Текст книги "Кавалькада"

Автор книги: Уолтер Саттертуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава двадцать вторая

Головорезы держались от нас на расстоянии до самой гостиницы. Уже в холле я подошел к дежурному и попросил разрешения позвонить. Набрал номер Вагнеров и, когда одна из горничных ответила, назвал имя – Пуци и добавил «bitte», исчерпав таким образом практически все мои знания немецкого. Когда Пуци взял трубку, я попросил его не возвращаться в гостиницу пешком. Вызовите такси, посоветовал я.

– С какой стати, Фил? – удивился он.

– Помните громил у «Микадо»?

– Еще бы.

– Так вот, их друзья-приятели уже тут как тут. Провожали нас с мисс Тернер до самой гостиницы.

Пуци помолчал, потом сказал:

– Надеюсь, вы с мисс Тернер в порядке?

– В полном. Но мне бы не хотелось, чтобы вы возвращались пешком в одиночку.

Снова пауза.

– Да, Фил. Конечно. Спасибо. Большое спасибо. – От избытка благодарности у него аж дух перехватило.

В том, что я его предупредил, не было ничего личного. Раньше он был полезен, а теперь, если его убьют, пользы от него будет ни на грош. Однако в ту минуту у меня не было особого желания поделиться с ним моим мнением.

– Утром увидимся, – сказал я.

– Да, Фил. Конечно. Спасибо. В половине одиннадцатого в кафе, в гостинице.

Наш поезд на Мюнхен отправлялся в половине двенадцатого. Я повесил трубку, и мы с мисс Тернер пошли в кафе – поговорить о двух преследователях и о том, как быть дальше.

На следующее утро в девять часов мы с мисс Тернер уже были на улице. Но не увидели ни громил в бушлатах, ни вообще кого бы то ни было, кто проявлял бы к нам хоть малейший интерес. Мы прошлись по магазинам, вернулись в гостиницу и собрали вещи. Потом я заглянул в номер к Пуци, чтобы рассказать, что происходит. Я не успел и рта открыть, как он опять принялся рассыпаться в благодарностях за вчерашнее предупреждение. Я попросил его забыть об этом.

– Понимаете, Фил, – сказал он, – я думал, вы на меня злитесь.

– Почему же я должен на вас злиться, Пуци?

– Ну, может… Я подумал, из-за того дурацкого анекдота. Который я рассказывал Хьюстону Чемберлену. Совершенно невинный анекдот, Фил, поверьте. Я же говорю, что против евреев ничего не имею.

– Не берите в голову. Собирайтесь – в половине одиннадцатого встречаемся в кафе.

Одно время я не обращал особого внимания на анекдоты вроде того, что рассказывал Пуци. Они мне не слишком нравились, но никоим образом не задевали. Это было до войны, до того как я нарвался на пулю и до того как капрал, которого звали Дэвид Розенблюм, подобрал меня и тащил добрых две сотни метров до окопа. Позднее в тот же день его и самого ранило. А когда его подобрали и перенесли в тыл, он умер.

Но и этими воспоминаниями мне не хотелось делиться с Пуци.

В одиннадцать часов, не успели мы прибыть на вокзал, как громилы были уже там. Двое, в бушлатах. Они стояли под деревянным навесом с ближнего конца платформы, засунув руки в карманы, тихо разговаривали и довольно натурально делали вид, что не обращают на нас внимания.

Я огляделся – нет ли поблизости их дружков. Увидел несколько парочек, родителей с детишками, двух-трех дородных деляг в дорогих костюмах, читавших газеты.

Посреди платформы стоял крупный мужчина в длинной черной шинели и в шляпе с опущенными полями. Солнце светило вовсю, воздух уже основательно прогрелся. Зачем ему шинель – разве что под нею он нагишом. Зато в глубоких карманах можно было запросто спрятать большой пистолет вроде «маузера» или «люгера».

