Текст книги "Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

Соавторы: В Бирюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Рычащий боярин:

– Бороду брить?! Голомордым?! Аки кастрат какой?! Бесчестье! Не дам!

– Никого не неволю. Вон – душегубка с веслом. Дальше – сам.

Вопящий духовный:

– Не смей сымать! Сей крест со Святого Афона привезённый! Сам игумен его благословил!

– Забирай. С благословением афонским ты отсюда до Твери в миг выгребешь.

Уходить вверх по реке в одиночку… Дикие места, дальняя дорога, без припасов… Вот если бы все вместе, с охраной, с гребцами… Дураков – нет.

Кое-что, в части предварительной обработки, мы могли сделать здесь, основная медицинская часть только – в городе. Попутно, самое для меня важное – разговоры с людьми. Кто ты, что ты умеешь, чего хочешь…

В очередной телеграмме в центр:

– Фрицу. Необходим гостевой двор в Балахне. План, с привязкой и сметой – через неделю.

Позже меня несколько раз охватывало сожаление. О том, что я «рассыпал» людей Сигурда. Казалось, что очередная проблема так удобно бы решалась, имей я под рукой его отряд как боевую единицу. Потом приходило понимание – я потерял бы больше.

В Тверском караване были разные люди. Которым достались разные судьбы. По их… личным свойствам. Четверть из них умерла к весне. В казнях, в боях… Но более – просто жизнь новосёлов тяжела.

Весной Самборина и Сигурд, уже – венчанные супруги, с четырьмя десятками своих людей отправились в Гданьск. Сами бы они не дошли, но к весне у меня образовалась ещё одна команда. С острым желанием убраться в ту сторону.

Я дал им людей, товаров. С того лета в Гданьске заработала одна из первых наших факторий.

Важнее другое. Время, проведённое рядом, позволило нам лучше понять друг друга. Позволило им уяснить, что быть в друзьях у «Зверя Лютого» – хорошо. А наоборот – плохо. Они следовали моим советам, учитывали мои нужды. А я – их.

Так Гданьск превратился в одну из важнейших опор в моих делах в тех местностях.

Понимаешь, девочка, я не стремился решать вопросы будущей Руси. Какие-то… геополитические, стратегические… проблемы. Конечно, я о них думал. Но так… вишенка на торте, отходы производства.

Для меня важен – я. «Я» – это я и мои люди. Я хочу быть счастливым. Значит – должны быть счастливы и мои люди. Если Самборине и Сигурду – моим! – нужен Гданьск – пусть забирают. А что по этому поводу думают разные ляхи или заборяки… «На всяк чих – не наздравствуешь».

Я помогал людям, которые были мне приятны. В решении их проблем. А что от этого всегда получалась выгода мне и Всеволжску… Ну, так я ж не совсем дурак. Согласна, красавица? Умница!

Глава 443

Покос мой кончился. Накрылся, так сказать, «нурманским тазом». Или здесь правильнее – заборяческим?

Пришлось возвращаться в город и заниматься устройством новосёлов. Хорошо, что Аким уходит в Усть-Лугу – дом его освобождается. Туда княгиню и вселили. Правда – без слуг. У меня – не принято. Сама встала, сама оделась, сама умылась. Хотя, конечно, Рыкса и Рада – в том же доме.

Раду сводил к Маране. Интересно видеть, как две серьёзные, в своих делах – профессиональные женщины, знакомятся. Разглядывают, оценивают друг друга.

У мужчин это довольно медленно. Обнюхивание, порыкивание, «проверка на прогиб».

Тут – два слова, три взгляда. И всё – я им уже мешаю.

Рада уловила эффект применения окситоцина при родах, особенности исправления попочного прилегания, общий наркоз эфиром, дезинфекция спиртом, использование солевых слабительных при лечении грудницы…

– Ваня, ты пойди куда-нибудь. Неча наш бабий трёп слушать.

Рыкса слонялась без дела, наскочила на Ивашку, они поругались. Ивашка, став приказным головой, бдит сильнее – пристаёт ко всем прохожим с вопросами. Такого… «милицейского» толка:

– А чё эт ты тута шляешься? А?

А она ж – не просто так! – она тверская боярыня! Хуже! Заборяческая!

