Текст книги "Дилогия об изгоняющем дьявола"

Автор книги: Уильям Питер Блэтти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

Аткинс что-то записывал в блокнот, чуть заметно улыбаясь. Неожиданно дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появился начальник лаборатории.

– Ну, не маячь в дверях, Райан. Заходи,– пригласил коллегу Киндерман.

Райан вошел и прикрыл за собой дверь.

– Внимай мне, о Райан! – воскликнул Киндерман.– Обрати свое драгоценное внимание на младого Аткинса. Ты вот сейчас, между прочим, находишься рядом с гигантом мысли, с потрясающим гением розыска. Нет, в самом деле. Надо отдать ему должное. Ведаешь ли ты, что именно этот колосс поставил во главу угла своей карьеры? Ты просто обязан это знать. Нельзя скрывать таких звезд нашей профессии. Так вот, на минувшей неделе, аж в девятнадцатый раз...

– В двадцатый,– поправил его Аткинс, подняв вверх ручку, словно обращая внимание Райана на торжественность минуты.

– В двадцатый раз он задержал Мишкина, всемирно известного злодея. В чем тот провинился? Он всегда совершает одно и то же преступление. Он врывается в квартиры и по своему вкусу переставляет там всю мебель, Он считает себя непревзойденным дизайнером.– Тут Киндерман обратился к Аткинсу: – На этот раз, клянусь, мы его упечем в психушку.

– Да, но какое отношение к этому имеет отдел по расследованию убийств? – удивился Райан.

Аткинс повернулся к нему и ровным голосом пояснил:

– Видишь ли, Мишкин каждый раз оставляет записки с угрозой убить владельца квартиры, если тот хоть что-нибудь передвинет и Мишкин это обнаружит.

Райан нервно заморгал.

– Героическая работа Просто героическая,– добавил Киндерман.– Райан, ты хотел мне что-то сообщить?

– Пока ничего.

– А тогда по какому праву ты отнимаешь у меня драгоценное время?

– Я сам думал узнать, нет ли каких новостей.

– Есть. На улице чудовищно холодно. И еще очень важная новость: сегодня утром встало солнце. Не пришло ли тебе в голову, о Райан, еще что-нибудь мудрое, еще парочка подобных вопросов? А то их с нетерпением ожидают несколько восточных султанов.

Райан смерил Киндермана презрительным взглядом и покинул кабинет.

Киндерман же холодно глянул ему вслед и, когда дверь за Райаном наконец закрылась, снова обратился к Аткинсу:

– По-моему, он клюнул на эту ерунду о Мишкине.

Аткинс кивнул.

– Да, у этого человека напрочь отсутствует чувство юмора. Он ничего не понимает.

Сержант печально покачал головой:

– Но он пытается, сэр.

– Благодарю вас, мать Тереза.– Киндерман чихнул и потянулся за салфеткой.

– Будьте здоровы.

– Спасибо, Аткинс.– Киндерман утер нос и выбросил салфетку.– Итак, ты достаешь мне полное досье на Близнеца.

– Так точно.

– После этого выясни, интересовался ли кто-нибудь этой старушкой.

– Пока никто, сэр. Я как раз проверил, перед тем как сюда идти.

– Позвони в отдел доставки «Вашингтон пост», разузнай, кто был ответствен за маршрут Кинтри, и уточни его личность с помощью компьютера ФБР. Выясни, не вступал ли он в конфликт с законом. Весьма сомнительно, чтобы в пять утра, да еще в такой собачий холод убийца вышел просто прогуляться и чисто случайно встретил Кинтри. Кто-то обязательно должен был знать, что это произойдет.

С нижнего этажа донеслась дробь телетайпа. Опустив глаза, Киндерман прислушивался к этим звукам, просачивавшимся сквозь пол кабинета.

– Ну вот, как здесь можно сосредоточиться?

Неожиданно телетайп замолчал. Вздохнув, Киндерман перевел взгляд на своего помощника:

– Есть еще вариант. Мальчика мог убить один из подписчиков. Видимо, он знал его маршрут и после убийства перетащил труп на пристань. Это вполне могло произойти. Так что данные всех подозрительных подписчиков также необходимо проверить по компьютеру.

– Слушаюсь, сэр.

