Текст книги "Кавалькада"

Автор книги: Уолтер Саттертуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава двадцать седьмая

Я улыбнулся фон Динезену.

– Надо же, какое совпадение, – сказал я, – и вы здесь.

– О нет, – ответил он. – Это вовсе не совпадение. – Он улыбнулся мисс Тернер. – После нашего с вами вчерашнего разговора, Джейн, когда вы сказали, что едете в Мюнхен, я вдруг вспомнил, что не выступал здесь уже больше года.

Затем он снова обратился ко мне:

– Как вы знаете, у меня сейчас перерыв между контрактами. Вот я и подумал, может, теперь самое время приехать сюда и переговорить кое с кем из театральных администраторов. Выяснить, на какие суммы у них можно рассчитывать. – Он улыбнулся. – Увы, обычно они платят не так хорошо, как администраторы в Берлине.

Он снова повернулся к мисс Тернер.

– Вот я и решил соединить приятное с полезным. Думал, будет чудесно еще раз с вами повидаться. С вокзала я обзвонил все гостиницы. Во «Временах года» мне сказали, что вы отказались от брони. Тогда я позвонил сюда, но дежурный и здесь сообщил, что вы не зарегистрированы. – Он повернулся ко мне и улыбнулся. – Он лгал, и очень неумело.

Когда мы приехали сюда накануне, я дал ночному портье двадцать долларов и попросил его о том же, о чем просил консьержа: не говорить никому, кроме полицейских, что мы здесь останавливались. Утром, перед поездкой в «Хофбройхаус», я проделал то же самое с дневным портье.

Как выяснилось, план мой не сработал.

Или, может, Динезен и правда экстрасенс.

Или, может, кто-то ему подсказал, в какой гостинице мы остановились.

Фон Динезен продолжал улыбаться.

– И тогда я прямиком сюда, – сказал он. И повернулся к мисс Тернер. – Тоже вот решил здесь остановиться.

– Какой приятный сюрприз, – заметила мисс Тернер.

Я же обрадовался куда меньше.

Я знал, что, несмотря на все меры предосторожности, преследователям, кем бы они ни были, понадобится не слишком много времени, чтобы нас разыскать. Я только не знал, что они подошлют фон Динезена.

Но, быть может, они его и не подсылали. Может, он и в самом деле прибыл в Мюнхен, чтобы переговорить с театральными администраторами и провести время с мисс Тернер. Насчет театральных администраторов я не уверен, да и упрекать его за желание провести время с мисс Тернер я тоже не могу.

Но ведь кто-то же сообщил ему нашу подноготную до того, как мы с ним познакомились. О моем брате, о том, что я воевал. О школьной учительнице мисс Тернер.

И фон Динезен почему-то счел нужным использовать эту информацию, чтобы продемонстрировать нам свои экстрасенсорные способности. Я и в Берлине-то не слишком ему доверял, а здесь и подавно.

– Могу я предложить вам выпить, вам обоим? – спросил фон Динезен. – По слухам, здесь неплохой бар.

– Конечно, – сказал я. – Но сначала мне нужно закончить кое-какие дела. Вы с мисс Тернер идите, а я присоединюсь к вам минуты через две.

– Буду рад, – сказал фон Динезен и, взглянув на мисс Тернер, улыбнулся.

Я собирался позвонить Биберкопфу из гостиницы, но мне было не по душе, что фон Динезен или кто-то, у кого был доступ к телефону, узнал, где мы сейчас находимся. А мысль о телефоне напомнила мне о подслушивании и о записывающих устройствах.

Я подошел к господину Брауну и сказал, что мне нужно позвонить, но я не хотел бы пользоваться телефоном гостиницы. Похоже, он не первый год работал консьержем. Он даже глазом не моргнул – просто подсказал, что рядом, за углом, есть еще одна гостиница, поменьше.

Я нашел ее быстро. Телефон располагался в маленькой, выстланной плюшем будочке в стороне от регистрационной стойки. Я сунул дежурному деньги, дал ему номер телефона Биберкопфа и отправился к будочке ждать вызова. Минуты через две зазвонил телефон. Я вошел в будочку и снял трубку.

– Сержант Биберкопф?

– А, ja. – Голос был далеким и слабым, как будто пробивался сквозь какие-то помехи. – Знаменитый пинкертон. Как продвигается расследование?

– Гуннар Зонтаг утверждает, что в понедельник его в Берлине не было. У него четыре свидетеля.

– И вы поверили?

