Текст книги "Дилогия об изгоняющем дьявола"

Автор книги: Уильям Питер Блэтти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

В отделении появился новый пациент – шестилетний мальчик. Санитар только что подкатил инвалидное кресло с мальчуганом к дежурному столику.

– Вот вам симпатичный молодой человек,– представил он мальчика медсестре.

Та улыбнулась и ласково произнесла:

– Привет.

Киндерман внимательно смотрел на Аткинса.

– Как фамилия? – осведомилась медсестра.

– Корнер. Винсент П.,– сообщил санитар.

– Винсент Пол,– поправил мальчик.

– Я не расслышала. Корнер или Хорнер? Какая первая буква? – заколебалась медсестра.

Санитар передал ей документы. Первой буквой оказалась «К».

– Аткинс, побыстрее,– поторопил сержанта Киндерман.

Через несколько секунд тот закончил разговор и повесил трубку. Мальчика повезли в палату.

– Поставь человека у входа в отделение психиатрии,– приказал Киндерман.– Я хочу, чтобы там круглосуточно дежурил полицейский. Ни один больной не должен выходить оттуда, что бы ни случилось. Ты понял? Что бы ни случилось!

Аткинс потянулся за трубкой, но Киндерман схватил его за руку.

– Потом позвонишь, а сейчас поставь кого угодно,– скомандовал он.

Аткинс окликнул полицейского, дежурившего у лифтов.

Когда тот подошел, Киндерман коротко бросил:

– Пойдемте со мной

А потом обратился к сержанту:

– Аткинс, я тебя покидаю. Всего хорошего.

Киндерман с полицейским быстрыми шагами направились в психиатрическое отделение.

Остановившись у входа, Киндерман отдал распоряжение:

– Ни один пациент не должен выходить отсюда Пропускать только сотрудников. Понятно?

– Так точно, сэр.

– И пока не получите дальнейших инструкций, ни под каким видом не покидайте свой пост. Даже в туалет не отлучайтесь.

– Слушаюсь, сэр.

Киндерман оставил полицейского на посту, а сам пошел в отделение, в зал для отдыха. Там он остановился возле дежурного столика и принялся внимательно рассматривать лица больных. Чувство тревоги не оставляло его. Тем не менее обстановка здесь была спокойной. В чем же дело? Внезапно он понял, отчего сегодня здесь гробовая тишина. Растерянно заморгав, Киндерман приблизился к группе больных, устроившихся у телевизора. Те внимательно всматривались в пустой экран. Телевизор был выключен.

Киндерман еще раз огляделся по сторонам и только сейчас заметил, что в холле нет ни санитаров, ни медсестры. Он прищурился, внимательно осматривая застекленный кабинет. Но и там никого не оказалось. Пациенты вели себя на редкость спокойно. У Киндермана тревожно заколотилось сердце. Он обошел дежурный стол и открыл дверь в кабинет. Дыхание у него перехватило. Перед ним, распростертые на полу, лежали медсестра и санитар. Из ран на головах сочилась кровь. Медсестра была совершенно голая. Одежды поблизости не оказалось.

«Детская игра! Винсент Корнер!»

Слова эти стремительно пронеслись в голове следователя и заставили его похолодеть. Киндерман повернулся и выскочил из кабинета, но тут же, как пригвожденный, застыл на месте. Больные плотной стеной надвигались на него, и единственным звуком в этой жуткой тишине было зловещее шарканье их шлепанцев. Отовсюду доносились страшные голоса:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Рады видеть вас, дорогой.

Эти монотонные голоса сливались воедино, и тогда Киндерман громко и отчаянно крикнул, призывая на помощь.

Мальчику сделали укол, и он заснул. Жалюзи в палате опустили, и на стеклах замелькали блики, срывающиеся с телевизионного экрана, на котором резвились мультипликационные герои. Звук: был выключен. Дверь бесшумно отворилась, и в палату вошла медсестра в белом халате. В руках она несла большой пакет. Девушка тихонько закрыла дверь, поставила пакет на пол и вынула из него какой-то предмет. Она внимательно посмотрела на мальчика, а потом на цыпочках подошла к нему. Мальчик заворочался во сне. Он повернулся на спину и приоткрыл глаза. Медсестра склонилась над ним и медленно подняла руки.

– Посмотри-ка, что у меня для тебя есть,– нараспев произнесла она.

