Текст книги "Драгоценный враг (СИ)"

Автор книги: Уинтер Реншоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ШЕРИДАН

– Привет, Мона, заходите, – я приветствую нашу новую медсестру в понедельник утром. – Я Шеридан.

Мона одета в бледно-желтую форму и несет оливково-зеленую сумку с медицинским крестом на одной стороне и логотипом медсестринской компании на другой. Под одной рукой у нее стопка буклетов и бумаг.

– Приятно познакомиться, Шеридан.

Мона протягивает руку для рукопожатия, она теплая и мягкая, и улыбаясь, она пожимает плечами. Ее каштановые волосы отливают серебром, и от нее слабо пахнет средством стирки и коричневым сахаром.

Я уже люблю ее.

– Мама в гостиной, – говорю я.

Она снимает свои синие кроксы и идет за мной в гостиную, где мама устроилась в мягком кресле.

– Вы можете присаживаться, где захотите.

Не то чтобы у нас было много вариантов. У нас есть диван и кресло. И кресло уже занято.

В течение последующего часа я рассказываю ей все о маминых потребностях. Как они меняются в зависимости от дня. В одни дни ей не нужна помощь, а в другие она с трудом встает с постели. Когда мы заканчиваем, провожу для нее небольшую экскурсию по дому, закончив на кухне у аптечки.

– Это мамин график приема лекарств, – я указываю на список на холодильнике. – Я отдала его сотруднику вашего агентства, когда мы разговаривали по телефону на днях, но он всегда здесь для удобства.

– Замечательно, – говорит Мона, перебирая бумаги в своих руках. – Вообще-то у меня есть несколько вещей и для вас. Это магнитик с нашей информацией о дежурствах и чрезвычайных ситуациях. Вот моя визитка и несколько запасных на случай, если вы захотите раздать их друзьям, соседям или членам семьи. О, и у меня есть кое-какие бумаги, которые нужно подписать.

– Я думала, что уже все подписала? Пару дней назад? С администратором?

– О, это для выставления счетов. Очевидно, поручитель – не член семьи, поэтому они хотели иметь эту специальную форму. Это формальность.

Мона кладет лист на стойку и протягивает мне ручку, а я молюсь, чтобы мама не услышала ничего из того, что она только что сказала.

Я просматриваю бумаги, расписываюсь в строчках и подтверждаю, что Август Монро несет ответственность за все платежи. Но когда я дохожу до конца, дата рядом с его именем кажется… неправильной.

Быстро подсчитав, я понимаю, что указанная дата была бы за два дня до того, как мы впервые занялись сексом.

– Что означает эта дата? – указываю на нижнюю часть бумаги.

Мона поворачивает бланк к себе.

– О. Это дата начала действия контракта.

– Она верная?

Губы Моны растягиваются в милую улыбку.

– Я совершенно уверена, но с удовольствием перепроверю для вас.

Я уже собираюсь сказать ей, что в этом нет необходимости, когда меня отвлекает другая дата – дата окончания службы.

– Тут… тут написано через четыре года? – спрашиваю я.

– Конечно. Похоже, ваш поручитель внес предоплату за сорок восемь месяцев обслуживания.

Я присаживаюсь за стол, пытаясь осмыслить происходящее. Сорок восемь месяцев покроют все мамины потребности, пока я не смогу получить степень бакалавра по сестринскому делу.

Не говоря уже о том, что Август спустил на это более ста тысяч – еще до того, как я с ним переспала.

Почему он не сказал мне об этом?

Теплота наполняет мою грудь, заполняя ее до невидимого края, но затем сменяется темным, тонущим чувством, которое удерживает меня на месте и крадет всю красоту этого момента.

Август влюбился в меня задолго до того, как я это поняла.

Возможно, даже до того, как он тоже это понял.

– Все в порядке? – Мона кладет свою руку поверх моей. – Вы выглядите немного ошеломленной. Я знаю, что поначалу это может быть немного шокирующим. Это большая перемена.

– Да, извините, – я заставляю себя улыбнуться. – Я просто потерялась в мыслях.

– Если вы хотите все посмотреть, я пойду проверю маму. Если у вас возникнут вопросы, дайте мне знать, хорошо?

– Отлично. И если вы не возражаете, пожалуйста, не говорите маме о счетах. Это не принесет ей ничего хорошего, если она будет беспокоиться об этом.

