Текст книги "Погнутая сабля"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
Глава четвёртая
I
В Бельгии сыпал снег. С тех пор как прапорщик 52-го Оксфордширского полка Полдарк привез молодую жену из Грейвзенда в Антверпен, а оттуда в Брюссель, стояла ненастная ветреная погода. Переправа прошла без особых трудностей; море окутал непроглядный холод серого неба; и похоже, с того времени и стал падать легкий снежок.
Они прибыли в казарму Джереми, но быстро переехали в маленькую, но приятную комнату на улице Намюр. Служебные обязанности Джереми в мирное время носили условный характер: редкие занятия по строевой подготовке и военной стратегии, иногда визиты и кое-какие поручения старших офицеров. В остальном у них всё складывалось отлично, они ходили на частые балы и званые вечера, познакомились с другими английскими семьями, прибывшими сюда, потому что кто-то из семьи носил военную форму; ездили в Суаньский лес в нескольких милях к югу от города, читали, беседовали, ходили по магазинам и предавались любовным утехам.
Они отдавались друг другу со всем пылом новобрачных и примесью еще какого-то чувства. Четыре года назад Джереми убегал от таможенников, и его укрыла эта властная девушка. И с той поры стала для него единственной. Беззаветно преданный ей, как одержимый, он перестал замечать других женщин. Такая губительная и невыносимая любовь встречается редко, а он страдал от неразделенной любви свыше четырех лет.
И тогда, окончательно потеряв всякую надежду, Джереми решил последовать безумному отцовскому совету и напоследок увидеться с Кьюби. Как вор, он забрался ночью к ней в замок и каким-то непонятным образом убедил ее, сам до сих пор не понимая, как ему это удалось, уехать вместе с ним. И она уехала. Они сбежали, как в средневековом рыцарском романе, и Кьюби сознательно отдалась ему до свадьбы. Сбылась его мечта; порой ему не терпелось увидеть ее, чтобы удостовериться – это не сон, а холодный и циничный реальный мир.
Что касается Кьюби, то после отказа Валентина от брака с ней, она смирилась с мыслью навсегда остаться старой девой и даже посчитала, что счастлива жить с матерью, сестрой, братом и двумя его детьми в прекрасном замке, строительство которого все еще не завершено; и тут перед ней предстал высокий офицер, повзрослевший и более уверенный в себе, и внезапно на нее нахлынуло сильное чувство, влечение, которого она прежде не ощущала, едва осознавая или успевая сообразить, что оно значит... Кьюби не мучилась сомнениями, разочарованиями, внезапными прозрениями. Порой она вспоминала оставленную в Каэрхейсе семью, но только как тень прошлого.
Словно в ее характере столкнулись все чувства, эмоции, невольно сдерживаемые здравым смыслом, поэтому прежде ее не взволновала мысль о свадьбе с Валентином, обаятельном юноше, который ее не любил, и лишь совсем немного всколыхнуло обожание Джереми, желающего только ее на всем белом свете.
Плотина чувств вовремя прорвались, к счастью для Джереми и благодаря ему. Прорвалась окончательно – единожды поддавшись чувствам, Кьюби уступила им дорогу. Она с радостью дарила свое прекрасное тело мужу по первой же прихоти, то целомудренно, то вызывающе, то исступленно, в зависимости от настроения. Они предавались любви до полного изнеможения. Но не насыщались друг другом.
Они прекрасно ладили, пылко, радостно, ничего не скрывая. Джереми не видел в ней ничего дурного, как и она – в его поступках. Даже появление Лизы Дюпон, его бывшей любовницы, не омрачило настроения. Эта интрижка случилась, когда Джереми утратил все надежды на Кьюби. Теперь он даже не смотрел на Лизу, и после второй встречи та пожала плечами и спокойно отошла прочь.
– Милая девица, но, по-моему, станет толстушкой, – сказала Кьюби. – Я счастлива, что ты выбрал меня.
