Текст книги "Великолепный обмен: история мировой торговли"

Автор книги: Уильям Бернстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 8.
МИР ОХВАЧЕННЫЙ

В июне 1635 года в городе Мехико парикмахеры испанского происхождения обратились к наместнику короля с протестом по поводу присутствия китайских конкурентов. Наместник передал суть проблемы муниципальному совету, который, в свою очередь, рекомендовал ограничить число азиатских парикмахерских до двенадцати и перенести их в пригороды (к подобной практике прибегали в Испании, когда дело касалось иностранных купцов). Какое именно решение принял наместник, доподлинно неизвестно. ^{334}

Всего поколение спустя, в 1654 году, двадцать три голландских еврея, говоривших на португальском языке, прибыли в Новый Амстердам (предположительно они были первыми иудеями в Северной Америке). Губернатор города, принадлежавшего Голландии, Петер Стейвесант, пытался депортировать их, но его боссы – из Вест-Индской компании, а не из голландского правительства – позволили им остаться. Правда, из-за того что они прибыли из Бразилии на французских кораблях без специального уведомления, это решение несло некоторые ограничения: евреи не могли самостоятельно организовывать дело и «бедняки не должны становиться обузой для компании или общества, а должны получать помощь от своего государства». ^{{335} ,} [32]32
  Утверждается, однако, что те двадцать три еврея были первыми в Северной Америке, но это спорно. Например, см. Jonathan D. Sarna. «American Jewish History», Modern Judaism10, no. 3 (October 1990). P. 244-245.


[Закрыть]

Почти три века спустя, в 1931 году, одиннадцатилетний австралиец, гуляя по пляжу вдоль берега, в шестидесяти милях севернее Перта, обнаружил сорок испанских серебряных монет, датированных тем же временем, что и история с китайскими парикмахерами и голландскими евреями-иммигрантами. В 1963 году рыбаки в нескольких милях от берега нашли клад из тысяч таких монет, оставшихся после кораблекрушения «Фергульде Драек» («Позолоченного дракона»). Этот корабль, принадлежавший Ост-Индской компании, вышел в плавание из порта Голландии в 1655 году.

Как в середине XVII века китайские парикмахеры попали в Мехико? И что менее двадцати лет спустя португалоговорящие голландские евреи делали в Бразилии? Почему Вест-Индская компания, частный концерн, занималась вопросами государственной политики в Новом Амстердаме? И как почти за век до открытия Австралии капитаном Джеймсом Куком голландский корабль, полный испанских серебряных монет, нашел свой покой на дне морском так далеко на Западе?

Ответив на эти четыре вопроса, мы поймем многое о масштабной мировой экономической экспансии, которая началась благодаря кругосветным путешествиям и открытиям. Сделав это, мы проследим корни сегодняшней глобализации и недовольства ею. Но для начала нам необходимо уяснить пять соображений.

Во-первых, во время второй экспедиции Христофора Колумба, начавшейся в 1493 году, обмен разными сельскохозяйственными культурами – кукурузой, пшеницей, кофе, чаем и сахаром – между континентами внес определенные изменения в мировое сельское хозяйство и рынок труда. Однако перемены не всегда гарантировали повышение уровня жизни.

Во-вторых, к началу XVII века испанские и голландские моряки раскрыли все секреты механики ветров на земном шаре, что позволило им пересекать обширные пространства мирового океана относительно просто и быстро. К 1650 году всевозможные товары и представители разных народов были разбросаны по всему миру.

В-третьих, открытие огромных залежей серебра в Перу и Мексике привело к новой мировой денежной системе (а также к внушающей страх инфляции, возникшей из-за того, что было выпущено слишком много серебряных монет). Самой распространенной валютой стала испанская монета в восемь реалов.

В-четвертых, XVII век видел рассвет совершенно нового торгового устройства – общественных акционерных корпораций. Эти организации имели значительные преимущества по сравнению с их предшественниками – свободными торговцами, их кланами и королевской монополией. Большие корпорации вскоре начали доминировать в мировой торговле.

