Текст книги "Идеальный обман (ЛП)"

Автор книги: Уинтер Реншоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 18

Мари

Что-то мне подсказывает, сейчас не самое подходящее время сообщить Хелене, что не являюсь большим поклонником морепродуктов, поэтому я прикусываю язык и решаю потерпеть.

Это ведь всего-навсего ужин.

Один из многих.

Уверена, за эти несколько недель мне придется попробовать множество блюд Новой Англии, и, возможно, я даже научусь ценить некоторые отменно приготовленные морепродукты.

Хелена с важным видом расхаживает по кухне в незапятнанном голубом клетчатом фартуке с белой кружевной отделкой. Она заглядывает через плечо одного из поваров, когда тот закидывает живого лобстера в кастрюлю с кипящей водой.

Я тянусь к стакану с водой и отвожу взгляд.

Не знаю, сколько еще выдержу.

Хелена возвращается к столу, держа в левой руке красную бутылку, а в правой – белую.

– Кто-нибудь еще хочет вина?

– Да, пожалуйста. – Одрина держит бокал за ножку. – У тебя всегда отменные вина, Хелена. Твоей коллекции нет равных.

– Ты такая милая, – говорит Хелена. – Мы с Конрадом купили эту бутылку, когда были в прошлый раз в Монако.

– Знаешь, я до сих пор там не побывала, – замечает Сибил, махая рукой.

– Немыслимо. Ты многое упустила. Это самое замечательное место. – Хелена машет рукой в ответ Сибил. – Чего только стоит «Театр Принцессы Грейс».

Они обе одновременно вздыхают, и я притворяюсь, что не умираю со скуки. Но это не их вина. Просто я никогда не была сторонником светских разговоров.

– Итак, Марибель. – Одрина поворачивается ко мне, покручивая бокал с вином своими наманикюренными пальчиками. – Что ты думаешь о поместье?

– Оно прекрасно. – Я делаю глоток воды, пока она пристально за мной наблюдает.

– Ты впервые в Хэмптоне? – спрашивает она.

Я киваю.

– Не любишь вино? – снова спрашивает Одрина, только ее голос становится на октаву выше, из-за чего Сибил и Хелена прекращают разговор и смотрят в мою сторону.

Я расправляю плечи и улыбаюсь.

– Я не пью.

– О. – Одрина приподнимает брови, округляя свои зеленые глаза. – Думаю, невежливо спрашивать, но не так много людей нашего возраста отказываются насладиться бокалом вина…

Да. Это действительно невежливо.

Что, если я алкоголик в завязке? Что, если принимаю медикаменты, которые нельзя мешать с алкоголем?

Она точно знает, что делает.

– Просто… не пью. – Я отставляю свой стакан с водой в сторону и скромно ей улыбаюсь.

Она на это не купилась, но мне всё равно.

Я тоже могу играть в эту игру.

Мужчины заходят с террасы внутрь, принося с собой запах дорогих сигар и соленого морского воздуха. Отец Хадсона, Конрад, смотрит в мою сторону и тепло улыбается.

Мне он нравится.

Я познакомилась с ним сразу после того, как прибыли Шеффилды. Думаю, он понял, что мне неловко, поэтому отвлек от меня внимание, рассказав всем несколько историй об их общих друзьях. Когда Шеффилды направились в свои апартаменты, он отвел меня в сторонку и сказал, что рад со мной познакомиться и надеется, что мне будет комфортно в их доме.

И был вполне искренним.

Его голубые глаза в точности такие же, как у Хадсона, с морщинками в уголках, а голос дружелюбный и уверенный, как у человека, который знает, о чем говорит, и не тратит время впустую.

Хадсон занимает место между мной и Одриной, положив руку на спинку моего стула. Наклонившись ближе, он касается губами моего уха.

– Ты в порядке? – шепчет он.

Мило, что он волнуется обо мне.

– В полном, – шепчу я в ответ.

Отклоняясь, я краем глаза замечаю Одрину. Ее взгляд задерживается на нас двоих, прежде чем она сосредотачивает внимание на бокале вина и делает большой глоток.

– Лобстеры скоро будут готовы, – сообщает Хелена мужчинам. – Прошу, присаживайтесь. Надеюсь, вы нагуляли аппетит.

