Текст книги "Вляп"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Глава 18
Нагрузка на мой выздоравливающий организм возрастала с каждым днем. Уже и времени стало не хватать. Где те деньки благостные, когда я полёживал-подрёмывал. Быть наложником боярина Хотенея Ратиборовича – большая честь, которая требует большой подготовки. И физической и умственной. Если, конечно, не на одну ночь, а хочешь серьёзно задержаться на Верху. Я хотел. И серьёзно. Но – хотели-то все. А удавалась зацепиться на Верхах немногим. Попка и мордашка – не гарантия. Школы не хватает. Мне повезло – школили меня с утра до вечера. И я впитывал. Старался. Тем более... Имела место быть первая ссора с Хотенеем. Не ссора – так... размолвка. Просто – недопонимание.
Я уже вставал, ходил по дому. Тут служанки мои притащили кучу женских тряпок и начали примерять. И на себя, и на меня. Меня это все сильно утомило. Особенно – шутки их глупые с их комментариями и их же постоянным верчением перед зеркалом. Фатима притащила из каких-то боярыньских закромов настоящее зеркало. В пол-роста человеческого. Здоровенный бронзовый поднос в деревянной раме, кое-как отшлифованный. Стеклянных зеркал здесь нет, или она не знает. Чурка нерусская. А в этом... я себя толком и разглядеть не могу. Велел им сперва надраить зеркало. Кобенятся.
– Тебе на себя смотреть не надобно. Мы на тебя смотрим.
Дуры. А сами крутятся, хихикают. Мне самому подойти глянуть невозможно. Я тут такую шаль миленькую приглядел. Такая прелестная вещица – тонкая вязка козьего пуха. К щёчке только приложишь, а она такая мягкая, ласковая. И цвет – чёрный. Мне чёрный цвет очень даже идет. Так оттеняет... хорошо. Я в чёрном такой... загадочный. Только тощий. Здесь тощих не любят, больными считают. Поправиться мне немножко надо.
Вот я эту шаль на плечи набросил, хотел на себя в зеркале посмотреть. А они толкаются, шаль отобрали.
– Это тебе не надобно, ты все равно носить не умеешь, и не сезон для таких вещей, и тебе не к лицу.
А сами-то, что одна, что другая, шаль мою и на плечи, и на голову, и так концы перекинут и эдак. А мне и разок на себя посмотреть не дают. Все зеркало заняли и кривляются. Уродины.
Вообщем, был я порядком раздражён. Все тряпки-шмотки с себя снял, пусть подавятся, пусть хоть запримеряются. Одну длинную рубаху оставил, ну и платочек на голове и, естественно, ошейник на шее. А тут Юлька куда-то из дому выскакивала. Когда входная дверь стукнула, я и не повернулся сразу. А когда повернулся... Хотеней! Здесь, у меня... Идет по дому моему – смотрит да посмеивается. Уж и не знаю что на меня нашло... Всегда он мне был как солнце ясное. Весь – "светло". Только зажмурься и лицо подставь. А тут он мне как-то... Не глянулся. Сапоги грязные, комья летят. Только сегодня служанку звали – полы скоблить. Они у нас некрашеные, чистое дерево до янтарного блеска выдраено, вычищено. Мы в избе в носочках ходим... А тут он. Я из-за него должен лицо своё от всякого человека прятать, вот полдня, пока девка тут намывала, чуть не под одеялом с головой. А он идет, следит по чистому. И сам какой-то..., в бородке вон крошки остались. И пахнет от него... конём и навозом. Сыростью. И сильно – хмельным. А я хмельного здешнего... Терпеть можно. Но лучше не надо. А уж запах этот в моем-то чистом, мытом, благоухоженном... доме. Ну, совсем не радует. А он лыбится так... как-то глуповато-нагло. Мужики, когда выпьют, обычно и наглеют, и глупеют одновременно. Это я по себе, по прошлой жизни знаю. Но то я, а то он, Хотеней Ратиборович. Вытаскивает он из-за пазухи какую-то мятую тряпку и на столе разворачивает:
– Вот, целочка моя серебряная, тебе подарочек мой за первость, серьги золотые.