Они жили прекрасно. У Джереми лежали деньги в брюссельском банке – следствие той авантюры, о которой он старался не вспоминать, а когда они закончились, он взял кредит. Кьюби, умудренная горьким опытом расточительства брата, стала экономить, но Джереми сказал, что скоро получит деньги за счет прибыли от Уил-Лежер, и можно покупать в кредит, в расчете на то, что они оплатят счета, когда Джереми покинет армию.
Когда это случится? Довольно скоро, думал он. В условиях мира во всей Европе полки, скорее всего, распустят, хотя до него доходили слухи, что союзники не сошлись во взглядах на Венском Конгрессе, и не исключено, что британское правительство решит пока оставить войска в Европе. Предпочтительно остаться до октября, тогда он отслужит два года. И если все пойдет хорошо, он сможет продать свой офицерский чин, хотя этот полк не самый привлекательный, и вернуться в Корнуолл к Рождеству.
Тем временем жизнь в Брюсселе протекала славно.
Невзирая на то, что она редко вспоминала о прошлой жизни, Кьюби слегка омрачало отсутствие вестей из Каэрхейса (ни слова), поэтому, когда она получила письмо, то нервно сломала печать и поднесла бумагу к окну, чтобы прочесть. Его послала мать.
Моя дорогая дочь!
Не знаю, что побудило тебя сбежать из дома обманным и тайным путем. Мы с твоим братом, не говоря уже о Клеменс, страшно расстроились, по-настоящему горевали по поводу обстоятельств твоего побега. Письмо, что ты оставила, ничего толком не разъяснило, в нем сказала, что сама не можешь понять этот поступок. И твое последнее письмо, хотя и более подробное, мало что прояснило.
Не думаю, что из-за каких-то поступков или слов мы могли утратить твое доверие. Ты убедила нас, что счастлива дома и рада предстоящему браку с Валентином Уорлегганом. Когда все сорвалось, пусть и не по нашей вине, ты не расстроилась, в отличие от нас, и стала ждать, пока не подвернется подходящая партия.
Вместо этого ты выбрала мистера Джереми Полдарка. Приятный юноша и джентльмен. Он произвел весьма отрадное впечатление, когда приходил сюда, и мне известно, что Клеменс очень хорошо о нем отзывается.
Я, как и все мы, желаю тебе только огромного счастья. Вы будете жить в Брюсселе? У нас, как тебе известно, остались печальные воспоминания о Валхерене, где погиб твой брат. Какое огромное облегчение, что война наконец окончена, и если победители не рассорятся, можно надеяться на продолжительный мирный период.
Огастес в Лондоне, все так же служит в Казначействе, и я написала ему о твоем замужестве. Полагаю, Джон в этом месяце отправится в Лондон, как того требуют кредиты и другие дела. Здесь очень сыро, начиная с самого Рождества, безветренно и уныло, расцвели примулы и камелии.
Твоя любящая мать,
Франсис Беттсворт
Кьюби прочитала письмо дважды, а потом передала Джереми. Тот погрузился в чтение на пару минут, а затем с улыбкой вернул ей письмо.
– По-моему, ты уже на полпути к прощению.
– Пришло еще вот это, – произнесла Кьюби и передала ему клочок бумаги.
Там было написано:
Дорогая-предорогая Кьюби, милый Джереми, как же я вам обоим завидую!
С любовью, Клеменс.
II
По всей видимости, Генриетта Кемп сумела преодолеть вечное недоверие к французам и недовольство вырождением их столицы, за сутки обдумав и приняв приглашение Росса, и на рассвете следующего понедельника они впятером выехали из Нампары и потряслись по грязной дороге в Лондон. Они поселились в привычных апартаментах Росса на Георг-стрит в районе Адельфи. Росс сообщил в письме премьер-министру об их прибытии в столицу, и тот пригласил его к себе в Файф-хаус в десять утра субботы. Вечером в пятницу Росс повел Демельзу и Изабеллу-Роуз в припорошенный снегом театр «Друри-Лейн».
