Текст книги "Великолепный обмен: история мировой торговли"
Автор книги: Уильям Бернстайн
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Если семье этого адвоката понадобится новая кухня, возьмется ли он сам за работу, раз он умеет делать это вдвое лучше обычного столяра? Только не в том случае, когда каждый час адвокатской практики приносит ему тысячу долларов! За сотню часов, которые ему нужно потратить на кухню, он сможет заработать $ 100 000. Уж лучше он наймет на 200 часов менее умелого столяра – это обойдется ему всего в $5000. Ему придется отработать 5 часов на своей основной работе, чтобы оплатить 200 часов труда рабочему, который будет трудиться над его кухней. Говоря экономическим языком, у этого адвоката есть сравнительное преимущество адвокатской работы и сравнительное неудобство работы столяром. (Заметим, что анализ Рикардо не рассматривает фактор удовольствия от работы или склонности к ней. Может быть, нашему адвокату нравится работать по дереву, и он решит сделать все сам – выбор, важный в эмоциональном плане, но экономически нерациональный.)
Увы, «Начала» и сам Рикардо явились слишком поздно, чтобы спасти Англию от драконовского «хлебного закона» 1815 года. В ответ на трактат Мальтуса, защищавший «хлебный закон», Рикардо написал свой памфлет «Эссе о влиянии низкой стоимости зерна на доходы на бирже». В нем он указал, что главное преимущество «реальной» Англии (в противовес Англии гипотетической, описанной в «Началах») заключается в механизации производства. «Хлебные законы», утверждал он, препятствуют закупке импортного зерна и заставляют Англию растрачивать драгоценные трудовые ресурсы на малопродуктивную работу. Это не идет на пользу никому, кроме земельной аристократии. Этим памфлетом Рикардо ничего не добился. Его «Начала» оказали большее влияние, но они не публиковались до 1817 года, а сам Рикардо не был членом парламента до 1819 года.
Английскую рабочую бедноту вдохновляла мысль о немецких, польских и датских складах, полных дешевого зерна. Сила толпы оказалась действеннее, чем научные диспуты, но действие это устремилось не в том направлении. В марте 1815 года на улицах Лондона бушевал мятеж против «хлебных законов». Протестующие врывались в дома тех, кто поддерживал законы, в том числе к известному своей жесткостью министру иностранных дел лорду Каслри и к Фредерику Робинсону, который и выдвинул этот закон. После наполеоновских войн голодные рабочие бунтовали, требуя свободной торговли, точно так же, как сейчас более благополучные рабочие бунтуют, выступая против нее. Их бесчинства оказали разрушительное действие, заставив газеты и политиков, которые также выступали за отмену «хлебных законов», отказаться от союза с бунтовщиками.
В 1815 году все определяли интересы землевладельцев. В том году злополучное законодательство, которое обеспечивалось не только большинством голосов в обеих палатах, но и примкнутыми штыками за их стенами, совершенно запретило импорт зерна, если цены на пшеницу упадут ниже 80 шиллингов за кварту. {533} , [67]67
Антипатию министра иностранных дел к рабочему классу обессмертил Шелли после избиения в 1819 году, которое прозвали «Питерлоо»:
И вот гляжу, в лучах зари,
Лицом совсем как Кэстельри,
Убийство, с ликом роковым,
И семь ищеек вслед за ним.
(Пер. с англ. К. Бальмонта)
[Закрыть]Вскоре, на короткое время, цены упали значительно ниже 80 шиллингов. Тогда Рикардо с помощью памфлетов и речей в палате общин несколько раз успешно выступил против землевладельцев, призывавших к еще более суровым протекционистским мерам. {534}Он умер в 1823 году, в возрасте 51 года, его мечта о свободной торговле так и не сбылась.
