Текст книги "Великолепный обмен: история мировой торговли"

Автор книги: Уильям Бернстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Компания объявила, что если законодатели мод носят индийский чинц и вешают ситцевые занавески, то все остальные должны незамедлительно брать с них пример. В условиях продажного и зашоренного классовыми предрассудками общества таких законодателей было довольно легко найти и соблазнить – это было королевское семейство. Если они принимали данный стиль, за ними следовала аристократия. Аристократам подражало мелкое дворянство. Его, в свою очередь, рабски копировала коммерческая элита, и так далее, вплоть до беднейших крестьян, которые едва могли потратить несколько шиллингов.

К концу XVII века индийский чинц полюбился английскому среднему классу, поскольку он имитировал более дорогие шелка, атлас и тафту, которые носили аристократы. Однако особы королевской крови остерегались новых имитаций субконтинента, предпочитая «настоящее». Компания в 1660 году уже сделала Карлу II «подарок» в виде сервиза столового серебра стоимостью £ 3000, но директора решили, что не стоит размениваться по мелочам. В 1684 году они принесли монарху «добровольное пожертвование» на сумму £ 324 250, да еще король и герцог Йоркский получили долю в компании. Рождение конституционной монархии в 1689 году не остановило эти любезности. В том же 1689 году один придворный заметил, что комната королевы «вся изукрашена индийской вышивкой по белому атласу, подаренной ей Компанией». ^{423}Других дворян тоже не забыли. Им выдали не только ситец и долю в компании, но и членство в комитетах и право свободно провозить груз на кораблях компании. ^{424}

К началу XVIII века хлопковая ткань потеснила шелковую и шерстяную. Даниель Дефо писал:

Наши изящные шелка и наши тонкие ткани подвергаются этой благородной узурпации печатным ситцем. Полосатый муслин очень вежливо был потеснен вашей продукцией с кружевной отделкой, продающейся порой по огромной цене. ^{425}

Английская компания открыла секрет благотворного влияния на дела ежегодной смены мод. Дефо посмеивался: «Невероятно, какую одежду выбрасывают в Англии, не потому что ее нельзя носить, а только потому, что она вышла из моды. Едва ли это можно сравнить с расходами на одежду в других странах». ^{426}Компания даже набралась смелости и разработала концепцию нижнего белья – того, что сегодня называется неглиже – легких платьев и сорочек, которые носили дома, в приватной обстановке. ^{427}

* * *

Пока в кабинетах Английской компании обсуждали высокую и низкую моду, Джосайя Чайлд не забывал о статусе индийских баз. Прошло менее десяти лет со дня основания компании, когда она открыла свою первую базу в Сурате (к северу от Бомбея). Этот порт стал главным в Могольской Индии, переняв этот статус от Камбея, когда тот зарос илом. К тому времени Чайлд уже стал директором (в 1677 году), а компания открыла «представительства» или торговые базы в Мадрасе (на юго-восточном побережье Индии) и в Бомбее. (Название «Бомбей» происходит от португальского «бом байя», то есть «хороший залив».) В 1661 году Карл II получил его в приданое за португальской невестой, Екатериной Брагансской, а порт скоро частично занял и соседний Сурат. ^{428}В 1690 году под управлением Чайлда открылось третье представительство, в Калькутте. Эти базы, главной задачей которых была закупка тканей, стали основой Британской империи.

Убежденный сторонник голландской системы укрепленных торговых баз, Чайлд быстро организовал на всех трех базах военное присутствие Ост-Индской компании. Эта политика оправдала себя во время конфликта между Моголами и маратхами в период 1681-1707 годов. Кроме того, Чайлд утвердил комплекс правил торговли, обусловленных двухлетним циклом между первоначальной отправкой груза серебра и обменных товаров из Англии и прибытием домой груза ситца.

К концу XVII столетия компания привозила ежегодно более 1,5 миллионов рулонов хлопковых тканей и предметов одежды, что составляло 83% всего импорта. ^{429}Пряности умерли, да здравствует новый король Хлопок!

