Текст книги "Погнутая сабля"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
Поверьте, дорогая леди Полдарк, я с нетерпением жду встречи с вами.
Ваша любящая невестка,
Кьюби
Демельза послала записку с сообщением, что они с нетерпением ждут ее приезда.
Это случилось как раз перед тем, как приехал молодой моряк, сообщивший о несчастье со Стивеном.
V
Днем Росс дошел до Уил-Грейс, переоделся и спустился в шахту вместе с Беном Картером. Новых жил было мало, и увиденное его опечалило. Многие годы шахта давала богатую оловянную руду с нескольких уровней, а теперь иссякла. Южную жилу закрыли два года назад. Северная жила уже несколько раз казалась полностью истощившейся, но еще подавала надежды – время от времени там еще находили небольшие залежи. Но это лишь ненадолго отсрочивало злополучный день закрытия шахты.
В плену у Росса оказалось достаточно времени, чтобы все просчитать, и он принял решение, что если вернется домой, то немедленно закроет шахту. Сейчас на ней работало всего сорок человек, остальных перевели на Уил-Лежер, которая продолжала расширяться. Теперь она, пожалуй, сможет принять еще десятерых.
Но смерть Джереми свела на нет его расчеты, как свела на нет и многое другое. Росс сказал Бену, что старая шахта должна продолжить работу еще какое-то время, но самый нижний уровень, шестьдесят саженей, следует бросить и работать на сороковом и выше. Нижние насосы, установленные Джереми, и другое ценное оборудование предстояло демонтировать и поднять наверх, прежде чем старые уровни затопит. Но насос, собранный Буллом и Тревитиком двадцать пять лет назад и модернизированный Джереми в 1811 году, мог продолжить работу с меньшей нагрузкой. Тогда число рабочих можно урезать до тридцати. Больше, чем необходимо, но все равно немного. Прибыль от Уил-Лежер упадет примерно на двадцать процентов.
Бен спросил, не хочет ли он на следующий день спуститься в Уил-Лежер, но Росс сказал, что займется этим на следующей неделе. На самом у него не было других дел, но только за последние пять лет шахта практически перешла к Джереми – он принимал все решения, касающиеся ее открытия, проектирования и подвода воды, а также разработки вновь обнаруженной шахты Треворджи, и Росс не желал очередного напоминания о сыне. Когда он приехал домой, то по привычке осмотрел шахты, но рана до сих пор кровоточила.
Это случилось всего четыре с половиной года назад, сразу после его возвращения из Испании. Они спускались в Уил-Грейс, а затем все вместе возвращались домой. Тогда-то Джереми и предложил снова открыть Уил-Лежер. Высказывая соображения, он задавал, казалось бы, невинные вопросы о Тревэнионах – видимо, незадолго до этого он познакомился с девушкой, что так его опьянила. Впрочем, Росс не знал, что первая встреча Джереми и Кьюби произошла во время некой авантюры, предпринятой вместе со Стивеном Каррингтоном, когда они высадились на берег недалеко от Каэрхайса. Роман был обречен в самого начала, но все же подарил несколько ярких месяцев безоблачного счастья. Возможно, это лучше, чем ничего. И Кьюби, при всем ее своеволии и упрямстве, оказалась достойна его любви.
О чем еще не знал Росс тем морозным февральским 1811 года, так это об интересе сына к паровым двигателям, о таланте, который позволил ему разработать новые идеи. Росс никогда не переставал винить себя за недостаток осведомленности, недостаток проницательности во всем, что касалось сына. Хотя, как сказала Демельза, Джереми хранил все в такой тайне, что Росс все равно не смог бы ничего узнать. У них, как часто бывает у отцов с сыновьями, возникли скорее сложности в общении, чем недостаток привязанности.
А еще перед смертью в столь юном возрасте Джереми сделал неплохую карьеру в армии, получив повышение лично от Веллингтона. Еще один капитан Полдарк. Казалось бы, военное дело – последнее, в чем мог бы преуспеть этот высокий, долговязый, творческий молодой человек, слегка сутулящийся, легкомысленный, любящий пошутить и ненавидящий кровопролитие.
Господи, думал Росс, какая потеря! Какая утрата – для Демельзы, для Кьюби, для Изабеллы-Роуз, но прежде всего – для самого Джереми...