Слово за слово… Пришлось мирить. И прямо указать Ивашке на… «некоторые полезные свойства этой особы». После чего… Никогда не было у Рыксы такого благодатного слушателя!

Терпения у Ивашки хватало, чтобы слушать её каждый вечер. И ночи напролёт. Так только, «хвост оленя» временами у Мары таскал. Похудел, живее стал. И был в курсе всех придворных и городских новостей. Отчего попытка покушения тверских на меня – закончилась в удобной для нас фазе.

Собранный под одной крышей «Акимова дома» «курятник» – коллекция столь ярких женщин – естественным образом трансформировался в «кубло». Мужчины, при выяснении отношений, бьют друг другу морды. Женщины…

* * *

У Фурманова были прекрасные отношения с Чапаевым до того момента, пока не приехала его красавица-жена. Пускать жён комсостава в расположение дивизии было запрещёно, и Василий Иванович крайне удивился выходке своего комиссара.

Чапаеву доложили, и он с группой приближённых ввалился в квартиру Фурманова, застав молодых супругов в постели. То есть, впервые жену своего комиссара комдив увидел… Врать не буду – меня там не было.

Вообще, как говорят, она была очень красивой, а в «моменты любви», наверное, просто неотразимой.

Дальше пошли… выяснения отношений.

У Фурманова есть запись объяснения, где Чапаев говорит ему: «Вот, товарищ Фурманов, ты мне всё говорил, что мои отношения к вам испортились. Это неправда. А ваши отношения ко мне действительно испортились. Конечно, тут Анна Никитична: у вас разные там мысли насчёт меня. А я вам однажды сказал, что на жену своего товарища никогда не посягну. Мало ли что у меня в душе, любить никто не может мне воспретить».

«Так ведь я что, если бы Анна Никитична сама не хотела, так я ведь и не стал бы».

Фурманов отвечает: «Такие соперники не опасны, она мне показывала ваше последнее письмо, где написано „любящий вас Чапаев“. Она действительно возмущалась вашей низостью и наглостью, и в своей записке, кажется, достаточно ярко выразила вам своё презрение. Эти все документы у меня в руках и при случае я покажу их кому следует, чтобы раскрыть вашу гнусную игру. К низкому человеку ревновать нельзя, и я, разумеется, её не ревновал, а был глубоко возмущён тем наглым ухаживанием и постоянным приставанием, которое было очевидно, и о котором Анна Никитична неоднократно мне говорила. Значит, была не ревность, а возмущение вашим поведением и презрение к вам за подлые и низкие приёмы».

Оба писали жалобы друг на друга в Москву, приезжала комиссия во главе с Куйбышевым…

Тут, блин, гражданская война в полном разгаре, всякие колчаки с дутовыми поскакивают, мировая революция в полный профиль накатывает, а тут… люди сексом хотят заниматься. С чувствами, с отношениями. С привлечением ЦК и Совнаркома.

Тем временем славные комбриги с комполками и прочие из комсостава привезли своих дам, и превратили дивизию в такой…! Э… В передовой отряд, р-революционный авангард и железный кулак пролетариев всего мира.

А вы что подумали?

* * *

Соединение в одном месте Самборины – княгини, но «бесчестной», Софьи – княгини, но постриженной, моей Марьяши – хоть и сводной, но сестры «Владетеля», Агафьи – бывшей холопки безродной, но «старшего сотника»… За каждой – её люди, её окружение. У каждой – собственное представление о себе, о людях вокруг, о «правильно». Обо мне.

Я был занят своими делами. В смысле: строительством Всеволжска, созданием народа. Войны, походы, хозяйство, технологии… Из-за этих глупых мелочей мелких – пропустил главное дело: оставил женщин без присмотра. Свары между бабами были неизбежны. Позже пришлось разруливать. Часть – больно. О том – позже.

Как я и предполагал, пользы от Самборининых «верховых» в моём хозяйстве было немного. Впрочем, уловив что «власть» здесь – я, часть из них с энтузиазмом приняла на себя «функции источников информации в деле оперативного мониторинга морально-политического состояния населения». В смысле: «стучали» они интенсивно.

