Текст книги "Война Роузов"
Автор книги: Уоррен Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 23
Он сидел за столом в своем офисе, потягивая утренний кофе, заедая его пончиком, который принесла мисс Харлоу, и мрачно глядя в окно. Он был совершенно уверен, что после разгрома на кухне она раз и навсегда покончит со всеми дурацкими фантазиями относительно званых обедов. На подготовку у него ушла целая ночь. Она не имела права распоряжаться в его доме, издеваться над ним, воруя его имущество. Но, решив во что бы то ни стало довести свой обед до конца, она переложила всю ответственность на себя.
Вернувшись вчера вечером домой и обнаружив в доме гостей, он, порадовавшись своей сообразительности, спрятался в солярии, выждал момент и насыпал слабительное в шоколадный соус, взяв слоновью дозу для лучшего эффекта. Если бы он после этого не ушел в кино, он мог бы спасти "Феррари" от ее ярости, хотя и сомневался в этом. Увидев сегодня утром, что осталось от автомобиля, он чуть не заплакал. Но слезы не пришли. Он ждал нечто подобное. Пятьдесят тысяч долларов коту под хвост. И ведь это он показал ей в свое время, как превратить дверь гаража в грозное оружие. Вот ведь изобретательная сука. Надо отдать ей должное.
Невозможно поверить, чтобы человек мог так перемениться. Да, конечно, он тоже далек от того человека, каким был прежде. Он стал таким же непредсказуемым, как и она. Хуже всего, что теперь приходилось считаться с ее силой. Пока что она раз за разом утирала ему нос, тем самым унижая его еще больше.
– Есть люди, которые не в состоянии что-нибудь понять, пока не утрешь им нос как следует, – много раз говорил он ей раньше, ссылаясь на многочисленные случаи из своей практики. Гольдштейн назвал бы это единственным своим словом, в переводе которого Оливер не нуждался. Закатить роскошный обед на средства, добытые, выражаясь точным юридическим языком, путем хищения частной собственности, – это самый что ни на есть явный chutzpah. А еще и не платить при этом по счетам за коммунальное обслуживание дома – это был уже особо тяжкий chutzpah. А если еще прибавить к этому безжалостное уничтожение одного из величайших механических чудес света…
Он почувствовал, как в нем поднимается волна отвращения, и со стуком поставил кофейную чашку на блюдце. Перед ним на столе была навалена почта, которую он собрал в стопку и начал распечатывать. Компании, желающие получить с него деньги по счетам, уже начали звонить на работу, и он всеми силами уклонялся от разговоров с ними.
– Они просто отключат ваш дом от снабжения, – предупредила его мисс Харлоу.
– Как и ее, – ответил он.
– Вы останетесь без света, без кондиционеров, – наставительно говорила мисс Харлоу.
– Как и она.
Начали приходить письма от детей, и его беспокоило, что они направляют свою почту к нему на работу, словно уже согласились с тем, что дом ему больше не принадлежит.
"Прошу вас, пишите мне домой. Это мой дом. Наш дом. Я заплатил за каждый кирпич, из которого он выстроен, и продолжаю платить". Перечитав свое письмо детям, он решил, что оно звучит слишком резко, но не стал его разрывать. Он хотел, чтобы его слова прозвучали убедительно. Он по-прежнему капитан семейного корабля, говорил он себе. Он порылся в голове в поисках еще чего-нибудь, о чем стоило упомянуть в письме, но не смог сосредоточиться, так как все его мысли были поглощены стоявшей перед ним дилеммой. Он не мог делать семь дел сразу. В результате он вложил в письмо два чека на крупные суммы и выбросил детей из головы.
Теперь он носил с собой опись своего имущества и каждый вечер обходил весь дом, проверяя, не стащила ли Барбара еще что-нибудь из его вещей. Она продолжала писать ему коротенькие записки и клеить их скотчем на дверь его комнаты. Вскоре содержание этих записок стало повторяться: одна-единственная строчка, напоминающая о неизбежном отключении их дома от газа, электричества, телефонной связи.
