Текст книги "Война Роузов"
Автор книги: Уоррен Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Как и его сестра, Джош являл собой удачное сочетание черт обоих родителей. У него были карие глаза и высокие, как у матери, скулы, все остальное мальчик взял от отца, даже пропорции лица. Правда, волосы у него также были от матери – каштановые и шелковистые, кудрявой, как у отца, шевелюры не намечалось. Он, как и Ева, носил подтяжки, и это была одна из многих шутливых традиций, указывавших на то, что Роузы – дружная и сплоченная семья.
Отношения между Энн и Джошем с самого начала установились непонятные и какие-то бесперспективные. В свое время она училась в католической школе для девочек, поэтому у нее почти не было опыта общения с мальчиками и подростками. Насколько она помнила разговоры монахинь, мальчики, если таковые вообще существовали, были не чем иным, как посланниками Сатаны. Так что теперь Джош стал нелегкой загадкой, которую приходилось постоянно разгадывать.
Однажды она нашла его с мячом на третьем этаже дома, в коридоре, прямо перед своей комнатой. Она уже успела немного изучить его, и теперь по угрюмому выражению его лица ей стало ясно, что мальчик ждал, когда она выйдет и "случайно" натолкнется на него.
– Ты выглядишь так, как будто только что потерпел самое ужасное поражение в жизни, – проговорила она, останавливаясь около него. Крепко прижимая мяч, Джош выпрямился и посмотрел на нее совершенно сухими глазами, хотя нижняя губа предательски задрожала, выдавая растерянность, которую он так старательно скрывал под напускной храбростью. Она присела перед ним на корточки, заметив, что он намеренно оставил рядом с собой место.
– Этот чертов тренер! – проговорил мальчик и рассказал, что его не взяли в команду. Именно в этот момент, когда ей следовало напрячь все свои силы и изобретательность, чтобы успокоить ребенка и дать ему дельный совет. К счастью, ее дом в Джонстауне стоял рядом со школой, где на волейбольной площадке всегда играли мальчишки, большинство черных.
– Много у вас в команде чернокожих? – спросила она.
Он поднял один палец.
– А тебе когда-нибудь приходилось играть с черными ребятами?
Он пожал плечами, явно не понимая, к чему она клонит.
– Ты походи на те площадки, где играют негры. Пару месяцев поиграешь с ними и в два счета обставишь всех этих неженок белокожих.
Он молча выслушал предложение, все еще пребывая в дурном расположении духа, и решительно уклонился от нее, когда она попыталась обнять его за плечи. Несколько недель спустя Энн услышала, как кто-то говорил о нем на улице, где жили негры, и поняла, что он воспользовался ее советом. Энн понимала, что это мало может повлиять на их взаимопонимание, но все-таки это уже кое-что, лед потихоньку начал ломаться.
* * *
Солнце уже почти скрылось за садом, скоро совсем спрячется за высоким кедровым забором, оставив в воздухе лишь дымчатый красноватый свет. Из кухни, находившейся двумя этажами ниже, доносились экзотические запахи, от которых текли слюнки. Энн знала, что в плите готовится рассыпчатое кушанье с кусочками вареного гуся, свинины, молодой баранины и говядины – все это на пару, натертое чесноком, обложенное чабрецом, лавровыми листьями и еще множеством других трав и специй. На мраморной доске рабочего стола, источая аромат, остывала большая буханка нежного бананового хлеба. Барбара, должно быть, рубит сейчас салат из зелени и грибов, смешивает его в деревянной миске и льет в него масло, предварительно добавляя множество специй. Как всегда по праздникам, к столу будут поданы пирожные и шоколадный мусс.
Да будет Господь всегда с ними и да будет всегда мир царить в их душах, подумала Энн, вдыхая ароматные запахи и вспомнив невероятное количество семейных секретов, которые навалились на нее к сегодняшнему дню. Официально праздничный обед был задуман Барбарой и давался в честь Евы, которая успешно сдала летний экзамен по алгебре, получив "В" с минусом [16]16
"В" с минусом – в американских школах оценки выставляются по порядку букв латинского алфавита; так, высшей оценкой является "А", низшей – "F".