Он уже собирался выйти из шахты, когда его затуманенный взор упал на приближающегося молодого человека. Такой же высокий, как и Джереми, но на три года моложе, длинноносый, с вечным прищуром и худыми ногами, смуглый и с темными волосами. Выбившая из-под шляпы прядь волос падала на лоб. Плащ и лицо, промокшие под недавним дождем, блестели.
– Черт побери, да это же кузен Росс! Какая мерзкая погода! Отсиживался в шахте? Повезло же тебе! А мне, как видишь, не очень. Эти тучи просто вычерпали всю воду из моря и вылили ее как дети из ведерка!
Он улыбнулся непринужденной, сверкающей, очаровательной улыбкой. Так некстати в ту минуту, когда Росс вспоминал о Джереми.
– Я думал, ты вернулся в Оксфорд.
– В Кембридж. Нет, мы уезжаем на выходных. Ужасное будет путешествие, но Селина отказывается добираться морем. Значительный недостаток жизни в Корнуолле – его чудовищная отдаленность от всего остального мира. – Валентин спешился, глядя в худое и мрачное лицо Росса. – Мы написали вам, конечно, как только узнали.
– Разумеется, – повторил Росс. – Благодарю. Уверен, Демельза ответила.
– Скорее Клоуэнс. Это ужасная потеря для всех нас.
– Благодарю.
Теперь, когда Валентин спешился, Росс заметил его слегка искривленную ногу.
– Возвращаешься обратно?
– Да. Должен предупредить, Демельза не дома. Она осталась у Клоуэнс на несколько дней.
– Я пришел как раз спросить о Клоуэнс. Ну, может, не о Клоуэнс, а о Стивене. Слышал, произошел несчастный случай.
– Худые вести не лежат на месте.
Пока они шли по склону холма, Росс рассказал молодому человеку все, что знал.
– Удача переменчива! – заметил Валентин. – Я знаю Стивена уже несколько лет, и он кажется мне крайне энергичным и живым. Вряд ли он обрадуется долгой вынужденной неподвижности.
– Доктор Энис поедет туда завтра, и возможно, мы узнаем больше.
Мрачные тучи, плывущие с северо-востока, разделились, как армия перед препятствием. Небо над Нампарой, пронизанное лучами солнца, засияло цветом морской волны. Валентин снял шляпу и хлопнул ей по плащу, стряхивая капли. Он спросил, как идут дела на Уил-Лежер и Уил-Грейс и рассказал о новом предприятии, Уил-Элизабет, которому к следующему году понадобится насос.
– Я собирался посоветоваться с Джереми, но увы...
– Когда ты должен получить степень?
– Следующей весной. После этого мы надеемся надолго обосноваться в Плейс-хаусе. Могу я задать тебе пару вопросов?
Его тон изменился.
– Вопросы? Конечно. Если я сумею на них ответить. Ты зайдешь?
– Давай прогуляемся до пляжа. Возможно, свежий воздух лучше подойдет для конфиденциального разговора.
Они обошли сад Демельзы и направились к пляжу Нампары по каменистой тропе, поросшей мальвами, чертополохом и высокой травой. Было время отлива, и гладкая светло-коричневая полоса песка простиралась до Темных утесов, не нарушаемая ни камнями, ни волнами, ни ручьями. Поблизости на песке виднелось множество следов, но уже через пару сотен метров они заканчивались. Вдалеке у кромки прилива бродил какой-то человек.
– Это Пол Дэниел, – сказал Росс.
– Что?
– Пол Дэниел. Он делит эту часть пляжа с тремя другими, которые подбирают то, что принесло приливом. Когда Пол что-нибудь находит, он не подбирает добычу, а рисует двойной крест на песке. И тогда упаси Бог кого-нибудь это унести.
Валентин рассмеялся.
– Кузен Росс, мы оба с тобой корнуольцы до мозга костей, но мне кажется, ты понимаешь местных куда лучше, чем когда-либо научусь понимать я.
– Раньше я был к ним ближе. Конечно, до моего отъезда в двадцать лет я не удалялся отсюда дальше Плимута.
– А я часто отсутствовал.
Они прислонились к воротам.
– Что ты хотел узнать?