"Плати сама", – написал он и прилепил скотчем свою записку на ее дверь.
Тот образ жизни, который он вел теперь изо дня в день, заставил его по-новому взглянуть на время. Сделав над собой усилие, он понял, что давно уже не думал об отвлеченных вещах, но лишь о том, что находится непосредственно перед глазами. Если необходимо было подумать о будущем, хотя бы это будущее выражалось в одном часе, он тут же терялся. Подобным образом он избавился от проблемы неизбежного отключения коммунальных удобств. Никакое упорство, подумал он, не будет чрезмерным.
Несколько раз ему в офис звонила Энн, и он был с ней намеренно холоден, хотя и признавался себе, что скучает по девушке. Но и это входило в его решение вести одинокую жизнь в непосредственном настоящем.
– Как ты? – спрашивала она.
– Потихоньку, – когда-то он ненавидел это слово. Оно подразумевало безнадежность.
– Дети звонят мне время от времени, – сообщила она ему. – У них все хорошо. Но они беспокоятся о тебе.
– Не стоит.
– Я тоже беспокоюсь.
– И тебе не стоит.
– Я скучаю по тебе, Оливер, – шептала она в трубку. На этом он обычно отрывисто прощался.
Однажды вечером он вернулся с работы и обнаружил, что дом погружен в мертвую темноту и тишину. Приветливое бормотание кондиционера прекратилось, и по отсутствию привычных звуков он догадался, что электричество отключили. Дом уже начал подвергаться нашествию клейкой сырости вашингтонского лета. Барбара, видимо, специально держала окна в свою комнату закрытыми, чтобы сберечь последние остатки задержавшегося там прохладного воздуха.
С помощью нескольких спичек он добрался до мастерской, разыскал два фонаря и поднялся по лестнице к себе. Затем он вспомнил о своем вине. Без холодильной установки поднявшаяся температура в доме грозила уничтожить все запасы красного, а может быть, и белого тоже. Он совсем забыл об этом. Он разгрузит погреб завтра, сказал он себе, раздраженный своей непредусмотрительностью. Итак, вино стало еще одной невинной жертвой. Он решил, что стоит его выпить и снять напряжение. Следуя за лучом фонаря, он спустился в библиотеку.
Деревянная ручка шкафа не хотела поворачиваться, и он приписал это тому, что дерево разбухло от сырости. Поставив фонарь на пол, он сильно потянул на себя ручку одной рукой, уперевшись другой в неподвижную створку шкафа. Но дверца не шелохнулась. Тогда он дернул еще раз. Тут он услышал напряженный треск где-то у себя под ногами, и, к своему ужасу, увидел, как шкаф медленно начал клониться вперед, падая на него, подобно массивной стене. Он вытянул руки, надеясь остановить падение, но шкаф неотвратимо клонился вниз. Собрав все свои силы, он пытался стать живой опорой, чтобы задержать неминуемую катастрофу. Бутылки внутри стукались друг о друга по мере того, как шкаф медленно наклонялся. Ему удалось, изогнувшись всем телом, развернуться под шкафом на сто восемьдесят градусов и принять его вес себе на плечи и напряженно расставленные ноги.
На мгновение он сумел одолеть мертвую тяжесть, и шкаф начал возвращаться в вертикальное положение. Но вес его был слишком велик, и Оливер оказался в ловушке. Мускулы его плеч и бедер ломило от боли. Скоро он начнет сдавать. Силы иссякнут. А когда он уже не сможет держать на себе эту махину, она попросту погребет его под собой, если только он не отскочит в сторону, что казалось маловероятным. Пот потоком хлынул по лбу, застилая глаза.