Нужно ли говорить, что конкуренты Английской компании громко протестовали? Например, Левантийская компания требовала в 1681 году запретить импорт высококачественных тканей из Индии. ^{430}Ее аргументы ограничивались обычными ханжескими рассуждениями о том, что закупки компании топят Британию в золотом бульоне, поскольку, если закупают «ситец, перец, дорогие шелка и подделку под шелк-сырец, индийский ситец и дорогой шелк наносят очевидный вред бедной английской стране, а подделка под шелк разрушает торговые отношения с Турцией». ^{431}

Это еще не все. Ост-Индскую компанию обвиняли еще и в экспорте в Индию передовых английских технологий, говоря, что она отправляет «в Индию шелкокрутильщиков, ткачей и красильщиков, совершенствуя там производство шелка… Закупки готовых и окрашенных шелковых тканей невероятно разоряет рабочий класс нашего королевства, который иначе был бы занят на этих работах. Из-за этого здесь разрушено множество семей». ^{432}

Джосайя Чайлд, который дорос уже до управления Ост-Индской компанией, как всегда, воспользовался моментом.

* * *

Правда кроется вот в чем. Импорт хорошего и дешевого шелка сырца из Индии может лишить прибыли каких-нибудь турецких торговцев, но он служит на пользу нашего королевства… Что же еще? Нужно ли прекратить торговлю, если она работает на другого? В таком случае, в стране вечно будет царить беспорядок. ^{433}

Модернизировать грамматику, заменить несколько существительных – и приведенный выше абзац вполне сойдет за отрывок из телепередачи, где спорят противник и сторонник нового торгового соглашения.

В последние годы XVII столетия три группы англичан объединились в протекционистский альянс, решивший прекратить импорт хлопка из Азии. Это были моралисты, разозленные социальным разрывом, который порождался новой роскошью; ткачи шелка и шерсти, теряющие работу из-за качественного и дешевого импортного продукта; и меркантилисты, недовольные оттоком серебра для оплаты новой моды. Эти силы восстали против Ост-Индской компании, что вызвало страшные для нее последствия, а также революцию в английской экономике, общественном устройстве и структуре империи. Вдобавок, как мы увидим в главе 11, они подорвали основу индийской экономики – ее текстильную промышленность.

Из этих трех групп, противостоявших торговцам, самыми влиятельными были меркантилисты. Споры между ними и сторонниками свободной торговли – фритредерами, поддерживавшими компанию, занимали самые талантливые экономические умы Англии, что выражалось в эквиваленте политических блогов для того времени – памфлетах, которые обыкновенно распродавались по нескольку пенсов. Теория меркантилизма – сама простота: богатство государства измеряется количеством золота и серебра, которыми это государство владеет.

Иными словами, международная торговля представлялась игрой с нулевым суммарным результатом, в которой одна страна могла выигрывать только за счет другой, и существовал только один способ разбогатеть – приобретать из-за границы золото и серебро, продавать больше, чем покупать. Говоря современными терминами, при помощи положительного торгового баланса. Это было жутким перетягиванием каната, поскольку каждый приобретаемый государством соверен должен поступать от противника. Говоря словами экономиста Томаса Мена, работавшего в компании, «здесь правило такое: каждый год продавать за границу больше, чем мы потребляем их товаров». [48]48
  Thomas Mun. England's Treasure by Foreign Trade,in Leonard D. Abbot, ed. Masterworks of Economics(New York: Mc-Graw-Hill, 1973). P. 6. Мен занимал любопытную позицию, будучи одновременно меркантилистом и поставщиком Английской Ост-Индской компании. В качестве дополнительного довода он пояснял, что компания может выручить больше денег на перепродаже ситца, который отправляет в Европу, чем потратит на него в Индии. См. William J. Barber. British Economic Thought and India 1600-1858(Oxford: Clarendon, 1975). P. 10-27.