Несколько минут было слышно только легкое дыхание ветра.
– Ты только что упомянул Дуайта Эниса. Он принимал роды у моей матери, когда появилась на свет моя сестра.
– Да, вроде бы так.
– Он принимал и мои роды?
– Нет, он был в море, во флоте.
– Ты ведь знаешь, что я родился восьмимесячным?
– Слышал об этом.
– Преждевременно, во всех смыслах. Но ты говоришь, что слышал об этом. Неужели ты не знаешь об этом наверняка, ведь вы жили совсем рядом?
– Я никогда не состоял в тесной дружбе с семейством Уорлегганов. В то время наши отношения были из рук вон плохими.
– Почему?
– Что «почему»?
– Почему именно тогда они испортились?
– Это что, допрос?
– Если тебе так угодно.
Валентин барабанил по воротам длинными пальцами. Вот уже двадцать лет Росс то совершенно забывал про этого молодого человека, то он снова, болезненно и остро, проникал в его мысли. Хотя за все это время они ни разу не беседовали наедине, по душам. Они общались поверхностно, и особенно неловко, что сын Элизабет так вцепился в него сразу после смерти Джереми. Россу никогда не нравился этот молодой человек со злобным юмором, озорными шутками, огромным обаянием и безусловной уверенностью, что на него поведется любая женщина. Крайне мерзко он повел себя на приеме у Джеффри Чарльза, привезя с собой непрошеного гостя, Конана Уитворта, и тем самым огорчив Морвенну, а затем полупьяно улыбался и усмехался, когда между Россом и Джорджем чуть не завязалась драка. Что до слухов, поговаривали, будто он женился на Селине Поуп ради денег и уже отрыто ей изменяет.
– На что ты смотришь? – спросил Валентин.
– На тебя, раз уж спросил, Валентин. Когда ты родился, естественная вражда между мной и твоим отцом достигла пика, потому как я не хотел, чтобы твоя мать за него выходила. Он не мог этого не знать.
– Ты любил мою мать, верно?
– Какое-то время.
– А в то время?
– Я глубоко ее уважал.
Росс смотрел на стадо коров, ковыляющих по скалам Уил-Лежер вереницей, словно судьи, входящие в зал для слушаний.
– А ты знал – подозреваю, знал, что я стал постоянной причиной ссор между родителями?
– Я узнал об этом позже.
– Тогда ты знаешь, по какой причине. – Росс не ответил, и Валентин продолжил: – Он подозревал, что я не его сын.
– Правда?
– Да, правда. Эта туча бродила надо мной все детство, хотя я, разумеется, не догадывался, в чем дело. После смерти матери она рассеялась. Родившаяся семимесячной Урсула развеяла его подозрения. И тогда он, в своем сухом и мелочном стиле, попытался стать образцовым отцом. Но ущерб, как по мне, уже был нанесен. Я боялся его и ненавидел. С тех пор он мало что мог сделать, чтобы поменяться в моих глазах. Мне... Мне всегда казалось, что он в какой-то мере ответственен за смерть матери.
– Я так не думаю. Твой... Джордж был очень привязан к твоей матери, пусть и, говоря твоими словами, в своем мелочном стиле, но, как мне кажется, искренне. Не забывай, что он снова женился только через двенадцать лет.
Пол Дэниел исчез из поля зрения. Росс вдруг ощутил бессильную злобу к тому клубку любви, ненависти и ревности, который омрачил рождение Валентина и разрушил его детство. И кто виноват? Он, наравне со всеми. С Элизабет. С Джорджем. Единственным невиновным, конечно, был Валентин. Годами Росс с некоторого расстояния наблюдал за взрослением мальчика. И все, что он видел и слышал, казалось неутешительным.
Но Росс слишком редко смотрел в глаза правде: он тоже несет ответственность за сложившуюся ситуацию – прямую или психологическую.
Нежданная встреча его взбудоражила. Теперь ему казалось, что главный поворот всей его судьбы, ступица, от которой протянулись спицы дальнейшей жизни, заключался в тех нескольких минутах гнева, похоти и захлестывающего разочарования, из-за которых родился Валентин.
Он легко коснулся руки Валентина. Непривычный для него жест.
– Почему ты решил сегодня повидаться со мной?