Протекционистские законы обычно больнее всего бьют по слабым и беззащитным, и «хлебный закон» 1815 года не был исключением. Поскольку в мирное время цены на пшеницу редко поднимались выше 80 шиллингов за кварту и поскольку Англия быстро утрачивала самообеспеченность продуктами сельского хозяйства, закон прочно отгородил Англию от импортного зерна, а бедняки расплачивались за хлеб насущный по искусственно вздутым ценам. Позднейшее ужесточение этого закона уже не вызывало таких вспышек насилия, как во время его подписания, но в списке недостатков политических реформ послевоенной Англии все еще фигурировало дорогое зерно. Усилия правительства часто оборачивались откровенным, как во время «побоища Питерлоо» в Манчестере, в 1819 году, оголтелым нападением перепуганной полиции на мирные демонстрации [68]68
Более сотни лет среди специалистов по истории экономики шли оживленные споры о том, служили ли «хлебные законы» основ ной причиной высоких цен на зерно и могла ли их отмена привести к падению цен. Наконец они пришли к согласию и ответили на оба вопроса утвердительно. Для сравнения по этому вопросу см. Fairlie. Р. 562-575.
[Закрыть]. {535}
В конце XIX столетия богатеющие промышленники, которым было нужно дешевое зерно, чтобы прокормить своих голодных рабочих, встали в оппозицию земельной аристократии. В 1828 году ланкаширцы продавили законопроект, который заменил жесткий восьмидесятишиллинговый барьер плавной, подвижной шкалой, наподобие той, что существовала в 1804 году. [69]69
Закон 1828 года устанавливал налог в 34 и 2/ 3шиллинга при цене ниже 52 шиллингов. Налог постепенно снижался, и при цене 72 шиллинга он достигал одного шиллинга. См. Barnes. P. 200-201.
[Закрыть]К 1840 году общественное мнение сформировалось в пользу свободной торговли, тем более что новый закон, хотя и не был таким жестким, как в 1815 году, все же обрекал английских бедняков на голодную жизнь. Зловещий провидец, Ричард Кобден, нанес законам последний удар, и его успехи до сих пор отзываются громким эхом в сегодняшних спорах о глобализации и о демократических процедурах в целом.
Кобден родился в 1804 году в бедной семье мелких фермеров. В политику он вошел в удачный момент – перед реформой избирательной системы 1832 года. Когда Ричарду было десять лет, его отец лишился семейной фермы. Его дядя – торговец тканью – упрятал мальчика в своего рода приют, вроде того, что описан у Чарльза Диккенса. (Когда, впоследствии, Кобден прочитал «Жизнь и приключения Николаса Никльби», он был потрясен, узнав описанную в романе школу Дотбойс-Холл. {536}) Когда Ричарду исполнилось пятнадцать, дядя, торговавший ситцем, устроил его клерком, и до двадцати лет молодой человек разъезжал по стране, продавая набивной ситец. К тридцати годам он вместе со старшим братом Фредериком открыл собственный красильный заводик в Манчестере и обрел самостоятельность.
Хотя у Кобдена имелись все способности и задатки, богачом он так и не стал, предпочитая торговле ситцем интеллектуальные ценности, путешествия и политику. К тридцати трем годам он побывал в континентальной Европе, на Среднем Востоке и в Соединенных Штатах, о которых писал: «Если знание это сила, а образование дает знания, то американцы неуклонно становятся самым сильным народом на земле». {537}
Во время путешествия он понял, что Англия может процветать, если будет способна продавать свои ткани дешевле, чем другие страны. Военные действия требуют расходов, налоги растут, в результате растут цены на экспортируемый Англией товар. Питание английских рабочих дорогостоящим отечественным зерном также приводит к росту цен, находящимся под охраной протекционистов. И то и другое вредит стране. {538} , [70]70
Протекционисты всегда упускают из вида этот момент: огромные пошлины на импорт и установление торговых барьеров повышают цены на импортируемое сырье, что в результате делает более затратной отечественную продукцию и снижает ее конкурентоспособность.
[Закрыть]На этом основывались его пацифизм, вера в содружество народов и, самое главное, в свободную торговлю. К 1840 году Великобритания третью часть экспорта отправляла в Соединенные Штаты – в основном, одежду и ткани в обмен на хлопок-сырец из южных штатов. Молодому владельцу красильного завода было очевидно, что эта торговля требовала недорогой поддержки со стороны флота.
