Текст книги "Кавалькада"

Автор книги: Уолтер Саттертуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Берлин

Глава вторая

В чемоданах, которые Кодуэлл принес в гостиницу, оказалась одежда – очевидно, взамен той, что мисс Тернер пришлось оставить в Париже. Но мисс Тернер ничего не подошло, и перед тем как сесть в берлинский поезд, нам пришлось прошвырнуться по магазинам. Поезд отошел в шесть. На следующий день в полдень мы уже были в Берлине.

По выходе с платформы мы попали в толпу. Но среди толчеи я сразу же заметил человека с белой картонной табличкой в руке – на картонке было написано: «Господин Бомон». Но и без картонки его трудно было не заметить. Рост по меньшей мере сто девяносто пять сантиметров, прилизанные, зачесанные назад темные волосы, нос картошкой и челюсть величиной с остров Родос. На нем был дорогой серый костюм в белую полоску, сшитый так, чтобы подчеркнуть его могучее телосложение, но у любой ткани есть предел прочности, даже у самой крепкой.

Толпа огибала его широким кругом, кое-кто даже изумленно оглядывался.

– Туда, – сказал я мисс Тернер и кивком показал на громилу.

– Боже мой! – выдохнула она.

Кустистые брови громилы были выжидательно приподняты, и он переводил взгляд слева направо, потом справа налево. Когда мы подошли поближе, он остановил взгляд на нас. Брови поползли еще выше.

Я протянул руку.

– Фил Бомон.

– Привет! – воскликнул он и просиял. – Бесподобно! – Он сунул картонку под левую руку, а правую протянул мне. – Рад вас видеть!

Рука у меня не маленькая, но в его ладони она исчезла целиком.

– Эрнст Ганфштенгль, – представился он и потряс мою руку. – Но зовите меня просто Пуци, ладно? Меня все так зовут. – Говорил он с едва уловимым немецким акцептом.

– Это мисс Джейн Тернер, – сказал я.

Он выпустил мою руку, которая слегка онемела, и взял руку мисс Тернер.

– Entzückt! – воскликнул Ганфштенгль. Он держал ее руку горизонтально, как будто собирался поцеловать, но вместо этого сухо, по-немецки, склонился над ней и щелкнул каблуками – клик!

И, расплывшись в улыбке, заговорил с ней по-немецки. Она ответила ему на том же языке.

Наконец Ганфштенгль отпустил ее руку и хлопнул в ладоши. Я даже ощутил, как вокруг заколебался воздух, хотя стоял поодаль.

– Бесподобно! – повторил он, обращаясь ко мне. – Она прекрасно говорит по-немецки! – Он повернул к ней большое лицо, лучащееся счастьем. – Мне говорили, что вы знаете немецкий, но я и не подозревал, насколько превосходно!

– Это было давно, – заметила мисс Тернер. – Мне не хватает практики.

– О, ерунда, – сказал Ганфштенгль. – Вы говорите блестяще! Лучше некуда. Где изучали язык?

– Моя мама наполовину немка.

Ганфштенгль снова хлопнул в ладоши.

– Значит, вы тоже немного немка. Бесподобно!

Он улыбался, переводя взгляд с меня на мисс Тернер и обратно.

– Пойдемте? Возьмем носильщика, пусть поможет с багажом. У вокзала ждет такси. Я снял вам комнаты в гостинице «Адлон».

– Можно я брошу письмо в почтовый ящик? – спросила мисс Тернер. Она держала в руке маленький конверт. – Мне еще никогда не приходилось встречать человека, который писал бы столько писем.

– Ну конечно, – сказал Ганфштенгль.

В такси, рассчитанном на трех человек, на заднем сиденье было несколько тесновато, тем более что один из троих был размером чуть меньше белого медведя.

По дороге в гостиницу Ганфштенгль рассказал нам немного о себе и о тех знаменитостях, с которыми ему довелось встречаться. В 1909 году, еще до окончания колледжа в Гарварде, он познакомился с Т.С. Элиотом[9]9
  Элиот, Томас Стернз (1888–1965) – англо-американский поэт, лауреат Нобелевской премии (1948).