И наконец, переменами всегда кто-то недоволен. В новой глобальной экономике XVI и XVII веков владельцы текстильных мануфактур, фермеры и работники сферы услуг – все пострадали от появления более дешевого и качественного продукта из-за границы.

* * *

Чтобы разгадать, как китайские парикмахеры попали в Мексику, нам придется немного углубиться в историю шелка. Первые упоминания о тканях и нитках появились, согласно найденным археологами китайских записей, примерно в 3000 году до н. э. Согласно древнему китайскому мифу, старшая жена Желтого императора, Лэй Цзу, жившая в 2650 году до н. э., открыла шелк, когда ей в чашку с горячим чаем случайно упал кокон с тутового дерева.

В отличие от мускатного ореха и гвоздики, для которых нужен определенный климат и условия, шелкопряд и тутовое дерево могли расти во многих местах. Рано или поздно китайцы должны были потерять монополию на производство шелка. Удивительно, что этого не произошло вплоть до торгового бума между Римской и Ханьской империями с 200 года до н. э. по 200 год. Тогда слепые и почти неподвижные черви были перевезены в Корею и Японию, затем они отправились на запад, в Центральную Азию и Европу, морем и по суше.

В VI веке византийский император Юстиниан дал двум монахам задание раздобыть ценных китайских червей. (А вот само тутовое дерево везти было не обязательно, так как различные его разновидности уже произрастали по всей Евразии.) Мероприятие это было опасным, заполучить желаемое удалось. Благодаря их подвигу, в Испании и Италии стремительно начала развиваться шелковая индустрия. ^{336}Однако не все попытки европейцев наладить производство шелка увенчались успехом. В Англии зарождавшаяся шелковая индустрия потерпела фиаско из-за холодного и влажного климата. Не удалось также развить шелководство и в американских колониях. Немногим больше повезло испанцам в Мексике, где со времен Кортеса евроазиатские шелкопряды давали грубую, низкокачественную ткань.

К концу XVI столетия Испания отчаялась в попытках изгнать португальцев с Островов Пряностей и отступила на север к Филиппинам. Когда испанцы обнаружили Манилу в 1579 году, от которой до юга Китая рукой подать, они получили возможность переплюнуть в шелководстве всю Европу и Америку. Почти сразу очень выгодная торговля серебром Нового Света и восточным шелком взорвала все невообразимое пространство Тихого океана. Дуга этого маршрута, показанная на карте, расширила технологические горизонты в эпоху морских открытий.

Чтобы понять, как испанские суда преодолевали двадцать тысяч миль в оба конца, необходимо разобраться с картой ветров. Моряки веками использовали муссоны Индийского океана, но вдали от Азии это сезонное явление играет незначительную роль. Там основными являются пассаты, которые дуют круглогодично. Одни, которые использовали Колумб и Магеллан, дуют с востока на запад в тропических широтах (более точно с северо-востока выше экватора и с юго-востока ниже него). Другие дуют в противоположном направлении – с запада на восток – в умеренных широтах, строго между сорока и пятьюдесятью градусами широты в обоих полушариях (примерно в этих широтах расположены Венеция и южный мыс Новой Зеландии соответственно). [33]33
  В тропических регионах потоки воздуха в нижних слоях атмосферы движутся вдоль экватора. В этом направлении они поворачивают на восток медленнее, чем Земля под ними, из-за увеличения ее диаметра в районе экватора. Таким образом, для этих воздушных масс Земля как бы движется на запад – эффект Кориолиса. В более высоких широтах в обоих полушариях все происходит наоборот. Воздушные потоки движутся к полюсам в западном направлении быстрее, чем Земля под ними. Так как у полюсов сечение Земли уменьшается, скорость вращения стремится к нулю. Это одна из причин, по которой ураганы вращаются по часовой стрелке в Южном полушарии.