– Чувствовал, что должен увидеть тебя перед отъездом и попытаться прояснить кое-что в собственных мыслях.
– Вряд ли я сумею помочь.
– Точно так же ответил мне Дуайт Энис несколько дней назад.
– По этому поводу?
– Имеющему к нему отношение. Как ты считаешь, моя мать изменяла Джорджу Уорлеггану после свадьбы?
– Господи Боже, нет! Ты оскорбляешь ее память.
– Я просто предполагаю. Это бы объяснило внезапные перемены его настроения.
– Уверен, дело не в этом.
– И ты настолько же уверен, что у моей матери никого не было в промежутке между смертью ее первого мужа и вторым браком?
Росс предвидел этот вопрос.
– Твоя мать – честная и благородная женщина. В то время я редко с ней виделся, но думаю, это крайне маловероятно.
Валентин сухо кашлянул.
– Что ж, тогда позволь задать последний вопрос. Именно ради него я и пришел, хотя задать его непросто. Возможно ли, что ты – мой отец?
Росс обнаружил, что слишком крепко вцепился в ворота. Он ослабил хватку, взглянул на свои пальцы и разогнул их. Он понимал, как многое зависит от его ответа. И как важно сейчас солгать без малейшего колебания. И все же насколько невозможной оказалась эта ложь, несмотря на все последствия.
– Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, Валентин.
– Не можешь или не хочешь?
– И то и другое.
С Уил-Лежер поднимался черный дым и сливался с тучей, пробивался сквозь нее и плыл дальше.
– Значит, такая вероятность существует?
– Черт побери! – Росс остановился, сглотнул стоящий в горле комок, стараясь сдержать порыв злости. Он понимал, что злится не только на собеседника, но и на себя. На несколько мгновений повисло молчание. – Черт тебя побери!.. Да, такая вероятность есть.
Валентин собрался ответить, но Росс яростно его перебил:
– Но лишь вероятность. Никто не знает наверняка. Думаю, даже твоя мать не знала наверняка. На этот вопрос я не могу ответить, потому что не знаю ответа. Тебя устроит такое объяснение?
– Да, благодарю. Думаю, устроит, – задумчиво ответил Валентин.
И тогда Россу показалось, будто все изменилось, будто несколько слов, унесенных ветром и услышанных лишь одним человеком, перевернули мир, и он уже никогда не будет прежним.
– Но позволь мне тебя предостеречь. Позволь предостеречь тебя, Валентин. Если ты когда-либо заговоришь об этом наедине или при свидетелях, претендуя на что-то или отрицая что-то, опираясь на мои слова, твоей смерти будут желать сразу двое. Джордж Уорлегган и я. И клянусь, один из нас до тебя доберется.
Валентин прислонился спиной к воротам в своей привычной циничной манере, словно ничто не может его взволновать. Но лицо его пылало. Он прикоснулся к руке Росса, повторив его движение.
– Я понял, кузен Росс, – сказал он.
Глава девятая
I
Когда на следующее утро Дуайт добрался до Пенрина, Клоуэнс открыла ему дверь и провела в крохотную гостиную, где, сунув руки в карманы, стоял крепко сбитый белобрысый паренек.
– Это Джейсон Каррингтон, племянник Стивена. Он только что пришел к нему.
Мужчины пожали друг другу руки. Клоуэнс выглядела неряшливо, глаза покраснели от недосыпа.
После неловкой паузы Джейсон произнес:
– Что ж, мэм. Я лучше пойду. Вернусь завтра, обязательно.
– Я заметил их сходство, – сказал Дуайт, когда Джейсон ушел.
– Да... И он очень любит Стивена.
– Расскажи, как всё случилось.
– Его сбросила лошадь в лесу около Кардью. С ним была леди Харриет. По словам грума, они встретились минут за пятнадцать до этого и галопом поскакали к Кардью. Но лошадь Стивена не смогла перепрыгнуть через изгородь и упала. Харриет поспешила за помощью, Стивена положили на телегу и привезли домой. Хотя это гораздо дальше, чем до Кардью, решили, что будет лучше привезти его сюда.
Дуайту показалось, что он услышал в ее голосе нотки горечи.
– А что сейчас? Он в сознании?
– Да. С четверга. Но иногда сознание путается.
