Текст книги "Тайные слуги. Подводные диверсанты"

Автор книги: В. Бру

Соавторы: Сет Роналд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

В 1934 году японцы усиленно пытались получить базу вблизи выхода из канала в Тихий океан. Они добивались разрешений на строительство холодильника на Табога [67]67
  Остров Табога принадлежит Панаме.


[Закрыть], небольшом острове неподалеку от Панамы. (Его не следует смешивать с принадлежащим Англии островом Тобаго в группе Малых Антильских островов.) Остров Табога явился бы отличным местом для наблюдения за тихоокеанскими оборонительными сооружениями канала.

Японцы получили отказ. Вскоре пошел слух, что власти рассматривают вопрос о запрещении всем иностранцам рыбной ловли в панамских водах. Владелец магазина в городе Панама японец Ёситаро Амано не только не придал значения этому слуху, но и создал новую фирму под названием «Амано фишерис лтд.». Флагманское судно компании называлось «Амано–мару». Построенный в Японии в июле 1937 года, он тогда был самым большим и роскошно оборудованным рыболовным судном в мире. Когда в сентябре 1937 года стало известно, что США обсуждают вопрос о прорытии другого канала через Никарагуа и что в военной зоне в Манагуа [68]68
  Манагуа – столица государства Никарагуа.


[Закрыть]строятся какие–то необычные укрепления, Амано не стал терять время. Он прибыл в район Манагуа в 8 часов утра 7 октября 1937 года, а в 8 часов 30 минут был арестован по подозрению в организации саботажа и фотографировании в запрещенном районе.

То же самое произошло с ним, когда он поехал навестить Вакабаяси в Коста–Рика. Его арестовывали и в Колумбии. Во всех случаях ему предъявляли те же обвинения, что и в Манагуа. Но всюду он был оправдан. Некоторые намекают, что здесь сыграл свою роль тот факт, что в Чили Амано считали миллионером.

Японцы, приезжавшие в Панаму, имели не по одному паспорту и могли время от времени менять фамилии. 7 июня 1934 года японское министерство иностранных дел, например, выдало паспорт № 255875 Масакадзу Ёкои. Ему разрешалось посетить все страны Центральной и Южной Америки, но Ёкои воспользовался только панамской визой. 28 сентября 1934 года он прибыл в Панаму, где занимался исключительно тем, что общался с рыбаками и парикмахерами. 11 июля 1936 года в Токио он получил другой паспорт, на имя Ёкои Сёити. Предполагалось, что два паспорта обеспечат ему бо́́льшую безопасность.

Поскольку частные предприниматели не придерживаются определенных часов работы, многие японские агенты выбирали профессию дантиста. В городах Панама и Колон их было не так много, как парикмахеров. Но Мексика, в особенности ее западные провинции, были излюбленным районом деятельности японских зубных врачей.

Выше отмечалось стратегическое значение Южно–Тихоокеанской железной дороги. Равноценное значение имело шоссе, идущее из Мексики в Соединенные Штаты. Оно начиналось в Гуаймасе и проходило через пограничный город Ногалес.

В Ногалесе по адресу Калле–Гранда, 40 проживал зубной врач Хойё Такаити. Он не был выдающимся специалистом, но каждый японский турист и коммерсант, направляющийся из Мексики в США, считал нужным посетить его и только потом отправляться дальше. Среди своих «пациентов» Такаити мог насчитать не менее тридцати японцев, проживающих в различных пунктах вдоль шоссе. Эти люди выполняли низкооплачиваемую работу. И тем не менее каждый из них «приобрел» дорогой фотоаппарат.

В городе Эрмосильо, расположенном в стратегически важном районе, проживал другой зубной врач – Ивамото, который имел свой кабинет к приемную на Калле Сердан, 81. Ивамото руководил небольшой организацией приблизительно из двадцати агентов, служащих парикмахерских, кафе и ресторанов города.

Ивамото очень редко заглядывал в свою приемную. Видимо, профессия дантиста была ему не по душе. Он больше любил ездить в Гуаймас, где никогда не забывал посетить Мацумия, фабриканта содовой воды.

