Текст книги "Ролевик: Хоккеист / "Лёд""

Автор книги: В. Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Краудер пытается пальцами добраться до глаз Патрика – к счастью, решетка спасает. Руа бьет его в шею, явственно слыша, как хрустит и проминается под ударами гортань. Но Краудер, кажется, не замечает этого. Теперь он бьет прямо по шлему и от его ударов гнется металл, скрипят заклепки. Кровь с разбитых кулаков мелкими брызгами покрывает лица противников.

Спасение приходит внезапно – кто-то сжимает горло Кэйта клюшкой и рывком тянет на себя. Огромная туша поддается, освобождая Патрика, а "медведь" падает на спину, придавливая спасителя.

Патрик потряс головой, приходя в себя. Краудера оттащил игрок Бостона – седьмой номер, защитник Бурк. Драка вокруг постепенно стихает – на трибунах ее жестоко давили энфорсеры, на льду – арбитры и игроки обеих команд. Словно пелена безумия, охватившего всех, внезапно спала. Краудер, зачинщик, лежит без движения. На губах у него пузырится багровая пена, одна из рук превратилась в кровавую культю, горло посинело и отекло. Наконец, прорываются медики, осматривая почти десяток лежащих на льду игроков.

– Будет суд, – хрипит кто-то из монреальцев. Голос его так изменился, что и не узнать кто это. – Чертов Кэйти сорвался с катушек. Десять к одному, что это операторы его заставили.

– Нет, – выхаркивает вратарь. – Не операторы. Кто-то другой.

* * *

Впервые, сколько Патрик себя помнит у него не получается уснуть. Тренировочный лагерь Варлокс давно погрузился в темное безмолвие, не нарушаемое ни одним звуком, а он все лежал на жесткой койке и смотрел в потолок. Усталость пульсировала внутри, но она же не давала закрыть глаза. Усталость и другое, непонятное чувство.

В комнате кто-то был. Патрик не видел и не слышал его, но знал – он совсем рядом, в паре шагов. Похоже, предок. Хоккеист, судя по тому, что тренировочный лагерь устраивался в этом месте уже добрую сотню лет.

– Я тебя чувствую, дух. Назовись и скажи, что тебе нужно.

– Жаль тебя, – голос походил на шелест сухих листьев или шуршание камыша на ветру. Звучал он словно бы отовсюду. – Полчеловека, чужак, почти мертвец. Разменная карта в большой игре.

– Кто ты?

– При жизни звался Жак Плант.

Патрик молчит, удивленный. Плант был великий хоккеист. Великий вратарь.

– Я видел твою маску. Говорят, ты сделал ее из черепа кровного врага.

– Мудрому человеку враг может дать больше, чем друг – глупцу. Я был тем, кем был, благодаря моему врагу. Потому и пришел к тебе.

Патрик прикрыл веки. Хотелось не шевелиться, ничего говорить, не думать даже.

– У тебя тоже есть кровный враг. Он или уничтожит тебя, или возвысит. А может и то, и другое.

– Что плохого я ему сделал?

– Дело не в тебе и не в нем. Все, что происходило или произойдет между вами – следы изменений, охвативших весь тот мир. Ты – чужак, прибывший из иной реальности. Это не твое тело и не твое имя. Даже душа твоя – лишь обрубок той, что была раньше. Останешься таким – и она сгниет, обратится в ничто, навечно оказавшись запертой в нашем аду. Твой враг всячески будет добиваться этого.

– И что же мне делать?

– Следовать путевым знакам. Хоккей – твой первый знак. Твое новое тело – второй. Высший трофей – третий. Ты держал в руках Кубок Стэнли?

– Нет. Дух Кубка ревнив и не терпит недостойных рук…

– Дух хранит великую ценность. И отдаст ее лишь тому, кому она предназначена. Может ты и есть тот самый…

– Что за ценность?

– Уроженцам этого мира знать такое не дано.

– А мое тело? Что с ним?

– Тело не принадлежит тебе. От того, твоя власть над ним куда выше, чем у любого другого. Ты и сам это должен чувствовать. Используй это.

Повисла тишина. Какое-то время Патрик молчал, размышляя над словами духа, невольно пропустив момент, когда тот ушел.