Когда подошел пыхтящий поезд, мы двинулись в конец платформы – к вагонам первого класса. Миновали человека в шинели, который смотрел на свои карманные часы так пристально, будто следил за движением стрелок. Сели в поезд. Наше купе оказалось первым по счету. Мы с Пуци уложили багаж наверх, потом я помог мисс Тернер убрать ее чемодан.

Человек в шинели прошел мимо нашего купе. Однако внутрь даже не заглянул.

Мы сели. Через несколько минут к нам зашел проводник – поздороваться. Пуци спросил, где находится вагон-ресторан. Проводник что-то сказал и указал большим пальцем в начало состава.

– В следующем вагоне, – перевел Пуци.

– Хорошо, – сказал я.

Мы встали, все трое, и вышли в коридор.

Человек в шинели стоял в двух метрах от нас – ближе к концу вагона. Оттуда он мог наблюдать за нами и за нашим багажом. Но пока он все так же не обращал на нас никакого внимания. Он открыл окно, закурил сигарету и уставился наружу с видом человека, никогда раньше не видевшего железнодорожного вокзала.

Пуци шел впереди, я замыкал шествие. Мы вышли из дверей, прошли через коридор к выходу из вагона, по железному настилу, прикрывавшему сцепление между вагонами, и двинулись дальше в вагон-ресторан. За столиками сидело несколько деляг – все почитывали газеты. Поезд вдруг дернулся вперед, и мы зашагали быстрее. Я оглянулся. Человека в шинели за нами не было.

Мы прошли через дверь в другом конце вагона и в тамбуре повернули направо. Пуци дернул дверь вагона, мы друг за другом быстро выскочили из медленно набиравшего скорость поезда, перебежали через платформу и двинулись обратно к вокзалу.

Я глянул назад – вслед уходящему поезду. С него больше никто не сошел.

В помещении вокзала Пуци кликнул носильщика, дал ему денег и послал за чемоданами, которые мы с мисс Тернер купили этим утром и куда сложили все наши пожитки.

Если человек в шинели или громилы в бушлатах откроют наши чемоданы, брошенные в купе, они наверняка огорчатся, обнаружив там мешки с мукой, которые мы туда положили для веса. А может, и не огорчатся. Ведь теперь мука в Германии в цене.

Мы зашли в привокзальное кафе и сели за свободный столик. Подошел официант. Я снова заказал себе кофе, мисс Тернер – чай, а Пуци, как всегда, – пиво.

– Я все никак не пойму, Фил, – сказал Пуци. – Если эти молодцы шли за нами…

– Никаких «если», Пуци, – ответил я. – Они действительно шли за нами.

– Хорошо, согласен, они преследовали нас. И единственное, что им теперь остается, так это подстерегать нас на вокзале в Мюнхене, когда мы приедем.

Я сказал:

– Возможно. Но мне не понравилось, что их занесло на наш поезд. Они наверняка уже пронюхали, где мы с мисс Тернер должны остановиться в Мюнхене. Они могли подстеречь нас и взять там. Зачем же было липнуть к нам?

Пуци был явно озадачен.

– Погодите, Фил. Откуда им знать, где вы остановитесь?

– Оттуда же, откуда они узнали, что мы отправляемся поездом, который отходит в четверть двенадцатого.

– Может, они догадались. И ждали нас, все утро на вокзале.

– Пуци, – сказал я, – вовсе не обязательно было уезжать сегодня. Теоретически мы могли проторчать в Байрейте еще целый месяц. Но когда мы с мисс Тернер утром вышли из гостиницы, нас никто не подстерегал. Они точно знали, мы будем на вокзале к одиннадцати пятнадцати.

– И что не менее важно, господин Ганфштенгль, – сказала мисс Тернер, – они знали, что мы в Байрейте. Откуда же?

Пуци дернул головой, удивленный нападками с двух сторон. Он перевел взгляд с мисс Тернер на меня и обратно, как будто заподозрив, что мы вдруг сговорились. Хотя, в общем, думаю, так оно и было.