[Закрыть]

Изрядно потрепанный «Тринидад» экспедиции Магеллана первым плыл по воле этих ветров, преодолевая Тихий океан по дуге в 1522 году, когда пытался попасть на восток. В 1565 году два экспедиционных испанских корабля – один под командованием Алонсо де Арельяно, другой, двумя месяцами позже, под командованием монаха Андреса де Урданеты – впервые преодолели двенадцать тысяч миль от Манилы до Акапулько под западно-восточными ветрами северной части Тихого океана. И сделали это всего за четыре месяца. ^{337}, [34]34
  Хотя Арельяно, бросив основной отряд экспедиции, прибыл в Мексику первым, его осудили, а первооткрывателем признали Урданета. См. Thor Heyerdahl. «Feasible Ocean Routes to and from the Americas in Pre– Columbian Times», American Antiquity 28, no. 4 (April 1963). P. 486.


[Закрыть]

Эти два корабля были предшественниками ежегодных «манильских галеонов». Раз в год флотилия из Мексики, обычно состоявшая из двух больших торговых судов, наполненных серебром и охраняемых вооруженными галеонами, отправлялась на запад через экваториальные воды по пути Магеллана к Маниле. Серебро обменивали на дорогой товар, прежде всего на высококачественный китайский шелк, который привозили в джонках с южных берегов империи Мин на Филиппины. А потом «манильский галеон» доставлял его в Мексику, в Акапулько.

Таким образом баснословные испанские богатства обменивались на роскошь Востока. В 1677 году ирландский монах Томас Гейдж писал о Мехико: «И мужчины и женщины чрезмерны в своих одеяниях, носят больше шелка, чем других тканей и материй». Его потрясли горожане, прогуливавшиеся взад и вперед по главной улице колониального города Аламеда, где было в избытке «изысканных дам и горожан, жаждущих посмотреть и покрасоваться». В районе, где продавались ювелирные украшения, «в течение часа один человек может созерцать тонны золота, серебра, жемчуга и других драгоценностей». ^{338}

Открытие «серебряной горы» в городе Потоси в колонии Перу (сегодня это территории Боливии) произошло почти одновременно с открытием в Мексике в местечке Гуанахуато серебряных жил (в 1547 и 1548 годах соответственно). В Лиме, как и в Мехико, из-за переизбытка драгоценности падали в цене. На Калле-де-Меркадерес («Улица купцов») в Лиме драгоценности продавались во многих больших магазинах, в некоторых более чем на миллион серебряных песо. В 1602 году вице-король Перу написал Филиппу III:

Все эти люди живут, в большинстве своем, в роскоши. Все носят шелк и довольно хорошего качества. Богатых нарядов у местных дам очень много, ни в каком другом королевстве мира вы такого не найдете. ^{339}

Масштабное перераспределение богатств встряхнуло мировую экономику. Как всегда, были как победители, так и проигравшие. Кто пострадал? Мексиканские парикмахеры видели себя жертвами тогдашней разновидности несправедливой миграционной политики. Они убеждали вице-короля, что их просьба избавиться от китайцев основана исключительно на национальном интересе. Они просто хотели защитить страну от бескультурия и от болезней, которые иммигранты могли завезти с собой, и в данном случае не искали никакой выгоды для своего дела. ^{340}

Пострадали интересы многих, а не только испанских парикмахеров. В первую очередь это испанская и мексиканская шелковые индустрии, которые не могли соперничать в цене и качестве с китайскими тканями, которые привозили галеоны из Манилы.

В 1581 году основные путешествия и торговые операции между Манилой и Перу только начинались, но на следующий год испанская корона запретила такие отгрузки в интересах производителей испанского шелка. Однако торговцы и бюрократы Лимы и Мехико саботировали подобные директивы, и эта не стала исключением. В тщетной попытке остановить торговлю между Манилой и Перу указ повторяли в 1593, 1595 и 1604 годах.