– И вот еще что. Половину газет Кинтри так и не успел доставить по адресам. Узнай в редакции, кто сегодня им звонил и жаловался на то, что не получил свежий номер. А потом вычеркни этих адресатов из списка. Оставь только тех, от кого не было звонков,– их тоже проверь по компьютеру.

Аткинс перестал записывать и уставился на Киндермана, пытаясь догадаться, что же на сей раз задумал его шеф.

А тот кивнул:

– Да. Именно так. Ибо в воскресенье люди как никогда любят газеты. Они ведь такие веселые по выходным, Аткинс. И если кто-то не позвонил и не возмутился, что ему не достался воскресный номер, то значит, здесь вырисовываются два варианта: либо подписчик умер, либо он сам и есть убийца. Здесь все точно продумано. В общем, с тебя не убудет, если ты всех, кого сочтешь нужным, проверишь по компьютеру. Кстати, как ты думаешь, научатся ли компьютеры сами шевелить мозгами?

– Сомневаюсь.

– Я тоже. Где-то я вычитал, что об этом спросили одного теолога. Так вот, он заявил, будто бессонница одолеет его с того момента, когда компьютеры начнут беспокоиться о своих изношенных деталях. Мое им почтение. Удачи вам, компьютеры, и да благословит вас Господь! Однако вещица, сама собранная из нескольких штуковин, не сможет о себе позаботиться. Я прав? Все это чушь собачья, и разум далеко не то же самое, что и мозг. Вот посмотри: моя рука в кармане. Так разве стал карман при этом рукой? Да кто угодно тебе скажет, что мысль – это мысль, а не клетки мозга и тем более не протекающая в них реакция. А, к примеру, ревность – это совсем не какой-нибудь вариант компьютерной игры «Атари». Да и вообще, кто кого стремится надуть? Если все эти блестящие японские ученые, создав искусственную клетку мозга величиной в одну сороковую кубического дюйма, решили бы воспроизвести на ее основании человеческий мозг, им бы пришлось занять амбарчик размерами миллиона в полтора кубических футов, да еще хорошенько запрятать свое изобретение подальше от любопытных глаз, убеждая соседей, что ровным счетом ничего стоящего в этом амбаре нет. И кроме всего прочего, Аткинс, я вот умею мечтать о будущем. А какой из известных тебе компьютеров может сделать то же самое?

– Так вы полностью исключаете Манникса?

– Я не беру здесь перспективы будущего – в общем, то, что можно предсказывать, исходя из логических соображений. Я мечтаю о таких вещах, которые тебе никогда и в голову не придут. Впрочем, не только я. Прочитай «Эксперимент со временем» Дюнне. А еще труды психиатра Юнга или физика-теоретика Вольфганга Паули, специалиста в области квантовой механики, которого в наше время называют отцом нейтрино. И таких людей ты, кстати, мог совершенно спокойно повстречать на улице или еще где-нибудь. Что же касается Манникса, то он отец семерых детей – можно сказать, святой человек. И я знаком с ним вот рке восемнадцать лет. Так что выбрось его из головы. Однако внимания заслуживает интересный факт. Стедман не обнаружил на голове Кинтри никаких следов удара. Но как примириться с этим фактом, учитывая все то, что сотворили с мальчиком? Получается, что он был в сознании. Бог мой, он был в полном сознании.– Киндерман опустил глаза и покачал головой.– Аткинс, мы должны искать не одно чудовище. Кто-то ведь должен был удерживать мальчика. Обязательно.

Зазвонил телефон. Киндерман взглянул на определитель номера и снял трубку.

– Киндерман слушает.

– Билл? – послышался голос жены.

– А, это ты, дорогая. Ну, рассказывай, как тебе в Ричмонде? Вы все еще там?

– Да, мы только что побывали в Капитолии. Ты знаешь, он, оказывается, белого цвета.

– Потрясающе.

– А как там у тебя, дорогой?

– Все отлично, любимая. Три убийства, четыре изнасилования и всего одно самоубийство. Ну а в остальном... Так, треплюсь с ребятками из участка. Милая, скажи, пожалуйста, когда карп сделает одолжение и освободит наконец нашу ванну?

– Мне сейчас неудобно говорить.

– А, понимаю. Матушка торчит рядом. Я догадался. Она с тобой в телефонной будке. Расплющивает тебя по стеклу? Так?

– Я не могу сейчас с тобой разговаривать. Ты придешь домой к обеду?