– Без проблем.

Мона направляется в гостиную, и через секунду их голоса доносятся до кухни, где они ведут светскую беседу. Достав из кармана телефон, я делаю снимок контракта и отправляю его Августу.

Я: Ты действительно удивительный. Просто подумала, что ты должен это знать.

ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Значит, раньше я был сумасшедшим и безумным… а теперь я удивительный? Что это, Розочка?

Я: Ты вроде как… все… все в одном флаконе.

ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Надеюсь, это хорошо.

Если бы это было не так – было бы в миллион раз легче уйти, прежде чем это взорвется у нас перед носом… потому что это лишь вопрос времени.

Хорошее никогда не длится долго, особенно когда оно не должно было случиться с самого начала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

АВГУСТ

Шеридан толкает меня в плечо, пока мы идем к моей машине.

– Это так рискованно… быть вместе на публике.

Мы находимся в соседнем пригороде, туристическом антикварном городке под названием Спрингдейл. Никто нашего возраста никогда не ступает сюда, и большинство местных жителей Мередит Хиллз предпочитают новые блестящие торговые центры винтажным магазинам, так что это казалось самым безопасным выбором для совместного дня.

Мы нашли ресторанчик с морепродуктами и прошлись по главной улице с витринами, как пожилая супружеская пара, чего я никогда бы не сделал до встречи с этой женщиной. Мы сфотографировались у фонтана с русалками – снимки, которые никогда не увидят свет вне наших телефонов, – и Шеридан станцевала для меня возле маленького кафе, где из динамиков на улице звучал Фрэнк Синатра. Я не могу вспомнить, что это была за песня. Я был слишком поглощен ее легкостью, заразительной улыбкой и тем, как весь остальной мир тает, когда мы вместе.

Прижав мою красавицу к пассажирской двери, обхватываю ее милое лицо и заменяю улыбку на ее губах поцелуем.

Я официально тот парень.

Похотливый мудак с девушкой, которой он не может насытиться, только она не моя девушка. Технически, это даже не свидание. Несмотря на то что мы оба испытываем чувства, мы еще не наклеили ярлыки и не дали обещаний, которые не можем сдержать.

Шеридан приподнимается на носочках, целуя меня в ответ, и скользит руками по моим плечам.

Я не имею привычки желать того, чего у меня нет, но я бы многое отдал, чтобы жить в этом моменте с ней, вечно.

Бесконечный цикл.

Пока Шеридан не появилась в моей жизни, я никогда не задумывался о будущем. Никогда не беспокоился о том, каким человеком я хочу стать однажды. И уж точно никогда не заботился о том, чтобы вернуть или изменить к лучшему чью-то жизнь, кроме своей собственной. Но Шеридан заставляет меня думать о будущем, о том, куда я направляюсь и куда хочу попасть. Она дала мне повод надеяться на будущее, когда раньше у меня не было ничего и никого. Эта женщина – чистая любовь, надежда и сияние, освещающее тьму, которая преследовала меня всю жизнь.

Я не могу вернуться к этому.

Я, блять, умру.

Я растрачу себя на жалкую модную одежду из стодолларовых купюр, спортивных машин и бессмысленного секса с незнакомками, и впервые в жизни это звучит как какой-то пресный ад.

Я хочу смысла и сути. Я хочу ее.

– Куда ты хочешь поехать сейчас? – я отпираю машину и открываю для нее дверь.

Шеридан проверяет свои часы и морщится.

– Вообще-то мне нужно домой. Мама пригласит подругу, а папа будет работать во дворе… Я подумала, что смогу загнать его в угол на улице и поговорить с ним о тех сообщениях.

– Удивлен, что ты до сих пор этого не сделала.

Мы говорили об этом, и каждый раз Шеридан либо меняла тему, либо изрыгала неубедительные оправдания, почему она не может или почему это было не самое подходящее время. Я уверен, что она просто боится.

Реальность чертовски пугает – особенно когда правда имеет последствия, меняющие жизнь.

– Я тоже, – вздыхает Шеридан. – Просто… что если я ошибаюсь?

– Права ты или нет, но ты заслуживаешь объяснений по поводу этих сообщений.

– Правда.

Шеридан забирается в машину, и я закрываю за ней дверь.

Через минуту мы возвращаемся домой, в свои реальности. Она напевает песню Led Zeppelin по радио, что-то о девушке с любовью в глазах и цветами в волосах. Я молча запоминаю слова, чтобы потом найти песню и послушать ее, когда захочу заново пережить этот момент.