В своих чувствах Кобден был далеко не одинок. К 1830-м годам мысль о том, что «хлебным законам» надлежит кануть в прошлое, возникла у двух очень странных союзников: у манчестерских дельцов, вложивших капиталы в хлопок, и у чартистов – группы обычно не признававших власти радикалов, стремившихся к тому, чтобы итоги выборов были полезны не только земельной аристократии. В сентябре 1838 года представители этих групп встретились в Манчестере и основали Лигу против «хлебных законов». В том же году Кобден, как известнейший в Европе фритредер, стал ее предводителем. {539}
В 1838 году Лига заняла удачное место в удачный момент. До 1830-х годов связь и транспорт были довольно дороги. В мире, где писать письма и путешествовать могли только богачи, просто не давалось право выбора тем, кому это было недоступно. В Англии это означало, что занявшие сильную позицию богатые землевладельцы в борьбе за протекционизм в отношении зерновых легко одерживали верх над бедными потребителями.
В эпоху быстро развивающихся технологий, в особенности паровых, этот дисбаланс значительно снизился. Лига против «хлебных законов» уже могла для организации и поддержки шествий рассылать по всей стране своих харизматичных ораторов – обаятельного, убедительного Кобдена и пылкого, эмоционального Джона Брайта.
Лига разработала множество хитроумных методов, которые применяются большинством сегодняшних политических партий и отдельными заинтересованными группами: массовые почтовые рассылки, передвижные агитационные бригады с хорошей сценической подготовкой, использование религиозного подтекста, способы тщательного подсчета голосов и оспаривание законности процедур.
Приняв руководство Лигой, Кобден вскоре обнаружил в своем окружении еще одного гения скромного происхождения – Роланда Хилла, яростного защитника «грошовой почты». К 1838 году Англия прочно стояла на пути к скоростному рельсовому транспорту, радикально снизившему стоимость доставки почты. Однако правительство не спешило делиться достигнутой экономической выгодой с любителями писем. В те времена письмо оплачивалось получателем и обходилось весьма дорого. Например, письмо из Эдинбурга в Лондон стоило шиллинг – почти дневной заработок фермера или заводского рабочего.
Высокие цены и система, при которой письмо оплачивалось получателем, становились причиной злоупотреблений и способом наживы. Часто путешественники доставляли по пути письма родственникам и друзьям. Иногда на одном листе бумаги писалось несколько писем, предназначенных к отправке в далекий город, а там уже лист разрезался и письма разносились по адресам. Между страницами книг, которые издатель отправлял в магазины, помещалось множество писем. В качестве своего почтового адреса указывали адрес места работы, а одной из главных привилегий работы в государственном учреждении была возможность бесплатно писать письма. {540}
Хилл рекомендовал почтовому ведомству цену за доставку письма от Лондона до Эдинбурга только 36 пенсов, а Кобден вскоре употребил свое знаменитое обаяние и настойчивость для того, чтобы сформировать в палате общин комиссию по данному вопросу. Кобден объяснял комиссии, что дешевая почта позволит 50 000 ирландцам, которые работают в Манчестере, регулярно писать домой, своим любимым. Когда депутаты спросили, как же почта справится с таким громадным объемом писем, Кобден холодно напомнил, что недавно из Лондона в Манчестер, со скоростью 20 миль в час, доставили слона.
Парламент утвердил почтовый сбор в размере одного пенса, он вошел в обиход 10 января 1840 года. Поначалу царила растерянность – как же применить эту схему на практике? Кобден предложил использовать «что-то вроде штампа на медицинских патентах, что-то, что можно прикрепить к конверту каплей клея, а затем проштамповать на почте». В результате появились современные почтовые марки. {541}
Кобден точно знал, что делает. Говорят, когда в палате лордов решили вопрос о «грошовой почте», он в шутку крикнул: «Туда же и “хлебные законы”!». {542}Дешевая почта стала самым мощным оружием из его арсенала, настоящей гаубицей пропаганды. Теперь Лига против «хлебных законов» могла штурмовать позиции заводовладельцев, этот кладезь богатств промышленной революции.