Пассажирский пароход «Тёко–мару» заходил в Гуаймас по расписанию раз в месяц. Каждый месяц за несколько дней до отплытия «Тёко–мару» в Японию Ивамото приезжал в колонию японских фермеров в долине реки Майо. Он осматривал там не зубы колонистов, а то, что они построили на «культивируемой» ими земле. Потом Ивамото являлся на фабрику содовой воды. А когда капитан «Тёко–мару» приходил прощаться с фабрикантом, ему передавали самые последние сообщения о сооружениях в долине реки Майо.

Так парикмахеры, дантисты, фермеры, странствующие комиссионеры, продавцы рубашек, должностные лица консульств и рыбаки следили за оборонительными сооружениями в зоне Панамского канала. Они готовили Центральную Америку к тому дню, когда в Калифорнийский залив прибудет флотилия японских транспортов и создаст в Мексике, Коста–Рике и Никарагуа базы, откуда японцы начнут завоевание Соединенных Штатов Америки.

Тем временем в самих Соединенных Штатах другие тайные слуги священного императора ткали паутину, занимаясь подготовкой к тому дню, когда наземные армии богини Солнца перейдут границу Мексики и вступят в Аризону.

Глава 14

СТУДЕНТ, ИЗУЧАЮЩИЙ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК В СТЭНФОРДЕ

13 августа 1936 года японское рыболовное судно типа «Тайо–мару» вошло в один из доков Сан–Франциско. Вскоре по сходням быстро сошел статный, хорошо одетый японец с дорогим чемоданом в руках. Вновь прибывшего сразу же направили в иммиграционное управление США. Там дежурный чиновник попросил у японца паспорт для просмотра.

– Вы впервые в Соединенных Штатах, господин Отани? – спросил чиновник.

Паспорт был выдан недавно. В нем, кроме одной заграничной визы и данных о владельце, не было никаких пометок. Но Отани, возможно, раньше имел другой паспорт, срок которого уже истек.

Японец кивнул:

– Да, сэр, я впервые в Соединенных Штатах.

– Какова цель вашего визита, господин Отани? – продолжал расспрашивать чиновник.

– Я приехал изучать английский язык в Стэнфордском университете.

– Мне кажется, вы хорошо говорите по–английски, – заметил, улыбаясь, чиновник.

– Я хотел бы владеть английским в совершенстве.

– Многие ваши соотечественники приезжают сюда изучать английский язык.

– Как будто.

– Желаю вам успехов, господин Отани.

– Благодарю вас, всего хорошего.

Чиновник вернул японцу паспорт. Тот взял свой чемодан, убрал в карман паспорт и направился в порт.

Чиновник посмотрел ему вслед и произнес:

– Потешные люди, эти маленькие японцы.

– Да, – ответил его сослуживец. – Но что, однако, заставило вас именно сейчас прийти к этому выводу?

– Посмотрите на его костюм, чемодан. Он мог бы доставить себе удовольствие – путешествовать в первом классе на роскошном пассажирском пароходе. А он плыл из Токио четыре тысячи с лишним миль на вонючем рыболовном судне.

На это сослуживец, шотландец по происхождению, заметил:

– Очень похвально. Он сэкономил не менее половины платы за проезд на роскошном пароходе.

– Вот уж не знал, что японцы такие мелочные.

Чиновник не знал, что Отани был пассажиром на «Тайо–мару» по сентиментальным причинам. Одно время он состоял членом его команды, хотя на самом деле являлся офицером императорского военно–морского флота. Чиновник не знал, что Отани солгал, сказав, что приехал в США впервые. Не знал чиновник и того, что Отани не собирался поступать в Стэнфордский университет или в какое–нибудь другое учебное заведение.

Из порта Отани прошел прямо к железнодорожной станции и первым поездом выехал в Лос–Анжелос. Прибыв в этот город, он направился в японский квартал, в публичный дом под названием «Красная мельница». Отани пробыл в «Красной мельнице» всего десять минут, а выйдя оттуда, нанял такси и велел отвезти его в отель «Олимпик».