– Он может шевелить ногами?
– Левой, но не правой. Доктор Мейзер надел на него так называемый спинальный корсет и пускает кровь. Сейчас с ним мама.
– А доктор Мейзер знает о моем приезде?
– Мы сказали ему утром. Разумеется, он знает ваше имя. Он сказал, что постарается вернуться к одиннадцати, чтобы вы осмотрели Стивена вместе.
Дуайт вытащил часы. Была четверть одиннадцатого.
– Доктор Мейзер живет поблизости? Я мог бы к нему зайти.
– Во Флашинге. Мили три-четыре.
Послышались шаги, и вошла Демельза. Она была в белом муслиновом платье с черным поясом, и Дуайту показалось, что она выглядит бодрее, несмотря ни на что.
Они расцеловались.
– Он хочет пить, – сказала Демельза, – я пришла за лимонадом. – Как хорошо, что ты пришел, Дуайт. Кэролайн с тобой не приехала?
– Нет. Она решила, что будет слишком много народа.
Они поговорили еще несколько минут, и Демельза сказала:
– Доктор Мейзер всё прекрасно понимает. Вряд ли он оскорбится, если ты начнешь без него.
На маленькой кровати Стивен выглядел огромным, куда крупнее, чем когда Дуайт лечил его от плевропневмонии. Его лицо заплыло и покраснело. Демельза поставила лимонад на столик у кровати.
– Подожду внизу, – сказала она.
Стивен был весь в бинтах и шинах и охнул, когда его перевернули набок. Дуайт пощупал пальцами его спину, слегка надавив, чтобы понять, где болит. Правая нога раздулась и не шевелилась, кожа на ней почернела от синяков и ссадин. Левую Стивен мог согнуть в колене.
Его снова перевернули на спину, и Клоуэнс приподняла его, подставив пару подушек.
Дуайт достал стеклянную трубку с небольшой грушей на конце, для прочности прикрепленную к тонкой палочке, и сунул ее Стивену под мышку. Медицинский термометр изобрели почти два десятилетия назад, но он до сих пор не нашел широкого применения. Достав градусник, Дуайт увидел, что ртуть поднялась очень высоко.
– Скоро пойду на поправку, – сказал Стивен. – Встану на ноги. Еще пару деньков отдохнуть, всего-навсего. Дай лимонада, Клоуэнс.
Он сумел удержать стакан, хотя руки у него дрожали. Дуайт приподнял его веки.
– Ты поправишься, – сказал он, – но это долгий процесс. Нужно запастись терпением. Доктор Мейзер назначил верное лечение. – Потом он обратился к Клоуэнс: – Думаю, ссадины на левой ноге можно полечить камфорной мазью на гвоздичном масле. Но не покрывай фланелью, пусть к ноге проникает воздух. И я выпишу рецепт на перуанскую кору. А потом повидаюсь с доктором Мейзером.
– Вчера вечером из «Королевского штандарта» прислали пожелания скорейшего выздоровления, – сказал Стивен. И еще Кристофер Сейверленд из королевской почтовой службы. И другие заходили. Прямо светопреставление.
Были и тревожные признаки, и Дуайт задумался, стоит ли указать на них доктору Мейзеру или промолчать.
– Есть кое-какие повреждения позвоночника, – сказал он, когда они спускались по лестнице, – но восстановление активности левой ноги – хороший признак. Нужно наблюдать за отёчностью правой. Думаю, кровопускание тут поможет, но только из основания позвоночника, а не из ноги.
– И долго он будет прикован к постели? – спросила Клоуэнс.
– Точно сказать невозможно, дорогая. Три месяца, если повезет.
– Три месяца!
– Может, и меньше. Он весьма решительный человек. Но сначала...
– Сначала? – спросила Демельза, изучив лица старого друга.
– Он ест? Ему нужно соблюдать противовоспалительную диету. Лимонад – идеальное питье.
– Но сначала? – повторила Демельза.
– Есть признаки внутреннего кровотечения. Возможно, оно уже прекратилось.
– А если нет?
– Давайте будем надеяться, что да. Когда ты возвращаешься домой?
– Я? – спросила Демельза. – Точно не знаю. Но в понедельник я точно должна уехать.