Сочетание разумного финансирования и дешевой почты дало Лиге до смешного мало голосов английских избирателей. После закона о реформе избирательного права 1832 года набралось только 7% взрослых мужчин, голосовавших за Лигу. {543} Систематическая обработка велась с монотонной регулярностью. В дело пошли ежедневная газета «Циркуляр Лиги против “хлебных законов”», отлично составленный еженедельник «Лига» и беспрерывный поток памфлетов. На фоне успехов 1840-х годов Кобден подсчитал, что из 800 000 избирателей страны более одной трети регулярно получают «Лигу». {544}
Эти борцы интересовались не только вопросами нового железнодорожного транспорта и дешевой почты, но также и еще одним, очень старым вопросом – толкованием божьей воли. Фритредеры сыграли на религиозных чувствах своих союзников – чартистов и аболиционистов. На одном из собраний Лиги в Манчестере 700 ее представителей заявили, что «хлебные законы» противоречат законам божьим. Так Всемогущий в первый и последний раз был вынужден выступить за снижение тарифов. {545}
Лига нанимала целую армию юристов, чтобы подсчитывать избирателей в регионах, исследовать их политические предпочтения. Всякий землевладелец, чья регистрация или квалификация находились под вопросом, оказывался под их пристальным вниманием. А чтобы противники не могли заниматься тем же самым, потенциальным фритредерам приводили документы в порядок. Такая тактика зачастую отнимала у тори один голос из семи в отдельно взятом районе. Наконец, Лига сумела подключить мощные финансовые ресурсы и приобрести недвижимость у бедных владельцев. Каждому выплачивалось 40 шиллингов в год – достаточно, чтобы говорить о получении доходов, необходимых для участия в выборах. {546} , [71]71
Если считать прибыль от собственности за 6% в год, то выходит, что стоимость одного голоса составила приблизительно £33 (2 фунта в год за недвижимость разделить на 0,06). Это было вполне по силам тщательно сбалансированному бюджету Лиги в «карманных» округах, где какая-нибудь дюжина голосов легко могла определить, кто будет сидеть в палате общин.
[Закрыть]
В свободное от дел в Вестминстере время Кобден и его коллега Джон Брайт вели споры о положении дел в стране. Кобден неизменно одерживал верх благодаря своему обаянию и умению спокойно оперировать фактами. Брайт сражал слушателей громогласным уличением землевладельцев в вероломстве. Новые железные дороги переносили их из города в город за считанные часы, и каждый раз они приезжали свежими и отдохнувшими, что немыслимо было при путешествии на лошадях и в экипаже.
В 1841 году пало правительство вигов под предводительством лорда Мельбурна и последовали всеобщие выборы. Четыре года назад Кобден едва прошел в палату общин, но теперь он был таким известным человеком, что выиграл выборы легко, как и многие его товарищи по Лиге, в том числе и Джон Брайт.
Выборы показали, что к власти вернулись тори. Они вернули Роберта Пиля на Даунинг-стрит, 10, в резиденцию, которую он потерял в 1835 году. Политические взгляды Пиля и его упрямый эмпиризм вывели его далеко вперед, за пределы реакционного и аристократического строя тори. Кобден еще несколько лет тягался с ним из-за «хлебных законов», и пока они состязались в желчности, воля Кобдена мало-помалу, при помощи фактов, логики и обаяния, ломала сопротивление премьер-министра.
