Текст книги "Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

Соавторы: В Бирюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Чти.

Писарь вытаскивает грамотку. Показывает всем присутствующим печать княжескую вислую, ломает её и, старательно откашлявшись, начинает «честь» – провозглашать слова князя своего. Дурным голосом.

Манера здесь такая: государево слово дОлжно только дураку провозглашать. Чтобы отсебятины не было.

По форме – оскорбление.

«Я, Князь Рязанский Глеб Ростиславович, велю тебе, Ивашке, именуемому воеводой Всеволжским…».

Хотя, конечно, псом смердячим не называет. И на том спасибо. Про свой безразмерно эластичный оптимизм – я уже…

По сути – наезд.

«Люди литовские, разбойные, коих ты укрываешь в дому своём, проходя Окою у Коломны, аки шиши лесные, украли у смерда моего куриц две, а в Переяславле свели со двора доброго посадского человека холопа да робу, а на речке Гусь имали двоих гусей, а в Боровках сети и вентеря у добрых людей порвали, а рыбу выгребли…».

Полтора десятка эпизодов такого же уровня. В конце:

«… а людей моих, княжеских, коих я для разговору к тому поганскому князю Кестуту посылал, имали и в узах держали. И с того у моего боярина пол-бороды выдрано и с носу кровь пущена».

В конце вердикт:

«… а всех вин за теми людьми литовскими – сто да ещё полста гривен виры. Велю тебе, Ивашке, на Стрелке сидящему, ту виру выплатить моему стольнику. А с воров своих ты и сам взыщешь сколь тебе надобно».

Я завёлся с первой фразы. Прямо с виры за куриц. Даже раньше – с «велю тебе». Уже и рот раскрыл. И остановился.

Что писарёк пыжится да трясётся, такой текст читая – нормально. А вот стольник смотрит… испытующе. Напряжён, но не испуган. Он этот текст знает.

Значит, они там, у себя в Рязани, вот так формулировали, советовались, слова подбирали. Вот эту ахинею старательно записывали, предполагая какие-то мои реакции. Они что – думают, что я такую хрень тихонько проглочу, чего сказано – заплачу? Буду низко кланяться, да Калаузу – сапоги облизывать?

По «Указу об основании» – всяк человек ко мне может идти вольно. Русские-нерусские – неважно. Литваки – и пришли. С Всеволжска выдачи нет.

Так Калауз и не требует выдачи!

Умный, сукин кот.

Он требует выплаты виры, установленной его судом. Его суд, исходя из рассказов каких-то «хозяев куриц», определил штраф. Который возлагает не на людей, якобы куриц покравших, а на меня. На главного – «за всё ответчика», на общину в целом.

Круговая порука. Очень не ново. «Вы там – все такие». Что по «Русской правде», что в выкупных платежах после отмены крепостного права.

А не пошёл бы, дядя рязанский, к едрене фене? У тебя суд – по закону «Святой Руси». У меня здесь – Не-Русь. Твой вердикт мне – филькина грамота. Помять и подтереться.

Только я разогнался высказать в эти морды ярыжные всё глубину неприятия их трактовки юрисдикции, юриспруденции и предлагаемых казусов…

Стоп. Калауз – жаден, но не глуп. Без козырей на руках он такие понты кидать не станет. Что у него в козырях? Козырь может быть только один – Боголюбский дал «добро». На нагибание Ваньки-лысого.

Ё! Мать… Где я прокололся? С Московской Литвой? С Софочкой Кучковной? С Вечкензой? Дожали Андрея с Клязьменским караваном? С Булгарским? Узнал о миссии Чимахая, что-то себе придумал насчёт смоленских?

Факеншит! Я много чего наворотил. За что князь Андрей может… даже не – «фас», просто – «а и хрен с ним». И тогда мне здесь… весело. Как карасю на сковородке.

Так. Стоп. А с чего здесь Илья Муромец? Живчик тоже мне претензии выкатывает? – Да запросто! Если Андрей дал «добро».

По Илье ничего не понять. Кроме одного – он не на стороне рязанских.

А с чего здесь Софрон? В таком стыдливо-испуганном состоянии? Стыдно, что бандюков ко мне в дом привёл? Чего боится?

Забавненько. Туманненько. Надобно уяснить да обмозговать. Хайло, Ванюша, после открывать будешь. Сперва – по вежеству.