[Закрыть]. Энн половину лета помогала Еве учить математику, уверенная в том, что их труды не пропадут даром и девушка получит высокую оценку.
Оливер, узнав о достижении дочери, приготовил собственный сюрприз. Он купил Еве серебристую "Хонду", о чем та еще даже не подозревала. Сейчас машина тихо стояла в гараже, спрятавшись за роскошным "Феррари" Оливера, которым он редко пользовался, но любил и холил, как родного сына.
– Но вы должны сохранить тайну, – предупредил ее Оливер. – Ни единого слова.
Этим утром Барбара пришла к ней в комнату и поведала Энн, что у нее также есть два небольших секрета.
– Джош принят в команду. Только не говорите об этом Оливеру. Это сюрприз. Мы объявим за обедом.
– Вы сказали, что у вас два секрета.
– Я только что получила грандиозный заказ. Куриный galantine [17]17
Galanline (фр.) – студень.
[Закрыть]на двадцать четыре персоны. Для Паков. Они принимают у себя французского посла во вторник вечером. Только не говорите пока Оливеру. Пусть это будет для него сюрприз, – Барбара обняла Энн за плечи и пристально поглядела девушке в глаза, словно в зеркало. – Знаете, скоро я, наверное, стану основным поставщиком продуктов во все эти посольства. Это будет настоящее, большое дело.
Чуть позже к ней в комнату забежала Ева со своими тайнами, и Энн пришлось слегка побороться с собой, чтобы не выдать девочке всех ставших ей известными ранее "секретов".
– Ты думаешь, этот праздничный обед дается в честь моего "В" с минусом? Наш папочка гораздо больше заслуживает его. Их контора заполучила одного клиента – члена "Большой Пятерки" из Нью-Йорка. Только не говори маме. Папа собирается открыть бутылку Шато Лафит-Ротсчилд урожая пятьдесят девятого года. Когда хорошо идут дела, он всегда так делает.
Энн казалось, что секретов слишком много. На удивление, она не чувствовала себя в стороне от предпраздничной суеты. У нее тоже был свой секрет, и она вспомнила об этом, когда встретила Оливера на черной лестнице. Он как-то раз поднимался из сауны, которую сам построил в подвале дома, проведя туда также и душ. Иногда в бане собиралась вся семья. Родители воспитали в детях спокойное отношение к наготе, хотя с появлением в доме Энн они перестали разгуливать по коридорам в чем мать родила. Этот "секрет" ей в свое время поведал Джош.
Поравнявшись с Оливером на лестнице, она быстро отвела глаза – представшая ее взору картина была довольно вызывающей. Мокрые волосы завивались в колечки, а распахнутый купальный халат открывал загоревшее тело почти до самого пупка. Она не могла заставить себя опустить взгляд ниже, но не могла и не заметить, что кожа его слегка влажная от пота, который, несомненно, был источником исходившего от него чистого, "мужского" запаха. Вид полуобнаженного Оливера вызвал в ней легкую панику.
– Уже скоро, – проговорил он, проходя мимо нее и лукаво подмигивая. – Я собираюсь вручить Еве ключи от "Хонды" за обедом.
Хлопотавшая на кухне Барбара одела длинное розовато-лиловое бархатное домашнее платье, на шее висела нитка жемчуга. Даже Ева решила по такому случаю ненадолго расстаться со своими джинсами: на ней была школьная форма, которая ей очень шла, – короткая темная юбка, блузка и туфли-лодочки. Как и всегда, когда дело доходило до одежды, Энн почувствовала себя неловко. Правда, сейчас на ней широкий бежевый костюм, который подарила Барбара. Он не шел ни в какое сравнение с простеньким платьем, в котором она впервые появилась у них в доме.
