Текст книги "Война Роузов"
Автор книги: Уоррен Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
– Прости, – шепнул он.
Дотянувшись, Энн схватила его руку и поцеловала в середину ладони. Он быстро отдернул ее, словно упрекая, на цыпочках вышел в вестибюль и с шумом хлопнул входной дверью, будто только что пришел домой. Затем поспешил вверх по лестнице. Напрягая слух, Энн услышала, как он повернул ключ в замке.
Она еще долго оставалась в библиотеке, сидя на коленях перед рождественской елкой. Заметила ли их Барбара? Ей не хотелось, чтобы мысли об этом отравляли ее счастье.
Затуманенный взгляд остановился на слабых, мигающих огоньках гирлянды. Лишь в этот момент она поняла, что забыла напомнить Оливеру о том, что их надо починить.
ГЛАВА 13
Запах дыма проник в его дремлющий мозг, вызвав мысль о пожаре и воспоминание об одном эпизоде из его бойскаутского [34]34
Бойскауты – детская организация, основанная в 1908 году в Англии генералом сэром Робертом С.С. Баден-Пауэллом, в настоящее время объединяющая более восьми миллионов мальчиков во всем мире с целью воспитывать их в духе мужества, самопожертвования, готовности прийти на помощь другому и т. п.; одним из основных видов воспитательной работы является выезд в лагеря для совместного проживания вне привычных городских условий.
[Закрыть]детства, когда огонь спалил одну из жилых хижин. В ту же секунду он выскочил в коридор и бросился вниз, шлепая по ступеням босыми ногами.
Ветви елки обуглились, и пламя уже начало разбегаться во все стороны, словно оранжевые иголки на фоне зеленых. Он выхватил огнетушитель из шкафчика под лестницей и побежал в библиотеку, где огонь уже начал пожирать бумагу, в которую были завернуты подарки.
Перевернув огнетушитель вверх ногами, он широкой дугой направил пенную струю на расползавшиеся язычки пламени.
– Папа, – это была Ева, она возникла у него за спиной, сдерживая крик.
– Не подходи, – ответил он, быстро побеждая огонь. Отвратительный запах гари заполнил всю комнату, пока он продолжал тушить последние дымящиеся участки.
– Чертовы гирлянды, – воскликнул он. – Надо было исправить их как следует!
– Ты все испортил, – это был голос Барбары, наполненный гневом.
– А что я должен был делать? – огрызнулся он в ответ. – Ждать, пока сгорит весь дом?
– Ты знал, что гирлянды работают плохо. Знал, что это опасно.
Он опустил огнетушитель, стукнув им об пол, и в упор посмотрел на нее.
– Я смотрю, ты решила обвинить меня в том, что я всем испортил праздник.
Ева и Джош начали рыться среди того, что осталось от подарков. Большая часть из них обуглилась или полностью сгорела. Оливер купил Джошу бинокль, который теперь покоробился.
– Это была замечательная мысль, пап, – сказал Джош, держа в руках изуродованную вещь.
– Куплю другой, – сказал Оливер.
– А что ты приготовил для меня, папа? – тихо спросила Ева, вытирая перепачканные сажей пальцы о халат.
– Если верить твоей маме, то не очень счастливое Рождество, – он посмотрел на Барбару, которая с презрением отвернулась. Я спас им жизнь, подумал он, и глаза его на секунду затрепетали, встретившись со взглядом Энн, в котором сквозило сочувствие. Она только что вошла в комнату.
– Ужасно, правда, Энн?
– Счастливого Рождества, – сказал Джош, держа в руке свой бинокль и глядя на обгоревшую елку. Оранжевые лучи раннего солнца начали пробиваться через окно.
– Думаю, надо убраться, – Барбара решительно шагнула в самый центр беспорядка и принялась сортировать остатки. Лежавший на полу восточный ковер был вымазан сажей, но не обгорел, и дети принялись сворачивать его.
– Надеюсь, ты еще не отменил нашу страховку, – тихо проговорила Барбара Оливеру, который неуклюже топтался посреди комнаты.
– Черт бы побрал ваше Рождество, – сердито рявкнул он и решительными шагами направился к дверям. Отвратительно, что она старается заставить его чувствовать себя виноватым.