– Пока не решил.

– Думаю, правильно делать. Еще что-нибудь есть для меня?

– У мисс Грин был сейф в каком-нибудь банке?

– Почему вас это интересовать?

– Год назад, мисс Грин получила наследство – четыреста английских фунтов. По словам Зонтага, в марте большая часть этой суммы у нее еще была.

– И вы верить Зонтагу?

– Так был у нее сейф?

– Да, – сказал он. – Мы его находить.

– У вас был ордер?

– Ордер? А, ja. – Сержант хмыкнул. – Нет, нам никакие ордера не нужны. Мы же полиция, господин Бомон. Мы его находить, и мы его открывать.

– И?..

– Там лежать двести восемьдесят фунтов.

– Значит, с деньгами ее смерть никак не связана.

– Нет.

– Господин Норрис не объявлялся? Тот англичанин из пансиона, где проживала мисс Грин?

– Нет. Но мы знаем, что в среду он сел на мюнхенский поезд.

– Вы предупредили о нем мюнхенскую полицию?

– Только кузена Ханса. Он единственный полицейский в Мюнхене, кому я доверять. Ханс просмотреть регистрационные списки в гостиницах. Но пока все сведения попадут в полицейское управление, пройдет несколько дней.

– Могу подкинуть вам еще одно имя. Англичанин по фамилии Хаусхолд. Отставной полковник, во всяком случае, как он сам говорит. За несколько дней до происшествия в Тиргартене он болтал, что Гитлера необходимо убить. И живет он здесь, в Мюнхене.

– А, ja. Эта проститутка, Грета Мангейм, она о нем рассказывать.

– Вы ее разыскали?

Сержант снова хмыкнул.

– Мы же есть полицейские, господин Бомон.

– Вы говорили с кузеном по поводу Хаусхолда?

– Ja. Ханс, он с ним говорить. Хаусхолд быть в Мюнхене, когда в Гитлер стрелять в Тиргартен.

– Свидетели есть?

– Ja.

– Мне надо потолковать с Хансом.

– Он сегодня выходной. Наверно, сидит сейчас дома.

– Ладно, спасибо, – сказал я. – Вы что-нибудь нашли, кроме сейфа?

– Нет.

Интересно, правду он говорит или врет?

– А вы? – спросил он. – Вы что-нибудь еще нарыть?

– Не-а, – сказал я. На этом мы с ним распрощались, я вернулся к дежурному и назвал ему номер телефона, который дал мне Розенберг.

Когда телефон зазвонил, я вошел в будку и сиял трубку.

– Ja? – сказал стариковский голос.

– Вы говорите по-английски?

– Ага. – Тон был насмешливым. – Видите ли, все зависит от того, с кем я разговариваю.

– Можно поговорить с Сарой Коэн?

– Да, можно. Если бы Сара была здесь, вы, конечно, могли бы с ней поговорить. Только я очень сомневаюсь, что она сможет вам ответить. Видите ли, Сара не знает ни слова по-английски. – Голос все еще забавлялся. Я тоже, правда, не настолько.

– Мисс Коэн будет завтра дома?

– А кто, смею спросить, вы такой?

– Я сыщик, пинкертон. Из Лондона.

– Сыщик-пинкертон из самого Лондона. Надо же. И вы проделали такой большой путь, только чтобы поговорить с Сарой?

– Нет. Я расследую одно дело. Мисс Сара никак в нем не замешана. Я всего лишь хочу кое о чем ее спросить.

– И как же вас зовут?

– Фил Бомон.

– У вас совсем не английский акцент, господин Бомон.

– Я американец.

– А говорите – сыщик-пинкертон. Из Лондона.

– Ну да.

– Забавно. И много вас таких, господин Бомон?

– Нет. Я единственный в своем роде.

Я услышал, как в трубке хихикнули.

– Наверно, и такое бывает. Ладно, договорились. Приходите завтра утром, скажем, часиков в десять.

– В десять часов. Прекрасно.

– Адрес знаете?

– Да.

– Тогда в десять, – сказал обладатель голоса и повесил трубку.

Я позвонил еще по одному номеру – кузену Биберкопфа. Он оказался дома. Я спросил, не могли бы мы с ним встретиться. Через час, сказал он и объяснил, как добраться до места встречи.

Вернувшись в гостиницу «Байеришер Хоф», я зашел в переполненный бар и увидел, что мисс Тернер с фон Динезеном сидят за маленьким столиком в углу. Шел шестой час, и двадцать или тридцать красномордых деляг ублажались пивом из кружек размером с нефтяные цистерны.

