Текст книги "Как взрослые (СИ)"
Автор книги: Ульяна Сомина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 8. Верю – не верю
Кирилл, 15 лет (отрывки из дневника)
5 апреля
А жизнь бьет ключом меня по голове. И братец прав, как всегда. Дурак я. Долго не писал, потому что был все время с ней. О чем писать? Иногда кажется, что без нее я никто. Размышляю как слюнтяй. Вчера сказала, что я совсем маленький и глупый мальчик.
Подумал, что проще забить. Подумаешь, королевишна… А потом увидел ее с Тохой из одиннадцатого класса, и понеслась.
В итоге – она меня ненавидит. А Тоха… подрались мы, в общем. Хорошо подрались. Неизвестно чем бы все закончилось, если бы не Костя. У него просто дар миротворца. С его способностями военные конфликты улаживать и вести переговоры с террористами. Достаточно пары слов – и любая стычка сходит на нет. Поэтому он никогда не дерется.
Одна радость Ритке – поиграла в сестру милосердия, замазывая мои боевые раны. А Костя отчего-то так серьезно и печально смотрел на нее.
14 апреля
И ничего не меняется. Я смотрю в окно – все та же улица, те же лица, та же весна. Телефон не звонит. Ей плевать. Хорошо ей, наверное. А я, как придурок, слоняюсь из угла в угол, из комнаты в комнату. Каждый день по одному и тому же маршруту: школа – дом, дом – школа. Скука. Да и не хочется веселья. Главное, дождаться звонка, тогда отпустит, полегчает. ЛЮБЛЮ.
1 мая
«Если очень захотеть, можно в космос полететь», – говорит папа.
Конечно, она позвонила. Ненавижу ожидание. А ждать пришлось долго.
– Привет, приходи, у меня сегодня день рождения, – любимый голос прозвучал грустно.
– День рождения? – Вот так сюрприз! – Но у меня нет подарка для тебя.
– Глупый, ты будешь моим подарком, – рассмеялась в трубку.
– Ну, если так… – усмехаюсь и бегу, спешу к ней.
У нее в квартире не привычно тихо, и тишина эта словно неживая. Лёля лежала, свернувшись калачиком на потертом диване, и рыдала. Я замер в проеме двери как вкопанный.
– Что случилось?
– Кир, ты пришел, – облегченно выдохнула она и села, обняв себя руками.
Осторожно подошел к ней, заглядывая в глаза. В то же мгновение я четко осознал, что готов на все, только бы не видеть ее такой. Никогда.
– День рождения – грустный праздник, мне уже семнадцать, представляешь? – притворно ужаснулась она.
– Нет.
– Кирюш, обними меня, пожалуйста… – попросила она, и я мгновенно выполнил ее просьбу, заключив в свои объятья. – Ты мой подарок сегодня, – прошептала и начала целовать меня, сама потянулась ко мне, словно я ей жизненно необходим.
И я безумно рад быть сегодня для нее таким нужным и желанным подарком.
Рита
Завтрашний день выдался суматошным. Утром прибыла няня. Тим за завтраком сидел, насупившись, и ел манную кашу.
– Не кисни, сын, я приду с работы, и пойдем в кафе или в кино, хочешь? – предложил Костя.
– Конечно, хочу, мы с мамой редко ходим гулять, – немного повеселел ребенок. А потом нахмурился и, встав из-за стола, подошел к Борисову и стал что-то быстро шептать ему на ухо.
Я старательно делала вид, что углубилась в поглощение кофе, для пущей убедительности даже смартфон схватила, в общем, изображала полное безразличие.
– Рит, – отозвался Костя, и я подняла глаза на него, перестав пялиться в светящийся экран, – ты пойдешь с нами? Тимка хочет, чтобы ты пошла с нами, правда, сын? – Тим, смутившись, согласно кивнул.
– Ну, хорошо, – нерешительно ответила я. Пока между мной и мальчиком чувствовалось напряжение, но контакт в любом случае налаживать придется, ведь мы не чужие люди.