– На помощь! – крикнул он, вспомнив внезапно, что уже однажды пережил в сауне. Плохо дело, подумал он. Безжалостная сука. Им овладела решимость, и он попытался периодически менять точки опоры шкафа на свою спину, и какое-то время ему удавалось попеременно перераспределять его вес между плечами, пока наконец его не пронзила невыносимая боль. Нависшая опасность, ужасающе реальная и зловещая, усугублялась нелепостью положения. Вскоре ему придется броситься вперед, невзирая на все увечья, которые может причинить ему тяжелый шкаф.
Первыми не выдержали мускулы плеч, затем спина, и вскоре он уже с трудом стоял на ногах. Ноги дрожали. Помилуй меня, хотелось ему закричать. Но кто его услышит? Кому он нужен?
– Грязная сука, – пробормотал он, надеясь, что ненависть придаст силы его усталым мускулам. Дыхание стало тяжелым и отрывистым. Он зашатался. Его тело подалось, и он почувствовал, как шкаф навалился на него всем своим весом. Колени начали подгибаться. Собрав все оставшиеся силы, он приготовился сделать рывок, но сил не оставалось. Шкаф медленно опускался на него всей своей тяжестью. Наконец, он оказался на коленях. Боль в плечах стала невыносимой. Мысль о том, что он получит увечье или даже погибнет в таком положении, возмутила его, поскольку тогда Барбара одержит над ним желанную победу. Внезапно ненависть к жене охватила его с новой силой, которая, казалось, придала ему энергии. Собравшись в комок, он ринулся вперед, спасаясь от падающего шкафа.
Ему так и не удалось избежать удара, и рухнувший шкаф задел его за подметку ботинка, с силой вывернув лодыжку. Боль приковала его к месту. Но он сумел, извернувшись, развязать шнурки и извлечь поврежденную ногу.
Виски лилось к нему из-под дверцы шкафа, просачиваясь сквозь одежду; кислый запах наполнил всю комнату.
Если она в своей комнате, то наверняка слышала шум. Он ничуть не сомневался в ее намерениях. Этой выходкой она не собиралась только разозлить его. Нет, все гораздо серьезнее. Он ползком пересек библиотеку, добрался до двери, где его ожидал напуганный Бенни, встревоженный грохотом. Теплый язык пса коснулся лица Оливера. "Хороший старина Бенни", – прошептал он, обнимая собаку, вдыхая острый запах псины. Это приятнее, чем запах пота и спиртного, которыми провонял он сам.
Поднявшись на одну ногу, Оливер сумел доскакать до телефона. К счастью, телефон еще работал. Он вызвал такси, а затем поплелся на улицу ждать его приезда.
* * *
– Вам повезло, что она не сломалась, – объявил ему молодой чернокожий врач в комнате скорой помощи при вашингтонском центральном госпитале. Он покачал головой. – Вам бы не пить так много. Это всегда приводит к травмам.
– Я и не пил.
– От вас разит, как из пивной бочки.
Оливер чувствовал бессмысленность объяснений. Кто ему поверит? Он покорно перенес обезболивающий укол и отправился домой.
Но прежде чем лечь спать, он прилепил скотчем записку на ее дверь. Потрясение лишило его сил, и почерк был нечетким и прыгающим.
"Ты накликала беду на свою задницу", – написал он. Как и она, он не подписался.
* * *
Оливер проснулся, обливаясь потом. Каждый мускул его тела болел. Он чувствовал себя разбитым, выпотрошенным, в поврежденной лодыжке глухо отдавались удары пульса. Кондиционер не работал, и в комнате стояла удушливая жара.
Он задал себе вопрос: неужели это я? Затем стал рыться в памяти, пытаясь отыскать признаки безошибочной идентификации. Он произнес по буквам свое полное имя, прошептал в темноту номер своей страховки, дату своего рождения, название своей юридической конторы, домашний адрес, имена детей. Все это не то, решил он, слегка удивляясь, положительно уверенный в том, что этот корчащийся от боли неуклюжий мужчина, который лежал, объятый ужасом и мокрый от пота, в украшенной пологом кровати двухсотлетней давности, не имел к нему никакого отношения.
