Текст книги "Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

Соавторы: В Бирюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Дальше.

– А далее… Наши-то толпой повалили на берег. Встречать гостей. Там, вроде, ну… молебен какой начался. Креститься там, шапки долой, на колени, поклоны… Дым от кадильниц пошёл… А после… вдруг – драка. Наши-то все бегом – с берега в селение. А те с мечами – следом. А наши их поленьями да жердинами. Толпой – к тиуну на двор. А этих-то, находников-то – много, бьют наших. А наши-то в стороны, как тетёрки по кустам. Тута тиунов двор и полыхнул. Ветерок-то поддувает – вот и занялось. Тута тиуна – эти-то и убили.

– Всё? Дуй на вышку, давай свеженькие новости. Алу, воинских начальников – сюда. Бегом.

К моменту сбора моих голов, ситуация чуть прояснилась. Вышка стояла в стороне от селения, на высотах. Ребятишки продолжали «освещать с места события».

Прибывшие довольно долго провозились в селении. Прошлись по дворам, долго толклись в церковке, внимательно оглядели солеварни. Наконец, к вышке двинулась группа воинов. Ребята слетели вниз, стащили и спрятали в кустах нижнюю приставную лестницу и сбежали.

– А тута вот соседи их сюда сигналят: вышка в Балахне горит.

К связи я отношусь трепетно. Я про это уже…

Это – раз.

Находники побили с пяток моих насельников. Судя по числу тел, бездвижно лежавших на просматриваемых местах.

Это – два.

Колотило – тиун в Балахне, мой чиновник. Лицо официальное, представляющее особу владетеля. Меня. Его убили.

Это – три.

Каждого из этих трёх пунктов достаточно… для репрессий.

Что там сейчас – неизвестно.

– Какие мнения у господ совета?

– Похоже, епископ Ростовский идёт. По Спасу судя. С монасями, да попами, да служками, да с работниками, приказчиками, ярыжками. Да с половиной своей кованной сотни. Другую-то, поди, князь Кестут положил.

Кастусь, присутствовавший на совещании, польщёно улыбнулся.

– Что делать будем?

– Дык… ну… известно чего – посла слать. Для, значит, по чести разговора да в дом дорогого гостя приглашения.

– Другие мнения есть?

Спокойно, Ваня. Гнев – плохой советчик. Ивашко озвучивает стандартную реакцию стандартного владетеля на прибытие в его владения стандартного архиерея. Что у меня стандартами «Святой Руси» даже не пахнет – отдельная тема. Стартовая точка задана от исконно-посконного.

«Плясать – от печки».

Остальные молчат. Ивашко изложил канон: «как с дедов-прадедов бысть есть». Всеволжск – не каноническая местность. Совсем «не». Все понимают, чувствуют. Но – молчат. Боятся?

– Боитесь? Сказать страшно?

Вскинулся Чарджи.

Как?! Его?! Упрекать в трусости?!

Да, мил дружок, смелость бывает не только в сабельной рубке. Ещё и в мысли, и в слове.

Мечтательно глядит в потолок Любим.

Ему – пофиг. Что он там, в жердяной крыше видит? Ручной автоматический гранатомёт? Баллистическую ракету с самонаведением? Чтобы через пол-шарика – молча в форточку влетала?

Терпит совет Терентий.

Ты, Воевода, решай сам: копать или не копать, стрелять или не стрелять. Рубиться, резаться… Да хоть что – у меня мельница встала! Это – забота! А там, в Балахне… Сами.

В панике смотрит Николай.

Он уже понял. Он неосознанно двигает ладошкой. Типа: не надо, не говори. Это ж такой бздынь будет! Это ж даже не Русь железом завалить, это ж… Ё-моё и терпентин во все дыры!

Не дёргайся, Николашка.

«Твоё появление на этой планете чёрного юмора – не случайно».

Ещё не случайнее – твоё здесь выживание.

Постепенно уходит радостная улыбка с лица Кастуся. Он понимает, что здесь… что-то, чего он не понимает. Для него Федя Ростовский – смертельный враг. Но для русских… Вроде бы – мы все вместе. Но вот тут… Врозь?

Две женщины, Гапа и Елица. Смотрят сходно. Сочувственно, поддерживающе. Только Елица ещё и волнуется: смогу ли я, осмелюсь ли, и получиться ли из этого хоть что хорошее. И как это для её Кастуся обернётся.