Интересно, кто его мать? Никогда не видела ни одной девушки Кости. А какие ему вообще девушки нравятся, насколько мне известно, особо разгульный образ жизни он никогда не вел. Кирилл всегда подкалывал его, называя монахом. Тогда откуда сын? Я, конечно, не столь наивна и понимаю, что девушки у Кости были. Но вчерашнее открытие, честно говоря, выбило меня из колеи. Сколько тайн скрывается за маской собранного и прагматичного мужчины! Я продолжала невольно сравнивать двух совершенно разных братьев.
– Кирюш, а чего Костя дома торчит, у него друзей нет? – поинтересовалась я у любимого, прерывая поцелуй. Не знаю, почему в тот момент мне пришла в голову такая мысль. Об одиночестве Кости. Действительно, почему он всегда один. Мы с Кириллом виделись практически каждый день, и я ни разу не видела и не слышала, чтобы его брат куда-то ходил, помимо универа. Чаще всего, приходя в гости к Борисовым, я видела его с задумчивым видом читающего учебную литературу, а если он куда-то и ходил, то только по поручению родителей.
– Отец себе достойную замену готовит, – обычно с легкой пренебрежительностью комментировал Кирилл.
Так как из них двоих Кирилла считали шалопаем, ему ничего не доверяли, а Костя потихоньку втягивался в дела фирмы.
– А он нелюдимый, сама, что ли, не видела. Псих-одиночка. В универе ни с кем толком не общается, да и не стремится. По клубам не ходит, девушки у него нет. Скучный тип, – с неохотой оторвался от поцелуя Кир, продолжая держать меня в объятьях. – А ты о моем братце печешься? – вопросительно изогнул бровь.
– Ну да, мы же дружим столько лет… Интересно стало. Может, позовем его с нами в кино?
– В кино? – опешил Кир. – Ты Матерью Терезой заделалась? Хочет вести жизнь затворника – флаг ему в руки. Мы тут при чем?
– Ты не прав, ну сходит он с нами, ничего ведь страшного не произойдет.
– Ладно, только у него спроси, согласится ли он оторвать свой королевский зад от стула, – хмыкнул, слабо веря в мою затею.
Я сразу же кинулась в соседнюю комнату (мы сидели в квартире Борисовых). Костя что-то усердно писал в тетради, аккуратно выводя буквы, рядом лежала книга. Стоило мне резко распахнуть дверь комнаты, он слегка напрягся и повернул голову ко мне, взъерошив волосы.
– Что-то случилось? – Костя ненавидел, когда ему мешали, он был из тех усердных и трудолюбивых людей, у которых «первым делом самолеты».
Однажды я наблюдала интересную картину. Костя чинил старенькие наручные часы, сидя за столом, а Кир точно так же, как я, ворвался без стука и принялся отвлекать его разговорами. Всегда молчаливый и уравновешенный Костя отложил свое занятие и подробно, не стесняясь в выражениях, объяснил брату, что к чему. Тогда его взгляд метал молнии, и голос звучал резко. Даже бесшабашный Кир в изумлении притих.
Не удивительно, что я ожидала чего-то подобного в свой адрес. Но он оторвался от занятия, внимательно посмотрел на меня и переспросил, не дождавшись от меня ответа на вопрос:
– Что-то случилось, Рит?
– Нет, все в порядке, – отмахнулась я и перешла к делу. – Мы с Кириллом в кино собираемся, не хочешь пойти с нами?
Он тяжело вздохнул и отодвинул от себя тетрадь с записями.
– В качестве кого?
– Что значит «в качестве кого»? Сходим в кино, развеемся, мы давно не гуляли все вместе.
– Нет.
– Но почему? Ты всегда сидишь дома, никуда не ходишь гулять, ни с кем не общаешься.
Костя посмотрел на меня гневно, видимо, своим разговором я задела какую-то болезненную струну в его душе.
– Пожалеть решила? – грубо сказал Костя и поднял на меня глаза с какой-то внутренней агонией внутри зрачков. Словно сражался с собой.
– Что с тобой, Кость? – Я подошла поближе и положила руку ему на плечо.
Он на миг – всего на один миг – прижался щекой к моей руке, а потом вскочил как ошпаренный.
– Идите в кино, – хрипло произнес, отвернувшись.