– За слово доброе от князя – поклон низкий. Грамотку княжескую мы перечтём, обмыслим. День-другой – дам ответ.

– Чего обмысливать-то?! Князь Глеб Ростиславович волю свою объявил – плати.

– Экий ты, стольник, шустрый. Как кошка мартовская. Это кошки – быстро родятся. А княжеская воля – разумности требует. Алу, где ты? Проводи людей князя рязанского на Окский двор. Пущай отдохнут пока.

– У тя, воевода, на том дворе не протолкнуться. Дети малые орут, бабы на своём собачьем языке лаятся. Угла свободного нет. Дай жилое место доброе.

– Э-эх, господин стольник светлого князя рязанского. Ты по сторонам-то глянь. Бедность наша новосёльная из всех углов торчит. Сам, вишь ты, в балагане дырявом обретаюся. Да и то сказать: что за беда для слуги княжеского под небом божьим ночь провесть? Во славу господина своего. Лодка-то ваша есть? В ней и переночуете.

Двенадцать вёрст до Окского двора по тёмному – обеспечивает крепкий сон в любых условиях.

Мне очень не понравилась глазастость этого стольника. О доменной печке он упомянул. Но, наверняка, углядел и многое другое на «Гребешке». Надо, чтобы он там, в Окском дворе, безвылазно сидел. Человека к ним придётся приставить. Чтобы не пускал гулять по окрестностям.

…

Остальные тоже стали подыматься, но когда я мотнул головой, уселись обратно, переждали, пока девчушки стол переменили. Разлили по граммулечке, крякнули, зажевали.

– Ну, мужи добрые, сказывайте. Какие у нас ещё беды-невзгоды образовалися.

Илья только фыркнул:

– А что, Воевода, тебе полтораста гривен виры – не забота? А, ну конечно же, ты ж клад нашёл. Одиннадцать тыщ дирхемов. Да обрезков пол-столько. Тебе гривнами рязанцам сыпануть – что мух помойных отогнать.

«Счастливым быть – всем досадить» – русская народная мудрость.

Богородица мне пощастила – кучу древнего арабского серебра в Муроме дала. С Богородицей не поспоришь. Однако ж завидки гложат. И этого Илью Муромца – тоже. Нормальный человек. Редко кто без зависти может на чужой успех глядеть.

«Охота вредить была, да спорыньи не было» – чисто наше, исконно-посконное. Рожь пока в других странах мало сеют. Вот и спорынья там, у них, в фольк не вошла.

У нас «спорынья» сыскалась. У Калауза. Вот он и наезжает. Но что, всё-таки, у него «в козырях»?

– Беда у нас, Воевода.

Во, и Софрон прорезался. После толчка по рёбрам от одного из спутников. Как-то он сильно встревожен. Что ему, прасолу, до разных вир княжеских? Его дело хлебом торг вести, а не юрисдикциями мериться.

– Которая?

Неужто вся Рязань дотла выгорела?! Это интересно было бы. С учётом разных моих… строительных инноваций.

– Собрали мы ныне ржицы доброй. В снопах, как уговаривались. Аж шесть учанов. Да верстах в десяти от рубежа муромского караван наш остановили. Люди рязанского князя. И довели нам указ княжеский. Указал князь брать мыто с тех купцов, кто вниз по Оке хлебом торг ведут. По полста гривен с лодии.

Оп-па…

Едрень-пофигень. На «Святой Руси» нет таможни! Нет привязки мыта к виду товара!

Так и здесь же – учётная единица «лодия»! Даже если купцы учан наполовину жемчугами набьют – те же полсотни гривен. Потому что вторая половина – жито.

Заградительные вывозные пошлины?

Нет, фигня.

Ага, вот и другой козырь в рукаве сыскался. Не на одном князь Андрее свет клином сошёлся.

Ух ты как…

Как хорошо Калауз меня за яйца ухватил! И будет теперь крутить да посмеиваться.

Продовольственная безопасность. «Костлявая рука голода нависла над…».

Здесь – над Всеволжском.

Купцов прорвало. Они плакались о своём несчастии, о судьбе-злодейке, о том, что ныне в долгу как в шелку, что попали как кур в ощип, как между молотом и наковальней…

* * *

В русском языке есть масса образных выражений этого ряда.

«Сошелся, как с запрягом из-за угла». «Не видал, как упал; погляжу – ан лежу». «Не думано, не гадано. Не чаяно, не ведано».