Ничего нового: ещё Нат Тёрнер, поднимая негров Вирджинии, предупреждал соратников о недопустимости вербовки «домашних слуг» – слишком привязаны к хозяевам.

Появление Сигурда и его людей – не только собственно нурманов, но и их «дружинных отроков», с дополнением тверскими и полоцкими военными, позволило решить очередную возникшую проблему.

Самороду в Усть-Луге ещё с зимы служили несколько десятков добровольцев-черемис. На личной ему присяге. После его ухода оттуда, они остались «безхозными». После прихода Акима – ему служить отказались.

Что не удивительно: Аким начал с «наезда». Стал взыскивать «за всякое противу службы воинской упущение». Самород своих несколько подраспустил. Да и вообще – он муж бывалый, но не воинский. А черемисы – вояки. Но не строевые, а – лесные.

«Акулы чащоб и крокодилы буреломов». Не «гренадеры».

Возник конфликт, который нам с Чарджи пришлось «разруливать».

Обошлись хоть и нервно, но мирно, без крови. Черемисы получили богатые подарки, собственное производство – тому способствовало.

По чёрно-лощённому горшку – каждому! Два расписных блюда – двум онам – произвели фурор. Золото! Золотое дерево! Восемь слоников из белой глины – азорам тех родов, из которых были воины.

Черемисы слышали о слонах, это не чудо, не волшебный зверь. Но никогда их не видели.

Ушли они очень довольные. Эти подарки уже зимой обернулась для нас сотнями союзных воинов. Я позвал и они пришли. А тогда Аким, даже понимая мою правоту, шипел непрерывно.

Теперь ему нужна была воинская сила. Для исполнения возложенных на него «властных полномочий». Чего я, честно говоря, опасаюсь. В части его энтузиазма. Прикидываю, как бы и «полномочия»… урезать и дело сделать.

Я не хочу давать ему своих гридней – их мало, их учить ещё надо. Своих воинских людей у него и десятка нет.

Очевидное решение: разместить здесь нурманов Сигурда.

Очевидное следствие: свара.

Сигурд драку не начнёт. Для него главная цель – отсидеться и убраться. Но Аким достанет нурманов, и ярлу придётся защищать своих людей. Пойдёт эскалация. Переходящая в кровопролитие. Такой прогноз – как два пальца…

Очевидный обходной манёвр: убрать отсюда Акима, поставить Сигурда. С его людьми.

Очевидное следствие: я потеряю Ветлугу.

Сигурд установит здесь свою – не мою – власть. Чуть сдвинет приоритет целей. Как легендарный Рюрик в своё время. «Убраться» отложит «на потом». На – «сильно потом». А там какие-нибудь «трувор» с «синеусом» подвалят…

«и придоша стар?ишии Рюрикъ с?де Нов?город? · а другии Синеоусъ на Б?л?зер? · а третии Изборьст? · Труворъ»

И на кой чёрт мне такая… «Повесть Временных Лет»?

Потом… хорошо если мы будем с ним торговать. А то и выбивать отсюда придётся.

«Не вмЕстится столь много слёз в стакане,

Сколь в сказе о Сигурде и Иване».

«Куда не кинь – везде выкинь».

А, кстати! «Клин клином вышибают»! В смысле: решение одной проблемы состоит в создании новой.

– Аким Яныч, Сигурд, будьте любезны, перестаньте петухами топорщиться. Взгляните сюда. Это чертёж мест наших. Вот Волга, Ока, Ветлуга. Ничего не замечаете? У Волги и Оки берега прорисованы. А у Ветлуги – нет. Потому что мы их не знаем. Посему… Собрать отряд и пройти по Ветлуге вверх. Она идёт к Волге с севера, прежде того – с востока, ещё прежде – с юга. Отрядов будет два. Один идёт… тут где-то… с севера приток Вохма. Подняться по ней до истока. Прямиком на полночь. Коли правильно помню – там будет кленовый лес. За тем лесом другая речка – Ентала. По ней – вниз. До Юга. Это не полдень, это река так называется. По ней вниз – до Сухоны.

– Чего?!

– Того-того, Аким Яныч. Заволочье.

Боярин и ярл, до того враждебно смотревших друг на друга, уставились на меня дружно-изумлённо.