Из воспоминаний я вынырнула, словно из толщи воды. Мы уже ехали в машине с Костей, в салоне пахло мятой и лимоном, а из приемника лилась медленная мелодия.
– Тиму ты нравишься, – вдруг произнес он.
– Надеюсь, а то я совсем уж в себе разочаруюсь, если не смогу найти общий язык с ребенком. Хотя у меня не так много опыта общения с детьми, все больше с котами, – усмехнулась, вспомнив своенравного Степку.
– Кстати, а где твой зверь делся, я его давненько не видел.
– А кто его знает, он у меня особь самостоятельная, может, запрятаться и неделями на глаза не попадаться. Я ему еду оставляю, и в туалет он сам ходит, воспитанный, – пожала плечами я, а потом, заметив, как напрягся Борисов, забеспокоилась.
Степка безобидный, в принципе, но в доме теперь появился ребенок, кто его знает, как они друг на друга отреагируют. Может, у Тима вообще аллергия на шерсть. Да и Степка при случае напакостить может или поцарапать.
– Звони няне, расскажи про кота и объясни ситуацию. У Тимура нет аллергии на животных?
Костя вытянул из кармана телефон и позвонил няне, включив громкую связь. Перебивая друг друга, мы вкратце обрисовали женщине ситуацию. К счастью, у нее самой дома жили две кошки, так что ладить с животными она умела.
Договорив, мы одновременно выдохнули, а потом, как преступники, переглянувшись, рассмеялись.
Вскоре резко запнулись и настороженно посмотрели друг на друга, это напомнило мне знаменитый эпизод с медведем из фильма «Кавказская пленница», осталось только сделать ноги, как главная героиня. Я не тронулась с места, Костя первый отвел взгляд и провозгласил:
– Приехали, – фраза прозвучала неоднозначно.
После работы я заехала в больницу к отцу. Там все также суетилась мать, а папа норовил вырваться из душащей его опеки.
– Носится со мной, как курица с яйцом, – бурчал, как избалованный ребенок, он.
Ну конечно, папа поинтересовался делами Кости и Радомирского. Я только пожала плечами, будто Костя обсуждает со мной свои дела.
– Ну как ты, дочка? – Мы с мамой стояли в коридоре, пока папе делали необходимые процедуры.
Я посмотрела на нее, отмечая залегшие тени под глазами, морщинки вокруг глаз и ласковый взгляд.
Как я? Если бы я знала. Приехали – как сегодня верно подметил Костя. Станция такая-то, дальше поезд не идет… И нифига, простите за грубость, не понятно, что дальше делать. Слишком много неожиданных открытий, миллион глупых мыслей и домыслов. Мир кружился со скоростью света, затягивая меня своими бурными течениями в воронку.
Раньше все было просто – есть Кирилл и есть я, в конце концов, есть мы. Потом его не стало и «мы» превратилось в пустое местоимение и все, что осталось у меня, – это воспоминания. Каждый раз я просматривала, перебирала их у себя в голове и тщательно оберегала от чужих глаз. Сейчас… что-то изменилось. Вся соль в том, что я пыталась найти ответ, что именно. И… ничего.
– Рита, все в порядке? – переспросила меня мама, приобняв за плечи.
– Да, конечно, – уж слишком бодро отозвалась я.
– Если это из-за Кости… Вы не ладите?
– Ладим, что ты… А то ты Костю не знаешь.
Мама почувствовала фальшь в моем голосе и пристально посмотрела на меня.
– Точно?
– Честное слово, если что-то случится, я обязательно тебе об этом скажу, – поцеловала ее в щеку и, попрощавшись, ушла.
«Я люблю тебя… я люблю тебя…» – дурацкая игрушка, подаренная мне Кириллом ко Дню Святого Валентина противным голоском произносила вновь и вновь заученную фразу.
После визита к отцу я не захотела сразу ехать домой (интересно, когда это дом Борисова стал моим?), а поехала в свою квартиру.
Игрушка валялась на кресле, и я не заметила ее, а когда присела, запустила злосчастный механизм. Белоснежный медвежонок, держа в лапах красное сердце, все никак не хотел успокаиваться, видимо что-то заклинило и мне пришлось вытащить батарейки, только бы не слушать это монотонное и бездушное «Я люблю тебя».