Как будто так было условлено заранее, Энн взяла поднос с остывающим банановым хлебом и присоединилась к процессии, шествовавшей в библиотеку, иногда служившую местом семейных собраний. Они прошли по мраморному полу огромного вестибюля, под потолком которого, тремя этажами выше, в проеме лестничного колодца на цепи висела огромных размеров хрустальная люстра. В углу зала высокие старинные часы в корпусе из красного дерева пробили семь раз, подтверждая показания стрелок на циферблате с римскими цифрами.
Оливер сам смастерил огромное количество ореховых полок для библиотеки, где хранились старинные книги в кожаных переплетах. В свободном от книжных полок месте у стены стоял огромный, девяти футов высотой, шкаф XIX века, в котором Оливер устроил несколько полок. Теперь там хранились бутылки со спиртным. На каминной полке выстроилась целая армия стаффордширских статуэток. Их коллекция являлась настоящей гордостью Оливера. Он собрал уже больше пятидесяти молочниц, моряков, Наполеонов, Гарибальди, Красных Шапочек и огромное количество пухленьких и розовощеких фермерских детишек.
На мраморном столике в гостиной горделиво стояли две фигурки, ставшие чуть ли не основоположниками семьи Роузов, – Крибб и Мулинекс, все в тех же угрожающих позах, со сжатыми кулаками. История о том, как Роузы встретились впервые, рассказывалась всем, кто появлялся в доме.
Над камином висела старинная английская картина, написанная маслом, на которой была изображена сцена охоты. Она очень подходила по цвету и стилю к честерфилдскому дивану [18]18
Честерфилдский диван – большой мягкий диван со спинкой и обитыми бархатом подлокотниками.
[Закрыть]и расположенным перед ним таким же креслам.
Эта комната, по признанию Барбары, представляла собой мешанину разных эпох и стилей, но была идеальным местом, чтобы собираться здесь всей семьей за воскресным обедом, усевшись прямо на пушистом красно-синем персидском ковре перед массивным низким дубовым столом.
– Иногда кажется, что лишь тогда мы по-настоящему вместе, – однажды сказала Барбара, глядя на Энн каким-то загадочным, грустным взглядом, ей совершенно не свойственным.
К тому времени, как вошел Оливер в сопровождении важного Джоша, тарелки с кушаньями, а также большая деревянная салатница уже стояли на своих местах. Ничего не подозревавшая Ева отщипывала маленькие кусочки душистого бананового хлеба и ловила их ртом, не догадываясь об ожидавшем ее сюрпризе.
Семья начала шумно рассаживаться за столом, пока Оливер с торжественным видом разливал Лафит-Ротсчилд урожая 59 года в хрустальные бокалы для вина. Потом он с серьезной улыбкой оглядел всех присутствовавших, заговорщически подмигнул Барбаре и поднял свой бокал.
– Прежде чем мы приступим к этому великолепному пиршеству, – проговорил он, переходя на официозный язык, – мы должны поднять наши бокалы в честь знаменательного события, – он выразительно посмотрел на широко улыбавшуюся Еву, на щеках которой играл яркий румянец. – "В" с минусом, это, конечно, не "А", но, чтобы дойти до него от "F", пришлось много потрудиться, – Джош на этом месте слегка хихикнул. Он всегда носил домой сплошные "А" и никогда не упускал возможность подковырнуть сестру по этому поводу. – А также чтобы дойти до него от "X", – продолжил Оливер.
– От "X"? – переспросила Ева, удивленно моргая.
– "X" – от слова "Хонда", – пояснил Оливер.
– "Хонда"? – Ева в недоумении оглядывала лица собравшихся за столом. Оливер поднял свой бокал еще выше, а другой рукой не спеша вытащил из кармана связку автомобильных ключей и электронный ключ от гаража.
– Только не задень "Феррари", когда будешь выезжать.
– Да уж, если тебе дорога жизнь, – пошутила Барбара.
Ева издала дикий крик радости, бросилась к отцу и повисла у него на шее, покрывая его лицо поцелуями. Потом она проделала то же самое с Барбарой, Джошем и Энн. Наконец схватила ключи и с бешеной скоростью помчалась к задней двери дома.