Там ещё про сову есть: «Ждала сова галку, а выждала палку». Наш случай: купцы ждали прибыли, а влетели в убытки.

«Обманутые ожидания» в коммерции выражаются в «плохих кредитах», в невозвратных долгах. Которые здесь возвращают. Передавая заимодавцу всю собственность должника. Включая его самого и его семейство.

Власть вдруг изменила правила игры. Так она ж власть! А люди влетели по самые гланды. – И что? Это ж так, людишки податные. Здешний синоним: «подлые люди». Потому что подлежащие. Под властью.

Судьбинушка у них така. И в моё время – так же и неоднократно. Невзирая на высокое звание «гражданин». «Выждал палку». Тебя ль, что ли, спрашивать? Компенсировать?! – Много вас таких.

* * *

Это не заградительные пошлины для насыщения своего рынка конкретным товаром. Это – ограбление. Меня именно. Введены только на одном направлении – вниз по Оке. В эту сторону – только один серьёзный покупатель хлеба.

Я. Всеволжск.

Хлеб да скот – единственные для меня принципиальные товары. Всё остальное… Могу обойтись или сам сделаю.

Даже со скотиной – есть варианты. А вот хлебушек…

И ведь взять негде! Муромские… может и продадут. Сколько-то. Слёзы.

Вести торг с мордвой? – Дать азорам и кудатям денег – угробить Вечкензу.

Из Ополья, после Клязьменского каравана… ничего кроме мордобоя.

На Верхней Волге – нет хлеба на продажу.

Кланяться эмиру? – Цена? Не в деньгах – в привязках. Хлеб с мечетью пополам? Каравай с «изюминкой»? Типа минбара с икамой? Дальше – стремительно по нарастающей: эмирские муллы, эмирские купцы, эмирские дружинники, шариат с адатом… Мои люди на это… Резня. В нескольких вариантах. С одинаковым исходом – бздынь полномасштабный.

Ух как он меня хорошо…

И понятно, что будет дальше. Дойка. Многократная и прогрессирующая.

Это на молочной ферме старшая смены может урезонить доярок:

– Сбросьте вакуум – кровь сосёте.

Здесь – и не глянут. Высосут до белизны.

Отдай виру. И признай право его суда. Отдай пошлину. В октябре пойдёт обмолоченный хлеб – пошлину поднимет вдвое. Или – в пятеро. Выдоив серебро, потребует вернуть литваков. Я готов выдать Кастуся на казни? Елицу – в робы? Фанга – в холопы? А придётся. Иначе – смотри как голодают и умирают люди. Мои люди.

За год-два-три Калауз выжмет, обескровит Всеволжск. Потом-то оставшиеся смогут уже обеспечить себя хлебом. Потому, что город расти перестанет. Одни – разбегутся, другие – вымрут. Оставшиеся – сожмутся, опростятся, окрестьянятся. Станет Всеволжск ещё одним нормальным святорусским пограничным городишкой. Невеликого размера и полёта.

Потом-то когда-нибудь… Место удобное – поднимется. Потом. Через столетия.

Ух как он меня…

Ванька! Факеншит уелбантуренный! Перестань ухать! Давай думать!

А чего тут думать? Всё просто: купить, кроме Рязани – негде. Или – идти под эмира. Что приведёт к скорой катастрофе. Остаётся ложиться под Рязань. Отдавать дирхемы, товары, технологии, людей. Людей. И – свою свободу. Или всё бросать и уходить дальше. Куда?!

«Нечем платить долгу – иди за Волгу» – мудрость народная.

Да я и так почти уже…!

Мать…!

Спокойно.

Думать.

Соображать.

Анализировать.

Считать варианты.

Альтернативы?

Боголюбский? – Мимо. Не впишется. Не сейчас. Не по этому поводу. Калауз в своём праве: мыто – в воле княжеской.

Война? – Разгромить рязанских! К едрене фене!

Нет войск. И – последствия… В междоусобной войне в Залесье Боголюбский впишется. Не на моей стороне.

Так всё-таки – эмир? И жить по Корану и шариату?

Итить меня ять…

Это-то – да. Это-то – сколько угодно. Это будет ежедневно и каждочасно. И итить тебя, и ять…

Думай! Ты, мать! – «эксперт по сложным системам»!