[Закрыть]

* * *

С точки зрения меркантилистов, не весь экспорт и импорт одинаков. В идеале, страна должна импортировать только сырье и экспортировать только готовые продукты производства, поскольку такая практика обеспечивает наибольшую занятость. Благоразумным гражданам следует воздерживаться от употребления заграничной роскоши, потому что из-за нее из страны утекает золото и серебро, уменьшается занятость. Эти рассуждения метили прямиком в Ост-Индскую компанию. Меркантилисты призывали сократить импорт, обложив его высокими пошлинами, а то и вовсе запретить. При этом развивать экспорт, отменяя пошлины или даже дотируя его.

Сегодня ложность этих аргументов очевидна – страна богатеет, главным образом, за счет промышленного и сельскохозяйственного производства. Употребление импортных предметов роскоши не играет особой роли, и мало кого из американцев заботит, сколько слитков золота хранится в недрах Форт-Нокса или в Федеральном резервном банке Нью-Йорка. (Призрак меркантилизма еще бродит по современному миру в форме пошлин и ограничений на импорт и в самой пагубной из форм – субсидировании сельского хозяйства.)

Триста лет назад, когда Англия спорила о торговле с Индией, мало кто замечал изъяны меркантилизма. [49]49
  Обнаружить изъян в теории меркантилизма просто. Если страна имеет сильный позитивный баланс в торговле, ее денежная масса растет, вызывая общее повышение цен (как и случилось в Голландии XVII века). Таким образом, экспортные товары дорожают. Торговый баланс от этого снижается или вовсе становится отрицательным. В стране с отрицательным балансом возникает обратный эффект – деньги кончаются, цены падают, экспорт становится более привлекательным.


[Закрыть]Один из современников, Роджер Коук, заметил, что Голландия – богатейшая страна мира, если считать на душу населения – «импортирует все», в то время как обнищавшая Ирландия экспортирует гораздо больше, чем закупает. ^{434}Другой автор, Чарльз Давенант, убедительно объясняет, что польза от того, что страна «дешево снабжается» импортными товарами, намного превосходит ущерб от снижения занятости. Он последовательно доказывает, что торговля вовсе не игра с нулевым суммарным результатом, поскольку «вся торговля взаимозависима и порождает сама себя, так что потеря в одном месте часто отзывается потерей половины всего остального». По его мнению, протекционистские меры «не нужны, неестественны и не оказывают действия, ведущего к благосостоянию общества». Более того, они позволяют развиваться неэффективному отечественному производству и искусственно завышать цены, так что приходится выбрасывать много денег за плохой товар. ^{435}

Самым знаменитым фритредером был, безусловно, Генри Мартин, его «Размышления об ост-индской торговле» на 75 лет опередили «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита. Мартин отчетливо видел, что меркантилисты, приравнивая золото к богатству, повторяли ошибку царя Мидаса. Драгоценные металлы полезны только тем, что их можно обменять на то, в чем мы нуждаемся или чего желаем. Мартин считал, что настоящее богатство страны определяется тем, сколько страна потребляет:

Слиток золота вторичен, а главное богатство – одежда и мануфактурные товары. Разве не по ним оценивают богатство во всем мире? Разве не та страна богаче, которая владеет наибольшим их изобилием? Голландия – это склад мануфактурных товаров всех стран. Там собраны английские ткани, французские вина, итальянские шелка. Если это не богатство, то за него не отдавали бы золотые слитки. ^{436}

Мартин упивался рогом изобилия торговли:

Почему нас окружает море? Конечно, наши домашние потребности мы можем восполнить, плавая в другие страны – труд самый меньший и простой. Благодаря этому мы пробуем пряности Аравии, хотя нам не светит палящее солнце, которое наливает их силой. Мы щеголяем в шелках, которых не ткали наши руки. Мы пьем от виноградников, которых не растили. У нас есть сокровища рудников, которых мы не копали. Мы только бороздим просторы и пожинаем урожай всех стран мира. ^{437}

Мартин охотно соглашается с тем, что закупка дешевых индийских товаров лишает работы английских ткачей. Но труд этих ткачей он считает пустой тратой сил, которые можно было бы применить с большей пользой где-нибудь еще:

Если бы божественное провидение обеспечивало Англию зерном, как сынов Израиля манной небесной, люди не бороздили бы моря так усердно, не сеяли, не пожинали… Точно так же, если бы Ост-Индия присылала нам одежду бесплатно или, чудесным образом, она бесплатно производилась бы в Англии, разве мы столь безумны, что отказались бы от подарка? ^{{438} ,} [50]50
  Еще более интересно, что Мартин за 75 лет до Адама Смита отлично описал всю магию разделения труда. Он за метил: если часовщик или портной выполняет каждую стадию призводства, то было бы лучше, чтобы каждый работник выполнял только отдельный вид работы, тот, который ему лучше всего удается: «Прядильщик, сукновал, красильщик или портной должны быть более умелыми и проворными в своем деле, которым должны заниматься полностью и постоянно. Это куда лучше, чем если этим занимается кто придется, люди, чьи навыки неразвиты и которых отвлекают на множество других дел». Р. 43.


[Закрыть]

Блестящие экономические воззрения Мартина слишком далеко опередили время, и, в отличие от Адама Смита, он не прославился у себя на родине. В законодательных документах едва упоминается его имя, как и имена Коука и Давенанта. Только меркантилист Джон Поллексфен, член Торговой палаты, вызывал парламентские дебаты, подобные тем, что в XIX веке устраивал Адам Смит. ^{439}

Настоящая баталия – политическая – разгорелась в 1678 году. Тогда парламент, убедившись, как трудно повлиять на моду среди живых, потребовал, чтобы хотя бы мертвых хоронили в одеждах из шерстяной ткани. За последующее десятилетие Английская Ост-Индская компания и ее союзники с трудом отразили несколько законов, метивших прямиком в их индийский импорт. Один из законов предписывал носить шерстяные ткани всем студентам, профессорам, судьям и адвокатам. Другой обязывал носить шерсть всех граждан шесть месяцев в году. Еще один требовал, чтобы фетровые шляпы носили все служанки, зарабатывавшие менее пяти фунтов в год.

К времени Славной революции (1688) споры из-за ситца стали более жестокими. Когда на трон взошел король-голландец Вильгельм Оранский, Ост-Индская компания растеряла свое былое влияние на монархию. Земельный налог, увеличенный из-за конфликта с Францией, разорял английских землевладельцев. Землевладельцы, со своей стороны, видели в торговцах презренный низший класс, повинный, по меркам меркантилизма, в страшном грехе – они спускали золото и серебро страны на азиатские безделушки. Новый класс торговцев, представленный Ост-Индской компанией, оказался совершенно задавлен моралистами, ткачами и меркантилистами и слабо отбивался от выпадов протекционистов.

В 1696 году ткачи и прядильщики из Кентербери, Нориджа, Норфолка и Кембриджа, обнищавшие в борьбе с ситцем, обратились в парламент за помощью. Палата общин откликнулась на это проектом драконовского закона, запрещавшего ввоз в королевство любых хлопковых тканей и наказывавший нарушителей штрафом в 100 фунтов – стоимость 5-10 лет труда среднего рабочего. Инициаторов этого закона закидали жалобами те, кто пострадал из-за отмены торговли с Индией – не только производители шерстяных и шелковых тканей, но и отечественные красильщики, изготовители фурнитуры и вееров, которые оставались в убытке без дешевой индийской продукции. В оппозиции закону выступила Ост-Индская компания и те, кто ее поддерживал – обойщики, торговцы бельем, красильщики ситца.

Законопроект прошел в палате общин, но за закрытыми дверями Палаты лордов был зарублен, возможно, под градом взяток от Чайлда. Ткачи, пораженные такой изменой, пошли маршем на парламент. Позже, в 1696 году, закон выдвинули снова. В январе 1697 года 5000 ткачей, подстегиваемых ложными слухами о том, что проект закона снова отклонили, окружили парламент и сумели проникнуть в коридор палаты общин. Парламентарии заперлись изнутри, тогда ткачи прошествовали к штаб-квартире Ост-Индской компании, но ее двери они сломать не смогли. Охрана стянула силы к парламенту и к штаб-квартире компании, а напуганная палата общин заявила ткачам, что снова выдвинула законопроект на рассмотрение. И снова Чайлд подмазал палату лордов, «дожди золотые просыпав в подол тем дамам, чьей властию крепок престол». ^{440}И снова тысячи ткачей в ярости шли, на этот раз к дому Чайлда, где солдаты стреляли в толпу, убив одного человека и ранив несколько.

