Текст книги "Пирамиды Наполеона"

Автор книги: Уильям Дитрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Глава 7

Победа порой вносит в жизнь больше беспорядка, чем война. Захват города может пройти легко и просто, а вот управление им бывает сродни ночному кошмару. Как раз такое положение сложилось в Александрии. Первым делом Бонапарт принял бразды правления от шейха Сиди-Мохаммеда Эль-Кораима и без промедления приказал начать разгрузку остальных войск, артиллерии и лошадей. Солдаты и ученые бурно выражали восторги по поводу схождения на сушу, но по прошествии пяти минут уже начали ворчать из-за отсутствия нормального жилья, недостатка хорошей воды и плохого снабжения продовольствием. Страшная жара, казалось, навалилась на нас тяжелым бременем, и повсюду лежал ровный слой пыли и песка. Множество убитых и раненых александрийцев и сотни три пострадавших в сражении французов равно не могли получить надлежащего ухода. Раненых европейцев разместили в мечетях и конфискованных дворцах, но эту роскошную обстановку сильно портили боль, жара и роящиеся мухи. Раненых египтян бросили на произвол судьбы. Многие умерли, не дождавшись помощи.

Между тем транспортные суда отправили обратно во Францию, а военные корабли встали на оборонительную якорную стоянку в Абукирском заливе. Захватчики по-прежнему опасались возвращения флота Нельсона.

Большинство высадившихся на берег солдат разбили лагерные палатки не только на городских площадях, но и в окрестных дюнах. Офицерам повезло больше, они разместились в более удобных домах. Мы с Тальма и еще несколькими офицерами поселились в том самом отвоеванном нами у хозяина Астизы особняке. Придя в себя, наша юная рабыня восприняла свое новое положение со странным спокойствием; она задумчиво поглядывала на меня краешком глаза, словно пытаясь понять, сулила ли ей встреча со мной новые несчастья или нежданные радости. Именно она, взяв несколько монет и поторговавшись с соседями, принесла нам кое-какие продукты, хотя ворчала по поводу наших варварских обычаев и полного незнания особенностей жизни в Египте. Словно смирившись с судьбой, она приняла нас, как мы приняли ее. В ней сочетались исполнительность и подозрительность, послушание и упрямство, наблюдательность и живость. Будучи большим поклонником женской красоты, естественно, я увлекся и ею. Франклин питал к женщинам такую же слабость, как, впрочем, и вся французская армия: в ее распоряжении находились сотни жен, любовниц и предприимчивых проституток. Сойдя на сушу, француженки тут же сменили мужские маскарадные костюмы на открытые платья, которые, к большому ужасу египтян, демонстрировали почти все их прелести. Причем женщины оказались не менее выносливыми, чем мужчины, а к примитивным условиям быта отнеслись гораздо спокойнее солдат. Арабы разглядывали их с каким-то страхом и нездоровым интересом.

Чтобы солдаты не изнывали от безделья, Наполеон послал часть войск по южной дороге, в сухопутный поход к Нилу, считая, видимо, что они с легкостью покроют эти шестьдесят миль. Однако первый же шаг к столичному Каиру принес жестокие разочарования, поскольку обещанные богатства плодородных земель дельты в этот сухой сезон, предшествующий разливу Нила, обернулись полями чахлой растительности. Одни колодцы пересохли, а другие были отравлены или закиданы камнями. В деревнях лепились стайки домов из саманного кирпича с тростниковыми крышами, а их жители упорно прятали всех своих костлявых коз и кур. Европейцы поначалу думали, что местные крестьяне просто весьма невежественны, поскольку они с презрением взирали на французские деньги, но обменивали-таки, хотя и неохотно, продукты и воду на солдатские пуговицы. Лишь позднее мы узнали, что крестьяне, рассчитывая на скорую победу мамелюков, полагали, что если французские монеты будут знаком союзничества с христианами, то их пуговицы можно будет представить трофеями, срезанными с мундиров убитых захватчиков.

Их продвижение сопровождалось длинным столбом пыли. Жара достигла сорока градусов, и некоторые солдаты, подавленные и обезумевшие от жажды, покончили с собой.