– Скорее всего, нет, мой бесценный ангел.

– Тогда, может, к ужину? Когда меня нет, ты питаешься нерегулярно. Мы сейчас выезжаем, а часам к двум уже будем дома.

– Спасибо тебе за все, дорогая. Но, видишь ли, сегодня мне необходимо слегка подбодрить отца. Дайера.

– А что случилось?

– Из года в год именно в этот день он чувствует тоску и одиночество.

– Ах да, ведь это сегодня.

– Именно сегодня.

– Я совсем выпустила из головы.

Через кабинет Киндермана протащили задержанного. Он изо всех сил упирался, осыпал полицейских ругательствами и без конца повторял одно и то же:

– Я ничего не делал! Отпустите меня, идиоты вонючие!

– Что там происходит? – забеспокоилась супруга Киндермана.

– Да тут какие-то неевреи, только и всего. Не обращай внимания – Дверь КПЗ, расположенной сразу же за проходным кабинетом Киндермана, захлопнулась.– Я свожу Дайера в кино. А потом мы покалякаем на этот счет. Ему понравится.

– Ну ладно. Я приготовлю тебе обед и поставлю в духовку. Так что, если все-таки надумаешь, тебе останется его только разогреть.

– Ты просто само очарование. Да, кстати, сегодня вечером запри, пожалуйста, все окна.

– А зачем?

– Мне так будет спокойнее. Ну, моя крошка, крепко тебя целую и обнимаю.

– И я тебя тоже.

– Да, пожалуйста, не забудь про карпа, ладно? Меня никак не тянет домой, покуда я знаю, что он все еще там.

– Билл!

– Пока, дорогая!

– До встречи.

Киндерман положил трубку и встал. Аткинс изумленно уставился на него.

– Этот карп тебя не касается,– буркнул Киндерман.– И вообще, лучше обрати свой пыл на наше Датское королевство, где что-то неладно.– Он подошел к двери.– У тебя куча работы, так что займись-ка делами. Что касается меня, то с двух до полчетвертого я в кинотеатре «Байо-граф». После этого ищи меня либо в ресторанчике «Клайд», либо здесь же, в кабинете. Если к этому времени у ребят из лаборатории что-нибудь прояснится, дай мне сразу же знать. Усек? Немедленно свяжись со мной по рации. Ну, до свидания, высокородный лорд. Развлекайся и отдыхай на роскошной яхточке. Да смотри, чтобы она не дала течь.

С этими словами он вышел из кабинета. Аткинс видел, как Киндерман продирается сквозь толпу полицейских и отмахивается от них, словно от нищих на улицах Бомбея. Вот он пробрался к лестнице и скрылся из виду.

Аткинс словно сразу же осиротел...

Он поднялся со своего стула и приблизился к окну. Сержант любовался белоснежными мраморными творениями рук человеческих. Памятники купались в солнечном сиянии. Аткинс прислушался к уличному гулу. На душе у него кошки скребли. Будто какая-то недобрая мгла сгущалась внутри его, и он, не понимая ее истоков, тем не менее ощущал всю ее тяжесть. Что же это такое? Ведь и Киндерман чувствовал то же самое. И не мог объяснить.

Аткинс попытался стряхнуть с себя наваждение. Он верил в людей, в их природу и жалел всех подряд. Внезапно ощутив надежду, он отвернулся наконец от окна и пошел работать.

 Глава вторая

 Джозеф Дайер, иезуит сорока пяти лет, был по происхождению ирландцем. Он преподавал Закон Божий в Джорджтаунском университете. В минувшее воскресенье Дайер присутствовал на церковной службе, подкрепляя в душе веру и молясь за милосердие ко всему человечеству. После мессы он посетил иезуитское кладбище, расположенное в низине на территории университета. Там он положил букетик цветов на могилу с надписью «Дэмьен Каррас, Общество Иисуса». Затем Дайер плотно позавтракал в университетской столовой, срубав такие порции, которым позавидовал бы и сам Гаргантюа: здесь были и блинчики, и свиные отбивные, и кукурузные лепешки, и сосиски, и, конечно же, яичница с беконом. В утренней трапезе принимал участие старинный приятель Джозефа, президент университета отец Райли.

– Джо, как это все в тебя умещается? – удивлялся тот, наблюдая, как Дайер громоздит из отбивных и блинов сандвич невероятных размеров.