В 1611 году вице-король Мехико под давлением производителей Пуэблы и ее окрестностей (к юго-востоку от столицы) безуспешно пытался добиться полного запрета «манильских галеонов». Испанские и мексиканские производители шелка видели угрозу в торговле между Перу и Мексикой. Они боялись, что китайский шелк, разгруженный в Мексике, обязательно попадет в Перу или, наоборот, привезенный в Перу контрабандой переправится в Мексику. Как ни странно, корона прислушалась к их просьбам и запретила торговлю между этими двумя крупнейшими колониями: «Поэтому мы приказываем вице-королю Перу и Новой Испании (Мексики) запретить и прекратить эти коммерческие отношения и торговлю между обоими королевствами». ^{341}Одновременно с запретом на манило-перуанский трафик этот не имевший законной силы указ был переиздан уже в пятый раз.

Торговые диаспоры вскоре сформировались вокруг филиппино-мексиканской торговли шелком и серебром. Купцы, торговавшие шелком и с Филиппин, и из Мексики, пересекали Тихий океан, чтобы основать торговые колонии. Обосновавшиеся на Филиппинах предприниматели (их еще называли манильцами) плыли на восток в Мексику, чтобы поживиться за счет посредничества и использования своих складов в Акапулько и столице. Мексиканские торговцы позже взяли реванш, заслав своих агентов на запад, в Манилу.

И снова установленный порядок был опротестован. Манильцы видели себя основателями и полноправными выгодоприобретателями в шелковой торговле. Недовольные потерей монополии с прибытием выскочек-мексиканцев в Маниле, они пожаловались губернатору Филиппин. Как испанские парикмахеры делали до них и поколения сторонников протекционизма будут делать после них, манильцы пытались мотивировать свои требования национальными интересами: «Одна из причин, несущих разрушение нашей стране, – это огромное количество привезенных сюда мексиканцами денег». ^{342}Корона ответила очередным указом, от которого легко было уклониться. Этим указом она запрещала посылать деньги и агентов из Мексики. Его неэффективность подтверждалась тем, что в течение еще нескольких десятков лет указ издавался снова и снова.

Испанцы на Филиппинах получили не только шелковый экспорт из Китая, но также его продукты и рабочую силу. Колониальное правительство объявило городок Париан, который находился недалеко от Манилы, резиденцией китайских эмигрантов, и два десятилетия более двадцати тысяч китайцев жили именно там. «Нет испанца, мирянина или священника, который бы не покупал их еду, одежду или обувь». ^{343}Зажиточные манильские торговцы, мексиканские агенты и колониальные чиновники – все нанимали китайских слуг, многие из которых приплыли из Париана в Акапулько на «манильских галеонах». Отсюда протекционистская реакция на китайских парикмахеров в Мехико за четыре века до дешевой азиатской электроники и беспорядков на встрече ВТО.

* * *

Первые североамериканские евреи проделали еще больший путь. Их история началась в 1496 году, когда португальский король Мануэл I объявил им ультиматум: обратиться в христианство или уехать. Многие перебрались в Амстердам. (Тех, кто остался и обратился, называли «cristaos novos» – «новыми христианами». Многие из них служили в португальских колониях на Востоке. А тем, кто остался, но не обратился, обещали защиту от преследования до 1534 года, однако предложение Мануэла было уловкой. В 1504 и 1505 годах многие евреи были убиты.) Когда, сто лет спустя, Португалия и Голландия сражались за контроль над дальней торговлей, португальские евреи в Голландии оказались в центре конфликта. В Азии эта борьба развернулась вокруг пряностей, в Новом Свете – вокруг сахара.

В наши дни сахар – товар массового потребления и продается очень дешево. Средний американец сегодня потребляет шестьдесят шесть фунтов сахара в год, средний европеец – восемьдесят семь фунтов в год. В Средние века он считался эксклюзивной и дорогой приправой, такой же, как гвоздика, мускатный орех и корица. Специалисты по истории экономики пришли к выводу, что в XV веке потребление сахара на душу населения составляло одну чайную ложку в год. ^{344}