Сущность аргументов Кобдена заключалась в следующем. Если пустить на рынок дешевое импортное зерно, то рабочим будет оказана двойная помощь. Во-первых, это даст им хлеба. Во-вторых, за этот хлеб будет уплачено английскими товарами, производство которых даст людям работу. Говоря вкратце, внутренняя торговля порождает необходимость торговли внешней. {547}Во время одной из речей Кобдена в палате общин Пиль обратился к своему помощнику Сидни Герберту и сказал: «На это придется отвечать тебе, потому что я не могу». {548}
Обе стороны приводили в пример ужасные условия, в которых находились рабочие того времени. Особенный (слегка лицемерный) гнев тори испытывали в адрес дьявольских мрачных заводов, владельцами которых очень часто оказывались члены Лиги. Едва Кобден в 1841 году занял парламентское кресло, как его заклеймили бессердечным заводовладельцем и уличили в нерегулярной отчетности. По тем временам фабрики Кобдена считались прекрасными, а условия на них весьма гуманными, так что он легко отразил нападки. В 1844 году лорд Эшли Купер, член парламента от партии тори, чья семья владела обширными сельскохозяйственными имениями, предложил на рассмотрение меры, которые ограничивали количество рабочих часов, а также детский труд. Законопроект был существенно смягчен, прошел редакцию Пиля, а в 1845 году Купер напустился на красильщиков ситца, целясь, видимо, прямиком в Кобдена. Когда Купер указал на то, что дети на фабриках по много часов работают за жалкие три шиллинга в неделю, Кобден ответил, что они, по крайней мере, работают в помещении, а у фермеров дети трудятся по много часов на улице и в любую погоду за половину этого заработка. [72]72
Современный читатель обнаружит очевидное сходство между благочестивой заботой английской земельной аристократии об условиях работы на английских фабриках и заботой современных американских рабочих движений об условиях труда рабочих в развивающихся странах. В спорах о «хлебных законах» многие, по обе стороны баррикад, считали, как оказалось ошибочно, что участники Лиги, владевшие заводами, видели в дешевом хлебе источник выгоды для себя. Дескать, хлеб для рабочих будет обходиться дешевле, значит, и платить им можно меньше, а значит, получать еще более высокие прибыли. (Кобден, как всегда, был прав, считая, что дешевый хлеб повысит жизненные стандарты рабочих, а не прибыли промышленников.)
Была такая популярная песенка.
Что за ревущая толпа
Сулит дешевые хлеба
За прибыль с нашего горба?
Лига!
Им хлебный помешал закон!
А нас – на скотский рацион.
Но прибыль принесет и он Лиге!
Кто хочет одурачить нас,
Подсунув хартию, как раз,
Чтобы отвлечь рабочий класс?
Лига!
Цит. Hinde. P. 70.
[Закрыть]
Победа в битве за отмену «хлебных законов» пришла после многочисленных схваток. Неурожай 1842 года заставил Пиля убедить кабинет министров уменьшить установленные еще с 1828 года скользящие тарифы на ввоз зерна вдвое. А в 1843 году парламент снизил пошлины на канадскую пшеницу до одного шиллинга за кварту. {549}Но такими мерами премьер-министр не успокоил никого, в особенности Кобдена, Брайта и их товарищей по Лиге, не признававших полумер. И конечно, не обрадовались тори – однопартийцы Пиля, презиравшие его за измену своему классу. Правда, через два года обильный урожай избавил правительство от давления землевладельцев, а Лига ничего не выиграла.
Затем в 1845 году боги плодородия обрушили на Британские острова свой гнев, который послужил причиной одного из самых драматических эпизодов в политической истории Англии. Июль и август этого года были дождливыми и холодными. «Зеленая зима» уничтожила урожай пшеницы. В то же время в Южной Англии появилась картофельная гниль и, как пожар, распространилась по Ирландии, обрекая ее население на голод. С наступлением этого кошмарного года, правительство охватил ужас. Надежду на спасение видели в закупках американской кукурузы и докладах особой научной комиссии о том, что прежде случались еще более тяжелые эпидемии картофельной гнили. 22 ноября правительство потеряло последний оплот – лорд Джон Рассел, лидер оппозиционных вигов, выступил за отмену «хлебных законов».