* * *

Слово «Заволочье» хорошо знают на Руси и в европах. Не в смысле нарицательном – что-то там «за волоком», а в смысле имени собственного. Географическая привязка в ходе русской истории меняется, но суть – «клондайк» – постоянно. Ходить туда рискованно. Но возвращаются некоторые – ну очень богатыми.

Сначала так называли земли за волоками между Онегой и озером Белым. Туда-то, в Белоозеро, пришёл княжить брат Рюрика Синеус. Городок строился по берегам Шексны и нынче, во второй половине 12 века, достиг своего расцвета – 24 га. Это, примерно, шесть-восемь сотен дворов. Для сравнения: типовой русский город в эту эпоху – 120–150.

Владение Суздальских князей. Потом само станет княжеством. Править там будут люди храбрые: говорят, в Куликовской битве пало аж двенадцать князей Белозерского дома.

Лет тридцать-сорок назад новогородцы, обходя владения Суздальских князей с севера, крепко осели к востоку от первого Заволочья. Грамота Святослава Ольговича (Свояка), бывшего одно время князем в Новгороде… Да я ж об этом уже…!

Свояк отдаёт десятину с «Погоста-на-море» на реке Онеге, с «Устья Ваги», с «Устья Емцы»…

Отчисления – в пользу св. Софии в Новгороде с даней, собираемых на территории от Ладожского озера до устьев Онеги и Двины. Традиция, установленная еще «при дедах и прадедах», со времён основателя св. Софии – Владимира Ярославича.

Погосты из грамоты Свояка «вытянуты длинной лентой вдоль пути от Онежского озера к р. Онеге в сторону пути в Вельско-Важский край».

Основной путь от Онежского озера – по Водле, через волок, озеро Волоцкое и Кенозеро – на р. Онегу.

Еще один – из Онежского озера по Вытегре, волоком на оз. Лача, оттуда к Каргополю на Онегу. С Онеги по притоку Моше, верховья которой сближаются с Велью, через волок – в бассейн Ваги. Здесь становище из грамоты 1147 г.: «на Волоци в Мощи».

Второе ответвление – ниже по течению Онеги, через волок к Емце, в Северную Двину. Или, следуя к устью Онеги, к побережью Белого моря.

Новгородская «Двинская земля» ограничивалась с востока Двиной с ее правыми притокам Пинегой и Тоймой, с юго-востока – Сухоной.

С середины ХII в. активизируются суздальцы. В 1178 г. на Сухоне, при впадении в нее Юга, заложен форпост «низовской колонизации» – Великий Устюг. Заволочье делят на «зоны интересов». Граница проходит с северо-запада на юго-восток, пересекая Северную Двину при впадении в нее Пинеги.

Западная часть Подвинья с первой половины ХI в. входит в сферу западной торговли с Пермью по Сухоно-Вычегодскому пути с ответвлениями на север.

Кто не понял: влезть в «западную торговлю с Пермью», обогнать и «застолбить» удобные места перед «низовской колонизацией», шугануть новогородские погосты с Двины, самому взять их товары…

Представьте, что государь Александр Второй в ноябре 1866 года узнаёт, из абсолютно достоверных источников, что на Аляске можно добыть двадцать пять ТЫСЯЧ ПУДОВ ЗОЛОТА! И чтобы он сделал?

Я не один такой умный: через 4 года от моего «сейчас» новгородские летописи упомянут Даньслава, который ходил на Двину за Волок «даньником с дружиною».

А вообще-то там живёт «чудь заволоцкая» – потомки вепсов в смеси с саамами. С примесями последних столетий – славянами, скандинавами, разными угро-финнами и забредавшими тюрками.

Короче: нормальные русские люди.

Сейчас «Заволочье» уже включает в себя «Двинскую землю». А лет через сто – и Печору.

Опыт «торговой сессии» с Булгарским караваном показал, что «конкурентов надо давить».

Конкуренты – мне не по зубам. И хочется, и колется и… можно буйну голову сложить.

Единственный доступный способ обеспечения продвижения в направлении монопольного положения (во как загнул!) по этой группе товаров – контроль путей транспортировки.

Ничего нового: так, развивая и подминая под себя железнодорожные и трубопроводные компании, Джон Рокфеллер-старший фактически в одиночку построил нефтяную промышленность США.