На самом деле он – сорокалетний Оливер Роуз, у которого двое прелестных детей, Ева и Джош, и любящая, покорная, красивая, чудесная жена по имени Барбара.
Ее имя прозвучало в его голове музыкальным напевом. Барбара. Дорогая Барбара. Что с ней случилось? Где они все?
Он любил человека, с которым прожил вместе почти два десятка лет, и вот оказалось, что существует лишь образ – плод его воображения, которому никто не соответствует в действительности. Теперь он страстно хотел изгнать ее из своей памяти, выжечь воспоминания от всех этих лет, эти фальшивые роли.
Он выбрался из постели и раздвинул занавески навстречу восходящему солнцу. Открыв окно, он разочарованно почувствовал, что воздух был так же горяч. Он уже и забыл, каким жарким бывает лето в Вашингтоне.
В комнате чего-то не хватало. Бенни исчез. Он как-то позабыл о нем посреди суматохи прошлой ночи. Высунувшись из окна, Оливер позвал его по имени, затем прислушался в ожидании знакомого лая. Но все же он не волновался о Бенни. Бенни сумеет позаботиться о себе.
Забыв о ноге, он слишком сильно наступил на нее, направляясь в ванну, и тут же ухватился за стену, корчась от приступа боли. Лишь спустя какое-то время он снова сумел сдвинуться с места. Разглядывая в зеркале свое измученное лицо, он ощутил странное чувство освобождения от себя самого. Он явно чувствовал себя лучше и не мог поверить в это. Он задумался, пытаясь отыскать причину своего нового состояния. В первый раз с тех пор, как Барбара поразила его своим намерением подать на развод, он не чувствовал и тени сомнения в ее искренности. У него больше не осталось иллюзий. Теперь он знал реальный счет в игре. И правила тоже теперь ясны. Эта сука не успокоится, пока не схватит его за яйца. Никогда, никогда, поклялся он себе. Наступил момент истины. Первобытная ненависть. Первобытная война.
Он подмигнул своему отражению в зеркале и, сжав руку в кулак, погрозил им своему отражению. Теперь ярость его больше не расходовалась понапрасну. Он был холоден, как лезвие клинка. Он знал, что ему делать. Он подошел к телефону и набрал номер.
– Я уезжаю на несколько дней, – сообщил он мисс Харлоу.
– Вам необходим отдых, мистер Роуз.
Он помолчал, намеренно заставляя ее слова звучать слишком настойчиво.
– Я сам знаю, что мне необходимо, – прошептал он, вешая трубку.
ГЛАВА 24
Она всегда ненавидела большой шкаф в библиотеке. Громадный, неуклюжий, подавляющий, он являл собой, по ее мнению, типичный пример мужских стремлений к превосходству. Поэтому работу по подпиливанию передних ножек, там где они соединялись с корпусом шкафа, и по замазке дверей цементом она выполняла почти с любовью.
Но она ожидала и надеялась, что ее труды увенчаются большим успехом. Наверное, просто не продумала все как следует и лишь старалась ответить ему с той же энергией и рвением, с какими он понаставил ей ловушек на кухне и испортил званый обед. То, что сделано с "Феррари", не бралось в расчет, это просто акт "импульсивного вдохновения". Конечно, он имел большую сноровку, чем она, в обращении с инструментами. Настало время, подумала она, для решительных действий, по-настоящему решительных. Она была готова целиком посвятить себя стоявшей перед ней задаче. Как и все остальное, эту домашнюю заботу она возьмет на себя. Термонт, решила она, думал только о том, как бы набить свой карман.
Поскольку дети находились в лагере и дом был пуст, она чувствовала пространство для маневра. Она либо она выгонит его из дома, либо умрет, поклялась себе Барбара.
Случай со шкафом, хоть и не оправдал возложенных на него надежд, мог считаться предвестием того, что надвигалось. Она видела из своего окна, как он прыгал на одной ноге к ожидавшему его такси, и определила, что повреждение, которое он получил, сравнительно легкое. Затем она слышала, как он вернулся и проковылял наверх.