Теперь против компании выступали более богатые организаторы. Долгие годы мелкие частные торговцы орудовали в портах Азии в нарушение монополии компании. В 1698 году парламент дал официальный статус этим «нарушителям монополии», как они теперь назывались, и выдал им хартию Новой Ост-Индской компании. Изначальная Ост-Индская компания, чтобы восстановить монополию, была вынуждена купить большую часть акций новой компании, а затем соединить ее операции со своими.

В этот критический момент, в 1699 году, умер Чайлд. Силы протекционизма ликовали, им больше не могли противостоять его интеллект и глубокие карманы. В апреле 1700 года тори – партия приземленных интересов – успешно провела Запретительный акт, отменивший импорт окрашенного или расписанного ситца и шелка. Неокрашенные ткани пока дозволялись, хотя на их импорт вводилась пошлина в 15%. ^{441}

«Закон 1701 года» (названный так по году, в котором он вошел в силу) выстрелил в обратную сторону, и произошло это по трем причинам. Во-первых, ситец превратился в запретный плод, а значит, стал более желанным. Во-вторых, на долгие годы после принятия закона расцвела контрабанда – это неотъемлемое следствие запретов. Выражаясь словами памфлетиста: «Поскольку Англия – остров, есть много мест на берегу, чтобы сложить свои товары». ^{442}Хотя контрабандный ситец ввозился, в основном, французскими и голландскими торговцами, но немалую долю в этот бизнес вносили и англичане, провозя ткани в частном багаже сотрудников Ост-Индской компании. В-третьих, и это главное для всякого ткача, закон содействовал отечественным хлопковым мануфактурам, обеспечивая их большим количеством простого индийского полотна, чтобы развивалась техника окраски. Производители шерстяных тканей скоро поняли, что закон ухудшает их положение. До принятия закона «ситец красили в Индии, и его носили, в основном, люди богатые. Бедняки продолжали носить наши, шерстяные ткани. Теперь ситец красят в Англии, он стал очень дешев и так вошел в моду, что теперь люди всех классов и сословий в огромных количествах заполняют им свои дома». ^{443}

Ситуация стала критической. Чтобы превратить хлопок-сырец в тонкую ткань, требовались огромные трудозатраты, поэтому готовые изделия из ситца были все еще дороже шерстяных или шелковых. Экономический спад 1719 года, вызванный войной с Испанией, поверг в отчаяние ткачей, работавших с шелком и шерстью. 10 июня несколько сотен рабочих из Спиталфилдса – района Лондона, известного производством шелка – напали на магазины, где продавался ситец, и даже на нескольких людей, которым не посчастливилось, потому что на них была одежда из ситца, когда они встретились ткачам. В некоторых случаях «охотники за ситцем» срывали с людей ненавистную ткань, макали вещи в едкую азотную кислоту, надевали их на палки и таскали эти трофеи по улицам. Несколько месяцев ткачи терроризировали Лондон. Беспорядки закончились только с наступлением зимы, когда даже самые модные дамы закутались в теплую шерсть. ^{444}

Перед парламентом и новой Ганноверской династией замаячил призрак восстания. Власти спорили о том, как успокоить толпу ткачей, которая по меньшей мере еще один раз окружила парламент, скандировала, требовала действий. Законодательная баталия продолжалась два года. Наконец в 1721 году, после того, как лопнул пузырь финансовой пирамиды – Компании Южных морей, – в стране начался экономический хаос. Парламент запретил импорт индийских тканей. Носить их тоже стало преступлением. Нарушители штрафовались на 5 фунтов в пользу доносчика. С этого момента импортировать разрешалось только хлопок-сырец и нитки. Любопытно, что парламент оставил одно исключение из своих запретов – женщины могли носить импортные ткани, только если они были немодного синего цвета. ^{445}

Эти протекционистские меры неизбежно сработали против производителей шелка и шерсти. В начале XVIII века ситец был классическим товаром с высокой прибавочной стоимостью. Богатства Креза ожидали того, кто мог преодолеть пропасть между дешевым хлопком-сырцом и дорогой мягкой и тонкой тканью, которой жаждал потребитель. Высокий спрос и высокие цены на ситец в сочетании с недоступностью индийских тканей побуждали изобретателей совершенствовать ткацкие и прядильные технологии.

