Текст книги "Кавалькада"

Автор книги: Уолтер Саттертуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава двадцать девятая

Когда в воскресенье утром мисс Тернер присоединилась ко мне за завтраком, выглядела она так, будто за ночь не сомкнула глаз. На ней было белое платье с кожаным поясом, а сверху легкая хлопчатобумажная куртка – все летнее и веселенькое. Но на фоне всей этой белизны лицо ее казалось несколько сероватым.

– Доброе утро, – сказала она. Изящно поднесла руку ко рту и деликатно откашлялась.

– Доброе утро. Вы в порядке?

– Почему вас это интересует? – Она коснулась своих волос. На этот раз она собрала их в пучок на затылке. – Что-то не так?

– Нет. Просто вы выглядите немного усталой.

Левой рукой она сняла очки. Указательным и большим пальцами правой потерла переносицу.

– Да, – призналась она. Снова надела очки и затем резко и быстро встряхнула головой, будто пытаясь прийти в себя. Посмотрела на меня и весело улыбнулась. – Скажете, глупо? Но я и правда почему-то плохо спала.

Вчера вечером, когда мисс Тернер появилась в битком набитом баре, она выглядела совсем по-другому. Как и в Берлине, после прощального вечера с фон Динезеном, ее лицо снова разрумянилось, глаза блестели. Я не стал спрашивать, хорошо ли она провела время, потому что это совершенно не мое дело, к тому же было и так очевидно, что она провела его прекрасно. Но я все же спросил, удалось ли ей хоть что-нибудь узнать у фон Динезена.

– Да. – Она наклонилась ко мне. – Помните винтовку?

– Ту, что нашли в Тиргартене?

– Да. Сержант Биберкопф позволил Эрику ее осмотреть.

– И что же?

– И Эрик сказал ему, что в Гитлера стреляли не из нее.

Я улыбнулся.

– И тем самым он осчастливил Биберкопфа.

– У Эрика есть алиби.

– Счастливый.

Мисс Тернер откинулась на спинку стула и слегка склонила голову набок.

– И все равно он вам не нравится, так?

– Дело не в том, нравится или нет. Только, я думаю, если он такой же, как другие нацисты…

– Он не такой. Он совсем не такой, как они. И он знал – как вы не понимаете?! – знал, что в Гитлера стреляли не из той винтовки.

– Верно.

– На вас, однако, это не произвело никакого впечатления.

– Я же не знаю, насколько можно доверять людям из полицейского управления в Берлине. У них вполне могла произойти утечка информации.

Она улыбнулась.

– Вы самый настоящий циник-пессимист, так?

– Скорее – циник-оптимист.

– Что это значит?

– Это значит, я привык верить, что люди и в самом деле те, за кого себя выдают, на словах и на деле. Но, к сожалению, они довольно скоро, и почти всегда превращаются в кого-то другого.

Еще одна улыбка.

– Наверно, вас это очень угнетает.

– Очень.

– А как ваша вчерашняя поездка? – поинтересовалась она. – Разговаривали с кузеном нашего сержанта? – Она сменила тему, но мне было все равно.

Я рассказал ей все, что узнал от Ханса Мюллера. Что Хаусхолда в день покушения в Берлине не было. Что коммунисты, по словам Мюллера, к покушению совершенно не причастны.

– Почему он так уверен? – спросила она.

Какое-то мгновение я колебался. Наверное, Мюллеру бы не понравилось, если бы все узнали, что он коммунист. А мисс Тернер явно симпатизирует человеку, которому я все так же не доверяю.

Но она моя напарница, и если уж я ей не доверяю, тогда мне лучше собрать монатки и вернуться в Лондон.

– Он коммунист, – сказал я. – Говорит, если бы коммунисты попытались убить Гитлера, он был бы в курсе.

– Он сам признался, что коммунист?

– Да.

– Почему?

– Мы быстро поладили. Поговорили о мотоциклах.

– О мотоциклах, – повторила мисс Тернер.

– Да.

Она кивнула.

– Вы хотите сказать, мотоциклисты принадлежат к некоему тайному мужскому братству наподобие франкмасонов?

– Точно.