[Закрыть] и Джоном Ридом[10]10
  Рид, Джон (1887–1920) – американский журналист, писатель.


[Закрыть] – «хоть он и коммунист, знаете ли, но парень и впрямь боевой». Когда Ганфштенгль заправлял семейным делом, связанным с искусством, на Пятой авеню, он встречался с Генри Фордом, Карузо[11]11
  Карузо, Энрико (1873–1921), итальянский певец (тенор). Крупнейший мастер бельканто. Выдающийся исполнитель неаполитанских песен.


[Закрыть] и Тосканини.[12]12
  Тосканини, Артуро (1867–1957) – итальянский дирижер, руководил Нью-Йоркским филармоническим оркестром.


[Закрыть]

Ганфштенгль был энергичен, как бойскаут, он сдабривал свои монологи американскими словечками, то и дело расплывался в улыбке, мотал большущей головой и размахивал огромными ручищами. Не думаю, что он пытался произвести на нас впечатление, козыряя всеми этими именами; Думаю, он просто был очень рад, что судьба свела его с такими людьми.

– А еще Чарли Чаплин! «Маленький бродяга», помните? Так вот, однажды он пришел к нам в галерею. Просто класс! Малый что надо!

Ганфштенгль выглянул в окно и вмиг помрачнел. Мы проезжали через большой парк, и под дождем трава там выглядела серой, а деревья – промокшими и угрюмыми.

– Вот, – сказал он печально, – это и есть Тиргартен. Здесь все и случилось.

Он все так же мрачно взглянул на меня.

– Это было ужасно. Вы, конечно, знаете… – он перевел взгляд на водителя, – что тут произошло?

– Кое-что. Прежде чем мы займемся делом, нам понадобятся дополнительные сведения. Кстати, хотелось бы осмотреть и место происшествия.

– Да, конечно. Съездим туда после ленча. – Он покачал головой. – Ужасно. Если бы дело у них выгорело, Германию постигла бы трагедия.

Он вдруг улыбнулся.

– Так ведь не выгорело, верно? Но прежде чем мы начнем серьезный разговор, не мешало бы поесть.

Ганфштенгль сказал, что он подождет нас в баре. Мы с мисс Тернер поднялись в лифте на седьмой этаж вместе с двумя коридорными, по одному на каждого. Коридорные и лифтер были одеты на манер штабных офицеров из роскошного сказочного королевства. Немцы просто обожают военную форму.

– Он так и пышет энергией, не находите? – заметила мисс Тернер, когда лифтер открыл внутренние железные двери. – Наш господин Ганфштенгль.

– Угу, – подтвердил я. – Просто класс!

Она улыбнулась.

– Что значит «просто класс»?

– Малый что надо!

Мисс Тернер снова улыбнулась.

– Думаете, он и правда был с ними знаком? С Чарли Чаплином? Теодором Рузвельтом?

– Вполне возможно. Если бы он все придумал, то не получал бы от этого такого удовольствия.

Она склонила голову набок.

– Что ж, верно. Лгуны обычно прикидываются, что собственная ложь их совсем не впечатляет.

– Из вас вышел неплохой пинкертон, – заметил я.

Мисс Тернер слегка передернула плечами и тихонько вздохнула.

– Очень надеюсь.

– У вас все получится.

У нас были смежные комнаты. Мой номер оказался немного меньше, чем люкс в «Карлтоне», во Франкфурте, а тот был чуть меньше речной баржи. В комнате имелись огромная двуспальная кровать с резным изголовьем, ночной столик с новомодным французским телефонным аппаратом, два шкафа красного дерева, два-три комода и громадный буфет. Хотя там явно не хватало бара со стойкой, зато буфет был набит французскими винами, немецким коньяком, шотландским виски, среди которого почему-то затесался американский бурбон. Я вошел в ванную комнату и с удовольствием оглядел мраморные раковины, огромную мраморную ванну и белый мраморный пол. Разделся и принял ванну. Вытерся полотенцем размером с пляжное одеяло, надел все чистое, зарядил «кольт», положил его в карман пиджака и спустился вниз.