А Гапа и не сомневается. Я – с тобой. Как решишь – так и хорошо.

– Что ж, решать мне. Решаю: идём нынче в Балахну. Спешно. Войском. И бьём там речных шишей. Которые в мои земли пришли, людей моих побили до смерти, имение моё пограбили. Как ты, Ольбег, говоришь: Вырежем! Всех!

Ольбег молчит. Смотрит на меня круглыми глазами. Сегодня его постоянный рефрен не звучал – боязно мальчику. Это хорошо – взрослеть начал.

– Ваня! Это ж епископ! Это ж архиерей! На нем же благодать божья!

– Брось, Николай. Не может быть божьей благодати на том, кто на меня меч воздвиг. Как бы он меж людей не звался, а мне он – тать. Давить. Как клеща-кровососа. Начали.

Дальше… регламентно. Час на сборы, восемь часов ходу – это не «Белой ласточкой» под парусом пробежаться. Пристали сильно ниже, пешком по лесу в обход. Поймали двоих в куширях… Хорошо – не убили сразу. Я их по прошлому разу помню – плавник на дрова рубили. По-русски – ни бельмеса. Но оперативную обстановку… донесли.

Засветло вышли на позиции, уточнили цели. Дождались темноты. Ближе полуночи отряды Могуты и Фанга сняли часовых, пошли по постоям. Три удалённых группы вырезали тихо. Потом противник поднял шум, по-выскочил. Ночной бой…

Против «Сожжения Москвы» – копейки. Селение много мельче – не сравнить, укреплений – нет, план застройки – у нас есть, ключевые точки выявлены, боеспособные группы – блокированы изначально… Режь – не хочу.

Из интересного – «коктейль Молотова».

Опробовали тактическую новинку: отделение гранатомётчиков. Смесь ацетона и скипидара – у меня есть, запальные фитили из пеньки с поташом – хороши, зажигалки – ребятам выдал. Метать они выучились. Полуторафунтовый снаряд закидывают c места шагов за шестьдесят.

Понятно, что ребят – не вчера из еша вынули да в бой погнали. Отбирали, учили. Как Сухан сулицы кидает – я уже… Здесь есть сходные варианты. Есть специфические. Конечно, не «из окопа в окоп» – окопов здесь нет, а из-за угла избы в волоковое оконце.

Первый бой подразделения. Боевое крещение.

Мда… У ребят есть… простор для роста. Но главное: принципиальное ограничение «Святой Руси».

* * *

Идея была – пальчики оближешь! Здесь же всё строят из дерева!

Подобрался тихохонько, по-закидал малёхонько и лежи-отдыхай – ветерок сам раздует, сам из врага шашлык сделает.

«Гори-сияй ты всё огнём!».

Увы, мелочь мелкая. «Коктейль Молотова» эффективно использовался по танкам. Т. е. при столкновении с листом брони бутылка разбивалась. В уличных боях бутылка разбивалась при столкновении с камнем домов, с асфальтом мостовых.

В образцах 41 года есть экземпляры с залитой наглухо сургучом пробкой и палочкой-фитилём, примотанным к корпусу бутылки вертикально снаружи. Расстояние между краем горлышка и верхушкой фитиля – сантиметр-два. Для срабатывания – необходимо разрушение сосуда.

Проще: против кучи свежего дерьма – неэффективно, не разбивается.

Моя знакомая жила на верхнем этаже одного дома в Киеве. Во время «Майдана» она очень переживала по поводу возможного пожара. «Зажигалки» кидали и с крыш. Часть из них падала на её балкон. Каждое утро она выносила несколько таких снарядов. По счастью, на балконе лежал глубокий снег – метательные снаряды падали и тихонько тухли. Остальное там… тоже стухло. Но не так тихонько.

Здесь, на «Святой Руси», очень мало твёрдых поверхностей. Ни дерево строений, ни земля улиц и дворов достаточного сопротивления не оказывают. Не разбивается. Облегчать тару рискованно – может развалиться в руке при броске.

Одно решение – легкоплавкая заливка горлышка. Воск, смола, жир. Туда же, в горлышко – фитиль. Внутрь, а не примотать снаружи, как в 41. Горящий фитиль «тянет» воск из заливки. Как в свечке. Когда воск выплавится – пойдёт ацетон со скипидаром, полыхнёт.