– Думаю, маме в любом случае вскоре придется вернуться домой, – сказала Клоуэнс. – У нее и своих проблем хватает. В Нампару приезжает вдова Джереми.
– А ты сама с ним справишься?
– В понедельник приедет Джейсон и пробудет здесь, сколько мне нужно. Он поможет мне с тяжелой работой.
– После встречи с доктором Мейзером, – сказал Дуайт, – я, вероятно, вернусь и немного перекушу с вами перед отъездом, хорошо?
II
– Определенно перелом позвоночника, – сказал Аристид Мейзер. – При первичном осмотре был полный паралич. Вчера я сделал надрез в правом бедре и пустил немного крови.
– Да, я видел.
– Похоже, по этой причине отечность уменьшилась. Я также приподнял его крестец. Это вы тоже видели.
– Это причинило ему сильную боль?
– Он поворчал, да. Но думаю, он не из тех, кто сильно чувствителен к боли.
– Самое большое беспокойство вызывает правое бедро, – сказал Дуайт.
– Внутреннее кровотечение?
– Да.
– Мне кажется, это бедренная артерия.
– Мне тоже. Но если бы артерия разорвалась, он бы уже скончался.
– Что ж, тут мы мало что можем сделать. Шину не поставишь.
Мейзеру было около сорока. Невысокого роста, рыжий и энергичный, с уверенностью, которой всегда не хватало Дуайту.
– Я бы осмотрел его еще через пару дней, если вы не возражаете, – сказал Дуайт.
– Отлично. Прошу, приходите, когда пожелаете.
– Как я полагаю, леди Полдарк уедет домой в понедельник. Не могли бы вы послать с ней письмо, чтобы держать меня в курсе?
– Непременно. Если к тому времени он еще будет жив.
Дуайт поднял брови.
– Что ж, с каждым днем надежды всё больше, – сухо произнес он.
В дверях Мейзер сказал:
– Я читал вашу статью о злокачественных и доброкачественных опухолях и туберкулезе легких в «Эдинбургском журнале медицины и хирургии». Для меня честь встретиться с автором.
– Вот как, – сказал Дуайт, словно извиняясь. – Это было в прошлом году. Недавно я получил двух новых пациентов, и эти случаи слегка изменили мою точку зрения. Но благодарю вас.
– Будьте покойны, я приложу все силы, чтобы поставить вашего юного друга на ноги. Я всегда считал, что полезнее готовиться в худшему.
– Я и сам следую этому принципу, – согласился Дуайт. – И потому не собираюсь спорить по этому поводу. Буду ждать вашего письма, доктор Мейзер.
III
К дому Дуайт подъехал после шести, его уже три часа дожидался Певун.
У Клоуэнс Дуайт плотно пообедал и потому, ответив Кэролайн на вопросы о Стивене, повременил с ужином, пока не поговорит с посетителем.
– Не должон я вас беспокоить, хирурх, но она же согласилась, хирурх, она обещала!
Он явно плакал, но уже давно. С тех пор его глаза, в которых лишь изредка светился разум, уже высохли, но еще было заметно, что он плакал. Кадык дергался, как будто Певун пытался его проглотить.
– Мне жаль, Певун. Но я ничем не могу помочь.
– Я знаю. Никто тута не поможет. Но мне-то что делать, хирурх? Ни с того, ни с сего, с бухты-барахты. Я ж так хлопотал по дому. И она туда приходила. Но я-то не изменился. Ни чуточки. Больше не хожу на цыпочках, ничего такого. А она просто нарушила слово, вон оно как!
– Ты ведь наверняка знаешь, – сказал Дуайт, – что Кэти считала, будто носит ребенка, и собиралась выйти за тебя ради него. А когда выяснилось, что она ошиблась, главная причина для свадьбы исчезла.
– Чего?
– Она девственница, Певун, если ты понимаешь, что это значит. Никогда не имела настоящих отношений с мужчиной. Обнаружилось, что она девственница. И может начать жизнь сначала. У нее полная свобода выбора, и она предпочла никого не выбирать, остаться просто Кэти Картер, горничной в Плейс-хаусе.
– Чего?
Дуайт мрачновато улыбнулся.
– Полно, друг мой, не сдавайся так быстро. Но не думай, что я тебе не сочувствую. Она согласилась выйти за тебя замуж и...