На следующее утро после завтрака мы доехали на такси до Оберменцинга в северо-западной части Мюнхена. Район был зажиточный, улицы усажены ровными рядами деревьев. Мирные старые кирпичные дома в глубине больших участков, покрытых газонами, выглядели такими же неприступными, как банковские сейфы.

Дом Коэнов прятался за плотной баррикадой из деревьев – дубов в три обхвата и вязов, много повидавших на своем веку. Таксист высадил нас на мощеной подъездной аллее, от которой прямо к входной двери вела выложенная плиткой и освещенная солнцем дорожка. Я расплатился с таксистом, но мисс Тернер попросила его подождать.

На двери дома висело большое бронзовое кольцо. Я приподнял его и уронил.

Через несколько мгновений дверь открылась.

Человек, который открыл ее, походил на садового гнома в деловом костюме. Он был мал ростом и лыс, если не считать пушистого ободка по бокам сверкающего розового черепа. Аккуратно подстриженные усики и бородка – жидкий пучок волос на подбородке – были одного цвета. Маленький улыбающийся рот, крупный нос и пара маленьких лукавых карих глаз.

– Господин Бомон, так? – сказал он и протянул мне руку.

– Господин Коэн, – сказал я, – это моя напарница, мисс Тернер.

– Рад познакомиться, – сказал он и слегка поклонился мисс Тернер. Потом повернулся ко мне и лукаво улыбнулся. – Значит, вас оказалось двое? Чтобы поговорить с одной маленькой девочкой?

– Мисс Тернер говорит по-немецки, – заметил я.

– Хорошо. Очень хорошо. – Некоторое мгновение он любовался ею, улыбаясь, потом повернулся ко мне. – Очень даже симпатичная у вас напарница. А у меня все напарники мужчины, и у них из ушей растут волосы. – Он улыбнулся мисс Тернер. – Но входите, входите.

Коэн отступил и закрыл за нами дверь.

– Во-первых, позвольте просить вас вот о чем. Не обижайтесь, но можно все-таки взглянуть на ваши удостоверения, а?

– Конечно, – сказал я. Достал бумажник и показал ему карточку со своей фотографией. Мисс Тернер открыла сумочку, нашла свою карточку и тоже показала ему.

– Прекрасно, – сказал он. – Спасибо. Пройдемте сюда, Сара в другой части дома.

Дом был забит книгами. Все пространство от потолка до пола и вдоль стен широкого коридора занимали полки, одни застекленные, другие открытые. Книги как будто стояли вперемешку. Часть из них были романы, другие – учебники, а некоторые я даже не мог определить. Там были книги на немецком, английском, французском и еще каких-то языках – я не разобрал. Когда мы проходили мимо сводчатого входа в гостиную, то за дальним краем толстого белого ковра, между окон, я заметил другие полки, тоже громоздившиеся до потолка.

Господин Коэн привел нас в помещение, похожее на закрытое каменное крыльцо. Здесь полок не было. Окна с тяжелыми красными шелковыми шторами выходили в ухоженный сад, где среди кустов вились посыпанные гравием дорожки.

Здесь всюду стояли изящные стулья, обтянутые букле кремового цвета. На паркетном полу лежал персидский ковер. На небольшом кофейном столике черного дерева стоял изящный серебряный кофейный сервиз, а также несколько фарфоровых чашек и блюдец. За столиком помещался изящный диван кремового цвета – на одном его конце сидела молодая женщина в белой блузке и серой юбке.

На вид – года двадцать два, красивая. Густые черные волосы каскадом блестящих кудрей ниспадали ей на плечи. Огромные карие глаза. Высокий лоб, точеные скулы, прямой нос. Рот большой и чувственный, очень красивый рот, но губы слегка надуты, уголки опущены вниз, как будто она томилась от скуки или была чем-то раздражена. Хотя сейчас, пожалуй, она была более склонна к раздражению.

Господин Коэн сказал ей что-то по-немецки. Она холодно кивнула мне и мисс Тернер.

– Садитесь же, садитесь, – сказал господин Коэн. Мы сели. – Кофе? – спросил он.

– С удовольствием, – ответил я.