* * *
Он лежал на кровати в своей комнате и пытался справиться с мощной волной накатившей на него депрессии. Все, чем он дорожил в жизни, перестало существовать. Он ринулся в огонь, а они увидели в этом лишь желание разрушить праздник, а вовсе не проявление его отеческой заботы. Вспомнив события прошлой ночи, он внезапно заколебался, почти готовый почувствовать раскаяние. Он ведь действительно забыл проверить гирлянды, но разве Энн не обещала ему напомнить? Энн.Воспоминание о вожделении возбудило его, мысли приняли определенное направление, тело откликнулось, и он принялся ласкать свой поднявшийся орган. Любая женщина, оказавшаяся в тот момент в пределах его видимости, решил он, стала бы для него желанной добычей, и всякая там романтика совершенно ни при чем. Гольдштейн его предупреждал: "Не вздумайте связываться с другой женщиной. По крайней мере, пока, – нараспев говорил он. – Сейчас безопаснее знаться только с мадам вашей Правой Ладонью и ее пятью сестрами". Тогда Оливер подивился легкомыслию Гольдштейна. Кроме того, Энн слишком молода для него. И все-таки ему нужна женщина. Любая женщина.
Он вспомнил, с каким сладострастием Энн откликнулась на его объятие. Значит, я еще не совсем старая перечница, решил он, подобно узнику мрачной камеры, которому каждый солнечный луч кажется подарком.
Он посмотрел на свой пульсирующий орган, напряженный и дрожащий, словно им владели собственные воспоминания. Закрыв глаза, он представил себе Энн обнаженной, раздвинувшей бедра, ожидающей, с напрягшимися сосками грудей. Он с силой входил в нее, глубоко, настойчиво. Он потянулся к горящей плоти, чувствуя, как нарастает наслаждение, которое внезапно стало отступать. Что-то вмешалось в механизм его фантазии. Он попытался отогнать это прочь, но вторжение было неумолимым, и тело его не справилось. Приток крови ослаб. Он увидел перед своим мысленным взором лицо Барбары, услышал ее упрек: "Ты знал, что это опасно". Она говорила о гирляндах. Он действительно знал?
Оставь меня в покое, взмолился он.
Но он вовсе не хотел быть оставленным.
Не хотел одиночества.
* * *
Он провел в постели почти все Рождество, хотя и Ева и Джош заходили к нему, чтобы извиниться, а может быть, выразить сочувствие. Он так и не понял, зачем именно. Они открыли окна по всему дому, чтобы выветрить запах дыма, и он сказал, что вовсе не возражает, если они с Барбарой и Энн отправятся куда-нибудь пообедать. Неловко, конечно, покидать отца в праздник, но у них хватило такта не привлекать к этому внимания. Когда все ушли, Бенни прыгнул к нему на постель и спрятал голову на груди. Но от него так воняло псиной, что Оливеру пришлось столкнуть его на пол. Однако Бенни напомнил ему, что сегодня у него еще есть дела.
Одевшись, он спустился вниз, где первым делом взглянул на свои орхидеи. Тут он с испугом обнаружил, что края их лепестков побурели, что было тревожным знаком и удивительным, поскольку еще вчера цветы были в превосходном состоянии.
– Не надо так со мной шутить, – сказал он орхидеям, гордый их красотой, особенно в сравнении с более неказистыми цветами, которые выращивала Барбара. Он полил их, сказал шепотом несколько ободряющих слов, а затем спустился в мастерскую и затащил дрожащего от страха Бенни в большой металлический таз, который предварительно наполнил прохладной водой.
– Ну вот, только ты и я, малыш. С Рождеством тебя, – сказал он напуганному псу, карие глаза которого молили о пощаде. Моя собака, он неожиданно для себя вспомнил об их с Барбарой рождественских дарах волхвов [35]35
Дары волхвов – имеется в виду евангельский эпизод (Мф, 2:1-12), в котором говорится о том, как трое волхвов, или мудрецов, Востока, ведомые звездой, пришли поднести дары младенцу Христу; их дарами были золото, ладан и смирна, олицетворявшие собой царское величие, божественную сущность и смертную муку будущего Спасителя.
[Закрыть].