Мисс Тернер и фон Динезен наклонились друг к другу. Когда я подошел поближе, фон Динезен заметил меня, улыбнулся и поднялся со своего стула с изящной легкостью спортсмена. Мисс Тернер повернулась к нам, моргнула из-под стекол очков и смущенно улыбнулась.

– Пожалуйста, – пригласил фон Динезен, – вы должны выпить с нами шампанского.

Я сел, фон Динезен последовал моему примеру. На столе стояла бутылка «Дом Периньона» и три высоких бокала. Бокалы перед мисс Тернер и фон Динезеном были наполовину наполнены. Третий был пустой. Фон Динезен наполнил его, долил шампанского в другие два бокала, поставил бутылку и пододвинул третий бокал ко мне.

И поднял свой.

– За моих любимых агентов-пинкертонов!

Мы с мисс Тернер тоже подняли бокалы. Я попробовал шампанское.

– Я позволил себе, – сказал фон Динезен, – пригласить мисс Тернер на ужин. Если угодно, можете к нам присоединиться.

Я взглянул на мисс Тернер. Она смотрела вниз и мелкими глотками пила шампанское. Она не уговаривала составить им компанию, но и не отговаривала.

– Благодарю, – сказал я. – Но у меня дела.

Мисс Тернер подняла глаза.

– Вам нужна моя помощь? – Особого желания мне помогать в ее голосе не чувствовалось, впрочем, досады тоже.

– Нет, спасибо, – сказал я. – Сам справлюсь. А вы идите, желаю хорошо провести время. – Я достал часы. Мне пора было уходить.

– Я вернусь пораньше, – сказала она.

– Прекрасно. Спасибо.

– Знаете, – сказал фон Динезен, – завтра господин Гитлер выступает с речью в «Бюргербройкеллере»?

– Да. Мы с ним там увидимся.

– Замечательно. Я тоже буду.

– Чудесно. – Я отпил еще глоток из бокала, поставил его на стол. И, обращаясь к фон Динезену, сказал:

– Мне пора. Благодарю за шампанское.

Он не стал настаивать, чтобы я допил то, что оставалось в бокале. Только кивнул и улыбнулся.

Потом я обратился к мисс Тернер:

– Если вернетесь вовремя, подождите меня, я буду в десять.

Мисс Тернер тоже не стала настаивать.

– Подожду, – проговорила она.

Фон Динезен улыбнулся.

– Я еще раз заверяю, мисс Тернер закончит вовремя.

И я еще раз задумался, не играет ли со мной фон Динезен, выражаясь двусмысленно. Но в его улыбке не ощущалось ни малейшей иронии.

Впрочем, это могло означать и то, что он все же развлекается, но не хочет, чтобы я об этом догадался.

Я встал, улыбнулся фон Динезену, мисс Тернер, повернулся и прошел мимо красномордых деляг к выходу.

Наше положение меня нисколько не утешало. Громилы в бушлатах вполне могли нас разыскивать. Кроме того, я не доверял фон Динезену.

Впрочем, скорее всего фон Динезен не посмеет навредить мисс Тернер, ведь он понимает: я знаю, что она с ним. А пока она с ним, громилы в бушлатах, вероятнее всего, будут держаться в стороне.

Потом, я еще раз, в Мюнхене, просил мисс Тернер разузнать у него как можно больше. Она взрослая и к тому же опытный агент. Да и пистолет у нее имеется.

Я говорил себе все это, но наше положение тем не менее мне не нравилось.

Но ведь она взрослая и опытная…

«Все, хватит», – сказал я себе и направился к выходу из гостиницы.

Глава двадцать восьмая

Ханс Мюллер ютился в первом этаже тесного многоквартирного дома в Швабинге, к северу от центра города. Дорога туда заняла больше времени, чем я рассчитывал, – вероятно, потому, что таксист дважды провез меня вокруг города, прежде чем высадить в нужном месте. Я не дал ему на чай, однако это вряд ли можно было считать победой.

Парадная дверь дома оказалась открытой. Я вошел в узкий коридор, пропахший кислой капустой. Над входом висела единственная голая лампочка, а две другие болтались на крученом черном проводе над лестничной площадкой. Под ногами лежал желтый истоптанный линолеум, его края у деревянных стен загибались вверх, словно это был гигантский жухлый лист.

Я отыскал дверь Мюллера и постучал.