А в Александрии дела у нас обстояли не так уж плохо. Помимо множества бутылок вина с кораблей выгрузили все довольствие пехотных полков, а пестревшие разноцветными мундирами улицы напоминали вольер с тропическими птицами; радужное разнообразие плюмажей подчеркивалось эполетами, галунами, сутажом и тесьмой. Драгуны и фузилеры щеголяли в зеленых мундирах, талии офицеров перетягивали яркие красные пояса, высокие шапки егерей украшали трехцветные кокарды, а карабинеры отличались своими алыми плюмажами. Я начал понимать кое-что в устройстве армии. Названия некоторых подразделений происходили от используемого ими оружия, к примеру, легкий мушкет назывался фузея, и именно его изначально имели на вооружении фузилеры, гренадеры тяжелой пехоты назывались так благодаря своим гранатам, или, на французский манер, гренадам, а карабинеры в синих мундирах обеспечивались короткими карабинами. Егери, они же охотники или стрелки, составляли отряды, предназначенные для быстрых маневров. Облаченные в красные мундиры гусары числились в легкой кавалерии и занимались разведкой, а название свое получили от родственных подразделений, впервые созданных в Венгрии. Драгуны принадлежали к частям тяжелой кавалерии и носили каски для защиты от сабельных ударов.

По общему плану сражения легкая пехота, как и артиллерия, традиционно использовалась для внесения беспорядка во вражеские ряды, после чего массированная стрельба шеренги или колонны тяжелой пехоты наносила более решительный удар по строю противника. А последующий выезд кавалерии мог нанести уже завершающий сокрушительный удар. Практически задачи этих подразделений иногда сливались воедино, причем в Египте действия французских войск упрощались тем, что мамелюки возлагали слишком большие надежды на свою кавалерию и нехватку этих частей у французов.

К французской армии добавился и мальтийский полк, набранный после взятия этого острова, и арабские наемники, типа Ахмеда бин Садра. Разбив мамелюков, Наполеон планировал привлечь некоторых из них в свои ряды и собирался организовать верблюжий корпус из египетских христиан.

Сухопутные силы в сумме насчитывали тридцать четыре тысячи солдат, из которых двадцать восемь тысяч приходилось на пехоту и по три тысячи – на кавалерию и артиллерию. Острую нехватку лошадей постепенно и с большими трудностями удастся все же восполнить в Египте. Бонапарт выгрузил с кораблей 171 артиллерийское орудие самых разных калибров, от двадцатичетырехфунтовых осадных до легких полевых пушек, способных производить по три выстрела в минуту, но опять-таки нехватка лошадей существенно ограничивала скорость их переброски. Положение рядовых пехотинцев было еще хуже, они страдали на жаре в своих треуголках и теплых синих мундирах из альпийской шерсти, таская за спиной объемистые кожаные ранцы и тяжелые мушкеты 1777 года выпуска. Драгуны плавились в медных касках, а просолившиеся жесткие воротники досаждали всем военным. Нам, ученым, не приходилось париться в мундирах – верхнюю одежду мы, естественно, скинули, – но все равно жара стояла ошеломляющая, и мы задыхались, как выброшенные на берег рыбы. Когда мы не двигались маршем, я не надевал тот зеленый наряд, за который получил от солдат прозвище «Зеленый сюртук» (в дополнение к «Франклинисту»). В одном из первых приказов Бонапарт распорядился закупить достаточно хлопка для пошива новой формы, но это производство сильно затянулось, а когда наконец ее изготовили, она оказалась слишком легкой для зимнего сезона.

Сам город, как я уже сказал, разочаровал нас. Он выглядел полупустым и полуразрушенным. Там с трудом можно было найти тенистый уголок, но никаких сокровищ или мусульманских искусительниц обнаружить так и не удалось. Самые богатые и красивые арабки, не успевшие сбежать в Каир, вели затворническую жизнь. Редкие особы, появляющиеся иногда на улицах, были закутаны с головы до ног, точно священники инквизиции, и смотрели на мир из-под густых вуалей или через крошечные прорези в головных уборах. Простолюдинки, напротив, одевались крайне непристойно – некоторые бедняжки с равной небрежностью обнажали и ноги, и груди, – но выглядели они костлявыми, грязными и больными. Посулы Тальма относительно сладострастных гаремов и экзотических восточных танцовщиц казались жестокой шуткой.