Он повернулся ко мне с открытым лицом и, подняв брови, попытался склонить меня на свою сторону.

– Откуда же мне знать, Фил? Наверно, они следили за нами начиная с Берлина.

– Нет, – возразил я. – На вокзале в Берлине я бушлатов не заметил. И в Хофе тоже. Молодчики прибыли сюда позже.

– Или, – сказала мисс Тернер, обращаясь к Пуци, – ДО нас.

Она говорила об этом прошлым вечером.

Пуци взглянул на нее.

– Ерунда, – заявил он, – быть того не может.

Официант принес наш заказ. Пуци рассчитался, заплатив двести тысяч марок.

Когда официант ушел, я спросил Пуци:

– Кто знал, что мы вчера уезжали в Байрейт?

– Гесс. Только Гесс, а он в Мюнхене. Он единственный, кому я об этом сказал.

– И вы сказали, что сегодня мы уезжаем поездом в одиннадцать пятнадцать?

– Да, конечно. Но вы же не думаете, что это Гесс подослал этих молодчиков? Да и зачем?

– Я не говорю, что это Гесс. Но, послушайте, Пуци, прикиньте все в хронологическом порядке. Мы уезжаем из Франкфурта в Берлин в понедельник вечером. В ту же ночь в Берлине убивают Нэнси Грин. А во вторник вечером эти громилы оказываются у «Микадо».

– Но Гесс ничего не знал о «Микадо», Фил. Мы и сами ничего не знали, пока не получили записку в ресторане от капитана Рёма.

– Тогда, если фон Динезен не проговорился, громилы следили за нами от гостиницы «Адлон». Как же они узнали, что мы там остановимся?

Пуци нахмурился.

– Что вы хотите этим сказать, Фил?

– То, что говорил и раньше. У кого-то слишком длинный язык.

– У кого-то из списка, вы хотите сказать?

– Возможно. Вы заказали нам номера в гостинице в Мюнхене, так?

– Во «Временах года». Одна из лучших гостиниц в городе.

– Так. Но мы туда не поедем. Какие там еще есть гостиницы?

– А какие вы предпочитаете?

– Что-нибудь побольше. Чтобы было много обслуги и входов-выходов.

– Есть «Байеришер Хоф». Довольно приличная гостиница.

– Годится.

– Но если эти громилы поджидают нас на вокзале в Мюнхене…

– Да. Мисс Тернер вчера изучала путеводитель Бедекера. Поезд останавливается в маленьком городке, перед самым Мюнхеном. – Я обратился к ней. – Как бишь его?

– Дахау, – ответила она.

Я снова повернулся к Пуци.

– Там и сойдем, возьмем такси и доберемся до Мюнхена на машине.

– Но это будет стоить целое состояние.

– А у меня оно как раз есть – целое состояние. Американские доллары, забыли?

– Да, но как же насчет Гесса, Фил?

– А он-то тут при чем?

– Мне надо сообщать ему, в какой гостинице мы остановимся?

– Когда будем в Дахау, вы позвоните ему и договоритесь встретиться с ним сегодня вечером там же. В гостинице. Сможете это сделать без упоминания названия гостиницы?

Пуци нахмурился.

– Но почему?

– Не исключено, что телефон Гесса прослушивается.

Он призадумался.

– Да. Мы с ним как-то там выпивали. В день его рождения. Я могу на это намекнуть.

– Договорились. Только предупредите, пусть он никому не говорит, где мы находимся. Ни одной живой душе, Пуци.

– Кроме господина Гитлера, разумеется.

– Никому.

Мы сели в поезд, отправлявшийся в двенадцать пятнадцать, прихватив с собой новый багаж. И в шесть часов прибыли в Дахау. Пуци позвонил Гессу, и Гесс согласился встретиться с мисс Тернер и со мной в десять часов вечера в баре гостиницы «Байеришер Хоф». Затем Пуци нашел таксиста, который за двадцать американских долларов с радостью согласился довезти нас до Мюнхена. За те же деньги он охотно прокатил бы нас и до Москвы.