Через несколько мгновений она открылась. Мюллер чем-то походил на сержанта Биберкопфа, но лишь самую малость. Розовощекий, светловолосый и моложе кузена: на вид ему было лет двадцать пять. Кроме того, он был похудее и пониже ростом, да и волосы подстрижены не так коротко. На нем были тяжелые черные ботинки, шерстяная клетчатая рубашка и серый комбинезон, весь в машинном масле. Мюллер вытирал руки полотенцем.

– Господин Бомон?

– Да. Офицер Мюллер?

Он ухмыльнулся и протянул мне руку. Я пожал ее.

– Я чище, чем на меня смотреть, – сказал он. Его английский оказался лучше, чем обещал Биберкопф. – Я чинить свой мотоцикл раньше. Но я вымыть руки. – Он поднял ладони вверх в доказательство.

– Какой модели мотоцикл? – поинтересовался я.

– «Мегола». Знакома эта марка?

– Нет.

– Его делать здесь, в Мюнхен. Хотите взглянуть?

Ему очень хотелось, чтобы я взглянул. Судя по его нетерпению, он явно готов был показать его чуть ли не всему свету.

– Непременно, – сказал я.

Еще одна ухмылка, на этот раз довольная.

– Пойдемте, я вам показывать.

Мюллер захлопнул дверь и повел меня через коридор и парадную дверь на улицу. Мы спустились по лестнице, обошли дом и оказались в маленьком переулке.

– Вы разбираться в мотоциклах? – спросил он.

– Немного. Хотя не ездил давненько.

– А какая у вас была машина?

– «Циклон».

Он повернулся ко мне.

– Да? Правда? От компании Йорнса?

– Да.

– Великолепная машина. Глаз не отвести. Сорок пять лошадиная сила, точно? Наверно, очень-очень быстрая.

Я подумал, что английский он наверняка выучил по мотоциклетным журналам.

– Иногда даже слишком, – заметил я. – Думаю, сесть на нее сегодня я бы не рискнул.

Мы подошли к деревянному сараю в конце переулка. Дверь, чуть пошире обычной двери, была заперта на висячий замок. Мюллер полез в карман.

– А сейчас у вас его уже нет? – спросил он.

– Нет. Продал перед самой войной.

– А, война. Да. – Он печально кивнул. И снова улыбнулся.

– Но я бояться, что после ваш «Циклон» мой машина вам будет неинтересная.

Но Мюллер сам не верил своим словам. Я угадывал это по его голосу и видел по быстрым, уверенным движениям, когда он отпирал замок. Он снял замок с петель, поднял щеколду и распахнул дверь. Шагнул в темноту, протянув руку куда-то вверх.

Внезапно вспыхнула еще одна голая лампа. Прямо под ней на чистом бетонном полу стоял сверкающий черный мотоцикл. Даже застыв в неподвижности, он, казалось, вот-вот рванет с места.

Это был самый странный и, наверное, самый красивый из всех мотоциклов, какие я когда-либо видел: длинный, низкий, обтекаемый. Там, где должен был находиться двигатель, проглядывал только гладкий узкий корпус, который за подножкой под пружинным сиденьем для водителя и сиденьем для пассажира плавно переходил в плоское заднее крыло, скрывавшее все, кроме нижней части колеса.

Двигатель располагался по центру над передним колесом – пять маленьких цилиндров в форме звезды, обрамляющих ступицу. Он очень походил на воздушный винт самолета.

– Какого объема двигатель? – спросил я.

– Шестьсот сорок кубических сантиметров. По сто двадцать восемь на каждый цилиндр. Дает всего восемнадцать лошадиных сил. Не то что ваш «Циклон». Зато машина очень легкий, правда? И этот мотор впереди – очень легко управлять. Даже по песку с ним и ребенок справляться может.

– Просто красавец, – честно сказал я.

– Я сделать кое-какие усовершенствования. Пассажирское сиденье, болты для багажник. Они не стандартные. Но сиденье подходит для девочка, понимайт?

– Для девочка?

– Да. Девочки любят покататься с ветерок.

Я улыбнулся.

– Какую скорость развивает?

– Сто пятнадцать километр в час. Потому что, понимайт, он очень легкий. Конечно, не такой быстрый, как ваш «Циклоп», – сказал он и улыбнулся.

Ему было наплевать, какую скорость развивал мой «Циклон». Он прекрасно знал, что владеет одним из самых прекрасных мотоциклов в мире.

– Да, но он все равно быстрый, – заметил я.

– Да, – радостно согласился он.