Ганфштенгль стоял у стойки бара и громко разговаривал с барменом по-немецки. Где-то через два стула от него сидели два человека в деловых костюмах. Когда я направился к нему по паркетному полу, Ганфштенгль откинул назад свою огромную голову и оглушительно расхохотался, хлопая ладонью по темной деревянной стойке. Бармен тоже рассмеялся, правда, не так рьяно. И глянул на стойку – на то место, по которому Ганфштенгль хлопал ладонью. Наверное, высматривал, нет ли там вмятины.

Ганфштенгль поднял кружку, вмещавшую не меньше галлона пива, и обратился ко мне.

– А, вот и вы, господин Бомон.

– Фил, – поправил его я.

– Фил. А вы, как я уже говорил, зовите меня Пуци.

– Как угодно.

Он рассмеялся.

– Знаете, что это означает? Что-то вроде «Малыш».

– Почти что Крошка.

Он снова рассмеялся.

– Точно! Прямо в яблочко! Итак, что будете пить? – Он поднял кружку. – Пиво? Не такое славное, как в Мюнхене, но вполне сносное.

– Спасибо, сойдет и стакан воды.

Он сказал что-то бармену, отпил глоток пива, поставил кружку и снова повернулся ко мне.

– Можно задать вам один вопрос? Личного свойства?

– Смотря какой.

– Надеюсь, не слишком личный.

– Валяйте, – сказал я.

– Вы были на Великой войне?[13]13
  Имеется в виду Первая мировая война.


[Закрыть]

– Да, был. А вы?

Бармен поставил напротив меня стакан со льдом и плеснул туда минеральной воды из маленькой бутылки. Прежде чем ответить, Ганфштенгль дождался, когда бармен отойдет.

– Увы, нет, – признался он. – Я был тогда в Нью-Йорке. И чуть не угодил в кутузку. Друзья помогли – спасли меня от лагеря для интернированных, хотя разрешения вернуться в Германию до окончания войны я так и не получил. О чем глубоко сожалею.

– Не стоит.

Он нахмурился.

– Простите?

– Не стоит сожалеть, что не попали на войну.

– Ну, Фил, тут я с вами не согласен. – Его широкое лицо стало серьезным. – Определенно, это один из важнейших этапов в жизни мужчины. Воинская дружба, острые ощущения, ужас – конечно, не без того, но и радость тоже. Думаю, такое никогда не забудешь.

– Угу. То-то и оно.

– Да, но…

– Пуци, – перебил я.

Он взглянул на меня и кивнул.

– Не хотите об этом говорить, угадал?

– Да.

– Ну, как скажете. – Он хлебнул пива. – Только я заговорил об этом не без причины.

– В чем же дело?

Он нахмурился.

– Деликатный вопрос. Но мне все же придется обсудить его с вами. Кое-кто в партии… беспокоится насчет вас с мисс Тернер.

– Беспокоится? – удивился я.

– Вы же американец. А мисс Тернер англичанка. И кое-кто из партийцев боится, что вы все еще питаете враждебные чувства к нам, немцам. К фрицам, понимаете? К немчуре. К злобным гуннам. – Он печально улыбнулся. Я понаслушался всякого такого, пока жил в Нью-Йорке. Я знал женщин, светских дам, которые перестали выгуливать своих овчарок, потому что не хотели, чтобы их видели с собаками немецкой породы.

Как раз накануне мы с мисс Тернер вспоминали войну, и я передал Ганфштенглю то, что сказал ей.

– Война уже давно закончилась.

– Да, но от старых привычек трудно избавиться.

– Если это все еще беспокоит партийцев, зачем они наняли пинкертонов? Наверно, и в Германии есть частные сыскные агентства.