Не будет большим преувеличением назвать сахар героином среди продуктов. Младенцы скоро предпочтут пить раствор глюкозы вместо чистой воды. И ни одно сообщество никогда не откажется от потребления сахарного песка, даже если население будет страдать физической непереносимостью, как, например, некоторые инуитские племена. ^{345}Сахароза – единственный химикат, который мы с радостью употребляем в чистом виде. Фактически, в каждом уголке мира его потребление на душу населения стабильно растет со времен, известных истории. ^{346}

Англичане больше других наций испытывают пристрастие к сладкому, что отражено в исторических документах. Немецкий путешественник Паул Хентцнер в 1595 году так описывал королеву Елизавету: «Продолговатое лицо, светлое, но с веснушками, маленькие черные и приятные глаза, нос крючковатый, узкие губы, а зубы черные. Недостаток, которому подвержены англичане, по-видимому из-за их любви к сладкому». ^{347}

Если сахар вызывает такое привыкание, а выращивать его довольно легко, почему он не распространился еще быстрее дальше Юго-Восточной Азии, своей родины? Тростник, Saccharum officinarum, боится морозов и растет двенадцать – восемнадцать месяцев под проливным дождем или при хорошей ирригационной системе и при постоянной температуре выше семидесяти градусов по Фаренгейту. Сбор урожая тростника, последующее его измельчение и переработка в сахар – тяжелый изнурительный труд, требующий больших затрат топлива и трудовых ресурсов.

Производство сахара происходит в три стадии. Сначала тростник дробят и получают сок. Тысячелетиями это делали грубым малоэффективным давильным способом, и тростниковый сок становился предметом роскоши даже там, где было достаточно рабов для тяжелой работы. Затем сладкий сок выпаривают и превращают в концентрированный раствор сахарозы. Для данного процесса необходимо много топлива. Наконец, сахарозу несколько раз нагревают и остужают, из белых кристалликов получают коричневую патоку мелассы, которая не может далее кристаллизоваться. Конечный процесс переработки требует не только затрат топлива, но также хороших навыков, которыми в колониальную эпоху могли похвастаться только в передовых промышленных центрах Европы. ^{348}

Уроженцы Новой Гвинеи, возможно, первые одомашнили сахарный тростник где-то в 8000 году до н. э. Его культивирование очень быстро распространилось на юг Китая, в Индокитай и Индию, где он хорошо рос в теплом климате. Твердый сахар впервые упоминается в исторических источниках в 500 году н. э. ^{349} Позже мусульманские завоеватели и торговцы стали экспортировать и тростник, и технологию его обработки на Средний Восток и в Европу. Старая пословица гласит: «Сахар следовал за Кораном». ^{350}

Однако мусульмане могли выращивать тростник лишь на нескольких узких полосах Среднего Востока и Средиземноморья, богатых водой: долина Нила, побережье Палестины, север Сицилии, Испания, Крит и несколько гористых долин рек в Марокко. Севернее слишком холодно, южнее мало воды.

Когда европейцы овладели этими территориями после 1000 года н. э., они унаследовали культивирование тростника и пристрастие к сахару. Португальцы переносили производство в новооткрытые колонии в тропической Атлантике: первым был остров Мадейра, затем Азорские острова, позже Сан-Томе, который находится недалеко от экваториальной Африки. На этих плодородных островах не возникало проблем с рабочей силой и условия для плантаций были более благоприятными, чем на Среднем Востоке или в Средиземноморье. Производителей особенно привлекал Сан-Томе, необитаемый до прихода туда португальцев в 1470 году и близко расположенный к сердцу африканской работорговли.

Но даже после того, как атлантические острова были обжиты, сахар остался предметом роскоши, так как его производство не стало настолько широко распространенным, чтобы сделать его товаром массового потребления. Производителям по-прежнему мешали две проблемы: отсутствие эффективных прессов и дефицит топлива. Первая разрешилась где-то в 1500 году, когда изобрели трехцилиндровую мельницу, которая работала от воды или от запряженных животных. Это устройство состояло из расположенных близко трех вертикальных цилиндров, им могли управлять не меньше трех мужчин. Один направлял на устройство воду или погонял животных, двое других непрерывно пропускали через цилиндры тростник. Вторая проблема, нехватка топлива, разрешилась с началом вырубки лесов на Среднем Востоке, в Европе и, вскоре, на островах Атлантики. С открытием бескрайних лесов в Новом Свете и этот последний барьер был преодолен.