– Да, если можно, – сказала мисс Тернер.

Господин Коэн налил нам кофе – мы его поблагодарили.

Он обошел столик и сел на диван, на противоположном конце от дочери.

– Стало быть, – начал он, – у вас есть вопросы. Так задавайте.

– Мисс Коэн, – начал я, – как я понимаю, вы знакомы с человеком по имени Альфред Розенберг.

– Я знал, – сказал господин Коэн и поднял вверх указательный палец, – знал, что это все из-за него.

– Господин Коэн… – вмешался я.

К указательному присоединились четыре остальных пальца, и он помахал ими в воздухе взад-вперед, как будто вытирая невидимую доску.

– Простите. Больше не буду. – И он положил руку на колено.

Мисс Коэн обратила свой взор на отца. Она все еще была раздражена.

– Мисс Тернер, – попросил я, – вы не переведете мой вопрос?

Она перевела.

Мисс Коэн посмотрела на нее, потом на меня.

– Ja. – Единственное слово, произнесенное усталым голосом и со вздохом. Раздражение у нее уже сменилось откровенной скукой.

– Господин Розенберг не говорил вам, – спросил я, – что вождь их партии, господин Гитлер, должен быть восьмого мая в Берлине?

Мисс Тернер перевела сначала мои слова, а затем – ответ женщины.

– Мы с Альфредом никогда не говорим о политике.

– А о чем вы говорите? – поинтересовался я.

Она снова вздохнула и слегка наклонила голову, выражая тем самым свое недовольство. До чего же все это скучно!

– О литературе. Об искусстве.

– Он никогда не упоминал, что у господина Гитлера назначена встреча в Тиргартене? До восьмого числа?

– Ни до восьмого, ни после. Я могу уйти?

– Это точно? Вы действительно ничего не знали об этой встрече?

Скука снова уступила место раздражению.

– Ведь я уже сказала: нет. Причем три раза.

– А в последние дни вы разговаривали с господином Розенбергом?

Еще один вздох. Очередной возврат к скуке.

– Да.

– Когда?

– Вчера.

– Вы с ним вчера встречались?

– Мы разговаривали по телефону.

– Он вас предупредил, что мы можем прийти к вам для разговора?

– Да.

– Что еще он сказал?

Впервые уголки ее губ слегка выгнулись вверх.

– Вы показались ему забавными. – Она произнесла это с нескрываемым удовольствием.

– Он не говорил, чтобы вы отрицали все, что вам известно о Тиргартене?

Снова раздражение.

– Нет.

Тогда я спросил:

– Вы случайно не знаете, кому хотелось бы убить господина Гитлера?

И снова уголки губ приподнялись.

– Только моему отцу.

Голова господина Коэна дернулась, словно дочь закатила ему пощечину. Он повернулся к ней, протянул руки ладонями вверх и с обидой произнес что-то по-немецки. Она отвернулась, снова заскучав, а он повернулся ко мне.

– Ни в коей мере, – сказал он мне. – Этот Гитлер, ну да, честно признаться, он мне не очень нравится. Я вообще не занимаюсь политикой. Но убивать? Отнять жизнь? Ни за что!

Дочь внимательно наблюдала за ним. Она опять чуть заметно улыбалась.

Я сказал:

– Мисс Коэн…

– Могу я задать ей вопрос? – перебила меня мисс Тернер.

Я кивнул.

– Пожалуйста.

И она протараторила что-то по-немецки.

Мисс Коэн взглянула на отца, потом на мисс Тернер. Заносчиво вскинула подбородок и ответила.

Сидящий на краешке дивана господин. Коэн медленно покачал головой с видом человека, которому случалось это делать не раз.

Я поинтересовался у мисс Тернер:

– О чем вы ее спросили?

– Я спросила, чем ей нравится господин Розенберг. Она ответила, что он – настоящий мужчина. Первый настоящий мужчина, которого она встретила.

Мисс Коэн прибавила еще что-то.

Мисс Тернер обратилась ко мне:

– Она спрашивает, можно ли ей уйти.

– Да, – ответил я. – Благодарю вас, мисс Коэн.