Узнав через день или два, что его пребывание в Лос–Анжелосе будет длительным, Отани пожелал устроиться как можно лучше. Одевшись самым тщательным образом, он пошел в «Кавафуку Тэй», один из наиболее известных японских ресторанов в Лос–Анжелосе. Он пробыл в ресторане не более получаса и за это время успел познакомиться с молодой соотечественницей, такой же обаятельной, как и красивой. Инао Отани был одинок, Тиэко Нагаи тоже. Красивый японец с глубокими ласковыми глазами пригласил молодую женщину отобедать с ним. Она приняла приглашение. После обеда он предложил потанцевать в ночном клубе. Задолго до полуночи молодые люди почувствовали себя старыми друзьями. А расставаясь, они уже были более чем старые друзья.

Отани был очарован своей маленькой возлюбленной, а в подобных случаях он становился щедрым. Если бы чиновники из иммиграционного управления могли увидеть эту пару, разъезжающую по ночным увеселительным заведениям Лос–Анжелоса, оценить драгоценности, которые украшали точеную шею и маленькие пальцы Тиэко Нагаи, и прикинуть стоимость ее богатых туалетов! Тогда бы они перестали считать мелочным студента, проплывшего четыре тысячи миль на вонючем рыболовном судне и сэкономившего на этом деньги.

Устроив личную жизнь, Инао Отани мог заняться делом, которое привело его в США. Если он встречался с Тиэко Нагаи открыто, то другими своими делами занимался с такой осторожностью, что никто на Западном побережье Калифорнии, на морских базах США вблизи Сан–Педро и Сан–Диего не мог бы сказать вам, что это за занятия.

Все, кто знал молодую японскую пару, не видели ничего странного в том, что Отани два или три раза в неделю посещал «Красную мельницу». Иногда он отправлялся туда сразу же после свидания со своей возлюбленной. Эти посещения, казалось, не вызывали ее ревности. В «Красной мельнице» Отани обычно задерживался два часа. Он не проводил это время праздно, а беседовал с владельцем заведения Со Ясахура в звуконепроницаемом кабинете.

Однажды в июне 1937 года Отани неожиданно объявил Тиэко Нагаи, что собирается взять отпуск. Он давно мечтал побывать в Нью–Йорке. Он не просил молодую женщину составить ему компанию, и она не предложила этого.

Решение Отани не было столь неожиданным, каким оно могло показаться Тиэко. Накануне вечером Отани посетил «Красную мельницу» и Со Ясахура вручил ему запечатанный конверт с запиской японского военно–морского атташе в Вашингтоне.

Отани приехал в Нью–Йорк, но его пребывание там было непродолжительным. Бегло осмотрев «Эмпайр Стейт Билдинг» и «Рокфеллер Плаза», он вернулся на вокзал «Пенсильвания Стейшн», а через четыре с половиной часа уже садился в такси около вокзала «Юнион Стейшн» в Вашингтоне.

– Олбан Тауэрс, – сказал он шоферу.

Олбан Тауэрс – это квартал великолепных современных зданий. Одно из них постоянно снимало японское посольство для военно–морского атташе, который одновременно являлся начальником японской военно–морской разведки в США.

Покидая ранним утром Олбан Тауэрс, Отани держал в руках небольшой чемодан. Раньше у японца его не было. В отеле Отани прилег отдохнуть. Чемоданчик он положил рядом с собой под одеяло.

В поезде и самолете Отани не выпускал чемодан из рук. Приехав в Лос–Анжелос, японец сразу же направился в «Красную мельницу».

Пока Ясахура выкладывал из чемодана в сейф пачки долларов, Отани рассказывал о своей поездке. Через три часа он поехал в отель «Олимпик», а затем к Тиэко Нагаи.

В течение следующих одиннадцати месяцев Отани совершал поездки в Сан–Педро и Сан–Диего, танцевал в ночных клубах Лос–Анжелоса и Голливуда.

3 мая 1938 года снова пришел вызов из Вашингтона. На этот раз Отани не заехал к Тиэко Нагаи, а оставил ей записку.

