Текст книги "Драгоценный враг (СИ)"
Автор книги: Уинтер Реншоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
АВГУСТ
Бассейн практически сверкает этим субботним утром. Трент и его команда сделали своё дело. Даже не могу сказать, что прошлой ночью здесь побывала хоть одна обкуренная душа. Ни смятых пластиковых стаканчиков. Ни разбитых пивных бутылок. Ни одного шелкового лифчика, свисающего со спинки шезлонга.
Безупречно.
Словно этого никогда не было.
Словно это было во сне.
Только не было. Несмотря на то что я был пьян, воспоминания прошлой ночи всплывают в моем мозгу с кристальной ясностью, начиная с Шеридан Роуз, ворвавшейся в здание, рука об руку с лучшей подругой, заканчивая тем моментом, когда она вылетела из моего дома ровно в двенадцать ночи, словно долбанная Золушка.
Я надеваю солнцезащитные очки и откидываюсь, пока палит утреннее солнце. Папа и его новая подружка-однодневка отправляются на приключения в выходные в самые дорогие районы у черта на куличиках.
Образ моего отца в кризисе среднего возраста, сидящего в красном «Феррари» со своей двадцатидвухлетней подружкой, которую он держит за руку, вызывает у меня желчь в горле. Винсент Монро, возможно, один из самых влиятельных бизнесменов в Миссури и прилегающих к нему штатах, является ходящим клише.
Я никогда не любил мечтать, но иногда ловил себя на мысли, какой бы была наша семья, если бы мама и сестра выжили. Стали бы мы одними из тех, кто всей семьей обедают за столом, играют в «Эрудит», у кого есть свои внутренние шутки и в чьих домах висят семейные портреты на стенах?
Или моя мама бы каждый день пыталась избавиться от скуки, пока отец топил пятую ее часть в импортном ликере.
Легко представлять то, как это могло бы быть.
Возможно, мы не были бы счастливы или совершенны, но мы бы были чем-то большим, чем это не сложившееся оправдание династии. Все деньги, которые могут понадобиться для жизни, и затем все те страдания, которые они несут.
Если окружающие люди не боятся нас, они проклинают наше имя. Мой отец перестал жертвовать миллионы на благотворительность много лет назад, потому что это никогда не останавливало слухи. Ничто из того, что он мог сделать, не рисовало нас в другом свете, так что ему было наплевать.
Мой телефон вибрирует на столе рядом со мной. У меня не было привычки бежать, чтобы быстрее прочитать сообщение, но сегодня я делаю исключение.
Я вздыхаю.
Не от того, от кого мне хотелось бы.
СОРЕН: Принёс тебе те билеты. Как поживаешь? Тебя давно не было слышно…
Мой старший брат – сверкающий идеальный член семьи, гордость и радость отца, настоящая знаменитость в музыкальном мире. Несколько лет назад я потерял счёт тому, сколько платиновых альбомов и синглов номер один у него накопилось.
Когда остальной мир смотрел на него, то видел Бога рока.
Я? Я вижу единственного старшего брата, которого выношу.
Для Монро это не плохо.
Я: Занят. Как обычно. Этим летом папа снова устроил мне «стажировку».
Для налоговых целей, как наш отец называет эту стажировку. Но если бы налоговая служба когда-нибудь узнала, что я сижу в свободном углу комнаты, смотрю порно с вебкамщицами и трахаюсь направо и налево, не думаю, что они бы были в восторге.
СОРЕН: Ты всегда можешь «стажироваться» в группе…
Я: Жизнь в дороге не для меня.
Не говоря уже о том, что мне никогда не приходилось драть задницу, используя его связи и не собирался начинать это делать. Плюс фанатки, как известно, страдают ЗППП и кто-то всегда беременеет от загадочного отца.
Не для меня.
СОРЕН: Рад, что ты наконец придёшь на шоу. Кого возьмешь?
Я: Не уверен.
Это будет Шеридан. Сто гребанных процентов. Она пойдёт, даже если пока не знает об этом.