Когда мисс Тернер все перевела, молодая женщина встала. Даже не взглянув на нас, она обошла кофейный столик, прошла между мною и мисс Тернер и скрылась в глубине дома.

– Это я виноват, – проговорил господин Коэн. – Ее мать умерла, когда ей было всего десять лет. Я сам ее растил. Трудно с ней было. Упрямая, всегда была упрямой. Но я даже не думал. Только не это. Такой человек, как Розенберг.

– Она давно его знает? – спросил я.

– Уже несколько месяцев. Говорил же ей, говорил, этот человек тебя использует. Только почитай, что он пишет про евреев в своей отвратительной бульварной газетенке, сказал я. Ему наплевать, что у тебя в голове. Но разве она слушала? Нет, она стала такой же, как они. Хулиганом, как и все остальные. – Он фыркнул, забавно так, хотя смотреть на это было неловко, потому что за его фырканьем скрывалась неутолимая боль. – Хулиганкой, – поправился он.

Тут он как будто спохватился, мельком взглянул на меня и мисс Тернер. И уселся поудобнее.

– Я слишком много болтаю. – Он уставился в пол. – Но что вы хотите от старого человека?

– Господин Коэн, – обратилась к нему мисс Тернер.

Он продолжал изучать рисунок на персидском ковре.

– Господин Коэн, – повторила она.

Он поднял голову.

– Я не хочу вас пугать, но, думаю, эти люди, нацисты, очень опасны. Если вы в силах отлучить вашу дочь от Розенберга, вам следует поторопиться.

Он всплеснул руками.

– Да что я могу сделать? Что может сделать старый еврей? Приковать ее цепью к кровати? Запереть дверь? Ведь она уже взрослая.

– Господин Коэн…

Он повернул правую руку ладонью вперед.

– Послушайте, мисс. Я знаю, вы желаете мне добра. Вы добрый человек, вижу. – Он опустил руку и слегка наклонился к ней. – Но об этих людях вы не сможете мне рассказать ничего нового. Ничего. Я знаю их. Я знал их всю мою жизнь. Бойскауты, Wandervogel, школы, армия. Жажда крови и славы. Они возомнили себя тевтонскими рыцарями. Каждый думает, что у него на пальце – кольцо Нибелунгов. Все как один – романтики. – Заканчивая лекцию, он уселся поудобнее и печально улыбнулся. – Но нет в мире никого безжалостней романтика.

Господин Коэн немного успокоился, словно, рассуждая о нацистах, объясняя, кто они такие, он каким-то образом восстановил свое душевное равновесие и вернул себе отстраненность, с какой, думаю, теперь смотрел на мир.

Господин Коэн сокрушенно пожал плечами.

– Ей будет больно. Моей дочери. Эта свинья принесет ей только горе. Но ничего, мы с ней как-нибудь справимся. И заживем себе дальше.

– Но если положение изменится к худшему? – спросила мисс Тернер. – Господин Коэн, они же ненавидят евреев. Они…

– Да что они сделают? Арестуют нас? Послушайте, мисс, так было всегда. И не только в Германии. Повсюду. И всегда так будет. Я беспокоюсь только за дочь. За ее душу.

Некоторое время мы все молчали. Затем господин Коэн повернулся ко мне с робкой улыбкой, в которой угадывалась надежда. И лукаво прищурился:

– А что, Гитлера действительно пытались убить? Правда?

– Да, – сказал я. – Но об этом никто не должен знать, господин Коэн. Если вы начнете об этом болтать, то накличете на свою голову большую беду.

Он снова вскинул руку.

– От меня никто не услышит ни слова. А вы пытаетесь найти виновника? Зачем?

– Мы хотим найти его раньше всех остальных.

– Раньше нацистов, вы имеете в виду?

– Да.

– Поверьте, если бы я мог вам помочь, я бы это сделал. Но она ничего мне не рассказывает, Сара. Она совсем ничего не рассказывает. – Он улыбнулся. Улыбка получилась лукавая. Хоть и не совсем. – Ох уж мне эти дети, – добавил он.

Когда мы снова сели в такси, мисс Тернер спросила:

– Вы ей верите?