– Кажется, мы ее вконец разбалуем, – проговорил Оливер, поднося к губам бокал с вином. Все последовали его примеру. – Но, черт возьми, это так приятно!
– Мы позволили себе первую машину лишь через три года после свадьбы, – проговорила Барбара.
– Времена меняются, – ответил Оливер, пожимая плечами. – Зачем же тогда выкладываться на работе, как не ради всего этого? – он поднял руку и сделал широкий жест.
– Меня приняли в команду, – внезапно проговорил Джош, словно внутри него лопнул какой-то пузырь.
– Черт, – проговорил Оливер, поставив стакан и нарочито демонстративно хлопая в ладоши. – Клево, старик, – он прибегнул к выражениям из жаргона, которым пользовался Джош.
– Я выпью за это, – ответил Джош, поднимая свой бокал и опрокидывая дорогое вино одним глотком, словно это была кока-кола.
Тут они услышали оглушительный сигнал "Хонды", которую Ева вывела из гаража и прокатывала вокруг дома. Все бросились к окну и начали махать руками. Ева поддала газу и исчезла за домом, оставив после себя облако пыли.
– Вот повезло дурехе, – пробормотал Джош.
– Ладно, тебя тоже ждет нечто подобное, когда исполнится шестнадцать, – ответил Оливер. – Теперь есть к чему стремиться. Вот что значит быть отцом. Осуществлять мечты и стремления, – он немного посмеялся над своей шуткой, и вся семья снова вернулась к столу.
– У нас в семье есть еще кое-какие достижения, о которых следует сообщить, – спокойно проговорила Барбара. Ее глубоко посаженные глаза лукаво сияли, а пухлые губы слегка приоткрылись, обнажая белые зубы в игривой полуулыбке. Она рассказала о своем "достижении" совершенно спокойно и бесстрастно, но в довольно цветистых выражениях. Казалось, что в ее голосе звучала какая-то вызывающая нота, хотя Энн решила, что это заметила только одна она. Оливер наклонился к Барбаре и поцеловал ее в губы.
– Это грандиозно, – проговорил он, и Энн быстро отвернулась, раздраженная уколом ревности.
– Кажется, мне тоже есть что сообщить, – заявил Оливер, как раз в тот момент, когда в комнату вбежала Ева, сиявшая от счастья.
– О такой машине можно только мечтать. Только мечтать! – затараторила она, шумно усаживаясь рядом с Энн и хватая ее за руку.
Энн шутливо погрозила пальцем девушке, показывая на отца, который продолжал свою "речь".
– Правда, это всего лишь новый клиент. Но он принесет нашей семье приличный доход. Можно даже сказать – очень приличный. Мои Коллеги необыкновенно довольны этим заказом. Завтра я отбываю в Нью-Йорк, чтобы закрепить сделку.
Они снова поцеловались, и вскоре все сидящие за столом уже весело смеялись и болтали, поедая великолепные блюда, приготовленные Барбарой, и запивая их ароматным выдержанным вином.
Умиленно наблюдая за дружной семьей и радуясь их счастью, Энн вспомнила свою бедную семью, запертую, словно в тюрьме, в убогом деревянном домишке в Джонстауне. Как для собаки кость с мясом, для их семьи самой большой радостью были польские колбаски, которые они выхватывали гнутыми вилками прямо из большой кастрюли и ели, запивая бульоном, в котором те варились.
Великолепные кушанья таяли во рту, а перед глазами вдруг появилась картина из прошлого: тучная фигура матери, колыхающаяся, словно студень, под старым изорванным домашним халатом. Она устраивалась на старой скрипучей кушетке перед телевизором, где какой-то незадачливый убийца пытался прикончить Лаверна и Ширли. Отец с толстым животом, тоже похожим на студень, сидел в старом, полуразвалившемся кресле и, накачиваясь пивом, ронял сигарный пепел на потертый грязный ковер.