Не так признание звучало из уст любимого человека… Стоп! А как? Проскальзывало же что-то тогда такое в его взгляде, голосе, жестах, когда он произносил заветных три слова.
Конечно, проскальзывало. Холод, пустота. И ореховые глаза становились темными, непроницаемыми, стеклянными. И он твердил, как этот заведенный мишка: «Я люблю тебя». Заученная фраза в моих глазах, затуманенных влюбленностью, звучала иначе.
– Кирюш, я такая глупая… – сокрушалась у него на плече, после очередной ссоры и примирения.
– Не глупая, влюбленная…
– Не любимая? – зацепилась за услышанное слово и нахмурилась.
– Любимая, – выдохнул он, с силой сжимая меня в своих объятьях. Какая-то недосказанность повисла между ними и через несколько минут я услышала едва слышимый шепот: – Им.
Я подняла голову, захотелось спросить, что это значит, но Кирилл уснул, не разомкнув объятий, и мне тогда показалось, что окончание фразы нашептало мое воображение.
Я задремала в кресле и проснулась, услышав шорох в коридоре. Первая мысль: кто-то влез в мою квартиру, желая поживиться. Боюсь, злоумышленнику придется разочароваться.
– Ты здесь? – в дверном проеме возник черный силуэт – Костя.
– Да, я уснула, – голос хриплый ото сна.
– Я тебя обыскался, почему трубку не берешь? – подошел ближе и замер возле кресла.
– Я не слышала, наверное, на беззвучном стоит… – почему-то воздух с шумом выходил из легких, и комната, от нависшего надо мной Кости, казалась маленькой и душной.
– Отойди, пожалуйста, – просипела я, ощутив приступ клаустрофобии.
Он отступил и уперся спиной на стену.
– Прости, – прошептал вымученно, словно почувствовал мое состояние.
– Кость, а как ты думаешь, Кирилл… он любил меня? – замешкавшись, задала вопрос, который волновал меня больше всего сейчас.
– Я… не знаю. – Правда, он сказал правду. Горькую, болезненную правду. Но сердце ощутимо кольнуло в груди и обидные слова сами собой вырвались наружу.
– Откуда тебе знать?! Ты никого никогда не любил, у тебя и девушки никогда не было. Твоя личная жизнь засекречена похлеще архивов НКВД. – Я перевела дыхание и продолжила: – Кто же она, таинственная девушка и мать Тимура? Ты любил ее? – слова внезапно закончились, словно кто-то дернул стоп-кран, и поезд, набиравший обороты, минуя сопротивление, затормозил.
Тишина. Молчание.
– Любил? – подал голос Костя, когда я уже не ожидала услышать ответа. – Я и сейчас… люблю.
– Ее? Тогда почему вы не вместе, у вас же сын… – Резать по живому – вот как это называется. Ему больно, а я ковыряю рану ножом, присыпая солью. Жжет… Болит… Он терпит. И принимает эту боль. Привык? Смирился?
– Она… нет, к ней это отношения не имеет.
– Почему ты такой… застегнутый на все пуговицы, не позволяющий себе лишнего вздоха, слова. Отпусти себя, Кость, нельзя вариться в собственном соку постоянно, иначе он будет разъедать тебя изнутри, как кислота. Кирилл… – мой сеанс психоанализа был прерван Костей.
– Я не Кирилл, Рита! Далеко не Кирилл. И им не стану. Да, он свободный, открытый, человек-праздник. Я – нет. Отпустить себя? Боюсь, ты сама не знаешь, о чем просишь.
Он в мгновение ока очутился возле меня, присел на корточки и взял мои ладони в свои. Я не могла пошевелиться, и смотрела на него как завороженная. Тусклый свет фонарей на улице проникал в комнату и освещал его лицо.
«Верю!» – в порыве мысленно воскликнула я. Кажется, сейчас в глазах Кости (не Кирилла!) я видела всё, что сделало бы признание правдой, если бы он, конечно, его произнес. Не как игрушка с механическим голосом – ни капли холода и пустоты во взгляде. Искренности – вот чего не доставало взглядам и признаниям Кирилла. У Кости в глазах такой спектр эмоций и чувств, что меня бросает то в жар, то в холод. И я верю, верю ему безоговорочно, не успевая удивиться или проанализировать увиденное.