Протянув руку через консоль, я беру Шеридан за руку и подношу к своим губам.

– Я здесь для тебя, Розочка. Все, что тебе нужно.

Это не совсем «Я люблю тебя», но это самое близкое к тому, что я когда-либо говорил.

Она кладет голову мне на плечо, пока мы едем, и я эгоистично выбираю долгий путь домой, чтобы провести лишние четыре минуты рядом с Шеридан.

Время идет, дни пролетают быстрее, чем должны, и если я чему-то и научился в своей жизни, так это тому, что все хорошее рано или поздно заканчивается. И по моему опыту, самые лучшие вещи, как правило, сгорают в огне.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

ШЕРИДАН

– Привет, малыш. Пожалуйста, скажи мне, что ты пришла сюда, чтобы почистить горох, – папа сидит в кресле на лужайке у маленького огорода возле гаража, две миски у него на коленях. – Здесь миллион этих маленьких хреновин.

Мой отец и его полезные увлечения – разительный контраст с его альтер-эго…

Мама и ее лучшая подруга детства сидят на кухне и беседуют за чаем улун и купленным в магазине кофейным тортом. Если когда-либо и было время, чтобы поговорить с отцом об этих сообщениях, то именно сейчас, пока мама занята и отвлечена.

– Вообще-то, я хотела поговорить с тобой кое о чем.

Я засовываю руки в задние карманы и ставлю босые ноги на траву. Тепло ползет по моей шее, вероятно, окрашивая ее в маленькие розовые пятна, но я прочищаю горло и проглатываю свои сомнения. Август напомнил мне, что я заслуживаю знать правду об этих сообщениях. И он прав.

Папа перестает чистить горох и поправляет солнцезащитные очки.

– Конечно. В чем дело?

– Я видела несколько сообщений на твоем телефоне… от кого-то по имени КТ, – говорю я.

Он молчит с каменным лицом.

– И я видела тебя с Карой Тиндалл, – добавляю я. – Вообще-то я видела вас вместе несколько раз.

Отец ставит миски на деревянный выступ в саду, откидывается в кресле и скрещивает ноги.

– Позволь мне быть с тобой предельно ясным, Шеридан. Ты все неправильно поняла. На твоем месте я был бы очень осторожен и не делал поспешных выводов.

– Почему ты так странно себя повел, когда я заговорила о приглашении ее на ужин в тот вечер? – спрашиваю я.

Папа фыркает.

– Потому что это было совершенно неожиданно. Я даже не думал, что ты помнишь ее имя. Это было так давно.

– А в текстах я видела… что-то о прекращении маминых страданий? – я скрещиваю руки на груди. – Что ты планируешь? Просто скажи мне.

– Это чрезвычайно личное и глубоко сложное дело, – говорит он, разводя руки в стороны, как будто переходит в режим защиты.

– О мой Бог, – я зажимаю рот рукой. – Значит, у тебя роман.

Мой отец вскакивает со стула.

– Боже, нет. Я бы никогда не поступил так с твоей матерью.

– Тогда скажи мне, что происходит, – моя челюсть сжата, а плечи горят, натянутые от жгучего напряжения.

– Я бы посоветовал тебе говорить тише, – спокойствие в его тоне проникает мне под кожу, усиливая водоворот, который уже происходит внутри.

Я не понимала, что кричу…

Я оглядываюсь на дом, чтобы убедиться, что мама и Лори все еще внутри. Не дай Бог, если они услышат весь этот переполох и выйдут разбираться.

– Почему? – спрашиваю я. – Потому что ты не хочешь, чтобы люди узнали, что ты убийца?

С побежденной уверенностью он снимает солнцезащитные очки, открывая редкий, наполненный слезами взгляд. Количество раз, когда я видела, как мой отец плачет, я могу пересчитать по пальцам одной руки.

– Пожалуйста, перестань задавать вопросы, – в его тихом голосе слышится дрожь. – И никогда больше не называй меня этим словом.

Как я и ожидала, отец не собирается отвечать на мои вопросы.

– Так это все?

– Да, Шеридан. Это все.

– Ты не собираешься ничего рассказывать?

Отец поджимает губы, и возвращает свои солнцезащитные очки на их законное место, прежде чем сесть в кресло и потянуться за горошком.