Мы еще какое-то время говорили про его мотоцикл, и он с радостью показал мне, как он работает. Затем мы вернулись в квартиру.

Гостиная у Мюллера была маленькая, почти без мебели, однако идеально чистая. Два мягких кресла и мягкий диван. В углу – простенький телефонный столик. Пол деревянный – ни одного коврика. Должно быть, Мюллер тратил все деньги на свой мотоцикл, чтобы он всегда был на ходу. А еще – на девочек, любительниц прокатиться с ветерком.

Мюллер предложил мне «Асбах Уральт», немецкого бренди, и я согласился. Он передал мне напиток в стакане для зубных щеток и уселся с другим стаканом в руке в кресло. Я присел на краешек дивана.

– Сержант Биберкопф, – начал я, – говорил, что вы беседовали с полковником Хаусхолдом.

– Никакой он не полковник. На войне он служить сержант британской армия. Снабженец – так у вас говорить?

– Да, снабженец.

– И заработать на этом много денег. Торговать на черный рынок, понимайт?

– Да.

– Он и сейчас тем же занимайся. Вы знать, что на черный рынок можно получить много деньга.

– Да. Но как ему это удается?

– Он покупать продукты и продавать их, но только за золото и драгоценность. Когда та проститутка его видеть в баре, он быть в Берлин, чтобы купить грузовик с копченая ветчина. И продавать часть в Берлин, часть в Мюнхен.

– И он в этом признался?

Мюллер ухмыльнулся.

– Я ведь очень страшный, да? Когда он говорить, я в своей форме, а он такой маленький человек. Я сказать, мне безразлично, что он делать, я только хотеть знать, был ли он в тот день в Тиргартен. Если он мне помогать, я оставить его в покое. И он помогать.

– А Биберкопф сказал мне, что в тот день его в Берлине не было.

– Нет. У него есть свидетель, квитанции, всякие доказательства.

– Что, спекулянты на черном рынке пользуются квитанциями?

– Часть его торговля легальный. Он быть в Мюнхен восьмого. Тот день он покупать деревянный ящики. Знаете, коробка. Корзинка.

– Если бы он в самом деле хотел убить Гитлера, он бы заранее позаботился об алиби.

– Я говорить с люди, которые продавать ему ящики. Он быть здесь девятого. Вы должны понимайт насчет этот Хаусхолд. Он сам маленький, но большой рот. Он любить привирать.

– Например, про убийство Гитлера.

– Мысль хороший, но сам он никогда бы этого не сделать. Я думать, он не из тех, кто убивать. Ни на войне, ни сейчас.

– Если вы считаете убийство Гитлера хорошей мыслью, зачем тогда вы мне помогаете?

Мюллер глотнул бренди. Опустил стакан, заглянул в него, затем перевел взгляд на меня.

– Мой кузен Франц говорить, вы ему что-то обещать. Он говорить, если вы найти, кто стрелять Гитлера, вы сказать сперва ему, а потом уже нацистам.

– Верно.

– Нацисты, они его убивать, если находить.

– Возможно.

– Не возможно. Наверняка. Они такие и есть.

– Да.

– И я помогать поэтому. Я полицейский. Коппер, так вы говорить?

– Коп.

– Коп. И раз я коп, я не хотеть, чтобы люди решить, что они могут убивать других. Это неправильно, так не положено. Вы понимайт?

– Да.

– Еще я думать, этот человек, который хотеть убивать Гитлер, может, не такой плохой. Может, Гитлер заслужить, чтобы его убивать. Вот я и помогать вам мешать наци убивать этого человека. О'кей?

– О'кей. Спасибо.

Мюллер пожал плечами.

– Не стоит. Я только выполнять свой работа.

Я кивнул.

– Нацисты считают, что покушение на Гитлера организовали коммунисты.

– Нет. Если бы это быть коммунисты, я бы знать.

– Потому что вы коп?

– Потому что я коммунист. – Он усмехнулся. – Теперь вы испугаться?

– Еще как.

Он засмеялся.

– Это были не коммунисты, я вам обещать.

– Вы знаете все, что коммунисты делают в Германии?

– Нет. Но о таком я бы знать.

– Ладно. Тогда, может, вы знаете еще кое-что. Кто-то неотступно преследует меня с моей помощницей. В Берлине, потом в Байрейте.

– Вы считать, это коммунисты?

– Понятия не имею, знаю только, что один из них был русский.

– Откуда вы это знать?