СОРЕН: Классно, классно. Я попрошу своего менеджера сфоткать тебе штрих-код билета. Будет приятно увидеть тебя, чувак.
Я проживал лучшие дни средней школы, когда Сорен подписал контракт с каким-то топовым лейблом из Лос-Анджелеса. Он учился в колледже, играя на гитаре на вечеринках открытых микрофонов в кофейнях за то, что несколько разорившихся студентов колледжа могли бросить ему в банку для чаевых. Но дело в том, что Сорен никогда не стремился к славе. И знает Бог, что ему не нужно было состояние.
Он был чистым, блять, талантом.
Жаль, что он не мог оставить за собой своё имя. Какой-то лысеющий агент средних лет во главе стола придумал фонетическое МUNРО. Заглавными буквами, чтобы ещё сильнее выделиться, потому что это нравится поколению Z. И это все, что потребовалось, чтобы Сорен поставил подпись на пунктирной линии.
Я рад за него.
Даже если сегодня он больше похож на незнакомца.
Мы не были близки как раньше, опять же, я ни с кем не сближаюсь.
Я кладу телефон на столик и вытягиваю руки за голову, греясь в утренней жаре. Я дам Шеридан несколько дней. Этим утром я надавил довольно сильно, думаю, у меня не было выбора. С этой девушкой не сработает изящный подход. Но в середине недели я брошу приглашение на ее колени. Билеты в первый ряд на шоу, на которое были распроданы все билеты, с пропуском за кулисы… она ни за что не откажется, даже если ненавидит меня.
Но сейчас, я дам ей немного времени, чтобы она могла соскучиться… и задуматься… а что если?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ШЕРИДАН
– Только мне одной так кажется или Август Монро всегда выглядит так, словно он ненавидит жизнь?
Адриана протягивает мне телефон в вечер среды, после того как мы запираем магазин.
– Почему ты гуглишь Августа Монро?
– Я не ищу его, – отвечает она. – Просто пыталась найти того парня, Исаака, и наткнулась на него. Они вместе ходили в старшие классы.
Мы идём к нашим машинам, стоящими рядом друг с другом на парковке.
– Зачем ты искала Исаака? Я думала, что он тебя использовал, чтобы заставить ревновать свою бывшую или что-то в этом роде?
– Ага. Но мне любопытно. Я просто хотела посмотреть, кто он такой. На вечеринке не смогла его разглядеть, потому что он сосался с ее долбанным лицом, будто чертов пылесос.
– Фу.
Я направляю брелок прямо на машину.
– Скажи, что не собираешься писать ему в ЛС.
– Боже, нет, – она пролистывает очередную фотографию. – Смотри, снова он. Выглядит несчастным.
– Август?
Я рассматриваю фотографию. Кучка парней, одетых в футбольные майки, стоят полукругом, обняв друг друга так, что видны их мускулистые руки.
Все улыбаются, кроме него.
– Он определенно отличается, – говорю я.
– Его рубашка все ещё у тебя?
– Она в химчистке.
На удивление, стоимость химчистки классической рубашки не сильно отличается от цены фраппучино с ванильными бобами, который мне бы сейчас очень пригодился, потому что я от него тащусь. Наш кондиционер все ещё не работал, так что мой сон был потным беспорядком. Папа заверяет, что собирается его починить сам. Мама продолжает утверждать, что жара почти закончилась, напоминая мне, что даже по меркам южного Миссури – это ненормально. Я просто жду ночи, когда могу заснуть без шаткого вентилятора, обдувающего меня тёплым воздухом.
– Я говорила тебе, что он писал мне в прошлую субботу?
Она встала напротив моей машины.
– Эм, нет! – у Адрианы отвисает челюсть. – Чего он хотел?
– Свою рубашку, – смеюсь я, показывая воображаемые кавычки.
Адриана прищуривается.
– Тьфу. Почему парни должны быть такими очевидными? Я вижу это даже за километр. Он просто хочет заполучить твою задницу.
Адриана – счастливица, находящаяся в блаженном неведении об истории наших семей. Хотя она и местная, но не здешняя. Кое-кто здесь выдаёт себя за официальных городских историков. Ее родители – переселенцы из Род-Айленда, которые переехали сюда, когда Адри не было и года. Они многого не знают, и многого, вероятно, и не хотят знать.
– Так ты собираешься это сделать? – спрашивает она. – Замутить с ним?
– Конечно, нет.
– Черт. Я имею в виду… если ты хочешь, чтобы я сделала это ради команды, – подмигивает Адри.
– Если ты хочешь заполучить его, он весь твой, – поднимаю ладони в знак капитуляции.
– Серьезно?
– Абсолютно. Он не в моем вкусе. Вообще. Даже и близко нет, – говорю я. – Думаю, дело в длинных волосах.
И татуировках. И пирсинге в носу. И в фамилии.
– Серьезно? Он, типа, влажная мечта каждой девушки.
Ее глаза расширяются и она изучает меня, как будто я пытаюсь надуть ее.
– Но если тебе нравятся определенно хорошенькие мальчики, то что ж.
Когда я зеваю, у меня слезятся глаза, и я говорю:
– Мне пора идти.
– Ага, ага, ага.
– Ты все ещё прикроешь меня в субботу, да?
У родителей бы разбилось сердце, если бы мне пришлось отменить наши планы на послеобеденный шоппинг.
– С восьми до четырёх. Ага. Спокойной ночи, детка.
Она подходит к водительской двери и ныряет внутрь. Двигатель ее маленького голубого «Доджа» заводится с урчанием, и Адри подключает телефон к зарядному устройству, прежде чем уехать.
По дороге домой я останавливаюсь, чтобы заправиться несколькими литрами бензина. И когда подъезжаю к дому, то сижу в своей машине с работающим кондиционером добрые десять минут. Как только я попаду внутрь, то растекусь лужей от жары. Перед сном прошлой ночью термостат показывал семь-восемь градусов. Я почти сама готова починить этот чертов блок.
– Привет, мама, – кричу я, находясь возле входной двери, когда, наконец, захожу.
Я скидываю туфли и направляюсь в гостиную, где телевизор мерцает, освещая ее лицо. По экрану катятся титры. Ещё одна мелодрама. Клянусь, она, должно быть, уже видела их всех.
– Что ты смотрела? Что-то хорошее?
– «Танцуя с опасностью», – говорит мама.
Ее глаза светятся, как и всегда, когда она не одна.
– Я бы поставила пятерку с минусом.
Я сажусь рядом с ней, и мама расстилает плед так, что он накрывает наши колени. Иногда мне становится грустно, когда я думаю о ней вот так, сидящей здесь и смотрящий телевизор весь день, словно зомби, едва способная ходить. Живущей ради тех моментов, когда мы с отцом возвращаемся домой, чтобы составить ей компанию. Затем я думаю обо всех потерях и неудачах, которые накрыли жизнь в ее сорок с лишнем лет, и о том, как ей удаётся улыбаться, несмотря на них, ни разу не прося сочувствия или жалости к себе.
Я отказываюсь верить, что жизнь будет лить на неё дождь вечно.
Должно стать лучше.
– Мама, тебе не жарко? – спрашиваю я, осторожно сбрасывая плед с колен. – Я внутри меньше минуты, и уже вся вспотела.
Она хмурится.
– На самом деле, нет. Мне немного зябко.
– Ты ведь не собираешься болеть?
Я не знаю, как она могла заболеть, ведь мама никогда не покидает дом. Папа или я, должно быть, принесли какую-то заразу…
– Я в порядке. Может быть дело в том, что просто привыкла к этой жаре.
Она подкупает меня улыбкой, в которую я отчаянно хочу верить. Но мы обе знаем, что именно это произошло в последний раз, когда мама заболела. Все началось с озноба, а закончилось ее госпитализацией из-за ослабленной иммунной системы.
Мама зевает, и я предлагаю ей лечь спать, но вместо этого она переключается на новости. Господи, помоги ей, если она каждый вечер не смотрит девятичасовые новости.
Мы сидим в тишине, слушая прогноз погоды и какое-то интервью с воспитательницей местного детского сада, которая подарила школе на Аляске сотню вязаных шарфов. Затем идёт часть о пробке из тридцати двух автомобилей на автостраде в час пик. Без смертей, слава Богу. Но из-за следующего сюжета, влажный воздух в комнате понизился на несколько градусов.
– Винсент Монро из «Корпорации Монро», житель Мередит Хиллс, недавно приобрел «Старфайр Гранит» и карьер в Эмметвилле, согласно контракта со звукозаписывающей компанией… – сообщает симпатичный ведущий новостей.
Мама поднимает пульт, чтобы переключить канал, когда на экране появляется Винсент Монро, чёрно-бурый лис воплощённый в образе человека, в чьих глазах был такой же серый злой отблеск, как и у Августа. Ее рука дрожит, а дыхание сбивается.
– Мама, – говорю я, пытаясь ее успокоить.
– Дьявольское отродье, – произносит она сквозь стиснутые зубы.
Мама вызовет другой приступ, если не будет осторожна. Ее блуждающий нерв привередлив. Иногда достаточно лишь малейшего расстройства, чтобы мама на несколько секунд потеряла сознание. Некоторые люди реагируют на стресс выбросом адреналина, но у маминого мозга есть сила, которая остановит всю его работу.
Сюжет очень быстро заканчивается. Они уже обсуждают предстоящую ярмарку вакансий в местном колледже.
– Не позволяй ему иметь эту власть над собой.
Я кладу руку на ее.
Она судорожно дышит, не сводя глаз с экрана, словно смотрит сквозь него. Задумалась, наверно. Нечасто у нас выпадает возможность обсудить семью Монро, но со всеми моими стычками с Августом в последнее время, я не могу не воспользоваться моментом.
– Почему вы с папой не покинули Мередит Хиллс? – спрашиваю я. – После всего, что случилось.
Она отвечает не сразу. Вместо этого ее взгляд падает на колени, когда выдергивает нитку со своего пледа.
– Твой отец слишком горд, чтобы бежать из города, поджав хвост, – говорит мама. – Кроме того, общественный защитник сказал, что бегство только заставит выглядеть его виноватым. И мы обе знаем, что твой отец невиновен так же, как и в день своего рождения. Он и мухи не обидит.
– Да, но вам не кажется, что вы прожили двадцать лет в этой разрывающей душу тени?
Повернувшись ко мне, ее глаза освещает искра ясности.
– Нет. Это наш дом. Мы выросли здесь, твой дедушка вырос здесь. Мы хотели здесь вырастить наших детей, что мы и сделали. Мы не живем ни в чьей тени.
Я не поднимаю тему о моей тете. Произнести ее имя – верный способ довести маму до слёз, а она и так уже достаточно взволнованна.
– Мама, ты уже приняла свои ночные таблетки? – я меняю тему.
– Ещё нет.
Я вскакиваю и иду на кухню, доставая из органайзера пять таблеток и наливаю стакан воды из-под крана. Через минуту помогаю маме лечь в постель.
– Спокойной ночи, мама.
Я целую ее лоб и накрываю одеялом. Ее кожа прохладная под моими губами, и она вздрагивает.
– Отдохни, хорошо? У нас большие планы на субботу.
Она умудряется улыбнуться, прежде чем обхватить своей рукой мою щеку.
– Ни за что на свете не пропущу, милая.
Мама выходит из дома раз, может два в месяц. Это всегда утомительно, но стоит того, когда на ее лице расцветает улыбка. Даже если всего на несколько часов мы притворяемся, что мы обычная семья, занимающаяся тем, что для большинства семей было само собой разумеющимся.
Я закрываю за собой дверь ее комнаты и иду к себе, проверяя телефон, пока бреду по душному коридору.
Прошло четыре дня, с тех пор когда со мной связался Август. Он с таким упорством выходил на связь, а затем…от него остался только звук сверчков.
Может быть, для него это просто игра.
Некоторым парням нравится морочить людям голову.
Или может быть, он понял, что я не стану легкой добычей, и нашёл кого-то другого, за кем можно приударить.
Час спустя я все ещё не сплю, мокрая от тонкого слоя пота, и пялюсь в потолок. Белоснежная улыбка Винсента Монро застряла в голове вместе со знакомыми пронзительными серыми глазами. И то, как мама отреагировала на него – с сильной и опасной тревогой. Это лишь вызывает больше вопросов, вопросов, которые я не могла ей задать, не усугубив ее состояние.
Подобно ребёнку, которого они потеряли много лет назад, я не могу не задаться вопросом, о чем ещё они предпочли не рассказывать мне за эти годы. Что ещё было замазано и переписано ради того, чтобы оставить болезненное прошлое под толщей земли?
Когда я сажусь прямо, меня осеняет…в гостиной есть альбом.
Мама называет его memento mori – напоминанием о смерти и гибели. Своего рода храм моей тёти Синтии. Хотя она всегда просила меня не трогать его. Но это было тогда, когда я была слишком маленькой, чтобы понять.
Прокравшись на цыпочках в гостиную, достаю из шкафа, на котором стоит телевизор, выцветший альбом персикового цвета и включаю лампу возле тумбочки.
Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз родители при мне обсуждали смерть Синтии. Сначала это было потому, что я была слишком маленькой, чтобы понять. Позже, потому что было слишком больно открывать кровоточащие воспоминания. Я никогда не выпытывала. Ни разу не почувствовала необходимости копать. Я знала то, что мне нужно было знать – Винсент Монро убил мою тетю и местные власти помогли ему скрыть это, потому что его папа заплатил им.
Я не виню своих родителей за то, что подобных разговоров не было. Они уже однажды это прожили. Им не нужно проходить это снова ради меня. Но у меня есть пробелы. За всю свою жизнь я никогда не видела полной картины.
Устраиваясь на диване, открываю альбом и меня сразу же встречает милый, нежный портрет тети Синтии из школьного альбома. Он выцвел, и цвета немного не те, словно кто-то наложил на него фильтр «Инстаграма», хотя это ни что иное, как прошедшие года.
Я смотрю на черты ее лица, запоминаю их и пытаюсь понять, действительно ли мы похожи. Я уже видела эту фотографию в доме моих бабушки и дедушки. Папа говорит, что я вылитая она. Хотя я всегда была похожа на сторону Роуз. Мы обе унаследовали одинаковые светлые волнистые волосы. Такие же глубоко посаженные глаза цвета океана. Тот же острый подбородок и вздернутый нос.
Хотела бы я встретиться с ней.
Мама говорила, что у тети Синтии был такой характер, который чувствовался прежде, чем она заходила в комнату. И самый заразительный смех, который надрывал животы. И длинные ноги. Она говорила, что все мальчики хотели встречаться с Синтией, но ее сердце принадлежало только Винсенту, лучшему другу ее брата.
Вздыхая, я переворачиваю страницу, чтобы встретить вырезку из некролога, напечатанного в газете.
СИНТИЯ ГЛЭДИС РОУЗ. 17 ЛЕТ.
Синтия Глэдис Роуз неожиданно скончалась восемнадцатого октября в четверг. Синтия, ученица средней школы Кларка, преуспела в драматическом искусстве, особенно увлекаясь театром и дискуссионным клубом. В качестве досуга она любила проводить лето в коттедже бабушки и дедушки в Вермонте и каждый год отправляться в семейные походы по бесплодным землям Южной Дакоты. Синтия недавно посетила Государственный Университет Грейт Вестерна, в будущем планируя поступить к ним на подготовительную программу.
Она покинула своих родителей – Конрада и Лорелай, своего брата Рича. Своих бабушку и дедушку по материнской линии. Пятнадцать двоюродных братьев и сестёр, множество близких друзей и своего любимца – собаку-спасателя по кличке Винни, который был помесью терьера.
На глаза наворачиваются слёзы, которые я смахиваю сразу же, как только они скатываются по щекам.
Моя бедная милая тетя. Несправедливо то, что она не смогла прожить достаточно долго, чтобы увидеть взрослую жизнь. Или то, что вся ее жизнь заняла лишь два абзаца.
Мое сердце сжимается и болит за родителей, за бабушку и дедушку, за Синтию.
Глубоко вздохнув, я перелистываю альбом и на следующей странице находится очередная вырезка из газеты. Краткая и неясная.
Тело местной жительницы было обнаружено поздним субботним вечером в «Карьере Монро». Полиция установила, что причиной ее смерти стало удушение. Ведётся следствие, официально данные подозреваемых не раскрываются.
Следующая статья скомканная и местами заляпанная. Может быть слезами?
Полиция опознала жертву убийства, которое произошло на прошлой неделе, ей стала семнадцатилетняя Синтия Роуз, ученица местной школы Кларк. Коронер округа подтвердил, что причиной ее смерти стало удушение. Начальник полиции Род Холбах заявил: «За последнюю неделю мы значительно сократили список подозреваемых, и я уверен, что убийца Синтии скоро предстанет перед судом».
У меня сжимается желудок, когда я добираюсь до четвёртой страницы альбома, на котором изображена фотография моего отца вместе с заголовком: МЕСТНЫЙ МУЖЧИНА АРЕСТОВАН ЗА УБИЙСТВО ПОДРОСТКА ИЗ МЕРЕДИТ ХИЛЛС.
Полиция Мередит Хиллс произвела арест по делу об убийстве семнадцатилетней Синтии Роуз. После тщательного расследования они установили, что г-жу Роуз заманил в каменоломню ее старший брат Рич, где последовала ссора с применением насилия, после чего она была задушена. Свидетель подтвердил – эти двое не разговаривали друг с другом и спорили о владении личным имуществом. Многочисленные очевидцы также подтвердили, что в ночь убийства Рич Роуз употреблял запрещённые вещества на местной вечеринке. На кадрах, снятых камерами видеонаблюдения «Карьера Монро», на месте преступления замечен сине-белый пикап марки «Форд» 1976 года выпуска, принадлежащий Ричу Роузу.
За все эти года родители ни разу не сказали мне, что папу действительно арестовывали за убийство Синтии…
Зная отца и то, какой он человек, а я не сомневаюсь, насколько сильно он любил свою младшую сестрёнку, он никак не мог совершить что-то подобное.
Мне не требуется читать ещё одну газетную вырезку, чтобы понять, что моей отец был невиновен и его подставили.
Тем не менее, я голодна до информации. Собрать воедино все куски и осмыслить то, чего я до сих пор не знала. Но когда я открываю следующую страницу, фары машины отца освещают окно гостиной.
Он рано.
Желудок переворачивается, и я сбегаю с насиженного места.
Закрыв альбом, возвращаю его на место – в тумбу, на которой стоит телевизор, выключаю свет и направляюсь в свою комнату.
Теперь это имеет смысл – их чрезмерная защита на протяжении многих лет. Должно быть, родители были в ужасе от того, что могут потерять меня так же, как и тетю. И, зная, на что способна семья Монро и какую власть они имеют над местными правоохранительными органами, я понимаю причины, которые ими двигали.
Все эти переглядывания, которые я никогда не могла толком объяснить, наконец-то обретают смысл. Их разговоры шепотом каждый раз, когда они неопределённо обсуждали этот тёмный период их жизни, теперь понятны. Причины, по которым меня заставляли держаться подальше от этой семьи любой ценой…
Мой желудок скручивается в узел, я ложусь поверх своего горячего одеяла, тёплый воздух вентилятора, стоящего на комоде, обдувает лицо.
Я никогда не должна была пробираться к его бассейну.
Я никогда не должна была идти на ту вечеринку.
И уж точно я не должна была давать свой номер.
Родители были правы – Монро нельзя доверять.