К этому моменту даже самые убежденные тори понимали, что для того, чтобы избежать массового голода, английские и ирландские порты нужно открыть для ввоза импортного зерна. При этом Пиль отлично понимал, что однажды их открыв, закрыть обратно уже не получится без риска обрушить на себя революцию. Спустя две недели он собрал кабинет министров и объявил, что намерен отменить «хлебный закон». {550}Когда двое из его министров отказались его поддержать, он обратился к королеве с просьбой об отставке. Рассел оказался не в состоянии собрать правительство вигов, поскольку в палате общин его партия составляла меньшинство, так что 20 декабря Пиль вернулся на свою должность.
К январю 1846 года Пилю ничего не оставалось, как публично признать, что Кобден и Лига оказались правы, а он изменил свое отношение к «хлебным законам». Те из его товарищей-тори, кто не принял новой веры, остались в дураках. {551}Этот замечательный акт самопожертвования оставил след как на политических судьбах Великобритании, так и на репутации самого искусного политического лидера XIX века. 25 июня отмену закона утвердили в палате лордов, а через несколько дней элита землевладельцев из партии тори под предводительством Бенджамина Дизраэли устроила Пилю окончательную отставку {552}. [73]73
Дизраэли поносил Пиля с бойкостью опытного писателя-романиста: «Он торговал чужими идеями и чужим разумом. Вся его жизнь – один большой свод условий приватизации. Это взломщик чужого интеллекта». Цит. Barnes. Р. 278.
[Закрыть] , [74]74
На практике, «отмена» означала, что до 1 февраля 1849 года пошлины существенно снижались, а с этой даты они падали до одного шиллинга за кварту. С 1869 года их отменили совсем. См. Ernie. Р. 274.
[Закрыть]Пиль спас собственный класс – земельную аристократию – от себя же самой, и тот предал его за это анафеме.
Хотя отмена «хлебного закона» в 1846 году стала исторической вехой в мировой истории торговой политики, к этому времени основная часть проблем уже была решена. Законом 1842 года тарифы опустились даже ниже, чем после окончательной отмены. Некоторые современные исследователи считают, что к 1846 году реальные пошлины на зерно снижались в течение десятилетий и ко времени окончательной отмены закона эти экономические меры значения уже не имели. {553}
Кобден продолжал свою деятельность в парламенте. Проповедуя евангелие свободной торговли, он много жил за границей. Под конец жизни он стал во Франции добровольным учеником Наполеона III, племянника Наполеона I.
К 1859 году англо-французские отношения дошли почти до состояния войны, в основном из-за истерии, нагоняемой Великобританией, не доверявшей историческому врагу. А Кобден считал своей неофициальной миссией в Париже защиту идей о снижении пошлин в торговле между Францией и Англией. Несколько раз его принимал Наполеон III и императорские министры. Император заметил, что ему очень хотелось бы отменить ввозные пошлины в своей стране, «но очень велики затруднения. Мы, во Франции, не занимаемся реформами. Мы занимаемся революциями». {554}Наполеон III очень охотно прислушивался к идеалистическим советам Кобдена, но тем, кто стоял у руля промышленности Франции и ее союзников, свободная торговля была не по душе. К тому времени Кобден считался мастером протекционистских лозунгов. Выдержка из его дневников говорит о том, что Наполеон III тоже этим отличался:
Император повторил мне аргументы против свободной торговли, которыми пользовались некоторые из его министров, в частности Пьер Мань, министр финансов, заявивший, что если поменять систему от запрета до умеренных пошлин, что открыло бы широкие возможности для импорта, то производство всякого французского товара сменилось бы закупкой импортного. Я указал на ошибочность аргументов месье Маня, объяснив, что потребительский рынок Франции почти насыщен и существенного роста потребления не ожидается. Я заметил, что во Франции миллионы людей никогда не носили чулок – и вот, чулки уже запрещены. Он заметил, что, к сожалению, десятки миллионов людей едва ли пробовали хлеб и вынуждены перебиваться картофелем, каштанами и т. д. {555}