Пуци жил в Уффинге, примерно в двадцати километрах от Мюнхена. Из Дахау мы поехали на юг и высадили его на железнодорожном вокзале в Пазинге – городке в трех километрах к западу от Мюнхена, откуда он мог поездом добраться до дома.

Мы с мисс Тернер приехали в гостиницу в половине восьмого. Зарегистрировались, я поболтал немного с портье и дал ему двадцать долларов. Потом послал очередную телеграмму Куперу в Лондон, сообщив, где мы находимся. После этого мы поговорили с консьержем, господином Брауном, который тоже остался при двадцатке. Затем мы поднялись в свои комнаты и привели себя в порядок. В девять мы встретились внизу, в ресторане. Поужинали и в десять часов направились в бар. Там нас уже ждал Рудольф Гесс.

Мюнхен

Мюнхенский поезд

Пятница

18 мая

Дорогая Евангелина!

Прошлый вечер был одним из самых неприятных в моей жизни. Господин Бомон, Ганфштенгль и я ужинали в Ванфриде, в доме Рихарда Вагнера, который, к счастью для нас, провел вечер под огромным гранитным камнем в саду, но его жена Козима, к сожалению, к нему не присоединилась.

На первый взгляд она производит впечатление милой старушки. Но стоит ей открыть рот с тонкими бледными губами, как из него, точно грязь из сточной канавы, вырываются всякие мерзости, гадости и гнусности.

А ее дочь Ева с невесткой Уинифред (кстати, она англичанка и родом из Гастингса) и того хлеще.

Ты в курсе, Ева, что евреи захватили весь мир? Вступив в тайный заговор, еврейские банкиры и биржевики пролезли в правительства всех стран мира и теперь тайно управляют нами, несчастными. Ты наверняка помнишь господина Сасскинда, хозяина продуктового магазина рядом с овощной лавкой? Так вот, невзирая на его безобидный вид, он тоже, как и все евреи, причастен к этому тайному заговору. Пока мы с тобой рассматривали дешевые конфеты, он корпел над докладом об антиеврейском сопротивлении в Торки.

За ужином присутствовал и муж Евы, тоже англичанин, совсем чокнутый старик по имени Хьюстон Стюарт Чемберлен.

Знаешь, Ева, а Иисус, оказывается, немец! Настоящее его имя Ханс, и родом он из Эссена. И не хлебом он тогда накормил голодающих, а крендельками и колбасой. И…

Ну да ладно. Не хочу больше говорить о них. Они отвратительны.

О чем я не успела написать в последнем письме? Да, об Эрике и винтовке.

Если коротко, немецкая полиция уверена, что в господина Гитлера стреляли не из той винтовки, которую подбросили на берег канала недалеко от места покушения. Не помню, писала ли я тебе, но Эрик не только экстрасенс, он еще и «психометрист». Стоит ему подержать в руках какой-нибудь предмет и настроиться на него, как он может много чего рассказать о его владельце. Это как-то связано с вибрацией и гармонией, насколько я понимаю или не понимаю, что вполне естественно.

Так или иначе, Эрик просил, чтобы полиция разрешила ему подержать винтовку. Он надеялся, что сможет сказать, кто ее хозяин.

Когда мы с господином Бомоном разговаривали с Биберкопфом, я спросила его, что будет, если Эрик скажет, что из этой винтовки не стреляли. Он на полном серьезе ответил, что в этом случае подозреваемым станет сам Эрик. Сержант не верит в психические явления.

Итак, сегодня, пока мы с господином Бомоном и Ганфштенглем играем в прятки, прыгая с одного мюнхенского поезда на другой (это долгая история, Ева), Эрик, возможно, подвергает себя опасности, общаясь с сержантом Биберкопфом.