Они посмотрели комедию Томаса Мортона «Город и деревня» с мистером Эдмундом Кином в роли Рубена Гленроя, а потом музыкальную пьесу «Рубины и бриллианты». Росс втайне считал эти пьесы довольно убогими, но жене они понравились, а восхищение Изабеллы-Роуз позабавило обоих – глаза дочки сверкали подобно бриллиантам. Она восхищенно сцепила руки и светилась удивительной радостью. Словно ей, как Жанне Д'Арк, явилось видение, правда, не святое, а жизнь, воплощенная на сцене, среди мишуры. Спектакль ее поглотил. Она затерялась в блестках, свечах, пудре, краске, духах, репликах, произносимых неестественным голосом, во всей этой грандиозной и восхитительной выдумке.
В самом конце, когда они собрались уходить, кто-то окликнул Росса:
– Капитан Полдарк!
Это был крепкий и хорошо одетый молодой человек с резкими чертами лица. Он улыбнулся. Затем посмотрел на Демельзу.
– Миссис Полдарк. Какая приятная неожиданность. Эдвард Фитцморис. Вы помните...
– Разумеется, – ответила Демельза. – Как вы поживаете, лорд Эдвард? Вы, наверное, не знакомы с нашей младшей дочерью, Изабеллой-Роуз?
Они беседовали, одновременно продвигаясь с толпой к выходу. Поскольку Демельза не видела его с того дня, когда Клоуэнс ему отказала, то уж было подумала, что может возникнуть некоторая натянутость, как тем утром, когда они покинули Бовуд, но Эдвард явно уже давно оправился от разочарования. Он наверняка понял, с долей сожаления размышляла Демельза, что это к лучшему, и необузданная вольнолюбивая белокурая девица из Корнуолла никогда не привыкнет к блестящей, но ограниченной светской жизни, которую он ей предлагал. Теперь она жена молодого моряка-предпринимателя, живет в небольшом домике в Пенрине и выглядит (Демельза вспомнила ее последний визит в Нампару) менее оживленной, чем обычно, с кругами под глазами.
Само собой, вскоре прозвучал вопрос. Уставившись на скопление экипажей, Эдвард Фитцморис спросил, как поживает их старшая дочь. Она замужем? Что ж, это ведь неудивительно, верно? И счастлива? Хорошо, замечательно. Что ж, они провели чудесную неделю в Бовуде. Жаль, что вас там не было, сэр. И еще одна милая дочурка! Сколько ей? Пятнадцать?
Демельза улыбнулась Белле, которая сверкнула глазами в сторону Эдварда, а затем многозначительно улыбнулась матери, чтобы та продолжила игру.
Как здоровье леди Изабел? А лорда и леди Лансдаун? Его брат и невестка чувствуют себя хорошо. У них теперь двое сыновей, знаете ли. Тетушка Изабел переболела подагрой, но теперь совсем поправилась. У нее новая слуховая трубка, которая, как утверждалось, лучше усиливает звук, нежели предыдущая, хотя он не замечает разницы. Нет, он все еще не женат, но занят по горло в парламенте и другими общественными делами.
– Может, заглянете к нам с тетушкой на следующей неделе на чай в особняк Лансдаунов? Генри и Луиза в стране, но...
– Это очень любезно с вашей стороны, – ответил Росс. – Но мы направляемся в Париж. Скорее всего, в понедельник.
– В Париж? Я там был в октябре. Прекрасная мысль. Едете отдыхать, я полагаю?
– Да, отдыхать.
– Где поселитесь?
– Нам все организовали.
Фитцморис заметил нерешительность, с которой Росс отвечал на предыдущий вопрос, поэтому, чуть улыбнувшись и приподняв бровь, взглянул на него и не стал больше расспрашивать.