– Даже не знаю, правду она говорит или лжет. Но даже если она знала про Тиргартен, не думаю, чтобы она кому-нибудь сказала.

– Вы хотите сказать, что она никогда бы не сделала ничего такого, что могло бы испортить ее отношения с Розенбергом.

– Вот именно.

В такси я сидел слева. Когда машина отъезжала от дома, я взглянул в окно и заметил черный «Мерседес», припаркованный на повороте, метрах в пятнадцати от дома.

На переднем сиденье – двое.

Когда такси развернулось и направилось в сторону центра, я повернулся и глянул в заднее окно. «Мерседес» отлип от угла и покатил за нами. Я попросил мисс Тернер:

– Скажите водителю, чтобы прижался к обочине и остановился.

Она сделала, как я просил. Таксист сбавил ход и остановился. Следовавший за нами «Мерседес» повторил наш маневр, но сохранил прежнюю дистанцию.

– В чем дело? – спросила мисс Тернер.

Я знал, в кармане пиджака у меня лежит «кольт». Теперь, после «Микадо», я забирал его с собой каждое утро. Но все равно я похлопал себя по карману, чтобы убедиться, что он действительно при мне.

– Я сейчас, – сказал я ей.

Глава тридцатая

Я захлопнул дверцу такси и направился по улице прямиком к «Мерседесу».

День снова был великолепный. Дул теплый ветерок, донося резкий пряный запах свежескошенной травы. У меня над головой медленно раскачивались тяжелые ветви дуба. Листья наверху шуршали и будто перешептывались.

Двое мужчин на передних сиденьях следили, как я приближаюсь. Водитель повернулся и что-то сказал напарнику. Напарник рассмеялся.

Когда я поравнялся с передней дверцей и остановился в метре от нее, водитель опустил стекло. На нем была плоская кожаная кепка. На ломаном английском он сказал:

– Господин Розенберг, он говорить…

Я поднял руку.

– Погодите. Прежде чем вы скажете, что говорит Розенберг, послушайте, что я вам скажу.

Я сунул руку в карман и вытащил «кольт». Глаза водителя округлились.

У «кольта» калибра 32 предохранитель расположен на рукоятке, в виде выпуклости в задней части, и на него надо нажать, прежде чем выстрелить. Сжимая в руке пистолет, вы нажимаете и на предохранитель. Есть еще скользящий предохранитель. Я сдвинул и его и выстрелил в переднее колесо – один раз. Пуля 32-го калибра не самая убийственная штука на свете, но шину она прошила насквозь. Раздался приятный хлопок, приятное шипение, и машина начала медленно оседать на правое крыло.

Я наклонился к открытому окну и опустил левую руку на дверцу. Дуло пистолета было нацелено водителю между глаз с расстояния сантиметров десять. Он скосил глаза, завороженно глядя в дуло. Из него все еще вился дымок.

Это был здоровяк, которому не мешало бы побриться. Пассажир оказался помельче и более щепетилен в вопросах личной гигиены. Но вид у него был встревоженный.

– А сказать я хочу вот что, – обратился я к нему. – Увижу вас еще раз, хоть кого, стрелять буду уже не в шину. Понятно?

Пассажир сглотнул слюну и постарался приободриться. Но это непросто, когда смотришь в дуло нацеленного на тебя пистолета.

Его напарник что-то тихо проговорил по-немецки. Предупредил о чем-то, наверное.

– Так да или нет? – спросил я. – Всего одно слово.

– Да. – Слово вылетело быстро и злобно, под стать шипению выпущенного из шины воздуха.

– Вот и хорошо, – сказал я.

Я отступил назад, щелкнул предохранителем и сунул пистолет обратно в карман пиджака.

Пока я возвращался назад, моя спина служила мишенью размером с экран кинотеатра.

Но я знал, эти двое и шагу не ступят без разрешения Розенберга, а Розенберг, думаю, вряд ли мог приказать им убить пинкертона, которого нанял сам Гитлер. Подходя к такси, я постоянно твердил все это себе для большей уверенности.

Когда я открыл дверцу такси, то услышал, как мисс Тернер пререкается с водителем.

