Текст книги "Драгоценный враг (СИ)"

Автор книги: Уинтер Реншоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

ШЕРИДАН

– Знаешь, что самое странное: вчера я встала посреди ночи, чтобы сходить в туалет, а задняя дверь была открыта, – говорит мама на следующее утро. – Потом я проверила тебя, и ты крепко спала. Я перепугалась до смерти.

Черт. Должно быть, я не заперла дверь, когда пришла домой. Замок громкий, и я не хотела поднимать слишком много шума. Я думала, что у меня получилось, но, видимо, нет. В следующий раз мне придется быть осторожнее – а следующий раз обязательно будет, потому что мы с Августом… сейчас… занимаемся сексом.

Сладкая боль пульсирует у меня между ног, но я подавляю свое несвоевременное возбуждение.

Мама потягивает кофе и запахивает махровый халат, глядя в окно над кухонной раковиной, как будто она может заметить какую-то улику на заднем дворе.

– Итак, угадай, что? – я меняю тему. – Я только что узнала, что тебя выбрали для участия в программе домашней медсестры.

Мама поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза, с такой огромной улыбкой, что она почти достает до ушей.

– Что?! Дорогая, это потрясающе, – но через мгновение выражение ее лица омрачается. – Ты уверена, что это не какая-то афера? Почему они выбрали именно меня?

– Не знаю. Может быть, им понравилось эссе, которое я написала?

Я умираю внутри каждый раз, когда лгу ей. Но это ради благого дела.

– В любом случае, твою медсестру зовут Мона, и она начинает работать с понедельника. Я буду обучать ее и все такое в первые несколько дней. А к тому времени когда уеду в колледж, она уже все освоит.

– А твой отец знает?

– Пока нет. – Я не хотела ничего говорить на случай, если мой план не сработает.

Мама кривит рот.

– Ты же знаешь, как он относится к тому, что его оставляют в стороне от таких важных решений…

– Как папа может отказаться? Это облегчит его жизнь. И твою. И мою.

– Это правда… – мама подносит кружку к губам, но не отпивает. – Для всех нас это будут изменения.

– Но это к лучшему, – напоминаю я ей.

– Безусловно.

– Кстати, я останусь у Адри в эту пятницу вечером.

Я понятия не имею, увижу ли Августа снова и когда, но думаю, что должна заложить семя сейчас, чтобы мама знала, что меня может не быть.

– Что вы, девочки, будете делать друг без друга через пару недель?

Мои мысли возвращаются к Августу, прежде чем перейти к Адриане.

– Мы просто принимаем все по одному дню за раз.

– Она будет навещать тебя в колледже? – спрашивает мама.

Сексуальная ухмылка Августа заполняет мою голову.

– Я на это не рассчитываю, нет.

Мой ответ относится к ним обоим. Адри может убедить меня найти какую-нибудь студенческую вечеринку, но у нее здесь своя жизнь. Я не жду, что она будет ездить два часа, чтобы видеться со мной на регулярной основе. Для этого есть FaceTime.

– Ну тогда вы будете видеться в каникулы, – говорит мама.

– Да… Я уверена, что будем.

– Я могу сказать, что она будет одним из тех друзей на всю жизнь, понимаешь? Тех, кто поддерживает тебя во всем. Знаешь, к тебе возвращается твой цвет лица. Ты теперь лучше спишь. И твои глаза снова блестят. Если бы не знала лучше, я бы подумала, что ты в кого-то влюбилась, – хихикает мама.

О, Боже.

Не может быть…

Я не влюбилась в Августа – я едва его знаю.

Мой желудок подпрыгивает в знак протеста.

Это похоть. Сильное вожделение. У нас безумная физическая химия, и он отвлекает меня и освобождает – вот и все.

– Кстати, об Адриане, мне пора собираться на работу.

Я целую маму в щеку и иду в свою комнату. Сняв телефон с зарядки, я обнаруживаю, что меня ждет сообщение.

ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Сегодня вечером?

Я: Я не могу. Как насчет пятницы?

ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Я не знаю, смогу ли я ждать так долго…

Я: Тебе придется. Я не могу продолжать так ускользать.

ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Тогда я приду к тебе.

Я: Ты сумасшедший. Увидимся в пятницу.

Я ловлю свое отражение в зеркале комода – большая, глупая ухмылка и глаза, горящие как фейерверк.

Это не любовь. Даже близко нет. Но я беспокоюсь, что это может быть что-то…

Я просто еще не знаю, что это такое, и смогу ли подавить это, прежде чем оно превратится в нечто большее, чем мы двое.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

АВГУСТ

Уже половина первого ночи, когда я паркуюсь в квартале от дома Шеридан. Пробегая трусцой по тротуару, посылаю ей сообщение.

Я: Какое окно твое?

РОЗОЧКА: Что?

Я: Я возле твоего дома. Я сказал тебе, что приду сегодня вечером.

РОЗОЧКА: ОМГ. Ты лжешь.

Ее маленький синий Ниссан припаркован перед домом ее семьи.

Она дома.

Я: С занавесками в цветочек? И лампа горит?

РОЗОЧКА: Мои родители дома…

Я: Они спят?

РОЗОЧКА: Да, но дело не в этом. Ты буквально. Не можешь. Здесь. Быть.

Я стучу в ее окно, негромко, но достаточно слышно. Через секунду шторы распахиваются, и Шеридан поднимает нижнюю часть.

– Какого черта ты здесь делаешь? – кричит она шепотом.

– Я же сказал тебе – я не могу ждать до пятницы.

– Ты должен уйти, – говорит Шеридан низким голосом, отворачиваясь, чтобы проверить дверь.

– Помоги мне подняться.

Я забираюсь на сайдинг. К моему удивлению, Шеридан вытаскивает порванную ширму, хватает меня за руки и затаскивает в свою комнату, которая в точности соответствует тому, как она описывала ее вчера вечером, только она не упомянула о снежном шаре с единорогом на ее тумбочке.

– Ты действительно сумасшедший. Ты ведь знаешь это, верно? На сто процентов. Подтверждаю, – скрещивает руки Шеридан. – Я не могу поверить, что ты здесь.

Я заставляю ее замолчать поцелуем.

– Шшш, – напоминаю я ей.

Взяв ее за запястье, веду к кровати, но Шеридан сопротивляется.

– Нет, – говорит она, – слишком громко.

Отлично. Пусть будет секс на полу.

Я сжимаю ее губы своими и раздвигаю их языком, ощущая вкус ее мятной зубной пасты и впитывая тепло ее тела. Через минуту мы уже на полу, Шеридан извивается на моих коленях, когда я сдвигаю ее пижаму в сторону, и она насаживается на меня. С каждым медленным, намеренным движением бедер Шеридан приближает нас к краю. И когда она почти достигает его, зарывается лицом в мое плечо и скачет на мне так сильно, что лампа на ее тумбочке дрожит.

Быстро и грязно, мы кончаем в рекордное время – для меня лично – и она провожает меня к окну.

Ее щеки раскраснелись от оргазма. На секунду в голове возникает образ какого-нибудь пьяного придурка из колледжа, пытающегося засунуть в нее свой член размером с карандаш, и по моей шее ползет жар. Через пару недель Шеридан станет свободной. Такая хорошенькая первокурсница, с идеальными сиськами и голубыми глазами, была бы достойна того, чтобы ее выбрали. В Бекслере она не продержалась бы и двух секунд. Мудаки, которых я знаю, будут драться за ее внимание.

Она заслуживает лучшего.

Шеридан не заслуживает того, чтобы ее объективировали – вот почему я недавно удалил видео с камер наблюдения с наших свиданий в моей спальне. И с этого момента я буду отключать камеру, когда Шер будет приходить. То, что происходит между нами, останется между нами.

– Август, тебе пора идти, – она кивает в сторону окна. – Серьезно, не делай этого снова, хорошо?

Да, это был безумный шаг, но я не мог выбросить ее из головы весь день, и чтобы дождаться выходных, не могло быть и речи, а больше ничего не оставалось.