Однажды они решили подарить друг другу что-нибудь нематериальное. Он заканчивал тогда курс в Гарварде, и у них было очень туго с деньгами, они едва сводили концы с концами на то, что она зарабатывала, демонстрируя кухонные принадлежности в магазине Мэйса. Но волею судьбы – он пользовался тогда этим выражением – как раз тогда ему намекнули о возможной вакансии в федеральной комиссии по торговле в Вашингтоне, при условии, конечно, что он благополучно сдаст экзамены. Он скрывал от нее эту новость почти неделю, чтобы подгадать к самому Рождеству. Конечно, ему было любопытно, что она сможет подарить ему, но он был уверен, что его подарок все равно будет значительнее, что бы она там ни придумала.
– Я беременна, – сказала она после того, как он объявил о своей будущей работе.
По сути, с ее стороны это было сплошное жульничество. Она пренебрегла всеми благоразумными предостережениями. Он скрыл свое замешательство и неудовольствие, спросив лишь, почему она решилась усложнить их жизнь, предварительно не посоветовавшись с ним. Мы должны управлять своей жизнью, а не позволять ей управлять нами, сказал он ей, и она согласилась.
– Но дети приносят удачу, – сказала она. – У нас появится дополнительный стимул.
Она сидела у него на коленях, покрывая его лицо поцелуями.
– Я так боялась, что ты станешь меня ругать. Но теперь у тебя будет эта замечательная работа. Видишь, как вовремя.
– Дар волхвов, – произнес он, обнимая ее. – Крохотный любимый младенец.
Чувство неуверенности быстро оставило его, и он помнил, что к концу Рождества чувствовал себя невероятно счастливым. Будущее начинало сбываться.
Он вытер пса и включил сауну. Оставив Бенни обсыхать в мастерской, он поднялся наверх за своим халатом. Сауна расслабляла его, выпаривала из него все страхи, а сочетание сухого жара и холодного душа всегда размягчало и снимало напряжение с тела. Проходя через оранжерею на обратном пути в сауну, он заметил, что бурые пятна на лепестках орхидей увеличились в размерах, а стебли начали гнуться. Приблизив лицо к горшкам, он внимательно изучил цветы, а затем ткнул пальцами в сырую землю. Запах, оставшийся на пальцах, был смутно знаком, напоминая запах пены, которую он выпустил сегодня из огнетушителя. Не может быть. Однако еще раз принюхавшись, он убедился в своих подозрениях. Нет, Барбара, подумал он. Разве она не любила его орхидеи? Cymbidium был одним из немногих сортов, которые можно было разводить в помещении, и, чтобы вырастить их, понадобилось много настойчивости и кропотливого труда. Нет, Барбара. Неужели она оказалась способной на такое? Он снова поднес пальцы к носу. Ошибки не было, тот самый запах. Сомнения покинули его. Это были его орхидеи. Его.Если бы она обрушила свою ярость на него, это было бы понятно, но поднять руку на беззащитные растения – просто преступно. Она убийца, сказал он себе. А убийца должен быть наказан.
Он бурей носился по дому, переполненный жаждой мести, подыскивая подходящее наказание. Затем ворвался на кухню. Ее владения. Открыв все дверцы, он осмотрел бесчисленную армию кухонных приспособлений и продуктов. Ничего определенного в голову пока не приходило.
Он заметил аккуратные серебряные брикеты в холодильнике. Вытащив один из них, он развернул и понюхал мясное тесто. Ну конечно, подумал, предвкушая сладость мести. Изучив наклейки на баночках со специями, он вытащил имбирь, молотую приправу кэрри и соль. Затем высыпал огромное количество этой смеси в брикет и перемешал ее с тестом, после чего придал брикету прежнюю форму, чтобы снова завернуть в фольгу. Он повторил эту операцию с остальными шестью брикетами и другими приправами, периодически меняя соль на сахар и предвкушая неизбежное недоумение, которое охватит заказчиков Барбары, когда те попытаются выяснить друг у друга, что за странный вкус имеет эта выпечка.
В сауне он оплакал орхидеи, но его согревала мысль о мести. Он лежал на полке из красного дерева и чувствовал, как тело истекает остро пахнущим потом. На секунду пустота отступила, когда он подумал о достойном ответе, который он дал на ее послание смерти.
ГЛАВА 14
Гарри Термонт принял на себя главный удар ее ярости. Барбара ворвалась в его кабинет после изматывающего свидания с женой греческого посла.
– Она сказала, что ее гости старались вести себя вежливо, пока двух из них не стошнило, причем одного – прямо за столом.