– Я тебя поцелую сейчас, ты не отталкивай меня, ладно? Потом, позже… – голос слышен издалека, и я не сразу поняла смысл сказанных им слов.
А когда поняла, на первый план выступили чувства, явно проигрывая доводам рассудка.
Теплые и почему-то сладкие губы прикоснулись к моим нежно, трепетно. Мы – движение, плавный танец скользящих губ, языков под аккомпанемент нашего дыхания. Где-то во время или в перерывах потерялись и растворились без следа безликие «я» и «ты», сменившись всеобъемлющим «мы». Сейчас мы – сиамские близнецы, связанные намертво общим сердцем, дыханием, движениями.
Как назвал Костя Кирилла – человек-праздник? Нет, никогда до этого у меня в груди не гремели салюты и не звучали в голове незнакомые и красивые мелодии, а поцелуй не напоминал странный танец.
Жалеть? Никогда. Только об одном: что этот необычайный поцелуй-танец кончился.
– Ты думала о нем, да? – с затаенной болью спросил Костя, отодвинувшись от меня и отпуская мои руки, которые еще мгновение назад сжимал как великое сокровище мира в своих ладонях.
Глава 9. Теория маленького взрыва
Костя
– Ты думала о нем, да? – приложив огромные усилия, спросил я.
Главное – не смотреть в глаза, не касаться и бежать, бежать, бежать… Далеко, надолго, а лучше навсегда. Потому как ответ мне известен. Вот есть у меня глупая привычка – задавать вопросы, когда ответы заранее известны. Сто раз отмерь, один – отрежь. Всегда придерживался этого принципа. Но в личной жизни он не работает. Да в случае с Ритой ничего не работает. Все за гранью, на эмоциях. А я не привык так относиться к чему-либо. Везде должен быть порядок, логика и разумное зерно. Ага, как же. Сам же нарушаю правило, задавая подобные вопросы. Конечно, она думала о Кирилле. Иначе и быть не может. Я же не влюбленный подросток, все прекрасно понимаю.
– Ладно, поехали домой, – отступил к стене и, быстро взяв себя в руки, нейтральным тоном произнес.
– Поехали, – вздохнув, Рита пошагала к двери.
В машине мы ехали молча, стараясь даже не смотреть друг на друга. Чертово чувство вины появилось внезапно и сразу же возникло желание попросить прощения за недавний поцелуй. Но вслух произнести этого так и не смог, потому что разрушать не хотелось одно из немногих приятных воспоминаний, связанных с нами. В которых есть я и она, а не Рита и Кирилл. Вопреки разуму хотелось верить в то, что она думала обо мне и так же растворилась в нашем поцелуе, как и я. Наивный ты парень, Костя.
– А услышать мой ответ не хочешь? – услышал я тихий голосок рядом, вначале мне показалось, что он звучит у меня в голове – мало ли, слуховые галлюцинации, – поэтому ответил:
– Я знаю ответ.
– Правда? – насмешливо спросила Рита, и я, поняв, что вопрос прозвучал не у меня в голове, немного растерялся. – Ты и прокурор, и судья? Всё решил уже за всех. Господи, Костя, каким же ты бываешь иногда… – она не договорила, глубоко вздохнув.
Я нажал на тормоз, и машина плавно притормозила у ворот нашего дома.
– Хорошо, я не буду решать и отвечать за тебя. Ответь ты.
– Зачем? Вряд ли что-то изменится, ты же у нас всезнайка и телепат. Ну, так о ком или о чем я думала, целуясь с тобой, Борисов? – посмотрела на меня в упор, скрестив руки на груди. И что же ее так разозлило?
– О Кирилле, конечно, – выдержал этот взгляд и с уверенностью произнес.
Впервые мне хотелось, чтобы кто-то сказал: «Костя, ты – дурак!» С той же интонацией и посылом, что и «Шарик, ты – балбес!»
– Да, – помолчав с минуту, спокойно ответила Рита, но взгляд отвела. – И знаешь почему?