– Вы с удивлением отметите необычность города, миссис Полдарк. В каком-то смысле он старомоден по сравнению с Лондоном, как будто долгие годы войны затормозили его развитие. Город весьма суровый, но много приятных людей. Если вы не торопитесь, капитан Полдарк, позвольте дать вам имена пары моих друзей, которые будут рады познакомиться с вами и с удовольствием покажут в Париже все, что пожелаете.
– Благодарю. Я вам очень признателен.
– И не забудьте взять в поездку ножи и вилки. Во Франции они ценятся на вес золота по причине нехватки стали и прочих металлов.
Они разошлись через несколько минут, и как только оказались подальше от чужих ушей, Белла воскликнула:
– Какой прекрасный мужчина!
– По-моему, у Беллы входит в привычку находить всех мужчин прекрасными, – сказал Росс.
– Ой, папа, ты иногда такой гадкий! Но ведь он милый, правда?
– Очень приятный человек, – согласился Росс. – Побольше бы таких.
– Совершенно согласна, – прибавила Демельза.
III
Последний раз Росс встречался с графом Ливерпулем на Даунинг-стрит, но сегодня поехал в Файф-хаус, личную резиденцию премьер-министра, построенную около века назад в старом частном саду Уайтхолла. Его пригласили к премьер-министру минута в минуту, как только пробили часы в зале.
Лорд Ливерпуль, сидевший у камина, поднялся, чтобы поприветствовать его, и произнес:
– Хорошо, что вы пришли, Полдарк. Вы, конечно же, знаете Роберта Мелвилла.
Росс обменялся рукопожатиями с мужчиной чуть моложе его самого, высоким, с плотно стиснутыми губами и волосами с проседью.
– Да, разумеется. Как поживаете, Мелвилл?
Роберт Дандас был другом Питта и решительным сторонником лорда Ливерпуля. В 1811 году он унаследовал от отца титул, а на следующий год Ливерпуль, сформировавший свое первое правительство после убийства Спенсера Персиваля, назначил Мелвилла Первым лордом Адмиралтейства. Насколько было известно Россу, он все еще занимал этот пост. Можно только догадываться, почему он здесь...
– Возможно, вы решили, что у Адмиралтейства есть свой интерес в этом деле, но это не так, – сказал лорд Ливерпуль, положив конец его домыслам. – Но лорд Мелвилл помогал мне во многих ситуациях, касающихся Франции, и я позвал его как старого друга, чтобы он встретился с вами и послушал наш разговор. Как вы наверняка уже поняли, дело не касается Кабинета министров, вы отправитесь как мой личный представитель. Но если возникнут какие-то ситуации, о которых вы захотите доложить во время моего отсутствия, лорд Мелвилл выступит моим заместителем.
– Я был бы счастлив узнать, о каких именно ситуациях должен вам докладывать, милорд, – ответил Росс.
Ливерпуль позвонил в колокольчик.
– Не хотите ли бокал бренди, чтобы согреться?
– Благодарю.
– В Корнуолле идет снег? – спросил лорд Мелвилл.
– Нет, только дождь – очень сильный.
– Вы, должно быть, совершили длинное и утомительное путешествие. Оно занимает три дня?
– Именно так. Но я всё равно намеревался вскоре вернуться в Лондон. Палата общин ведь уже собралась?
– С прошлого четверга, – ответил Ливерпуль. – Но там нет такого неутомимого человека, как вы, Полдарк.
– Я далеко не всегда таков, – заметил Росс, – но слышал, что готовится билль о зерне, и собирался выступить против него.
Возникла пауза, когда вошел слуга и поставил поднос на столик. Росс отвлекся на несколько секунд, любуясь гобеленами, сделавшими известными и дом, и его хозяина.
– Несомненно, мы обсудим билль о зерне чуть позже, – сказал лорд Ливерпуль. Но сейчас, возможно, не время. Разумеется, я знаю, что вы симпатизируете реформам... Кстати, вы в курсе, что Каннинг благополучно добрался до Лиссабона?