– Нанять пинкертонов предложил господин Гитлер. Он знает репутацию агентства и питает к нему доверие. И, разумеется, к вам с мисс Тернер. Он необыкновенный человек, Фил, поразительно широких взглядов. Верю, только он и спасет Германию.

– Если Гитлер не беспокоится…

– Не все партийцы отличаются столь глубоким пониманием. – Он печально улыбнулся. – Боюсь, у некоторых еще сохранились враждебные чувства.

– Тут я ничем не могу помочь.

– Конечно, но если бы я смог их убедить…

– В чем же?

– Во-первых, в том, что вы прекрасно понимаете, насколько серьезно предстоящее расследование. Сегодня для многих из нас господин Гитлер первый человек в Германии. Как я уже говорил, его смерть стала бы трагедией для нас, партийцев, и для всех немцев. Поэтому тот, кто это сделал, должен ответить.

– Хорошо, Пуци, я постараюсь.

– Вы даете мне слово, Фил?

– Какое еще слово?

– Что проведете объективное и тщательное расследование.

– Я всегда так работаю.

– И сохраните в тайне все, что узнаете.

– Все наши расследования строго конфиденциальны.

Он просиял и протянул мне свою ручищу.

– Бесподобно!

Я дал ему свою руку и позволил ее потрясти.

– Спасибо, Фил. Я так рад… – Он глянул через мое плечо. – А вот и мисс Тернер.

* * *

Берлинский ночной поезд

Утро вторника

15 мая

Ева! Не обращай внимания на мое последнее письмо. Или, по крайней мере, забудь о последнем абзаце, в котором я назвала господина Бомона свиньей. Господин Бомон – НЕ свинья. При случае все объясню. Я отправлю эту записку, когда мы прибудем в Берлин.

С любовью,

Джейн

Глава третья

– Рекомендую сегодняшнее фирменное блюдо, – сказал Пуци Ганфштенгль, глядя на меня поверх меню. – Свиной желудок, Pfälzer. Бесподобное деревенское блюдо. Желудок нашпиговывают свининой, луком и картошкой и несколько часов варят на пару, на маленьком огне.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал я.

Мы сидели в ресторане в задней части гостиницы, самом просторном из двух гостиничных ресторанов, по словам Пуци. Помещение было почти тридцати метров в длину и десяти в ширину, стены украшены мраморными пилястрами и мраморными же медальонами. В зале было полно откормленных немцев и сытых иностранцев – и те и другие тихо и почтенно беседовали. Официанты сновали по толстому ковру так плавно, что казалось, будто они катятся на роликах.

– Тогда, может, Finkenwerder – камбалу? – предложил Пуци. – В это время года она просто бесподобная – мелкая, нежная, сочная. За уши не оттащишь. Ее жарят на сливочном масле – кладут совсем чуть-чуть и добавляют бекон, затем посыпают кусочками поджаренного бекона.

– А говядина у них есть? – спросил я.

Он заглянул в меню.

– Мясо с кислой капустой. И антрекоты.

– Антрекот годится. Нельзя еще картошку и салат?

– Картошку в каком виде предпочитаете? Отварную с маслом? Или Kartoffelpuffer – картофельные блинчики?

– Жареную.

Он кивнул.

– Bratkartoffeln. А вам, мисс Тернер?

– Наверно, камбалу, – сказала она. – И белую спаржу под голландским соусом.

Он снова кивнул.

– А я возьму Pfälzer Saumagen.

Подошел официант и принял заказ. Пуци заказал себе еще кружку пива. Мисс Тернер попросила бокал рислинга, а я – еще стакан воды.

Когда официант ушел, я обратился к Пуци.

– Мне нужен список людей, которые знали о поездке Гитлера в Берлин.

– Разумеется. Список при мне. – Он полез во внутренний карман пиджака, достал небольшой сложенный листок и протянул мне.

Я развернул его. На нем от руки, в алфавитном порядке были обозначены четкими прописными буквами следующие фамилии:

Эрнст Ганфштенгль

Капитан Герман Геринг

Рудольф Гесс

Эмиль Морис

Фридрих Нордструм

Капитан Эрнст Рём

Альфред Розенберг

Гуннар Зонтаг

– Каждый из них, – добавил Пуци, – поклялся хранить все в тайне.