В задумчивости Патрик сел на кровати, обхватив голову холодными, чужими руками. Жак Плант, первый вратарь надевший маску, великий страж врат, доселе не почитавший своим вниманием игроков и операторов клуба. Он явился и подтвердил сказанное юношей-игроком. Подтвердил и даже объяснил – как сумел. Больше подсказок ждать не стоит. Глубоко вздохнув, Патрик Руа, рекрут-вратарь Монреаль Варлокс, отпустил снедающие его мысли. Сомнения и сожаления не помогут. Он умеет играть в хоккей – значит, он будет играть в хоккей. Особенно теперь, понимая, что ставки в игре стали несоизмеримо выше.

Глава II
Child in Time

Вагон мерно покачивался в такт движению, ритмично стучали под колесами рельсы. «Варлокс» ехали с шиком – в поезде им выделили целых три вагона: первого класса для команды и тренеров, второго – для обслуги, плюс еще вагон-клуб с кухней, баром и кинопроектором. Сейчас кино не крутили – от скудной фильмотеки из пяти лент хоккеистов уже тошнило. Время было глубоко за полночь, большинство парней уже отправилось спать. В клубе остались всего пятеро: капитан Боб Кэйни, форвард Бобби Смит, Ларри Робинсон, которого в команде называли «Большая птица», вышибала Крис Нилан и Патрик, неведомо как оказавшийся в этой компании. Четверо агентов играли в покер, дымили сигарами и посасывали пиво. Патрик сидел за соседним столиком, молчаливо разглядывая полупустую бутылку в своей руке. За стойкой приглушенно бормотал радиоприемник: играли Grand Funk Railroad. Пиво в бутылке слегка светилось желто-зеленым, в пентакль на этикетке был вписан желто-черный треугольник радиоактивности. Дешевый трюк, попытка использовать модный после войны «мирный атом». Этого добра сейчас везде хватало – где надо и где не надо.

– Сдавай, – проворчал Кэйни. – Что получил Краудер за свою выходку?

– Ничего, – тасуя колоду, буркнул в тон капитану Робинсон.

– Ничего? Шутишь что ли?

– Без дураков, – карты с шелестом легли на стол. – Сказали, что его кто-то из анархов под контроль взял.

– Анархов? – переспросил Бобби Смит. – Это что еще за хрень?

– Местные радикалы-вудуисты. Что-то среднее между подпольной ячейкой комми и религиозной сектой, – пояснил Нилан, больше других знакомый с вопросом. У него отец был зеленым беретом, служил в Европе, когда ядерный пламень бушевал там. Вернувшись, Нилан-старший сынка пророчил в энфорсеры, натаскивал всячески. А Крис назло родителю, подался в хоккей. Правда на льду он занимался тем, чему отец и учил – надирал задницы всем, до кого дотягивался. Лениво скосив взгляд на карты в руке, он многозначительно пыхнул сигарой и продолжил:

– Я официалам верю. Мелкий терроризм очень в духе этих ребят: добавить зачарованных психотропов в водяной коллектор, сделать куклу заезжей звезды и заставить ее смешно подрыгаться при всем народе… Чертовы школьники.

– Что-то я не слышал, чтобы они раньше хоккеистов трогали, – недоверчиво заметил капитан. Нилан только плечами пожал:

– Я тоже. Но, как говорил мой папаша, все на свете когда-то случается в первый раз. Поднимаю.

– Чек, – Бобби Смит обернулся к Патрику, словно только что заметил его. – Эй, голли, а ты чего здесь сидишь? Поспал бы. Тебе завтра в рамку.

– А тебе – на лед. К Проберту и Кокуру.

Четверка за столом замолчала, удивленно уставившись на Патрика.

– Черт возьми, рекрут пошутил! – хлопнул себя по бедру Нилан. – Клянусь, я такого раньше никогда не видел. Эй, Руа, это ты только в поезде такой или и на земле можешь?

Патрик отхлебнул пива, поднялся и молча вышел из вагона. Голова опять разболелась, да так, что разогрелась под черепом титановая гильза с прахом тотемной крысы. Он все еще чувствовал недоуменные взгляды на своей спине, и взгляды эти были ему неприятны. Кажется, именно они заставляли голову болеть. Впрочем, в одном Смит был прав – пора в койку.