Ночь была невыносимо жаркой, и она раскрыла окна, хотя не привыкла к звукам ночного города. Шум вкупе с жарой и ожиданием Оливера прогнали сон. Когда забрезжил рассвет, она поднялась, приняла душ и, к своему удивлению, почувствовала себя посвежевшей.
Осторожно закрывая дверь, она заметила приклеенную записку. Отлепив ее, она написала поперек два слова губной помадой и прикрепила к его двери.
"Начинается ад", – гласило ее послание.
Держа туфли в руках, она прокралась на кухню. Там вытащила из умолкшей морозильной камеры контейнеры со все еще замороженными рагу и паштетом из цыпленка и погрузила их в свой микроавтобус. Решив, что они не должны пропасть, она подарит их тем своим заказчикам, на которых еще можно положиться. Всех ее недавних гостей пришлось из этого списка вычеркнуть. Она все еще не могла вспомнить происшедшее без дрожи унижения. Не дай Бог столкнуться лицом к лицу с кем-нибудь из них. Что касается остальных заказчиков, то она рассчитывала, что они запомнят ее щедрость. Хорошая реклама, как она выяснила, всегда помогает делу.
Ей предстоит несколько томительных, наполненных заботами недель. Большая часть жителей Вашингтона покинет город на лето, по крайней мере с середины июля и до конца августа. Но у нее есть срочные дела, которыми необходимо заняться безотлагательно.
Хотя привычка предугадывать события еще не выработалась, она все же перенесла из холодильника в свою комнату несколько коробок с консервами и скоропортящимися продуктами. На всякий случай, сказала она себе, гордая своей предусмотрительностью. "На случай чего?" – спросила она себя. Но эта мысль не помешала ей наслаждаться новым для нее чувством гордости и самоуверенности.
– Я ненадолго уезжаю, – сказала она хозяйке французского рынка, которая приняла ее рагу, раскрасневшись от удовольствия и расцеловав в обе щеки. Она потратила три часа, чтобы закончить все разъезды.
Вернувшись домой, Барбара вошла через заднюю дверь, осторожно поднимаясь по "черной" лестнице, словно шла через минное поле. Надо научиться быть все время настороже, сказала она себе, спрашивая себя, сидит ли он все еще у себя в комнате.
К ее дверям скотчем была приклеена записка, нацарапанная на обрывке картона, оторванном от подкладки, с которыми обычно возвращают рубашки из стирки. Ее записку со своей двери он уже сдернул.
"Для тебя". Слова были написаны его небрежным "юридическим" почерком. Дверь в ее комнату оказалась приоткрыта, и оттуда тянуло каким-то странным запахом. Это подтвердило ее подозрения. Значит, он сделал еще один ключ к ее замку и таким образом смог подменить ей лекарство.
Пройдя в комнату, она обнаружила, что он превзошел самого себя. А ведь она дала слово не удивляться ничему, что может произойти.
Он методично вскрыл все банки с консервами, которые она перенесла в комнату из кухни, и вывалил их содержимое в раковину, в ванну и в унитаз. Продукты уже начали портиться, издавая отвратительный запах; впрочем, смотрелись они омерзительно. Она рассердилась, что не предусмотрела такого поворота событий, но быстро справилась со своим гневом. Именно гневу ей придется теперь противостоять постоянно. Спокойно, сказала она себе, заметив, что окна в ее комнату закрыты. Она подошла, чтобы открыть их, но не смогла повернуть ручки, удерживавшие рамы. Обследовав их, она убедилась, что он замуровал их цементом.