Я вылезаю из окна и приземляюсь на ноги. Шеридан высовывает голову, ее растрепанные волосы падают на плечи и ниспадают в ложбинку между грудями.

– Пятница, – говорит она. – У тебя дома.

Я усмехаюсь. Как будто мне нужно напоминание.

Через минуту я еду в свою часть города, заглушая какофонию навязчивых мыслей каким-то случайным альбомом MUNRO, который есть у меня на телефоне. Я увеличиваю громкость до тех пор, пока музыка не начинает отдаваться эхом внутри меня, сквозь меня и по всему телу, как будто я сделан из полого стекла.

В середине следующей песне нажимаю на тормоза – я чувствую не пустоту… это наполненность.

Не знаю, что это значит, но это не то, что я когда-либо чувствовал раньше с кем-либо еще… и это не может быть хорошо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ШЕРИДАН

В пятницу вечером я перекатываюсь на пустую сторону кровати, только что пережив оргазм номер три. Он обещал мне не меньше пяти, но мы занимаемся этим с тех пор, как я переступила порог его спальни, и я, честно говоря, измотана.

– Хочешь передохнуть? – спрашивает Август, беря воду.

Я украдкой смотрю на его обнаженный зад, пока он не видит. У него тело, созданное для удовольствия и греха, но я никогда не находила времени, чтобы в полной мере оценить его рельефный пресс или то, как его мышцы переходят в поясницу чуть выше идеальной задницы.

– Да, – говорю я.

Схватив пульт, он указывает на картину на стене, которая, как я теперь понимаю, все это время была телевизором, и включает Netflix. Скользнув в кровать рядом со мной, Август подкладывает подушку за спину и говорит, чтобы я что-нибудь выбрала.

Странно, насколько это удобно, насколько естественно чувствовать себя с ним.

В этих стенах мы не Роуз и Монро. Мы два взрослых человека, которые наслаждаются обществом друг друга по причинам, которые даже мы не можем объяснить. Хотя я почти не знаю его, когда мы вместе, мне с ним так же комфортно, как с человеком, которого я знаю всю жизнь. Это странно. И не имеет никакого смысла. Но я не могу это отрицать. И поверьте мне, я пыталась.

Я отгоняю эти мысли и сосредотачиваюсь на выборе.

Нет смысла думать о том, что могло бы быть… чего никогда не будет.

Мы только встречаемся. Мы оба уезжаем в колледж через пару недель. Если мы будем вместе открыто, это будет иметь огромное количество последствий для нас обоих. Его отец отречется от него. Моя мать будет убита горем. Мой отец будет подавлен – хотя, честно говоря, сейчас он волнует меня меньше всего.

Я выбираю документальный фильм об осьминоге и нажимаю «Воспроизвести».

Придвинувшись ближе, Август кладет руку на мое голое бедро, кончиками пальцев проводя по внутренней стороне ноги. Шоу немного менее захватывающее, но я старалась выбрать что-то нейтральное, то, что могло бы понравиться нам обоим.

– Пытаешься разогреть меня для четвертого раунда? – спрашиваю я, когда Август обхватывает мою щеку и украдкой целует.

Сейчас три часа ночи. Мы не сомкнули глаз. Такими темпами мы вообще не будем спать. А мне через девять часов на работу…

– Просто хочу получить от тебя как можно больше, пока могу.

Август берет меня за запястье и усаживает к себе на колени. Ладонями скользит по моим бедрам, прежде чем хватает за задницу. Его твердость растет между моих бедер, его горячая плоть прижимается к моей. Одно неосторожное движение, и Август окажется внутри меня без презерватива, а мы еще не дошли до этого.

Я не пытаюсь завести ребенка от Монро…

– Можно подумать, что наступил конец света, судя по тому, как мы к этому подходим… – я смахиваю беспорядочную волну с его идеального лица.

Наши глаза останавливаются в каком-то интимном, потустороннем месте, но я убеждаю себя, что ничего не вижу, и разрываю взгляд.