– Она обещала!
– Да, обещала и нарушила обещание, а этого не следовало делать. Но она считает, что всё изменилось и это освобождает ее от обязательств. Она ведь тебе это объяснила?
– Сказала то да сё. То да сё.
– А разве она не сказала, что сожалеет?
– А как же. Сказала, что сожалеет и притворилась, будто мы останемся друзьями. Но это совсем не то же самое.
– Я знаю. И понимаю твое разочарование. А раз я устроил эту помолвку, то несу определенную ответственность. Я очень огорчен и разочарован, что так случилось. Это мне урок, что нельзя вмешиваться в чужую жизнь.
– Чего?
– Но ты, Певун, не должен из-за этого отступать. Ты пришел ко мне за советом и помощью задолго до отношений с Кэти, по крайней мере задолго до того, как они стали серьезными. И я помог тебе и дал совет, разве не так?
Певун почесал затылок.
– Ага.
– Не стоит использовать это как предлог, чтобы вернуться к старому. Ты не должен позволять разочарованию править твоей жизнью и становиться прежним. Ты выше этого. Ты совершенно нормален почти во всех смыслах. И должен таким оставаться, даже если придется уйти из Плейс-хауса и никогда не видеться с Кэти. Ты должен быть сам себе хозяином. Понимаешь?
– Ага.
– А теперь ступай домой и скажи себе, что ты воспользуешься этой ситуацией к лучшему. Обещаешь?
Певун смахнул огромной ручищей прядь волос с глаз.
– Не могу обещать, что уйду из Плейс-хауса.
– Я об этом и не прошу. Только предполагаю, что это может понадобиться. Обещай, что постараешься остаться полноценным человеком.
Певун моргнул.
– Я полноценный, хирурх. Не особо-то мне это помогло.
IV
В понедельник Демельза ехала домой в расстроенных чувствах. В глубине ее души еще зияла черная дыра после смерти Джереми, как гангрена сжирая все признаки возвращения прежнего жизнелюбия. Ее также беспокоил Стивен – ему не становилось хуже, но и на поправку он не шел, и она порывалась открыть письмо доктора Мейзера, которое везла доктору Энису, и узнать, что он думает на самом деле.
Но не считая этих тревог, ее беспокоила и менее важная проблема, и Демельза знала, что Росс будет ее за это презирать. К ним приезжает невестка.
Причем вместе с сестрой, которую Демельза едва знает.
Те две недели в Брюсселе, когда Кьюби и Джереми устроили ей такой великолепный прием, были чудесными, и она была бы совершенно счастлива, если бы не тревога за Росса. А когда в последние полгода она не тревожилась? Впервые увидев Кьюби, всего-то в прошлом году, Демельза сразу почувствовала к ней симпатию. В Брюсселе симпатия увеличилась, и Демельза с нетерпением ждала новой встречи. После потери Джереми она согласилась с предложением Росса, что Кьюби поживет в Нампаре хотя бы до рождения ребенка.
Но сейчас, когда дошло до дела, в Демельзе зашевелились старые страхи по поводу своего скромного происхождения.
Кьюби никогда не бывала в Нампаре, а ведь дом, по правде говоря, это просто большая сельская усадьба с обычными для фермы строениями и лишь с одной более приличной комнатой – библиотекой. Поместье Нампара? Уж точно нет. Как ни назови, лучше это не станет.
Демельза никогда не была в Каэрхейсе, даже снаружи не видела, но Джереми часто упоминал о большом замке, пусть даже имитации, которую хозяева не могли достроить. Дом стоял в превосходном парке, с лакеями и конюхами – в общем, всем великолепием аристократической жизни. Демельза знала такие дома. Очень хорошо знала. Техиди, Треготнан, Трелиссик. Она любила их и получала удовольствие от общества живущих в них людей. Бовуд, куда она возила Клоуэнс, был самым великолепным из таких поместий. И всего несколько недель назад она останавливалась в Лансдаун-хаусе. Демельза вращалась среди сливок общества. И теперь она леди Полдарк.