Ну сколько же можно меня этим идиотским названием называть! Не серебряный я и вообще... И зачем мне серьги, перед кем хвастаться, если мне только с головы до ног замотанным ходить. И вставить их мне некуда – дырок в ушах у меня нет. И вообще – как это уродство можно на себя надеть. Вот придумал такое. Эти мужчины всегда такие... неуместные подарки дарят. По цвету к глазам не подходит, и носить не с чем. Разве вот с той шалью прикинуть... Да ну его. Не подарок, а глупости одни, даже и смотреть не хочу...
Я к столу подошёл – глянуть поближе. А он – цап меня за задницу, к столу прижимает, ягодицы мнёт. А руки холодные, сквозь рубаху пробирает. Он уже ко мне под подол лезет, а руки-то ну просто ледяные, и мне на ухо всем своим перегаром и прочей... рыбой недоеденной дышит:
– Ну что, малёк? Ты меня ждал? Скучал? Нравится?
Он на меня наваливается, к тулупу прижимает, тулуп мокрый весь, псиной несёт. У меня от его тулупа рубаха на спине насквозь промокла, холодно, противно. А он все сильнее жмёт.
– Ну чего ж ты? Или подарочком не угодил? Давай, давай-ка, раздвинь-ка ножки.
А я... не могу. Противно, мерзко как-то, мокро, холодно, грязно, вонюче... Он жмёт, тянет, давит. Лезет во всюда. А меня зажало. Не могу. Тут Хотенеюшка и поднажал – вставил сапог свой между лодыжек моих и надавил.
На моих лодыжках Саввушка совсем недавно "правёж" исполнял. Так-то они уже нормально – ходить можно спокойно. Только с боков на них нажимать не надо. Так что я сразу взвыл, лицом – в стол, ножки – в стороны, "шёлковый" – делай что хошь. Хотеней, был бы сам-один, с пьяных глаз-то и сделал бы. Да на вскрик мой выскочили из соседней комнаты две мои служанки. Удалились они, вишь, по скромности своей. А тут Юлька на Хотенея как курица от цыплят на коршуна, и Фатима сбоку молча его за рукав. Хотеней и оглянутся не успел, как у него уже шапка на голове, и сам он уже в дверях. И все кланяются, благодарят, просят еще заходить... Дверь на засов, на мне бегом рубаху переменили, до постели довели, спать уложили. Только они вышли – я в слезы. Взахлёб. Не от боли – привык уже, притерпелся. От обиды. Я его так ждал, я так хотел, чтобы он со мной посидел, чтобы мы с ним по-людски поговорили, чтоб я узнал – что ему любо, что нет... А он... заявился, пьяный, мокрый, грязный... Напачкал тут, кинул побрякушку какую-то, и сразу – за задницу хватать и подол задирать. А поговорить, о делах своих рассказать, о моих успехах послушать. Да просто – поласкаться, подготовить меня... А он... Даже тулуп не снял, прямо в сапогах, руки ледяные, пальцы железные – как на конской узде скрючило, так и ко мне под рубаху лезет...
Вообщем, подушка промокла насквозь. Только я успокаиваться начал – заявились служаночки мои. Фатима сходу ругать начала: Господин к тебе приехал, а ты будто не рад. Как идол деревянный – ни улыбается, ни ластится. Да кто ты, а кто он. А плетей не хочешь? Хоть на кобыле, хоть у столба. Привяжут за ручки, подтянут, чтоб на носочках и... это тебе не пальцы, пусть холодные да скрюченные, а плеть господская. От неё скоро жарко станется. Уж она-то не скрючена, а вот от неё-то так скрючит, что и до смерти не разогнёшься.
Тут я снова зарыдал. Не сколько от страха перед болью, после Саввушки меня болью... сильно не испугаешь. Сколько от стыда, разденут, подвесят, пороть будут. А тут вся дворня сбежится, глазеет, зубоскалит. Ещё, поди, Корней этот противный явится... Вот, дескать, я же говорил... А как перед Саввушкой стыдно... Осрамил учителя. Он так со мной возился, учил, доверился, я же клялся – из воли господской не выйду, служить буду искренне, истово. Нет выше блага, чем желание господина исполнять. Говорил же он – случится случай. А я вот... и без всяких пыток там или мучений... А Хотеней.... он же не со зла... Я же его люблю... А сам – как дурак, как дура последняя...