Такого я вынести не мог, поэтому жестом остановил поток ее откровений.
– Уволь, я знаю о вашем великом и светлом чувстве. И хвалебные оды о брате выслушивал не раз.
Рита удивленно посмотрела на меня.
– Много их было?
Хотел бы я притвориться глупым и спросить, что она имеет в виду. Но я знал гораздо больше, чем она может себе предположить. Слишком много секретов было у моего брата, о которых Рите знать не следует. Ради нее же самой. Разрушать – не строить. Я мог бы в один миг разрушить все ее представления и хорошие воспоминания о Кирилле. Но мне это не нужно. Каким бы он ни был, это мой брат. Да, не идеальный, с совершёнными ошибками. Однако Рита любила его, собиралась замуж, и забирать у нее воспоминания было бы не честно. Даже в такие моменты, когда слова признания так и рвутся наружу. Нет, я слишком люблю их обоих, поэтому секреты Кирилла так и останутся секретами.
– Костя? Ты ответишь?
Я перевел взгляд на ее напряженное лицо. Переживает, думает, что готова услышать и принять любую правду. Боюсь, ей не понравится такая правда, уж слишком она горька.
– Кого? Тех, кто любил его? Как минимум четыре человека, включая меня.
– Ясно, – расспрашивать дальше Рита не решилась, и я мысленно вздохнул с облегчением.
Дома стояла непривычная тишина. Те, у кого дома есть дети, знают, что если дома подозрительно тихо – быть беде.
Няню я отпустил, и, поехав за Ритой, строго-настрого наказал Тимуру не разбойничать и тихо подождать нас за просмотром мультиков.
– Тим, ты где? – позвал я.
Конечно, мне никто не ответил. А Рита стремительно пересекла холл и направилась в гостиную.
– Костя! – сразу же оттуда послышался вскрик.
Представшая передо мной картина, достойна была кисти озорника-первоклашки. «Как довести родителей до ручки. Краткое пособие». Во-первых, чудный итальянский кожаный диван был исполосован вдоль и поперек практически идеальными линиями. Словно какой-то умелец с не дюжим талантом к разрушениям целенаправленно резал дорогущее изделие. У нас в университете преподавали черчение, и я всегда сокрушался, так как изобразить идеально-ровные линии никак не получалось, поэтому невольно позавидовал этому мастеру на все руки-крюки.
Но это еще полбеды. Блестящий некогда паркет – «золотой дуб» – теперь представлял собой цветастое полотно с кляксами и разводами различных цветов и оттенков. И… со следами, видимо, юных и «одаренных» художников.
– Тимур!
– Степка!
Мы крикнули одновременно и уж слишком грозно, потому как через минуту перед нами стояли «братцы-кролики». Тимур с ног до головы измазанный краской с виноватым видом прижимал к себе Степку, шерсть которого приобрела болотный отлив.
– А ну марш в ванную! – хмуро скомандовал я.
– Ничего, отмоются, – легла мне на плечо, успокаивая, теплая ладонь. И Рита отправилась следом за разбойниками.
– Только не дай Степану себя вылизывать, отравится, – спохватился я, а потом вспомнил, как Леля сокрушалась, что Тимур любит есть краски, и я подарил ему на день рождения «съедобные», то есть безвредные, как раз для таких вот случаев.
– И на том спасибо, – обессилено протянул я, ослабляя галстук. – А диван-то выбросить придется. Ну и черт с ним!
– Ты разговариваешь сам с собой? – У меня за спиной возникла Рита, со своим монологом я, похоже, не заметил ее появления.
Она насмешливо смотрела на меня. Каре-зеленые глаза блестели каким-то шальным блеском из-под косой челки. Свои волосы она собрала в хвост на макушке и нарядилась в смешной сарафан с утятами. Такая она домашняя, уютная, теплая. И парадокс заключался в том, что она всегда была такой, неважно, где и с кем. Искренность – вот ее отличительная черта. Она из тех людей, кто и на светском рауте выглядят так же, как и дома за чтением книги, допустим. Нет, не в плане внешнего вида, даже если Рита наденет строгий костюм или бальное платье – эффект останется тем же. Все дело во внутреннем ощущении, она чувствовала себя комфортно, будучи собой, и все вокруг ощущали это.