Моему спутнику пока не удалось найти и никаких чудодейственных лекарств. Вскоре после высадки он заявил, что умирает от нового вида лихорадки, и исчез на базаре в поисках целебных средств. Вернулся он с каким-то шарлатанским зельем. Непонятно, как человек, обычно давившийся даже говядиной, мог храбро поедать древние египетские снадобья из червяков, ослиного помета, толченого чеснока, грудного молока, свиных зубов, черепашьих мозгов и змеиного яда.

Я попытался его образумить.

– Тальма, в лучшем случае тебя просто пронесет от такого лечения.

– Мне необходимо очистить организм. Мой аптекарь сообщил, что египетские жрецы доживали до глубокой старости. Да и сам он на вид уже весьма почтенного возраста.

– Я спрашивал, ему сорок лет. Он усох, как изюм, от жары и своих ядовитых снадобий.

– Наверняка он просто подшутил над тобой. Мне он сказал, что, когда закончатся спазмы, я обрету живость шестнадцатилетнего юноши.

– И его же разум, очевидно.

Тальма вдруг стал необычайно расточительным. Его мирная журналистская профессия оказалась, однако, весьма важной для армии, и он так живописал захват города, что я едва понял, о чем идет речь. Начальник штаба Бонапарта, Бертье, не привлекая внимания, выдал ему поощрительный гонорар. Но я почти не заметил на александрийских рынках чего-либо, достойного покупки. Душный и полутемный базар кишел мухами, а все хорошие товары, видно, были припрятаны до лучших времен. Но при всем том в результате ловких сделок хитроумные торговцы лишили скучающих солдат не только награбленных в городе трофеев, но и большей части личных сбережений. Эти ловкачи с потрясающей быстротой выучились с грехом пополам лопотать по-французски:

– Месье, заходить моя палатка! Здесь есть все, что вы желать! Вы не желать? О, тогда я понимать, что предложить!

Астиза стала счастливым исключением из череды разочарований. Выбравшись из-под кучи мусора и умывшись, девушка чудесным образом преобразилась. Она не походила ни на неистовых бледнолицых мамелюков, ни на смиренных темнокожих египтян, в ее внешности явно преобладали средиземноморские черты: роскошные черные волосы блестели, как гагат, украшенный огненными прожилками; на смуглом, словно позолоченном солнцем лице приглушенно сияли миндалевидные ясные глаза; ручки и ножки ее отличались изяществом, высокие груди переходили в тонкую талию и умопомрачительные бедра. В общем, это была чаровница, сравнимая разве что с Клеопатрой! Но я недолго благословлял свою удачу, поскольку вскоре Астиза дала мне понять, что спасение свое считает сомнительным, а ко мне относится с недоверием.

– Ваше варварское нашествие подобно чуме, – заявила она. – Вы мечетесь по миру, как бездомные бродяги, разрушая жизнь благоразумных людей.

– Мы пришли, чтобы помочь вам.

– А разве я просила вас палить из пушек? Нужны ли Египту ваши исследования, или он просил вас явиться сюда со спасательной миссией?

– Он страдает под гнетом рабства, – возразил я. – А его отсталость взывает к спасению.

– Уж не от вас ли мы отстали? Мои предки жили во дворцах, когда ваши ютились в лачугах. А как насчет вашего родного дома?

– На самом деле у меня его нет.

– Неужели у вас нет родителей?

– Умерли.

– А жена?

– И жены пока нет, – обольстительно улыбнулся я.

– Неудивительно. Так значит, вы безродный одинокий бродяга?

– Я с детства любил путешествовать, а в юности мне представилась возможность посетить Францию. Я завершил образование под руководством нашего знаменитого просветителя Бенджамена Франклина. Мне дорога Америка, моя родина, но в крови моей горит страсть к путешествиям. Кроме того, я еще не готов свить уютное гнездышко для подруги жизни.