Он вернулся в 6 часов вечера 27 мая на автомобиле фирмы шевроле выпуска 1937 года с колумбийским номером 57–512. В вестибюле отеля он увидел Тиэко. Молодая женщина бросилась ему навстречу. Сдержанность, свойственная японцам, покинула ее.

– Вы бросаете меня… – донеслось до швейцара.

Отани успокоил Тиэко и быстро провел ее к лифту.

Но в своем номере он признался, что Тиэко права: через несколько недель он должен возвратиться в Японию.

* * *

30 мая в одиннадцать часов утра, через три дня после возвращения из Вашингтона, Отани стоял около регистрационной конторки отеля «Олимпик». Он то и дело смотрел на свои часы и на часы, висевшие на стене над столом.

Вскоре в вестибюль вошел японец ростом немного выше Отани и в очках.

Отани поспешил ему навстречу.

– Ко Нагасава? – спросил он.

– Да.

– Я Отани, Инао Отани.

После того как Нагасава зарегистрировался в конторе отеля, Отани проводил его в номер и предложил после завтрака сыграть в гольф. Нагасава ответил, что ничто не может доставить ему большего удовольствия.

Итак, в половине третьего два японских джентльмена, немного смешные в широких спортивных брюках и белых кепи – обычные костюмы американских игроков в гольф, с сумками за плечами, в которых лежали клюшки для гольфа, прошли через вестибюль к автомобилю Отани.

Их игра не была удачной. Профессионал, несомненно, порекомендовал бы им поменьше разговаривать. Если бы вы понимали по–японски и слышали, о чем говорили эти два человека, вы бы не удивлялись тому, что они так долго разговаривают. Возлюбленный Тиэко Нагаи был не кто иной, как руководитель японского военно–морского шпионажа в Южной Калифорнии, включавшего «фермеров» и «рыбаков» в Мексике. Естественно, требовалось время, чтобы он ввел своего преемника капитана 3 ранга Ко Нагасава в курс дела.

В последующие дни Инао Отани знакомил нового начальника с основными оперативными работниками, представляющими собой довольно странное сборище. Первым среди них был фотограф Намакура. Он не имел постоянных источников дохода, но его кошелек всегда был полон. Затем поразительно красивая японка со странным, именем – Бэби О’Хара. Бэби была уволена с должности стюардессы на «Табута–мару», роскошном пассажирском пароходе, за нескромные любовные дела с одним пассажиром. Она обосновалась, как сама говорила, на свои сбережения в отеле «Мияко» и вложила деньги в кабинет красоты. Бэби была знакома с японцем, проживающим в «Мияко». Это Ямакаси, близкий друг своего начальника по шпионской деятельности, чьи фотопленки он вместе со своими проявлял у себя в номере.

В дни, когда Отани передавал дела Нагасава, произошел неприятный разрыв между Ямакаси и его любовницей. Бедная женщина поступила недостаточно благоразумно, придя к своему любовнику без предупреждения как раз в то время, когда его спальня была превращена в фотолабораторию. Ключом, который Ямакаси когда–то дал ей, она открыла дверь, вошла в номер и включила свет. Все пленки, которые проявлял в этот момент Ямакаси, были испорчены. Он пришел в ярость, и в следующий миг женщина очутилась в коридоре.

О моральном облике Ямакаси до некоторой степени говорит тот факт, что, чувствуя симпатию к Бэби О’Хара, он сам представил ее Ко Нагасава и после этого спокойно наблюдал, как развивались их отношения.

* * *

16 июня 1938 года Ко Нагасава сидел в гостиной отеля «Олимпик» и читал газету «Рафо Симпо», которая выходила в США на японском языке. Чтение газеты – это первое, что он делал, спустившись вниз. Его не привлекали крупные заголовки на первой полосе газеты, он прежде всего интересовался состоянием цен на рынке. Если цены его удовлетворяли, он возвращался к первой полосе.

В это утро он нашел в газете нечто такое, что заставило его немедленно позвонить Бэби О’Хара и предупредить ее, что их встреча сегодня вечером не состоится. Он не объяснил причины, и Бэби не успела спросить об этом: так быстро он повесил трубку.