– Должно быть, это изменит ее отношение к вам, – сказал Термонт, безуспешно пытаясь спрятать улыбку.
– Вы относитесь несерьезно, Гарри. Это же форменное вредительство.
Она пыталась держать себя в руках, старалась, чтобы ею владел рассудок, а не эмоции. Но сегодняшнее утро выдалось ужасным, совершенно ужасным. Ее вдруг вызвали в посольство к семи часам утра. Посол и миссис Петракис встретили ее в столовой, в которой стоял безошибочный запах рвоты. Не говоря ни слова, они повели ее на кухню, чтобы предъявить доказательства.
– Попробуйте вашу стряпню, – приказал посол. Их лица были смертельно бледными, глаза – налитыми кровью по причине бессонной ночи. Барбара принюхалась к тесту, от которого исходил странный запах.
– Попробуйте, – повторил посол. Барбара пыталась найти следы сочувствия на лице его жены, но, не добившись желаемого, послушно положила в рот кусочек теста и тут же выплюнула его.
– Поставка лучших блюд и деликатесов. Это вы называете лучшими блюдами и деликатесами? Вы отравили моих гостей.
Она была слишком ошеломлена, чтобы пускаться в какие-нибудь объяснения. Кроме того, от унижения у нее перехватило дыхание, и она не могла выговорить ни слова.
– Сперва я решил, что это турки подбили вас на терракт.
– Турки?
– Но затем я подумал, что было бы слишком много чести придавать этому делу статус дипломатического инцидента, – его гнев нарастал. – Ваши пироги попросту воняют дерьмом. Дерьмом, – он сорвался на крик, и жена попыталась успокоить его.
Барбара выбежала из посольства в слезах.
– Мы должны возбудить против него судебное преследование, – сказала она Термонту, немного успокоившись. – Именно этого-то мы и ждали. Он намеренно испортил продукты, – от воспоминания об этом у нее свело желудок. – Я уже не говорю о том, какой урон он нанес моему бизнесу. Я потеряла таких клиентов.
Термонт побарабанил пальцами по подбородку.
– У вас есть доказательства?
– А кто еще пошел бы на такое? Энн я доверяю, – она вдруг почувствовала какое-то странное колебание, когда в памяти всплыло воспоминание о ее краткой беседе с Энн в сочельник вечером. Что-то едва уловимое, но Барбара тут же пустилась в погоню. Она вспомнила, как почувствовала присутствие Оливера в библиотеке – мимолетное ощущение, почти не зафиксированное сознанием. Она отложила эту мысль до более удобного времени, поскольку Термонт вмешался в ее воспоминания.
– Ничего не выйдет, Барбара. Мы можем доставить ему неприятности, но не добьемся результата, который удовлетворил бы вас. Таким путем вы не выставите его из дома.
– Он признается. Ему придется признаться под присягой.
– Барбара, окажите мне услугу. Прекратите самостоятельно толковать закон. Вам только повредит, если вы выставите себя в смешном свете.
Она почувствовала вызов в его словах, и ее снова охватил гнев.
– Эти орхидеи – сущая ерунда. В сравнении с тем, что сделал мне он.
– Орхидеи?
Она не собиралась ничего рассказывать, но теперь слова полились из нее потоком. Она еще раньше сообщила Термонту о пожаре на рождественской елке, но обошла тогда молчанием эпизод с орхидеями.
– Рождество прошло ужасно. Нужно было куда-то девать всю эту пену. И тут я увидела орхидеи, и они меня разозлили. Боюсь, я не очень-то задумывалась, что делаю. Кроме того, не знала, что эта пена может их погубить. То есть не была в этом уверена наверняка. Просто хотела их немного испортить. Но не убить.
Он посмотрел на нее и покачал головой с насмешливым осуждением. Она невольно подумала, что сейчас он начнет указывать на нее пальцем и повторять: "стыдно, стыдно".
– Главное правило нашей игры сейчас – дисциплина, Барбара.
– Вам легко говорить.
– И я не всегда могу отрываться от дел ради ваших мелких недоразумений.
– Мелких недоразумений? – она уставилась на него. – Гарри, я не могу запирать все свои продукты под замок. Мне необходимо зарабатывать. Как я могу допустить, чтобы он вторгался в это? Это… это жестоко, бесчеловечно.