Она глянула на меня с жалостью.

– По-моему, вы попусту тратите отпущенную вам жизнь.

– Вовсе нет, путешествуя по миру, можно узнать много полезного. – Я решил, что пора сменить тему. – А что за интересную подвеску ты носишь?

– Око Гора, покровителя бездомных.

– Чье око?

– Гора, бога с головой сокола, он потерял свой чудесный глаз в схватке со злым Сетом.

Тут я кое-что вспомнил. Легенду, связанную с воскресением и кровосмесительной любовью брата и сестры, от которой и родился Гор. Скандальная история.

– Как Египет сражается с вашим Наполеоном, так Гор сражался с темнотой. Этот амулет приносит удачу.

Я улыбнулся.

– Тогда, наверное, можно назвать удачей то, что ты теперь принадлежишь мне?

– Или удачей будет то, что я проживу достаточно долго и увижу, как вы все уберетесь отсюда.

Она готовила для нас экзотические кушанья, по вкусу похожие на молодого барашка с турецким горошком и чечевицей, но подавала их с таким мрачным видом, что у меня возникло желание приютить какого-нибудь бродячего пса и проверять на нем, не отравлены ли наши блюда. Однако еда оказалась неожиданно вкусной, а девушка отказывалась принимать плату за свои услуги.

– Когда мамелюки перебьют вас всех, то и меня казнят не задумываясь, если схватят с вашими монетами.

Вечерами она проявляла такую же несговорчивость, хотя дневная жара на побережье контрастно сменялась холодными египетскими ночами.

– В Новой Англии мы спим обнявшись, чтобы не замерзнуть, – сообщил я ей как-то вечером. – Я с удовольствием согрел бы тебя, если ты не возражаешь.

– Если бы ваши офицеры не захватили наш дом, то мы с вами не могли бы даже находиться в одной комнате.

– Это запрещают заповеди Корана?

– Мои заповеди даны египетской богиней, а не турецкими женоненавистниками, которые правят в моей стране. И вы не мой муж, а мой захватчик. Кроме того, все вы смердите, как свиньи.

Я принюхался, несколько обескураженный ее замечанием.

– Значит, ты не мусульманка?

– Нет.

– Похоже, твоя богиня не известна ни иудеям, ни коптам, ни греческим христианам.

– Не известна.

– Тогда какая же у тебя богиня?

– Вы о ней даже не слышали.

– Просвети же меня, я ведь прибыл сюда за знаниями.

– Тогда поймите для начала, что может увидеть слепец. Десять тысяч лет египтяне жили в этой стране, никого к себе не приглашая и не нуждаясь ни в чем новом. Мы довольствовались своим миром, которого нас упорно пытались лишить разные завоеватели. Сотни поколений неугомонные авантюристы вроде вас лишь ухудшали, а не улучшали нашу жизнь.

Она высказалась чересчур откровенно, считая меня слишком невежественным, чтобы понять ее веру, и слишком добрым, чтобы силой выпытать у нее знания. Даже повинуясь моим приказам, она вела себя как герцогиня.

– Египет – это единственная страна, где мужчины и женщины с глубокой древности имели равные права, – заявила она, оставаясь по-прежнему невосприимчивой к моим шуткам и обаянию.

Честно говоря, это сильно меня расстроило.

С такими же сложностями столкнулся Бонапарт, пытаясь завоевать симпатии египтян. Он обратился к ним с весьма обстоятельным воззванием. В нем проявился большой политический дар, и могу дать вам понять его, процитировав начало:

* * *

«Во имя Господа милостивого и милосердного. Нет иной божественной силы, кроме как у Аллаха, Он хранит целомудрие и единство всевластия.

От имени Французской республики, основанной на свободе и равенстве, главнокомандующий Бонапарт доводит до вашего сведения, что правившие Египтом беи достаточно долго испытывали терпение французского народа, притесняя мирных купцов: настал час расплаты.

Слишком давно банды мамелюкских рабов, вывезенных из Грузии и с Кавказа, деспотично правили в самом прекрасном уголке земли. Но всемогущий Господь, творец Мироздания определил, что настало время положить конец их правлению.