После этого Нагасава поспешил в номер Отани. Не прошло и часа, как оба японских офицера были на пути в Вашингтон. Туда их вызвало короткое сообщение в газете о ценах на зеленый перец.

Они вернулись в Лос–Анжелос через две недели. Большую часть этого времени японцы провели в дороге. На обратном пути из Вашингтона в Лос–Анжелос они проехали через Иосемит, Иеллоустоун и Маунт–Рейниер. Там они встречались с японскими рабочими.

Прибыв в Лос–Анжелос, офицеры немедленно направились в «Красную мельницу», где в течение нескольких часов совещались с ее владельцем. Результатом совещания явилось решение японской пароходной фирмы «Ниппон суйсан кайся» открыть отделение в Лос–Анжелосе. Управляющим отделением был назначен японец Такимицу. Всякий, кто знаком с подобным видом коммерческой деятельности в Лос–Анжелосе, мог бы сказать еще до открытия отделения, что эта затея – бесполезная трата денег и времени. Но отсутствие дел не беспокоило Такимицу.

Он был заядлым рыболовом и с наслаждением использовал те возможности, которые новая работа предоставляла ему для занятия любимым делом. Свои удочки он постоянно закидывал в местах, представляющих стратегический интерес для военно–морских сил Японии.

В начале июля Инао Отани распрощался с Тиэко Нагаи. Расставание не было таким горестным, как он ожидал. Отани не знал, что после того, как две недели тому назад он представил свою возлюбленную Такимицу, она и управляющий отделением «Ниппон суйсан кайся» в Лос–Анжелосе достигли полного взаимопонимания.

В Сан–Франциско Отани прибыл в порт, таможенные чиновники сделали в его паспорте отметку. После этого он взошел на борт судна «Тайо–мару», на котором около двух лет назад прибыл сюда. В Токио Отани стал одним из ведущих офицеров в управлении военно–морской разведки.

Ко Нагасава оставался на своем посту в Лос–Анжелосе почти до нападения японцев на Пирл–Харбор. Он продолжал ту работу, которую так умело выполнял его предшественник.

Отани, Нагасава и Ямакаси не единственные японские агенты, которые выдавали себя за студентов, изучающих язык. Вероятно, десять процентов японских студентов, изучающих язык в Америке, на самом деле являлись морскими офицерами.

Ямакаси, Нагасава и Отани не первые «студенты», посланные на Западное побережье США изучать язык. В 1932 году за четыре года до приезда Отани, переходя одну из улиц Лос–Анжелоса, погиб студент по имени Тории. В результате расследования было установлено. что в действительности Тории – капитан 3 ранга, состоявший на действительной службе в японском военно–морском флоте.

Глава 15

УЭЛЛЕР–СТРИТ, 117 1/2, ЛОС–АНЖЕЛОС

Вызывая карету скорой помощи, полицейский знал, что японец мертв. Но он ничего не сказал столпившимся вокруг трупа людям, а только попросил их отойти в сторону. Тут же стоял бледный и дрожащий водитель машины. Глядя на неподвижное тело, он бормотал, что ничего не мог сделать. Маленький человек вырос перед машиной внезапно, будто специально сделал так, чтобы его сбили.

Издалека послышались нарастающие звуки сирены кареты скорой помощи и полицейской машины. Раздался последний сильный сигнал, и машины остановились. Толпа дала дорогу санитарам с носилками, доктору и полицейским чинам из управления полиции.

Доктор склонился над телом. Через несколько минут он выпрямился, кивнул полицейским и сделал знак санитарам.

– Установите подробности, – сказал лейтенант полиции полицейскому, – и сообщите мне. – Он наклонился и поднял лежащий на асфальте кожаный портфель.

– Это его?

Человек из толпы сказал, что японец нес портфель под мышкой перед тем, как сойти с тротуара. Лейтенант взял портфель с собой в машину.

Через пятнадцать минут на месте не осталось никаких следов происшествия и жизнь одной из улиц Лос–Анжелоса продолжалась своим чередом.

В результате несчастного случая погиб еще один житель города. На некоторых улицах это происходит почти ежедневно.