Я заставляю себя представить его в Бекслере этой осенью, который, как я слышала, представляет собой шведский стол из красивых студенток. Говорят, что «все красивые девушки ходят в Бекслер». Я подслушала, как кто-то на уроке французского сказал, что Бекслер – это школа, из которой большинство женщин выходят с дипломом, который им никогда не пригодится, и гарантированным будущим в качестве трофейной жены.

Когда-нибудь это будет Август. Он женится на красивой женщине, обеспечит ей бесконечные оргазмы и пожизненную безопасность, и меня это устраивает. Потому что мне нужно так думать.

Даже если это немного разобьет мое сердце…

Август наклоняется ближе, целует ключицу и спускается вниз по плечу – пока у меня не урчит живот.

Он останавливается.

– Ты голодна?

– Да, немного. – Я умираю от голода.

Секунду спустя Август роется в ящике комода.

– Вот, надень это.

Август протягивает мне футболку, которую я натягиваю через голову. А он переодевается в пару шелковых пижамных штанов.

В коридоре кромешная тьма, ничего, кроме приглушенных бра на стенах через каждые несколько футов. Когда мы добираемся до верха лестницы, Август берет меня за руку, и мое сердце делает малюсенькое сальто.

Через минуту мы уже на кухне.

– Присаживайся, – указывает мне Август на барный стул, а сам роется в холодильнике.

Сэндвич с индейкой, свежий ананас и несколько Red Vines спустя, мой желудок больше не урчит. Когда мы возвращаемся в его комнату, ощущаю на зубах остатки лакрицы, наслаждаясь оставшейся сладостью. С этого дня я, вероятно, всегда буду ассоциировать красную лакрицу с Августом. (Red Vines – Марка красных лакричных конфет, производимых в Юнион-Сити, Калифорния Американской лакричной компанией. Оригинальные красные твисты Red Vines также иногда называют красной лакрицей несмотря на то, что они не содержат лакрицы. – прим. пер.)

– Август.

Мы уже на полпути ко второму этажу, когда мужской голос прорезает тихую темноту.

Я втягиваю воздух, сжимая грудь.

У подножия лестницы стоит мужчина, похожий на чуть более старую, более аккуратно подстриженную, темноволосую и темноглазую версию Августа. Это определенно не Сорен. Я видела его изображение на достаточном количестве рекламных щитов и видела его выступления на достаточном количестве поздних ночных ток-шоу, чтобы запомнить его.

– Я думал, ты в Филадельфии по работе? – говорит Август.

– Кто это, черт возьми, такая? – мужчина игнорирует комментарий Августа, оглядывая меня с головы до ног так, что меня передергивает. Прищурившись, он изучает мое лицо, словно пытаясь определить мое местоположение. – Ты понимаешь, что как только ты уйдешь, на твоем месте появятся десяток других. Таких же, как ты.

– Что, черт возьми, с тобой не так? – Август делает шаг к нему, вклиниваясь между нами двумя.

– Просто на случай, если она на секунду почувствовала себя особенной, – говорит ему мужчина. – Не хотел обнадеживать ее. У тебя есть привычка так поступать с людьми. Давать обещания, которые не можешь выполнить.

– Тебе действительно нужно заткнуться на хрен прямо сейчас, – Август цедит слова сквозь зубы и делает еще один шаг ближе к мужчине, но я вцепляюсь рукой в его локоть и удерживаю от безумного поступка.

– Все в порядке, – шепчу я.

Они вдвоем смотрят друг на друга, кажется, целую вечность, прежде чем Август поворачивается и ведет меня наверх, его рука сжимает мою, хотя я не думаю, что он осознает это.

– Он, блять, этого не стоит, – говорит Август себе под нос.

Я не знаю, обращается ли он ко мне или к самому себе.

– Кто это был? – спрашиваю я.

– Гэннон.

– И он всегда так с тобой разговаривает?

Теперь мы сидим на его кровати.