Египтяне, вам будут говорить, что я пришел уничтожить ваши святыни и вашу религию. Не верьте этому! Отвечайте клеветникам, что я пришел восстановить ваши права и покарать ваших угнетателей; что я почитаю Господа более ревностно, чем мамелюки, и уважаю Его пророка Мухаммеда и великолепный священный Коран…»

* * *

– Вполне благочестивое начало, – заметил я Доломье, который с шутливой драматичностью зачитал это обращение.

– Особенно для человека, который полностью уверен в пользе религии и сильно сомневается в существовании Всевышнего, – подхватил геолог. – И если египтяне с удовольствием проглотят эту кучу дерьма, то они заслуживают того, чтобы их завоевали.

Один из дальнейших пунктов воззвания только подтверждал данную точку зрения: «Все деревни, жители которых выступят с оружием против армии освободителей, будут сожжены дотла».

Религиозные призывы Наполеона вскоре сошли на нет. В Александрии стало известно, что каирские муллы объявили всех нас неверными. Вот так покончили с революционным либерализмом и единством религий. Сразу же испарился и договор на три сотни лошадей и пятьсот верблюдов, заключенный с местными шейхами, зато участились случаи партизанских нападений. Обольщение Египта оказалось более сложным делом, чем рассчитывал Бонапарт. Большей части его кавалеристов на первой стадии пути к Каиру придется самим тащить свои седла, а самому ему еще предстоит узнать, как много в этой кампании будет зависеть от материально-технического обеспечения и снабжения.

Между тем сдавшимся на милость победителя александрийцам приказали носить кокарды с триколором. Редкие горожане, выполнившие этот приказ, выглядели смехотворно. Тальма, однако, живописал, как восторженно восприняло население освобождение от господства мамелюков.

– Как ты можешь отправлять во Францию всю эту чушь? – с удивлением спросил я. – Половина населения просто сбежала, сам город обезображен пушечными залпами, а его хозяйство пришло в полный упадок.

– Я говорю о духовном, а не о материальном аспекте. Египтяне сейчас переживают большой духовный подъем.

– Кто это тебе сказал?

– Бонапарт. Наш благодетель и наш единственный вседержитель, приказы которого помогут нам вернуться домой.

* * *

На третью ночь в Александрии я осознал, что преследователи тулонской почтовой кареты не оставили меня в покое.

Обстановка в Александрии отнюдь не способствовала здоровому и спокойному сну. Начали просачиваться новости о зверствах бедуинов по отношению к солдатам, захваченным в плен поодиночке. Эти пустынные племена прочесывали Аравийскую и Ливийскую пустыни, как пираты прочесывают моря, охотясь на торговые или колониальные корабли и на одиночные военные суда. Восседая на своих верблюдах, они ловко скрывались в песках, легко уклоняясь от столкновений с нашей армией. Они убивали или брали в плен всех, кто пренебрегал осторожностью. Мужчин насиловали, сжигали, кастрировали либо привязывали к столбам и оставляли умирать в пустыне. У меня всегда было чертовски богатое воображение, и я почти зримо представлял себе, как легко перерезать глотки мирно спящим солдатам. Кроме того, скорпионы незаметно заползали в ранцы и башмаки. Змеи прятались за кувшинами с пищей. А в вожделенных колодцах разлагались гниющие трупы. Снабжение поступало с перебоями, ученые сильно нервничали, а Астиза оставалась такой же монашески сдержанной. Любое движение в этом пекле казалось почти непосильной задачей. Каким безумием было завербоваться в эту экспедицию! Я ни на йоту не продвинулся по пути разгадки тайны моего медальона, так и не найдя ничего подобного в Александрии. Поэтому я долго терзался, предаваясь скорбным и тревожным мыслям, и, лишь истощив все запасы сил, наконец задремал.