Тут Юлька вступила. Фатиму с её страхами да пугалками отодвинула. Жалеть меня начала, непутёвого, успокаивать. Видать, есть все-таки национальные различия, "особенности русского национального характера" в гаремной психологии. У нас тут – "загадочная русская душа". Ты ее только погладь – она тебе навстречу, на ласку – вся развернётся. Юлька меня по голове погладила, слезы вытерла. А я еще пуще залился. А как перед ней стыдно-то... Она меня из под топора вызволила, от смерти выходила, сюда привезла, в хороший дом устроила. Да на такое место – только мечтать можно, ходи себе – в ус не дуй, как сыр в масле катайся. Даже и думать нечего – одно дело босиком за сохой да по холодной земле, а другое – в тёплых носочках да по скоблёному полу. И сейчас старается – уму-разуму учит. Всякие отвары, мази делает. Руки у неё вон... язвы да царапины. А она уж немолода, ей-то уже надо бы куда-то прилепится. В богатый дом, в теплое место. Вот нашла мальчонку, подобрала, выходила, пристроила. Надеялась на старости лет будет место где косточки больные в тепле сохранить. Все на меня поставила. А я со своей глупостью-недотрогостью... А ей теперь куда? Назад в свою избушку в сырую да грязную? А там даже курей нет – всех мне на лечение пустила. Одни тараканы стадами шарахаются.
Мысль о шарахающихся стадах тараканов меня несколько... отвлекла.
Прислужницы уловили смену настроения и перешли к "разбору полётов" в предыдущем инциденте. Профессиональному. Ой какой я глупый, сколько всего не знаю, не умею...
Грязь, говоришь? А ты на улицу глянь – весна, снег везде сошёл, к нашему крыльцу посуху не подойти. А господин не поленился, по этакой грязи, сам... Другой бы тебя, дурня, заставил к себе бегом бежать, тебе бы ножками все это месить. А он сам... А ты нос воротишь от такого счастья.
А что пол затоптан – так на то служанки есть. Тебе, что ли, на коленях ползать, доски песком речным оттирать? Или тебе рук холопских жаль? Так не нажалеешься. А что тулуп мокрый был – глянь за дверь – то дождь, то туман. И про побрякушки... Ну ты совсем дурной. Да каждый хозяйский подарок – хоть что – честь, внимание, забота какая. Тут куда как поумнее тебя служат. Если раз в год ношенное платье к празднику – радость. А тебе ни за что – такое. Серьги золотые. Да это разве что жене, да и то – за рождение сына-первенца. А ты кто? Ты что, девять месяцев носил, от всякого запаха блевал, криком кричал когда по живому рвался?
А что от дверей и сразу за задницу – так это опять счастье твоё. Радуйся везению своему. Удаче редкостной. Значит у него на тебя разгорелось. На тебя, дурачок серебряный, а не на того же Корнея-злыдня. А говорить ему с тобой... знаешь сколько боярин за день наразговаривается? Ты что – ключник-стольник? А поговорить можно и потом. Или в процессе. Тут-то он от тебя никуда не денется, вынимать не будет – выслушает. И коль господин тебя для этого использует, то готов ты должен быть всегда. Ну, или вид сделай. И терпи, старайся. А лучше – расслабься, получай удовольствие и... старайся. Ублажай. Делай как ему хочется. Потому что мужики бываю четырёх типов. Которые любят, чтобы насадка на ихнем уду кричала от боли, которые – кричала, но – от радости, которые, чтоб им под это дело сказки сказывали и которые – молча.
Тут они несколько поспорили о привычках хозяина. Фатима настаивала на первом варианте, ссылаясь на множество примеров из действующего гарема Хотенея. Юлька соглашалась вообще, но указывала на специфику моего лично конкретного случая с улыбкой господину тогда в бане. И произведённым ею эффектом.