– В чем дело? – поинтересовался я, усаживаясь на место.

– Он хочет, чтобы мы вышли. Думает, мы гангстеры.

Я взглянул на таксиста. Он аж выгнулся дутой на сиденье и смотрел на меня с таким ужасом, словно я только что у него на глазах перестрелял целый класс ребятишек.

Я улыбнулся ему и помахал рукой, убеждая его, что все в порядке. Он все еще не верил своим глазам, потому что сморщился, когда я сунул руку за спину. Я снова помахал рукой и достал бумажник. Открыл его, извлек двадцать долларов и протянул их мисс Тернер.

– Отдайте ему, – сказал я, – и скажите, что гангстеры сидят в «Мерседесе». Скажите, что они белые работорговцы. Объясните, что они хотели вас похитить.

– Он не поверит.

– Поверит, если захочет получить двадцать долларов.

Она взяла банкноту и сказала что-то по-немецки. Он с сомнением перевел взгляд с нее на меня, затем посмотрел на деньги в ее руке, потом глянул мимо меня в заднее стекло автомобиля. Я тоже оглянулся. Те двое уже выбрались из машины и на пару уставились на спустившую шину с таким видом, будто их взорам открылось некое таинственное явление природы.

– Ja, – выдавил из себя водитель, выхватив банкноту из руки мисс Тернер. Повернулся и сунул ее в карман рубашки. Дернул рычаг передачи и рванул с места.

Мисс Тернер откинулась на спинку сиденья и взглянула на меня.

– Кто они?

– Мордовороты. Розенберг подослал.

Она кивнула.

– Эта девушка, Сара. Она наверняка разговаривала с ним вчера вечером. И сказала, когда мы приедем.

– Точно.

– Что им нужно?

– Мы так далеко еще не заходили.

Она посмотрела на меня и вдруг рассмеялась.

– Знаете, а ведь вы в бешенстве.

– Не в бешенстве. Просто рассердился. Надоело, что за нами по пятам постоянно таскаются.

Она снова засмеялась.

– Но стрелять из пистолета среди бела дня! Да еще здесь, в таком районе!

– Всего-то один раз. Если соседи что и расслышали, решат, это автомобильный выхлоп.

Она улыбнулась.

– А если бы вы промахнулись, пусть впервые?

– Колесо было в метре от меня. И в ответ не стреляло.

– Розенбергу это не понравится, – заметила она.

– Вот и чудесно.

Вернувшись в гостиницу, мы остановились поздороваться с господином Брауном. Он сказал, что у дежурного регистратора для меня есть письмо.

Мы подошли в конторке, и я поговорил с дежурным. Он деловито развернулся, сложил руки за спиной и принялся рассматривать ячейки с цифрами, обозначавшими каждая соответствующий номер. Найдя мою ячейку, он извлек оттуда конверт, снова повернулся и галантно передал мне. Дежурный был из тех, кто очень серьезно относится к своим обязанностям. Я поблагодарил его.

Мы с мисс Тернер отошли в сторонку, и я раскрыл конверт. Внутри лежал листок, похожий на тот, что я видел накануне.

На нем было написано: «Г-н Шмидт, гостиница „Бекер“. Имплерштрассе, дом 16».

– Что это? – спросила мисс Тернер. Я протянул ей листок.

– Офицер Мюллер нашел нам господина Норриса. Хотите его проведать?

Имплерштрассе находилось в Зендлинге, на юго-западной окраине города, недалеко от Южного вокзала. Гостиница «Бекер» оказалась узким пятиэтажным зданием, втиснутым между швейной мастерской и рестораном, который был закрыт и, очевидно, предназначен на слом. Гостиница, как и ресторан, казалось, знавали и лучшие дни, правда, давным-давно.

Мисс Тернер поговорила с дежурным. Нам повезло. Дежурный сказал, что господин Шмидту себя в номере.

Лифта не было, и нам пришлось подниматься на четвертый этаж по лестнице. Даже в мутном свете неяркой электрической лампы я разглядел, что ковровая дорожка на полу сильно истоптана, а темная краска на залапанных за долгие годы деревянных перилах во многих местах облупилась. На этой лестнице пахло так же, как и на многих других лестницах, которых я понавидался за долгие годы, – табачным дымом, потом и разбитыми надеждами.