У меня тут не нефтянка, но сходство есть. Контроль торговых путей – мощный способ ещё со времён племенного бандитизма. Про древнеримский драгунский полк на «Янтарном берегу» – я уже…

Для этого – выйти в ключевую точку, к стрелке Сухоны и Юга.

Для знатоков: основной путь к Белому морю в русской истории – через Кострому. Ни северные (новогородские) пути, ни южные, вроде того, на поиск которого я посылаю нурманов, главными путями России не стали. Не потому, что плохи. А потому, что не были лучшими между двумя, пока не существующими, населёнными пунктами: Архангельском – главным портом Московского царства и Москвой – столицей того же царства. Царства – нет, связывать – нечего. Можно пока и своим умом…

Чисто сбегать-посмотреть. Типа: хорошо ли в тех верховых болотах клюква растёт? А уж потом…

* * *

– Сигурд, задача понятна? Себя показать, на людей посмотреть. Мордой поторговать. Ежели сыщется там место доброе… Горка там есть, Глядень называют.

Я внимательно оглядел моих напрягшихся слушателей. И процитировал ещё не написанную устюжскую летопись:

– «Реки Юг и Сухона, совокупившиеся воедино слияние, третью реку из себя производят, которая особенно восприемлет именование Двина, потому наречеся, что сдвинулись две и производят из себя третью… Сия река Двина… простирается от горы Гледен на шестьсот вёрст и далее и впадает в великое море-океан, в Соловецкую пучину».

– Шестьсот вёрст… Далековато.

– Эт точно, Аким Янович. Но не в раз. А вот вёрст на семьдесят ниже… С правой стороны – Вычегда. Ухватить бы устье… самое рухлядское место. В смысле: мягкая рухлядь там идёт.

Аким завороженно смотрел на меня.

«Уж если я чего решил, то выпью обязательно». В смысле – сделаю.

Он уже это видел. При всей кажущейся несуразности моих идей – они исполняются. Не скажу – все, не скажу – просто, но… Он на это уже нагляделся. А вот Сигурд не в курсе. Тоже заслушался, но очнулся, начал встряхивать головой, снова губам плямкать.

Что, ярл, миражи мирового мехового «клондайка» пугают? Не боись – мы потихоньку.

– Погост поставить. Если жители мирные. Попа подпустить. Чисто для запаху. Без надрыва. По согласию.

Святого святителя Стефана Пермского Храпа, который через двести лет начнёт там проповедь христову аборигенам – у меня нет. И не будет, пока в те земли не придём, пока нужда такая – явной не станет, пока люди, в этой нужде выросшие, сами её решать не начнут.

«Необходимость – лучший учитель».

А вот и Аким очухался, перечить начал.

Это хорошо: «опереться можно только на то, что сопротивляется». При обсуждении проекта мне крайне нужна критика. Чтобы заранее понять возможные ошибки, сомнительные места.

– Не дело, Иване, в межень – лодейный поход зачинать.

– Верно, Аким Яныч. Однако ж здешние речки лесные, болотами питаемые, так не мелеют. Да и идти им не рязаночками, а душегубками. Налегке. Чтобы, если что, и на руках перетащить. Ещё: летом в здешних лесах не усидишь – комарьё заест. Жители местные выходят к рекам, на открытые места. Вот Сигурд с ними и познакомится. Ты, Аким Яныч, сыщешь проводников толковых из местных. С Мадиной поговори. Может, укажет кого. Дашь 4–5 добрых ботника. От меня будет поп, торговец, землемер. Товар разный. От Сигурда – десяток мужей. Гребцы-бойцы.

– О каких бойцах речь, воевода?! Мы ж всё своё – тебе отдали. Оглоблей воевать велишь?

– Отдали – не пропили. Всё лежит. Что надо – в поход возьмёте. Своим объясни: за разбой-грабёж, хоть бы и не в моих землях, взыщу без снисхождения. Всё, что дорогой цапнут – всё сдадут в казну. И за всё – ответят спинами.

Сигурд смотрел мрачно, Аким недоверчиво крутил головой: моё требование против здешних правил войны.