– Да, я получил от него весточку две недели назад. Он писал, что слег в постель с подагрой, а потому еще не приступил к своим обязанностям. – Росс почувствовал боль в лодыжке. – Что до реформ, милорд, как вы и сказали, сейчас, возможно, не время их обсуждать, но, признаться, я разочарован и подавлен тем, что со времени провозглашения мира не произошло никаких улучшений в условиях жизни Англии.
– Мы действуем, но медленно, – заметил Мелвилл.
– Многие из тех, кто поддерживает это правительство, – сказал Росс, – как и я, считали, что сколько-нибудь серьезные реформы должны подождать до свержения Бонапарта. Кажется, это Уиндхем сказал: «Кто же станет чинить дом в тайфун?». Да и Питт, разумеется, свернул свои реформы именно из-за войны. Но теперь... Теперь их точно стоит возобновить. Труженики и в полях, и на фабриках должны получить возможность жить порядочной, честной жизнью. А не страдать от голода посреди чужого изобилия.
Они отхлебнули бренди. Росс заметил, что его высказывание не встретило особого одобрения.
– Поверьте, – сухо заметил Ливерпуль, – я и сам не удовлетворен условиями в нашей стране, и, если позже вы захотите внести свой вклад в сессию парламента, то сможете ненадолго вернуться. Вас будут держать в курсе. Естественно, билль о зерне не представят раньше конца марта, и не сомневаюсь, он вызовет споры и обсуждения по всей стране. В то же время, глядя на международные отношения, мы видим другие проблемы.
– Вот почему я должен в такой спешке отправиться в Париж?
Лорд Ливерпуль моргнул одним глазом.
– Не в спешке. Но сейчас вы нужны мне там.
– Могу я спросить зачем, милорд?
– Как я уже говорил при нашей последней встрече, за последние десять месяцев во Францию вернулось больше ста пятидесяти тысяч военнопленных из России, Пруссии и Англии. У многих из них остались очень неприятные воспоминания о противниках, и теперь они жаждут возможности отомстить. В то же время, прибытие такого количества aristocratic émigrés [3]3
эмигрантов-аристократов (фр.)
[Закрыть] вызовет расслабленность, разбавление великолепной армии Бонапарта за счет восстановления юнцов и стариков в должностях, которые они получат исключительно по праву рождения и благодаря иным привилегиям. Все это приведет к негодованию и беспокойству.
Росс наклонил голову.
– Да, безусловно.
– Но я не говорил вам, – добавил лорд Ливерпуль, – что в октябре я отправил своего брата, полковника Дженкинсона, на задание, которое, по задумке, походило на ваше. Его прикомандировали ко Второму пехотному корпусу генерал-лейтенанта, графа Рея в Валансьене. В своих донесениях он говорил о тревожном уровне недовольства во французской армии.
– И как он описывал это недовольство?
– По его словам, армия кишит тайными обществами. Многие из них бонапартисты, ставящие своей целью свергнуть Людовика – правда, не вернуть Наполеона, а посадить на трон его сына. Другие поговаривают о герцоге Орлеанском. Многие из высшего офицерского состава, как он говорит, роялисты, но рядовые не могут принять Людовика и то, что они называют его коррумпированным двором.
– И чем же, по вашему мнению, я могу быть полезен?
– Отчеты моего брата крайне мрачны и слишком отличаются от тех, что поступают от нашего нового посла, лорда Фицроя Сомерсета, который более восторженно докладывает об отношении к Бурбонам. Сомерсет, конечно, очень юн – он хоть и бравый военный, но не слишком разбирается в дипломатии и иностранных делах.
– Как и я, – вставил Росс.
– Как только Бонапарт отрекся, – продолжил Ливерпуль, – мы сделали, полагаю, все возможное, чтобы вернуть Францию на путь взаимопонимания с другими странами. Одна из самых главных целей нашей политики – видеть Францию стабильной и сильной. В противном случае баланс сил слишком сильно сместится в пользу России или Пруссии. А тем временем, в Вене Талейран от имени Франции ходатайствует об урегулировании таких трудноразрешимых вопросов, как независимость Бельгии и границы Франции на Рейне. Если во время работы Конгресса Франция погрузится в анархию или гражданскую войну, это станет чудовищной неудачей не только для него или нашей политики, но и для будущего мира в Европе.