В это мгновение в палату ворвался Киндерман. Резко выкрикнув: «Нет!», он стремительно набросился на медсестру и что есть силы сдавил пальцами ее шею. Девушка начала кашлять и судорожно махать руками. Мальчонка вскочил и заплакал от страха.

Вслед за лейтенантом в палату вбежали Аткинс и дежурный полицейский.

– Вот она! – прохрипел Киндерман.– Свет! Дайте свет! Скорее!

– Мама! Мамочка!

Зажегся свет.

– Вы меня задушите! – задыхаясь, прохрипела медсестра.

Из ее рук выпал плюшевый медвежонок.

Увидев игрушку, Киндерман застыл на месте и медленно опустил руки.

Медсестра вывернулась и начала растирать шею.

– Бог ты мой! – воскликнула она.– Что, черт возьми, на вас нашло? Вы что, с ума сошли?

– Я хочу к маме! – хныкал мальчик.

Медсестра нежно обняла его и прижала к себе.

– Вы мне чуть шею не сломали! – набросилась она на Киндермана.

Следователь с трудом перевел дыхание.

– Простите,– хрипло вымолвил он,– простите меня, пожалуйста.– Он вытащил платок и приложил к щеке, где красовалась свежая царапина. – Приношу свои извинения.

Аткинс подошел к пакету и заглянул в него.

– Игрушки,– коротко доложил он.

– Какие игрушки? – заинтересовался мальчуган. Он сразу же успокоился и забыл про медсестру.

– Обыщи всю больницу! – приказал помощнику Киндерман.– Она кого-то выслеживает! Найди ее!

– Какие игрушки? – повторил мальчик.

Еще несколько полицейских вбежали в палату, но Аткинс остановил их и наскоро проинструктировал. Дежурный полицейский вышел вместе с ними. Медсестра подняла пакет с игрушками.

– Я вам не верю,– заявила она Киндерману и одним движением вытряхнула содержимое пакета на кровать.– Вы и дома так же себя ведете? – строго спросила она.

– Дома? – Киндерман лихорадочно соображал, и вдруг на глаза ему попалась табличка, приколотая к халату медсестры: «Джулия Фантоцци».

– «...Ты любишь танцевать?»

– Джулия! Боже мой!

И он опрометью бросился вон из палаты.

Мэри Киндерман и ее мать готовили обед. Джулия пристроилась здесь же, за столом, и читала роман. Зазвонил телефон. Джулия, хотя и находилась дальше всех, подошла к телефону и сняла трубку.

– Алло?.. А, пап, привет... Конечно. А вот и мама.– Она протянула трубку матери. Мэри взяла ее, а Джулия вернулась к столу и снова погрузилась в чтение.

– Привет, дорогой. Ты обедать придешь? – Мэри молчала несколько секунд.– Правда? – спросила она– А почему так? – Опять молчание. Наконец она произнесла – Конечно, любимый, как скажешь. Ну так как, обедать придешь? – Она вновь выслушала что-то.– Хорошо, дорогой. Обед будет горячий. Только поторопись. Мы без тебя скучаем.– Мэри положила трубку и опять принялась хлопотать по хозяйству. Она выпекала сейчас хлеб по новому рецепту.

– Что там? – полюбопытствовала ее мать.

– Да так,– отозвалась Мари.– Медсестра заглянет к нам и передаст какой-то пакет.

Снова зазвонил телефон.

– Ну вот, теперь он передумал,– недовольно проворчала мать Мэри.

Джулия вскочила из-за стола, но мать остановила ее.

– Не снимай трубку,– предупредила она– Отец просил пока что не занимать телефон. Если это он сам, то даст сначала предупредительный сигнал – два звонка.

Киндерман стоял у дежурного поста отделения невропатологии, судорожно вцепившись в трубку. С каждым гудком тревога его возрастала. «Ответьте! Ну хоть кто-нибудь, ответьте!» – как завороженный, повторял он про себя. Выждав еще минуту, следователь швырнул трубку на рычаг и бросился к лестнице. Он больше не мог терять ни секунды и ринулся вниз по ступенькам, не дожидаясь лифта.

Задыхаясь, Киндерман добрался наконец до вестибюля и, ничего не видя перед собой, рванулся на улицу. Заметив первую же полицейскую машину, он сел в нее и с треском захлопнул дверцу. За рулем сидел полицейский в каске.