Я, похоже, совсем поглупела. Даже если сержант Биберкопф заподозрит Эрика, думаю, у него найдется железное алиби на то время, когда прогремел выстрел. И поскольку шансы, что я когда-нибудь снова увижу Эрика, равны нулю, мне следует обо всем, этом скорее забыть. Выбросить из головы. Без всякой жалости.

Но я не люблю пребывать в неведении. (Смею надеяться, это полезная черта для пинкертона.) И надеюсь, сегодня мне удастся позвонить Эрику. Только ради того, чтобы убедиться, что у него все в порядке.

Мюнхен уже скоро. Оттуда я и отправлю письмо.

С любовью,

Джейн

Глава двадцать третья

Гесс был в сером костюме. Лет под тридцать, высокий, стройный, черные вьющиеся волосы, начавшие редеть ближе к вискам. Квадратные плечи и квадратное же лицо, которое можно было бы назвать красивым, если бы не одно но. Это «но» заключалось в подбородке, немного скошенном, и темно-карих глазах. Глаза слишком глубоко посажены, отчего лоб с густыми бровями кажется тяжелым и угловатым. Но, несмотря на глубокую посадку, глаза блестели довольно живо. Это были глаза не то праведного монашка, не то честного малого коммивояжера.

Гесс сидел за угловым столиком. Когда мы подошли, он встал и, пожав мне руку, радостно улыбнулся, будто пожимать руки, включая мою, было его излюбленным занятием. Он взял руку мисс Тернер и склонился к ней. Затем сказал:

– Садитесь, прошу. Чего-нибудь прохладительного, мисс Тернер? – Он трепетно наклонился к ней подобно официанту, обхаживающему вдовушку с тугим кошельком.

– Бокал вина? – спросила она. – Красного?

– Конечно. А вам, господин Бомон?

– Коньяк сошел бы вполне.

– Одну минуту, – сказал Гесс и поспешил к бару. Прошло чуть больше минуты, и он вернулся с бренди, вином и кружкой пива для себя, удерживая все это в своих длинных тонких пальцах. Осторожно поставил напитки на стол и сел. Взял кружку и поднял. – За ваше пребывание в Мюнхене. Желаю успеха.

Мы все чокнулись. Я пригубил коньяк. Мисс Тернер отпила глоток вина. Гесс одним духом опустошил добрую половину кружки, при этом его острый кадык ходил вверх-вниз в такт глоткам.

Он поставил кружку, вздохнул и обратился к мисс Тернер:

– Ну как вам вино?

– Вполне, благодарю.

– Бармен сказал, это лучшее из того, что у него имеется.

– Хорошее вино, правда.

– Прекрасно. А как вам коньяк, господин Бомон?

– Годится.

– Что ж, прекрасно. – Гесс обвел нас взглядом, каждого по очереди. – Итак, – сказал он, – вы пинкертоны. Я много читал про пинкертонов в книгах и журналах, но ни с одним раньше не был знаком. Вы первые. – Он повернулся к мисс Тернер. – И сразу двое.

Мисс Тернер вежливо улыбнулась.

– А вы, мисс Тернер, – спросил он, – вы сами из Англии?

– Да, верно.

– Мне всегда очень хотелось побывать в Англии. «Царственный сей остров, страна величия, обитель Марса…»[40]40
  В. Шекспир, «Ричард III», акт 2, сцена 1. Перевод М. Донского.


[Закрыть] Там, должно быть, красиво, да?

– Очень красиво, – сказала она и тактично добавила: – Германия тоже очень красивая страна.

– Да, конечно. Они во многом похожи, я полагаю. В смысле географического положения, сельских пейзажей и все такое. И обе страны, разумеется, населяют тевтонские расы. Кстати, мой отец когда-то жил в Англии. До моего рождения.

– А вы там не были?