Не очень. Нет чёткой последовательности – разлив-поджог. Смесь вспыхивает в процессе излияния. Очаг возгорания локальный. Но в деревянных строениях – приемлемо.

Другая проблема – время. Время задержки между падением снаряда и разливом горящей жидкости. Горящий фитиль – виден и легко гасится.

Мы разные варианты затычки пробовали, с разными составами. Кажется, зря я булгаром воск продал. Пока – ищем, думаем, проверяем.

Другой путь – тактическая двухходовка – мы реализовали здесь.

* * *

– Ты! Факеншит! Хусдазад! Убери свой зад! Хренов евнух персидский!

Команды поля боя наполнены моими эмоциями под завязку. Но подаются шепотом. Поскольку – «поле боя». Хотя оно само про это ещё не знает.

Я уже объяснял, что язычников у меня крестят. Именуют прямо по святцам. Вот, назвали парня по страстотерпцу – персидскому евнуху четвертого века, а он вырос в десятника «поджигателей».

Хусдазад и трое его подчинённых несут себя как стекло тонкое: на груди «лифчик деревянный» – разгрузка с четырьмя глиняными «гранатами», на спине – «макитра» на двенадцать литров. Деревянная, прямоугольная… Назвал как-то макитрой – прилипло. А как?! – «Р-рез-зер-рвуар-р-р» ребята не выговорят.

Одна из трёх штурмовых групп под моим руководством обошла селение, и с запада, по прибрежной полосе, просочилась к пристаням. Ребята Фанга ещё засветло засекли секрет из двух епископских отроков, типа замаскировавшихся на речном обрыве. При подходе с этой стороны по пляжу – прямо на них и вышли бы.

Вышли. Лежат «секретчики», остывают. Фанг своих хорошо учит – даже не ворохнулся нигде никто.

Впереди, в паре сотен шагов, костерок. Там ещё парочка караульщиков. Костерок возле начала пристани. Пристань – земляная насыпь, укреплённая деревянными сваями, и двое мостков, уходящих в Волгу. К мосткам пришвартованы плав. средства, местные и епископские.

Надо, конечно, строить более основательно. Но вы ледоход на нерегулируемой Волге представляете? С таким же половодьем. Сюда бы блоки бетонные, по пятку тонн каждый, в шесть рядов, да сваркой их повязать…

На лодейках люди есть. Лодки, барки в походе без присмотра не оставляют. Шесть лоханок на двух причалах. Бойцов там быть не должно – караульщики. Их забота – криком кричать.

Трое парней-голядей переглядываются. Старший, подбирая русские слова, уточняет:

– Эти… у костра… резать?

Эх, Елицы нет. Когда-то она в сходной ситуации перед караульными у костра голой плясала… Я б ещё раз посмотрел.

– Нет. Хорошо сидят. Ольбег, ты где? Снимите?

Ольбег дёргается – первое боевое задание! Потом с двумя молодыми парнями-лучниками начинает выдвигаться. Место открытое – близко не подойти. Но караульщики у костра смотрят на реку – услышали что-то. А, плеск характерный. «Водомерки» подходят.

Ольбег выводит своих на сотню шагов.

Классика: нельзя сидеть у костра в зоне боевых действий. Мишень – идеальная. Хотя понятно: у костра – вторая линия. Понадеялись на секретчиков. И ещё: в карауле – молодёжь. Дедовщина «аз из» – опытные гридни, после похода лодейного и славной победы над смердами сиволапыми, в тёплых избах на мягких постелях отдыхают. На стрёме – сопляки-новобранцы.

Один из караульщиков затих сразу, второй пытается шевелиться, шуметь. Третья стрела – от Ольбега – успокаивает окончательно.

– Хусдазад, запалить мостки от берега. Командуй.

На лодочках есть сторожа. Слать своих ребят выковыривать пришлых в темноте – не хочу. А так сторожа проснутся, вылезут на огонёк. Тут их стрелки и уполовинят. А вздумают концы рубить да в Волгу уходить – их «водомерки» проредят.

– Господине! Сова крикнула.

Ага. Вот и сигнал.

– Поспешим же, други мои, на веселие.

«Поджигатели» возятся у мостков, наконец – пыхнуло. От лодеек начинается крик. И мгновенно стихает – стрелки из темноты хорошо бьют по подсвеченным, поднявшимся в лодках головах. А мы поспешаем в гору к селению.