В свое купе Руа вошел, не особо заботясь о шуме. Сон рекрута крепкий, простым шумом его не разбудить, а трое соседей по купе, само собой, были рекрутами. Патрик присел к стоящему на полу ящику магнитофона-бобинника. Так и есть, пленка не смотана. Клацнул переключателями, прислушался к монотонному жужжанию бобин. Пока шла перемотка, нашел и подключил наушники. Через пару минут щелкнул стопор, Патрик привычно переключил тумблеры, слегка подкрутил резисторы тембра и громкости. После чего, не раздеваясь лег на свою полку.

В ушах зазвучало привычное, монотонное бормотание. Ежедневный курс молений и заклятий, вечерняя половина. Против отторжения колдовских имплантов, в защиту от враждебных духов, для восстановления плоти и обезболивания души. Душу худдуисты лечить не умеют. Могут только обезболить. Хвала прогрессу, что оператору не надо читать это каждому рекруту отдельно. Четырех кассетников обычно хватает. Правда запись с рассветом теряла силу – операторам приходилось начитывать ее каждый день заново. Но один раз, а не двадцать, к тому же дважды в день.

Сквозь монотонный напев почти не было слышно стука колес. "Атомик Хаски", знаменитый трансконтинентальный экспресс, выехал из Вашингтона в одиннадцать вечера и прибудет в Детройт в четыре утра, преодолев за это время без малого пятьсот миль по Северным Пустошам. Со времен первой Американо-Советской войны поезда занимают особое место в жизни Северной Америки. Это что-то вроде подвижных государств, живущих по своим правилам и законам. Работник поезда никогда не заговорит с пассажиром, не ступит на землю за пределами железнодорожной полосы. Эти люди рождаются, живут и умирают в поезде, всю жизнь проводя в бесконечном движении. Такова плата за право пересекать пустоши, полные враждебных духов и радиоактивного снега. Большая часть курсирующих ныне поездов была создана очень давно, при помощи передовых тогда технологий и могущественных пактов с духами дорог и лоа странствий, прежде всего – с Легбой. Теперь, укрепленные свинцом, химическими сорбентами и охранными чарами стены вагонов – это все, что отделяет людей, железнодорожников и пассажиров, от смертоносного дыхания ядерной зимы.

Зима… Fimbulvetr – так называют ее Далин и Нэслунд, рекруты-скандинавы. В их родной религии так называется великий холод перед Рагнареком, зима в которую духи умерших вырвутся из Хельхейма на горе живым. Точность этого предсказания заставила многих обратиться к скандинавскому язычеству.

Оба, и Далин, и Нэслунд – беженцы, искалеченные атомной войной. Оба добрались до Канады уже при смерти: лучевая болезнь, прогрессирующие раковые опухоли, нарушенный метаболизм, сожженные легкие. Но в отличие от сотен других беглецов, у них, профи, был шанс на спасение. Лучше жить рекрутом, чем долгие месяцы умирать, думая только, как протянуть от одной дозы морфина до другой.

Или нет?

Заклятья по очереди "будили" имплантаты в теле Патрика, заставляя их вибрировать, покалывать, остывать или нагреваться. Процедура не самая приятная, но он уже успел привыкнуть. Хуже, когда случалась задержка: собственное тело начинало тихий бунт, сводя с ума мелкими неконтролируемыми движениями, легкими галлюцинациями, фантомными болями. Говорят, что через три дня без заклятий, начинались вещи куда пострашнее, но сам Патрик до такого еще не доходил.

Завтра вечером – игра против "Рэд Когуарс". Некогда сильный клуб, ныне переживающий не лучшие времена. Завершающий пункт в коротком турне "Варлокс" по маршруту Квебек-Вашингтон-Детройт. Предыдущие два визита окончились поражением – после пяти побед подряд дома. Детройт – не самая сильная команда, форварды там так себе, зато тафгаи – лучшие в лиге. "Братья-мордобои" Кокур и Проберт в этом сезоне успели нокаутировать не один десяток противников, да и левый нападающий Жерар Галант, даром что низкорослый и худощавый, от них не слишком отстает.