– Фоксхолл-роуд, двести семь-восемнадцать, и побыстрее! – выдохнул Киндерман.– Включите сирену! Жмите на полную! И быстрее! Как можно быстрее!

Взвизгнули шины, и автомобиль сорвался с места, вспоров тишину оглушительным воем сирены. Они промчались по Резервуар-роуд к Фоксхолл-роуд – туда, где находился дом Киндермана. Следователь закрыл глаза и не переставая молился всю дорогу.

Машина резко затормозила у подъезда.

– Обойдите дом и встаньте у черного хода,– приказал лейтенант полицейскому, который тут же выскочил из машины и бросился за дом, на ходу выдергивая из кобуры короткоствольный револьвер. Киндерман с трудом выбрался из машины и, достав ключи и пистолет, двинулся к парадной двери. Дрожащей рукой он хотел было вставить ключ в скважину, но тут дверь внезапно распахнулась.

Джулия в недоумении уставилась на пистолет, а затем, обернувшись назад, крикнула:

– Мам, это папа пришел!

Через секунду в дверях показалась Мэри. Она бросила недовольный взгляд на пистолет, а потом и на мужа.

– Карп уже видит седьмой сон. Что это ты еще задумал, ради всего святого?

Киндерман опустил пистолет и, шагнув вперед, обнял Джулию.

– Слава Богу! – прошептал он.

Подошла мать Мэри.

– У черного хода торчит какой-то штурмовик,– пожаловалась она.– Ну вот, начинается. Что ему сказать?

– Билл, я требую объяснений,– настаивала Мэри.

Следователь чмокнул дочь в щеку и спрятал пистолет в карман.

– Я просто сошел с ума. Вот вам и все объяснения.

– Ну, тогда мы все меняем фамилию на Фебрэ,– недовольно пробурчала мать Мэри и вернулась в дом.

Зазвонил телефон, и Джулия побежала в гостиную снимать трубку.

Киндерман двинулся к черному ходу, как бы между прочим обронив:

– Я сам разберусь с полицейским.

– Что значит «разберусь»? – удивилась Мэри, семеня на кухню вслед за Киндерманом.– Билл, что происходит? Может быть, ты все-таки объяснишь мне?

Киндерман остановился, не дойдя до двери. В коридоре возле кухни он увидел большой сверток, прислоненный к стене.

Следователь бросился к нему, и тут из кухни раздался незнакомый женский голос:

– Здравствуйте.

Киндерман машинально выхватил пистолет и, ворвавшись в кухню, направил его на сидевшую за столом пожилую женщину, облаченную в халат медицинской сестры. Женщина уставилась на следователя пустыми глазами.

– Билл! – взвизгнула Мэри.

– Милый мой, я так устала,– произнесла женщина.

Мэри изо всех сил вцепилась в руку мужа и опустила ее вниз.

– В своем доме я ничего не хочу знать ни о каком оружии, понятно?

В этот миг на кухню с черного хода вбежал полицейский, держа наготове свой револьвер.

– Опустите пистолет! – закричала Мэри.

– Опустите его! – донесся из гостиной сердитый голос Джулии.– Я же разговариваю по телефону.

– Неевреи! – пробормотала мать Мэри, продолжая размешивать на плите соус.

Полицейский ждал дальнейших указаний и то и дело бросал на лейтенанта многозначительные взгляды.

Следователь не сводил глаз с женщины. Та же виновато и смущенно разглядывала всех присутствующих.

– Опустите, Фрэнк,– приказал наконец Киндерман.– Все в порядке. Возвращайтесь назад в больницу.

– Слушаюсь, сэр.

Полицейский спрятал пистолет в кобуру и удалился.

– Так сколько же нас будет за столом? – подала голос мать Мэри.– Мне необходимо знать это.

– Как все это понимать? – строго спросила Мэри, указывая на старушку.– Что это за сестричку ты мне прислал? Я открываю дверь, а она тут же теряет сознание. Вернее, сначала она запрокидывает голову, бормочет всякую ерунду, а потом валится без чувств. Боже мой, да в таком возрасте противопоказано работать медсестрой! Она ведь...

Киндерман жестом остановил ее и подошел к старушке.

Та окинула его невинным взглядом, а потом спросила:

– Уже пора спать?