Справа впереди пепелище сгоревшего дома тиуна. Эх, Колотило, Колотило… Хороший у тебя дом был. Недавно я там с Самбориной и Сигурдом разговаривал, а теперь оттуда остывшим кострищем несёт.

«Что день грядущий нам готовит?»

…

«Скопытюсь ль я дрючком пропертый?

Аль мимо прошпындонит ён?».

Слева забор. Несколько месяцев назад я тут Раду нашёл. Забор поставили. А ворота так и не навесили. «Древощепы из куширей» говорили – здесь у пришлых гнездо. Одно из.

Заглядываю. Сортир уже стоит. А перед ним белеет… В прошлый раз там тужилась Радина дочка, а теперь… фиг его знает – что-то двуногое.

Киваю парнишке-охотнику возле меня. И любитель полуночной дефикации влетает. В открытую дверь «уголка уединения» с острой железкой в животе. Громко влетает. Поднял тревогу. Но дело не в этом – в селении, где-то впереди начинается истошный крик. Недолго. Но опытным воинам должно хватить.

По нашим прикидкам, здесь в усадьбе встал на постой десяток из «епископской кованой сотни». Один из трёх. Минус 4–8 караульщиков на пляжу и в лодейке, плюс «дружинные отроки и слуги». Человек 15–20. Гридни – в избе, прочие – по сараям.

– Хусдазад! Сени, окна. Командуй.

Парень с напарником кидаются к крыльцу. Дверь вдруг распахивается. На пороге – здоровенный бородач. В кольчуге, в чуть перекошенном, незастёгнутом шлеме с поднятой кепкиным козырьком личиной, с мечом в руке. Босой, в подштанниках.

«Поджигатели» едва успевают отскочить от маха широкой, чуть отсвечивающей полосы его меча. Вторым взмахом гридень сбивает в сторону брошенный ему в грудь дротик голяди и, вскрикнув, падает в сторону – почти одновременный дротик Сухана попадает в лицо чуть выше верхней губы.

«Козырёк» надо было на морду лица опускать. Не сориентировался в обстановке.

Один из «поджигателей», тоненько подвывая, отползает в сторону от шевелящегося ещё епископского гридня с торчащей из лица палкой. А Хусдазад вдруг вопит по дурному, подхватывает свою «макитру» и, головой вперёд, кидается в сени.

– Куда?! Твою мать! Сдурел?!

В избе, похоже, уже проснулись – в окошечках какой-то мерцающий отсвет. Кресалами стукают? Угольки раздувают?

Хусдазад вдруг вылетает назад на крыльцо. Как от пинка. Без «макитры». Поскользнувшись, падает на спину, выдёргивает у себя из «лифчика» «гранату», водит зажжённой зажигалкой по фитилю и лёжа на спине, через голову, кидает в сени.

– Охренел?! Оно ж так не разобьётся!

У него вспыхивает рукав кафтана, пытается сбить огонь. Шапки нет, тряпки нет – просто ладонью… Из избы раздаётся вопль. По окошкам, по тёмному проёму открытых в сенях дверей видно вдруг вставшее там пламя. Огонь стремительно пролетает змейкой по пролитой струйке из «макитры» по сеням, по крыльцу, у Хусдазада вспыхивает другой рукав.

Э-эх, мы тут недавно с Рыксой сиживали, пиво пили, за жизнь говорили, а теперь…

«Враг костром в избушке светит,

Будет чёрный как шашлык.

На крыльце гостей мы встретим

И насадим на свой штык».

Штыков у нас нет. А так – всё правильно.

Напарник Хусдазада отскакивает в сторону – сам весь «гранатами» увешан, как бы не полыхнуло. Двое мечников из моей команды быстро, не целясь, вгоняют по сулице в пылающий зев сеней, кидаются к герою-поджигателю. У угла избы под водостоком бочка с дождевой водой. Его – туда, руки по плечи, с головой.

Кажется, сулицы попали – в рёве пламени слышны крики вопящих епископских воинов. Огненная ловушка: избы у меня ставят крепкие, окошки маленькие. А ломиться в железных доспехах через горнило полыхающих сеней…

«Гридь жаренная». Или правильнее – запечённая?