И они совершенствовали. Через дюжину лет после принятия «Закона 1721 года» Джон Кей изобрел самолетный челнок, что вдвое повысило производительность работы ткачей. Повысился спрос на тики, производство которых труднее поддавалось механизации. В 1738 году Льюис Пол и Джон Виатт запатентовали первую прядильную машину, но коммерчески ценное устройство придумали только в середине 60-х годов. Эти машины изобрели Джеймс Харгривс, Ричард Аркрайт и Сэмюэл Кромптон. (Соответственно «Дженни», ватер-машину и мюль-машину, достоинство которой заключалось в том, что она была гибридом первых двух.) ^{446}

Специалист по истории экономики Эрик Хобсбаум однажды сказал знаменитую фразу: «Говоря о промышленной революции, мы говорим о хлопке». Новые машины, которые стали сердцем великих преобразований, оставили без работы многие тысячи прядильщиков и ткачей. Толпы безработных в гневе крушили станки в XVIII и XIX веках, пока наконец не растворились на новых заводах. ^{447}(Название «луддиты» восходит к имени Неда Лудда, предводителя восстаний «разрушителей машин» в 1810-х годах, возможно, вымышленного.)

Сразу же после принятия закона 1721 года любимым предметом экспорта из Индии стали нитки. Но с изобретением новых чудесных машин топливом промышленной революции и любимым ввозным товаром стал хлопок-сырец. В начале 1720-х годов Ост-Индская компания ежегодно ввозила из Индии 1,5 миллиона фунтов хлопковой пряжи. В конце 1790-х годов это значение выросло до тридцати миллионов. ^{448}

За последующие 75 лет английская хлопкообрабатывающая промышленность развивалась. Спрос на ее продукцию вырастал за счет появления многофункциональных рыночных механизмов, так хорошо известных сегодня: магазинов моды, модных сезонов, смены мод, которые становились все чаще, выставок-продаж и региональных товарных баз. Из-за них в стране появились новые платные дороги. ^{449}

Урожая азиатского хлопка уже не хватало для бездонных утроб адских машин. Английские фабрики выдавали в 1765 году полмиллиона фунтов готовой ткани, в 1775 году – два миллиона, а в 1784 году – 16 миллионов. Английские поселенцы начали выращивать хлопок в тропической части Южной Америки и Вест-Индии, куда уже были налажены поставки рабов. Но даже это не могло удовлетворить потребности заводов Ланкашира в хлопке-сырце. Сырье поставлялось, в основном, не Британской империей, а недавно образованными независимыми Соединенными Штатами.

В 1790 году, во время первой переписи населения, в молодой республике насчитывалось около 700 000 рабов (примерно шестая часть населения), которые, большей частью, жили в южных штатах. Но из-за сельскохозяйственной депрессии Юг в то время больше экспортировал рабов, чем импортировал. В 1794 году ситуация изменилась, когда Эли Уитни изобрел коттон-джин (хлопкоочистительную машину) – грубое приспособление с барабаном и крючками, отделявшее хлопковые волокна от семян. Эта машина превратила огромные пахотные земли Юга в хлопковую плантацию Англии, откуда хлопок доставлялся в Бристоль и Ливерпуль всего за несколько недель (а не за шесть месяцев, которые требовались, чтобы добраться до Индии вокруг Африки).

К 1820 году американский экспорт хлопка, преимущественно в Англию, вырос до двухсот миллионов фунтов ежегодно, а накануне Гражданской войны он составлял уже два миллиарда фунтов. ^{450}Англия, возмущенная тем, как агрессивно защищает рабство Конфедерация, и презрительно относившаяся к шотландскому и ирландскому сброду, поселившемуся на Юге, должна была бы примкнуть к северянам. Но такова была темная власть Короля Хлопка, что Британия в этом конфликте осталась нейтральной.