Я передал листок мисс Тернер.

– Кто из вас приезжал в Берлин вместе с Гитлером?

– Я и Эмиль Морис, шофер господина Гитлера. Еще Гуннар Зонтаг. Помощник господина Гесса.

– А кто такой Гесс?

– Личный секретарь господина Гитлера.

– А кто эти остальные?

– Капитан Геринг возглавляет атлетическую секцию партии. Фридрих Нордструм – его помощник. Альфред Розенберг – наш пресс-секретарь.

– А капитан Рём?

– Он по связям с армией.

– Ладно. Покушение произошло во вторник, так?

– Да, во вторник восьмого числа. Около четверти шестого вечера.

– А когда договорились о встрече?

– В предыдущую пятницу.

– Значит, все эти люди знали о предстоящей встрече с прошлой пятницы.

– Да.

– Когда вы уехали из Мюнхена?

– В воскресенье около полудня.

– Где-нибудь останавливались по дороге в Берлин?

– В Байрейте на ночь. В небольшом городишке в полутораста километрах от Мюнхена.

– Вы останавливались в гостинице?

– Да, то есть мы – я, Эмиль и Гуннар. Господин Гитлер остановился в доме у Вагнеров. У Козимы Вагнер, вдовы композитора, и ее сына Зигфрида.

– Надо будет и с ними побеседовать.

– Зачем?

– Нужно поговорить со всеми, кто мог знать о встрече Гитлера в Берлине.

– Но, Фил…

– Извините, Пуци. Побеседовать с ними просто необходимо.

Он кивнул.

– Ладно. Мы остановимся в Байрейте по дороге в Мюнхен.

– Договорились. Когда вы и все остальные уехали из Байрейта?

– В понедельник рано утром. Мы заехали за господином Гитлером примерно в половине восьмого.

– И когда прибыли в Берлин?

– В тот же вечер. Около восьми.

– По дороге останавливались?

– Только чтобы поесть и дозаправиться.

– А в Берлине где остановились?

– В «Кайзерхофе». Очень хорошая гостиница.

– И чем занимались после приезда?

– Поужинали, довольно поздно, и отправились спать.

– Кто-нибудь из вас выходил из гостиницы?

– Насколько я знаю, нет. Мы здорово устали. Лично я отправился в постель сразу после ужина.

– Гитлер поехал в парк во вторник?

– Да.

– А когда вы вернулись в Мюнхен?

– Мы уехали в среду утром. Эмиль гнал без остановок. Так что приехали в четверг утром.

Я кивнул на листок. Мисс Тернер положила его на стол.

– У этих людей есть в Берлине друзья или родственники?

– Не могу сказать.

– Узнать можете?

– Могу позвонить Гессу. Он должен знать. Хотя постойте. У Гуннара здесь живет подружка. Англичанка. – Он улыбнулся мисс Тернер, еще одной англичанке, и повернулся ко мне. – Не знаю, как ее зовут, но Морис при нем все время подтрунивал над нею. Похоже, Гуннар влюблен в нее по уши.

– Как ее зовут?

– Гесс должен знать.

– Эти люди будут в Мюнхене, когда мы туда приедем?

– По правде говоря, – сказал Пуци, – Рём сейчас в Берлине. Хотите с ним поговорить?

– Да.

– Если смогу, я устрою вам встречу.

– И нам надо бы еще переговорить с человеком, с которым Гитлер встречался в парке.

Пуци поджал губы.

– Встреча была конспиративная.

– Все равно нужно с ним поговорить.

– Уверяю, Фил, этот человек никак не связан с покушением. Он не может быть замешан в этом деле.

– Возможно. Но он мог кому-нибудь проговориться о встрече.

Пуци глубоко вздохнул, медленно выдохнул. И кивнул.

– Хорошо. Попрошу господина Гесса узнать у господина Гитлера. Но имени без его разрешения я, разумеется, назвать не могу.