Дюк потирает свой выпуклый живот и плюхается на стул рядом с Конрадом, сидящим во главе стола. Сибил и Хелена болтают о старинных тиарах, которые, как я полагаю, были одним из предметов, которые они изучали в свое время в школе-интернате, так как они обе много о них знают.

– Как тебе может не нравиться «Стратморские розы»? – спрашивает Сибил, раскрыв рот. (Примеч. «Стратморские розы» – золотая бриллиантовая тиара в виде пяти сплетенных роз. Была преподнесена маме Елизаветы II в качестве свадебного подарка от ее отца, графа Стратмора в 1923 году).

– На мой взгляд, она какая-то… старомодная. – Хелена болтает вино в бокале, вертя рукой. – Не то что «Жемчужная тиара Пуаре». (Примеч. Жемчужная тиара Пуаре – тиара из жемчужин грушевидной формы. Первоначально была создана в Берлине в 1825 году в качестве свадебного подарка для принцессы Луизы Прусской).

– Еще бы, – смеется Сибил.

– Одрина, кажется, ты заскучала. – Хелена подпирает щеку рукой. – Твой брат приедет завтра. Тогда тебе станет гораздо веселее.

Дамы смеются, но Одрина смотрит прямо перед собой на заходящее над морем солнце, с легкой тоской и немного задумавшись.

– Не могу этого дождаться, – говорит она монотонно.

– Да, ладно. Ты же не виделась с братом уже несколько месяцев, – замечает Сибил. – Знаю, вы скучаете друг по другу, даже если не хотите в этом признаваться.

– Кстати, как у него дела? – спрашивает Хадсон. – Я не так давно видел его в городе, и он сказал, что отправляется за границу по работе.

Сибил вздыхает.

– Да, если бы только Алек мог усидеть на одном месте дольше, чем неделю или две.

Хелена усмехается.

– Разве мы можем винить его за то, что он живет своей жизнью? Он молод. Весь мир у его ног. – Она переводит взгляд на меня. – Может, в один прекрасный день Алек встретит милую девушку, как Марибель, и решит, что пустить корни – это лучше, чем быть одиноким.

– Дай Бог, Хелена. – Сибил поднимает свой бокал, выпив за предложение Хелены, а затем обе женщины поочередно отодвигают стулья, прежде чем отправиться на кухню.

За столом остаемся только мы втроем, так как Дюк и Конрад о чем-то увлеченно разговаривают на другом конце стола.

– Хадсон, я хотел показать вам, парни, свой новый шедевр. – Конрад поднимается из-за стола. – Быстрее, пока не вернулась твоя мать и не остановила нас.

– Шедевр? – спрашиваю я.

– Отец делает корабли в банке, – поясняет Хадсон, коснувшись губами моей щеки. – Я вернусь через минуту.

С отсутствием Хадсона атмосфера становится менее дружелюбной, но я не хочу обращать на это внимание.

– Итак, Одрина, откуда ты родом? – обращаюсь я к ледяной принцессе.

Ее темные ресницы вздрагивают, она выпрямляется.

– Потомак, Мериленд.

– Как «Настоящие домохозяйки»? (Примеч. «Настоящие домохозяйки» – американская медиафраншиза, состоящая из нескольких реалити-шоу жизни богатых домохозяек, проживающих в различных регионах по всей территории США).

– Настоящие… кто?

– «Настоящие домохозяйки» из Потомака? – спрашиваю я. – Телешоу. Его показывали на «Браво».

Она морщит свой идеальный, точеный нос.

– Никогда не слышала о таком.

– О? Ну, ладно. – Я тянусь за своим стаканом, но обнаруживаю, что он пуст. – Так, как давно ты знакома с Резерфордами?

– Всю свою жизнь. – Она вращает свой бокал в руке, но не пьет. Подперев щеку, она смотрит перед собой, словно ей хочется быть где угодно, только не здесь.

– В какой колледж ты ходила? – спрашиваю я.

Мне бы хотелось, чтобы она знала – мне этот разговор так же неприятен, как и ей, но одна из нас хотя бы старается.

– Серьезно? – фыркает Одрина.

– Что?

– Тебе правда интересно? – спрашивает она.