В моем кармане лежало удостоверение моряка, которое Рём извлек из кармана убитого малого на задворках «Микадо» и передал мне. Меня подмывало показать ему удостоверение. Но если в Берлине установили, кто был убитый, мне будет трудно объяснить, откуда у меня это удостоверение.

– Не могу сказать, чтобы не подвергать кое-кого опасности. – Вернее – самого себя.

Мюллер кивнул. Что касается опасности, тут он живо обо всем смекнул. Будучи коммунистом и работая в мюнхенском отделении полиции, он, вероятно, знал об этом лучше любого.

– Не все русские коммунисты, – заметил он.

– Знаю. На этих людях были бушлаты с капюшонами, как у моряков.

Мюллер покачал головой.

– Я о них ничего не знать.

– Из этого вовсе не следует, что они не коммунисты.

– Нет. Но я не верить, что какой-то коммунист пытаться убить Гитлер. Скорее, это кто-то из его собственный люди. Нацисты.

– Если так, я его найду.

Мюллер глотнул еще бренди и наклонился ко мне.

– Слушайте меня. Вам нужно быть очень осторожный с этими нацистами. Они нехорошие люди, и они везде. Не только в мюнхенская полиция. Они и в государственная полиция, и в армия. Они набрать большая сила здесь, в Мюнхен.

– Знаю.

– Если смогу, я буду вам помогать. Но я тоже должен быть очень осторожный.

– Буду очень признателен за помощь.

Мюллер кивнул.

– Я делать что смогу.

Я приложился к бренди.

– Ваш кузен сказал, вам не удалось найти человека из Берлина. Господина Норриса.

– Нет. Гостиницы должен сдавать регистрационные формы на всех постояльцы, но они обычно не торопиться. Если он в гостинице, я его найду. Но если он остановиться у друга… – Мюллер пожал плечами.

– Понятно. Если обнаружите его, я хочу с ним поговорить.

– Конечно.

– Вы можете оставить для меня сообщение в «Хофбройхаусе». В запечатанном конверте. Или по телефону. Скажите, чтобы я позвонил господину Смиту. Я вам позвоню домой при первой возможности. О'кей?

– О'кей.

– И еще, я хотел бы потолковать с Хаусхолдом. У вас есть его адрес?

– Но я же сказать вам…

– Знаю. И я вам верю. Но мое начальство потребует отчет. От меня.

Насчет начальства ему все было понятно.

– Да, конечно. Один момент.

Он встал, вышел из комнаты и через минуту вернулся с клочком бумаги. Передал его мне и сел.

– Спасибо. Еще немного вопросов.

– Да?

– Есть такой член партии, зовут его Гуннар Зонтаг. Думаю, он мог быть в прошлый понедельник в Берлине, но у него есть друзья, которые утверждают, что его там не было. Один из них сказал, что в понедельник обедал с ним в «Тамбози».

Мюллер кивнул.

– Это я, наверно, могу выяснять. Я знать там один официант. И что, он сказал, они ели?

– Семгу.

Мюллер улыбнулся.

– Может, нам повезти, да? Может, там не быть семги в понедельник. Это иметь отношение к смерть англичанки, мисс Грин?

– Да. Но будьте осторожны с вопросами. Я не хочу, чтобы вы попали в беду.

Он снова улыбнулся.

– Я тоже. У вас есть адрес этот Зонтаг?

– Нет.

– Неважно. Я сам находить.

Я задал ему еще несколько вопросов и получил полезные ответы. Минут через пять я встал.

– Благодарю за помощь, – сказал я.

Мюллер поднялся с кресла.

– Франц говорить, он вам доверять.

Лично мне Биберкопф ничего подобного не говорил.

– До известной степень, – добавил Мюллер и улыбнулся.

Мюллер рассказал мне, как добраться до ближайшей большой улицы, Белградштрассе, где можно поймать такси. Добравшись до указанной улицы, я поймал такси и поехал по адресу, который дал мне Мюллер, – к Хаусхолду.

Хаусхолд оказался маленьким дерганым человечком, которому, пожалуй, стоило сменить работу. Мюллер оказался прав. Хаусхолд был авантюристом, а может, и паразитом, но он никого никогда не убивал и даже не пытался. И после визита офицера полиции Мюллера, а потом и моего он, похоже, сожалел о том, что сболтнул в берлинском баре больше, чем обо всем остальном в жизни. Я извинился за беспокойство, вышел от него, снова поймал такси и вернулся в «Байеришер Хоф».