– Идет. И передайте господину Гессу, что, если мы не узнаем этого имени, нам нет смысла оставаться в Германии.

На лице Пуци появилось удивленное выражение.

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что, если нам не назовут имени второго участника встречи, мы с мисс Тернер возвращаемся в Англию.

Его широкое лицо мигом осунулось, как будто я только что отнял у него бейсбольную перчатку и заявил, что он выбывает из финальной игры.

– Вы что, откажетесь от расследования, Фил?

Он перевел взгляд с меня на мисс Тернер, а с нее обратно на меня. И снова глубоко вздохнул.

– Хорошо, – печально промолвил он. – Я все передам Гессу.

Когда принесли еду, Пуци повеселел. У меня создалось впечатление, что стоило ему только увидеть еду, как настроение его тут же поднималось.

Тарелки были заполнены доверху. Мой антрекот был величиной с машину и почти такой же сочный.

Заказав себе еще кружку пива, Пуци рассказал нам, как он в первый раз слушал речь Гитлера.

– С виду в нем не было ничего особенного. Вроде как простой официант из привокзальной забегаловки, понимаете? Но когда он вышел на трибуну и начал говорить, то произвел неизгладимое впечатление. Сначала он говорил тихо, настолько тихо, что приходилось напрягать слух. Люди, сидя в креслах, наклонялись вперед.

Пуци взглянул на мисс Тернер, словно желая убедиться, что она слушает или что она хотя бы все еще на месте.

– Затем, завладев вниманием аудитории, он заговорил громче, с нарастающим пылом. Он задал перцу националистам. Потом социалистам. Затем взялся за Кайзеровскую и Веймарскую республики, которые отдали Германию на милость союзникам. Дальше принялся за марксистов. Разгромил в пух и прах тех, кто нажился на войне. Он был в ударе! Огонь!

Пуци хлебнул пива.

– А когда он закончил, все присутствующие закричали и затопали ногами. Потрясающее выступление! Даже больше! Фил, господин Гитлер – гений. Он – живое воплощение всего немецкого народа, немецкой истории и традиций. Полнейшее их олицетворение. Когда он говорит, кажется, он сам и есть Германия.

Пуци перевел взгляд с мисс Тернер на меня.

– Сегодня многие немцы потеряли надежду и веру. Наши лучшие парни полегли на полях войны. А после почти столько же умерло от испанки. К тому же по Версальскому договору мы потеряли мир. А тут еще, сами видите, эта жуткая инфляция. Деньги, которые люди копили всю жизнь, пропали в одночасье. Народ голодает. Дети таскают еду с помоек. Здесь, в Берлине, порядочные женщины вынуждены заниматься проституцией. – Он покачал большой головой. – Горькое время.

Еще один глоток пива.

– Для немецкого народа господин Гитлер олицетворяет перемены, надежды. Когда люди его слушают, они верят, что Германия возродится. Что они – выживут. Люди воодушевляются. Поверьте, они любят его. Обожают.

– И все же кое-кто, похоже, его недолюбливает, – заметила мисс Тернер.

Пуци, вооружившись ножом с вилкой, занялся было свиным желудком. Но тут же поднял на нее глаза.

– Простите?

– Тот, кто в него стрелял, – уточнил я.

– Да, – согласился он. И кивнул, не выпуская нож с вилкой из рук.

– Да-да. Верно говорю, это все большевики. Красные. Гитлер для них что бельмо на глазу, понятно? С каждым днем в нацистскую партию вступает все больше рабочих.

– Если это большевики, – заметил я, – то как они узнали о поездке Гитлера в Берлине?

Пуци снова кивнул. И положил нож с вилкой на тарелку, как будто вмиг лишился аппетита.

– Да, – печально сказал он. – Похоже, в партии завелся предатель. – Он повернулся к мисс Тернер. – Кто-то из этого списка.