Хрупкий, рыжий, весь в веснушках, иезуит поднял на Райли свои наивные голубые глаза и ровным голосом пояснил:

– Усваивается, отец мой.– Он протянул руку к кувшину с молоком и налил себе очередной стакан.

Отец Райли только покачал головой и сделал микроскопический глоточек кофе из своей крошечной чашечки. Президент отвлекся и теперь никак не мог вспомнить, о чем же он только что беседовал с Дайером. Кажется, они обсуждали поэтов-священников.

– У тебя на сегодня определенные планы, Джо? Или ты еще побудешь здесь?

– А вы что, хотите продемонстрировать мне свою коллекцию галстуков, да?

– Да, мне тут надо подготовить речь – видимо, на следующей неделе придется кое-где выступить. Так вот, я хочу показать ее тебе.

Райли замолчал и, открыв рот, изумленно наблюдал, как Дайер выливает в свою тарелку целое озеро кленового сиропа.

– Я буду здесь часов до двух, а потом пойду в кино со своим другом, лейтенантом Киндерманом. Вы его знаете.

– А, этот полицейский с печальным, как у спаниеля, взглядом?

Дайер кивнул, набивая рот блинчиками.

– Занятный малый,– одобрил президент.

– Ежегодно именно в этот день его одолевает хандра, поэтому я должен его приободрить. А он обожает ходить в кино.

– Именно сегодня?

 Дайер кивнул, потому что рот его в этот момент был наполнен яичницей.

 Президент задумчиво отхлебнул еще один глоточек кофе.

 – Надо же, а я совсем забыл.

Дайер и Киндерман встретились у кинотеатра «Байограф» на М-стрит. Они уже просмотрели добрую половину фильма «Мальтийский сокол». Но удовольствие было неожиданно прервано. Мужчина, сидевший рядом с Киндерманом, сделал несколько замечаний по ходу фильма, оценивая его достоинства, и лейтенант с ним сразу же согласился. Затем незнакомец, уставившись на экран, вдруг положил свою ладонь на ляжку Киндермана. Следователь тут же вспылил. Повернувшись к извращенцу, он возмущенно зашептал: «Боже ты мой, я не верю своим глазам». И одним движением надел тому наручники. Устроив в зале небольшую возню, он выпроводил нарушителя в вестибюль, вызвал патрульную машину и усадил в нее незадачливого любовника.

– Припугните его слегка, а потом отпустите восвояси,– тихо распорядился Киндерман.

Незнакомец высунул голову в окошко.

– Я лично знаком с сенатором Клюреманом! – взвизгнул он.

– Вот он расстроится-то, услышав о своем дружке в вечернем телевизионном выпуске,– отозвался следователь. И обратился к шоферу: – Давай, поехал!

Патрульная машина тронулась. Вокруг уже начали скапливаться любопытные прохожие. Киндерман поискал глазами Дайера и увидел, что тот пытается протиснуться к выходу, но собравшаяся толпа не пускает его. Дайер тоскливо озирался по сторонам и, приподняв лацканы пиджака, плотно сжимал их, пряча белый иезуитский воротничок.

Киндерман тут же подошел к Дайеру.

– Ты чего тут колдуешь? Пытаешься основать тайный орден священников?

– Я прикидываюсь невидимкой.

– Плохо тебе это удается,– чистосердечно признался Киндерман. Он протянул руку и пальцами коснулся Дайера.– Вот, смотри: это твоя рука.

– Да, лейтенант, с тобой действительно не соскучишься.

– Да ты сам смешной.

– Я не шучу.

– Этот придурок,– удрученно заметил Киндерман,– испортил все удовольствие от фильма.

– Но ты же его видел, наверное, раз десять.

– И еще столько же посмотрю. С меня не убудет.– Киндерман взял священника под руку, и они зашагали прочь.– Давай-ка лучше перекусим где-нибудь. Можно заглянуть в «Могилку», или «Клайд», или «Скотт»,– настаивал следователь.– Мы бы с тобой поболтали, обсудили бы фильм, а то и покритиковали бы его.

– Это полфильма-то?

– Я прекрасно помню, что там дальше.

Дайер неожиданно остановился.

– Билл, ты плоховато выглядишь. У тебя какое-то сложное дело?

– Да так, не очень.