Следователь тяжело опустился на стул, снял шляпу и, положив ее рядом, повернулся к пожилой женщине.

– Да, скоро пора спать,– тихо подтвердил он.

– Я так устала.

Киндерман еще раз взглянул в эти добрые милые глаза. Мэри в смятении застыла рядом.

– Говоришь, она успела тебе что-то сказать? – переспросил Киндерман.

– Что? – нахмурилась Мэри.

– Ты сказала, будто она что-то бормотала. А что конкретно?

– Не полдню. Но объясни же наконец, в чем дело.

– Пожалуйста, постарайся вспомнить, что она говорила.

– «Конец»,– проворчала мать Мэри, не отходя от плиты.

– Да-да, именно,– подхватила Мэри.– Теперь я вспомнила. Она закричала: «Ему конец», а потом упала.

– «Ему конец» или просто «конец»? – не отступал Киндерман.– Припомни поточнее.

– «Ему конец»,– уверенно заявила Мэри. – Боже мой, у нее был такой странный голос... Как у оборотня. Что случилось с этой женщиной? Кто она такая?

Но Киндерман уже не слушал ее.

– «Ему конец»,– тихо повторил он.

В кухню заглянула Джулия.

– Что у вас тут происходит? – поинтересовалась она.– В чем дело?

Снова зазвонил телефон, и Мэри тут же схватила трубку.

– Алло?

– Меня? – спросила Джулия.

Мэри протянула трубку Киндерману.

– Это тебя,– объявила она.– Я думаю, надо налить бедняжке тарелку супа.

Следователь взял трубку и громко произнес:

– Киндерман слушает.

Звонил Аткинс.

– Лейтенант, он требует вас,– сообщил сержант.

– Кто?

– Подсолнух. Орет как резаный. И без конца повторяет только ваше имя.

– Хорошо, сейчас приеду,– коротко бросил Киндерман и повесил трубку.

– Билл, а это что такое? – услышал он за спиной голос Мэри.– Я нашла эту штуковину у нее в пакете. Именно это ты и хотел мне передать?

Киндерман обернулся, и сердце его чуть не выпрыгнуло из груди: Мэри держала в руках огромные хирургические ножницы.

– Разве нам это нужно? – удивилась Мэри.

– Конечно нет.

Киндерман вызвал полицейскую машину и вместе со старушкой отправился в больницу, где несчастную сразу же опознали. Она оказалась пациенткой психиатрического отделения, и ее тут же перевели в палату для буйных, чтобы понаблюдать и обследовать.

Киндерману доложили, что медсестра и санитар не получили серьезных повреждений и смогут выйти на работу уже на следующей неделе.

Удовлетворенный таким ходом событий, Киндерман направился в отделение для буйных, где в коридоре его уже поджидал Аткинс. Скрестив руки и прислонившись к стене, сержант стоял у открытой двери в палату номер двенадцать. На Аткинсе лица не было. Подойдя к сержанту, Киндерман с тревогой оглядел молодого человека.

– Что с вами стряслось? – забеспокоился следователь.– Что-то случилось?

Аткинс покачал головой.

– Просто он утверждал, будто вы уже приехали,– безучастным тоном произнес помощник.

– Когда?

– Минуту назад.

Из палаты вышла медсестра Спенсер.

– Вы пойдете к нему? – спросила она следователя.

Киндерман кивнул и сразу же шагнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. Опустившись на стул, он увидел, что Подсолнух не сводит с него пылающего взгляда. «Что же изменилось в нем?» – удивился следователь.

– Мне позарез надо было увидеть вас,– произнес Подсолнух.– Вы мне приносите удачу. Я вам многим обязан, лейтенант. И так как это уже произошло, я хочу, чтобы вся эта история закончилась.

– Что же произошло? – заинтересовался Киндерман.

– Джулия легко отделалась, вы не находите?

Киндерман молчал, прислушиваясь к знакомому стуку падающих капель.

Подсолнух закинул назад голову и рассмеялся, а потом снова уставился на Киндермана горящими глазами.

– А вы сами не догадались, лейтенант? Конечно догадались. В конце концов вы поняли, как действуют мои драгоценные заместители, мои чудесные, славные, дряхленькие рыдванчики. Между прочим, они рачительные хозяева. Самих-то их здесь, конечно, нет. Их личности разрушены, и поэтому я могу спокойненько забираться в их тела. Но, разумеется, только на определенное время. Ненадолго.