Тогда, не задумываясь над своими действиями, она сняла с ноги туфлю и, действуя ею, как молотком, выбила все шестнадцать оконных стекол, вставленных в переплет, старательно вытаскивая застрявшие осколки при помощи носового платка и выбрасывая их в кусты под окном внизу. Подчиняясь какому-то изощренному капризу, он положил все опустошенные банки из-под консервов обратно на свои места в коробках, словно не желая портить ковер и мебель. Заметив это, она улыбнулась, так как поняла, что шкаф – это серьезнее, чем его невероятно смехотворный акт мести.
Напевая она прошла в ванную, собираясь покончить с уборкой этого безобразия. И снова она недооценила его изобретательность. Должно быть, он перекрыл воду. Очень умно, сказала она себе. Конечно, она знала, где находится основной распределительный кран, но, спустившись вниз, обнаружила, что он не закрыт. Это означало, что он заблокировал трубы, непосредственно ведущие к ее комнате.
Краны на кухне работали нормально. Она наполнила водой все глубокие кастрюли, какие только смогла найти, и старательно перетаскала их наверх, а затем вылила в ванную. И снова он перехитрил ее. Ну конечно, он перекрыл и сливное отверстие!
Самообладание и целенаправленность, с которыми она трудилась, дали трещину. Несмотря на то что в комнату теперь проникал воздух с улицы, запах стоял омерзительный. Она не сможет оставаться здесь. От работы ее одежда намокла от пота. Она переоделась в джинсы и майку с коротким рукавом. Никакого тонкого белья. Никаких туфель. Теперь это – ее боевое облачение. Она отдала салют своему отражению в зеркале.
Перекинув через плечо полотняную сумку для покупок, она спустилась вниз и принялась набивать ее всем, что, по ее мнению, могло пригодиться в ближайшем будущем: фонарик, свечи, спички, хлеб, сыр, немного печенья. Затем она выбрала самый острый и самый тяжелый секач для разделки мяса. Вооруженная таким образом, она прошла в его мастерскую, удивляясь, что он оставил ее незапертой. Там она взяла молоток и отвертку, которые положила к себе в сумку, а затем принялась медленно, методично высыпать на пол содержимое всех коробок, расставленных на полках, – все болты, гайки, винты, шурупы, шайбы – словом, все вплоть до последнего гвоздя, который он в свое время аккуратно занес в список и положил на надлежащее ему место.
В глубине души она давно хотела устроить в мастерской разгром. Царивший здесь строгий порядок оскорблял ее. Его оазис, как она называла мастерскую. Эта мысль еще больше возбудила в ней желание разрушать. Она отрезала провода от всех электроинструментов и утопила большую часть остальных инструментов в канистре со смазочным маслом.
С каждым шагом ее действия приобретают все большую логическую завершенность, уверяла она себя, все яснее воплощая безжалостное лицо истинной справедливости. Ей даже удавалось сохранять при этом определенное моральное превосходство по отношению к нему, особенно когда она вспоминала фразу, которую Оливер часто повторял, приписывая ее авторство Хемингуэю [51]51
Хемингуэй, Эрнест Миллер (1898–1961), знаменитый американский писатель и журналист, автор широко известных романов и рассказов, лауреат Нобелевской премии 1954 года.
[Закрыть]: "Мораль – это то, что позволяет вам чувствовать себя комфортно". А она как раз чувствовала себя вполне комфортно, приятно взбудораженной.
Начало смеркаться, и она поднялась наверх с помощью фонарика, рассыпая последние банки с шурупами и винтами на ступенях лестницы. Любое препятствие должно стать оружием, сказала она себе, чувствуя непреклонность.
Поднимаясь на третий этаж и проходя мимо его комнаты, она заметила, посветив на нее фонариком, что на двери больше не висит ее записка. Значит, он рискнул выбраться из своего гнезда.
Соблюдая тишину, она прошла в комнату, которую раньше занимала Энн. Кровать в форме саней легко придвинулась к самой двери, и она улеглась на голый матрас, напряженно прислушиваясь к каждому звуку. Ее ладонь крепко обхватила рукоятку секача, лезвие которого касалось ее щеки.
Она надеялась, что он попытается напасть на нее. Она была готова.