Россу налили второй бокал бренди. Мелвилл улыбнулся.
– Больше никакой контрабанды, Полдарк, – сказал он, разглядывая свой бокал на просвет, – честь по чести доставляется из Арманьяка с уплатой всех пошлин.
– Кажется, вы считаете, что каждый корнуоллец в душе контрабандист, – заметил Росс.
– А разве нет? Я побывал там лишь однажды, и у меня осталось ощущение, что пристрастия тамошних жителей... Неординарны.
– И именно поэтому вы отправляете меня в эту... Эту неординарную миссию?
– Я отправляю вас, – отрезал Ливерпуль, – памятуя о значимых услугах, которые вы оказали Короне, особенно о последней миссии в Португалии, когда вы не единожды послужили стране.
Росс потягивал арманьяк, за который уплатили все пошлины. Он как будто слушал речь Каннинга.
– Вы хотите, – поинтересовался он, – чтобы я присоединился к вашему брату, милорд?
– Нет. Я отправил его на юг, чтобы он прощупывал почву в Марселе, а затем поехал в Бордо. Разумеется, там к королю относятся куда благосклоннее, чем в Париже. Но мне нужно второе мнение, мнение другого рода. Мне нужен человек, не настолько связанный со мной и, следовательно, менее официальный. Кто-то, проводящий отпуск в Париже и общающийся с офицерами в непринужденной обстановке. Ваш отнюдь не беглый французский станет преимуществом. А то, что вы привезете с собой семью, развеет подозрения.
– Обширное задание, – заметил Росс.
– Именно.
– И непростое.
– Вы так считаете?
– Вы же помните, милорд, что генерал Веллингтон не одобрил моего присутствия в Буссако: ему казалось, что я – наблюдатель, посланный членами Кабинета, настроенными против него.
– Помню. Но ведь вы доказали обратное.
– Да, но он все равно относился ко мне без особой благосклонности. Будет жаль, если Фицрой Сомерсет решит, что меня послали отслеживать, как он ведет дела!
Лорд Мелвилл протянул ноги к огню. Он начал набирать вес.
– Роберт говорил мне, что вы друг Фицроя Сомерсета.
– Это преувеличение. Мы трижды встречались. Но думаю, он относится ко мне по-дружески, как и я к нему.
– Тогда не думаю, что... Надеюсь, я буду прав, если скажу, что никто не просит вас докладывать о решениях нашего посла. Вас просят составить собственное мнение о состоянии дел во Франции. У нас противоречивые сведения, и нам нужен еще один взгляд. Вот и все. Я прав, Роберт?
– Да, – произнес второй Роберт, – именно этого я и хочу. – На самом деле, – заметил Мелвилл, – вас просят всего лишь провести отпуск в Париже, как делают сейчас многие другие богатые и титулованные англичане. Составьте свое мнение и дайте нам знать о нем. Думаю, это соблазнительная перспектива.
– Так и есть, – согласился Росс. – Но прежде чем я уеду, милорд, не могли бы вы сообщить мне об аргументах в пользу билля о зерне? Я знаю лишь тех, кто выступает против него, а, возможно, стоит оставаться непредвзятым.
– С удовольствием, – согласился Ливерпуль. – Обещаю предоставить список аргументов до вашего отъезда. Но прежде всего, пожалуй, вам стоит понять, что если другие страны не заботятся об интересах крестьян, нам тоже не стоит за это браться.
– Я беспокоюсь не о владельцах ферм, а о поденщиках как из деревень, так и из городов.
– Именно так. Именно так. Конечно, обеим сторонам есть что возразить...