Бормотание в наушниках утихло, через пару секунд щелкнула, смотавшись до конца, бобина. Патрик снял наушники, достал из сумки пузырек с таблетками, высыпал три штуки на ладонь, отправил в рот. Все, необходимые процедуры окончены. Можно спать – хотя спать осталось пару часов, не больше.

Сквозь мерный стук колес иногда слуха касался протяжный вой ветра за окном. Стремительно проносилась мимо Северная пустошь, погруженная в густой мрак. Города-призраки, по самые крыши заметенные снегом, иногда мигали навстречу поезду мертвенными, бледными огоньками. Никто толком не знал, что это за огни и кто их зажигает. Одни считали, что это духи умерших имитируют жизнь, которая давно закончилась в этих местах. Другие спорили, что это выжившие, неспособные покинуть эти проклятые места, влачащие жалкое существование, полное боли и лишений. Патрик не знал, кто из них прав. Если честно, его это совершенно не волновало.

* * *

Детройт встретил канадских хоккеистов мрачной, почти гробовой тишиной. Здание вокзала промерзло так, что даже изнутри стены его были покрыты наледью. Выстроенное в лучшие для США времена по всем канонам конструктивизма, теперь оно выглядело заброшенным. Множество стремящихся ввысь прямых линий, большие окна, высокие потолки, огромные пространства внутри – все это теперь стало неуместным, неоправданным. Не было никакой возможности поддерживать здание в порядке и даже отапливать его как следует. Немногочисленные пассажиры ютились возле массивных нагревателей, переделанных из старых крупнолитражных движков. Громкоговорители установленные на стенах, с хрипом и треском извергали из себя приветственные спитчи для гостей города:

"…результатом деглобализации и многочисленных военных конфликтов стало резкое сокращение поставок нефти и коллапс ее мирового рынка. Это вынудило ведущие автомобильные компании к кардинальным изменениям в производстве. В этот сложный период гениальными инженерами корпорации "Джи-Эм" был предложен принципиально новый двигатель для авто, превосходящий ДВС во всем: мощности, экономичности, надежности и экологичности. Это был реактор микроядерного синтеза, компактный, простой в обслуживании, экологически чистый и не требующий заправки раньше, чем после десяти тысяч миль пробега…"

Автобус встречал их прямо у входа. Патрик взглянул на небо. Низкое, свинцово-серое, с рваными узорами туч, оно выглядело зловеще, недобро. Высотки, подпирающие его, слепо пялились на гостей провалами выбитых окон. Центр Детройта производил гнетущее впечатление – покинутый, обветшалый, лишь кое-где заселенный беженцами и маргиналами.

– Так парни, живо в автобус, – второй тренер Жак Лаперрьер для убедительности помогал себе руками, по одному заталкивая сонных хоккеистов в двери автобуса.

– Полегче, тренер, – поморщился Нилан, которому очередная команда Лаперрьера пришлась прямо в ухо. – И так башка трещит…

– С чего бы это, Криси, детка? – ехидно поинтересовался тренер. Тафгай скорчил невинную рожу:

– Акклиматизация, тренер. Влажный воздух, давление… ну вы в курсе. А еще говорят, здесь радиационный фон выше.

Послышались короткие смешки агентов. Рекруты молча занимали свои места.

– Так кончай препираться и залезай в машину, – рявкнул Лаперрьер и с силой пихнул Нилана ладонью в спину. К счастью, тафгай не сопротивлялся – иначе тренер, даже протаранив его плечом, не сдвинул бы с места.

Гостиница оказывается гнетуще-массивной многоэтажкой с выгоревшим, растрескавшимся фасадом и половиной заколоченных этажей. Портье, небритый, с воспаленными, запавшими от пьянства глазами, выдает им ключи, но отнести их вещи наверх некому. Лифт, к счастью, еще работает.

Патрик делит комнату с другим вратарем-рекрутом, Дагом Соетартом. Даг в хоккее уже одиннадцатый год, этот сезон – его последний. Худду-операторы говорят, что рекрут не должен чувствовать зависти или злости к партнеру по команде, но то, что говорят и то, что есть на самом деле – это разные вещи. Соетарт боится окончания своей карьеры, боится отправиться на свалку, хоть и понимает, что уже сейчас разваливается на куски. Патрика, пришедшего очевидно для замены, он сделал виновником происходящего с ним. Открыто Даг этого не показывал, но постоянно устраивал Патрику какие-то мелкие подлости: прятал вещи, мешал спать, вмешивался в ритуалы, портил обереги и талисманы.