После трансатлантического путешествия Колумба тростник перекочевал на испанские Канары. И вскоре распространился на все тропики Нового Света. Произошел бум производства тростника, который питал мировую экономику следующие три века. Этот «сахарный пояс» в Новом Свете, который тянулся с севера Бразилии до Суринама и далее, по всему Карибскому бассейну вплоть до Кубы, привлек большое количество европейских переселенцев, привлеченных туда относительно коротким трансатлантическим переездом, отсутствием организованного сопротивления среди местного населения и сельскохозяйственным изобилием, немыслимым на их родине.

Испанцы вскоре потеряли преимущества первопроходцев в Карибском бассейне, в Бразилии их обошли португальцы. Первым пострадал от производственного бума в Новом Свете португальский остров Мадейра. Он был не только главным источником сахарного тростника в мире до того, как открыли Новый Свет, но и главным перевалочным пунктом на пути из Бразилии в Лиссабон. Местные производители, понесшие потери из-за большого количества бразильского сахара, выброшенного на здешние рынки, требовали протекцию, и они ее получили. В 1591 году власти в Фуншале, столице острова, запретили ввоз сахара из Нового Света и наложили штрафы на нарушителей, а также припугнули их тюрьмой.

К 1591 году протекционизм уже не опоздал. Одной из причин, по которым Испания отстала в сахарной гонке, был ущерб производству Кубы, Ямайки и Пуэрто-Рико политическим давлением со стороны местных производителей Нового Света, ^{351} например на Гаити.

По курсу XVI века Португалия стала еще беднее из-за растущей экономической мощи Голландии и Англии. Оба государства жаждали заполучить в свои руки богатые, обширные и плохо защищенные торговые империи, которые Лиссабон к тому времени контролировал довольно слабо. Основная борьба тогда развернулась за азиатские пряности и бразильский сахар.

Голландия первая атаковала португальскую заморскую империю. Результат был неоднозначным. Наиболее известная неудачная попытка отобрать торговлю и территории у Португалии имела место в Южной Америке. В 1630 году Голландская Вест-Индская компания, которая была организована за семь лет до этого с целью контроля над сахарной торговлей, выбрала главной базой в Новом Свете острова в дельте на бразильском побережье, чье низинное и прибрежное расположение напоминало им родные Нидерланды. Там они построили город Маурицстад (сейчас район города Ресифи) в самой крайней восточной точке Бразилии. У них сразу же все пошло замечательно. В следующее десятилетие они завоевали почти все северное побережье Бразилии: от Маурицстада до устья Амазонки (около тысячи миль). Таким образом, они стали контролировать львиную долю мировой сахарной торговли. В XVII и XVIII веках сахар и рабство были неразрывно связаны, поэтому Вест-Индская компания стала также основным участником на рынке работорговли. Между 1636 и 1645 годами она продала не меньше 23 000 рабов только в Бразилии.

Вполне естественно, что бразильская экспедиция компании возглавлялась голландскими евреями, говорившими на португальском языке. Они не только хорошо владели языком, но также занимались продажей сахара, его переработкой и участвовали в финансовых рынках. Первые успехи компании подтвердили статус голландских евреев. Например, Вест-Индская компания, в отличие от голландской Ост-Индской компании, имела много держателей акций среди евреев. В ходе кампании в Бразилии в середине 1640-х годов более одной третьи из четырех тысяч поселенцев были евреи.