Пытаясь освободиться от тягостных видений, Энн осторожно постучала по бокалу серебряной ложечкой. С тонким хрустальным звоном в комнате воцарилась тишина.
– Я не могу сказать вам, как много… – слова застряли у нее в горле, и она была вынуждена прокашляться, прежде чем начать снова. – Не могу выразить словами, какое огромное значение имеет ваша семья для меня. Вы не представляете… – она снова остановилась, видения из прошлой жизни продолжали стоять у нее перед глазами, мешая подобрать нужные слова. Она внимательно оглядела лица всех сидевших за столом, даже Оливера, в глаза которому, к своему удивлению, на этот раз смогла посмотреть без всякого смущения. – Это самое счастливое время в моей жизни. Вы меня так по-доброму приняли и так хорошо относитесь. Я считаю вас своей семьей, – она судорожно глотнула, пытаясь избавиться от Неожиданно подступившего к горлу комка, – и очень счастливой семьей… – она тряхнула головой, слегка растроганная, чтобы продолжать, и слегка дрожащими губами припала к бокалу, который держала в руке.
"Какой счастливый дом, – подумала она, потягивая вино мелкими глотками, – и как мне удалось сюда попасть? В любом случае, просто счастье встретить таких людей".
ГЛАВА 3
Оливер почувствовал первый приступ боли как раз в тот момент, когда мистер Лараби заканчивал свою речь, в которой обрисовал проблемы компании, связанные с федеральной комиссией по торговле. Оливер делал пометки на листе писчей бумаги в желтую полоску, как вдруг карандаш начал выделывать странные зигзаги, словно решил действовать самостоятельно. Заседание проходило за большим столом в кабинете главы правления в Манхэттене, и Оливер к этому времени уже выпил гораздо больше кофе, чем привык.
Сначала он постарался не обращать внимания на боль, но, когда покрылся холодным потом, его охватила паника. Он отбросил карандаш и попытался прокашляться. Тут глава правления начал что-то говорить, обращаясь непосредственно к Оливеру, но слова его звучали как-то неясно, смутно и словно бы издалека. Оливер попытался смехом прогнать боль, хотя это и было совершенно неуместно в сложившейся ситуации. Кто не боялся приступа во время важного совещания? Оливер почувствовал, как судорога сводит желудок и кишки. К горлу подступила тошнота, и это было самое страшное, так как он не мог вымолвить ни слова. Сейчас придется побеспокоить коллег. У него в голове крутился избитый анекдот о нижнем белье, но в нем, кажется, говорилось про женщин.
– Как вы себя чувствуете, Роуз? – спросил председатель.
Оливер попытался кивнуть, но у него получилось неубедительно. Кто-то налил ему из серебряного кувшина стакан воды, но он не смог выпить.
– Как все глупо получилось, – прошептал он.
Его довели до кожаного дивана, и он покорно лег, пытаясь расстегнуть рубашку и ослабить галстук.
– Я уверен, сейчас пройдет, – с трудом выдавил он. Но слова прозвучали тоже совсем не убедительно: боль сжимала грудную клетку.
– Он сильно побледнел, – сказал кто-то. Оливер почувствовал, как ему на лоб легла рука.
– И холодный, как лед.
Потом он услышал, как кто-то проговорил: "Вызовите скорую", и вдруг осознал, что совершенно перестал ощущать реальность. Казалось, сердце готово выскочить из груди, сознание проваливалось; он вдруг с удивлением вспомнил о том, будто перед смертью у человека перед глазами проносится вся его жизнь, словно прокрученная в быстром темпе кинопленка.
– Это же абсурд, – сказал он и понял, что его никто не услышал.
– Все будет хорошо, – взволнованно проговорил Лараби. Оливер испытал острое чувство неприязни к этому человеку, его возмутили произнесенные им слова.