Разговор окончен.

Зайдя в дом, хватаю сумочку и ключи и выбегаю через парадную дверь. Мама зовет меня по имени, но я продолжаю идти. Я не хочу устраивать сцену перед подругой, которую мама видит только раз в год, и не хочу отвечать, если она спросит, что случилось.

Я уже проехала полквартала, когда звоню Августу.

– Я только что поговорила с ним о сообщениях, – говорю я, когда он отвечает.

– Что ты выяснила?

– Ничего. Он прослезился и сказал, что это сложно, – говорю я. – И он предупредил меня, чтобы я говорила потише и не делала никаких предположений. И на этом разговор был окончен.

Август вздыхает в трубку.

– Звучит правдоподобно.

– Я знаю, что мы виделись всего час назад, но можно я приеду? – спрашиваю я.

Надежда в моем тоне очевидна, отчаяние неприкрыто. Мне все равно.

Он не отвечает немедленным «да», и у меня сводит живот. Я ползу к остановке на светофоре впереди и задерживаю дыхание.

– Мой папа и Кассандра сейчас дома, – говорит Август. – Но я встречу тебя где-нибудь. Ты можешь сесть в мою машину, и мы просто поедем. Мы поедем куда захочешь. А если устанем… мы просто снимем где-нибудь комнату.

Слезы затуманивают мое зрение, когда загорается зеленый свет, и я киваю, несмотря на то, что Август меня не видит.

– Да, хорошо. Где мы встретимся?

– Как насчет задней парковки библиотеки? Двадцать минут?

Шорох и шарканье заполняют фон, как будто он собирается. Звенят ключи, за ними следуют шаги.

Август бросает все ради меня.

Никаких вопросов.

Никаких колебаний.

Как будто я для него на первом месте и все остальное не имеет значения – и в этот момент это чувство взаимно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

АВГУСТ

– Мне очень жаль, что я втянула тебя в это, – говорит Шеридан, забираясь в мою машину.

Ее глаза покраснели, щеки опухли… но она все равно самая красивая из всех, кого я видел в своей гребаной жизни.

Я наклоняюсь через консоль и впиваюсь поцелуем в ее розовые губы.

– Я здесь, потому что я этого хочу, – говорю я. – Никто меня ни во что не втягивает.

Следующие сорок пять минут мы едем на запад, не имея никакого пункта назначения. Рука об руку. Радио играет. Окна опущены, люк открыт.

Солнце садится, мы приближаемся к границе штата, но пока Шеридан не скажет мне остановиться, я не намерен снижать скорость. Я поеду с ней куда угодно.

– Может, остановимся? – Шеридан указывает на рекламный щит, утверждающий, что «всемирно известная» смотровая площадка Луна Виста находится в трех милях впереди. – Было бы неплохо подышать воздухом.

– Конечно.

Я целую ее руку и сворачиваю на следующий съезд. Указатели ведут нас через долину, заросшую деревьями, через мост длиной в милю, по извилистой дороге, где мы оказываемся на малолюдной стоянке. Другой указатель направляет нас к шаткой деревянной лестнице. К тому времени когда мы добираемся до самой смотровой площадки, небо темнеет, и звезды выходят из укрытий.

В каком-то смысле это идеальное время.

Я обнимаю ее сзади, когда жара позднего лета спадает.

– Здесь красиво, – говорит Шеридан. – Я не хочу уезжать.

Слева вдалеке мерцает маленький городок. Но справа – ничего. Может быть, темная пустота среди густых деревьев. Ни малейшего намека на свет, чтобы осветить их очертания. Как будто есть два пути, один из которых кристально чистый, а другой – огромный и таинственный. Возможно, жизнь во многом похожа на это. Мы можем идти по знакомому и узнаваемому, по верному пути… а можем прыгнуть в неизвестность и надеяться, что в конце концов оно того стоит.

– Жаль, что я не мог встретить тебя раньше, – говорю я.

Она хмыкает.

– Не думаю, что это имело бы значение. Судьба подставила нас обоих еще до того, как мы родились.

– Убеги со мной.

Слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю их обдумать, и у меня сжимает грудь почти до удушья, но мысль о том, чтобы жить этой дерьмовой жизнью без этой женщины рядом со мной, более болезненна, чем любая эмоциональная асфиксия, которую я могу себе представить.