От того у Руа не было никакого желания оставшиеся до раскатки пять часов торчать с ним в одной комнате. Оставив вещи в номере, он спустился вниз, рассчитывая убить время перед телевизором в ресторане.

– Парень, сейчас шесть часов утра, – мрачно бросил из-за стойки портье, когда Патрик пару раз дернул ручку ресторанной двери. – Приходи через часик-полтора. Поспи пока или там не знаю, душ прими.

– У вас нет горячей воды.

– Прими холодный. Вы ж эти, спортсмены, – невозмутимо парировал портье, листая под стойкой какой-то потрепанный журнал. Похоже, довоенный. Сейчас на такую полиграфию не расщедривались даже крупные издательства. На истертой, засаленной бумаге голые девки выглядели прожженными проститутками.

– А закусочные тут поблизости есть? – спросил Руа. Портье поскреб щетинистый подбородок.

– В квартале отсюда вниз по дороге.

– Спасибо.

Патрик вышел на улицу, оглянулся. Снег здесь не выпадал уже пару недель – тот, что лежал на земле свалялся и посерел от пыли и сажи. Вдоль дороги стоял пяток машин со спущенными колесами выбитыми стеклами и блеклыми, в ржавых пятнах корпусами. Детройт, автомобильная столица континента, никогда не испытывал проблем с отсутствием авто – только с наличием. До второй Американо-Советской машин выпустили так много, что после нее их просто некуда стало девать. Люди умирали, а железо оставалось.

Вокруг было пусто, ни одного прохожего. Никто не спешит на работу, ни пешком, ни на транспорте. Возможно, в этом районе просто негде работать. Так даже лучше – после четырех дней в дороге, когда от товарищей по команде не спрятаться, Руа хотелось немного побыть одному.

Закусочная, про которую говорил портье, оказалась закрыта – последние пару лет, не меньше. Витрина была заколочена почерневшими от плесени досками, стекло – разбито, мебель внутри перевернута и поломана. Постояв немного, Руа двинулся дальше. Возвращаться в гостиницу не хотелось, тем более, что ресторан еще не открылся. Дошел до ближайшего перекрестка, свернул направо. Эта улица оказалась ни чем не лучше предыдущей. Такие же брошенные, разбитые машины, темные провалы окон в заброшенных домах, заколоченные потрескавшейся фанерой витрины закрытых магазинов. Говорят, Детройт и до войны переживал не лучшие времена, но сейчас дела для него шли в конец плохо.

Патрик сверну в квартал, сам до конца не понимая, зачем. Здесь было больше мусора, больше следов мародерства. Забрали все, что составляло хоть какую-то ценность, даже металлолом. Кому могло понадобиться ржавое, облученное железо?

Сквозь выбитые окна Патрик видел брошенные квартиры – разворованные, облезшие, драные обои на стене покрыты убогими граффити, мебель сломана или сгнила, повсюду пустые бутылки, шприцы, упаковки из-под таблеток.

Он прошелся мимо одного дома, второго, третьего. Остановился.

Кто-то рассматривал его. Спрятавшись, затаившись как мышь, неизвестный буравил Патрика внимательным, настороженным взглядом. Это крестик, вживленный в большой палец правой руки. Такой талисман незаменим для хоккеиста – на поле неплохо знать, кто тебя пасет – может дать лишний шанс ускользнуть от хип-чека или чего похуже. А вратарю помогает понять, куда целится нападающий.

Патрик прислушался. Тихо скрипели на ветру ржавые петли, где-то в отдалении что-то утробно и низко гудело. Потом послышался скрип подошв по бетону. Проблема в том, что скрипело не с той стороны откуда смотрели.

Патрик оглянулся. Из парадного, покачиваясь, вышел человек. Одежда на нем давно превратилась в бесформенные тряпки, голова безвольно опустилась к плечу, взгляд застыл, рот приоткрылся. Опухшее, сине-зеленое лицо, скованные движения, неестественная осанка… Кадавр.