Киндерман молча смотрел на Подсолнуха и не шевелился.

– Ах, ну да. Насчет вот этого тела. Это ведь ваш дружок, лейтенант? – Подсолнух громко расхохотался и постепенно безумный смех перешел в ослиный крик. Киндермана охватил ужас, он почувствовал, как волосы у него на голове встают дыбом. Подсолнух внезапно замолчал и уставился на лейтенанта пустыми глазами.– Ну вот. Я оказался тогда абсолютно мертвым, и мне это ужасно не понравилось. А вам бы понравилось? Меня это чрезвычайно расстроило. Понимаете? Я как будто плыл по течению. Тела никакого, а ведь я не успел провернуть самое главное дельце. Это нечестно. И вот на моем пути появился... Ну, назовем его «приятель». Вы понимаете. Один из них. Он считал, что я должен продолжить свою работу. Но только в этом вот теле. Именно в этом.

Следователь слушал его как загипнотизированный, а потом произнес:

– Но почему?

Подсолнух пожал плечами.

– Наверное, вы здорово его разозлили. Он решил отомстить. Вернее, пошутить. Ваш друг Каррас участвовал в изгнании дьявола, и ему удалось выдворить из тела ребенка, так сказать, кое-какие составные части. Так вот, другие... некоторым образом., части... были, мягко говоря, этим не очень довольны. Даже наоборот.– На секунду взгляд Подсолнуха остекленел, будто он вспомнил что-то страшное. Он передернулся, но быстро справился с собой.– И тогда он подумал, что благодаря своей выходке сможет вернуться назад. Надо было использовать это набожное героическое тело в качестве инструмента, чтобы...– Подсолнух неопределенно пожал плечами.– Ну, вы сами понимаете. Чтобы закончить мое дельце. Этот мой приятель прекрасно осознавал, что для меня оно очень важно. Он-то и привел меня к нашему общему знакомому, отцу Каррасу. Может быть, это оказалось не совсем кстати. Ведь голубчик Каррас в это время как раз загибался. Как вы говорите, «умирал». Так вот, в тот самый миг, когда он выскальзывал из своего тела, мой приятель и подсобил мне нырнуть в этот героический сосуд. Мы пронеслись мимо друг друга как два корабля в ночи, вот и все. Да, конечно, произошла маленькая неприятность, когда врач «скорой помощи» еще тогда, около лестницы, объявил Карраса мертвым. Разумеется, тот действительно умер. В известном смысле этого слова. А вы как думаете! Там ведь не мозги оставались, а сплошное желе. И кислорода не хватало. Просто несчастье какое-то. До чего же трудно быть мертвым Впрочем, не важно. Я-то выжил.

Пришлось приложить максимум усилий, чтобы выбраться из гроба. Но зато я от души повеселился, наблюдая, какой эффект произвело мое появление из гроба на брата Фэйна. Это даже немного прибавило мне сил. Да, шуточки частенько помогают нам удержаться на плаву. Особенно когда все происходит неожиданно. И кроме того, пришлось уйти в подполье. Ни много ни мало – на двенадцать лет. Слишком серьезными оказались повреждения мозговых клеток. Многие вообще погибли. Но мозг обладает удивительной силой, лейтенант. Можете спросить об этом у своего дружка, доктора Амфортаса. Хотя... Теперь, видимо, мне самому придется поинтересоваться у него.

Подсолнух на какое-то время умолк, а потом язвительно заметил:

– Что-то галерка не аплодирует. Вы что, не верите мне, лейтенант?

– Нет.

Ехидная ухмылка сползла с лица Подсолнуха, и он посерьезнел Киндерман вдруг увидел перед собой беспомощного, затравленного старика.

– Не верите? – Голос Подсолнуха дрожал.

– Нет.

Старик поднял на следователя умоляющий взгляд.

– Томми говорил, что не простит меня до тех пор, пока я не расскажу вам всю правду.

– Какую правду?

Подсолнух отвернулся и мрачно произнес:

– Они меня за это накажут.

И снова в глазах его замелькал неподдельный ужас.

– Какую правду? – повторил вопрос следователь.

Подсолнух задрожал В глазах его застыла мольба.