Очередной поиск выхода из безвыходного положения. Всего-то. Я ж такое – много раз и с пол-пинка…

А какие у меня были решения в сходных положениях? Вот недавно меня сильно припёрло со скотом. В смысле – с его отсутствием. И я развернул Пичая. Его сыном Вечкензой.

Сходство есть. Пичай и Калауз, инязор и князь. Владетели. Имеют товар, нужный мне. Остро-необходимый. Товар – не их, а людей, им подвластных. Не хотят торговать нормально. Один просто – «пшёлты», другой – «заград. пошлины». Создают проблемы своими решениями. Личными. Вот он так решил. А мог решить иначе. И всем было бы хорошо. И мне тоже. А они решили плохо. И мне – хоть вешайся.

В начале лета я нашёл способ убедить Пичая изменить решение. А затем устроил ему кирдык. Чтобы он не перерешил обратно. На его месте сейчас сидит человек, который к Всеволжску… благосклонен и дружелюбен.

Трёхходовка: разворот-кирдык-благосклонность.

По функционалу – заметна избыточность. Достаточно двух последних шагов.

Тю! Так это ж классика! Смена правителя на… на более благосклонного – ну просто рефрен древнего и средневекового мира! Да и в 21 веке лозунг – «Наша цель – смена вашего режима» – атрибут повседневности.

Есть подробности. Насчёт методов. «Майданом» там, народным восстанием, интервенцией, импичментом…

Здесь – феодализм. Власть передаётся половым путём. Ну и как же её можно передать? Вот через это…

…

– Не смогли мы наш с тобой уговор исполнить. Хоть и нет в том вины нашей, а не попустил господь. И выходит нам теперь прямая смерть через разорение. Ежели ты, Воевода, не поможешь.

Об чём это Софрон толкует? А, о невозможности выполнить принятые на себя обязательства. «Утрата чести купеческой».

Понятия форс-мажор в здешнем законодательстве есть. Пожар, наводнение, шторм на море.

Пьянство, маразм властей, изменение налоговых ставок – форс-мажором не считается. Мужики взяли кредит – теперь влетели по полной. По самые гланды. Это не фигурально: холопский ошейник как раз туда и надевают.

Единственная их надежда – что я как-то помогу.

Слабенькая надежда.

Я обещал купить привезённый хлеб по оговоренной цене. Не привезли? – Могу послать. Хоть – вежливо, хоть – пинками. И пусть тот Калауз возле учанов сидит и сосёт… снопы ржаные. А не три сотни кунских гривен таможенного мыта.

Спокойно, Ваня. Меньше гонора. Ты ведь тоже… зимой лапу сосать будешь.

Цель?

Чётче: моя цель – в чём?!

Моя – в хлебе. Две тысячи литваков, тысяча пердуновских и «примкнувших», триста «возвращенцев» из Булгара, полторы сотни из Твери, новосёлы из других мест, переселенцы из мари… Пять тысяч ртов – минимум. Это если ещё откуда-нибудь толпа не привалит. По семь пудов хлеба в зерне на человека. Своего хлеба – чуть. Фактически – посевной материал на следующий год. Тридцать тысяч пудов – надо купить. Минимум! Двадцать учанов. Тысяча гривен новоявленного мыта. Если Калауз вдруг не удвоит-упятерит.

Или – голодное существование, болезни и ссоры, остановка роста, утрата веры в меня и в светлое будущее.

М-мать…! Как серпом…

Ванька! Что ты всё о своём, о девичьем? О деле давай! Вот люди сидят, смотрят умоляющими гляделками. Ещё чуть – плакать начнут. Потекут слёзы горькие по бородам длинным.

– Удивляюся я с тебя, Софрон. Вроде ты меня уж не первый год знаешь. А глядишь – будто первый раз увидал. Понятно же, что это новое мыто я заплачу. И за остальное всё, что привезёшь – тоже. Ну, набьёшь посудинки поплотнее, чтобы числом по-менее. Но мыто – выплачу.

Купцы не сразу поняли. Потом заулыбались, выдохнули. У Софрона и вправду – слёзы на глазах.

– Господине! Я те… по гроб жизни! Во всяк день за твоё здоровье, ко всякой иконе – молитву сердешную…! Уж я говорил друзьям-сотоварищам, что не может Зверь Лютый от слов своих отступиться, людей своих в беде оставить. А не верили. Да я и сам-то… сомневался сильно… А ныне… Как Господа Бога вживую увидал! Вот те крест! С могилы, почитай, засыпанный поднял! Будто Иисус Лазаря! Спаситель наш!