Они с Патриком уставились друг на друга. Потом кадавр повел резко плечами – так, что руки хлестнули его по бокам, словно канаты. Руа бегло осмотрелся, подыскивая под ногами что-нибудь для защиты. Хорошо сгодились бы труба или палка, но ничего такого не нашлось.

Бокора рядом не было, а значит кадавр – дикий. Или злой дух вселился в мертвеца, или бокор потерял одного из стада. В любом случае, ничего хорошего такая встреча не сулила. Дикие кадавры в присутствии живых становились агрессивными, часто нападали. И те из людей, кто считал их глупыми и медлительными, страдали от их зубов и когтей больше всего.

Мертвец со сдавленным хрипом бросился на Патрика, порвав дистанцию в один стремительный прыжок – этому не помешала ни сломанная нога, ни явные проблемы с позвоночником. Руа едва успел подхватить обломок кирпича, когда темные, в пятнах пальцы кадавра уже были в дюйме от его лица. Отскочив в сторону, вратарь с размаху опустил камень на голову твари. Череп разлетелся легко, словно перезрелая дыня. Труп пробежал еще пару шагов, потом рухнул навзничь, продолжая конвульсивно дергаться. В этот самый момент из соседнего дома раздался пронзительный визг. Развернувшись, Патрик бросился на звук, пинком вышиб трухлявые останки дверей, пробежал пролет по сбитой, растрескавшейся лестнице. Вратарская работа учит хорошо ориентироваться на звук – толковый голтендер может по шороху шайбы о лед определить расстояние до нее, ее скорость и траекторию. Так что вычислить откуда кричали оказалось несложно.

Вбежав на второй этаж, Патрик замер. Доля секунды и булькающее ворчание кадавра подсказало куда бежать дальше. Промчавшись по коридору, он вскочил в одну из квартир, с разбегу налетев на сгорбленного, смердящего мертвеца. Схватив его за плечи, Руа швырнул тварь в сторону, хорошо приложив о стену. Пока кадавр поднимался и разворачивался, Патрик подхватил старый ящик от телевизора и швырнул прямо в него. Выиграл еще несколько секунд.

В глубине комнаты стояла девочка – маленькая, ростом едва по грудь Патрику. Без лишних раздумий Руа подхватил ее за руку, потащил наружу. Кадавр за спиной взвыл, бросился следом. Подхватив девочку на плечо, Патрик нырнул в ближайшую квартиру, на ходу повалил за собой ржавый остов холодильника, подбежал к окну. Из окна – десять футов до кучи битого кирпича. Неудачный прыжок, да еще с грузом на плечах, может поломать ноги. За спиной кадавр с грохотом протаранил баррикаду.

– Держись за шею, – помогая девочке перебраться себе на спину, выпалил Руа. Сам же, высунулся в окно, повернулся, повис на руках, скребя по щербатой кладке ногами. Кадавр ворвался в комнату, высунулся в окно. Девчонка завизжала так, что зазвенело в ушах. Повиснув на вытянутых, Патрик разжал пальцы.

Удар, ступни и колени отзываются болью, тело заваливается на бок, все, о чем думает Патрик – как не привалить девочку. Они скатываются с кучи обломков, руки девочки разжимаются, Патрик поднимается на четвереньки. Через секунду на камни неуклюже падает кадавр. Еще не поднявшись, Руа подхватывает первое, что попадается под руку и наотмашь бьет еще не поднявшегося мертвеца. За первым ударом следует второй, третий, четвертый. Мышцы начинают ныть, амулеты в костях – пробивать короткими разрядами. Кадавр тяжело хрипит, бессмысленно суча по битому кирпичу конечностями. Патрик смотрит на свою руку – в ней покрытый мерзкой гнилой кашей арматурный прут с остатками бетона. Он с отвращением отбрасывает оружие, ищет взглядом девочку.