Потом они взялись за конкретное обучение на примере конкретного случая. Как правильно себя вести когда твой господин и повелитель хватает тебя за задницу и жмёт к столу. Юлька изображала меня, Фатима – Хотенея. Получается, я и правда полный дурак и вёл себя как берёзовое полено. Оказывается, есть масса вариантов, даже бессловесных, подходящих и для меня, немого, и для наложниц-иноземок, которые языка не знают, и вообще для молодых наложниц, которым с господином и разговаривать не положено. Варианты и с затягиванием времени для саморазогрева, и с получением пространства для дополнительного маневра, с переключением внимания, да хоть вообще с полным уходом от контакта. Причём можно сделать так, что господин сам себя почувствует дураком, а можно – и виноватым дураком. Нет, все-таки в гаремной системе есть масса преимуществ. Я бы все это недотумкал. Как хорошо, что у меня есть такие служанки-воспитательницы. Я сидел на постели, подобрав под себя ноги, обтянув коленки рубашкой и хохотал, глядя на ужимки своих подружек.
Утром учителки мои попытались, было, устроить для меня выходной. Я на них шикнул. Конечно, глаза красные и видик опухший, но дело есть дело. Оказалось – весьма правильно. Только начали утреннюю зарядку исполнять – Степанида Слудовна заявилась. Высочайшая инспекция. Огляделась. Отметила всеобщий не выспавшийся вид. Выслушала отчёт Фатимы о вчерашнем. Со вставками Юльки. Выгнала служанок из комнаты. Велела мне встать на четвереньки и задрать рубаху. Отметила пару синяков от Хотенеевых захватов и... врезала своим посохом мне сзади по яйцам. Очень сильно и очень точно. Молча дождалась пока я перестану выть и кататься по полу. И изрекла:
– Будешь морочить Хотенею яйца – порву в куски. Своей властью.
Я мычал и тряс головой – не буду-не буду.
– Будешь. Но – по моему слову. Не нынче. Нынче – ложись и ублажай.
И удалилась.
Тут же мои служанки проявились, меня – в постель, битое – смазать, слезы – вытереть. И снова – проехаться по ушам.
Господин-то не обогретым не остался, полночи его Корней ублажал, теремные-то все слышали. Ты-то вот целку из себя строишь, так на твоё место народу – только глазом моргни. И уж получше тебя, покрасивей да по-приветливей. А что там Корней у господина выпрашивать будет – один бог знает. Хорошо, если по дурости своей – серёжки золотые как тебе дарены. А ну как сам догадается, или кто надоумит – гнать тебя из наложников. И куда ты? В челядь дворовую, работы работать? А что ты работать можешь? Разве что поставят навоз у коров чистить. Тебя же даже к коням подпускать нельзя. Тебя же коняка какая копытом приложит. Морду на сторону свернёт – хуже Юлькиной будет. А то – голову откусит. Знаешь какие они кусачие? А ты-то малахольный, долго ли в хлеву выживешь? Заболеешь да помрёшь в три дня. А и не помрёшь – всяк тебя пинать да гонять будет...
Да что они все. И без того тошно.
Я опять плакал... От стыда, от обиды, от собственной никчёмности... Юлька дала какое-то успокаивающее. Кажется, снова с опиумом. Но мне уже было все равно. Хотелось умереть. Как жить после такой собственной ошибки, глупости, несуразности своей. Хотелось бросится к Хотенею, прижаться. Чтоб он обнял, простил, пусть мокрый, пусть пахнет... Только бы обнял и пусть делает чего хочет. Лишь бы он пришёл. А если он больше сюда не придёт? Мой единственный, милый, любимый... господин мой...
Он не пришёл. Ни в этот день, ни в следующий. Сказали, что уехал в пригородную вотчину по делам. Наверное, с этим противным Корнеем. Они там вдвоём... А я... Дурак. Какой я дурак... Все валилось из рук, временами я застывал в ступоре, глядя в одну точку, без всяких мыслей, теряя ощущение времени. Временами вдруг начинали течь слезы. Без особой причины. Безостановочно. Я послушно пил Юлькины снадобья, послушно позволял Фатиме мять мои отсутствующие мышцы... Тоска смертная. Утопится бы... Или повесится.
Вывела меня из депрессии Юлька. Традиционным способом. Используя основной инстинкт. Едва отбитое Степанидовым посохом сменило цвет на нормальный, как Юлька притащила знакомую мне желтоватую мазь и начала втирать её в мой член. Фатима бурно заинтересовалась.
– Это чего?
– Это для увеличения и укрепления.
– Так ему-то это без надобности.