В каком-то смысле, история подстроила западню для Вест-Индской компании. За шестьдесят лет до этого в 1580 году Филипп II Испанский унаследовал корону Португалии, когда собственная португальская королевская династия пресеклась. (Для Филиппа это было вполне естественно, так как у него были португальские корни, его растили португальские куртизанки и его родной язык был также португальским. А еще он любил перефразировать известное высказывание Цезаря, говоря: «Унаследовал, купил, победил».) В результате возник союз Испании и Португалии, который оставил Бразилию и индийские колонии зависящими от испанской короны и раскололся после португальского восстания в 1640 году.

Последовавшая независимость Португалии от Испании вызвала два отрицательных последствия для компании. Первое: новый португальский король Жуан IV договорился о перемирии в 1641 году с голландским правительством и заставил компанию отказаться от экспансии и временно приостановить преследование португальских кораблей. Второе: восстание против Испании взбудоражило португальских католиков, поселившихся в Бразилии, которые вскоре восстали против протестантских и голландско-еврейских повелителей. ^{352}В городах страсти накалялись. Например, многие португальские поселенцы к 1654 году снова завладели Маурицстадом, а бразильско-голландские захватчики поспешили на север, к Суринаму, Карибам и назад в Амстердам.

В течение XVII века инквизиция бушевала и в Испании, и в Португалии. К счастью для евреев, португальское начальство, захватившее Маурицстад, Франциско Баррето де Менесес, соблюдал церковное право, по которому инквизицией преследовались только новообращенные евреи по подозрению в тайной приверженности иудаизму, а вот в Испании и Португалии не наблюдалось такой дотошности в соблюдении этого предписания, там преследовали и необращенных евреев.

Двадцать три еврейских поселенца попали на голландское судно, приплывшее к испанской Ямайке, что могло стоить им их жизней. Но им повезло: испанский губернатор, не желавший разозлить Португалию или Голландию, отпустил их. Беженцам посчастливилось подняться на борт французского судна «Святая Катерина», капитан которой, выманив все, что у них было, отвез их на Манхэттен в 1654 году. ^{{353} ,} [35]35
  Позднее было установлено, что те двадцать три бразильских еврея были не первыми, так как их встретили евреи ашкенази.


[Закрыть]

Теперь можно сформулировать причины, повлекшие за собой появление в XVII веке в Нью-Йорке первых евреев: внезапное смещение товарного производства в другой конец света, неизбежный призыв к защите от старых центров производства и миграция из родных мест тех, кто обладал нужными навыками.

То, что губернатор Нового Амстердама Петер Стейвесант работал на частный концерн, казалось совершенно естественным. В конце концов, голландские заставы в Индонезии, Южной Африке и Новом Свете были фактически исключительно торговыми предприятиями. Было логично, что они должны были управляться сотрудниками компании, а не чиновниками.

К началу XVII века моряки обуздали ветры мирового океана, так что не было ничего необычного в том, что группа евреев из Амстердама появилась в Нью-Йорке, или в том, что китайский шелк приплыл в Мексику или Перу из Манилы. Однако еще одни ветры оставались не открытыми.

Как или когда моряки столкнулись с южной версией высокоширотных западных ветров, которые принесли манильские галеоны с Филиппин в Мексику, неизвестно. Но дули они в южной части Индийского океана свирепее, чем на севере Тихого океана, потому что в Индийском океане нет столь явного влияния континентов. Да Гама и его португальские последователи решили проплыть по южной части Атлантического океана вокруг мыса Доброй Надежды. Они могли использовать эти ветры, чтобы доплыть, практически, до самых Островов Пряностей.

В 1611 году капитан Голландской Ост-Индской компании Хенрик Брауэр прошел мыс Доброй Надежды, но вместо того, чтобы направиться на северо-восток в сторону Индии, используя летние муссоны, отважно повернул на юго-восток в неизведанное и стал первым, кто прошел в «ревущих сороковых» весь путь до самой Явы.

Он доплыл от Голландии до Батавии (современной Джакарты) всего за пять месяцев и двадцать четыре дня. Для сравнения, обычный маршрут через муссоны занимал год. Новый маршрут был не только дешевле и быстрее, но и легче переносился экипажем, к тому же в прохладных средних широтах продукты дольше сохранялись. Вдобавок ко всему, Брауэр избежал встречи с португальцами в Малакке.

