. Вылечат. Душевная травма. Родителей убили. Бывает. Война. На войне – обычно, людей убивают. Для этого их и начинают. Войны.

Война, кстати. Бой идёт. Надо идти. Моя винтовка сегодня пригодиться. А стрелять – я научился. Дело не хитрое. Стрелять – легко. Людей убивать – тоже легко. Жить после этого – сложно. Да, Маугли? Так и ходит за мной хвостиком. Но, молодец! К стенам жмётся, в проломы стен не отсвечивает.

Вскарабкиваюсь по разбитым лестничным пролётам на самый верх. Спрашиваю про снайпера. Узнаю, что сам же его и расчленил с особой жестокостью. Вместе с винтовкой. На много мелких снайперят. Обидно. Винтовку – жалко. Я бы её на стену повесил и бронзовую табличку. И голову снайпера. Как люди рога оленей вешают. Тьфу. Чушь какая!

Надо делом заняться. Боевой работой. А то лезет всякое в пустую голову. А куда это ты так бежишь? От снайпера бегать – умереть уставшим. Ловкий? Ладно, всё одно – помрёшь. Три патрона – жалко. А вот ты – попался! Не надо так долго разглядывать НАШ дом. От этого дополнительные вентиляционные отверстия в черепе появляются. Не знал? Теперь – запомнишь. Навсегда. Ах, какие красавцы! Что думаете, не попаду? Или вас щит вашей пушечки спасёт? Вот, тебя – не спас. Левее ушло. Ветер дунул? Бывает. А ты зачем так ногу выставил. Дорогой, у меня – глаза "неверные"! Я тебя – насквозь вижу! Ха! Как он завалился! А вот ты! Руками машешь? Думаешь, каску напялил, балахон – так я тебя не узнаю? Я вас "фонов", "хер-майоров" по полёту вижу. На тебе пульку. На ещё. Я – не жадный. Вот и ещё. Рыцарь, говоришь? Белокурая бестия? Прусский аристократ? Что, не машется? А как ваши снайпера наших бестолковых отстреливали? Как специально – синие штаны, другой цвет и материал формы, фуражки, "галки" на рукавах! Забыли, что сейчас не времена Кутузова и Багратиона? Это тогда за сотню шагов – хер попадёшь. Сейчас и за два километра можно попасть, если навык есть. А пуля убойные свойства сохраняет вообще чуть ли не 4 кило.

Что, немцы, без крикуна-свистуна не бежится в атаку?

Ух, как! Вот это мощь! Чем же это наши садят-то? Надо спуститься – обшибочка выйдет у расчёта гаубицы – соскребут моё модернизированное тело вместе с психованной клавиатурой нейроинтерфейса на малую сапёрную и похоронят в воронке от гранаты. А душа моя отправиться взрывным ускорением в Царство Вечной Охоты. И будут там на меня – вечно охотиться.

А сколько времени? Только и всего? Только десять? До ночи – не доживёшь. Смертельно устанешь бегать. Пойду обратно на крышу. Так – не набегаешься.

Судя по мелькающим в тылу серым силуэтам – обеда не будет. А вон и Т-34 стоит. А вон – башня лежит. Говорил им – не лезть. Неслухи. А где второй? Свешиваюсь, смотрю вниз. В дом въехал. Слышу слабый, на фоне боя, стук. Сломались? Танк – железяка. Ломается. Бывает. Только что он тут делает, а не там? Оттуда должны были прикрывать, а не переться по минам на убой. Подорвался на мине, порвал гуслю – ты мишень. Оторванная башня – доказательство.

– Ротного убили! – слышу истеричный крик.

Твою мать! Что всё так херово-то! Бегу. Зачем бегу? У страха глаза велики. Убили – не убили – буду посмотреть. Не убили. Политрук – наповал. Сидит, пригорюнился. Тонкая струйка с виска течёт за воротник. Радистка – фарш. Закрыла собой аппарат. Рядом – ротный. Ступня – оторвана, спина – рассечена от пояса до плеча, кисть руки неестественно вывернута. Смотрит на меня стекленеющими глазами, кровавые пузыри пускает.

– Не смей! – ору ему в лицо: – Не смей помирать! Не для того я тебя нашёл, сука!

Перетягиваю ему голенище сапога, руку привязываю к черенку лопаты, смотрю на рассечённую спину. Вот это раскроило! Никаких бинтов не хватит!

Хватаю на руки.

– Только ты у меня на руках не умирай! Слышишь, рвотный! Только попробуй сдохнуть! Егерем хочешь быть? Могу словечко за тебя замолвить. Только живи! Смотри на меня! На меня смотри! Не закрывай глаза! Нельзя!

Вбегаю в "бокс" танкистов.

– Поехали! – кричу.

– Никуда мы не поедем! – отвечают.

Вижу уже. Передний каток, маленький такой – набок смотрит.

– Укорачивай! Без этого колеса поедите! А, нах!

Ножом отсекаю лишние траки, хватаю ленту гусеницы, тащу. Тяжеленная! Давай, Витя! Пяткин же тебе не зря изменял кости и ткани! Тащи! Буксую, тяну. Из-под сапог разлетается кирпич.

– Чё стоим? Взяли разом! Всем миром! – орёт давешний мужик с СТЗ, что показывал мне брошюру, – И-раз! И-два! Забивай. Сюда его давай, на брезент!

Ротного поднимаем, укладываем на расстеленный брезент на моторном отделении. Взревел танковый мотор, сизо-черное облако салярного выхлопа.