Привезённое гребцом – его собственность. Взятое воином в походе – его добыча. Всегда. А уж в лесных племенах, где никто – следом не прибежит, назад требовать – не осмелится… Это – азбука, впитанное «с молоком матери». Это ж все знают! «Цап-царап» и… «поминай лихом».

– Сигурд, не сумеешь своим втолковать – будешь им могилы копать. Вдолби: здесь всё вокруг – моё. Взял – украл. Кто не понял – у Христодула известь трёт.

У Акима как-то по-детски изумлённо распахнулись глаза. А я упрашивал Сигурда:

– Сделай пожалуйста. Объясни чтоб дошло. Ведь мне людей резать-мучить – не в радость. Не хочу я этого. Не надо.

Сил у меня маловато, с лесовиками лучше бы миром. Расходы – меньше, доходы – больше.

Взыщу. О чём и предупредил заблаговременно.

Посидели, помолчали. О чём говорить? Я сказанное – исполню. Они… постараются. А как получится?… аллах акбар.

– Туда, на Юг, который на севере, пойдёт один отряд. С ним вместе, чтобы помочь при случае, пойдёт второй. Но не будет на полуночь, на Вохму, сворачивать, а так по Ветлуге до самого истока. Если от её истока прямо на полдень – будет речка Сюзюм, если вёрст десять-двадцать не доходя, на восток – будет… название такое знакомое, Унжа. По обоим скатишься в Пижму. Оттуда в Вятку. В Каму. И – в Волгу.

– Опа. Вона ты чего задумал…

– Не, Аким, ничего я не задумал. Чисто прогуляться. Глянуть – как там торг идёт, что за люди живут. Полюбопытствовать. Сигурд, там особенно сторожко надо. С середины Вятки сидят булгарские люди. Купцы всякие. Погосты ихние. Тамошние племена – данники эмира. Ссорить меня с ним не надо. Но и кланяться сильно – ни к чему. Не пугать, но и самим не пугаться. И, да, десятину – не платить. Печать я тебе дам.

* * *

Оборотной стороной «такс фри» на Стрелке явилось освобождение моих купцов от налогов. И на «Святой Руси», и в «Серебряной Булгарии». Что, к моему удивлению, в здешней местности – не удивительно.

Ибн Фадлан пишет:

«Если прибудет корабль из страны хазар в страну булгар, то царь выедет верхом и пересчитает то, что в нем имеется, и возьмет из всего этого десятую часть. А если прибудут русы или какие-нибудь другие люди из прочих племен с рабами, то царь, право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову».

Мне это напоминает манеру первых Бакинских нефтепромышленников. Были там персонажи, которые тоже вели платежи, не сходя с коня. В Баку в начале 20 веке такая «верховая» манера ведения бизнеса удивляла европейцев. Сходное удивление звучит у ибн Фадлана в 10 веке в Булгаре.

Ибн Руста:

«Если приходят к ним мусульманские суда для торговли, то с них берут десятину».

Десятина во всём, как брал с купцов Аламуш, для русских – уровень запредельного грабежа. На аналогичное предложение монгол рязанцы ответили: «когда нас не будет – всё возьмёте».

Аламуш паразитировал на «меховом трафике».

«Булгарские правители всегда проводили политику активного благоприятствования внешней торговле».

«Благоприятствование» на уровне Батыева нашествия.

Тут в халифате кончилось серебро. «Бздынь» распространился по цепочке «костяшек домино». Каганат, эмират, Русь. С дальнего конца прилетела «ответка». В формате Святослава-Барса. Одним каганатом меньше стало. Одна десятина на торговом пути сдохла. Но проблема-то не решилась!

Решение стандартное – повторяем.

И Владимир Креститель громит уже эмират. Наглядно показывая, что Русь платить не будет. Или поумнеете, или… пепелище.

Но проблема – остаётся. Дело не в пошлинах, дело в сути.

На халифатском конце – не из чего плавить серебро, на лесном – выбили бобров.

И наследники Аламуша стремительно умнеют – выкидывают «заветы славного предка» в части прежней «политики активного благоприятствования внешней торговле». Когда русские дружины выжигают всё от городских стен до горизонта – у уцелевших появляются умные мысли.

«– Роза!! Шо у тебя все котлеты разного размера?

– Моня, замолчи свой рот!! Кто требовал разнообразия в еде??».