Я смеюсь, ведь эта женщина, должно быть, шутит.

– О чем ты? – спрашиваю я.

– Все твои попытки узнать меня поближе неубедительны. И мне скучно. К тому же, всё, что ты хочешь узнать обо мне, ты можешь выяснить у Хадсона. Иногда мне кажется, он знает меня лучше, чем я сама.

Не вдаваясь в подробности, она встает из-за стола и уходит.

Прежде чем я успеваю переварить всё, что только что услышала, возвращается Хадсон с другими мужчинами и садится рядом со мной.

– Ужин на подходе, – сообщает Хелена с порога, прежде чем посмотреть на нас. – А где Одрина?

Я пожимаю плечами.

– Она просто… ушла.

– Как это на нее похоже, – бурчит себе под нос Хадсон, а затем запускает руку под скатерть и кладет на мое колено. – У нее есть склонность драматизировать. Не обращай внимания, – наклоняясь, добавляет он.

Выпрямившись, напоминаю себе, что я здесь для одной единственной цели и только.

Чтобы выполнить свою работу.

Будь я проклята, если буду обращать хоть каплю своего внимания на эту потомакскую ледяную принцессу.

– Поверь мне, не буду, – шепчу я, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Весь вечер он смотрит на меня, словно я сошла со страниц журнала модных купальников.

– Эй, вы, прекращайте! – усмехается Сибил, садясь напротив нас, когда шеф-повар вносит тарелки с красиво сервированным лобстером. – Боже, глядя на вас, я начинаю скучать по молодости. Вот были деньки, правда, Дюк?

– Что такое, дорогая? – Дюк отворачивается от Конрада и обнимает жену.

– Эти двое, – говорит Сибил, улыбаясь пьяной от вина улыбкой, – они напоминают мне нас в молодости.

– Подожди-ка, – говорит Дюк, сдвинув брови. – Хочешь сказать… мы уже старики?

Весь стол заходится в вежливом смехе над глупой шуткой Дюка, но как только передо мной ставят ярко-красное ракообразное, я осознаю, что понятия не имею, как его есть.

Черт.

Все сосредоточиваются на своих тарелках, постукивая серебряными приборами о фарфор, а разговор перерастает в тихое пережевывание.

Они выглядят так естественно, словно делали это уже миллион раз. Мой взгляд падает на стол, где перед Дюком стоит нетронутая миска с булочками. Если бы на моей тарелке было бы еще что-нибудь, я бы, по крайней мере, выглядела занятой делом. То, что я сижу здесь, уставившись на вишнево-красного морского гада, и не притрагиваюсь к нему, станет ясно, как только эти люди отвлекутся от потрескивающих клешней.

– Я сейчас вернусь, – говорю я тихо, наклоняясь к Хадсону.

– Всё в порядке? – спрашивает он.

– Да. Прекрасно. Пойду, найду Одрину и дам ей знать, что мы ужинаем. – Извинившись, я направляюсь в ближайшую уборную и достаю свой телефон, быстро отыскав онлайн-видео о том, как едят лобстера.

Выходя, я натыкаюсь на Одрину, стоящую в тускло освещенном холле перед зеркалом. В руке она держит пудру, нанося ее вокруг своего носа.

– Вот ты где, – говорю я. – А мы уже ужинаем.

Она стреляет в меня убийственным взглядом, и только тогда я замечаю ее покрасневшие глаза.

– Ты плакала. – Я делаю шаг к ней, хотя каждая частичка меня кричит не делать этого.

Ей не нужно мое сочувствие.

Ей нужен Хадсон.

– Как проницательно, Марибель. – Она морщится, закатывая глаза.

– Не знаю, что произошло между вами с Хадсоном в прошлом, – начинаю я, – но он забыл об этом, и наша свадьба состоится. Нам всем будет лучше, если мы будем относиться друг к другу с добротой и уважением.

Одрина смеется.

– Боже, какая же ты жалкая. Ты вообще слышишь себя?

Я сжимаю челюсть, не желая, чтобы эта напыщенная сучка вывела меня из себя.

– Насколько хорошо ты знаешь Хадсона? – Одрина поворачивается ко мне, ее изумрудные глаза с прищуром смотрят на меня. – Такое ощущение, что ты появилась из ниоткуда.