Вот так и надо. Враг должен сдохнуть до того момента, как у него появится возможность нанести нам ущерб. Были мужички крепкие, опасные. «Кованые гридни». Теперь – мясо подгоревшее.

М-мать! Не все.

В амбаре вдруг распахивается воротина, и оттуда, вереща для страха врагам и храбрости себе, выскакивает десяток подростков. Размахивая топорами и короткими копьями. Подошедший к этому времени на двор Ольбег со стрелками, сбивает двоих. Остальные ломятся ко мне.

Ну, сейчас и я… согреюсь.

Фиг там. Слева Алу делает ложный финт палашом и накалывает ростовского отрока насквозь. Молодец, мальчик – выход клинка не назад, а в сторону, с проворотом в теле. Здесь «маклауд»… вряд ли.

Справа короткий мельк Ивашковой гурды. Удар у него… не ослабел. С маха сносит голову противнику. Вместе с плечом, рукой, выставленным вперёд срамосаксом. Э… скрамасаксом.

А прямо передо мной – спина Сухана. И два его опущенных топора. С них уже кровь капает. Чья-то.

Отроки кидаются назад. Где после краткого обмена ударами с моими голядями и мечниками, успокаиваются навечно.

У нас – двое легкораненных, один обожжённый и… И тут вспыхивает другой сарай – сеновал.

Одинокий парнишка-гранатомётчик, оставленный без присмотра, уныло бурча себе под нос что-то матерное, расковырял горлышко своей гранаты, полил из неё ворота сарая, запалил вынутый фитиль и ткнул им в мокренькое. А пустой кувшин аккуратно убрал в «лифчик». Хозяйственный парень.

Ага, принялось. Двое мечников подтаскивают и подпирают бревном горящие створки ворот сеновала. Дерево горит хорошо. Но медленно. Зато внутри вдруг жарко, стремительно вспыхивает сено. Пламя внутри сарая в три секунды встаёт выше стен, выносит крышу, ревёт, вспухая жарким горбом.

Изнутри – человеческие вопли. Такой силы, что уже… нечеловеческие.

Жаль – хорошее сено было. Теперь придётся из других мест сюда перетаскивать.

Глава 4 60

– Господине! Наши там дальше по улице бьются!

Пока я присматривал за перевязкой своих раненых и дорезанием чужих, Алу сбегал на разведку. Понять обстановку не хитро: впереди, за три дома, по другой стороне улицы хорошо полыхает двор. Там же – идёт бой на улице. Наши наскакивают и отскакивают. Противник кидается вдогонку – получает стрелами.

– Воевода! Епископские в соседний двор забегают! Оружные! Много!

Ожидаемо. Сначала Могута и Фанг сняли посты и секреты. Потом Чарджи и Салман пошли потихоньку зачищать дворы. Потихоньку не получилось, пошёл крик. Основная часть боеспособных пришлых – здесь. «Кованые гридни» встали в трёх соседних дворах по одной стороне улицы. На «своих» я успел наскочить до общей тревоги, а вот Чарджи с Салманом «вляпались в мягкое» – попали на гражданских. Которые орут сдуру без продыху.

Орунов порезали, но ор сработал. Вояки очухались, успели вздеть брони.

Красноармейцу от подушки до пирамиды – 30 секунд. Нынешний русский доспех, хоть и проще-легче полного рыцарского позднего европейского средневековья – достаточно громоздок. Влезть в кольчугу не сложнее, чем в гимнастёрку. Только весит такая рубашечка полпуда, не сминается свободно, не растягивается. Очень лихо корябает морду. Ежели резко и без навыка. И не забудь надеть предварительно поддоспешник, а последовательно – оплечье. Кстати, кроме кольчуги, у приличных людей принято перед боем надевать ещё штаны и сапоги.

Шлемом с подшлемником, меховым, волчья или барсучья прилбица, накрыться сверху, поясом воинским со всеми причиндалами – карманов здесь нет – опоясаться посередине. Перекреститься, подхватить щит с копьём, ежели есть и – аля-улю, гони гусей.

Это версия лайт. Качественный рыцарь в Европе или княжий гридень на Руси полный доспех одевает только с помощью слуг. Ту же кольчугу слуги опускают на поднятые руки господина. Самому… Кто пробовал – поймёт. Для остальных… Делать уставную складку на спине под ремнём, как это принято для гимнастёрки – с кольчугой не получится.