Проснулся я от странной тяжести. Кто-то или что-то опустилось мне на грудь. Нащупывая оружие, я узнал запах гвоздики и жасмина. Астиза?! Неужели она сменила гнев на милость? Девушка практически оседлала меня, ее соблазнительные упругие бедра сжимали мою грудь, и даже в сонном оцепенении я сразу мысленно воскликнул: «Ага, вот так-то лучше!» Теплое давление ее ног оказало живительное воздействие на все мое тело, и я уже видел, как очаровательно вырисовываются в темноте очертания ее растрепанных волос и изящных изгибов талии. Но тут луна вышла из-за облака, пролив свой серебряный свет в наше зарешеченное окно, и я увидел, что в поднятых руках Астизы сверкает что-то блестящее и острое.

Это был мой томагавк.

Она замахнулась.

Я сжался от ужаса, но уклониться было некуда. Сталь просвистела мимо моего уха, и глухой удар по дереву сменился резким шипением и шуршанием. Нечто живое и теплое шлепнулось мне на голову. Сталь томагавка еще несколько раз просвистела мимо моего уха. Я оставался недвижимым, а что-то шершавое продолжало ползать по моей макушке. Наконец все успокоилось.

– Змея, – прошептала она и, глянув на окно, добавила: – Бедуин.

Она слезла с меня, и я неуверенно встал на ноги. Гадюка была разрублена на части, я заметил, что капли ее крови забрызгали мою подушку.

– Кто-то принес ее сюда?

– Бросил в окно. Я слышала, что он улепетывал, как трусливый заяц, побоявшись встретиться с нами лицом к лицу. Вы бы лучше дали ружье, чтобы я могла защитить вас.

– Защитить? От чего?

– Вы ничего не понимаете, американец. Почему вами заинтересовался Ахмед бин Садр?

– Бин Садр?! – Тот самый араб с мешком отрезанных ушей и рук, чей голос, каким бы абсурдным это ни казалось, напомнил мне парижского фонарщика. – С чего бы вдруг ему мной интересоваться?

– Все в Александрии знают, что он стал вашим врагом. А такого врага я никому бы не пожелала. Он скитается повсюду со своей бандой убийц и поклоняется Апопу.

– Какому еще, черт побери, Апопу?

– Божественному змею подземного мира, каждую ночь он побеждает солнечного бога Ра и правит миром до рассвета. У него есть множество мелких помощников типа демона Рас аль-Гуля.

Клянусь вставными челюстями Вашингтона, это какой-то языческий бред. Неужели я обзавелся душевнобольной служанкой?

– Похоже, у вашего солнечного бога дьявольски беспокойная жизнь, – неуверенно съязвил я. – Почему же он просто не разрубит его на части, как только что сделала ты, чтобы покончить с ним навсегда?

– Апопа можно победить, но нельзя уничтожить. Так уж устроен мир. Извечно в нем существуют нерушимые пары: вода и суша, земля и небо, добро и зло, жизнь и смерть.

Я отбросил подальше разрубленную змею.

– Значит, я мог стать жертвой своеобразного змеиного культа?

Она отрицательно покачала головой.

– Как вы умудрились так быстро навлечь на свою голову большие неприятности?

– Но я ничего не сделал бин Садру. Он же наш союзник!

– Если он и помогает вам, то ради собственной выгоды. Видимо, у вас есть нечто нужное ему.

Я глянул на куски расчлененной змеи.

– И что же?

Но конечно, я знал, что ему нужно, ощущая тяжесть висящего на цепи медальона. Значит, бин Садр умудрился в Париже сыграть роль фонарщика со змееголовым посохом, а затем вернулся к своей второй роли пустынного пирата. Должно быть, в ту ночь, когда я выиграл медальон, он выполнял поручение графа Силано. Как же он добрался из Парижа в Александрию? И зачем стал помогать Наполеону? Почему его интересует этот медальон? Неужели он лишь притворяется нашим союзником? У меня возникло искушение отдать эту вещицу очередному подосланному убийце и навсегда от нее отделаться. Но меня разозлило, что никто ни разу не попросил талисман вежливо. Все соискатели предпочитали совать мне в нос пистолеты, выкрадывать башмаки или подбрасывать змей в кровать.

– Можно, я лягу спать в твоем углу, подальше от окна? – спросил я мою спасительницу. – И действительно, пожалуй, пора зарядить винтовку.