Маршрут Брауэра – вокруг мыса Доброй Надежды, затем семь тысяч миль на восток, далее налево – стал стандартным для европейских мореплавателей на следующие три века. ^{354}Однако и здесь не все было так гладко: проблемы возникали, когда судно поворачивало на север, чтобы попасть в Зондский пролив между Явой и Суматрой. Морские хронометры Джона Харрисона, точно измеряющие долготу, появились лишь 150 лет спустя, а тогда многим английским и голландским судам не удавалось сделать поворот в правильном месте и попасть в этот пролив. Только счастливчикам повезло вернуться домой, чтобы рассказать о случайном открытии северной и западной береговых линий Австралии.

Чаще всего такие пропущенные повороты оказывались пагубными, и австралийские прибрежные коралловые рифы становились кладбищем для дюжин европейских кораблей. Самое бесславное из таких кораблекрушений произошло с судном «Батавия», которое затонуло на рифе у Западной Австралии в 1629 году. Четвертая часть из трехсот пассажиров и членов экипажа утонула, остальные выбрались на пустынный коралловый берег, лишенный пресной воды. Капитан корабля и главный представитель Ост-Индской компании (позднее шурин Брауэра) доплыли до Явы на маленькой лодке. Когда спасательная команда пришла на помощь, через три месяца, перед ними предстала ужасающая картина: небольшая группа мятежников зверски и методично убивала тех, кто спасся во время кораблекрушения. Голландская Ост-Индская компания попыталась скрыть этот эпизод. Неприглядная история просочилась лишь спустя десять лет, и мир облетел рассказ о том, как вдали от цивилизации европейцы поубивали друг друга. ^{355}

Обуздание ветров дало начало новой денежной системе, во многом предшественнице сегодняшней мировой системы кредитования и платежных механизмов, с помощью которых можно было купить импортную роскошь, которую требовали жадные Старый и Новый Свет. Корабли, следовавшие на восток по «ревущим сороковым», привозили товар, пользовавшийся наибольшим спросом в Азии – тонкие европейские ткани и драгоценные металлы, из которых в Мексике и Перу чеканили восьмиреаловый «испанский доллар». Эта монета, заполонившая валютные европейские рынки в XVI веке, весила примерно столько же, сколько и богемский талер – от которого и пошло слово «доллар».

Испанцы чеканили огромное количество монет. Их общее количество неизвестно, но в течение десяти лет между 1766 и 1776 годами в одной только Мексике было произведено более двухсот миллионов монет, каждая из которых весила чуть меньше унции. ^{356}С XVI по XIX век «испанский доллар», такой любимый в Мексике, являлся де-факто мировой валютой. Неважно, в чьих руках был «испанский доллар» – влиятельной торговой компании или простого местного торговца, – им можно было расплатиться за мускатный орех на островах Банда, за ситец в Гуджарате, за шелк в Маниле или Мексике, за кофе в Йемене и за корицу на Шри-Ланке.

Монеты имели тенденцию исчезать и снова появляться. Например, в Индии в конце XVII века, где серебро было очень популярно, их переплавляли в рупии или ювелирные украшения. ^{357}А в США, наоборот, «испанский доллар» был государственной денежной единицей вплоть до 1857 года.

Для Голландской компании потеря сокровищ на австралийском рифе имела жизненно важное значение. Спасательная команда, посланная за «Батавией», привезла с собой опытных голландских и гуджаратских ныряльщиков, которые подняли десять из двенадцати сундуков затонувшего испанского серебра. Когда в 1656 году на злосчастном повороте совершил ошибку «Золотой дракон» и сел на мель к северу от современного Перта со своими восьмью ларями серебра, экипажем и пассажирами, то компании пришлось еще хуже, чем с «Батавией». Только семеро спаслись и вернулись на Яву, остальные пропали без вести. Следов серебра никто не смог обнаружить до того самого дня, когда австралийский мальчишка нашел на пляже старинную монетку.