– Нет, ты просто подавлен,– не унимался Дайер.

– Со мной все в порядке. А как у тебя?

– И со мной все в порядке.

– Лжешь.

– Так же, как и ты,– согласился Дайер.

– Вот это верно.

Дайер озабоченно посмотрел на следователя. Его друг и в самом деле выглядел изможденным. Видимо, в городе произошло что-то из ряда вон выходящее.

– Ты очень устал,– настаивал Дайер.– Почему бы тебе не пойти сейчас домой и чуточку не вздремнуть?

«Ну вот, не хватало, чтобы не я, а он заботился обо мне»,– подумал Киндерман, а вслух произнес:

– Нет, домой мне никак нельзя. Там карп.

– Ты, кажется, сказал «карп»?

– Именно, карп,– подтвердил Киндерман.

– Ну да, я и говорю «карп».

Киндерман вплотную приблизился к Дайеру. Его физиономия оказалась всего в дюйме от лица священника. Мрачно глядя прямо в глаза иезуиту, он после минутного молчания пояснил:

– Понимаешь, к нам в гости приехала мать жены. Та самая, что считает, будто я связался с дурными людьми. И вообще, я напоминаю ей Аль Капоне. Она таскает дочке подарки, что-то вроде «Кибуц номер пять» – это самые изысканные и неповторимые израильские духи. Вплоть до своего оригинального названия. Да и прочую ерунду. Зовут ее Ширли. Теперь, я думаю, ты ее легко себе представишь. Ну и чудненько. Так вот, в ближайшее время она собирается приготовить нам карпа. Это очень вкусная рыба. И я нисколько не против. Но, так как считается, что эта рыбешка не вполне чистая, Ширли купила ее живой и, не долго думая, выпустила в ванну, где та отмокает вот уже третьи сутки. Мы сейчас с тобой разговариваем, а она плавает себе в моей ванне. Туда-сюда. Туда-сюда. И изгоняет из себя яды. А я ее ненавижу. Да вот еще что. Отец Джо, вы ведь стоите вплотную ко мне, верно? И, наверное, заметили, что я несколько дней не мылся. Три дня, если быть точным. И все из-за этого карпа. Поэтому я теперь ни за что не пойду домой, пока он не заснет. Если я увижу, что он там опять плещется, я не выдержу и прикончу его.

Дайер не смог удержаться от смеха, слушая этот рассказ.

«Лучше. Уже лучше»,– подумал Киндерман, а вслух произнес:

– Ну, решай, куда мы завалимся: в «Клайд», «Скотт» или в «Могилку».

– Ну уж нет, давай лучше в ресторанчик к Билли Мартину.

– Только не надо ничего усложнять. Я уже заказал столик на двоих в «Клайде».

– Пусть будет «Клайд».

– Ты знаешь, я почему-то так и подумал, что ты выберешь именно «Клайд».

– Я и выбрал.

Они ускорили шаг, стараясь не вспоминать о той страшной ночи.

Аткинс сидел за своим столом и беспомощно хлопал ресницами. Он решил было, что не совсем понял сказанное или же сам что-то неверно сформулировал, давая задание в лабораторию. Сержант попросил еще раз повторить результаты исследований. С замирающим от волнения сердцем он вцепился в телефонную трубку. И снова услышал те же слова.

– Да, понимаю... Да, спасибо,– еде слышно пробормотал Аткинс.– Большое спасибо.

Он повесил трубку. В своем крохотном, кабинетике без окон Аткинс отчетливо слышал собственное дыхание. Отодвинув настольную лампу, яркий свет которой раздражал глаза, сержант скользнул взглядом по руке. Ногти и кончики пальцев побелели. Аткинса охватил ужас.

– Вы не принесете мне еще немного помидоров для гамбургера? – Киндерман расчистил пространство на столе для жареного картофеля, который им только что принесла очаровательная темноволосая официантка.

– О, благодарю вас.– Она поставила тарелку на освободившееся место как раз между Киндерманом и Дайером.– Три ломтика?

– Да мне и двух вполне хватит.

– Еще кофе?

– Нет, не надо, мисс, спасибо.– Следователь взглянул на Дайера.– А тебе? Как насчет седьмой порции?

– Нет, достаточно,– отказался тот. Он положил вилку рядом с тарелкой, на которой высился гигантский кусище омлета под кокосовым соусом, и потянулся к пачке сигарет, лежавших здесь же, на бело-голубой скатерти.