Было девять часов вечера. Я поговорил с дежурным. От Купера по-прежнему никаких вестей.

Я прошел в ресторан, поужинал рыбой и салатом, затем переместился в бар. Сел за столик, заказал выпивку и стал ждать мисс Тернер.

* * *

Гостиница «Байеришер Хоф»

Суббота, вечер

19 мая

Дорогая Евангелина!

У меня немного кружится голова. ЭТО может случиться сегодня.

Ты не забыла про ЭТО? Мы говорили об ЭТОМ у мисс Эпплуайт. Ты определила ЭТО как «полный, безвозвратный и вожделенный отрыв девушки от тряпичных кукол».

Эрик остановился в той же гостинице, что и мы. Я уже писала? Неважно. Суть вот в чем: в фойе, перед тем как проводить меня сегодня в бар, где меня ждал господин Бомон, он предложил, чтобы я потом зашла к нему в номер выпить.

Ой, забыла сказать, что в такси, когда мы возвращались из ресторана, он меня поцеловал, и я ответила на его поцелуй.

Но, пожалуй, стоит начать все сначала.

Итак. Днем мы с господином Бомоном встречались кое с кем из мерзкой нацистской партии, на которую, увы, мы работаем.

Когда мы вернулись в гостиницу и проходили через вестибюль, вдруг появился Эрик, такой же красивый и элегантный, как всегда. Можешь мне поверить, его присутствие ощутимо даже физически. Возникает чувство, будто на него постоянно направлен какой-то потусторонний прожектор. А все вокруг кажется лишь мутным фоном.

На мгновение, когда я впервые его увидела, я прямо остолбенела. От радости, но все же остолбенела.

Господин Бомон отправился по каким-то делам, и мне представилась возможность расспросить Эрика о его встрече с Биберкопфом.

Помнишь винтовку? Которую полиция нашла в Тиргартене? Так вот, Эрик сказал сержанту, что по излучению, исходящему от винтовки, он установил, что из нее в господина Гитлера не стреляли.

Как человек, не верящий в оккультизм, сержант, разумеется, не поверил. Он расспросил Эрика, где тот был в день покушения. Эрику удалось доказать сержанту, что в это время он был в компании знакомых.

Теперь про сегодняшний вечер.

Мы поужинали в гостинице «Френкишер Хоф», где еда хоть и напоминала французскую, но так ею и не стала.

За ужином я рассказала Эрику о том, что стало меня всерьез беспокоит.

– Большинство этих людей, – заметила я, – членов партии, непримиримые антисемиты.

Он кивнул.

– Да, многие. Они ищут козлов отпущения, чтобы возложить на них вину за разруху в Германии. Так уж вышло, что многие банкиры-евреи использовали войну для собственной выгоды – и приумножили свое состояние.

– Но ведь наверняка не все спекулянты были евреями?

– Конечно, нет. Но многие были. И это, понятно, породило недовольство.

– Но мне все же кажется, – сказала я, – что причина ненависти не в деньгах, а в чем-то другом, более серьезном. Такое впечатление, что эти люди, партийцы, всем своим существом ненавидят евреев, всех евреев. И только потому, что они – евреи.

– К сожалению, иногда и такое бывает. Поймите, Джейн, многие евреи оказались слишком умными, и во вред себе. Поскольку традиционно они законопослушны, привыкли во всем полагаться на здравый смысл и отстаивать свои доводы, главное для них – образованность.

– И что же в этом плохого?

– Да в общем-то ничего. Только из-за этого во многих профессиях их стало слишком много. Среди врачей, юристов, издателей и ученых евреев куда больше, чем среди всего населения в целом.

– Ну а в этом-то что плохого?

Он улыбнулся своей кривоватой улыбкой.

– В лучшем из миров, Джейн, ничего. Но в наше время ни один мир нельзя считать лучшим. И здешний мир, Германия, особенно далек от совершенства. Благодаря своим успехам евреи сделались объектом зависти и неприязни.

– Но почему именно все евреи в целом?

– Потому что большинство немцев, как мне думается, считают, что евреи сначала считают себя евреями, а уж потом немецкими гражданами.

– Но если и так, что же в этом такого ужасного? Разве нельзя быть одновременно евреем и немцем?

– Конечно, можно. И, вне всяких сомнений, многие евреи действительно считают себя истинными гражданами Германии. Но Германия-то сейчас на грани катастрофы, Джейн. Большинство немцев считает, что мы все должны держаться вместе, без каких бы то ни было сомнений, без дележки на своих и чужих, чтобы не дать стране рухнуть в пропасть.