Для собравшейся толпы происшествие с японцем было всего лишь уличным инцидентом. Но полиция без особого труда установила, что с погибшим связано что–то странное.

В бумажнике японца были обнаружены документы, указывающие, что он – студент по фамилии Тории – изучал в США английский язык. Еще один документ говорил, что Тории, кроме того, являлся капитаном 3 ранга японского военно–морского флота. Даже слова в удостоверении «на действительной службе», возможно, не вызвали бы подозрения потому, что могло быть много причин, по которым японского капитана 3 ранга послали в США совершенствоваться в английском языке.

Однако содержимое портфеля показало, что погибший японец на самом деле был не тем, за кого себя выдавал. Портфель был заперт. И так как полиция установила личность убитого и его адрес, ей вовсе не нужно было вскрывать портфель и рассматривать его содержимое. Единственное, что оставалось сделать, – это сообщить японскому консулу о происшествии, выполнить формальности по передаче тела и подготовить свидетельские показания для последующего следствия.

Но до того как все это было проделано, в полицию позвонил соотечественник Тории доктор Фурусава, владелец частной лечебницы на Уэллер–стрит, 117 1/2.

Звонок Фурусава вызвал подозрение по двум причинам. Во–первых, выходившие после обеда газеты, в которых могло появиться сообщение об уличном инциденте, еще не продавались. Спрашивается, как доктор Фурусава узнал о несчастном случае?

Беспокойство, которое выразил доктор о портфеле, послужило второй причиной, вызвавшей подозрение.

Фурусава заверили, что портфель в сохранности и в надлежащее время будет передан японскому консулу. Не надо было быть психологом, чтобы услышать облегчение в голосе доктора, когда он благодарил полицию.

Теперь внимание полиции сосредоточилось на портфеле. Почему доктор беспокоился о нем, а не горевал о несчастном Тории?

Портфель вскрыли и о его содержимом информировали федеральное бюро расследований [69]69
  Федеральное бюро расследований (ФБР) – государственная организация США, выполняющая функции тайной полиции. Получила позорную известность преследованием прогрессивных элементов в США и организацией провокационных процессов против деятелей компартии. – Прим. ред.


[Закрыть].

Само по себе содержимое портфеля не представляло серьезной угрозы безопасности Соединенных Штатов. Несомненно, тот факт, что студент Тории в действительности был капитаном 3 ранга, произвело неприятное впечатление. Однако ввиду важности дела решили шума не поднимать. Дальнейшее наблюдение могло дать более важные результаты. Поэтому все бумаги, находившиеся в портфеле, сфотографировали, портфель вновь заперли и передали японскому консулу.

Итак, если Тории шпион, то кто же такой Фурусава? Расследование, проведенное ФБР, дало возможность установить некоторые любопытные факты.

* * *

Доктор Такаси Фурусава жил в США уже несколько лет. Он действительно окончил Стэнфордский университет. Еще студентом он встретил свою будущую жену Сатико. Это была красивая женщина с живым своеобразным умом. Они познакомились, когда Сатико работала официанткой в японском ресторане Литтл–Токио – японском районе Сан–Франциско. Как она попала туда – это длинная и трогательная история.

В возрасте пятнадцати лет Сатико вышла замуж за капитана 2 ранга японского Военно–морского флота. Он был намного старше ее и на жизнь смотрел иначе, чем его жена–ребенок. После пяти лет супружества, которые были для нее годами скуки и крушения надежд, решительная и энергичная Сатико оставила мужа и отправилась в Сан–Франциско.

Там она устроилась сначала горничной в отеле, потом официанткой в ресторане, где ее и увидел Фурусава. Они полюбили друг друга. После того как Сатико получила развод от капитана 2 ранга, а Фурусава окончил университет, они поженились.

В первые годы после университета молодому врачу приходилось довольно трудно. Однако постепенно выдающиеся способности Фурусава как врача–терапевта и как хирурга были оценены по достоинству, и его избрали президентом Южно–Калифорнийского общества врачей–японцев. Кроме медицины, Фурусава увлекался спортом, особенно игрой в гольф и рыбной ловлей. За это его избрали президентом рыболовного клуба Южной Калифорнии. Так он стал уважаемым и известным человеком, имеющим репутацию отличного врача. Именно такой человек мог привлечь внимание руководителя шпионажа, подыскивающего начальника для шпионской группы в Лос–Анжелосе.