– Сейчас принесу вам помидоры,– с улыбкой пообещала официантка и направилась в кухню.

Киндерман посмотрел на тарелку Дайера.

– Ты почему не ешь? Тебе плохо?

– Это блюдо слишком острое,– констатировал священник.

– Слишком острое? А мне показалось, что ты макал сладкое печенье в горчицу. Видимо, ты плохо себе представляешь, что такое на самом деле «острое и неудобоваримое блюдо». Позволь, сын мой, высказать свое мнение по этому поводу эксперту и знатоку.– Лейтенант отковырял своей вилкой небольшой кусочек омлета, попробовал его и отложил вилку.– Да, похоже, именно такое блюдо ты и заказал.

– Возвратимся к нашему фильму,– переменил тему Дайер, выпуская клубы голубоватого сигаретного дыма.

– Он входит в десятку моих самых любимых фильмов,– заявил Киндерман.– А какие ваши любимые, святой отец? Может, назовешь хотя бы пяток?

– Мои уста скреплены обетом молчания.

– Однако ты позволяешь себе исключения.– Киндерман посолил жареный картофель.

Дайер скромно пожал плечами:

– Пять – это слишком много. Да и чей могучий интеллект в состоянии перечислить аж пять наименований?

– Аткинса,– не задумываясь, ответил Киндерман.– Он может назвать все подряд: фильмы, бальные танцы... Да что угодно. Спроси его о еретиках, и он тут же назовет тебе десяток в том порядке, в каком они ему больше нравятся. Аткинс – человек, который принимает молниеносные, может быть даже чересчур поспешные, решения. Однако это не страшно, ибо у него есть вкус и, как правило, он не ошибается.

– Да неужели? И какие же у него любимые фильмы?

– Первые пять?

– Первые пять.

– «Касабланка».

– Ну а остальные четыре?

– Опять же «Касабланка». Он просто с ума сходит по этой ленте.

Иезуит кивнул.

– Вот тут некоторые кивают,– угрюмо пробурчал Киндерман.– «Бог есть не что иное, как теннисный тапочек»,– заявляет еретик, а Торквемада кивает и с непроницаемой физиономией резюмирует: «Стража, отпустите его. Надо выслушать и другую сторону. Им обоим есть что сказать». В самом деле, святой отец, нельзя же так поспешно обо всем судить. А происходит это, вероятно, оттого, что в твоей голове не смолкает пение и звенят гитары.

– Так ты хочешь узнать название моего любимого фильма?

– И пожалуйста, побыстрее, мой друг,– улыбнулся Киндерман.– А то моего звонка ждут не дождутся некоторые коронованные особы.

– Картина называется «Жизнь прекрасна»,– признался Дайер,– Ну что, теперь ты счастлив?

– О, выбор великолепный,– просиял Киндерман.

– Честно говоря, я смотрел этот фильм раз двадцать.– Улыбка озарила и веснушчатое лицо Дайера.

– Ну, с тебя не убудет.

– Мне действительно очень нравится этот фильм.

– Да-да, он чистый и добрый. Он наполняет сердце какой-то невинностью.

– Сдается мне, ты то же самое говорил и о картине «Возвращение на круги своя».

– Даже не упоминай при мне этот кошмарный фильм,– прорычал Киндерман.– Аткинс называет его «Бесконечное путешествие внутри козла».

Подошла официантка и принесла тарелочку с нарезанными помидорами.

– Ваш заказ, сэр.

– Спасибо,– поблагодарил следователь.

Девушка взглянула на нетронутый омлет, стоявший перед Дайером.

– Вам не нравится? Что-то не так?

– Нет-нет, он просто решил пока отдохнуть,– поспешно откликнулся Дайер.

Официантка засмеялась.

– Может, вам еще что-нибудь принести?

– Нет, спасибо. Похоже, я не очень голоден.

Девушка взглядом указала на омлет.

– Мне убрать его?

Священник кивнул, и она унесла тарелку.

– Пожуй чего-нибудь, Ганди, – предложил Киндерман и пододвинул поближе к Дайеру тарелку с жареной картошкой. Не обратив на нее внимания, священник спросил:

– А как поживает Аткинс? Я его не видел аж с рождественской мессы.