Гридни успели «об-борониться», собрались в соседнем дворе. Их там, вместе с отроками, слугами и гражданскими – с полсотни. Сейчас они ка-ак ударят…

А я свой «зад» найти не могу. Куда он делся?

– А, вот ты где! Весь промок? А штаны сухие? Тогда командуй. Ветер-то от реки тянет.

Хусдазад собирает своих к забору. За забором – полный двор противников.

Факеншит! Ружжа автоматического на них нет!

Посадить стрелков на крышу овина, чтобы они через забор стрелы покидали…? – Так в ответ же прилетит! И много больше.

Поэтому по простому – плесканули из следующей «макитры» на овин, на забор, подожгли и отскочили.

Когда огонь поднялся, а забор – завалился, туда, в уже горящее пламя, полетели остальные кувшины «поджигателей». Из конюшни вытащили телегу, набили её сеном, откупорили ещё одну макитру и, как проезд образовался, полили, запалили, катнули – тоже туда же.

Перепрыгнуть через полосу огня на месте забора – не проблема. Если тебя не встречают стрелами и сулицами. Три стрелка против одного – всегда победят. Если все одинаково прячутся. У меня – все в укрытии, а у них – светло как днём, пожар разгорается, народишко суетится.

Ольбег – умница. Вспомнил фундаментальное: «Всякого торчащего – нагни. Всякого начальствующего – положи». Пока его стрелки с епископскими перестреливались – положил последнего командира из штата ростовской сотни.

Было у них три десятника и полусотник. Одного мы в этом дворе зажарили, другого – в том положили. Двоих Чарджи с Салманом дорогой успокоили. Формальные лидеры кончились, у неформальных… мозгов меньше.

Точно – чудаки пошли на прорыв. Припекло, видать. Ломанулись на улицу в сторону их штаба.

Крутые ребята, славно рубятся.

Пожар подсвечивал воинов противника, и стрелки Любима, засевшие за заборами, густо били из темноты на выбор. Толпа ростовских сбавила темп, начала топтаться на месте. Тут Салман заорал своё «ку-у!», градом посыпались сулицы, и он, во главе мечников, кинулся рубить всех попадавшихся на глаза.

Зря. Накажу храбреца. Я ж говорил: мечник – для дорезания, а не для боя.

Мои тоже выскочили на улицу и приняли участие. В помётывании в спины вражеского отряда всякого чего остро заточенного.

Епископские гридни дрались яро. Но ветеранов среди них было мало: в Московско-Литовском походе сотня понесла потери, часть бойцов оставалось в Ростове, часть – на Поротве. А новобранцы… «сыгранностью» ещё не обладали.

«Ку-у», в исполнении Салмана, в сполохах пожара и блеске клинков – произвело впечатление. Они развернулись и побежали на нас.

«Ни шагу назад!»? – Не здесь.

Чуть не за шиворот втаскиваю ребят во двор. Становиться на пути бегущего в страхе противника… Бек так в «Волоколамском шоссе» роту потерял.

«Не загоняйте бешеную крысу в угол».

Главное: не пытайтесь остановить ей голой пяткой, когда она оттуда выбирается.

Пробежали? – Теперь потихоньку их в спину. Ни берегом уйти, ни водой – они не смогут.

Когда кучка в три десятка мужиков резво пробежала стометровку и выскочила к горящим мосткам, с реки из темноты по ним ударили обе «водомерки». Там их и положили. Полминуты – четыре десятка стрел. Конечно, попали не все. Кто-то в темноте пытался уйти берегом. Команды Фанга и Могуты обеспечили внешнее оцепление.

О-хо-хо… По сути – первый «правильный» бой такого масштаба. С разведкой, планированием, развёртыванием. С взаимодействием разных видов войск… Бардак.

Хусдазад – герой. Но это от моей глупости – почти все брошенные во врага гранаты не сработали. Только те, что в пламя пошли. А на учениям всё было прилично… Почему? Не было реального понимания критичности времени? Возможности подвижного, противодействующего, атакующего противника?

Я – лопухнулся. Хорошо – без необратимых последствий в форме свежих покойников с нашей стороны. Тут чего-то надо придумать. Так-то ребята нормы ГТО перевыполняют, но… не разбивается же!

Хельмут фон Мольтке прав: «Ни один план не переживает встречи с противником».