– Ты как, цела? – спрашивает он, переводя дух. Только теперь у него получается рассмотреть ее как следует. Грязная, болезненно худая, одета в бесформенное серое рванье. На темном от грязи лице – большие, широко распахнутые глаза с расширенными от страха зрачками. На шее – целый ворох каких-то истрепанных оберегов, амулетов, ладанок, на запястьях – многочисленные плетенки, подвесные мешочки, узелковые браслеты. На ногах – заношенные кроссовки, рваные джинсы, все в пятнах, на теле – растянутый красный свитер, рассчитанный на человека раза в два больше, с обвисшим горлом и оборванным рукавом, из которого девочка соорудила повязку на голову. Наметанный глаз так же отмечает хирургические стежки на шее, вдоль челюсти к уху, а память тут же добавляет разницу в хвате левой и правой (скрытой под свитером) рук.

Девочка посмотрела на него снизу вверх, шмыгнула носом.

– Н-н-нормально.

– Как тебя зовут? – спросил Патрик, оглянувшись. Похоже, больше "диких" поблизости не было. Для него было странно вот так просто разговаривать с кем-то не из клуба, не связанным с хоккеем. Тем более с ребенком. Но с другой стороны он ощущал, что это важный для него разговор. Удивительно важный.

– Дженни. А т-тебя?

– Патрик. Патрик Руа. Я провожу тебя домой. Одной ходить опасно.

– Н-не надо, – мотнула головой девочка, опустив взгляд.

– Почему? – спросил Патрик. В затылке ноюще заболело – он явно упускает что-то важное. Важное и очевидное.

– У меня нет дома.

Да, конечно. Можно было догадаться. Руа снова оглядел ее, размышляя, как ему поступить. Пискнули электронные часы на запястье. Зеленоватые цифры показали 7.00. Удивительно, но после такой стычки ничего не болело. Это хорошо – иначе худду-оператор мог отстранить от игры.

– Есть хочешь? – спросил Патрик. Дженни подняла на него недоверчивый взгляд, потом осторожно, с сомнением кивнула.

– Пойдем, – Патрик немного помешкав протянул ей руку. Худая, холодная ладошка легла в его ладонь. Ощущение было непривычное. Совсем непривычное.

Они вышли из квартала и направились вверх по улице.

* * *

– Эй ты, хоккеист! Что за дрянь ты притащил в мой отель? – портье выбрался из-за стойки, сердито пыхтя и морщась. Судя по воспаленным глазам и запаху изо рта, ночью он хорошо выпил и теперь мучился похмельем. Дженни вжала голову в плечи, сильно сжав ладонь Патрика.

– Черт меня дери, где ты подобрал этот мусор? Она блохастая, наверное… Так, давай, выводи ее отсюда! Слышишь? Выводи или я выведу…

Патрик шагнул навстречу портье, почти упершись грудь в грудь. Ростом он был выше, но массой явно уступал – хоть центр тяжести у портье явно был в уродливо выпирающем брюхе. Правда, мясо на руках тоже имелось.

– Пропусти.

Портье выставил вперед нижнюю челюсть и вытаращил глаза. Желтые белки в красных прожилках капилляров выглядели отвратительно.

– Черта с два! А будешь вякать – сам вылетишь из отеля! Как, мать его, пробка из бутылки! Уразумел, поганый кана…

Мощный удар отправил его на пол. Патрик заметил появление Нилана, а портье, к несчастью, слишком пристально глядел на Руа. За что и поплатился – оскорбляя хоккеиста всегда нужно помнить, что с ним оскорбляешь еще тридцать человек команды.

– Что за хрень?! – приподнимаясь на локтях, промычал он. Нилан бил вполсилы, полновесный удар отправил бы несчастного в глубокий нокаут. Но даже такого удара хватило, чтобы оглушить и сбить с ног.

– Тебе босс не говорил, что грубить клиентам нельзя? – криво ухмыляясь, поинтересовался Крис. – Или нам позвонить и рассказать ему, что ты только выгнал из его отеля пятьдесят постояльцев?

Эти слова подействовали на портье отрезвляюще. С дурацким выражением, застывшим на лице, он сидел на полу, открывая и закрывая рот как огромная рыба.

– А теперь слушай меня и слушай очень внимательно, – Нилан присел перед ним на корточки. – Если ты еще раз что-то тявкнешь на кого-то из моего клуба, я возьму твою голову и сломаю ей эту чертову стойку. Уразумел?

Портье судорожно кивнул. Крис довольно оскаблился:

– Хороший мальчик. Давай, ползи в конуру.