Шеридан смотрит на меня сквозь бахрому темных ресниц, смеясь под нос.

– Еще одна из твоих безумных идей.

– Я серьезно. Мы могли бы начать все с чистого листа. Взять себе новые имена. Быть теми, кем мы хотим быть… вместе.

– Я не могу так поступить с мамой. Я не могу вот так разбить ее сердце.

– Тогда мы возьмем ее с собой.

– Она никогда не оставит Мередит Хиллз. Или моего папу. Они – ее дом. А если я когда-нибудь заставлю маму сесть с тобой в машину, у нее будет сердечный приступ, и я говорю совершенно серьезно. У нее слабое сердце. Эта штука – бомба замедленного действия, и встреча с тобой приведет ее в действие, я знаю это.

Я ничего не знаю о хрупкости или слабости, мне достаточно знать, что ее мама постоянно находится в деликатном состоянии, и то, что влияет на Шеридан, в конечном итоге влияет на меня.

– Хорошо, и каково же твое решение всего этого?

Шеридан вдыхает, снова поворачиваясь к виду.

– Если мы останемся вместе, мы причиним боль многим людям. А твой отец… кто знает, какие последствия будут для тебя? Я не уверена, что у нас будет счастливый конец.

Я поворачиваю Шер к себе и приподнимаю ее подбородок, пока наши рты не оказываются на одном уровне, прикасаюсь своими губами к ее.

– Ты изменила мою жизнь с той самой секунды, как вошла в нее, Розочка, – говорю я. – Это не может быть концом для нас. Теперь, когда встретил тебя, я не хочу никого другого.

– Ты увлекся, вот и все, – ее угасающий тон менее убедителен, чем ее слова, как будто Шеридан пытается убедить и себя. – Нам было весело.

– Мне было очень весело с другими женщинами… и ни с одной из них я не чувствовал ни малейшей доли того, что я чувствую, когда с тобой.

Шеридан прижимается щекой к моей груди, обхватывает меня руками и закрывает глаза. Эта теплая полнота снова наполняет мои вены, но мысль о том, что мне придется отвезти ее домой, попрощаться с ней на следующей неделе, превращает ее в невыносимую тесноту.

– Это странно, такое чувство, будто я знаю тебя всю свою жизнь, – ее голос едва слышен. – А я только недавно встретила тебя.

– Я не притворяюсь, что понимаю это.

Глядя на меня, Шеридан прикусывает губу, изучая мои глаза.

– Я не знаю, что произошло тогда между нашими семьями. То есть, я знаю, что пишут в газетах и что мне рассказывали родители. Но никто из нас не знает, что произошло на самом деле. Август, если мой отец был ответственен за то, что случилось с твоей мамой… Я никогда не прощу его. И я знаю, что это ничего не изменит. Это не вернет ее, но я серьезно. И я очень сожалею о твоей потере. У меня сердце болит от одной мысли о том, каково тебе было расти без нее.

За эти годы миллион людей выразили свои соболезнования, но ни разу это не было похоже на нечто большее, чем просто поздравительная открытка.

Когда-нибудь я расскажу ей о своем детстве.

О моем словесно оскорбляющем отце, брате-психопате, отсутствующем другом брате, и о череде нянь с кокаиновой зависимостью, которые меня воспитывали. Я расскажу ей, как мы редко ставили рождественскую елку. Как мой отец всегда ездил в отпуск без нас, потому что не мог ничем наслаждаться, если мы были рядом. Никто из нас никогда не ладил. В столетних стенах пробивали дыры больше раз, чем я могу припомнить.

Но я не хочу омрачать этот момент.

– Давай остановимся в этом отеле, – говорит Шеридан. – К черту. Я скажу маме, что останусь сегодня с Адри. Она видела, как я выбежала расстроенная. Мама знает, что я поссорилась с папой, и я уверена, что он дал ей какое-то туманное оправдание. Все будет хорошо. Давай сделаем это.

– Да?

Шеридан кивает.

– Да.

Мы едем к огням далекого города и останавливаемся у первого попавшегося отеля – какой-то трехзвездочной сети с вывеской, которая хвастается недавним ремонтом, но это не имеет значения. Я бы провел ночь на свалке, если бы это означало больше времени с ней. Шеридан пишет маме, а я снимаю для нас угловой номер на верхнем этаже, чтобы уединиться.