– Нет, нет. Я вырос в Египте. Мы переехали в Германию, когда мне было четырнадцать. Но я очень надеюсь как-нибудь побывать в Англии, в скором будущем.

Гесс обратился ко мне:

– А как вам наша страна, господин Бомон?

– Замечательная. Однако нам надо кое-что обсудить.

– Да, конечно. – Его лицо стало серьезным, он наклонился вперед, сложил руки на столе и резко кивнул. – Я полностью в вашем распоряжении.

– Во-первых, – начал я, – говорил ли вам господин Ганфштенгль о капитане Рёме? О том, чтобы отстранить его от расследования дела о покушении в парке?

– Да, говорил. И фюрер – господин Гитлер – полностью с вами согласен. Он знает, что вам нужно разрешение, чтобы провести собственное расследование и чтобы вам никто не мешал. Он беседовал с капитаном Рёмом, и капитан отступит.

– Хорошо.

– Кстати, – заметил Гесс, – фюрер просил меня передать вам свое глубокое сожаление в связи с тем, что не сможет встретиться с вами в настоящее время. Ему бы очень хотелось с вами побеседовать, с вами обоими. Но, к сожалению, как раз сейчас у него уйма неотложных политических дел. Он надеется, что вы отнесетесь к этому с пониманием.

– Конечно. Во-вторых…

– Однако он хотел бы пригласить вас на свое воскресное выступление. Оно состоится в «Бюргербройкеллере» в половине седьмого вечера. Фюрер хочет, чтобы вы были его почетными гостями, чтобы вы были к шести, а потом с ним поужинали.

– Нас это устраивает, – сказал я. – Будем ждать с нетерпением. Он понимает, что нам необходимо обсудить события в Берлине?

– Да, разумеется.

– Вот еще что, – сказал я. – Пуци передал вам вашу просьбу никому не говорить, что мы здесь остановились? В этой гостинице?

– Да. Даже фюреру нельзя, сказал он. Очень настаивал. Он обещал, что вы сами все объясните. – И Гесс поднял густые брови в ожидании объяснения.

Я спросил:

– Пуци рассказывал вам, что после встречи с капитаном Рёмом на нас пытались напасть какие-то молодчики?

– Да. И я говорил об этом с капитаном Рёмом. Конечно, это были коммунисты. Они ополчились против партии и фюрера. Не сомневаюсь, вы с мисс Тернер докажете, что именно они повинны в том трусливом покушении в Тиргартене.

– Ну да. Но тут важно другое: кто бы это ни был, они, похоже, шли за нами от гостиницы «Адлон». Они с самого начала знали, как выйти на нас. И вчера, в Байрейте, их было еще больше.

– Они следили за вами от Берлина? – Гесс взглянул на мисс Тернер, потом снова на меня.

– Нет, – ответил я. – Они знали, что мы будем там. И сегодня пытались сесть на наш поезд.

– Но вы от них улизнули, так?

– Да, – сказал я. – Улизнули.

– Хорошо. Отлично. – Он нахмурился. – И вы считаете, секретность нарушена. Я к подобным вещам отношусь очень серьезно.

– Я знаю, вы поддерживали связь с господином Ганфштенглем. А еще с кем-нибудь вы говорили о нас?

– Только с фюрером. Естественно, он следит за вашими передвижениями с большим интересом.

– И больше ни с кем?

– Ни с кем, уверяю вас.

– А как насчет встречи в Тиргартене? Вы перед тем говорили кому-нибудь о ней?

– Нет. Точно никому.

– Вы делаете какие-нибудь пометки, записи ведете?

– Да, но я держу все в сейфе у себя в кабинете.

– У кого еще есть ключ?

– Ключ всего один. Я постоянно ношу его с собой.

– А ваш телефон? – настаивал я. – Может, он прослушивается?

Гесс снова нахмурился.

– Прослушивается?

– Сейчас можно запросто подключиться к любой телефонной линии и слушать все разговоры.