Приехав в 1930 году в Лос–Анжелос, Фурусава снял дом на Уэллер–стрит, 117 1/2 и открыл частную лечебницу, куда мог обратиться любой больной. Вызывало некоторое удивление, что ни один житель Лос–Анжелоса, американец или японец, ни разу не был принят в нее для стационарного лечения. Эту лечебницу посещали только японцы, приезжающие из отдаленных районов США. Но и они оставались в лечебнице всего два – три дня. Покинув лечебницу, эти люди сразу направлялись в порт Лос–Анжелос или в порт Сан–Франциско с таким расчетом, чтобы попасть на японский пассажирский пароход, отплывающий в Японию.

Занятость доктора Фурусава в лечебнице мешала ему принимать активное участие в общественной жизни Лос–Анжелоса, правда, он аккуратно выполнял обязанности президента ассоциации японских врачей и клуба рыбаков и по–прежнему увлекался игрой в гольф и рыбной ловлей.

Госпожа Фурусава, наоборот, много времени отдавала общественной работе. Она была весьма активной деятельницей Южно–Калифорнийской федерации женских организаций и должностным лицом женской буддистской храмовой общины «Коясан». Она являлась одним из основателей Лос–Анжелосского отделения женского патриотического общества Японии, правление которого находилось на Франклин Авеню, 7425 в официальной резиденции японского консула.

Кроме особого интереса, проявленного Фурусава к портфелю шпиона Тории, не было никаких других фактов, которые дали бы повод считать доктора японским шпионом. ФБР не могло выделить достаточное количество людей, чтобы держать под постоянным наблюдением близких друзей и посетителей дома 117 1/2 по Уэллер–стрит. Однако ФБР установило тщательное наблюдение за лечебницей и обнаружило многое, что вызывало тревогу.

Следует, однако, помнить, что хотя люди ФБР и сделали некоторые открытия, их поле зрения было ограничено. Объяснялось это отношением официальных кругов к шпионажу и в особенности к контршпионажу, отношением, которое лишало органы безопасности необходимых средств для полного расследования. Успеху дела также препятствовало отсутствие координации между ФБР и другими контрразведывательными органами, такими, например, как военно–морская разведка, действующая самостоятельно. Военно–морская разведка тоже сделала тревожные открытия и, как мы увидим, расстроила некоторые планы японцев.

Существующее положение позволяло японцам вести подрывную работу почти беспрепятственно, а агентам ФБР и морской разведки очень часто затрудняло деятельность. Тем не менее смерть капитана 3 ранга Тории и явное беспокойство, проявленное при этом Фурусава, побудили один из контрразведывательных органов взять под наблюдение дом на Уэллер–стрит, 117 1/2. И это имело важные последствия.

В результате наблюдения удалось установить наличие связи между немецкими и японскими агентами на Восточном и Западном побережье.

* * *

В год смерти Тории некий немецкий граф Герман фон Кейтель жил в Нью–Йорке и вел себя довольно странным образом. Он держал на службе дворецкого, тоже немца, по имени Манфред, которого нередко приглашал к себе в кабинет, чтобы выпить по рюмочке, коньяку. Видимо, граф отличался эксцентричностью, или истинные взаимоотношения между этими людьми были не такими, какие бывают между хозяином и слугой.

В то же время не вызывал никаких сомнений интерес графа к японским делам. Его часто навещали японцы, и иногда он сам ездил в Вашингтон, на Олбан Тауэрс, к капитану 2 ранга Ёсиюки Итимия, японскому военно–морскому атташе.

Неподалеку от Гудзона, в финансовом районе Нью–Йорка, находился в то время небольшой магазин канцелярских принадлежностей. Весь штат состоял из одного владельца, которому доходов от торговли едва хватало на жизнь.