Пришло время переходить на «котлеты разного размера» – отказаться от повсеместного и стандартного здесь «и возьмет из всего этого десятую часть». Вопрос уже не в единообразии, вопрос просто в «еде», в её наличии.

Реальные были мужики: против гоблинов девяностых – сплошь эйнштейны.

Драть десятину – не получается, ходить в набег, как и положено правоверным – силушки не хватает. Кто-то мудрый в Волжской Булгарии принципиально меняет торговую политику.

Успехи хорезмийских мастеров, пришедших вслед за ибн Фандланом в новое мусульманское государство на Волге, выучивших местных, построивших уже устойчивые, не-кочевые, не исключительно зимние, города, создавших новую значимую сословную группу – ремесленников, это позволяют.

Археологи различают три волны булгарских переселенцев на территорию Волжской Булгарии. Третья волна связана с крахом хазарского каганата и последующей войной всех против всех. Торки с печенегами стали на столение в Степи главными. Остальные – разбежались.

«Чёрные булгаре» побежали с территории каганата к сородичам, и принесли не только самих себя, но и новые экономические идеи.

Волжская Булгария из состояния: «паразит на трафике пуфика», превращается в «город мастеров».

В 1006 году, по сообщению Татищева:

«…прислали болгары послов с дары многими, дабы Владимир позволил им в городах по Волге и Оке торговать без опасения, на что Владимир охотно соизволил. И дал им во все грады печати. Дабы они везде и всем вольно торговали, и русские купцы с печатьми от наместников в Болгары с торгом ездили без опасения; а болгарам все их товары продавать во градах купцам, и от них купить, что потребно; а по селам не ездить тиунам, верникам, огневщине и смердине, не продавать и от них не купить».

В истории инициатива введения свободы торговли принадлежит всегда более продвинутой, экономически более успешной стороне.

Пример: Британская империя. С её слоганом: «Англия – мастерская мира».

В начале 11 века эмиры могут уже успешно «доить» соотечественников и единоверцев. Ушр, закят, хумс – налоги, взимаемые с правоверных, и джизья с хараджем, выплачиваемые иноверцами – это позволяют. Можно и нужно навязать Крестителю «фри трейд».

«Нужно» – потому что в шариате нет налога на «прохожего иноверца». Пошлины, закят и ушр – взыскиваются с имущества, предназначенного для продажи. Но только – с имущества правоверных.

Торговое превосходство над «Святой Русью» – позволяет следовать шариату и делать профит уже без насильственного отъёма в форме пошлин. А военные риски – заставляют.

Креститель ограниченно «нагибается»: «торговать вольно». Но только – в городах. А то объегорят-то дурней наших, «огневщину и смердину».

Русь разрастается по Волге, Оке. Всё меньше племенных территорий, где булгары могут торговать. Но там же появляются русские города, где свободно – можно. Такой… очень тонкий «баланс интересов».

Каждая очередная война ломает этот порядок. Потом его восстанавливают. Уже и при нашествии монгол на Булгарию русский ювелир – резчик по янтарю, живший в Биляре, имел вислую свинцовую печать от Владимирского князя Юрия Всеволодовича, племянника Боголюбского.

Не «купец прохожий» – мастер оседлый, иноземец, иноверец – освобождён от налогов. Сравните с требованиями «праведных калифов» о джизье.

Две разных реакции на крах торговых путей.

«Упал» путь «из варяг в хазары» – бобёр с дирхемом кончились.

Булгары форсируют рост городов, ремесленное производство. Почти не ведут территориальной экспансии. «Импортозамещение» перешедшее в «экспортное наступление». Сильно мирный ислам? Ослабленная специфическая «северная форма», как у СПИДа? Во всём мире мусульманские владыки мечтают о набеге, о джихаде… Не здесь. Здесь – «делают деньги», поднимают страну.

«Святая Русь» – «А, плевать! У нас ещё есть!». Переориентируется с «из варяг в хазары» на исконный «из варяг в греки». Потом и он упал. И пришла на «Святую Русь» – феодальная раздробленность. С «кованой крамолой», междоусобицами и «брат на брата».

«Сильна ли Русь? Война, и мор,

И бунт, и внешних бурь напор

Её, беснуясь, потрясали —

Смотрите ж: всё стоит она!».