К моему удивлению, Астиза не возражала. Но вместо того чтобы присоединиться ко мне, она присела на корточки у жаровни, раздула угли и подбросила на них горстку листьев. Едкий дымок взвился в воздух. Я увидел, как она вылепила из воска человеческую фигурку и воткнула в ее щеку тонкую лучинку. Подобные обряды я наблюдал на сахарных островах. Неужели эта магия зародилась в Египте? Девушка начертила какие-то загадочные знаки на листе папируса.

– Чем это ты занимаешься?

– Спите лучше. Дайте мне спокойно поколдовать.

* * *

Поскольку мне не терпелось выбраться из Александрии до того, как следующая змея свалится на мою голову, я с большой радостью ухватился за предложение отправиться вместе с учеными в Каир, вовсе не имея желания тащиться с остатками армии по дорогам знойной дельты. Монж и Бертолле собрались осуществить это путешествие на корабле. Эти ученые мужи предпочли дойти под парусами до лежащего на востоке устья Нила и по реке подняться к столице.

– Присоединяйтесь к нам, Гейдж, – предложил Монж. – Лучше ехать, чем идти пешком. Приводите и этого бумагомарателя, Тальма. А ваша служанка поможет нам всем не сдохнуть от голода.

Нам предложили отправиться в плавание на шебеке[35]35
  Шебека – небольшое трехмачтовое парусно-гребное судно с косыми парусами и наклоненной вперед передней мачтой.


[Закрыть] под названием «Le Cerf», что в переводе с французского означало «Олень». На борту имелись четыре восьмифунтовые пушки, а командование поручили капитану французского флота Жаку Перре. Наш «Олень» будет флагманом небольшой флотилии канонерских лодок и транспортных кораблей, которые будут двигаться вверх по реке параллельно сухопутным войскам.

С первыми лучами солнца мы отчалили от берега и к полудню прошли по краю Абукирского залива, находящегося на расстоянии дневного перехода от Александрии. Именно возле острова Абукир заняли боевую позицию французские военные корабли, чтобы отразить возможное нападение флота Нельсона. Это было устрашающее зрелище: множество кораблей и четыре фрегата стояли сплошной стеной, нацелив жерла пятисот пушек в морскую даль. Проходя мимо них под парусами, мы слышали свистки и команды покрикивающего на моряков боцмана. Потом мы повернули в сторону великой реки и, проплыв над уходящим в Средиземное море темным рифовым подводным хребтом, быстро пролетели стоячие волны речных отмелей.

После полудня я узнал нечто новое о причинах нашей экспедиции. Египет, сообщил мне Бертолле, давно притягивает к себе внимание французов. Скрытый от внешнего мира арабским завоеванием 640 года нашей эры, он оставался в своем древнем величии непонятным большинству европейцев, его легендарные пирамиды казались скорее волшебной сказкой, чем реальностью. Страна, размерами превосходящая Францию, была практически неизведанна.

– По протяженности своей истории Египет превосходит все страны мира, – поведал мне наш главный химик. – Когда греческий историк Геродот принялся описывать египетские красоты, великие пирамиды для него были более древними, чем для нас Иисус. Египтяне сами построили великую империю, а позднее по ней прошлись многочисленные завоеватели: греки, римляне, ассирийцы, ливийцы, нубийцы и персы. Истоки этой страны уходят так далеко в глубь времен, что никто их, естественно, не помнит. Никто даже не умеет читать иероглифы, поэтому нам непонятно, какой смысл они в себе таят. Сами египтяне говорят, что эти сооружения воздвигали исполины или маги и чародеи.