Худощавый клерк средних лет протягивает нам ключ от одного номера, и я делаю вид, что не замечаю, когда он нас осматривает. Очевидно, что у нас нет багажа, и мы здесь, чтобы хорошо провести время. Как только клерк отвечает на звонок, мы почти бегом направляемся к лифту, и в ту секунду, когда двери за нами закрываются, прижимаю Шеридан к стене и пробую на вкус ее губы. Ее рот прижимается к моему, и она проводит пальцами по моим волосам. Мгновение спустя мы оказываемся на нашем этаже.

– Наперегонки, – поддразнивает она.

– Ты даже не знаешь номер нашей комнаты, – я сгребаю ее в объятия, прихватывая в процессе ее идеальную задницу.

Я не знаю, в каком городе мы находимся. Я едва помню название этого отеля. Но этот момент запомню на всю жизнь.

Мы доходим до нашего номера и захлопываем за собой дверь. И несмотря на то что кондиционер работает на шестидесяти пяти градусах, мы не теряем времени на раздевание. Сегодня мы трахаемся так, будто наступил конец света – потому что в каком-то смысле так оно и есть.

Шеридан сидит на краю дубового письменного стола. Я отодвигаю вращающийся стул в сторону и падаю на колени, раздвигая ее бедра и слизывая ее влажность кончиком языка. Схватив меня за волосы, она издает тихий стон – как раз в тот момент, когда начинает звонить ее телефон.

– Не обращай внимания, – говорю я ей, мое дыхание согревает ее киску.

Шеридан закусывает губу и кивает, синхронно покачивая бедрами с моим проникающим языком.

Через минуту телефон звонит снова.

– Продолжай, – она крепче прижимается ко мне. – Я так близко…

Но это уже третий раз подряд, который крадет у нас момент.

Шеридан стонет, соскальзывает со стола, оставляя свой вкус на моих губах.

– Прости. Дай мне только посмотреть, кто взрывает мой телефон… – Шеридан находит в темноте свою сумку, затем телефон. Экран ярко светится на ее лице, освещая озабоченное выражение, которого раньше не было. – Это мама. Подожди. Она оставила голосовое сообщение.

Шеридан воспроизводит сообщение и подносит телефон к уху, и хотя он не включен на громкую связь, ее мама говорит так яростно и громко, что я слышу каждое слово.

– Шеридан, ты должна немедленно вернуться домой, – говорит ее мама. Если бы не знал лучше, я бы сказал, что она почти плачет. – Я не знаю, где ты, но знаю, что ты не у Адрианы, потому что я только что звонила ей. Возвращайся домой. Сейчас же. Это срочно.

Ее широко раскрытые блестящие глаза встречаются с моими через всю комнату. Ей не нужно ничего говорить. Мы одеваемся и проскакиваем стойку регистрации по пути к выходу – номер уже оплачен.

Я возвращаю нас в Мередит Хиллз, и высаживаю ее на библиотечной стоянке, рядом с ее машиной. Шеридан не произнесла ни слова с тех пор, как мы выехали из отеля, и я могу только предположить, что она думает о худшем.

– Все будет хорошо, – говорю ей, но я этого не знаю. Никто никогда этого не знает.

Наклонившись над консолью, Шеридан прижимается щекой к моей, ее ресницы трепещут.

– Я люблю тебя, Август. Эти слова вертелись у меня на кончике языка весь день, но я так и не нашла подходящего момента, чтобы сказать тебе это. Но на случай, если мы больше не увидимся после этого… Я хочу, чтобы ты знал это.

Ее слова вдохнули в меня жизнь и в то же время разбили меня вдребезги.

– Я тоже тебя люблю, – говорю я ей. – И мы еще увидимся.

Это еще одна вещь, в которой я не уверен. Не потому что я бы не перевернул небо и землю, чтобы увидеть ее снова, а потому что ее мать – это весь ее мир, и Шеридан пожертвовала бы собственным счастьем, если бы это означало безопасность ее мамы.

Шер вылезает из моей машины и садится в свою.

Через несколько секунд она становится ничем иным, как парой красных задних фонарей, исчезающих в темноте. Парализованный тяжестью этого момента, сижу в своей машине на холостом ходу, как мне кажется, целую вечность, сотни раз прокручивая наш совместный день, прежде чем у меня хватает сил уехать.

Если я больше никогда не увижу ее, то я буду тем, кто умрет от разбитого сердца.