Ещё чуток и купцы затянули бы «Многие лета». С всеми моими титулами, инициалами и псевдонимами. Но тут Софрон что-то вспомнил и снова погрустнел.

– Тут… эта… мытари сказывали…

– Не тяни. Что?

– Что покуда ты виры не выплатишь – караванов к тебе пускать не будут. Даже если б мы мыто и заплатили. Ты-де – тать речной.

Он помялся, оглянулся на своих партнёров, словно ища поддержки. Те мотали головами отрицательно, но он продолжил:

– А ещё сказывают, что Калауз… ну… князь Глеб Рязанский… много литваков в разных городках на Оке имает и в Рязань свозит. Что они, де, разбойнички. И будут им казни. За вины их.

Умница.

Калауз – умнейший правитель. Тройной захват.

Не все литваки с Поротвы ушли в караване Кастуся. Кто-то сумел или решился – позже. Идут они россыпью. И рязанцы их прибирают. Вешают на них обвинения. Типа тех двух куриц. Дальше – казни. Порка, холопство…

Это соплеменники моих литваков. Уже – «моих». Кастусь – вождь всего племени Московской Литвы. Узнает про обиды, чинимые его людям – взовьётся.

«Взвейтесь кострами синие ночи…».

Из него такой кострище будет… Прям пожар лесной.

Будет требовать их освобождения, спасения. И все литваки – тоже. В силу обще-племенной солидарности. Отчего возникнут… негоразды. В форме потери лица. Моего. А там, глядишь, и жизни. Тоже – моей.

Калауз поступает незаконно: в «Уставе об основании» сказано, что на Стрелку могут идти любые люди свободно. Формально он их задерживает не за то, что они ко мне идут, а за татьбу. Я, выплатив названную им виру, принимаю правомочность его суда. Над идущими ко мне, над пришедшими ко мне… А если не плачу – не получу хлеба.

Умница.

Сволота обкорзнённая.

Так бы и придавил. До мокрого места. До мокренького…

Отправил Софрона с товарищами на Окский двор. Завтра – Большой Малый совет. В смысле – приказные головы и некоторые умные головы вдобавок.

Илья задержался, решил в городе к старым знакомцам зайти. А по сути – для разговора с глазу на глаз. Точнее: для пары фраз:

– Живчик… э… князь муромский… говорил как-то… ну… если сильно припрёт… пару, может – пяток тыщ пудов… продаст. С ценой… По божески.

– Спасибо Илья. Я всегда знал, что Живчик – человек добрый. И – разумный. Поклон ему от меня передай.

– И да… эта вот… сказывал… чтобы ты не вздумал на Рязань войной идти. Не пропустим. По воле князя Суждальского должен быть в Залесье мир. Живчик против Китая не пойдёт. И тебя покрывать… себе дороже.

– И опять же – спасибо. Как и сказано: князь у тебя – добрый и разумный.

Илья ушёл. А я принял решение. По классике мировой литературы. И всю ночь его обдумывал.

Ночка была… все рёбра оттоптал. С бока на бок переворачиваясь. В затылке мало дырку не проковырял – думу думал.

«Думи мої, думи мої,

Лихо мені з вами!

Нащо стали на папері

Сумними рядами?..»

А и правда – зажёг светильник, достал вощаницу. Распишу-ка я варианты. Может, и найду что пристойное. Когда мои думы «встанут умными рядами».

На другой день – Большой Малый Совет. Из посторонних – Софрон да Илья. Ещё: Кастусь, Елица, Фанг. Скрывать ситуацию от них – разрушить доверие.

Софрон излагает уже чётче. Короче, понятнее.

Кастусь насчёт хлеба пропустил мимо ушей. Это – забота принимающей стороны. Меня, то есть. А вот когда про задержанных литваков услыхал – взвился. Начал, было, руками махать, по-литовски говорить. Елица ухитрилась его так дёрнуть, что он на лавку осел. А она, типа, перетолмачивает:

– Князь Кестут спрашивает: как ты, Воевода, собираешься людей литовских из рязанской неволи вынимать? Может, воинов собрать? Оружие вернуть надобно.