– Ну, Фатимушка, человек предполагает, а бог располагает. Может еще пригодится.
– Без надобности. Убери.
– Дура ты, Фатима. Про баб много чего знаешь, а про мужиков – с гулькин нос. У мужиков в заду шишечка есть. Ежели её помять – она слизь такую выделяет. Внутрь тела. Если эту слизь из организма не убрать, то у мужика низок опухает и в голове помороки. Даже помереть может. И в нужнике, как по нужде пойдёт, криком кричать будет.
– И чего?
– И того. Вывести это можно только вот этим (она приподняла пальцем моё хозяйство). Я так думаю, хозяин ему эту шишечку своим удом сильно намнёт. Стало быть, и сливать много надоть. А по малой-то соломине – так, по капельке. Или, думаешь, не позовёт его господин?
Фатима хмыкнула, потом обе дамы слазили в мою задницу – шишечку пощупать. Потом Фатима долго вертелась перед зеркалом, пытаясь нащупать шишечку у себя. Почему перед зеркалом – непонятно. И так, и так – не увидишь. Видимо, специфический женский рефлекс: чуть-что – к зеркалу.
А я удивлялся. Вот, оказывается, дикое средневековье, а о простате имеют представление. Правда, Юлька как-то интересно смешивает её с геморроем. И вообще, учитывая несколько маньяческие свойства... Но хоть представление есть. А вот средство для увеличения размера... Это и в моё время было отнюдь не поголовно. Преимущественно для азиатов. А тут 12 век. Чудеса. Или это из серии: " поверь и полегчает"? Сказано же: "вера размером в горчичное зерно двигает горами". Медицина вся... Что такое "плацебо" – знаете? Юлька-то своим клиентам не просто так свою мазь продаёт. Ещё и приговор с наговором. Типа: "выйду – не поклонюсь, подпрыгну – не завалюсь...". У того, кто верит – выросло, а раз не выросло – нарушил предписанные процедуры. А с другой стороны – успешная трепанация черепа у строителей Стоунхеджа – это как?
И снова: или мне в эти наговоры-заговоры-приговоры верить и будет у меня... "испекли мы ... каравай. Вот такой вышины, вот такой толщины". Так верить, что будет со мной как с тем зайцем, которому слоновье хозяйство по ошибке пришили: "Все хорошо, но на поворотах заносит". Верить в торжество средневековой медицины, она же народная, сакральная, природная. Для которой обе палочки – что кишечная, что туберкулёзная – гнев божий и наказание за греховность помыслов?
Или не верить и ждать нормальной медицины. Пирогова со Склифосовским. Скоро будут – лет через восемьсот.
"Ох, господи, не доживу". Кому эта фраза – рефрен из анекдота, а кому суть собственного реала.
Тут пришёл кузнец. Делать мне операцию. Косметическую. Ага, ну кто же кроме кузнеца может тут морду подправить. Мне подправлять не надо. У меня все просто – хозяин серьги подарил – надо уши проколоть. Потому что не носить господский подарок... Лучше сразу в петлю.
Кузнец достал шило, продезинфицировал. В огне свечки. Приложил к уху брусок деревянный, с другой стороны ткнул раскалённым шилом. Впечатлений... Потом второе. Аналогично. В смысле впечатлений.
Дамы ругались меж собой: дырки не там, размер не тот. А кузнец меня узнал. Сначала ошейник, который он когда-то мне одевал, а потом и меня.
– А, холопчик коротицкий. Ну как, вложил тебе Саввушка ума-разума?
Успокаивать стал:
– Не боись, пару деньков по-болит и перестанет. Главное, серьги носи – не снимай. Не то зарастёт дырка – снова колоть придётся. Я-то думал – здесь княжна персиянская, плакать будет, ломаться. А тут холопчик молоденький. Терпи паря, не велико дело – в ухе дырка.
Фатима услышала, замерла как охотничья собака перед белкой. И к кузнецу.
– Боярыня велела к ней идти. Да не потом, а сразу. Сама и отведу...
Мужика потащила чуть не за шиворот... Вернулась через полчаса, довольная. Юлька к ней:
– Что? Чего?
А эта... боди-гарднер... характерно так – пальцем по шее.
– За что?! Почему?!