Часы снаружи пробили половину, и почти сразу же к ним присоединились маленькие серебристые, стоящие на камине. Часы его сиятельства явно шли правильно.
– Когда, по-вашему, мы должны выехать?
Глаз Ливерпуля снова дернулся.
– Полагаю, завтра вечером. Утром принц-регент возвращается из Брайтона, и вы должны повидаться с ним перед отъездом.
Росс не сдержал удивления:
– Он тоже знает об этой миссии?
Повисла тишина. Мелвилл вновь наполнил бокал Росса.
– Не то чтобы знает, – объяснил Ливерпуль. – Но я попросил его даровать вам титул баронета. Полагаю, это необходимая часть нашего предприятия.
IV
– Что?! – вскрикнула Демельза. – Что, Росс? – К счастью, дети гуляли с миссис Кемп, иначе их бы испугал крик матери. – Ты... Они... Они хотят, чтобы ты... Ох, Росс. Ох, Росс. – Она схватила его за руки, притянула к себе и поцеловала. – Но ты же отказался! Сказал, что отказываешься! Тогда в Нампаре, в тот вечер, когда ты впервые рассказал мне об этом. Ты сообщил, что отказался...
– Я прекрасно помню, что сказал! – рявкнул Росс. – Что сказал тебе и ему! Разумеется, я отказался тогда, отказался и сейчас! Не хочу никакого незаслуженного титула! У него создалось какое-то глупое представление, что мне чрезвычайно важно согласиться. Так считает и Мелвилл. Они говорят, убеждают, что обычный капитан в Париже, где полно титулованных особ, не годится для их целей. У Мелвилла есть список офицеров французской армии. Практически каждый из них – граф или барон. Даже рядовые, выслужившиеся при Бонапарте, имеют титул – то есть те, которые не рождены герцогами и князьями! Боже мой, знать бы заранее, во что я...
Она поцеловала его в уголок губ.
– Ты бы отказался ехать?
– Да!
– А сейчас?
Росс резко расцепил ее объятия, отошел к окну и выглянул на улицу, припорошенную снежком, посмотрел сначала на торговку апельсинами, затем перевел взгляд на другую, с капустой в тележке. Он молчал и думал о разговоре с Кэролайн Энис сразу после Рождества. Она тогда сказала:
– Слышала, тебе предложили титул.
– Да.
– И ты отказался?
– Да.
– А каковы причины твоего отказа?
Росс объяснил. Кэролайн слушала его с тем особым очаровательным вниманием, предназначенным только для него, с искоркой юмора, притаившейся в глазах.
– Мой дорогой Росс, а вдруг ты все же ошибаешься?
– Если ты считаешь мои доводы ошибочными, значит, таковым же и считаешь мое решение.
– Ты живешь в выдуманном идеальном мире, Росс, где титулы упразднены. Но такого мира не существует, в отличие от титулов. И порой они приносят пользу. Вот этот титул, если он передается по наследству, может когда-нибудь принести пользу Джереми, если тебе он не нужен.
– Пусть он живет своей жизнью. Люди должны полагаться на собственные силы.
– Разумеется. Но ведь когда ты покинешь этот мир, то оставишь ему и другим детям в наследство шахты, дом, хозяйство? Их ведь не раздадут беднякам. Что же тогда неприятного в том, чтобы оставить в наследство титул?
Он хмыкнул.
– Ты рассуждаешь, как стряпчий.
– Ничего подобного, я рассуждаю так из любви. И подумай, как обрадуется Демельза.
– Демельза? Что за вздор? Да ей противна сама мысль! Она отказалась.
– Само собой, отказалась, когда узнала о твоем отказе. Но она отнесется с восторгом, может, и не к тому, чтобы зваться леди Полдарк, а когда тебя станут называть сэром Россом! Спроси у любой женщины. У любой. Я не шучу. Уверяю тебя.