* * *

В XVII веке проигрыш голландцам в борьбе за Острова Пряностей заставил Английскую Ост-Индскую компанию переключить внимание на индийские ткани. А в XVIII веке потеря прибыльной торговли готовыми хлопковыми и шелковыми тканями заставила ее вновь переместить внимание. На этот раз в Китай, на торговлю чаем.

Если Индия была раздроблена на множество народов, религиозных и политических течений и была очень восприимчива к манипуляциям европейцев, то Китай, напротив, был этнически целостной, централизованной страной. Он легко удерживал западных торговцев на должной дистанции и позволял им заходить только в порт Кантона. Хуже того, китайцев не слишком интересовали европейские товары, за исключением технологических новшеств, таких как часы, музыкальные шкатулки или особые стратегические товары, которых им не хватало, например медь. Этот дисбаланс в торговле в середине XIX века вызвал открытые вооруженные столкновения, и этот конфликт до сих пор отравляет отношения Китая и Запада.

Корабли компании, следовавшие в Китай, предназначались для перевозки чая. Быстрые и вместительные, они были оборудованы специальными закрытыми ларями для хранения драгоценного, но капризного груза. Как голландцы когда-то избегали португальских патрулей, проходя мимо Малакки, так и англичане выруливали, чтобы не попасться голландцам. Отличные надраенные суда, отправляясь в Китай, следовали древним путем на ревущие сороковые, до Австралии, затем поворачивали на север. Возвращаясь домой, они избегали голландских патрулей, правя на юго-восток, в открытый Тихий океан, пока не пройдут восточную оконечность Новой Гвинеи, затем они пробирались через пролив Торреса, к северу от Австралии.

Поскольку в Китае европейцев не жаловали, те знали о выращивании чая немногим больше, чем во времена Марко Поло. Процесс его производства был гораздо сложнее, чем просто выращивание и сушка листьев. Чай, который появлялся на пристанях Кантона, уже был обработан, несколько раз перевозился и хранился в разных местах. На каждом этапе его дегустировали и смешивали листья из разных городов и провинций, добавляли в него такие экзотические ингредиенты, как бергамот, и такие мошеннические, как опилки.

Кофе передал эстафету столетия чаю. Первый груз высушенных листьев чая Голландская компания доставила в Амстердам в 1610 году. Первый груз чая достиг Англии около 1645 года. А в 1657 году «Кофейный дом Гарроуэя» начал продавать этот напиток в деловом квартале Лондона. ^{451}Когда Екатерина Брагансская вышла замуж за Карла II, она привезла в приданое английскому двору не только Бомбей, но и чай, который уже обосновался в Лиссабоне. Как и в случае с хлопком, путь к коммерческому успеху в Англии пролегал прямиком через королевские покои. Только после этого новому обычаю следовало дворянство, затем низшая аристократия и наконец, вздыхая, простонародье. В 1685 году Ост-Индская компания извещала своих закупщиков в Кантоне:

Чай является желанным товаром, и мы, при случае, представляем его близким друзьям при дворе. Посему вам надлежит ежегодно поставлять нам 5-6 ларей самого лучшего и свежайшего чая. ^{452}

В 1700 году фунт листьев, за которые китайскому крестьянину платили пенни, продавался в европейских магазинах по 3 фунта стерлингов. К 1800 году цена упала на 95%, до трех шиллингов, и чай стал доступен большинству горожан. В 1700 году чай пили только самые богатые. В середине столетия – большинство представителей буржуазии (в том числе, как известно, создатель «Словаря английского языка» доктор Джонсон) пили его постоянно. К 1800 году чай пили даже в работных домах.