Это – ещё один оттенок. Иметь отдельное племенное вооружённое формирование… Я ещё не уверен, что с нурманами по-добру разошёлся, а тут уже литваки с топорами…

– За предложение – спасибо. Для того и собрались, чтобы посоветоваться да решить – чего да как.

Софрон – в панике, Илья – в напряге. Насчёт – а ну как решат воевать?

Однако, к моей радости, идея войны с Рязанью – поддержки не нашла. Даже Ольбег, поглядев на Кастуся, своё любимое: «Пойдём! Вырежем! Всех!» – не озвучил.

…

Забавно видеть моих ближников. При решении неразрешимой задачи. Кто мозги в трубочку заворачивает, кто ахинею несёт, кто вообще – не моё и думать не хочу.

Несколько ценных мыслей, однако, прозвучало. Не по рязанским делам, а по продовольственным. Как увеличить заготовку рыбы, реорганизовать «осеннюю поколку» и сбор других «даров природы». Купить по паре тысяч пудов зерна в Булгаре, Муроме, у эрзя, выжать из мари, улучшить хранение и переработку…

С пользой посидели. Я, например, до речных плавающих заводов по переработке птицы и рыбы – не додумался. Хотя «плав-база» – знаю. Но что можно на реке вытащить барку со всеми установками по копчению-солению за десятки вёрст от города, поставить в удобном месте и перерабатывать битую птицу… Когда сказали – очевидно. А до этого – и мысли не было.

– Всё это хорошо. Но дела рязанские не решает. Что скажете, помощнички ближние?

Молчат. Глаза прячут. Ну, тогда я сам.

– Скажу то, до чего вы и сами додумались, да молвить боитесь. Поимел нас Калауз. И вывернуться ныне – мы не можем. Мда. Нету у вас смелости признать наше поражение. Выходит, самый храбрый здесь – опять я. Посему моё решение – расслабляемся и получаем удовольствие. Теперь – по мелочам. Первое. Ты, Николай, отсыпаешь Софрону три ста кунских гривен. Не дирхемов – нормальных русских. Второе. Мне – полтора ста. Я отдам их рязанскому стольнику. Публично. Хай подавится. Третье. Пошлю весточку Лазарю в Боголюбово. Донос князю Андрею на князя Глеба. Про то, что людей, на Стрелку идущих – не пускает.

– Думаешь, Суждальский князь вступится?

– Нет. Не думаю. Но Боголюбский – должен знать. Наше мнение. Чтобы у него дурных мыслей не возникало. Четвёртое. Хочу послать в Рязань Акима Яновича. Послом к князю Рязанскому. Дабы напомнил, что людей, ко мне идущих – холопить нельзя. Чтобы отпустил литваков беглых.

Кастусь хоть как-то успокоился. Увидел мою заботу о соплеменниках.

– Ещё Аким попытается насчёт хлеба уговориться. Чтобы мыта такого не было. Подарков дам богатых. Николай, подбери разного товара. Весть Акиму я с вечера послал. С утра – отправил за ним «Ласточку». День – здесь будет. Прикинь – чего мы ещё от рязанцев хотим. Или чего – можем.

– Дык… выходит – ты ж всё сам решил! Допрежь нас. Так чего ж мы тогда тута… мозги парим?!

– А того, Ивашко, что распаренные мозги мхом не зарастают. Шевелите извилинками, ближники. Не засыхайте хлебной корочкой. Эта забота велика – мне её и решать. У вас и своих вдоволь. Идите.

На этой оптимистической ноте Большой Малый совет, посвящённый мерзостям, от князя Рязанского Глеба Ростиславовича произошедших, закончился. Все разошлись. А я, по-нарезав, кругов по балагану, подёргав себя за ухо, поковыряв в носу, почесав в затылке и прочими способами попытавшись интенсифицировать мыслительный процесс, отправился на прогулку по своему городку.

Повстречал дорогой Точильщика, обругал его за упущения. За какие? – Начальник сродни милиционеру – должен уметь прискрыпаться даже к телеграфному столбу. Вывел этого молчальника в укромное место над Окским обрывом. Где нас – не видать, а нам – всё вокруг. И задал простенький вопрос:

– А есть ли у нас человечек, кто на двор рязанского князя вхож?

Глава 45 5

Точильщик… Ещё один уникум в моём окружении.

Крестьянский сын. Младшенький Жердяич. Из большой семьи крепкого хозяина в верховьях Угры. Нормальный такой «боровичок». Ничем внешне не выделяющийся в общей массе крестьян кривического корня.