– Да, да. Во время войны англичане таким образом прослушивали наши фронтовые линии. Но для этого кто-то должен постоянно сидеть и слушать.

– Нет, – сказал я. – Достаточно подсоединить к линии записывающее устройство, оно включается только во время разговора.

– Ловко. – Он покачал головой. – Чертовски ловко. И вы полагаете, красные установили у меня такое подслушивающее устройство?

– Я полагаю, кто-то вполне мог это сделать.

– Чертовски ловко. И что вы посоветуете?

– Советую проверить линию.

Он кивнул.

– Завтра же утром займусь. Первым делом.

– А еще советую больше не обсуждать наше общее дело по телефону. Ни с кем. Даже если с линией все будет в порядке.

– Но как же тогда мне с вами связываться?

– Я бы не стал поддерживать связь через господина Ганфштенгля.

– Ну, раз уж вы здесь, думаю, нам лучше установить с вами непосредственную связь. Господин Ганфштенгль, естественно, будет в вашем распоряжении, если вам потребуется его помощь. В смысле перевода и так далее. – Гесс повернулся к мисс Тернер и улыбнулся. – Тем более что вы, мисс Тернер, как я понял, бегло говорите по-немецки.

– Не так чтоб уж очень, – улыбнулась она.

– Уверяю вас, вы скромничаете, как и все англичане. – Гесс снова обратился ко мне. – Так как же вы предлагаете нам связываться впредь?

– Может, в каком-нибудь надежном месте? В баре или ресторане? Там, где многолюдно и суетно?

– «Хофбройхаус». Слыхали?

– Нет.

– Там всегда много народу. Для наших целей в самый раз.

– Договорились. Если мне нужно будет с вами поговорить, я звоню, мы назначаем встречу. И там встречаемся.

– Отлично. Но тогда вам нужен номер моего телефона?

– Не помешал бы.

– Да, конечно. – Возможно, Гесс и был во многом хорош, вот только с юмором у него было неладно.

Он достал из бокового кармана пиджака ручку с блокнотом, вырвал листок, снял с ручки колпачок. И что-то черкнул на листке.

– Номер телефона моего кабинета. И еще домашний. – Он протянул мне листок.

– Спасибо. – Я извлек из кармана бумажник, положил туда листок и вынул список имен, который Пуци передал мне в «Адлоне». – Итак, – я протянул Гессу листок, – когда мне можно будет поговорить с этими людьми?

Гесс взглянул на листок, потом на меня.

– Вы понимаете, все эти люди – преданные партийцы?

– Да. И все равно мне надо с ними переговорить. Они знали, что господин Гитлер будет в Тиргартене.

– Ни один из них не способен предать фюрера.

– И все равно я должен с ними поговорить. Такая у меня работа.

– Ладно. Очень хорошо. – Он снова опустил глаза на список. – С капитаном Рёмом вы уже беседовали. И с господином Ганфштенглем, разумеется. Завтра я могу организовать вам встречу с господином Розенбергом и Эмилем Морисом. И с Фридрихом Нордструмом. И еще с Гуннаром Зонтагом, моим помощником.

– А с капитаном Герингом?

– Я увижусь с ним утром. Если он потом не успеет зайти ко мне в кабинет, вы сможете встретиться с ним завтра же в «Хофбройхаусе».

– Ладно.

– Отлично. Если вы позвоните мне утром в десять часов, я сообщу вам время. Еще что-нибудь?

Я глотнул коньяку.

– Да. Может, вы скажете, почему все так уверены, что покушение организовали красные?

– Говорю же, господин Бомон, красные ополчились против фюрера.

– Из-за чего?

– Из-за того, что он предлагает народу Германии.

– И что же он предлагает?