– Да… то есть, нет, – ответил невпопад. Глупо. Нелепо восхищаться ею. Но я восхищался. И мне нужна была не королева рядом, а вот такая вот уютная и домашняя Рита.
– Знаешь, Ритка – домашняя, милая кошечка, – однажды разоткровенничался со мной брат.
– Не совсем понимаю о чем ты.
– Ну не тупи, Кость. – Он воодушевился и отчаянно жестикулируя, принялся объяснять. – Есть девушки-королевы – холеные, ухоженные. Такие даже за чашкой кофе на кухне, с бигудями на голове и застиранном халате выглядят как особи голубых кровей. А есть девушки-простушки – милые, домашние, уютные. С первыми – все на пределе, страстно, обжигающе. Со вторыми – комфортно и надежно. Кто-то любит королев, а кто-то простушек. И ничего постыдного в этом нет. Только вот, запомни, чтобы быть рядом с королевой, нужно самому быть королем. А с простушками проще в этом плане. Им не надо соответствовать, достаточно просто быть рядом.
– Очень циничное рассуждение. Как по мне такое разделение девушек на типы приравнивается к расизму. Ты бы еще сказал, что существует два сорта людей: белые и черные – это равносильно твоей теории о королевах и простушках. – Тогда меня очень разозлила эта глупая теория, а еще больше – отношение брата к беззаветно влюбленной в него Рите.
– Ты не догоняешь просто, братец. Все элементарно. Жизнь на самом деле очень проста в использовании, если найти правильный подход. Я люблю упрощать, а не усложнять ее, – помолчав, он добавил: – Так вот, Рита – простушка. Нет, это не плохо, наоборот, хорошо. Она добрая, немного наивная, верная. Я, пожалуй, женюсь на ней.
– Почему? – притворно удивился я. – Тебе же королева нужна? Или ты на две семьи, а?
– Нет, боюсь, на всех меня не хватит. Но душит меня, душит перспектива прожить жизнь как все. Женщина – не тапочки или любимое кресло. Она не должна быть удобной и податливой, но и со своенравной и легкомысленной тоже каши не сваришь. Отака х*йня, малята[1]…
– Многого ты хочешь, а сам весь такой ох*енный, «любите меня за красивые глаза» и «целуй, детка, песок по которому я ходил». – Обычно мой словарный запас позволял не использовать нецензурную лексику, но где кончаются здравые мысли, начинаются экспрессивные выражения.
– А ты злись, хочешь, ударь меня… – внезапно подскочил ко мне брат. – Что это изменит? Ты хоть что-то сделал, чтобы это изменить? Страдалец, мать его. Ты ведь простушек любишь, да? Так им много не надо, но ты даже этот минимум выполнить не можешь. Кто из нас хуже, Кость? Да, я – циник, а ты, бл*ть, лирик. У меня – все, а у тебя – ничего.
Тогда мы, наверное, впервые всерьез разругались, и закончился разговор несвойственным для меня, но банальным мордобоем.
В тот момент я понял, что мне все равно: королева она или простушка. Я никогда не перестану восхищаться ею – милой, искренней, настоящей.
– Да не волнуйся ты так, все разговаривают сами с собой, ведь лучшего собеседника не найти, – сыронизировала Рита, совершенно не заметив моего замешательства.
– Как братцы-кролики?
– Отмываются, кажется, они нашли общий язык. Степка купаться вообще не любит, а стоило только Тиму прыгнуть в ванную, кот мгновенно превратился в водоплавающее, – улыбнулась, смахнув со лба челку.
– За ними лучше присмотреть, а то Тим как начнет учить кота нырять… Поверь, он очень изобретательный мальчик. Я как-то расскажу тебе, как он хомячка летать учил.
– О, могу себе представить, – рассмеялась Рита.
Как ни странно, обошлось без эксцессов. Кот и Тимур спокойно отмылись и мирно сохли на кухне. Рита сварила какао для Тимура и отварила рыбу для Степки.
Я потягивал из чашки ароматный чай и наблюдал за этой идиллической картинкой. Рита отпила сок из высокого стакана и потрепала Степана за ухом. Кот наевшись до отвала, нагло развалился у нее на коленях.