– Я не Каррас,– хрипло прошептал он.– Томми хочет, чтобы вы знали это. Я не Каррас! Пожалуйста, поверьте мне. Томми говорит, что, если вы не поверите, он не уйдет. Он останется здесь. А я не могу оставить брата одного. Прошу вас, помогите мне. Я не могу уйти без брата!

Киндерман удивленно поднял брови и наклонил голову.

– Куда уйти?

– Я устал. Я хочу и впредь существовать. Необходимость оставаться здесь уже отпала. Я хочу идти дальше. Ваш друг Каррас не имеет никакого отношения к этим убийствам.

Подсолнух внезапно подался вперед.

Киндерман резко отпрянул Никогда раньше не наблюдал он в этих глазах такого отчаяния и страха.

– Скажите Томми, что вы верите в это! – умолял старик.– Скажите же!

Киндерман затаил дыхание. Он ощущал, что сейчас должно произойти нечто очень важное. Но что? И откуда взялось это смутное предчувствие? Может быть, он поверил наконец словам Подсолнуха? Впрочем, сейчас это не важно, решил следователь. Только одно имело значение в этот момент.

– Я вам верю,– твердо и громко произнес он.

Подсолнух откинулся назад, сильно ударившись о стену, глаза его закатились, а из горла донесся все тот же странный, заикающийся голос:

– Я л-л-люблю т-тебя, Д-д-джимми!

Голова Подсолнуха бессильно упала на грудь, он закрыл глаза.

Киндерман вскочил со стула. Встревоженный, он бросился к Подсолнуху и склонился над ним. Но Подсолнух не издал больше ни звука. Лейтенант нажал кнопку вызова и торопливо вышел в коридор.

– Опять начинается,– на ходу бросил он Аткинсу.

Не теряя времени, Киндерман ринулся к дежурному телефону и позвонил домой. Трубку подняла жена.

– Дорогая, никуда не выходи из дома,– предупредил Киндерман.– И никого не впускай! Закрой двери, окна и никому не открывай, пока я не приеду!

Мэри пыталась было что-то возразить, но он перебил ее, повторил указания и, не дожидаясь ответа, повесил трубку. Потом вернулся к Аткинсу.

– Немедленно пошли людей к моему дому,– приказал Киндерман.

В этот момент из палаты вышла медсестра Спенсер и объявила:

– Он умер.

Киндерман уставился на нее непонимающим взглядом.

– Что?

– Он умер,– повторила медсестра. – У него только что остановилось сердце.

Киндерман заглянул в палату. Подсолнух навзничь лежал на кровати.

– Аткинс, подожди здесь,– пробормотал следователь.– Никуда пока не звони. Подожди немного.

Киндерман медленно вошел в палату. Он слышал, как вслед за ним поспешила и медсестра Спенсер. Девушка остановилась, а лейтенант подошел к самой кровати и посмотрел на Подсолнуха. Смирительную рубашку и ремни с ног уже сняли. Подсолнух был мертв, и смерть смягчила суровые черты его лица; теперь он казался спокойным и безмятежным, будто обрел наконец долгожданный покой. Киндерман вдруг вспомнил, что однажды уже наблюдал подобное выражение лица. Он попытался сообразить, когда же именно, а потом заговорил, не поворачивая головы:

– Он раньше просил о встрече со мной?

– Да,– кивнула медсестра Спенсер.

– И больше ничего?

– Я не совсем понимаю...– отозвалась медсестра и подошла к следователю.

Киндерман повернулся к ней.

– Он больше ничего не говорил?

Девушка сложила руки и неуверенно произнесла:

– Ну, не совсем...

– Что значит «не совсем»? Выражайтесь яснее.

В полумраке глаза ее казались совсем черными.

– Я слышала какой-то странный голос. В общем... такое иногда с ним случалось. Он начинал заикаться.

– Это были членораздельные звуки? Слова?

– Точно не знаю.– Медсестра пожала плечами.– Я не уверена. Это произошло как раз перед тем, как он начал требовать вас. Я подумала, что он еще не пришел в себя, и подошла, чтобы пощупать пульс. И вот тогда я услышала заикающийся голос Он произнес что-то похожее на.. Я точно не могу поручиться... Что-то вроде слова «отец».

– «Отец»?

Девушка снова пожала плечами.

– По крайней мере, мне так показалось.

– И он в это время находился без сознания?

– Да. А потом он вроде бы пришел в себя и... Ну да, конечно, теперь я вспомнила. Он прокричал: «Ему конец».