– Наши отношения всегда были… особенными, – пожимает плечами Август. – Но поверь мне, я даю ему вдвое больше.

Сев на кровать позади него, я поглаживаю его плечи.

– Похоже, он мудак.

Август хмыкает.

– Просто забудь о том, что он сказал, хорошо? Он просто выдумал все это, чтобы заставить тебя чувствовать себя плохо и добраться до меня. Так он и делает. Ублюдок получает удовольствие от этого дерьма.

– Я имею в виду… мы же не встречаемся. Тебе разрешено быть с другими людьми. У меня нет никаких претензий к тебе…

Он выдыхает.

– Ну да.

Мгновение мы сидим в глубокой, почти болезненной тишине. Насколько я знаю, в его загадочной голове рождаются всевозможные неприятные воспоминания. Воспоминания, которые он держит внутри, потому что ему больше некуда их девать. Я прижимаюсь щекой к его спине, чтобы дать ему понять, что он не один.

Мощный ритм его сердца звучит в моем ухе, пока я вдыхаю его знакомый запах.

Я буду скучать по этому.

– Ты когда-нибудь представляла меня с кем-то другим? – спрашивает он.

Я сажусь. Август поворачивается, наклоняясь ко мне.

– Что ты имеешь в виду?

Его рот плотно сжат.

– Если ты представляешь меня с другой женщиной, что ты при этом чувствуешь?

Откинувшись, я представляю его с какой-нибудь хорошенькой брюнеткой, мечтающей прижать его к себе на всю жизнь, и это не очень приятно. Но я не могу сказать ему об этом.

Какой в этом смысл? Мучить себя?

Мы не можем быть вместе.

– Когда я думаю о тебе с другим мужчиной, – говорит Август, – это похоже на удар исподтишка. Это единственный способ, которым я могу это описать. Это выбивает из меня дух. Я буквально не могу дышать.

Я секунду обдумываю его слова. Все происходит так быстро, и его признание неожиданно. Подобные мысли приходили мне в голову бесчисленное количество раз, но я лишь принимала их за безрассудные мечты и не более того.

– Что ты говоришь?

Август глубоко вздыхает, откидывает назад свои беспорядочные волосы и выдыхает.

– Я не знаю. Не знаю, что все это дерьмо значит. Я просто… просто знаю, что все по-другому. Быть с тобой. И я не могу это отрицать. Не знаю, что с этим делать, поэтому я выкладываю это здесь.

Он бредит. А Август никогда не бредит.

– Я знаю, что это неожиданно, – продолжает он. – Но это действительно…

Поднеся палец к его губам, торможу его.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – говорю я ему. – И знаю, что ты боишься сказать – потому что я тоже это чувствую.

Я изучаю его черты в темноте, хотя даже если бы мои глаза были закрыты, я бы все равно знала их наизусть.

– Так что же нам теперь делать? Что, черт возьми, нам делать?

Август отвечает мне поцелуем, неистовым и диким, его пальцы в моих волосах, но я полагаю, что это потому, что другого ответа нет.

Наше будущее было написано для нас задолго до того дня, когда мы встретились.

Все, что у нас есть, – это этот момент.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

АВГУСТ

Мне посчастливилось столкнуться с Гэнноном в субботу утром, после того как я проводил Шеридан.

– Не расскажешь мне, какого хрена ты делал с дочерью Рича Роуза прошлой ночью? – спрашивает он.

– С кем? – я беру из холодильника упаковку апельсинового сока и пью прямо из бутылки, просто потому что знаю, что это его бесит.

– Не оскорбляй мой интеллект. Я видел ее машину. Кое-то пробил номера. Она зарегистрирована на Рича и Мэри Бет Роуз.

– Ни хрена себе? Эта девушка была Роуз? – я прикидываюсь дурачком, делая очередной глоток. – Видимо, она забыла об этом, когда я задавал ей пятьдесят миллионов вопросов о ее прошлом, прежде чем трахнуть ее.

– А папа знает, что ты трахаешь дочь Рича?

– Не знает. Не мог бы ты рассказать ему об этом в следующий раз, когда будешь лезть к нему в задницу?