– Чувствует себя превосходно. В июне у него свадьба.

Дайер просветлел.

– Здорово.

– Сержант женится на подружке детства. Два очаровательных существа, прогуливающихся по лесам и весям.

– А где будут отмечать?

– В грузовике. Они копят деньги на мебель. Невеста работает кассиршей в супермаркете, благослови ее, Господи. Аткинс же, как всегда, днем помогает мне, а по ночам грабит магазины «Сэвен-злевен»^[27]. К сожалению, государственным служащим разрешается работать по совместительству сразу в двух местах. А может быть, я слишком придираюсь к нему? Святой отец, с нетерпением жду вашего духовного совета.

– Но мне кажется, в таких лавочках не бывает много наличности.

– Да, кстати, а как твоя матушка?

Дайер потушил сигарету и, замерев, посмотрел на Киндермана странным и долгим взглядом.

– Билл, она же умерла.

Лейтенант ошарашенно уставился на священника.

– Она умерла вот уже полтора года назад. По-моему, я говорил тебе об этом.

Киндерман покачал головой.

– Нет, я не знал.

– Билл, я тебе говорил.

– Мне так жаль ее.

– А мне нет. Ей было девяносто три года, она постоянно страдала от боли, и смерть явилась для нее избавлением.

Из бара донеслась музыка, и Дайер взглянул в ту сторону, где стоял автоматический проигрыватель. Там за столиком несколько студентов потягивали пиво из больших керамических кружек.

– Кроме того, раз пять или шесть срабатывала ложная тревога,– продолжал священник, снова повернувшись к Киндерману.– Мне звонили то брат, то сестра, сообщая, что мать при смерти, и я тут же мчался к ним. Но в последний раз смерть наконец сжалилась над ней.

– Я тебя понимаю. Наверное, это ужасно.

– Нет. Вовсе нет. Когда я в тот раз добрался до них, мне сообщили, что она уже умерла. Там находились мой брат, сестра и врач. Я вошел в спальню к матери и прочитал молитву. А когда закончил, мать вдруг открыла глаза и уставилась на меня. Я чуть было не лишился дара речи. А она заговорила: «Джо, это было прекрасно, такая чудесная молитва А теперь, сынок, налей-ка мне что-нибудь выпить». Понимаешь, Билл, я сразу же опрометью бросился вниз по лестнице в кухню – так я был поражен. Там я наполнил стакан виски, бросил в него льда, принес ей это наверх, и она залпом осушила весь бокал. Потом я взял его у нее из рук, а она, взглянув мне прямо в глаза, сказала: «Джо, сынок, по-моему, раньше я тебе этого не говорила, но ты замечательный человек». И после этого она умерла. Но что меня действительно потрясло...– Дайер на мгновение замолчал, разглядев в глазах Киндермана слезы.– Слушай, если ты тут собрался порыдать, я сейчас уйду.

Киндерман смахнул слезы костяшками пальцев.

– Прости меня. Я просто подумал: какая жалость, что матери почти всегда ошибаются,– пробубнил он.– Ну, продолжай.

Дайер придвинулся ближе.

– Я до сих пор не могу забыть... Больше всего меня поразило в тот день то, что... Так вот. Передо мной на смертном одре лежала девяностотрехлетняя старушка, выжившая из ума, полуслепая и почти глухая, и тело ее походило на старую, мятую тряпицу, но когда она со мной заговорила, Билл, когда заговорила... я понял, что она целиком, до мозга костей, вся, словно вернулась ко мне.

Киндерман кивнул и бросил взгляд на свои руки, сложенные на столе. Мрачный и непрошеный образ Кинтри, распятого на веслах, как пуля прострелил его мозг.

Дайер накрыл своей ладонью руку лейтенанта.

– Эй, не грусти,– подбодрил он его.– Все в порядке. Сейчас ей уже хорошо.

– Мне только кажется, что мир – это какая-то жертва самоубийства,– угрюмо возразил Киндерман.– Неужели именно Бог изобрел такую страшную штуку, как смерть? Говоря попросту, это никчемная его затея, паршивая, святой отец. И, похоже, далеко не самая лучшая его выдумка.

– Не мели чушь. Ты бы и сам не рискнул жить вечно,– отрезал Дайер.

– Очень даже рискнул бы.

– Тебе бы надоело,– не унимался священник.