Заморгав, Киндерман близоруко прищурился.

– «Ему конец»?

– Да, а потом начал выкрикивать ваше имя.

Несколько секунд Киндерман молча смотрел на девушку, а затем повернулся к телу.

– «Ему конец»,– пробормотал он.

– И вот что удивительно,– спохватилась медсестра Спенсер.– В последние минуты мне показалось, что он обрел покой. Он неожиданно открыл глаза, и на меня взглянул как будто другой человек – такой счастливый... как ребенок.– В голосе девушки послышалась печаль.– И мне стало его по-настоящему жалко. Да, он страшный человек, не важно, болен он или нет, но в эти минуты в нем появилось нечто такое... Мне правда стало его жалко.

– Он часть ангела,– тихо произнес Киндерман, не в силах отвести от Подсолнуха взгляд.

– Простите, я не разобрала.

Киндерман слушал, как продолжают мерно падать капли, ударяясь о раковину.

– Вы можете идти, мисс Спенсер,– произнес следователь.– Спасибо.

Девушка вышла, и, когда ее шаги в коридоре стихли, лейтенант с нежностью дотронулся до лица Подсолнуха, ненадолго задержал руку на его щеке, а потом резко повернулся и покинул палату.

Что-то изменилось вокруг. Но что?

– Что тебя так беспокоит, Аткинс? – спросил он.– Выкладывай.

Сержант не знал куда глаза девать.

– Как вам сказать...– неуверенно начал он и пожал плечами.– У меня есть для вас сообщение, лейтенант. Отец Близнеца... Короче, мы нашли его.

– Нашли?

Аткинс кивнул.

– И где же он? – осведомился Киндерман.

В этот момент,– или это только показалось Киндерману? – глаза Аткинса словно зажили своей собственной жизнью, растекаясь ярко-зелеными пятнами вокруг темных зрачков.

– Он мертв,– констатировал сержант.– Скончался от удара.

– Когда?

– Сегодня утром.

Киндерман молчал.

– Что за чертовщина творится здесь, лейтенант? – воскликнул Аткинс.

Только теперь Киндерман осознал, что же вокруг изменилось. Он посмотрел на потолок. Все лампочки ярко горели.

– Думаю, что кошмар закончился,– тихо пробормотав, кивнул лейтенант.– Да, я так думаю.– Он взглянул на Аткинса и уже более решительно добавил: – Все кончено.– Киндерман еще немного помолчал.– Я поверил ему.

А в следующее мгновение ужас и горечь потери, облегчение и новая боль опять заполнили его душу. Киндерман сморщился от этой боли. Прислонившись к стене, беспомощный и одинокий, он заплакал.

Аткинс никак не ожидал подобного. Он растерялся, не зная, что делать, а потом шагнул вперед и обнял следователя.

– Все в порядке, сэр,– снова и снова повторял он.

Но лейтенант никак не мог успокоиться. Аткинс уже отчаялся, когда рыдания наконец стихли. Сержант продолжал удерживать следователя в своих объятиях.

– Я просто устал,– прошептал Киндерман.– Прости меня. Все нормально. Абсолютно нормально. Я просто устал.

Аткинс проводил его домой.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 20 МАРТА  

 Глава шестнадцатая

«Какой же из этих миров настоящий? – размышлял Киндерман.– Тот, что находится за пределами человеческого понимания, или же наш, в котором мы живем? Эти миры пересекаются порой. Безмолвные солнца обоих миров иногда сталкиваются».

– Для вас это, наверное, явилось настоящим ударом,– пробормотал Райли.

Священник и следователь одиноко застыли у гроба на кладбище. В этом гробу покоилось тело того, кто мог быть Каррасом. Молитвы были прочитаны, и мужчины стояли теперь молча, погруженные в свои думы и печали.

Поднималось солнце, кругом царила тишина.

Киндерман посмотрел на Райли. Священник находился совсем близко.

– Почему?

– Вы потеряли его дважды.

Киндерман помолчал и перевел взгляд на гроб.

– Это был не он,– тихо возразил лейтенант, покачав головой.– Это был совсем не он.

Райли покосился на Киндермана и предложил:

– Давайте выпьем!

– Да, пожалуй, не помешает.