– Просто вам нужно поймать его на чем-то более… более хлестком. Более вызывающем.
– Я поймала его на взломе и проникновении в мою комнату, и что вы из этого извлекли? – фыркнула Барбара. Но его слова снова заставили ее насторожиться: она опять вспомнила об Энн и вечере накануне Рождества.
– Что-нибудь, связанное с моральной испорченностью, – продолжал Термонт. – Нужен настоящий крючок.
– Например, другая женщина?
– Необязательно, – он проницательно посмотрел на нее. – Нужно что-то настолько убедительное, чтобы любой судья без колебаний вынес приговор, обязывающий его покинуть дом. Чтобы можно было сказать: он плохо влияет на детей. Он представляет для них опасность.
Точно, Оливер был там. В библиотеке в сочельник. Теперь она была уверена. Она ощутила его присутствие, но не обратила внимание. Маленькая, невинная Энн.
– Но как минимум один полезный вывод мы из всего этого сделаем, – сказал Термонт. – Оливера можно спровоцировать. Если только провокация не будет такой очевидной. Чего вы должны избегать, так это видимости, что вашими действиями руководит принцип "око за око". Судьи этого не любят. Мстительность скомпрометирует вас, а именно этого нам сейчас необходимо не допустить всеми силами.
– Хорошо, Гарри, – с надутым видом сказала она. – Постараюсь сделать все гладко.
Она поняла, что Гарри Термонт и закон предоставляют ей весьма ограниченные возможности. Она начала понимать сущность процесса. Адвокат поднялся, обошел стол и остановился перед ней.
– Я совершенно ничего не буду иметь против, если вы решите свести его с ума. Но если он узнает о том, что вы хотите свести его с ума, он никогда не потеряет рассудок. Вам понятно?
– Абсолютно, – она сдержанно улыбнулась, обдумывая свою новую идею. Он долго в молчании смотрел на нее.
– Вы похожи сейчас на кошку, которая проглотила канарейку.
– Еще не проглотила, Гарри. Я только сейчас обнаружила клетку, в которой она чирикает.
* * *
Ей никогда не приходило в голову, что в зачатии Евы с ее стороны было что-то нечестное. Любовь, когда-то верила она, есть нечто большее, чем просто быть вдвоем. Любовь нуждается в чем-то ощутимом, что подкрепляло бы ее. А семья не может стать настоящей семьей без детей. Трудно было сейчас вспомнить точно то состояние мыслей, в котором она тогда находилась.
Все же она пришла к заключению, что намеренное зачатие Евы было с ее стороны действием, вызванным не любовью, но страхом. Возможно, в то время ее страх был интуитивным. Может быть, уже тогда она подсознательно чувствовала, что ее замужество представляет собой и останется навсегда бесконечной чередой однообразных дней. Оливер, который каждый день уходит на занятия. Скоро он начнет уходить на работу, где будет встречаться с людьми, коллегами и клиентами. Ей нравились эти слова, такие экзотические, от них веяло надеждами и приключениями. Он будет заниматься замечательными, волнующими делами. Ей же придется выполнять работу, убивающую всякое воображение, – что-нибудь наподобие демонстрации кухонных приспособлений или дамского нижнего белья. Затем домой – готовить обед, ждать, когда покажется ее солнце. Он.Весь мир принадлежал ему. В то время ей, конечно, казалось, что ничего нет на свете лучше именно такой жизни. И все же чего-то, она должна была это чувствовать, ей не хватало. Чего-то. Тогда она была уверена, что ребенка. Что такое жизнь женщины, у которой нет детей? Так велит сама природа, верно? Это стало самой большой ее честолюбивой мечтой. Родить его ребенка. Его. Вот почему она назвала девочку Евой. Джошуа родился уже потом. Они решили, что иметь одного ребенка как-то неприлично, и на этот раз уже тщательно рассчитали, чтобы он родился как раз тогда, когда Ева пойдет в детский сад. Настало время быть практичными.
Думать о сегодняшних проблемах, оглядываясь на прошлое, было не очень-то честно, решила она, улыбаясь при слове "честно". Нет ничего, что было бы "честно". Более того, мысль эта пришла к ней, облекшись голосом Гарри Термонта, потому что это он однажды преподнес ей идею, в которой она тут же дала себя убедить. "Честность не имеет никакого отношения к жизни".