***
Он вспоминал об этом разговоре этим утром в кабинете лорда Ливерпуля, мучаясь сомнениями. Если он снова откажется, то миссию отменят? Вряд ли. Они это подразумевали и, получается, блефовали? В конце концов он решил не поддаваться на их блеф.
Он отошел от окна и тронул Демельзу за руку.
– Мне не следовало раздражаться.
– А что, если следовало? – спросила Демельза. – Глупости. У тебя есть причина раздражаться, Росс.
– Но не на тебя.
Она отбросила кудряшку, лезущую на глаза.
– Почему же не на меня? Да, тебе следовало сердиться на меня, потому что я не вижу особого вреда в этом незначительном титуле. Ведь «сэр» – это всего лишь незначительный титул? Разве мы обязаны его использовать по возвращении в Корнуолл?
– По-моему, тебе придется, – ответил Росс. – Леди Полдарк.
Она поднесла ладони к лицу.
– Египетские боги! Да!
– Именно эти слова я от тебя услышал, когда впервые увидел. Лет тридцать тому назад, верно?
– Какие слова?
– Египетские боги. Ты пожаловалась на тех пьяных хулиганов, которые отрезали Гаррику кончик хвоста!
– Мать честная, они ведь правда отрезали! Росс... – она запнулась.
– Что, дорогая?
– Сколько же всего со мной случилось за это время.
– С нами обоими многое случилось. Я повстречал тебя, будучи пьяницей и почти разоренным мелким помещиком. Ты и представить не могла, какую партию словила!
– Ничего я не ловила, – возразила Демельза.
Росс почесал нос.
– А я вот тогда не ведал, как мне повезло. Боже всемогущий, счастливейший день моей жизни.
Наступила тишина, Росс молча наблюдал за торговкой капустой. Когда он вновь отвернулся от окна, то удивился, увидев жену в слезах.
– Демельза, что такое?
– Ты редко одариваешь меня комплиментами, Росс.
– Боже ты мой, ничего подобного! Я делаю это постоянно, просто ты забываешь!
– Я не забываю! Может, это не такие комплименты?
С внезапной нежностью, перекрывшей досаду и недовольство, он обнял жену, вытащил платок у нее из рукава и вытер слезы.
– Это всё чертовы делишки Каннинга, – процедил он. – Они с Ливерпулем учились в Оксфорде и с тех пор не разлей вода. Получив должность в Лиссабоне, Джордж заключил своего рода сделку с Ливерпулем, чтобы его сторонников в Палате общин вознаградили за верность. В ноябре Ливерпуль мне в этом признался! Борингдон стал графом, Хаскиссон стал главным уполномоченным по лесам, Левесон-Гоуэр стал виконтом. А теперь они на меня хотят это повесить!
– А разве... разве это так с-страшно? – всхлипнула Демельза.
– Ну-ну, успокойся, – утешал он, когда слезы снова полились. – Так нельзя. А если дети вернутся?
– Они пока не вернутся, – ответила Демельза, – потому что отправились к Тауэру.
– Долго они еще будут гулять?
– О, еще с часок, пожалуй.
– Отдайся мне.
Она вытаращила на него мокрые от слез глаза.
– О чем ты говоришь?
– А ты как думаешь? Ты мне нравишься, когда плачешь.
– Любовь моя, еще не время, так неподобающе, неприлично. Средь бела дня! У нас для этого целая ночь!
– Выражаешься прямо как Джуд.
– Не смеши меня, – она пыталась подавить икоту.
– Перестала наконец рыдать?
– Да.
– Прямо горючие слезы.
– Я знаю, отчего это, – продолжила Демельза, – получение титула ударило тебе в голову, и ты захотел уложить служанку. Но раз никого не оказалось под рукой, ты решил, что сойдет и женушка.
– Именно так, – согласился Росс, – все верно.
– И вообще, – продолжила она, – меня нисколько не волнует твой титул. А вот ты немного волнуешь.
– Расскажешь мне наверху, – посоветовал Росс.
– Ох, так значит, наверху, да?