Гэннон усмехается, уперев руки в бедра, обтянутые хаки. Кто, блять, вообще надевает хаки в субботу утром?

– Что, думаешь, он будет гордиться? Рич Роуз – это обуза. Что если он попытается заставить свою дочь сказать, что ты ее изнасиловал или что-то в этом роде? – качает головой Гэннон. – Иногда я действительно думаю, что у тебя дерьмо вместо мозгов.

– Да, наверное, поэтому я и не поступил в Вандербильт.

Мы с ним оба знаем, что я не поступил, потому что никогда не подавал документы. С моим идеальным баллом и огромным количеством рекомендательных писем и школьных наград, я бы прошел без проблем.

– Я предупреждаю тебя, Август. Перестань валять дурака с этой девчонкой, – лицо Гэннона становится вишнево-красным, верный признак того, что его терпение вот-вот лопнет.

Возможно, с моей стороны было наивно не думать о том, как наше маленькое соглашение может быть искажено не тем человеком. Но Шеридан никогда бы этого не сделала. Она выше этого дерьма.

– Или что? Ты настучишь на меня? – я возвращаю испорченный сок в холодильник, и когда закрываю дверцу, встречаюсь взглядом с лицом Гэннона. – Блять…

– Доброе утро, мальчики, – Кларисса заходит на кухню с веником в руках, как всегда, безупречно вовремя.

Когда мы были младше, и Кларисса работала здесь полный рабочий день, она постоянно разнимала драки. Только один раз дело дошло до драки, и она оказалась в самом ее центре со сломанным носом.

Мы поклялись никогда больше не драться рядом с ней – единственное, о чем мы всегда договаривались.

– Доброе утро, Кларисса, – я направляюсь к лестнице, а за мной следует этот придурок.

– Я серьезно. Держись подальше от этой семьи, – бубнит Гэннон, следуя за мной.

Я останавливаюсь, поворачиваясь назад.

– Хоть раз в жизни сделай себе одолжение и займись своими чертовыми делами.

– Ее отец – убийца.

– Мы не знаем этого наверняка. Его оправдали, – говорю я.

Не могу поверить, что сейчас защищаю Рича, но, если это выведет Гэннона из себя, я сделаю это.

– А теперь, когда ты трахаешь дочь этого ублюдка, ты готов смотреть на это сквозь пальцы?

– Вряд ли.

– А Рич Роуз знает о вас двоих? – прищуривается Гэннон, его рот складывается в дьявольскую гримасу.

Я не могу сказать ему ни да, ни нет. Я не могу дать ему оружие. Хотя мой первоначальный план состоял в том, чтобы осквернить Шеридан из злости, сейчас мне на нее не наплевать. Я не смогу смириться с собой, если ухудшу ее положение дома – или если Гэннон будет разжигать дерьмо только для того, чтобы получить свою порцию удовольствия.

– Это действительно не твое дело, – предупреждаю я его. – И, если у тебя есть хоть капля ума, ты оставишь это, черт возьми, в покое.

– Или что? – смеется он.

– Я скажу папе, что ты трахаешься с Кассандрой, – говорю я.

Удивительно, как быстро самодовольство испаряется с его лица. Я блефую. Я не знаю, что они трахаются, но видел, как они флиртуют, когда наш отец не смотрит, и это всегда вызывает у меня рвотный рефлекс. Но выражения его лица достаточно, чтобы заставить меня подумать, что, возможно, в моем маленьком обвинении есть доля правды. Или, по крайней мере, я могу выдавать желаемое за действительное.

Мерзость.

– Ты дьявольский мудак, – говорит он.

Я пожимаю плечами.

– Нужно знать одного, чтобы узнать другого.

Я отмахиваюсь от Гэннона. И этот засранец уходит, но не без того чтобы сначала не бросить на меня убийственный взгляд. Тот, который говорит о том, что он еще не закончил со мной.

Но он меня не пугает.

Но мысль о потере Шеридан? Это чертовски устрашает.