– Я знаю его достаточно хорошо, чтобы выйти за него замуж. – Приподнимаю подбородок, сложив руки на груди.

– Он закоренелый холостяк, – говорит она, захлопывая пудреницу.

– Может, он был таким раньше. Люди постоянно меняются, – возражаю я. – После нашей встречи он доказал мне, что люди не всегда такие, какими кажутся на первый взгляд. И если ты попытаешься узнать их, иногда можно понять, что все неудобства, которые они тебе доставляли, неспроста.

– В этом ты права, – фыркает Одрина и подходит ко мне, уперев руку в бедро. – Хадсон не тот, кем кажется. Совсем. Мы все просто… пешки… в его игре. И скоро ты в этом убедишься.

Звук шагов заставляет ее перевести взгляд поверх моего плеча, и я разворачиваюсь и вижу, как Хадсон входит в холл.

– Всё в порядке? – спрашивает он, когда подходит ко мне сзади и кладет руки мне на бедра.

Одрина криво усмехается.

– Ну, конечно.

Она извиняется и, удаляясь, стучит каблуками по деревянному полу.

– Что тут произошло? – спрашивает он.

Выдыхая, я качаю головой.

– Думаю, она видит во мне соперницу и не хочет, чтобы мы были вместе.

– Она так сказала?

– Не так красноречиво, – говорю я.

– Как бестактно. – Он поджимает губы. – Не хочу, чтобы она доставляла тебе неудобства, Мари. Ты же скажешь мне, если она будет тебе докучать?

– Она мне не докучает. По правде говоря, мне плевать, что она говорит, делает, думает. – Я опускаю руки. – И странно, что ты так печешься обо мне.

– Что в этом странного? Ты моя невеста.

– Невеста, – напоминаю я ему, показав кавычки в воздухе. Я наклоняю голову. – Как бы там ни было, я могу сама за себя постоять. Поверь мне.

Хадсон выдыхает. Его голубые глаза сияют, а губы растягиваются в полу-ухмылке.

– Это… довольно сексуально, Мари.

Я закатываю глаза и беру его под руку.

– Идем, вернемся обратно. Сегодня тебе все равно ничего не перепадет.

Глава 19

Хадсон

Она спит.

А чашка чая, которую я держу, почти обжигает мне руку.

Поставив горячую чашку на прикроватный столик, я сажусь на кровать, которая прогибается под моим весом, и Мари начинает ворочаться. Натянув одеяло до шеи, она издает сонный стон, прежде чем перевернуться на бок.

У нее уходит несколько секунд на то, чтобы понять, что я рядом с ней, и в это же мгновение она убирает волосы с лица и вскакивает в испуге.

– Когда ты вошел сюда? – спрашивает она, приподнимаясь на руках.

– Доброе утро. – Я тянусь к чаю и предаю его ей. – Минуту назад. Ты спала, а мне не хотелось тебя будить.

Одно из окон слегка приоткрыто, и морской бриз шевелит прозрачные занавески. Солнце только начинает вставать над водой, окрашивая все вокруг безмятежным сиянием, что напоминает мне о лете моей юности.

– Спасибо. – Она отпивает чай, обхватив чашку двумя руками, и подтягивает колени к своей груди.

– Хорошо спала?

– Как в сказке. – Мари кивает, и уголки ее губ приподнимаются. – Какие планы на сегодня?

– Думал отвести тебя на рынок. Мы могли бы купить что-нибудь к ужину, может, какие-нибудь местные вещи. Не знаю, любишь ли ты сувениры или что-то вроде того, – говорю я.

– Серьезно? – она приподнимает бровь.

– Что?

– Я просто удивлена тому, что тебе нравятся подобные занятия, – поясняет она. – Ты же… городской плейбой и не похож на любителя туризма.

– Ты права, мне не нравятся подобные занятия, – соглашаюсь я. – Но мы пробудем здесь четыре недели, а я хочу, чтобы ты акклиматизировалась. К тому же, можешь верить, можешь нет, но через какое-то время это место может наскучить, а подобные занятия помогают развлечься.