– Узнал. Княжну нашу персиянскую.
Вот так. Был человек. Вроде неплохой. Мне никакого особого вреда не делал. Жил себе, работу свою работал, приказы господские исполнял, поди, и семья есть. Вдова осталась, сироты. И нет человека. Просто как результат моего существования. И это люди? Одним из которых я стать хочу?
А с другой стороны, новость приятная. Раз Степанида кузнецом толковым пожертвовала, значит план её еще в силе, значит я Хотенея увижу, буду с ним хоть рядом. А уж как его к себе любовь вернуть-усилить... Думай-думай. Может, только один шанс и будет. И не по твоему хотению, а по Хотенееву.
Ну надо же как-то менять ситуацию. Иначе плохо будет. Всем нам. Что-то такое, от чего Хотеней снова ко мне вернётся. Что-то такое... чтоб его... соблазнить. Никогда не соблазнял мужиков. И они меня. Я по ориентации – лесбиян. В смысле – люблю женщин. И они меня – бывало. В смысле – соблазняли. Ну-ка, специалист по оптимизации сложных систем, вспоминай как тебя "оптимизировали"?
Мда... Интересные картинки вспоминаются... Приятные. А вот общей закономерности... Ан есть. И не одна.
Во-первых – 0.7. Это отношение ширины талии к ширине бёдер. Оптимум для привлечения мужского внимания в любом сообществе. Тут просто инстинктивное представление о красоте. Происходящее от наследственного ощущения целесообразности. В смысле: такая и выносит, и выродит. Базовый инстинкт продолжения рода. Конечно, есть в некоторых сообществах кое-какие "аберрации". И вообще: 80% мужчин любит полных женщин, 16% – очень полных, и только 4% – безобразно полных женщин.
Но с учётом Хотенеевой ориентации... Как-то я никогда интересовался геометрическими предпочтениями в этой... группе риска.
Тогда берём другой уровень – поведенческий. Снова туман. Кроме анекдотов с подчёркнутой манерностью и капризностью – ничего. И опять... абсолютно не определяется допустимый уровень манерности в этом обществе. Да еще с учётом разницы в нашем социальном положении. Он господин, я – его холоп-наложник. Какой уровень капризности допустим для комнатной собачки? Советы моих подружек... Там несколько другая ситуация. И вообще, наложница может манерничать только после того, как её отымели, а не до. В чем существенное отличие от поведения моих современниц. Здесь сначала надо установить плотные межличностные отношения. А уж потом разговаривать. Причём встретиться с господином своим можно только в койке. Сиди-жди пока отведут. Потом, если повезёт, успеешь проявить себя. Может, и поговорить позволят. А уж сильно потом – капризничать. А то – сходу плетями и на рынок. И не торговкой – товаром.
Что же остаётся? Чем меня привлекали, затягивали в койку в той жизни? Ага... сочетание невинности и свободы. Скорее – неиспорченности. Определённой опытности, но – неиспорченности. Возможности, но не полной готовности к соитию. И озорной свободы. Некоторая вольность с юмором, но не безбашенная. Ну, предположим... А реализация? С учётом того, что речевой канал отпадает полностью – немой я. Да и не могу на этом... киянском наречии юморить. Дозировано. Тут ведь главное не суть. Чувство меры, форма подачи, нюансы всякие, интонации...
Господи, брачные игры хомосапиенсов – тут сам черт ногу сломит. Для финна фраза: "пидаста ракаста" – объяснение в любви, на мой русский слух – "дай в морду". "Слышь телка, давай прошвырнёмся" и "мадам, не позволите ли вас сопроводить" – смысл один. Но – ошибёшься в месте применения – "в морду".
В каждом социуме – свои навороты. Причём не "вообще", а конкретно "здесь и сейчас". Год прошёл – не стреляет, фильм популярный пропустил – из альф в беты. А то и в омеги. На другую улицу, в другой квартал перешёл – "в морду"...
И вообще – я даже встретиться с Хотенеем не могу, пока он не позовёт. На глаза бы ему попасться... Ага, полностью замотанным в тряпки. И сложив в кармане кукиш, сказать самому себе – ну я и пошутил. Остроумно. Кукишем спрятанным. "Где-где?... И пошутил".