Остатки епископских, засевших в дворах, выкуривали огоньком. Штурмовать? – Не надо! Подобрался, плеснул, поджёг. За ветром следи – оно само разгорится.

Трудов, конечно, жалко. Своё же жжём! Но люди дороже. И так трое уже в рядок лежат. Павшие. Что характерно: у всех рубленные раны. Сильные удары сверху – головы, плечи. У ветеранов мощный рубящий удар, а отскакивать ребята… не выучены? Вывод? – Или более плотный строй, мощные щиты и длинные копья-рогатины, или более рассыпанный, и работа «трое на одного». Или – Любиму работать быстрее, а Салману – медленнее. Нефиг кидаться в атаку, пока противник не побежал!

…

Перед боем я чётко объяснил командирам, что пленные мне не нужны. Ребята их и не жалели. Но – ночной бой. Кто-то спрятался и вылез уже потом. Кто-то явно сдался, сложил оружие на условиях сохранения жизни.

Из примерно полутора сотен пришлых – две трети перебиты. Остальных… пришлось разбираться.

Я стоял возле в очередной раз догорающей усадьбы покойного Колотилы, прикидывал сколько чего потребуется для восстановления Балахны, когда ко мне подвели группу пленных. Не связанных, не ободранных. Прокопчённых и безоружных, конечно.

– Почему не связаны?

– Так это… это ж…

Впереди стоял невысокий пузатенький человек с залысинами, в подпаленной поддёвке.

Без бриллиантов на куколи, золотых серафимов по рукавам снежно-белого шёлкового подрясника, без янтарных четок лесенкой в руках. С пятном сажи на носу. И неукротимым гонором в душе.

– Ты! Еси кал смердячий! Блевотина диавольская! Крест святой обратит в пепел тебя! В грязь неописуемую! Эк…

Апперкот при таком брюхе у противника – неудобен. Джеб… руки без рукавиц – пальцев жалко. Я-таки провернулся. На пятке. И достал. Ребром сапога в горло.

Конечно, не пробил. Борода, знаете ли. Но епископа Ростовского Феодора снесло вдоль по улице.

– Всем наручники, на общую цепь. Этого… отдельно. Кандалы, кляп, мешок на голову. Выполняйте.

Можно ли было разойтись с Бешеным Федей мирно? – Конечно!

Плати. Виру, десятину, мыто. Делай что велят, слушайся старших да вятших, прими их суд и закон. Живи как все. Под властью того или иного. Господина, владетеля, владыки. Радуйся, когда господин – добрый. Старайся угодить, услужить, милость заполучить.

«Все так живут». И допреж тебя люди жили. Не глупцы, не трусы, не бездельники. А ты что, не такой? Золотой-яхонтовый? Сильно умный?

Да. Не такой. Единственный.

«Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества» – верю. Но не считаю обязательным в обществе людских и божьих рабов – самому быть холопом.

Я это уже проходил. Я этого уже нахлебался. «Воли своей не отдам никому!». Ни князю, ни епископу. Как на трансформаторе: «Не влезай. Убью». Кто не понял – сдох.

Колотилу и других павших, похоронили торжественно. Без салюта, но с молебном. Поставил нового тиуна, уточнил план работ по восстановлению поселения. Без уменьшения производства: идёт массовая заготовка на зиму, соль – главный консервант.

Когда вернулся во Всеволжск, все находники уже познакомились с Ноготком. Суть происходящего была понятна. Оставались детали.

Федя шёл к Стрелке устанавливать свою власть. Ему донесли о моих контактах с Ионой Муромским. Он понял возможность моей связи с Антонием Черниговским, что-то уловил в отношении Мануила Кастрата Смоленского. Слышал о том, о чём я и сам не знал: о разговорах в архиепископских палатах в Господине Великом Новгороде по поводу Всеволжска.

Он шёл ставить свою церковную власть. Которая для него неотделима от власти светской, мирской.

«Нет власти аще от бога». Представитель Его на этой земле – он, епископ Ростовский.

«Кто на нас с Вседержителем?».

Вы все – рабы божьи. А надсмотрщиком над вами – я.

В тот год записали в летописи о епископе Феодоре, в связи с попытками простых людей объяснить властность, силу, корыстолюбие и жестокость его:

«Неции же глаголаху о нем, яко от Другой, наживя богатство, вздуется, демона есть сей, инии же волхва его глаголаху».