Эт точно. Стоит. Но в сильно фрагментированном виде.

А в «Серебряной Булгарии» растут города, растёт искусство мастеров, растёт плотность населения.

Почему «Святая Русь» не пошла путём «Серебряной Булгарии»? «Песочница слишком велика»?

Впрочем – особой разницы нет. Батый… Его на всех хватит.

Для меня важно то, что оказавшись между Русью и Булгаром, я попал внутрь «зоны свободной торговли». Этим – надо воспользоваться. Купцов у меня пока нет. Которым можно было бы печати дать. Но мы над этим работаем.

Ломать полуторавековой обычай нельзя – обидятся, драться будут. А вот чуть подправить…

* * *

– Побьют.

– Что ты из себя девочку строишь?! Ты ярл или где?! Одного-двух посылать – точно прирежут. Войском туда соваться – людей положить. От бескормицы, от дорог, от комаров. Ты же воин! Найди щель, чтобы проскользнуть. Как клинок точеный меж бронями. Не силой ломись – умом да скоростью!

Здешняя гидрология задаёт схему маршрутов. Я не могу себе позволить не ходить по этим путям.

* * *

Для понимающих: основываясь на Ветлуге, я выхожу между Югом и Вяткой. Вбиваю клин между Двиной и Камой.

Это никому не смертельно: Двинская земля может продолжать торг с Новгородом и Ростовом, Булгар имеет и другие выходы на Север. Но значительная часть трафика идёт здесь.

Представьте себе Суэцкий канал. Есть, конечно, Транссиб, можно вокруг Африки или через Панаму, но…

И полезно, на мой взгляд, напомнить эмиру, что я могу придти не только с Волги, мимо восстанавливаемых им крепостей, но и с другой стороны. Сам или с Боголюбским.

Не лучше ли блистательнейшему явить благосклонность? В особо крупном размере? Честно, ребята – дешевле обойдётся.

Просто лёгкий намёк.

Как говаривал Гарри Трумэн: «Не бей по куче свежего дерьма в жаркий день».

Не буду. Подожду зимы.

Глава 444

– Кроме этих двух больших отрядов нужен с пяток малых. Нужно прошерстить местных. Нужно, чтобы в каждом марийском кудо увидели парочку нурманов.

– Зачем это?! Я своих пошлю!

– Моих, Аким Яныч. Они теперь все – мои.

Аким дуется, но понимает. Они оба всё прекрасно понимают. Я отрываю часть людей Сигурда от него. Что его ослабляет. Но не подчиняю непосредственно Акиму. Что уменьшает силу вероятных конфликтов. Даю нурманам их, воинскую, не смердяческую работу. Что сохраняет из самоуважение. Но не даю им «слипнуться», объединится. Отчего произошли бы новые конфликты.

Поиск баланса, «пляска на лезвии» сиюминутных обстоятельств. Психологических, социальных, экономических, географических… условий и условностей.

– Люди боятся больших, сильных, оружных… И очень на них самих – непохожих. Вот местной кугырзе чуток страха и добавим. А заодно и другие дела порешаем. Дела церковные: крещение, венчание, отпевание. Дела податные: что из указанного не сдано – сдать, десятину взыскать. Землю посмотреть. Где новые селения ставить будем. Местный торг пощупать. Баб и девок перетрахать.

– Чего?! Сдурел! На что?!

– На то! На племя. С его молодцев очень даже здоровые марийцы выродятся. А мне, Аким Яныч, крепкий народ нужен. Нытьё чахликов-малоросликов слушать тошно!

Я, видимо, чересчур разгорячился. Аким принял последнюю фразу на свой счёт, обиделся, напыжился. Но – промолчал. Его невеликий рост – больное место. Особенно теперь, когда я его сильно перерос.

Но-но-но! Только в длинь! По опыту жизненному мне до него…

…

Вечером он пришёл ко мне в опочивальню. Весь такой… взъерошенный. Сперва пыхтел, поджимал губы, чтобы слова лишнего не сказать. Но – не долго. Начал возмущаться, что я не отдаю под его начало нурманов, что сам указываю – куда им идти. Ругал Сигурда, ругал местных. И вдруг выдал: