Текст книги "Драгоценный враг (СИ)"

Автор книги: Уинтер Реншоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА СОРОК

ШЕРИДАН

В доме моих родителей пахнет как в зимней стране чудес. Как только я переступаю порог, меня встречает восхитительный коктейль из имбирных пряников, корицы, тыквы и сахарного печенья. Папа, очевидно, печет на славу…

– Привет, – машу я ему рукой, ставя сумку у двери.

Я не была дома весь семестр. Я сказала родителям, что была занята занятиями и клиническими исследованиями, но это было не совсем так. Хотя я прожила всю свою жизнь в Мередит Хиллз, все, о чем это напоминает мне сейчас, – это то единственное, душераздирающее лето.

И он.

Я не была готова вернуться.

Но я не могла отмазаться на зимние каникулы.

– Привет, малыш, – папа снимает рукавицы и кладет их на плиту, прежде чем обнять меня. – Мама в гостиной. Она не может дождаться, чтобы увидеть тебя.

Я направляюсь в соседнюю комнату и останавливаюсь на месте, увидев огромное дерево, которое занимает треть нашей крошечной гостиной и загораживает все переднее окно.

– Ух ты, – говорю я маме, пока она двигает и маневрирует рождественскими украшениями, идеально распределяя их. У нее хороший день. Папа сказал, что в последнее время у нее их много. А врачи считают, что ее болезнь Гийена-Барре отступает, поскольку уже несколько месяцев у нее не было приступов и слабости нервов. – Все по-другому… Почему она выглядит так по-другому? Она объемнее, чем я помню.

Мама улыбается, обнимая меня.

– Это потому что она не из начала девяностых.

– О, ты избавилась от старой?

– Эта штука разваливалась на части, и ты это знаешь, – смеется мама, хотя мне даже жаль старое дерево. Она была у нас с самого детства, и эта штука была старше меня. Мои родители купили ее за десять баксов в «Гудвилл». И никогда не могли позволить себе заменить ее – до сих пор.

В прошлом месяце мой отец получил компенсацию. Это не так много, как они надеялись, но этого достаточно, чтобы изменить их жизнь к лучшему. Это, безусловно, изменит ее здоровье в лучшую сторону, это точно. А это уже достаточная компенсация в моих глазах.

– Твой отец сказал тебе, что заберет меня на выходные на Новый год? – спрашивает мама. – Он еще не сказал мне, куда мы едем. Это сюрприз.

Я рада, что родители могут отправиться в путешествие, даже если это всего на пару дней, но эти деньги у них всего месяц, а они уже прожгли в их карманах дыры размером с сигарету. Если они не будут осторожны, то все это будет накапливаться.

– Я тут подумала, мама… – говорю я. – Теперь, когда у вас с папой есть немного лишних денег, может быть, вам стоит взять на себя оплату услуг сиделки на дому? Вернуть Августу его деньги?

Она делает паузу, доставая украшение Санты.

– Это правильный поступок, – говорю я. – Он сделал это только потому, что хотел быть со мной, а ты этого не позволила. Теперь это как-то нечестно, не находишь?

Мама поджимает губы.

– После всего, что эта семья сделала с нашей, я думаю, это более чем справедливо.

– Но Август не имеет к этому никакого отношения.

– Поверь мне, Монро не потеряли ни цента из этих денег. Я сомневаюсь, что Винсент даже знает, что они пропали.

– Все равно это ничего не исправляет.

– Эта семья причиняла нам много горя на протяжении многих лет. Они покушались на наши имена, репутацию, средства к существованию…

– Может быть, просто подумаешь об этом?

Она возится с другим украшением, передвигая его на пару веток.

– Август хороший человек, мама, – добавляю я. – Он добрый. И у него доброе сердце. Мне жаль, что у тебя никогда не будет шанса увидеть это.

Мама поджимает губы, как будто подавляет то, что действительно хочет сказать. Затем делает шаг назад от дерева, чтобы осмотреть свою работу.

– На твоем комоде что-то есть, – ее голос такой низкий, что я почти не слышу ее.

– Что?

– В твоей комнате. На твоем комоде. Там записка для тебя, – она избегает смотреть мне в глаза.

Я мчусь в свою комнату, сердце стучит в ушах, и нахожу сложенный листок из блокнота, который лежит между свечой в ванильной банке и полупустым флаконом духов, которые мне подарили два дня рождения назад.

Развернув его, вижу синие чернила и горстку слов от мужчины, которого я люблю.

Розочка.

В ту ночь, когда я впервые увидел тебя, я шел тебя спасать. Веришь или нет, но я думал, что ты тонешь. Никогда не мог представить, что в итоге меня спасешь ты.

Спасибо, что впервые в жизни показала мне, что такое любовь.

Спасибо, что спасла меня от монстра, которым мне суждено было стать.

Я люблю тебя сейчас. Я буду любить тебя всегда. И если ты когда-нибудь передумаешь, я буду ждать.

– Драгоценный враг

– Как давно это у тебя? – спрашиваю я маму, когда нахожу ее стоящей в дверях. – И как ты ее получила?

– Адриана занесла записку в неделю после Дня благодарения, – говорит она.

Теперь становится понятным, почему мои родители так стремились навестить меня на День благодарения, вместо того чтобы пригласить меня домой. Они, вероятно, полагали, что Август вернется, и, держа меня рядом и за пределами города, сохранят надежный клин между нами.

Несколько недель назад Адри написала мне сообщение о том, что занесла в дом письмо для меня – я предположила, что она имела в виду почтовое отправление, например, старую квитанцию об оплате или налоговый документ с работы. Мне и в голову не пришло, что Адри имела в виду буквальное письмо… никто больше не пишет писем.

– Я просто пыталась защитить тебя, – говорит мама, вздыхая. – Мне не нравится, что он Монро. И я никогда не прощу его отца за то, через что он заставил пройти нашу семью. Но я готова признать, что, возможно, я ошибалась насчет него.

– Не может быть, мама.

Схватив ключи, сумку и пальто, я поспешила к двери.

– Куда ты идешь? – окликает она меня.

– К нему.

Я спускаюсь по вычищенным от снега ступенькам и потрескавшемуся тротуару и забираюсь в свою еще теплую машину.

Два месяца назад я удалила его номер.

Я гуляла с друзьями, выпила слишком много рома и колы и убедила себя, что поступаю правильно. Что если у меня больше не будет его номера, то будет легче, потому что исчезнет искушение написать ему или позвонить.

Когда я проснулась на следующее утро, мне потребовалась секунда, чтобы вспомнить, что я сделала.

Но вместо того чтобы чувствовать себя сильной, меня тошнило от рома и сожаления.

Через пятнадцать минут я уже у кованых ворот особняка Монро, судорожно нажимаю на кнопку звонка.

– Резиденция Монро, чем я могу вам помочь? – пожилой мужской голос приветствует меня через динамик.

– Здравствуйте, я пришла к Августу. Он дома?

– Одну минуту, пожалуйста.

Динамик замолкает на минуту, потом еще на одну. Я уже собираюсь снова нажать на звонок, когда железные ворота расступаются, и впереди ко мне идет мужчина в зеленой куртке, его волосы развеваются на декабрьском ветру.

Я вылетаю из машины так быстро, что оставляю водительскую дверь открытой, и бегу к нему.

Август подхватывает меня на руки, и кружит по кругу.

– Мама передала мне твое письмо, – говорю я.

Его улыбка исчезает, а брови сужаются.

– Как твоя мама получила письмо?

– Адриана подбросила его ко мне домой… и я думаю, мама взяла на себя смелость прочитать его.

Может быть, в этом и был весь смысл Адри – может быть, она знала, что мама прочитает его, и надеялась, что это поможет ей увидеть его в другом свете? Письмо ведь не было запечатано. Я уверена, что Адри прочитала его еще до того, как передала.

Август поджимает губы.

– И?

– Она сказала, что, возможно, ошибается на твой счет, – приподнявшись на носочках, я целую его губы со вкусом мяты. – Теперь нам просто нужно поработать над твоим отцом…

– Готово, – говорит он.

Я морщу лицо.

– Что?

– Видимо, ад замерз, потому что он случайно дал мне свое благословение. Отец говорит, что простил вашу семью, хочет зарыть топор войны.

Я изучаю его. Все это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой.

– Он был пьян или типа того?

– Справедливый вопрос, – говорит Август. – Но нет, не был. Он был кристально чистым и последовательным.

– Это… вау. Думаю, все складывается как нельзя лучше, – я пожимаю плечами.

Я знаю, Вселенная устроена странным образом. И обычно, когда что-то звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, так оно и есть. Но в данном случае я не хочу сомневаться. Если мама открыта для этого, а его отец дал нам свое благословение, я хочу только двигаться вперед.

– Я люблю тебя, – говорит Август мне на ухо, крепко обнимая меня и зарываясь головой в мои волосы.

– Я тоже тебя люблю.

– Пойдем со мной в дом.

Я киваю в сторону своей машины, двигатель которой работает на холостом ходу, а дверь широко открыта.

– Я попрошу кого-нибудь переставить ее, – говорит Август, прежде чем подхватить меня на руки и отнести внутрь.

Он запирает дверь, когда мы оказываемся в его комнате, и я сажусь на край его кровати, проводя рукой по мягкому кашемировому постельному белью.

– Я скучала по этому, – говорю я. – Быть здесь с тобой. Как будто внешний мир перестал существовать, как только я оказалась в этих четырех стенах.

Август забирается рядом со мной, его тело вплотную прижимается к моему, и он кладет мое бедро поверх своего бедра.

– Я прожил двадцать лет без тебя, – говорит он, – но не знаю, смогу ли выдержать еще хоть день.

– На этот раз я никуда не уйду.

– Выходи за меня, Шеридан, – его серые глаза вспыхивают от напряжения.

– Ты не видел меня четыре месяца и первое, что ты делаешь, это предложение? – хихикаю я, хлопая его по плечу.

Но Август не ухмыляется. В его тоне нет поддразнивания.

Он серьезно…

– Почему такая спешка? – спрашиваю я. – Я же сказала тебе, что никуда не уйду.

– Потому что я твердо намерен когда-нибудь сделать тебя своей женой, и я ужасно нетерпелив, – ухмыляется Август.

– Мягко говоря.

– Так что ты скажешь? – спрашивает он. – Ты выйдешь за меня замуж?

Август затаскивает меня к себе на колени, и я сажусь, прижав руки к его груди. Его сердце скачет под моими ладонями.

– Это не обязательно должно быть сегодня или завтра. Или даже в следующем году. И я подарю тебе кольцо – кольцо моей бабушки лежит в сейфе наверху. Если кольцо тебе понравится, оно твое. Или если ты хочешь что-то другое…

– Дело не в кольце, – говорю я, сдерживая полуулыбку. – Я просто… просто думаю, что ты сумасшедший.

Он смеется.

– И мы оба знаем, что это то, что ты любишь во мне больше всего.

– Одна из многих вещей…

– Так это значит «да»? – спрашивает Август.

Без сомнения, это самый безумный поступок в моей жизни, но чувство покоя, которое наполняет мою душу, когда я смотрю в его глаза, говорит мне, что он будет и самым мудрым.

Во многих отношениях я его почти не знаю.

Но еще более странно то, что моя душа знает его. Как еще можно описать то чувство, которое испытываешь, когда находишься с кем-то рядом и чувствуешь себя как дома?

– Да, – говорю я. – Я выйду за тебя, Август.

Нам следует подождать, прежде чем обрушивать это на моих родителей… дать им время привыкнуть к тому факту, что мы снова официально вместе. Но я уверена, что когда предки проведут с Августом больше времени, они будут обожать его так же, как и я. И, конечно, нет необходимости торопить свадьбу. Мы можем не торопиться, наслаждаться бабочками, ночами свиданий и ненасытностью, которая бывает на ранних этапах отношений.

Садясь, Август обхватывает мою щеку, запускает пальцы в волосы на затылке и впивается в мои губы требовательным поцелуем.

– Я твоя, – говорю я ему. – Всегда. С кольцом или без кольца.

– Ловлю на слове, Розочка.

Я вдыхаю его в последний раз сегодня вечером, готовясь к поездке домой, когда металлический скрежет крадет наш момент.

– Что это было? – спрашиваю я.

Август хватает телефон с тумбочки, нажимает на приложение и открывает сетку снимков с камеры. Он увеличивает масштаб изображения в центре, и поджимает губы.

– Мой дядя здесь, – говорит Август монотонно. – И, судя по всему, он в стельку пьян. Мне нужно с ним разобраться. Я выведу тебя через боковую дверь.

Я начинаю протестовать. Если мы собираемся пожениться, и это его семья, то зачем нужно было выпроваживать меня тайком? Но прежде чем я произношу хоть слово, Август кладет свою руку в мою, как будто улавливает мое нежелание.

– Он не твоя проблема, Розочка, – говорит он.

Голос его дяди доносится из коридора, хотя я не могу разобрать ни одного сердитого невнятного слова.

– И ты не должна встречать его таким образом.

Через секунду Август прижимается губами к моему лбу, и ведет меня через коридор, вниз по лестнице и за дверь, которую я никогда раньше не видела.

– Спокойной ночи, Шер.

Я приподнимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его на ночь.

Мне тоже нужно прозвище для него, что-то более подходящее, чем «Драгоценный враг».

Потому что он никогда не должен был быть моим врагом и никогда больше не будет.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

АВГУСТ

– Твой папа дома? – дядя Род обыскивает кухонные шкафчики.

– Нет, – говорю я, держась на осторожном расстоянии. – Его нет до завтра. Что ты ищешь?

Он садится за стол, бросает на стойку небольшую стопку документов и выдыхает. Затхлый алкоголь проникает в воздух между нами.

Пьяный и злой Род Монро никогда не бывает хорошим.

– Я знал, что он это сделает, – говорит дядя Род, его слова сливаются друг с другом, пока он роется в ящике для выпивки. – Я знал, что он попытается облапошить меня с этой сделкой по передаче собственности. Слово твоего отца – херня, Август. Чистая гребаная херня. А мужчина сдерживает свое слово лишь настолько, насколько это возможно, а это значит, что твой отец – жалкое подобие человека. Но ты уже знал это, не так ли?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. Он мне ничего не говорит.

– Сделка о передаче, – его слова снова невнятные, хотя я все еще могу их разобрать. – Винс собирался заплатить мне этим предприятием по производству зерна из Милфорда. Стоило это семизначную сумму. И в последнюю минуту продал предприятие – и меньше чем за половину того, что, по его словам, оно стоило. Чертов ублюдок. Я убью его. Это должен был быть мой пенсионный доход.

Я бы сказал, что он Монро, и мы все довольно обеспечены, но я видел, что дядя Род делает со своими деньгами. Столы с высокими ставками во время его поездок в Вегас раз в две недели. Постоянное сопровождение. Быстрые машины. Я уверен, что он рассчитывал на доход от этой сделки.

– Я уверен, у него была веская причина.

– Его причина может поцеловать меня в задницу, – говорит дядя Род, выплевывая слова в прямом и переносном смысле. – Он лжец. Грязный, блять, лжец. Всегда был, всегда будет.

Я откупориваю свою воду, кивая. Нельзя стать мультимиллионером в одночасье, если быть честным Эйбом¹ и делать все по правилам.

– Если бы ты знал хотя бы половину того, что твой отец делал с людьми на протяжении многих лет, – продолжает дядя Род. – Просто постоянно наебывает людей. Для него это игра, посмотреть, что ему может сойти с рук, кому Винс может заплатить. А мы все – пешки. Винс болен, Август. Он болен на всю голову. И я молю Бога, чтобы ты не стал таким, как он.

– То же самое.

– Ты знаешь его девушку? Синтию? В те времена? Ту, которую нашли задушенной в карьере?

– Синтия… Роуз?

Он чешет переносицу.

– Да, та самая.

– А что с ней?

– Твой отец – тот, кто это сделал, – дядя Род пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного. – Винс подставил и своего лучшего друга. Пытался заставить его взять вину на себя. Использовал его грузовик и все такое. И все это было из-за какой-то цыпочки.

– Что ты имеешь в виду?

– Твоему отцу нравилась эта девушка – Мэри Бет, кажется? Но Мэри Бет нравился Рич Роуз. Она не хотела иметь ничего общего с Винсентом, как бы тот ни старался. Поэтому Винсент начал встречаться с младшей сестрой Рича. Началось все с того, что он хотел немного поддеть Рича. А может, думал, что Рич бросит Мэри Бет, и тогда Винсент сможет заполучить ее. В любом случае, все шло не так, как хотел твой отец, а Рич все никак не хотел покончить с Мэри Бет, поэтому твой отец убил сестру Рича и подставил его. Хотел преподать Ричу урок.

Я отодвигаю свою тарелку в сторону.

У меня пропал аппетит.

– То же самое с твоей мамой, – он показывает на меня. – Винс хотел преподать и ей урок.

– О чем ты, блять, говоришь?

– Твоя мама собиралась уйти от него. И она собиралась получить половину состояния, потому что этот тупица не подписал брачный контракт, – говорит Род. – Твоя мама была умной женщиной. И она устала от игр твоего отца. Она подала ему документы на развод за день до того, как отправилась на пробежку… но репортеры не осветили эту маленькую деталь, не так ли? Неа. Твой отец чертовски убедился в этом.

– Значит, он пытался свалить ее смерть на Рича?

– Да, потому что Винс был зол, что не смог провернуть это с первого раза. И он все еще был озлоблен. Рич и Мэри Бет к тому времени были женаты. Его убивало, что она вышла за какое-то «бедное ничтожество», хотя могла бы стать королевой этого гребаного замка.

Мама Шеридан.

– В общем, с тех пор у него на него зуб, – продолжает дядя Род. – Каждые пару лет Винс добивается, чтобы бедного ублюдка уволили с той работы, которую он в это время занимает.

Я зарываю лицо в ладони, тяжело дыша сквозь пальцы.

Теперь это имеет смысл.

Теперь я знаю, почему мой отец так стремился благословить наши отношения и делал вид, что это хорошая вещь, своего рода трубка мира. Для него это не более чем фантазия о мести… а значит, то, что мы вместе, подвергает ее опасности.

Дядя Род иногда говорит много сумасшедшей фигни, но он также один из самых осведомленных парней, которых видел этот город. Долгое время дядя Род был номером один моего отца, его правой рукой. Он выполнял многие поручения отца, пока отношения между ними не охладели.

– У тебя есть доказательства этого? – спрашиваю я.

Он усмехается.

– Ты думаешь, я идиот, Август? У меня есть доказательства всего. У меня столько долбаных доказательств, что твой отец обосрется, если узнает.

Пока я не разберусь с отцом, мне придется держать Шеридан в безопасности, что означает держать ее как можно дальше от меня, этого дома и моего отца.

– Мне нужно увидеть эти файлы, – говорю я ему. – Немедленно.

– Будь моим гребаным гостем.

Дядя Род отодвигает барный стул и идет по коридору в сторону кабинета моего отца. Через секунду он уже просматривает бесценную коллекцию старинных книг, пока не берет с полки случайную и открывает ее. Маленький серебряный ключ со звоном падает на полированное дерево.

– Этот ключ открывает верхний левый ящик его стола.

– Что это?

– Это его ящик для шантажа, – говорит дядя Род, как будто это такая вещь, которая есть у каждого в домашнем офисе. – Каждый раз, когда Винс заставляет кого-то делать грязную работу, он записывает это. И если у него есть на них компромат, Винс хранит его там. Как страховой полис. На случай, если они попытаются его обмануть, он точно знает, как превратить их жизнь в ад.

– Как это докажет, что отец убил Синтию и маму?

– Потому что в этом городе полно людей, которые знают правду, – он надавливает пальцем на крышку стола из красного дерева моего отца. – И все они здесь.

Я беру ключ с пола и открываю замок. Конечно же, ящик полон цветных папок со смутно знакомыми названиями, заполненных бумагами, флешками и полароидными снимками.

К тому времени как я отворачиваюсь от этого дерьмового шоу, мой дядя уже на полпути к двери.

– Передай своему отцу, что я с ним разберусь, – говорит Род, прежде чем исчезнуть в коридоре. – Ты скажешь мне, как только он вернется в город, и ни секундой позже, понял?

Вытащив телефон, делаю снимок за снимком всего подряд. И в течение нескольких последующих часов я читаю все документы, делаю дубликаты всех флешек и просматриваю все фотографии. В какой-то момент я отключаюсь, упав головой вперед на его стол. Но потом я возвращаюсь к тому, на чем остановился.

В семь утра я вылезаю из этой темной гребаной кроличьей норы, которую заварил мой отец. Глаза горят, шея затекла, но у меня есть список имен и идея, с чего начать.

Все это время я винил Рича Роуза в убийстве моей матери и сестры, в уничтожении всего, чем могла бы стать эта семья, но все это время виноват был мой отец.

Он разрушил нас.

А теперь я собираюсь погубить его.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

АВГУСТ

– Тяжёлая ночь? – встречает меня Шеридан у ворот на следующий день.

Я тру глаза, которые, наверное, чертовски красные. И я не помню, когда в последний раз ел или пил воду, если уж на то пошло. Не мешало бы расчесать волосы и побриться.

Я дерьмово выгляжу.

Я чувствую себя дерьмово.

– Да, почти не спал, – я засовываю руки, покрытые бумажными порезами, в карманы.

– Здесь холодновато… – она смотрит на дом позади меня и покачивается на ногах. – Мы пойдем внутрь или будем просто стоять и надеяться, что не превратимся в человеческие сосульки?

– Не думаю, что это хорошая идея, – говорю я. – Не сегодня.

– Оо… хорошо? – поднимает брови Шеридан. – Ты сказал мне прийти сюда сегодня в три часа. Я что-то пропустила?

– Есть кое-какие дела, с которыми я должен разобраться.

Я так измучен, что не знаю, имеют ли слова, вылетающие из моего рта, смысл или это тарабарщина. Это как быть пьяным, не прикоснувшись ни к капле спиртного.

– Мне действительно нужно сосредоточиться на этом прямо сейчас.

– Сосредоточиться на чем, Август? Я запуталась…

– На семейных делах.

– Ты можешь сказать точнее?

– Я просто думаю, что нам нужно притормозить, – говорю я. – Залечь на дно.

Ее прелестный ротик складывается в букву «О», и Шеридан делает шаг назад.

– Вчера ты попросил меня выйти за тебя замуж, а сегодня говоришь, что нам нужно притормозить? Что происходит?

Я не могу сказать Шер то, что знаю. Не могу рисковать тем, что она побежит к своим родителям и расскажет им, прежде чем у меня появится шанс поговорить с кем-то из тех, кто был в этом ящике. Мне нужно сначала добраться до них, убедить их в том, что разговор безопасен, и разработать план, как упрятать моего отца за решетку, где ему самое место.

Это тонкий, сложный процесс, и я не могу допустить ни одной оплошности. У моего отца есть акулы-адвокаты, и они могут вынюхать красные флажки и лазейки, как кета.

– Пожалуйста, Шер. Поверь мне. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, но я расскажу тебе все, как только смогу.

– Это глубоко личное и сложное дело? – Шеридан прижимает руку к бедру, используя фразу, которую использовал ее отец, когда она пыталась рассказать ему о предполагаемом романе.

Если я скажу «да», мне крышка, потому что Шер подумает, что я ей изменяю.

Если я скажу «нет», я солгу.

– Это личное семейное дело, – говорю я.

– У тебя проблемы?

Если мой отец узнает, что я делаю, то да. Я буду покойником.

– Нет, – говорю я. – Нет, если я буду держать рот на замке.

– Ты можешь рассказать мне все, Август. Почему ты не можешь сказать мне это?

– Поверь мне, я хочу. И расскажу. Только не сейчас.

Когда она смотрит на черный асфальт у наших ног, у нее дрожит нижняя губа. Но она не плачет. Шеридан втягивает ледяной декабрьский воздух и опускает руки по швам.

– Не могу поверить, что я на это купилась, – говорит Шеридан. – Ты ничем не отличаешься от любого другого парня, который думает, что знает, чего хочет, пока дело не доходит до серьезных отношений, а потом он сходит с ума и ему нужно пространство.

– Я понимаю, как это может выглядеть.

– Так ты или не ты только что сказал мне, что я не могу войти в дом и что нам нужно остыть, проводить меньше времени вместе, – качает головой Шеридан. – Подожди, ты сейчас под кайфом? Ты что-то принимаешь?

Она фыркает, глаза расширены, рот полуоткрыт, как будто ждет, что я скажу, что все это какая-то больная и извращенная шутка.

Шеридан не хочет в это верить, но, честно говоря, и я не хочу.

Я никогда не думал, что мы зайдем так далеко, и нам придется повернуть назад – но это временно.

– Ты, должно быть, издеваешься надо мной, черт возьми. – Ее тон меняется, становится ровным и надломленным одновременно. – Боже, я тупая. Я действительно тупая. Поверить, что ты реально говорил все эти вещи? Повестись на твой глупый поступок?

Она притворяется, что хлопает себя по голове, а затем отворачивается, и густые слезы ручьями стекают по ее щекам.

Я должен взять себя в руки. Это ради ее безопасности. Ради нашего будущего.

Так должно быть – но только пока.

– Я знаю, как это звучит, – я подхожу к ней, тянусь к ее руке, но она отдергивает ее одним сильным, злым рывком. – Я человек слова, Шеридан. Я никуда не уйду. Но сначала мне нужно кое о чем позаботиться. Я люблю тебя, и у меня есть все намерения когда-нибудь жениться на тебе. Но этого никогда не случится, если я сначала не разберусь с этим.

– Ты больной ублюдок, Август. Надеюсь, ты это знаешь, – Шеридан возвращается к своей машине, захлопывает дверь и задним ходом выезжает за ворота.

Шеридан злится, но все это ради нее – чтобы очистить имя ее семьи, обеспечить ее безопасность и гарантировать, что я смогу провести остаток своей жизни, никогда не беспокоясь о том, что она в опасности.