Но недавно дремотное забытье Египта подошло к концу, пояснил Бертолле. Высокомерные мамелюки начали притеснять французских торговцев в Александрии и Каире. Оттоманские власти в Стамбуле, номинально правившие в Египте с 1517 года, не изъявили особого желания исправить положение. Франция также не желала ссориться с турками, выгодными союзниками против России. В общем, ситуация медленно накалялась, пока не слились воедино молодой пыл Наполеона и прозорливая мировая геополитика Талейрана. Эта парочка пришла к согласию по поводу того, что они окажут услугу стамбульскому султану, добившись «освобождения» Египта от племени мамелюков. Они проведут реформы в отсталом уголке арабских владений и создадут плацдарм для противостояния продвижению британцев в Индию. «Та европейская держава, что правит Египтом, – сообщал Наполеон Директории, – в дальнейшем будет управлять и Индией». Планировалось также воссоздать древний канал, некогда соединявший Средиземное и Красное моря. Конечной целью являлась связь с индийским падишахом, Типу Султаном.[36]36
  Типу, Султан (1750–1799) – правитель княжества Майсур, возглавивший борьбу с английскими завоевателями в Южной Индии.


[Закрыть] Этот славный франкофил, посетивший Париж и величавшийся там «гражданином Типу», устраивал роскошные дворцовые приемы, развлекая гостей механическим тигром, пожиравшим кукольных англичан. Сейчас Типу Султан сражался где-то на юге Индии с английским генерал-губернатором по фамилии Уэлсли,[37]37
  Уэлсли, Ричард Колли (1760–1842) – маркиз, государственный деятель, брат герцога А. Веллингтона; в 1797 г. генерал-губернатор Мадраса и Бенгалии. Спровоцировал очередную войну с Майсуром, правитель которого, Типу Султан, настойчиво добивался заключения военно-политического союза с Францией против англичан.


[Закрыть] и французы уже послали на помощь Типу оружие и советников.

– Итальянский поход с лихвой окупил затраченные на него средства, – заметил Бертолле, – и благодаря Мальте египетской экспедиции обеспечен тот же результат. Наш корсиканец завоевал популярность в Директории, потому что его войны приносят ей немалый доход.

– Вы по-прежнему числите Бонапарта итальянцем?

– Он всегда останется сыном своей матери. Однажды он рассказал нам историю, как она проучила его за грубое обращение с гостями. Он уже перерос возраст порки, поэтому она дождалась того момента, когда он, раздевшись перед сном, был беззащитным, и изрядно оттаскала его за уши. Корсиканская школа жизни приучает к терпению в вынашивании планов мести! Французы радуются жизни, но итальянцы, подобные Бонапарту, все тщательно планируют. У них отличная преемственность: и древние римляне, и сицилийские бандиты свято верят в клан, а эта вера порождает алчность и мстительность. Он великолепный солдат, но помнит так много обид и унижений, что порой не понимает, когда нужно прекратить войну. И это, как я подозреваю, его слабость.

– Тогда зачем же вы поехали с ним, доктор Бертолле? И вы, и остальные ученые? Конечно же, не ради военной славы. И не ради сокровищ.

– Разве вы знаете хоть что-нибудь о Египте, месье Гейдж?

– Уже узнал, что здесь есть пески, верблюды и солнце. А что еще, почти не представляю.

– Вы честны. Все мы очень мало знаем об этой колыбели цивилизации. До нас доходят рассказы о величественных развалинах, диковинных идолах и непонятных надписях, но кто из европейцев на самом деле видел все эти раритеты? Люди стремятся к знаниям. Разве сравнится мальтийское золото с возможностью первым увидеть красоты Древнего Египта? Я отправился сюда за открытиями, которые обеспечивают человеку истинное бессмертие.

– Благодаря славе и популярности?

– Благодаря знаниям и открытиям, которые будут жить вечно.

– Или благодаря тайнам древней магии, – добавил Тальма. – Именно поэтому, наверное, вы пригласили в экспедицию нас с Итаном?

– Трудно предсказать, действительно ли медальон вашего друга откроет нам некую магическую силу, – ответил химик. – Вы же понимаете, как велика разница между историческими фактами и народными преданиями.

– Но разница существует и между желанием приобрести драгоценную безделушку и безжалостной готовностью убить ради нее, – возразил журналист. – Выиграв ее в Париже, наш американский друг теперь постоянно подвергается разным опасностям. Почему? Вряд ли его медальон укажет нам путь к академической славе. Скорее всего, приведет нас к иным тайнам. Даже если не к открытию физического бессмертия, то, возможно, к утраченным бессмертным сокровищам.