Когда мы вышли из ресторана, дождь все еще шел, правда, теперь он только моросил. Через улицу, напротив гостиницы мы взяли такси и отправились в Тиргартен через огромные каменные ворота высотой в четыре-пять этажей, выглядевшие так, будто их перенесли сюда прямиком из Древней Греции.

– Бранденбургские ворота, – пояснил Пуци. – А вон там, немного правее, Рейхстаг, где заседает немецкий парламент. Построен в тысяча восемьсот девяносто четвертом.

Тиргартенский парк оказался большим, по обе стороны от нас громоздились купы темных деревьев, простирались мокрые лужайки, которые, казалось, тянулись на целые километры. Мы вышли к огромной круглой площадке с высоким фонтаном посередине – от нее в разные стороны расходились дорожки.

– Фонтан «Гроссер Штерн», – сообщил Пуци. – Сооружен в тысяча девятьсот четвертом.

Такси объехало фонтан и направилось по узкой дорожке в юго-западном направлении.

– Фазанерие аллее, – заметил Пуци. – Фазанья аллея. Скоро будем на месте. Такси свернуло направо и остановилось. Я выбрался из машины и подал руку мисс Тернер. Она оперлась на нее, вышла из такси и раскрыла зонтик. Пуци отсчитал водителю сто тысяч марок.

У каждого из нас был зонтик. Мисс Тернер сунула свою сумочку под мышку, и мы двинулись вперед по тропинке. Под свинцовым небом. В промозглую изморось.

– Эта дорожка ведет к зоопарку, – сказал Пуци. – Он один из лучших в мире. Там содержат тринадцать тысяч разных животных, причем многих из них нет ни в одном другом зоопарке.

Возможно, так оно и было, но посетителей, идущих в зоопарк или возвращающихся оттуда, было маловато. Парочка пожилых женщин в потрепанных плащах, прикрывших головы платками. Старик в драном пальто, который прошел мимо, шаркая ногами и бормоча что-то себе под нос. Троица юношей в матросских костюмах с большими черными бантами на шее, сгрудившаяся под одним зонтиком, который держал юноша посередине. Когда мы проходили мимо, они уставились на нас, широко улыбаясь и подталкивая друг друга.

– «Голубые», – пояснил Пуци и нахмурился. – Продажные гомики. В городе таких тысячи.

Мы миновали деревянную скамейку, на которой лежал огромный промокший газетный сверток. С одного конца из свертка торчала пара ног в дешевых кожаных башмаках.

Я взглянул на Пуци.

Тот печально покачал головой.

– Трудное сейчас время.

Мы подошли к узкому каменному мостику. Пуци остановился, я и мисс Тернер последовали его примеру.

– Мост Лихтенштейн, – пояснил он. И кивнул на лениво струившуюся под ним темную воду. – А это канал Ландвер. В девятнадцатом как раз здесь застрелили Розу Люксембург. Тело сбросили в канал. Нашли только через четыре месяца.

– Кто такая Роза Люксембург? – спросил я.

– Одна из руководителей «спартаковцев»,[14]14
  Имеется в виду «Союз Спартака» – революционная организация в Германии, основанная в 1918 году.


[Закрыть] большевиков, пытавшихся свергнуть правительство. Тогда были трудные времена, Фил. Общество бурлило. Порой казалось, что красные захватили всю Германию. Одно время они даже заправляли в Берлине.

– Кто ее застрелил? – спросила мисс Тернер.

– Лейтенант из «Freikorps»,[15]15
  «Фрайкор» – полувоенные националистические группы в Веймарской Германии.


[Закрыть] его звали Фогель.

– «Freikorps»? – спросил я.

– После заключения Версальского договора немецкую армию разделили. «Freikorps» состояли из бойцов, объединившихся для борьбы с коммунистами.

– Что случилось с лейтенантом Фогелем? – поинтересовалась мисс Тернер.

– Его осудили, но он бежал в Голландию.

– А мы-то что здесь делаем, Пуци? – спросил я.

Он как будто удивился.

– Как же так, Фил, а я думал, вы человек сообразительный. Отсюда, с этого моста, и стреляли в господина Гитлера.