Так о чем же волноваться? Что ж, Кьюби никогда не видела Нампару. Это очень приземленное место, с таким же практичным хозяином и вышедшей из шахт хозяйкой. В прошлом году Кьюби приезжала на прием в Тренвит. Это вполне приличный дом, принадлежащий Джеффри Чарльзу. Возможно, Кьюби ждет, что Нампара окажется подобием Тренвита. А если так, то для нее это окажется чудовищным разочарованием. Похоже, она примирилась со своей семьей. Возможно, через пару недель она с радостью вернется в Каэрхейс и останется там. Пусть даже ее свекровь – леди Полдарк.
А еще приезжает ее сестра. Демельза познакомилась с ней на приеме в Тренвите, вместе с довольно-таки надменным братом, у которого Кьюби недавно останавливалась в Лондоне. Демельза вспомнила, что Джереми вроде бы хорошо отзывался о сестре, хотя непонятно, о той ли сестре.
С Джереми все это не имело бы значения. Он сумел бы разрядить обстановку, заполнить неловкие паузы, украсить своим присутствием дом в глазах Кьюби. А сейчас остался только Росс, который в своем нынешнем настроении менее чем когда-либо склонен вести себя любезно.
Поэтому рано утром в понедельник Демельза выехала из Пенрина в сопровождении того же юного моряка, что принес ей последнее письмо, и была дома к одиннадцати. В ответе Кьюби она пригласила их на обед к трем, а сейчас жалела об этом. Оставалось мало времени для подготовки. Для начала, две спальни, а затем обед, пусть и без претензий, но должен быть элегантным, с умело подобранными блюдами.
Все это уже решалось, поскольку она дала указания еще до отъезда, но многое предстояло сделать. Гостиная не убрана, столовая выглядит мрачно, нужно везде навести порядок, и во всем доме не хватало цветов. Хуже всего, дул сильный юго-восточный ветер, с ним справиться всегда было сложней всего, от него гремели окна и хлопали двери. Самые высокие песчаные дюны за Уил-Лежер дымились, подобно вулканам.
Демельза суетилась по дому, несмотря на боль в сердце, прибралась даже в комнате Джереми; если Кьюби захочет ее увидеть, то только во всей красе. Для Клеменс Демельза выделила комнату Клоуэнс, а Кьюби – лучшую из двух спален, построенных над библиотекой в 1796 году, когда дом переделывали. Там, если конечно Кьюби решит остаться, она могла бы родить ребенка. Этой комнатой мало пользовались, к тому же она была самой элегантной: только пять лет назад сюда купили новую мебель из палисандра, на кровати лежало розовое атласное стеганое покрывало, а на окнах висели шторы в тон покрывалу, пол украшал турецкий бордовый ковер.
Демельза набрала в саду цветы; но их оказалось совсем мало, и выглядели они пожухлыми. Корнуольские сады хороши весной: в легкой теплой почве прекрасно растут луковичные, розы, ракитник, люпины, желтофиоли и цветущие кустарники, такие как сирень. А летом и осенью цветам не хватает гумуса. Еще и розовая мальва в этом году не уродилась. Георгины вошли в моду и, возможно, хорошо бы росли в песчаной почве, но Демельза никогда их не сажала из-за воспоминаний о Монке Эддерли.
Демельза сорвала охапку первых попавшихся на глаза цветов, сунула их в кувшин в гостиной и поспешила наружу посмотреть, не найдет ли что-то еще, когда через ворота со стороны моря в сад вошел Росс.
– Так рано вернулась? – сказал он, целуя ее. – Я не ждал тебя раньше двенадцати.
Демельза вкратце рассказала ему последние новости про Стивена.
– Я привезла записку Дуайту от доктора Мейзера, но у меня не было времени вручить ее по пути домой, а моряку не хотелось доверять доставку. Ее мог бы передать Мэтью-Марк.
– Я сам могу передать.
– Нет, Росс, если тебе не трудно, мне бы хотелось, чтобы ты был здесь, когда приедет Кьюби.
Он взял ее за руку.
– Неужели снова вернулись старые тревоги?
– Возможно, это мелочи. Но у меня никогда не было невестки, а из-за того, что произошло, станет только сложней. – Демельза недовольно окинула взглядом сад. – Будь у меня время, я бы лучше собрала диких цветов на скалах. Там растет много вереска и васильков, и чудесный свежий ракитник в дальнем конце Длинного поля.