Он поднялся на ноги, повернулся к Патрику.

– Спасибо, – вратарь протянул ему руку. Тафгай удивленно вскинул бровь, но руку пожал.

– Вообще без проблем. Не знаю как вы, а я хочу жрать. Составишь… гм… вы оба, составите мне компанию?

– Как раз туда и направлялись, – кивнул Руа. Нилан хлопнул его по плечу.

– Вот и славно. Заодно расскажешь, что это с тобой за птица.

В ресторане они появились одни из первых – только пара рекрутов, Рик Грин и Стив Руни сидели в дальнем углу, молча работая над своими тарелками. Дженни смущалась, стараясь держаться позади Патрика и не попадаться на глаза ресторанной обслуге. Нилан подвел их к одному из столиков, с шутовской галантностью отодвинул стул для девочки. Та со страхом посмотрела на тафгая, огромного, с жутковатым, бесформенным от бесчисленных драк лицом. Нилан улыбнулся и подмигнул:

– Садись не бойся. Я женщин не бью, – он слегка запнулся, карикатурно изобразил смущение. – Да. Женщин младше шестнадцати – точно не бью.

Дженни слегка улыбнулась, осторожно присела на край стула. Нилан фыркнул, одним движением приподнял ее за плечи, ногой подвинул стул ближе к столу, отпустил. Изумленная девочка оказалась почти зажата между столом и стулом. Довольный собой, Нилан уселся напротив. Патрик наблюдал за происходящим молча, с бесстрастным лицом.

– Хэй, приятель, – не скромничая, через ползала позвал Крис служащего за стойкой. – Пусть нам покушать сделают! Жрать хочу – не могу!

Служащий, обвыкшийся уже с поведением заезжих хоккеистов, покорно кивнул и скрылся за кухонными дверями. Нилан перевел взгляд на девочку, потом на Руа. Выражением лица он явно что-то хотел показать, но Патрик не мог понять, что именно.

– Ты руки мыла? – вдруг обернулся тафгай к Дженни. Та вздрогнула, закивала.

– Не ври. Давай, вставай и дуй в туалет. Во-он та дверь, видишь? Давай-давай.

– А в-вы? – вдруг спросила начавшая уже вставать Дженни. Нилан нахмурился:

– Что я?

– Вы руки м-м-мыли?

– Мы-мы-мы-мыл. Еще в номере. Дуй давай.

Девочка, недовольно нахмурившись, пошла к туалету. Когда дверь за ней закрылась, Крис через стол наклонился к Руа.

– Слышь, голли, это кто? Ты где ее откопал? Ей же лет двенадцать, а может и меньше! тЫ глупостей не натворил случаем?.. Да и чумазая она…

– На нее напал кадавр, – спокойно ответил Патрик. Крис какое-то время подождал продолжения. Не дождался.

– Кадавр напал. Ну теперь-то понятно! Кадавр напал, кадавр напал… Какого дьявола ты девку в отель притащил?!

Патрик задумался. Готового ответа на этот вопрос у него не было. Он вообще не задумывался о том, что будет делать с Дженни после того, как накормит завтраком. За спиной Криса, служащий включил телевизор. Затрещал статикой кинескоп, медленно проступило блеклое, размытое изображение. Говорящая голова вещала что-то о погоде на сегодня: небольшой снег, возможно с дождем, уровень гамма-излучения – тридцать восемь грей.

– Ты не отмалчивайся. Тренер все равно спросит.

Патрик посмотрел на него. И снова ему показалось, что Нилан на что-то намекает. На что-то непонятное, не помещающееся в мозгу рекрута.

– Я хотел отвести ее домой. Но дома у нее нет. И я решил ее накормить завтраком.

– А потом?

Руа снова задумался. Ответ нашелся сам собой, словно кто-то подсказал ему.

– Я возьму ее на игру. Попрошу у тренера место на трибуне для жен и родственников. Пусть она там сидит – на Арене тепло, можно выпить горячего и поесть.

Нилан хрюкнул, сдерживая смех, хлопнул Патрика по плечу:

– Хотел бы я посмотреть, как вытянутся рожи у наших "звездных жен", когда они увидят рядом с собой такую… Только есть одна проблема, приятель.