– Значит, вы считаете, евреи должны… но что именно? Отступиться от своей веры?

– Нет, конечно же, нет. Но мне кажется, они должны ясно показать остальным немцам, что они хотят вместе с ними крепить безопасность Германии во имя будущего.

– И это все, что нужно? Вы и в самом деле думаете, что, если они так и сделают – объяснят все ясно и четко, – другие немцы перестанут их ненавидеть?

Еще одна улыбка.

– Нет. С нынешними немцами такого не случится. Старые привычки живучи. Но я верю, если евреи помогут возродить Германию, следующее поколение немцев будет видеть в них братьев, преданных Германии.

Тут я вспомнила Вагнеров, их отвратительную непроизвольную злобу. Злобу, которую отчасти унаследовали их дети.

– Но хватит об этом, – сказал он. – Давайте поговорим о вас. Как ваше расследование?

– Извините, Эрик, но я…

Он поднял руку и улыбнулся. Спокойной, мягкой, пленительной улыбкой.

– Извините. Конечно, вы не вправе рассказывать. Тогда скажите хотя бы, как вам Германия. Так что вам понравилось больше, Берлин или Мюнхен?

И мы говорили какое-то время о Германии, не спеша пили кофе и коньяк. Потом Эрик заплатил по счету, мы вышли на улицу и сели в ожидавшее нас такси.

Теперь переходим к поцелую.

Мы сидели в такси, и мелькающие мимо фонари на бульварах создавали в салоне бесконечный калейдоскоп света и тени: свет, скользящий в темноту, тень, скользящая к свету, предметы, растворяющиеся в темноте и вдруг возникающие снова, такие четкие и яркие. Эрик повернулся ко мне, положил левую руку на спинку сиденья у меня за шеей и заглянул мне прямо в глаза.

– Джейн, – сказал он, – мне нужно кое-что вам сказать.

Его лицо на мгновение скрылось в тени, затем возникло снова.

Глаза казались темными-претемными. В таких глазах можно запросто утонуть. Похоже, кое-кто это уже успел.

– Да? – сказала я.

– Что бы ни случилось, – проговорил он, и от его глубокого голоса у меня по спине побежали мурашки, – я хочу, чтобы вы знали: те недолгие часы, что мы провели вместе, были, наверно, самыми незабываемыми в моей жизни.

– Я…

– Нет, ничего не говорите. Я только хочу, чтобы вы знали. Мне нужно было это сказать.

– Я… Ну что ж, спасибо, Эрик.

Он улыбнулся, и в белом, мелькающем свете я увидена опять ту же кривоватую улыбку, которая никогда не доходит до его глаз.

Он наклонился ко мне и осторожно приложил правую ладонь к моей щеке. Ладонь была теплая, но сухая, и мне показалось, что каждая частичка моего тела, вместе с тем участком, который удостоился нежданного внимания, может чувствовать это прикосновение и радоваться ему. Мое сердце внезапно забилось, как барабанщик в разошедшемся не на шутку джаз-бэнде.

Он подвинулся еще ближе, слегка приоткрыл губы, а я приподняла подбородок. Его рот нашел мой, возник новый участок соприкосновения – трепетный, дрожащий. Мое сердце билось уже так громко – в ушах, голове, внизу живота, – что я думала, Эрик его слышит. Я думала, и водитель его слышит, и пешеходы на улице, стоявшие с удивленными лицами вдоль дороги.

Затем я почувствовала его левую руку у себя на затылке, а правая его ладонь медленно скользнула вниз по моей шее, где под шуршащим шелком платья у меня билась кровь…

Довольно.

Сейчас половина первого ночи. Я полностью одета. Сейчас я выйду из номера и отправлю это письмо. Здесь в «Байеришер Хоф», как и в «Адлоне», рядом с лифтом есть жёлоб для почты. Когда я опущу в него письмо, и лишь тогда, я решу, подняться мне на лифте на верхний этаж в номер Эрика или нет.

Доводы в пользу лифта достаточно весомы – начиная с желания, которое кружит мне голову и от которого слабеют ноги.

Но есть и не менее весомые доводы против. По крайней мере, я так думаю, они должны быть.

Пожелай, мне, Ева, всего наилучшего.

Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя.[45]45
  Парафраз знаменитого приветствия римских гладиаторов, обращенного к императору: Ave, Caesar, morituri te salutant. – Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя.


[Закрыть]

С любовью,

Джейн