– Тебе видней. – Она делает еще один глоток, прежде чем поставить чашку на ночной столик, и выбирается из кровати. Затем она вытягивает руки над головой, и край ее ночной рубашки задирается, открывая взору нежную кожу живота. У нее совсем не спортивная фигура, но это не умоляет ее сексуальности.

Подойдя к комоду, Мари останавливается у зеркала, расчесывая пальцами волосы.

– Ты собираешься просто сидеть здесь и наблюдать за тем, как я собираюсь? – спрашивает она, встречаясь в отражении с моим взглядом.

– Разве пары так не делают? – Я изгибаю губы в игривой усмешке и поднимаюсь с ее кровати. – Ладно, я оставлю тебя. Спускайся, когда будешь готова.

* * *

– Все правильно, я сказала пятьдесят гостей, а не пятнадцать. Пять и ноль. – Моя мать прикрывает рукой трубку, закатывая глаза. – Договариваюсь о месте проведения вечеринки. Кажется, до них не доходит, что нам понадобится их самый большой зал и полный доступ к частному патио на крыше.

– Кажется, ты говорила, что это будет небольшое мероприятие? – спрашиваю я.

– Пятьдесят человек это и есть небольшое мероприятие, Хадсон, – усмехается она.

Входя в комнату с камином, находящуюся прямо за углом комнаты для завтрака, я сажусь в мягкое кресло, откуда открывается потрясающий вид на утренний прилив, разбивающийся о скалистый берег. Однажды этот дом станет моим, но я не имею ни малейшего представления, что буду с ним делать. У меня не будет детей, которые наполнят его смехом. Не будет таких друзей, как у родителей, по крайней мере, тех, с которыми мне бы хотелось сожительствовать на протяжении месяца.

Мне совершенно без надобности такое место, как эта вилла, а оставлять ее пустовать месяц за месяцем будет просто кощунством.

Меня одолевает меланхоличная грусть и в то же время легкое освобождение, когда я осознаю реальность происходящего.

– Доброе утро, дорогая. – Я слышу голос матери и смотрю через плечо, ожидая увидеть Мари, только это Одрина. – Хорошо спала?

– Как всегда, Хелена. – Она целует мою мать в щеку, прежде чем повернуться в мою сторону. – Доброе утро, Хадсон. – Она проскальзывает в каминную комнату, садясь напротив меня.

На ней короткий желтый сарафан, который контрастирует с ее загорелой кожей. Она скрещивает ноги, и край платья скользит вверх по ее бедру, но я отказываюсь играть в эти маленькие игры. Вместо этого концентрируюсь на приливе.

– Чем ты и твоя очаровательная невеста собираетесь заняться сегодня днем? – спрашивает Одрина, взмахивая ресницами.

– Я веду Марибель на рынок, – отвечаю я, по-прежнему не глядя ей в глаза.

– Ха. – Одрина закатывает глаза.

– Что?

– Это всегда было нашим занятием, – говорит она, резко выдыхая через нос. – Субботний утренний базар.

– Эй. – Мари кладет руку мне на плечо. – Готов?

– Несомненно. – Я встаю, беру ее за руку, но не свожу глаз с подозрительного взгляда Одрины.

* * *

– Я хочу узнать больше о твоем детстве. – Мари пролистывает открытки на стенде у белой палатки старой типографической компании. – Просто мне кажется, что я вижу ту сторону тебя, о существовании которой даже не подозревала, и поэтому мне хочется узнать, есть ли что-то еще, – добавляет она, повернувшись ко мне.

– И каким образом это имеет отношение к моему детству?

– Все начинается с детства. Тогда ты учишься любить, узнаешь, что такое быть любимым, как вести себя с людьми и тому подобное.

– Знаешь, я просто ненавижу, когда ты пытаешься меня анализировать. – Беру открытку со стенда и читаю надпись с обратной стороны. Она использованная. Никогда не понимал, почему кто-то покупает старые использованные открытки.

– Я не пытаюсь тебя анализировать, – говорит Мари. Она держит открытку с маяками и подносит ее ближе, чтобы рассмотреть. – Мне хочется узнать, что у тебя внутри. Я начинаю думать, что ошибалась в тебе с самого начала.

– В чем именно?

Мари убирает открытку на место и поправляет сумочку на плече. Я следую за ней к следующей палатке, где она покупает домашнюю булочку с корицей у женщины в белом фартуке.