Неудивительно, что Наполеон III симпатизировал идеям фритредеров. В 1846 году он жил в изгнании в Англии, как раз в это время отменили «хлебный закон». Изгнанник прожил там два года, когда страна дышала идеями Смита, Рикардо и самого Кобдена. Французские хлопковые мануфактурщики, разоренные поставками английских тканей – более дешевых и более качественных, – осаждали императора ходатайствами о протекционистских мерах, но он слушал и тех, кто поддерживал свободную торговлю: производителей вина, шелка, изящной мебели. Они очень хотели продавать свой товар на экспорт. За снижение тарифов ратовали и те многие французские производители, работа которых зависела от импортного сырья и требовала много импортного железа. {556}
К 1850-м годам катехизис свободной торговли проник по эту сторону Ламанша. Движения за отмену тарифов возникли в Бельгии и Франции, в них было воспитано целое поколение либеральных экономистов. Самым выдающимся из них был профессор политической экономии, ставший также депутатом национального собрания – Мишель Шевалье. Он писал:
Британия встала на путь свободной торговли, и это одно из величайших событий века. Когда столь могучая и просвещенная страна не просто воплощает в жизнь такую великую идею, но и извлекает из этого великую пользу, как же могут подражатели не последовать ее примеру? {557}
В 1860 году Кобден и Шевалье провели корабль англо-французского союза через бурю оппозиции по обеим сторонам Ламанша. Вот как восхваляет за это Кобдена депутат от либеральной партии Уильям Гладстон:
Редко выпадает такая честь – человеку, который 14 лет назад смог оказать своей стране важную услугу, за этот краткий период жизни не снискавшему ни земель, ни титула, не носящему никаких знаков отличия от людей, которых он любит, – ему позволено сослужить другую великую и почетную службу своему господину и своей стране». {558} , [75]75
Гладстон в то время был либералом (его партия стала преемницей вигов) и канцлером казначейства.
[Закрыть]
Договор Кобдена—Шевалье сокращал тарифы с обеих сторон. За несколько лет духом времени прониклись Италия, Швейцария, Норвегия, Испания, Австрия и ганзейские города. В это время, впервые, в полной мере проявилась польза положения о режиме наибольшего благоприятствования. Этот статус, восходящий к договорам XII века, напоминает слоган: «Мы собьем любые цены», который предлагают вам продавцы. Страна, которая принимает такие условия, обязуется назначать тарифы не выше, чем назначает или назначит в будущем любой третьей стране, и эти условия соблюдаются для всех партнеров по режиму наибольшего благоприятствования. С 1860 года начался марафон режима наибольшего благоприятствования, и «тарифное разоружение» охватило всю Европу. На многие промышленные товары тарифы, достигавшие 50%, исчезли совершенно. {559}
В период со времени публикации «Исследования о природе и причинах богатства народов» в 1776 году и до отмены «хлебного закона» в 1846 году Смит, Рикардо и Кобден заложили теоретические и политические основы новой, глобальной экономики, которая зазвучала через десятилетия после аккорда Кобдена-Шевалье. Протекционисты пророчили катастрофу фермерам, поскольку из-за границы поставлялось дешевое зерно. Сначала этого не произошло, потому что растущее население Европы не давало ценам упасть. Но поколение спустя лавина дешевого зерна из обеих Америк, Австралии, Новой Зеландии и России погребла под собой английских и европейских фермеров. К 1913 году Англия ввозила из-за рубежа 80% пшеницы, но на заре XX столетия ни один англичанин не променял бы промышленного настоящего страны на ее аграрное прошлое. {560} , [76]76
Германия и Польша – главные поставщики зерна в Англию до 1846 года – тоже больше не могли прокормить самих себя. См. Fairlie. P. 568.
[Закрыть]
Зерновое вторжение из Нового Света иначе отразилось на Европе, где с 1880-х годов начались бурные протесты против свободной торговли, которые продлились до середины XX века. А в XIX веке такая реакция на новую, глобальную экономику сигналит веку XXI: хотя свободная торговля выгодна человечеству в целом, отдельно взятые пострадавшие от нее не станут безропотно принимать новый порядок.