– Надо тебя, Тимка, в художественную школу отдать, очень красочное… пятно получилось на паркете, – задумчиво произнес я, все еще нежась в лучах спокойствия и уюта.
– Кстати, у нас сегодня намечается занимательная уборка, папа Костя, – взглянула на меня Рита.
– Ну-у-у, как всегда, все самое интересное достается Косте, – надулся я, как частенько дулся Тимур, оставшись без любимой игрушки.
– Пап, не обижайся, в следующий раз я тебя нарисую! – «утешил» меня сын.
– Тимур, ты не волнуйся, папа с удовольствием тебе попозирует в следующий раз вместе со Степкой, хочешь?
– Нет! – взмолился я, памятуя о наших «теплых» отношениях со Степаном.
– Да! – радостно воскликнул Тим. Ну конечно, спасибо, Рита.
– Вот и договорились, но сейчас уже поздно и тебе пора спать, Степка уже задремал.
Кот, словно в подтверждение слов хозяйки, приоткрыл один глаз и лениво зевнул.
– Ага, спокойной ночи, Рита, – с готовностью подскочил подозрительно послушный, просто шелковый, Тимур.
– Стоять! – спохватился я. – А спасибо, кто говорить будет?
– Спасибо, Рита, – отозвался он.
– Да на здоровье.
– Зубы чистил?
– Да, пап, – тяжко вздохнуло мое чадо.
– Хорошо, тогда иди, ложись. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – и убежал наверх.
– Какой ты строгий отец, просто мурашки по коже.
– От страха или восхищения?
– А черт его знает от чего, – пожала плечами и сняла кота со своих колен. Степан возмущенно мяукнул, и с гордым видом удалился.
– Ладно, перед смертью не надышишься, пошли, запасемся тряпками, швабрами и прочим, а потом – за дело.
– Костя, такое ощущение, что ты на войну собираешься, а не на уборку.
– Нет, ты что, у меня хобби такое. По ночам, пока никто не видит, убираю, помогает, знаешь ли, собраться с мыслями, – пошутил я.
– Тогда это меняет дело, а я прекрасно пою, так что можем совместить приятное с полезным, – подхватила Рита.
– Только подтанцовки не хватает, – буркнул себе под нос и направился в кладовку за всем необходимым для уборки.
Оказалось, что мыть паркет – целая наука. Как только домработница моя справляется? Не работа, а каторга. Когда мы закончили, напоминали больше загнанных лошадей, так и рухнули на «полосатый» итальянский диван.
– Можно считать, что мы вместе прошли боевое крещение сегодня, – Рита улыбнулась, подмигнув мне. Я улыбнулся в ответ, но едва ли моя слабая улыбка могла затмить ее искреннюю и солнечную, так, наверное, ни одна, даже самая мощная лампочка в тысячу киловатт, не может затмить яркого света солнца.
Следующий мой жест был настолько глупым и детским, но я не удержался. Протянул ей плотно сжатый кулак и сказал:
– Борисовы?
Она понимающе рассмеялась, и мы дотронулись плотно сжатыми кулаками, как дворовые пацаны, те, что гордо именуют друг друга «бро».
– Борисовы! Да пребудет с нами сила! – провозгласила наш «девиз» Рита… моя жена.
Мысленно назвал ее женой и немного растерялся, именно поэтому разжал кулак и прикоснулся к ее руке, погладив костяшками пальцев – нежно-нежно. Жена.
В сознании промелькнула и исчезла ехидная улыбочка Кирилла.
Я могу очень долго ждать, целую вечность. Только бы знать, что однажды буду иметь возможность вот так прикоснуться к ней и увидеть в ее глазах маленький взрыв, во время которого из маленькой искорки разгорается пламя, дарующее новую жизнь.
Теория маленького взрыва. В глубине любимых глаз рождается новая вселенная, которая когда-то будет принадлежать нам двоим. Я верю в это.
[1] Крылатая фраза, которую по легенде сказал в прямом эфире передачи (укр.) «Вечерняя сказка» Петр Вескляров (дед Панас). Дословный перевод: вот такая х*йня, малыши.