Однажды в Педуновке он поковырял в ухе, изучил выкопанное и додумался сказать:

– Это будет тайна.

И уточнил:

– Всякое дело, которое к точению применяется – есть секрет. Только для своих. Мы их посвящать будем. И смертную клятву брать.

Так возникло братство точильщиков. А его глава вошёл вскоре в братство «русских масонов» – знатоков «тайных знаний».

Почти все «масоны» стремились к знаниями техническим, естественно-научным. А вот Точильщика «повело» к знаниям «человеческим», к тайнам людским.

Он – «не один в этом поле воин». Для контроля намерений и тайн людей, пребывающих под моей властью, есть Аггей, другие попы. Чуть с иной стороны этим же занимается «Домовой дозор» Огнедара.

Состояние дел анализируется Николаем. С уклоном в дела торговые. Накапливает и систематизирует информацию о людях в окружающих местностях Драгун. С уклоном в географию, описание путей-дорог.

Точильщик нашёл своё поле – активную разведку. Внешнюю и внутреннюю. Ребята-точильщики ходят по земле, останавливаются в поселениях, точат и слушают. Вне земель Всеволжских – немногие. Рисковое это дело – по Руси ходить. И по не-Руси. Вне моих владений – всего несколько точек. Муром, Карачарово, Гороховец, Боголюбово, Городец Радилов… Основное занятие ребятишек – точить в моих поселениях. Отчего немалая польза случается: любят люди, стоя в кружок возле точильного станка, языками трепать. По сути – тайный сыск силами ещё одной сети.

Однако задача сбора информации о «заграничьи» ему ставилась. Если Драгун пытался составить представление о новых местах, исходя из рассказов пришлых, то Точильщик, ведя сходные расспросы, интересовался возможностью размещения там своих точильщиков. Как Николая интересовали потенциальные контрагенты на возможных рынках.

Парень сделал себя сам. Просто проявил довольно детский интерес к тайнам, к «клятвам на крови». Впрягся в эту «телегу». И – потянул её. Конечно, я что-то рассказывал. На что смотреть, как проверять достоверность. Что-то из шпионских детективов, детских игр, здравого смысла, моего «нелюдского» понимания здешней реальности. Как-то рассказывал ему о «позитивной» и «негативной» вербовке в разовом и пошаговом вариантах, выявлении, закреплении и трансформации этических ценностей, «спящих ячейках», использовании «в тёмную», «агентах влияния», о картинке «лезвия на верёвочке», сложившейся у меня после размышлений о Божедаре и его любовнике. О пользе «человека с той стороны».

* * *

Мой вопрос не удивил его, заставил задуматься.

– Нет. Надо бы с Драгуном потолковать. Может, он подскажет. Но – нету. Бабёнка одна там бывала. На княжеском дворе в Рязани. Человека… не, не знаю.

– Что за бабёнка?

– Да дура челядинская. Слюбилась с диаконом тамошней церкви. Говорит: горы золотые обещал. Жениться на ней, попадьёй, де, станешь. Дура. Духовным жениться – заборонено. А как брюхо надул – и видеть не схотел. Она аж князю жаловаться вздумала. Ну, Калауз и велел. Диакону – епитимью, дуре – плетей. Пащенка выбили, её – продали на посад. Бабёнка и сбежала. Пристала к литвакам. Так к нам и попала. Ныне в портомойнях обретается.

Я начал задавать вопросы. Точильщик на многие из них ответа не знал. Или – был не уверен.

– Не пойму я, господине. На что тебе?

Хороший парень. Умный, въедливый. Надёжный. Такого можно учить и дальше.

– Нужно понизить цену пучка бананов, убрать лишний реал.

– Ба-ба? На-на? Реал?

Ой, парень же не знаком с «Королями и капустой»!

– Эту историю я тебе ещё не рассказывал. Как-нибудь потом. Смысл: наш сосед установил вывозное мыто. Нужно отменить. Для этого – переменить соседа. Думаю, это самый быстрый способ.

* * *

«Двадцать пять тысяч pesos? – переспросил дон сеньор Эспирисион.

– Нет. Просто двадцать пять pesos. И не золотом, а серебром.

– Своим предложением вы оскорбляете мое правительство! – воскликнул сеньор Эспирисион, с негодованием вставая с места.