Норрис проживал в номере 505. Я постучал в дверь.

Некоторое время никто не отзывался.

Я постучал еще раз.

Послышался голос, выкрикнувший что-то по-немецки.

По моей просьбе мисс Тернер отозвалась, сказав, что она горничная.

Снова послышался голос – на этот раз ворчливый.

Мисс Тернер что-то сказала.

Я услышал, как брякнула цепочка, дверь приоткрылась сантиметров на десять, и в щели показалась половина лица Норриса. Я сунул ногу в щель и, обращаясь к проступившей половине лица, сказал:

– Привет. Есть минута?

Я думал, постоялец попытается захлопнуть дверь. Но он опустил голову и покорно отступил в сторону, давая нам пройти. Что мы и сделали.

Как и сегодняшний утренний таксист, Норрис был небрит. Щеки, поросшие седой щетиной, казались белыми. На нем были мятые черные штаны и мятая белая сорочка без воротника, с тремя расстегнутыми верхними пуговицами. Ноги босые. Зато на голове сидел красивый седой парик, однако господин Норрис, видно, очень торопился, когда надевал его, и тот малость перекосился.

– Помните меня? – осведомился я. – Фил Бомон. А это Джейн Тернер.

Тут Норрис вскинул голову – чувство покорности у него вдруг сменилось отчаянной веселостью.

– Да, да, конечно, дорогой вы мой. Простите за беспорядок. Видите ли, я не ждал гостей.

Простить такой кавардак было трудно. В слабом свете, проникавшем через грязное окно, комната казалась захламленной и запущенной, провонявшей грязным бельем и давно не мытым телом. Стены – бледно-зеленые, цвета жиденького горохового супа. Кровать вроде бы заправлена, если считать, что матрас прикрывали простыня и видавшее виды одеяло. Хотя после уборки на кровати уже успели полежать. На одеяле отпечаталась продолговатая вмятина – в виде человеческой фигуры, а на подушке – округлая серая ямка. Рядом с подушкой лежала раскрытая книга переплетом вверх. Дверь в дешевенький гардероб была открыта – внутри я разглядел костюмы на плечиках, а под ними стопку белья. На столике рядом с кроватью стояла бутылка виски, а рядом – полупустой стакан.

Норрис взглянул на мисс Тернер и начал возиться с пуговицами рубашки.

– Надо же, – сказал он, застегнув наконец рубашку, – какой сюрприз. Он оглядел комнату, как будто только-только смекнул, где находится. Улыбнулся и виновато проговорил: – Я бы предложил вам сесть, но, боюсь, у меня всего лишь один стул.

– Присаживайтесь вон там, – показав на кровать, сказал я. – Мисс Тернер? – Я предложил ей единственный деревянный стул.

– Спасибо, – сказала она. Если мисс Тернер и почувствовала себя неловко в комнате одинокого мужчины, она никак этого не показала.

Господин Норрис присел на краешек кровати и уставился на меня.

– Чем могу быть полезен, дорогой вы мой?

Мисс Тернер села. Я подошел к низкому комоду и оперся о него правым бедром.

– Забавно, не правда ли, – сказал я, – что вы так поспешно покинули Берлин.

– Возникли важные дела. Сами знаете, как оно бывает. – И он с надеждой улыбнулся.

Я обвел унылую грязную комнату нарочито долгим взглядом.

– Да, – согласился я, – дела, как видно, и впрямь были важные.

Норрис взглянул на мисс Тернер, потом перевел взгляд на меня. Он решил перейти в наступление. И, выпятив грудь, заявил:

– Послушайте-ка. Вы не имели никакого права сюда являться и…

– Господин Норрис, – сказал я, – перестаньте.

Он замолчал. Плечи понурились, грудь обмякла. Он посмотрел вниз, потом в сторону, затем снова на меня.

– Что вам от меня надо? – Голос был слабый, подавленный.

– Я не верю, что это вы ее убили, – сказал я. – Думаю, дело было так.