Нужно что-то новенькое. И для него привлекательное. Что делает в таких случаях женщина в моем времени? Много чего. Ну, например, меняет белье... Как ей шло красное... На загорелой коже... Я тогда даже снимать с неё все не стал... Не мой случай. Здесь белья не носят. Да и Хотеней не придёт специально посмотреть. Ага... Не придёт, если ему не расскажут. А мои – расскажут и распишут. И приврут, и приукрасят. Было бы что. А что? Стринги?... Вот именно, на моем хозяйстве... "Слон в противогазе"... Лифчик? Хоть с кружавчиками, хоть без... Но... без начинки – не интересно. А мне... не на чем мне его...
Пояс! Какой-то вариант дамского пояса для ношения чулочек. Я к этой штуке всегда относился очень положительно. Поскольку – прямая альтернатива колготкам. А вот их я очень не любил. Дама в колготках – как в "поясе целомудрия". Чтобы получить доступ – нужно их снять. Добравшись до их самого верха. То есть – сразу и далеко. Теряется постепенность и неоднозначность поползновений в частности и процесса в целом. А если при съёме за что-нибудь зацепишься или, не дай бог порвёшь... все – можно возвращать на место и приносить извинения.
Конечно, при наличии предварительной договорённости или при ярко выраженном согласии... сама, наконец. Но... Чтобы получить максимум удовольствия дама должна отдаваться полностью. Не только телом и душой, но и мозгом. Выключить свои мозги полностью. В отличии от процесса самоудовлетворения, например. Если "сама – себя", то работает центр принятия решения в коре головного. А вот если с мужчиной – полная отключка. В идеале. Если мы все предварительно обсудили, и она сама аккуратно сняла и на спинку стула повесила, то... пока выбьешь из её мозгов все пункты договора... Или ей, или себе, или обоим... кайф – не вполне.
Пояс... Тут возможны варианты. Материал, цвет, ширина. Но это все – мелочи мелкие. Поскольку нужны чулки. А их здесь нет. Точнее, есть, но... Коротенькие, типа не то высоких носков, не то гольфов. Вязанные из шерсти. Часто – полосатые. У меня в прежние времена такие вообще все отбивали. Но главное – короткие. Не придётся мне завязывать госпоже моей подвязки на чулочках шёлковых у самого верха её господской ножки... Размечтался...
А зачем даме длиннее, если платье всегда в пол? Достаточно голени прикрыть. А зачем тонкие, если их носят в холодную погоду? А в сапожки, чтоб не стереть ноги – и толстые годятся. Просто сапожки на номер больше. А которые женского пола много ходят, те вообще – или на босу ногу, или босиком. Поскольку – простонародье. А благородная дама ходит мало и ножек не сотрёт. Синтетики нет вообще, шёлк дорог да и не к чему. Вот платочек шёлковый – это круто, а в сапожок... от которого только носок и виден... Какие-то тонкие ткани кисейного типа... а прочность? Раз одел – на пятке дырка.
Получается, что пояс мой здесь – никому и никак. Не с чем носить. А мне и не надо носить! Мне надо одеть, показать моим прислужницам, они донесут хозяину, тот придёт посмотреть – я продемонстрирую... достаточно привлекательным для него способом. Или – ракурсом. Не носить – показать. Где взять чулки?
Маразм! Взрослый мужик, попаданец из 21 века, судорожно соображает где найти или сделать женские чулки в веке 12... Даже и представить себе не могу. И не смогу, если буду смотреть вокруг глазами мальчика этого мира. Потому что в этом мире нет дамских чулочек на поясах. А чего не знаешь – не только не найдёшь, но и захотеть найти не сможешь. Книжка "Трагедия свободы" называется, разновидность – "свобода хотеть".
Все это копошилось в моем мозгу, а я тупо разглядывал комнату, стол, лавки заваленные частями предполагаемых моих одеяний, деталями туалета, украшениями, слушал трёп моих прислужниц – "этот платок к этой рубахе не пойдёт. – Нет, пойдёт, только колты надо другие. – Дура! Колты из под платка не видать. – А если вот так? – А так – ничего. – Ой и дуры мы – у него же сверху паранджа...". И тут мне на глаза попались шаровары от одного из этих наборов.