– Я не съем это одна, – говорит Мари, передавая мне вторую вилку, когда мы отходим от палатки.

– В чем именно ты ошибалась с самого начала? – повторяю свой вопрос.

– По-моему, ты специально ведешь себя, как козел, – поясняет она. – Но я не считаю, что это твоя сущность, и вряд ли тебе доставляет удовольствие быть мудаком. Думаю, это просто броня, которую ты носишь, потому что тебе когда-то причинили боль.

Прижав руку к груди, я усмехаюсь.

– Да. Я такой бедный и несчастный.

– Я не шучу, – говорит она, подсовывая мне булочку. – Эй, ты съел слишком мало.

Я отламываю большой кусочек, чтобы успокоить ее, и мы продолжаем переходить от палатки к палатке, пробираясь сквозь толпу людей.

– Хадсон, я видела твою мягкую сторону, – говорит она, жуя, – и хочу узнать, откуда она взялась и почему ты так сильно пытаешься ее скрыть.

– Я бы не назвал себя мягким, – фыркаю я.

– Ну, конечно, нет, – говорит она. – Но это так. У тебя есть добрая черта. Я видела, как ты умеешь заботиться о других. И пусть ты и не придаешь этому особого значения, но ты хороший человек, когда хочешь им быть. Ты хороший сын. Хороший фиктивный жених.

– Я знаю.

Она смеется.

– Тебе было тяжело? – спрашивает она без тени улыбки. – Когда тебя постоянно отправляли в интернаты?

Я закатываю глаза.

– Серьезно? Мы будем говорить об этом здесь? Сейчас?

– Я просто не могу перестать думать о том, как это могло отразиться на ребенке. – Она качает головой, стараясь скрыть слезы.

– В наших кругах это вполне нормально, – говорю я напряженно. – Я не ныл из-за этого, ну, по крайней мере, не после детского сада.

– Они сдавали тебя в интернат с детского сада? – Она раскрывает рот. – Но ты же был малышом.

– Не смотри на меня так, Мари.

– Как?

– Будто тебе жаль меня.

– Но мне жаль. Это очень грустно, – говорит она, вздыхая. – Они держали тебя на вытянутой руке. Любили на расстоянии. Это многое объясняет. – Мари съедает еще один кусочек булочки, быстро прожевывая и проглатывая его целиком. – Это заложило основы твоих взрослых любовных отношений. Ты же это понимаешь?

– Что, черт возьми, ты несешь? – смеюсь я.

– Тебе тридцать лет, а у тебя была всего одна девушка, я правильно понимаю?

– Правильно.

– Ты предпочитаешь одноразовые интрижки, никаких обязательств, обычный перепих, – утверждает она, словно это факт. – Ты не заводишь романов. Не вступаешь в отношения. Ты не хочешь остепениться или жениться, по крайней мере, по-настоящему.

– К чему ты клонишь?

Она резко останавливается, указывая на меня вилкой с усмешкой на лице.

– Ты не считаешь себя достойным настоящей, истинной, чистой любви, поэтому отталкиваешь ее, прежде чем успеешь испытать. Бум. Я гений.

– Мари. – Я наклоняю голову набок. Она продолжает идти.

– Почему я не пошла учиться на психолога или что-то в этом роде? Я же раскусила тебя всего за каких-то десять минут.

– Ты себя слишком переоцениваешь, – говорю я.

– На, доедай. Я объелась. – Она сует мне булочку, прежде чем направиться к бутику с одеждой для женщин и детей, украшенной предметами ручной работы. Надев шляпу, она отыскивает ближайшее зеркало, разглядывает свое отражение, а затем снимает ее и передвигается к стенду с бирюзовой бижутерией.

Стоя в стороне, я слежу за тем, как она переходит от одних украшений к браслетам, прежде чем пройти мимо стенда с детскими пеленками, на которых изображены милые животные. Она останавливается, словно они привлекли ее внимание, и на секунду я задаюсь вопросом, захочет ли Мари однажды завести свою семью.

Может, это неправильно с моей стороны оттягивать ее мечты, преследуя свои интересы. Я только надеюсь, что моя финансовая поддержка возместит весь ущерб. В конце концов, это единственное, что я могу ей предложить.