 Эпилог

Киндерман застыл на тротуаре перед входом в кинотеатр «Байограф» и поджидал сержанта Аткинса. Он вспотел и, засунув руки в карманы плаща, то и дело бросал нетерпеливые взгляды на М-стрит. Стоял воскресный полдень, двенадцатого июня.

Двадцать третьего марта было точно установлено, что отпечатки пальцев на местах преступлений соответствовали отпечаткам пальцев разных больных из психиатрического отделения. Всех этих пациентов перевели в палаты для буйных, чтобы тщательно обследовать.

Рано утром двадцать пятого марта Киндерман отправился в дом Амфортаса вместе с доктором Эдвардом Коффи, другом и коллегой невропатолога. К нему поступили результаты томографии, которую заказывал Амфортас Эти результаты отчетливо указывали на то, что мозг доктора претерпел необратимые изменения.

Коффи настоял на том, чтобы снять замок с входной двери. В доме они обнаружили мертвое тело Амфортаса. Позднее специалисты установили, что смерть наступила в результате несчастного случая. Доктор скончался от кровоизлияния в мозг, вызванного сильным ушибом головы во время падения, но Коффи заверил Киндермана, что в любом случае жить Амфортасу оставалось не более двух недель: у него обнаружили неизлечимую опухоль. Киндерман поинтересовался, почему Амфортас ничего не предпринимал, чтобы вылечиться, на что Коффи ответил: «Я считаю, что это связано с его любовью». В спальне, в шкафу Амфортаса, обнаружили и черную ветровку с капюшоном.

Третьего апреля еще один подозреваемый – Фримэн Темпл – перенес удар и попал в психиатрическое отделение.

В течение последующих трех недель в больнице продолжали дежурить полицейские, но потом мало-помалу напряжение сошло на нет. В Джорджтауне больше не происходило подобных преступлений, и одиннадцатого июня дело передали в архив, хотя страшные убийства так и не были раскрыты.

– Мне, наверное, все это снится,– проворчал Киндерман.– Что это с тобой? – Аткинс предстал перед ним в полосатом костюме и при галстуке.– Это что, твоя очередная шуточка?

Аткинс окинул его загадочным взглядом

– Ну, я теперь человек женатый,– сообщил сержант. Он только-только вернулся из свадебного путешествия.

Киндерман никак не мог прийти в себя.

– Я этого не вынесу, Аткинс,– признался он.– Это так странно. И неестественно. Сжалься надо мной. Сними галстук.

– Меня могут увидеть,– хладнокровно произнес Аткинс, преданно глядя на лейтенанта.

Киндерман скорчил гримасу.

– Тебя могут увидеть? – передразнил он.– Кто?

– Люди.

Киндерман недоуменно посмотрел на помощника.

– Все, Аткинс. Сдаюсь. Добровольно. Я твой пленник. Передай моей семье, что здесь со мной прекрасно обращаются. Как только у меня перестанут трястись руки, я им сразу же черкну пару строчек. Это случится примерно месяца через два.– Следователь немного помолчал. – А кто это тебе подбирал галстук? – вдруг спросил он. Галстук являл собой какие-то необычайно яркие гавайские пейзажи.

 – Я сам,– смутился Аткинс.

 – Так я и думал.

 – Ну, я ведь тоже могу придраться к вашей шляпе,– обиделся Аткинс.

 – Лучше не надо.– Киндерман вплотную приблизился к помощнику.– Был у меня в школе один приятель, позже он подался в монахи, стал траппистом^[43]. Одиннадцать лет тому назад. Он стряпал домашний сыр, собирал виноград, но главным его занятием оставались молитвы. Он молился за людей, которые носят галстуки и костюмы. А потом он вдруг ушел из монастыря. И знаешь, что он тут же прикупил? Самое первое? Пару ботинок за двести долларов. Мягкие кожаные мокасины с кисточками, такие чудненькие, прямо с витрины. Что, тебя уже тошнит? Погоди, это еще не все. Они были свекольного цвета, Аткинс. Лилово-бордовые. Это тебе о чем-нибудь говорит, или я, как всегда, обращаюсь к дереву?

 – Говорит,– солгал Аткинс, хотя по его тону можно было понять, что красноречие Киндермана пропало втуне.

 – Лучше возвращайся на флот.

 – Мы прозеваем начало фильма.

 – Ну да, нас могут увидеть,– мрачно добавил Киндерман.