– У меня куча интересных увлечений.

Иезуит рассмеялся.

Воспрянув духом, следователь продолжал развивать свою теорию:

– Я размышляю о проблеме зла.

– Ах, об этом...

– О, это надо запомнить. Очень ценное замечание. Вот, к примеру, в газете пишут: «Землетрясение в Индии, погибли тысячи людей». А я пробегаю глазами заголовки и невзначай бросаю: «Ах, об этом...» Святой Франциск ведет беседы с птицами, а в то же время на Земле свирепствует рак, рождаются уроды, не говоря уже о бесчисленных болезнях желудка и прочих неполадках человеческого организма, о которых некоторые эстеты даже и слышать не хотят. Неужели же наш добрый, полный сострадания Бог может допускать подобные беспорядки? Тот самый всемогущий Господь Бог, который блаженно витает где-то в заоблачных высях, а в это время наши любимые умирают в мучениях. А обращался ваш Бог по этому вопросу к Пятой поправке?^[28]

– Но зачем предоставлять мафии благоприятные шансы?

– Истинная правда, святой отец. Так когда вы собираетесь начать свою проповедь? Очень хочется послушать. У тебя просто потрясающая способность проникать в самую суть.

– Билл, дело в том, что как раз в эпицентре всего этого кошмара и находится создание, называемое человеком, и оно способно видеть этот кошмар. Поэтому что значат для нас такие понятия, как «злой», «жестокий», «несправедливый»? Ты же не скажешь, будто прямая слегка изгибается, если не знаешь, что такое прямая линия.– Киндерман попытался было перебить священника, но тот не дал ему и рта раскрыть.– Мы являемся частью этого мира. И если бы он на самом деле был таковым, мы бы все равно не смогли его оценить с помощью этих категорий. Мы бы просто думали, будто все то, что мы называем нынче злом, есть не что иное, как естественный ход событий. Рыба ведь не может чувствовать, что вода мокрая. Рыба в ней живет, Билл. А люди – нет.

– Да, я читал об этом у Стивенсона, святой отец. И понимаю, конечно, что ваш Господь совсем не то же самое, что доктор Джекил и мистер Хайд. Но ведь это только часть тайны, святой отец, грандиозного детектива, задуманного на небесах. И все – от евангелистов до Кафки – тщетно силятся разобраться в сути происходящего. Ну, ничего, ничего. За расследование взялся теперь лейтенант Киндерман. Тебе знакомы гностики?

– Я болею за другую команду.

– Да у тебя просто совести нет. Так вот, гностики считали, что мир создал, так сказать, «заместитель Бога».

– Ну, это уже переходит все границы,– взорвался Дайер.

– Это же не я, а они так считают.

– А потом ты объявишь, что святой Петр был католиком.

– Да послушай же ты. Итак, Господь Бог вызвал к себе ангела, своего «заместителя», и приказал ему: «Послушай, парень, меня посетила классная идея: вот тебе пара долларов – иди-ка ты и создай для меня что-нибудь стоящее». И ангел пошел и действительно сотворил мир, но так как сам он не являлся совершенством, то допустил некоторые промахи, о которых я тебе уже говорил сегодня.

– Это ты все сам придумал? – поинтересовался Дайер.

– Нет, но Господа Бога это не освобождает от неприятностей.

– Ну а если шутки в сторону, твоя-то теория в чем состоит?

Киндерман хитро прищурился:

– Не важно. Это нечто совершенно новое и неожиданное. Просто грандиозное!

Подошла официантка и положила на столик счет.

– Вот и все,– протянул Дайер, разглядывая счет.

Киндерман рассеянно помешивал ложечкой остывший кофе и, вытянув шею, озирался по сторонам, словно выискивая некоего шпиона, который мог бы подслушать их разговор.

– Мое отношение к этому миру сводится к следующему,– заговорщическим тоном начал лейтенант.– Я рассматриваю его как гигантское место преступления. Понимаешь? И пытаюсь собрать улики. Пока что у меня на примете несколько подозрительных лиц, и на них уже готовы фотороботы. Они объявлены в розыск. Ты, кстати, не мог бы развесить их физиономии на университетской территории? Отдаю даром. Я же понимаю, что ты весьма щепетильно относишься к своему обету нищеты. И я очень тебя уважаю за это. Никакой ответственности, а заодно и зарплаты тоже.