Люди называли его, православного епископа, поставленного самим Константинопольским патриархом – волхвом, язычником. Некоторые же – демоном. От «Другого» – от Сатаны – посланного. «Вздувшегося наживя богатство».

Я же, не веря ни в Велеса, ни в Христа, вижу мерзавца. Которому по земле ходить – лишнее. Верит он в свою богоизбранность, в почивающую на нём благодать, или нет – мне плевать. Я сужу не по вере, а по делам. А дела его… мерзопакостны.

Моё отвращение возникло ещё во время казни Новожеи. Когда его манипуляции со священными текстами, с верой людей, с облачениями и песнопениями были использованы для убийства. Для группового убийства невиновных женщин. Для закрепления послушания в душах верующих.

Ростовский вариант Аламутского манипулятора Хасана ибн Саббаха. Но без личного аскетизма, установления равенства, интереса к новым знаниям…

«Лишний реал».

Феодор был несгибаем. Глубоко верующий человек. Верует в свою правду, в свою силу. В Господа Вседержителя.

«В чём сила, брат? – Сила – в правде».

Да. Но не в твоей.

– Ты убил моего человека, тиуна Колотилу.

В ответ… Ни попыток уклонения, типа: это не я убил, это из людей кто. А я не приказывал. Ни раскаяния. Вроде: бес попутал, виноват, извини-прости.

Отнюдь.

– Да. Я твоего слугу велел зарезать. Ибо он посмел мне, владыке Ростовскому, перечить. Толковать о том, что это твоя земля. А земля – вся – божья! И я, слуга божий, и тебе, и слуге твоему любому – начальник. Владыко. Вы все – в воле божьей. Через меня открываемой. А дурень тот – лаяться вздумал, десницу на слугу божьего воздвиг. Жизнь и смерть человеков – в воле провидения. Чрез меня исполняемой. Господу воспрепятственникам – смерть. Казнь не промедляемая.

Всё это активно перемежается Иоанном Богословом, Апостолами и Пророками, Евангелиями и проклятиями.

Что ж, верно сказал Иоанн Златоуст:

«Ад вымощен черепами священников».

Придётся подкинуть чертям материала. Для тамошних тротуаров.

Вздёрнуть упрямца на дыбу, пройтись огоньком да кнутом? – Ноготок… отсоветовал. Мужик упрямый – может сдохнуть в процессе. Без подручных не обойтись – звона не избежать. Пытать архиерея в «Святой Руси»… не есть хорошо.

Николай намекнул… Федю можно и голодом… Как несколько лет назад заморили Новгородского епископа Нифонта в Киеве – попал владыко не ко времени. Да и предерзок был. Перед лицом Изи Давайдовича.

Изя в тот раз Великим Князем всего-то несколько месяцев просидел. Но Нифонта успел угробить.

Я же, поразмыслив об ибн Саббахе, рассудил иначе.

Для «Старца Горы» убийство противников – способ внушения страха. Смерть Калауза – этих оттенков не имела. Чистый функционал: «переменить правителя».

Однако ж, суд и устрашение – в деятельности правителя должны присутствовать. Как в сказке: «Намёк. Добрым молодцам – урок».

В правосудии – и «недобрым» тоже.

Мы начали готовить суд над епископом Ростовским.

Фигня! «Умные мысли – тонкая оболочка чувств».

По Бенджамину Франклину:

«Так удобно быть разумным существом – это позволяет человеку найти и придумать причину для всего, что он намеревается сделать».

Я ненавидел Феодора. Я ненавидел всё то, что он олицетворял. Веру в бога, суеверия, превращающие нормальных русских людей в толпу восторженных убийц беззащитных женщин в Ростове. Присвоенное право повелевать. Обдирать нормальных людей до нищеты, до голода, превращая их труд, их хлеб, их жизни – в золотое шитьё своего шелкового подрясника или янтарные чётки «лесенкой». Право лезть в мысли, в душу.

В мою, твою мать, душу!

«Свобода совести».

Это не «свобода от совести». Это вообще – не свобода. Это – условие. Обязательное условие существования. Инстинкт. Как дыхательный, глотательный. Нет – сдох. Для меня – так.

Если моя «совесть» не свободна, значит – она не моя. Не мною выстраданная, продуманная – так, впихнутая. Ботало на шее.