"Мне же всего сорок", – подумал он, в то время как боль затмевала все, даже чувство страха, которое теперь ушло куда-то вглубь. Он молился только о том, чтобы не намочить штаны, вспомнив почему-то детские неприятности по этому поводу. В детстве он боялся обмочиться больше всего. Еще почему-то очень беспокоила внезапность приступа, он мучительно вспоминал, все ли в порядке со страховкой. "Если умрете в сорок лет, то ваша семья получит миллион", – уверял его страховой агент, и Оливер клюнул на это: предпочел временную страховку пожизненной.
Разве я могу умереть, мучительно размышлял он, когда мои родители еще живы? Бабушка и дедушка умерли, когда им было далеко за восемьдесят. Потом стал думать о тех, кому его смерть принесет горе, но это лишь усилило панику, ему даже показалось, что он вот-вот потеряет сознание.
Так Оливер лежал на диване, потеряв чувство реальности и времени. Кто-то укрыл его одеялом, но он все равно ощущал ледяной холод во всем теле.
– Ничего страшного, все будет в порядке, – повторял председатель, и его толстое лицо изображало то ли смятение, то ли раздражение.
Я сорвал первое знакомство с денежным клиентом, подумал он, мучительно представляя себе, как к этому отнесутся его партнеры. "Бедный старик Оливер. Жалко этого сукина сына".
Двое санитаров в белых халатах, пахнущие лекарствами, положили его на каталку. Он увидел, как к его лицу приближается кислородная маска. И еще он с удивлением увидел собственный палец, который поманил кого-то. В тот же миг к нему приблизилось лицо Лараби.
– Позвоните моей жене, – хрипло прошептал Оливер. После этого кислородная маска плотно легла ему на лицо, и он почувствовал, как покатились носилки. Оливер отчетливо услышал звук открывающихся дверей и режущий слух сигнал "скорой помощи", когда машина рванулась вперед с бешеной скоростью. Холодный стетоскоп прикоснулся к его почему-то уже голой груди.
– Кто знает? – услышал он чей-то голос, когда стетоскоп убрали.
– Я умираю? – беззвучно прошептал он под маской. Он глубоко вздохнул, и на секунду боль отпустила, но тут же навалилась с новой силой. На какое-то мгновение сознание затуманилось, но почти сразу же вернулось, когда он представил себе мучительную картину: над ним наклоняется Барбара с выражением отчаяния и боли на лице, а рядом стоят испуганные Ева и Джош, с ужасом смотрят на него, ожидая того момента, когда смерть навсегда отнимет у них отца. Я убью их своей смертью, мучительно думал он.
В его мозгу тысячами проносились какие-то глупые ненужные вопросы. Кто будет кормить Бенни? Кто станет готовить вино, работать в саду, заводить старинные большие часы из красного дерева? Кто возьмется чинить вышедшие из строя электроприборы, ухаживать за старинными вещами, картинами, стаффордширскими статуэтками? Кто починит "Феррари"? Как смели отобрать у него всю его домашнюю работу, все то, что его так давно окружает? Эта мысль, казалось, была даже страшнее боли.
Он почувствовал, как ему сделали укол в руку, и вскоре боль утихла. Он теперь как бы парил в безвоздушном пространстве, словно космонавт в открытом космосе. До его сознания доходили воспоминания о каких-то кошмарах, но он никак не мог вспомнить, каких именно, знал только, что они ужасны. Потом почувствовал, как под ним движется пол, и понял, что его везут по коридору. Высоко над ним, на потолке горели яркие флюоресцентные лампы. Ему было больно смотреть на них.
Когда с него сняли кислородную маску, он опять прошептал:
– Позвоните моей жене. Позвоните Барбаре.
Ему смутно казалось, что его куда-то подвесили, и откуда-то издалека доносились странные, незнакомые звуки. Рядом с собой он продолжал слышать ласковые тихие голоса, витавшие где-то поблизости в космосе, в котором он побывал. Он знал, что если они смогут вовремя найти и позвать Барбару, то все будет хорошо. Его жизнь зависит только от Барбары. Он ни за что не умрет, если придет Барбара.