– Тогда, – сказал мистер Франзони угрожающим тоном, – мы переменим его».

* * *

– Переменить… Это как?

– А как получится. Например – зарезать.

– Зарезать?! Кого?! К-калауза?! Князя?!!!

Ещё одна проверка. На разумность, лояльность, адаптивность…

На «вшивость». Ты со мной?

* * *

Скачок в осознании мира. Два.

До сих пор Точильщик работал на сборе информации. Теперь – диверсионная деятельность. Разница… как между зрителем в зале и боксёром на ринге. Требуют разных людей. «Разных» – по их свойствам, навыкам, мотивациям. По границам допустимого.

Другой – прямое нарушение исконно-посконного табу. Князья – неприкосновенны. Их можно резать только в битве. Даже мысль об ином – наущение Сатаны, прямой пропуск в котлы адские.

За последние десятилетия незыблемость правила несколько расшаталось. Расшатывали его, естественно, сами рюриковичи.

«Рыба гниёт с головы».

Без последующих казней забили в Киеве постригшегося в иноки князя Игоря. Объявили награду за голову его брата Святослава (Свояка)…

«Годы проходят, невообразимое становится повседневным, жуткое – скучным, невыносимое – однообразным».

Вопрос в мелочи: вот этот конкретный парень, Точильщик, уже готов принять «невообразимое» – тайное убийство русского князя как… нет, не как «повседневное», но как «вообразимое»?

Чисто для знатоков: я значительно жёстче американского империализма. Не по злобЕ, а по обстановке. «Не мы таки – жизнь така».

Герой «Короли и капуста» может организовать свободное волеизъявление народа в форме гос. переворота и отправить свергнутого президента в эмиграцию с достойным содержанием.

Здесь – феодализм. Власть – наследственная. Свергнутый правитель сохраняет свои права до самой смерти. Даже публично отказавшись, он может в любой момент потребовать их обратно.

Есть три способа сделать «отставку» необратимой: ослепление, кастрация, смерть. «Наследственность власти» – здесь все так живут.

* * *

– Ты полагаешь, Калауз – не человек? Ангел божий с крылышками? Или, всё-таки, один из сынов человеческих? Из плоти и крови? Две сотни костей, три пуда мяса, ведро крови, десяток фунтов дерьма… Ты никогда такого не видал? Не резал?

Точильщик, как и все мои люди «силового блока», прошёл через «попробовать вражьей кровушки». Ещё ему, уже по его профессиональным интересам, доводилось принимать участия в некоторых мероприятиях в подземельях Ноготка. Да и вообще, каждый крестьянин здесь – ещё и забойщик.

– Батяня телёнка зарезал. Здоровски! Мясца поедим!

Здесь это – с младенчества. Без убийства живых существ, с их последующим свежеванием, потрошением, разделыванием и поеданием – умрёшь с голоду. Я уже про это…

Точильщик сосредоточенно смотрел в землю. «Зарезать князя». Это тебе не курёнку головёнку откочерыжить. И даже не телёнка кувалдой между глаз… Между его больших, добрых, голубых…

Не удивлюсь, если от такого нервного напряжения парень свалится в обморок.

Не-а, недооцениваю я своих людей. Стрессоустойчивость возникает вокруг меня просто как запах. Кому «глаза режет» – отваливаются сразу. Остальные адаптируются. К «возможности невозможного».

– И ты хочешь, чтобы я пробрался в Рязань и зарезал Калауза?

Точильщик удивлённо дёрнул головой. Понимаю – мысль кажется удивительной. За всю историю «Святой Руси» никто так не работал. Никому такое не удавалось.

Сделать невиданное, реализовать невозможное. Превзойти всех предков и современников…

Он снова покрутил головой, несколько смущённо улыбнулся мне. Почти детская улыбка на юношеском лице. Тщеславен? – Это полезно. Если без дурости.

– А знаешь… можно попробовать. Ножики я мечу не худо. Не хуже, чем ты на божьем поле в Мологе…

Распрямился, развернул плечи, разулыбался, глядя куда-то в сторону.

Чуть собью мечтания, меньше «воздушных замков».

– Попробовать – нельзя. Нужно сделать. За один раз. Исполнитель – или уйдёт тихо, не оставляя следов, или – тихо и сразу умрёт. Ничто не должно связать… акцию и Всеволжск. Славы, почестей – не будет. Ни живому, ни мёртвому.