– Попросту говоря – будущее без эгоизма, без классовых различий, без жестоких разногласий между капиталистами и рабочими. – Его глаза засверкали. – Немцы будут работать друг с другом как братья и сестры. Не будет больше никаких политических партий, все немцы объединятся в один Volk – единый народ. Конечно, добиться этого будет нелегко. От всех нас это потребует жертв. – Теперь его сверкающие глаза устремились вдаль, в героическое будущее. Кажется, ему не терпелось приступить к жертвоприношениям прямо сейчас. – Нужно бороться. Кровью и трудом. За один день не управимся.

– Да уж, – согласился я, – не управитесь.

Гесс взглянул на меня.

– Но я искренне верю, господин Бомон, рано или поздно так и будет. И все члены нашей партии верят. А еще мы верим, что фюрер, господин Гитлер, глубоко проникшийся духом немецкого народа, непременно приведет нас к победе.

– Угу.

– Вы, конечно, понимаете, что такая программа, такое будущее – прямая угроза для коммунистов с их допотопным эгоистичным стремлением к классовой борьбе.

– Да, конечно.

Гесс обратился к мисс Тернер.

– А вы видите наше будущее, мисс Тернер?

– О да, – ответила она, – очень отчетливо.

Он откинулся на спинку стула.

– Хорошо. Отлично. – Он повернулся ко мне. – Могу ли я еще чем-нибудь вам помочь?

– Нет. Благодарю. Я позвоню вам утром, господин Гесс.

– Пожалуйста, зовите меня Руди.

– Идет. Спасибо, Руди. – Я протянул ему руку, он ее пожал. И при этом, как я успел заметить, покраснел.

Гесс встал. Вытянул руки строго по швам и поклонился мисс Тернер.

– Enchant?[41]41
  Польщен (фр.).


[Закрыть] – Это уже мне. – Буду ждать вашего звонка.

– Я позвоню в десять.

– Отлично.

Он повернулся и ушел.

Несколько секунд мы с мисс Тернер смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Потом я сказал:

– Führer. Что это означает?

– Предводитель. Вождь.

Я кивнул.

– Как вам Руди?

– Мне кажется, он честный. А вы как думаете?

– А мне кажется, мы оказались не на той стороне.

Она кивнула.

– Согласна. Можно что-нибудь сделать?

– Например, вернуться в Лондон?

– Да.

– Если мы не найдем этого малого, они наверняка найдут его сами. И ничего не скажут сержанту Биберкопфу.

Она кивнула.

– Да, верно. Значит, будем держаться.

Я улыбнулся.

– Будем держаться.

* * *

Гостиница «Байеришер Хоф»

Мюнхен

Суббота, после полуночи

19 мая

Дорогая Евангелина!

Я пробовала дозвониться до Эрика из холла гостиницы, перед тем как мы с господином Бомоном собирались поужинать. Но оператор сказал, что номер не отвечает. Это было без четверти девять, три часа назад.

Я пробовала дозвониться еще раз, только что, но все без толку. В этой гостинице номер у меня оказался без телефона, а это очень неудобно, потому что мне пришлось снова одеваться и тащиться в холл.

Я очень надеюсь, что с Эриком все в порядке.

Вечер пятницы – возможно, он куда-то пошел.

Ева, я уже от всего начинаю уставать. Я не имею в виду Эрика. Я говорю о другом. Все эти нищие, проститутки. Отчаяние и полное равнодушие к отчаянию. Семейка Вагнеров с их открытой патологической ненавистью.

Сегодня после ужина мы с господином Бомоном обсуждали наши дела с личным секретарем господина Гитлера Рудольфом Гессом, образцом верности. Ну а уж если совсем начистоту, то дела обсуждали господин Бомон и Образец. Подобно Ганфштенглю Образец счел меня своего рода придатком господина Бомона, неким украшением вроде часов.

Ева, не нравятся мне эти люди. Вместе с их партией. Ганфштенгль, образцовый Гесс.

Германия мне тоже не нравится. Здесь все покрыто мраком, а во мраке расползается какая-то болезнь.

Хочу домой.

Твоя Джейн