Однажды граф зашел в этот магазин, желая, очевидно, укрепить свою репутацию эксцентричного человека. Он сказал несколько удивленному владельцу, что собирается сделать большой заказ на изготовление почтовой бумаги со своим именем и адресом. Граф заявил далее, что заказ может быть сделан при условии, если образец почтовой бумаги будет выставлен в витрине магазина в определенном порядке и в определенном же порядке в витрине будут расставлены все другие предметы.

Желая заработать, владелец магазина согласился удовлетворить каприз клиента. Он нанес заказанный текст на почтовую бумагу небольшого формата и выставил образец в витрине так, как хотел граф. Однако он не заметил, что в последующие дни к его магазину проявили необычный интерес японцы. Посмотрев витрину, они быстро уходили.

Дальнейшее поведение графа убедило владельца магазина в том, что его клиент более чем эксцентричен. Ни один нормальный человек не стал бы так часто менять адрес и всякий раз печатать его на тисненой почтовой бумаге. Но поскольку это приносило хороший доход, стоило ли возражать?

Совершенно неожиданно в середине марта 1933 года торговец канцелярскими принадлежностями потерял своего клиента. Как оказалось потом, это была временная потеря. В сентябре граф снова, зашел в магазин и заявил, что уезжает на Тихоокеанское побережье. Он попросил заготовить для него несколько визитных карточек, образец которых следует поместить, как и раньше, в витрине магазина. На карточках не должно быть титула, а только: «Герман фон Кейтель, Уэллер–стрит, 117 1/2, Лос–Анжелос».

Последовавшее вслед за этим появление графа в лечебнице Фурусава привело к тому, что он оказался в поле зрения ФБР. Вскоре было установлено, что немец не только граф, а также высший офицер военно–морского флота Германии.

Агенты ФБР установили за графом тщательное наблюдение. Через некоторое время они выявили личности других шпионов как немецких, так и японских. ФБР наблюдало, хотя и на расстоянии, за приемом, который доктор и госпожа Фурусава устроили в «Кавафуку Тэй», хорошо известном японском ресторане в Лос–Анжелосе для своего гостя. Было отмечено,, что среди гостей находились некоторые японские атташе.

Видимо, граф питал к японским атташе особое расположение. Во время его пребывания на Уэллер–стрит, 117 1/2 японские атташе из Лос–Анжелоса, Сан–Франциско, Сиэтла и Портленда – мест, имеющих важное значение для военно–морского флота США, – посетили лечебницу Фурусава.

Супруги Фурусава, должно быть, чувствовали себя в полной безопасности. Накануне отъезда фон Кейтеля они устроили в его честь еще один прием, на который пригласили не только японских атташе, но и Момоту Окура, руководителя Южно–Калифорнийской ассоциации ветеранов японской императорской армии, – организации, контролируемой, японским правительством. Окура был в то время гражданином США, а его сын Киёси Окура служил ревизором комиссии гражданских учреждений Лос–Анжелоса.

Фон Кейтель оставался в Лос–Анжелосе с перерывами около года, а затем возвратился в Нью–Йорк. Там, естественно, ФБР продолжало наблюдать за ним.

Было установлено, что граф поддерживает тесные отношения с Рой Акаги, управляющим нью–йоркской конторой Южно–Маньчжурской железной дороги. Таким образом, Акаги тоже попал в список тех, за кем велось наблюдение. Выявилось при этом, что Акаги часто бывал в обществе Георга Гисслинга, немецкого вице–консула в Нью–Йорке. Двадцативосьмилетний Гисслинг, типичный нацист, был исключительно непопулярен в США за антиамериканские выступления в период депрессии.

Однажды вечером в конце декабря 1939 года Акаги, за которым следовали агенты ФБР, направился к зданию ассоциации иностранных корреспондентов в доме № 110 по 57–й улице (Запад). Он не вошел в здание, а остановился у входа, где вскоре встретился с Тюдзо Хагивара, главой нью–йоркского отделения официального японского телеграфного агентства Домэй Цусин. Не было ничего подозрительного в том, что два японца встретились и провели вместе вечер. Однако они направились прямо на 66–ю улицу (Восток), где вошли в дом № 5, в котором помещался немецкий клуб.