Компания не просто компенсировала потери в цене за счет увеличения объема, который в XVIII столетии с 50 тонн в год увеличился до 15 000. Даже если считать, что большая часть чая перепродавалась в такие места, как Париж или Бостон, все равно на каждого англичанина приходилось по одному-два фунта чая в год. Компания получала около шиллинга прибыли с фунта чая. Наценка не баснословная, но, умноженная на тысячи тонн в год, она вызывала зависть и ненависть во всех слоях британского общества. Еще больше яда доставалось короне, потому что ввозные пошлины на чай составляли 100% от его стоимости при разгрузке в Англии. По мере того как у англичан вырабатывалась привычка к чаю, у английской короны вырабатывалась привычка к пошлинам на чай.

Высокие тарифы неизбежно сопровождаются контрабандой. Южное побережье Англии и Западные графства стали настоящим раем для чайных контрабандистов, в то время как французские торговцы облюбовали острова Ламанша. Обычно местные предприниматели выплывали в море, поджидая корабли, чтобы купить у них нелегальный товар, который затем прятался в погребах, замках, частных домах и даже церковных криптах. Женщины путешествовали за границу, надевая платья с потайными карманами. Не меньше ³/ ₄чая, потребляемого в Англии, было контрабандным, больше нелегального чая пили только в американских колониях. К середине XVIII века конфликт между подпольными перевозчиками чая и таможенниками превратился в открытую войну. Вот надпись на могиле контрабандиста:

 
Я не украл и чайного листа —
Убит невинно, Господу предстал.
Чай бросьте на весы и кровь людскую.
Убьете ль брата за цену такую? ^{453}
 

Интересно, что контрабандисты, существенно сбивая цену на чай, способствовали увеличению спроса на него. В 1784 году правительство наконец вняло голосу граждан и снизило тарифы с 120% до 12,5%.

Бум чайных закупок в XVIII веке обязан не только контрабандистам (и, конечно, рыночному гению Английской Ост-Индской компании). Поскольку в Китае чай был относительно дешев, его там подавали чуть теплым, без особенных церемоний, в маленьких чашках без ручки. Японцы к дорогому чаю относились с гораздо большим пиететом. Европейцы подавали чай горячим, чтобы в нем быстро растворялся сахар, приятный, на западный вкус. Этот обычай требовал нового изобретения – чашки с ручкой.

Китайские чашки без ручек продавались во множестве. Их привозили в качестве балластного товара и продавали по несколько пенсов. Ручки добавлялись позже, и до середины XVIII века в большинстве крупных европейских городов трудились изготовители ручек. Постепенно секреты изготовления тонкого фарфора разгадали европейские ремесленники, такие как Джосайя Веджвуд, искусство которого превосходил только его гений коммерсанта.

Чаепитие, соединившее напиток и чашку, изменило ритм самой жизни Англии, разделив день ритуальным чаепитием, соединявшим общественную активность с непринужденной беседой, протекавшей как в богатейших домах, так и на самых скромных рабочих местах. То, что чернь охотно переняла обычай, поражало и раздражало аристократических законодателей моды. ^{454}Еще в 1757 году современник писал так:

Рабочий и мастеровой подражают господину… Слуги ваших слуг, вплоть до самых нищих оборванцев не успокоятся, пока не вкусят изделия далекого Китая. ^{455}

История чая и сахара переплелась, и их употребление часто рассматривают в тандеме. Сахарные плантаторы стимулировали употребление чая, считая, что это в их интересах, а Ост-Индская компания то же самое делала с сахаром, хотя в прямой торговле им почти не участвовала. К XVIII веку уже мало кого удивляло, что эти два продукта, выращенные за тысячи миль и привезенные с разных концов земли, стали необходимой частью жизни и богачей, и бедняков.

* * *

Историю сахара не рассказать, не касаясь истории Вест-Индии. С 1492 года Испания объявила свое исключительное право на Вест-Индию. Голландцы, англичане и французы столетиями пытались вырвать ее из испанских рук. В 1559 году французы и испанцы согласились на том, что эта область находится «за чертой», поэтому свободна от всех соглашений и союзов, заключенных остальным миром. Этот регион открывал новые возможности для захвата – Дикий Запад XVII—XVIII веков – и неудержимо притягивал авантюристов со всей Европы.