Я выбегаю через пролом и бегу в атаку на наш собственный тыл. Я в таком состоянии – голыми руками всех порву! С секундных остановок расстреливаю немцев, мины. Бегу. Танк, лязгая и рыча, задом пятится за мной. Слышу звонкий дзыньк! Оборачиваюсь. Рикошет снаряда. Откуда? С разбега запрыгиваю на танк. Мужик с СТЗ – жмётся за поднятым люком, лицом – на корму. Дорогу диктует мехводу в ухо шлемофона.

– Смотри, вон они! – хватаю его за нос и разворачиваю к немцам, пальцем показываю на их замаскированную позицию. Глазами – не разглядишь. Не будучи экстрасенсом. "По трассеру вычислил". Так вот!

Мужик ныряет в башню, башня доворачивает. Танк встал. Дзыньк! Вижу, как снаряд вышибает сноп искр из надгусеничной брони, фиолетовой молнией уходит вбок. Повезло. Под острым углом попал. На десяток сантиметров левее – пробил бы броню, убил бы радиста и заряжающего, сломал бы двигатель.

Выстрел, танк вздрогнул всем многотонным телом. Слышу мат-перемат из погнутого, незахлопывающегося люка. Лязг затвора. Выстрел. Ещё выстрел. Стучу рукоятью клинка по люку, кричу в башню:

– Попали! Поехали!

Спрыгиваю, опять бегу впереди танка за его кормой – назад в тыл. Бывает так. В городских боях – всё вперемешку. Как слоённый пирог. Мы у них взяли пятиэтажку, они отбили наши вчерашние, опустевшие, позиции.

– Ура! – кричат вокруг меня. И я кричу. Рембатовцы сопровождают свой танк штыком.

Зарезал ошалевшего немца, что выскочил прямо на меня. Вонзил ему в грудь "ритуальный" нож. Хрустнуло, как переламывается хворостина. Рукоять у меня в руке – лезвие осталось в трупе.

– Отомщён, – прорычал я, бросая остатки ножа под ноги, – напился крови клинок!

Навстречу – редкая цепочка бойцов со штыками наперевес. Обтрёпанные ватники и ватные штаны, горла тощих сидоров за пригнутыми спинами, округлые каски и злые глаза под ними – наши. Провались.

Запрыгиваю на танк, тормошу ротного. Жив ещё.

– Жги на всю железку до госпиталя! – кричу в лицо командиру танка, мужику с СТЗ.

– Вернуться надо, – мотает головой, – они донесут.

Он показывает на доходяг-пехотинцев.

– Приказываю! Доставить ротного на операционный стол! Взял на себя командование ротой и всеми приданными частями. И тобой – тоже! И всей твой бандой! Понял? Приказ – понял?

– Ты что из себя возомнил? – вскинулся он.

Выхватываю нож, пробиваю броневую сталь люка, вынимаю нож. Он задумчиво смотрит на узкий прорез.

– Вопросы? Если он умрёт – я тебе лицо обгладаю! Дуй! Гони своё корыто в госпиталь! Этот мужик – десяти рот стоит!

Спрыгиваю, бегу на пятиэтажку. Не оборачиваюсь. Знаю – коротко посоветуются и уйдут. Все. И пулемётчики рембата – тоже. Жаль. Но... А-а, ... на них всех!

Прихватываю ящик с патронами. Бегу к пятиэтажке. Под огнём. Пули так и свистят вокруг, впиваются в мёрзлую, перепаханную войной землю сквера. Пох! Не, я, конечно, делаю на бегу "манёвр зайца" – куда ступит моя нога при следующем шаге, не знаю даже я, завершив предыдущий шаг. Случайным образом принимаю решение. Автоматически – думать об этом – тупить. Не будет спонтанности. Вычислят, подловят. А так – пусть жгут патроны. Нам – ещё подвезут. Им – уже нет.

Вот и дом. Оповещаю личный состав о смене руководства. И назначаю себя узурпатором. Незаконно занявшим трон владения штрафной ротой и этим 4,5-этажным королевством. Всё же обвалили один этаж на левом крыле здания. Рухнули остатки крыши и сложился этаж. Погибли три бойца. Наши ошиблись или немцы постарались – не важно же. Какая разница?

Расставляю бойцов. Опять читаю лекцию. Всё, тоже – не сиди долго на одном месте, не высовывайся, не подставляйся. Формирую мобильную группу "пожарников" из ребят пошустрее. Учитывая мой "московский" опыт.

Отбиваем атаки врага, корректируем огонь средств поддержки. Если бы не они – сожрали бы нас с потрохами! За час – семь отчаянных атак. Немцы – как одержимые безумцы лезут на дом. Укладываем их мордами в землю. Через 5 минут – опять бегут!

А люди у меня – всё кончаются. От "пожарников" ничего не осталось. Вот и Маугли – залёг с винтовкой. Учу его:

– Задержи дыхание, на спуск дави плавно, будто у тебя не палец, а лепесток ромашки. Не расстраивайся. Слишком далёкого немца выбрал. Ещё и бегущего. Надо стрелять не туда, где он сейчас, а туда, где он будет. И пули летят не прямо, а по дуге. Вблизи – не имеет значения. Но, вдаль – надо учитывать. Тренируйся.

Бегу дальше. Я – почти не стреляю. Пытаюсь заменить ротного – быть везде и сразу – патронов подкинуть, гранатами закидать прорвавшихся немцев, вынести раненого, подбодрить ещё живого.