– Как вы полагаете, у него есть подружка? – как-то после последнего разговора с Термонтом спросила она у Энн, выбрав подходящую минуту. Барбара стояла к ней спиной над большим дуршлагом, лежавшим в одной из раковин мойки, занимаясь салатом-латуком, который собиралась подать в тот день на обед. Это было утром. Дети только что отправились в школу, а Энн задержалась, решив выпить вторую чашку кофе.
Энн не ответила.
– Подружка, – повторила Барбара. – Я хочу сказать, это звучит весьма логично. Где, вы думаете, он проводит все вечера? В конце концов, мужчины отличаются от женщин.
Но когда Энн и на этот раз ничего не ответила, Барбара повернулась к ней.
– Что вы об этом думаете? – настойчиво спросила она.
– Понятия не имею, – ответила Энн, избегая взгляда Барбары. Умная сучка, подумала Барбара.
– И все же он – мужчина.
– У меня мало опыта в этой области.
Барбара чувствовала, что Энн не хочет говорить на эту тему, и осторожно стала продолжать.
– Вы полагаете, он ходит к проституткам? – поинтересовалась она вслух.
– Вряд ли, – Энн прошептала эти слова едва слышным голосом.
– Вы так не думаете? Почему? – Барбара опять повернулась, чтобы посмотреть, как Энн справится со своим смущением, уверенная, что та проглотила приманку.
– Он кажется не похожим на мужчин, которых это устраивает, – сказала Энн, покраснев. Барбара надавила еще больше.
– Мужчины на самом деле не очень-то думают о том, на кого им лечь. У них довольно низкий порог удовольствия в сравнении с женщинами. Я никогда не могла их понять. Я имею в виду эту их штуку. Вечно салютует. Как они таскают ее с собой все время? Словно пугач, вечно готовый выстрелить.
Она встала и отнесла чашку и блюдце к посудомоечной машине, выдвинула сетку и положила их в контейнер.
– Надеюсь, я не очень смутила вас, Энн, – заявила Барбара. – Полагаю, ему сейчас очень плохо. Наверно, он думает, я пустила по его следу детективов. Конечно нет. Мне это все равно. Если хочет, пусть приводит любовниц прямо домой, я-то возражать не стану, – она затаила дыхание.
– Это меня не касается, – запротестовала Энн, не в силах скрыть раздражение.
– Я знаю, Энн, – она сделала паузу. – На самом деле я даже хочу, чтобы что-нибудь в таком роде произошло. Другая женщина могла бы помочь нам выйти из тяжелого положения.
– А как насчет другого мужчины? Для вас?
Барбара усмехнулась.
– Меня так просто в ловушку теперь не заманишь.
– В ловушку?
– Это ловушка, Энн.
– А любовь? – спросила Энн. Вопрос прозвучал дерзко, почти помимо ее воли.
– Любовь? А вы как думаете? – Барбара повернулась и увидела, что Энн стала пунцовой. Хорошо, подумала она, вовремя вспомнила о любви.
– Я не знаю.
– Да ладно, Энн, – оборвала ее Барбара. – Наверняка вы носитесь с каким-нибудь чувством из области не-представляю-себе-жизни-без-него. Когда сжимается сердце и внутри все пульсирует от желания.
– Я не думаю об этом, – нервно ответила Энн. – Я слишком занята учебой.
– Разве?
– Не это у меня на первом месте. Вот и все.
Может быть, она зашла слишком далеко; наверняка разворошила тлеющие угли. Она быстро сменила тему разговора, уверенная теперь в приобретенном оружии. Но все же Энн ей нравилась, и собственное поведение заставило Барбару почувствовать себя неуютно.
– Простите, Энн, – искренне сказала она. – Действует на нервы постоянное напряжение. Наверное, мне стоит куда-нибудь съездить. Может быть, в Бостон, к родителям. И детей с собой прихватить, – она намеренно говорила неопределенно, ожидая какой-нибудь реакции. Но ничего не последовало. Энн встала и направилась к выходу.
– Так что вы думаете? – торопливо произнесла Барбара.
– О чем? – спросила Энн.
– О том, чтобы мне с детьми уехать на выходные?
– Не знаю, Барбара.
Ты прекрасно знаешь, о чем сейчас думаешь, Энн, мысленно произнесла Барбара, украшая анчоусами горку готового салата.
